Юрий Мамлеев
Рассказы
Рассказы из книги
"ЧЕРНОЕ ЗЕРКАЛО. Циклы"
КОНЕЦ ВЕКА
+ Удалой
+ Вечерние думы
+ Прыжок в гроб
+ Свадьба
+ Живое кладбище
+ Трое
+ Происшествие
+ Валюта
+ Крутые встречи
+ Бегун
+ Люди могил
+ Дорога в бездну
+ Случай в могиле
+ Коля Фа
+ Жу-жу-жу
+ Простой человек
+ Черное зеркало
+ О чудесном
+ Дикая история
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЦИКЛ
+ Отношения между полами
+ В бане
+ Петрова
+ Выпадение
+ Крах
+ Удовлетворюсь!
+ Верность мертвым девам
+ Один (рассказ о космическом ницшеанце)
+ Нога
+ Титаны
+ Щекотун
+ Рационалист
+ Отдых
+ Свидание
+ Искатели
+ Квартира 77
АМЕРИКАНСКИЕ РАССКАЗЫ
+ Чарли
+ Золотые волосы
+ Семга
+ Лицо
+ Кэрол
+ Оно
+ Сморчок
+ Вечная женственность
+ Иное
+ Новое рождение
+ Кругляш, или богиня трупов
АКМ - Юрий Мамлеев. БЕГУН
АКМ
Юрий Мамлеев
БЕГУН
из книги
"Черное зеркало"
Вася Куролесов был человек очень странный. Главная его странность состояла
в том, что у него до двадцати пяти лет вообще никаких странностей не было.
- Ненормальный он просто,- говорила про него соседка по коммунальной
квартире Агафья.- Ну, ты хоть я не говорю зарежь кого-нибудь, но похулигань
вволю. Ну, морду коту набей или на свое зеркальное отражение бросься. Нет
же, всегда все в порядке, ничего такого вообще, ну, значит, там в башке не
в порядке,- и она многозначительно покачивала головой.
Но зато после своего двадцатипятилетия Вася Куролесов вдруг развернулся.
Трудно даже описать, что он стал вытворять. Когда ему стукнуло тридцать
два, оказался он уже не в коммунальной квартире, а в своей отдельной, пусть
однокомнатной, уже дважды разведенный (одна жена сошла с ума, другая
уехала), помятый, капризный, с осоловевшими глазами.
Вася тогда так пел про свое бытие:
У меня на кухне лягушка живет,
Сыро и тямно - так чего ж ей не жить...
На кухне и правда кто-то жил, не из человеков, конечно.
Друг его, пузатый Витя Катюшкин, не раз говорил Куролесову:
- Лови, лови минуты. Вася. Из минут и жизнь состоит. Лови их, лови и
держись за жизнь, а не то пропадешь.
Вася, оно и действительно, не раз пропадал: точнее, исчезал надолго. Никто
не знал - куда он словно проваливался: искали, правда, по пивным, но он
обычно сам внезапно появлялся. И продолжал свою странную жизнь.
Катюшкин тогда уговаривал его:
- Смирись!
Но Вася почти никогда не смирялся.
Так продолжалось довольно долго. Но однажды шли они летом в глубоком
раздумье, Вася Куролесов и Витя Катюшкин, по тихой улице своего
провинциального города.
Впереди них шла баба, мощная такая, еще в соку, ну просто телесное
торжество - Вася возьми и скажи своему другу Катюшкину:
- А ты думаешь, Вить, слабо мне вскочить на эту бабу, как на лошадь, и чтоб
она побежала со мной наверху? Я ведь в душе кавалерист.
Катюшкин выпучил глаза, обернулся и ответил:
- Может, и не слабо, но каковы будут последствия, а, Вась?
- А вот мы и посмотрим, какие будут последствия,- сурово ответил Куролесов
и лихо, можно сказать на скаку, всеми своими движениями доказывая, что
перед ним не баба, а лошадь, прыгнул на спину этой бедной, но мощной
женщины.
Дальше произошло уже нечто невообразимое. Вместо того чтобы упасть под
тяжестью молодого мужчины и обложить его матом, женщина, к полному
изумлению редких прохожих и самого Вити Катюшкина, понеслась. Побежала то
есть, и довольно быстро. С Васей Куролесовым на шее, словно он был дитя.
Ноги его свисали к полным грудям и животу бабы. Сам Куролесов совершенно
ошалел от такого поворота событий и, вместо того чтобы обнаглеть, завыл.
"Да он и вправду кавалерист",- тупо подумал Катюшкин, а потом, опомнившись,
побежал за бабой с Васею на спине, путая ошеломленных прохожих.
Куролесов, однако, вскоре стал приходить в себя, но до определенной
степени, потому что у него наполовину отнялся ум. Он обнаружил, что баба
цепко держит его за ноги, не отпуская, и сама бежит уверенно. Этого он
испугался больше всего.
"Я ведь тяжел на вес,- подумал он.- Как же она летит так со мной?"
Наконец от страха и непонятливости у него отнялась вторая половина ума, и
он забылся.
Катюшкин между тем еле успевал за бабой, надеясь все-таки снять Васю с нее.
Баба вдруг завернула за угол.
Когда Витя Катюшкин тоже завернул, он увидел неподалеку ровно стоящего на
земле Куролесова. Бабы не было, точнее, она забегала уже за следующий угол
и, обернувшись, показала Катюшкину большой увесистый женский кулак. Потом
скрылась.
Катюшкин подошел к Васе.
- Ну как, кавалерист? - тихо спросил он.
Куролесов как-то отсутствующе посмотрел на него.
Витя присмирел.
Возвращались молча, точно с похорон, Катюшкин под конец запел.
На следующий день чуткий Витя почувствовал, что Куролесов изменился и перед
ним уже не совсем тот Василий Куролесов, который был.
Главное, пожалуй, состояло в том, что если раньше Вася Куролесов издевался
над предметами существования (бабами, котами, мужчинами, собаками и т.д.),
то теперь он стал издеваться над самим бытием.
Именно так утверждала Катя Заморышева, дикая девушка лет двадцати трех,
которая дружила с Васей последнее время. Чуть-чуть приоткрыв свои
бездонно-болотные глаза, она говорила Вите:
- Сдвиг, сдвиг у Васи произошел. Внутри него. Еще не то скоро будет.
Но на поверхности (первое время) ничего уж такого катастрофического не
происходило. Ну, правда, становился Вася временами как бы лошадью. В том
смысле, что бегуном стал, подражая в мощном беге той неизвестной женщине,
которая пронесла его на себе. И также в том смысле, что во время такого
бега Вася ржал иногда ну ровно конь, видимо полагая в душе своей, что он на
какой-то период им и становился. Кончив бег, он плакал не раз в своей
постели.
Катюшкин путался, не отходил тогда от него и твердил Васе на ухо, что он,
Вася, даже на мгновение не может стать лошадью.
Катя Заморышева являлась на следующее утро после таких эксцессов и
проникновенно, тихо, расширяя болотные глаза, уверяла мальчиков, что все
идет "крайне хорошо".
Вася к утру обычно опоминался, а с приходом Заморышевой веселел и даже
вспоминал былое, ворчливо напевая свое любимое, куролесовское:
У меня на кухне лягушка живет,
Сыро и тямно, так чего ж ей не жить...
Друзья соображали крепкий чай на троих (после эксцессов - насчет водки
ни-ни), рассаживались на кухне (где было сыро и темно) - и задумывались.
Катя Заморышева тревожно все-таки посматривала на Куролесова. Он похудел,
постарел, и в лице его появилась несвойственная ему "экстремальная
серьезность", несмотря на то что временами он становился как бы лошадью и
ржал совершенно по-лошадиному. Это сочетание серьезности с лошадиностью
совершенно убивало Витю Катюшкина.
Тем не менее Заморышева продолжала твердить, что все идет "крайне хорошо".
И через месяц лошадиность пошла на убыль, Вася Куролесов, правда, бегал
по-прежнему, но не ржал, не считал себя временами лошадью и говорил Кате
Заморышевой, что он теперь бегает, чтобы сбросить с себя тело.
- Надоело оно мне, Кать,- скулил он ей по ночам,- я знаешь, когда бегу,
тело как бы скидываю. Нету его во мне - и все!
Катя приподнимала голову с подушки, чуть высовываясь из-под одеяла, и мутно
отвечала:
- Пробуй, Вася, пробуй. Далеко пойдешь...
- Опротивело оно мне, тело. Сколько в нем забот и препятствий,- добавлял
Куролесов угрюмо.
Заморышева с радостью чувствовала, что Вася уже почти перестал быть
человеческим существом.
Но бегал он теперь еще интенсивней.
- На звезду только не забеги, Вася,- плаксиво жаловался Катюшкин.
Но вскоре Вася стал поглядывать именно на "звезду".
Слом произошел неожиданно - Катя сидела за чаем на кухне, а Куролесов вдруг
вытянулся (он сидел на стуле) и завыл. Потом бросился на Катю и слегка
оттрепал ее, как кошку.
Заморышева после этого чуть с ума не сошла от радости. Она опять присела у
стола и стала рассматривать Куролесова своими вдруг возбужденно-чудесными
глазами, словно он превратился в некое потустороннее чудовище.
И взаправду, даже внешне за эти мгновения Куролесов переменился: глаза
сверкали, волосы встали дыбом, и он в пространстве стал казаться (для глаз
Заморышевой по крайней мере) больше, чем на самом деле.
Наступала пора превращений.
Заморышева захлопала в ладоши от счастья.
- Ты, Вася, не бойся,- сказала она, подойдя к своему чудовищу.- Теперь тебе
будет легче. Будешь летать к звездам. Не в теле, конечно. А того, что
теперь внутри тебя, не бойся.
И Заморышева ушла, исчезнув навсегда.
- Уехала, видно, ангел наш,- задумчиво говорил Витя Катюшкин, углубляясь в
себя и посматривая на водку.
- Уехала, и ладно. Исчезла, скорее,- сурово ответил тогда Куролесов.- Одной
высшей дурой на этой земле стало меньше...
Катюшкин икнул и выпучил глаза:
- Не понял, Вася, Повтори.
- Кто бы она ни была на самом деле, не твоего это ума, Витя,- оборвал его
Куролесов.
Но Катюшкин уже стал побаиваться своего друга.
- С тобою теперь дружить трудно, Вася,- как-то сказал он ему на прощание.-
Хоть и люблю я тебя, старик. Иногда буду заходить. Ты ведь уже и не
напеваешь свое, заветное:
У меня на кухне лягушка живет,
Сыро и тямно - так чего ж ей не жить...
Неужели с этим кончено, Вась, а? - жалостливо спросил Витя на пороге.
Через месяц после этого "прощания" Катюшкин заглянул все-таки к Куролесову.
Ахнул, не узнал его - и хотел убежать.
Куролесов тем не менее успел заключить его в свои объятия.
- Не уходи, друг,- сказал он, странно дыша в лицо Катюшкина.
Ошалевший Витя спросил только:
- Почему?
- Вить, прошу тебя, может быть, ты будешь моим домашним котом, а? Я тебя
гладить по спинке буду, рыбку давать... Не обижайся лишь...
Катюшкин взвизгнул, вырвался из Васиных объятий и утек.
А Куролесов стал часто, задумавшись, глядеть на небо и звезды, сидя у окна.
Но что поразило Катюшкина особенно, так это не просто внешний вид
Куролесова, который вроде бы оставался почти прежним, а его глаза,
радикально изменившиеся и ставшие безумными без сумасшествия,
сверхбезумными, можно сказать. После такого посещения Катюшкин уже не
решался даже видеть Куролесова, и вообще его мало кто теперь видел.
Предлагаем теперь некоторые записи, точнее, отрывки из записей Куролесова.
ЗАПИСИ ВАСИ КУРОЛЕСОВА (В ТОТ ПЕРИОД, КОГДА ОН БЕГАЛ, КАК БЫ СКИДЫВАЯ С
СЕБЯ ТЕЛО)
Я бегу, бегу, бегу... во время бега вот что мне ндравится: во-первых, мира
нет, одно мелькание, во-вторых, тело как будто, хоть на время,
сбрасывается. Я ж бегу, как лошадь, все сшибаю по пути, надысь девчонку,
дуру, почти затоптал. Она, говорят, долго ругалась мне вслед.
Тошно. Тошно на земле мне, ребяты. И лошадью когда был - еще тошнее было.
Хотя я бабы той до сих пор боюсь. Кто она была? Куда она меня уносила?
Заморышева Катька, та знает, та все знает, только молчит... Рта не откроет,
затаенная. А мне-то каково - все беги, беги и беги... На тот свет или еще
куда, что ли, разбежаться и... разом!
Но смерти я боюся. Умрешь и не тем станешь, кем хочешь. Я, Вася Куролесов,
может, хочу звездным медвежонком стать (и луну обоссать, как в стихах
сказано) - а глядишь, мне и не дадут.
Катька, Катька - кто ты? Ну, та баба - ладно, понесла меня в ад и исчезла.
А ты, Катька, ведь рядом (на ту бабу и внимания не обратила, когда я тебе
рассказал), слова страшные и непонятные говоришь, а сама как невидимая...
Я бегу, бегу, бегу... Вчерась долго бежал. Думал, тело свое сбросил, Нет,
возвратилось, падло. Не люблю я ево. Точно оно мою волю стесняет, да и
вообще не шуба боярская, а так, дырявая шкура, из всех дыр низость одна
идет, а душа у тебя, Вася Куролесов, чудес просит.
А какие уж в теле чудеса. Одно дерьмо, болезни и скорби. Сегодня целое утро
кулаком по гвоздям стучал, телевизор поганый выключил, кулак в крови и в
ржавчине - а покоя мне все равно нет. Осерчал тогда и головой по второму
телевизору - бац! Телевизор вдребезги - а я живой, при теле.
Не так с телом борешься, Василий Петрович Куролесов, значит!
Мамочка, мама моя! Родила бы ты меня божественно, без смерти, полетел бы я
на звезду, но скажу тебе, мне и в смертном теле моем иногда хорошо бывает!
