Вот так. Вася Куролесов понимает жизнь. Вдруг тепло-тепло становится и в
груди райский покой наступает, сердце почти не бьется, все хорошо, одно
бытие.
И думаешь тогда: и чего тебе, Васек Куролесов, попрыгун ты эдакий, надо?
Сидел бы и спал внутри себя - а ты все, мол, звездный медведь, трупы, луна,
существа неведомые, бесконечное...
Куда со свиным человечьим рылом-то прешь? Ведь наколешься, а... Буду завтра
бегать до тех пор, пока кого-нибудь не сшибу - туда, с этого мира, в
пропасть невидимую...
ЗАПИСИ ВАСИ КУЮЛЕСОВА ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЗАМОРЫШЕВА ОТМЕТИЛА, ЧТО ОН СТАЛ
"ПОТУСТОРОННИМ ЧУДОВИЩЕМ"
Кто я теперь? По виду еще, конечно, Куролесов Васька все-таки. Милиционер
вот случайно приходил, я ему паспорт в морду сунул, он посмотрел, честь ни
с того ни с сего отдал и ушел... Два дня назад выл на невидимую планету...
...Внутри меня растет скрытое тайное существо, и я, Вася Куролесов,
постепенно им становлюсь. Существо это и есть, может быть, подлинный
Куролесов, а тот, который был простым человеком, потом лошадью, затем
бегуном,- тот исчезает. А я вхожу в того, тайного, что внутри меня. И ум
мой входит в него, уже умом не становясь. И описать его для меня нет
никакой возможности. Страшен он, страшен! Кто он? Неужели это я сам?!
...Все свершилось! Чудо произошло. Потерял я, Вася Куролесов, смертный
облик свой, и теперь мне Вселенная как лужа.
Я стал Им.
Вчера навсегда простился с прежним Куролесовым... Тело мое лежит на
кровати, само по себе, а я, новый Вася Куролесов, вышел из него и
путешествую. Хи-хи-хи! Иногда буду возвращаться и записывать что-нибудь,
чтоб прочитавший с ума (низшего) сошел. А потом хорошо для смеха побывать с
виду смертным дурачком таким и пройтись по улице, зная, что ты - вне
смерти, как боги. Ишь ты!
И кто со мной такое совершил? Или то существо внутри, я сам то есть?! А
другие?!
Облетаю я, Вася Куролесов, Вселенную, видимую и невидимую, как все равно
она поле какое-то для конька-горбунка. Сколько рыл перевидел, сколько
существ! Это же надо, Вселенную так раздвинуть, столько миров и существ
наплодить! А мне-то что - мне миры не миры, я теперь и любому миру могу
мазнуть по его сути, как все равно раньше по морде какой-нибудь лошади!
Гуляй, Вася Куролесов, гуляй, все миры для тебя открыты, все срезы, вся
Вселенная!
Я в вечную суть любому духу наплюю!
Сколько их, сколько, матушка моя покойница, если б ты знала, а то пищишь,
наверное, где-нибудь внизу, и никто тебя не видит!
А могущества-то сколько во мне, могущества! Скажу прямо: этого я, Вася
Куролесов, от себя не ожидал! Чтоб так запросто, пусть и в духе, меняя свое
сознание, сигать от одного мира к другому, от одного уровня к третьему - да
если бы даже Заморышева меня раньше в этом убеждала, я бы ее просто потряс,
как лягушку, чтоб не капала на мозги.
А теперь, вот надо же, все, что она говорила, сбывается. Но о многом, Катя,
однако, умалчивала...
Хохочу, хохочу, хохочу!
Мысль моя и мое "я" облетают все эти поганые, пусть и блаженные, миры.
Всюду-то я заглядываю и подглядываю, всюду сую свой нос, неугомонный, как
тот Васенька, что бегал по улицам расейского городка, навевая на прохожих
мысль о сумасшествии.
Я и здешних обитателей пугаю. Потому что я как бы все космические законы -
по воле Невидимого - перескочил и пугаю всех своей нестандартностью.
О звезды, звезды! Хохочу, хохочу, хохочу!
Тут недавно я в один пласт заглянул: время-то у них, матушка-покойница,
длится не как у нас, а медленно-медленно, и живут они, паразиты, до
нескончаемости, по-нашему если считать, по-глупому, то миллионы и миллионы
лет. Все такие блаженные, самодовольные, боги, одним словом. Тела из
тончайшей субстанции.
Ну я по могуществу своему одного пнул как следует, он даже ошалел от такой
необычности. А я праязыком Вселенной шепнул ему: лягнуть бы вас, паразитов,
богов то есть, лошадиной мордой, предсмертной такой, со слюнями и
обезумевшей, сразу позабыли бы про свое блаженство, индюки.
Они, маманя, вроде олимпийских богов. Очень осерчал тот, кому я шепнул. Но
со мной не справишься, защиту я знаю: не дурак.
И на прощание ему сказал: и на вас управа будет, не думайте, что всегда
духовными пузырями такими бесконечными будете раздуваться, и вам конец
придет.
И чего они нашли хорошего в этой бесконечной своей радости и блаженстве?
Одна тупость и никакой Бездны. Сиди себе и радуйся миллионы лет. У нас бы
все с ума посходили от таких надежд.
Полетел дальше - то вниз, то вверх. Но демонов я тоже не люблю, между нами
говоря, они еще хуже небожителей. Сволочи. Только под себя работают. Но в
основном: они Главного боятся. А Главного бояться, значит, Бездну не знать,
значит, самое глубинное мимо себя пропустить. Те, небожители, особенно
которые повыше, вьются вокруг Главного по глупости, дескать, и мы в Свету,
а самой великой тайны не знают, а эти, демоны, трясутся при мысли о Духе
Главного, думают, что исчезнут при ем. Боятся!
А я Главного не боюсь, потому что... Ха-ха-ха! Хохочу, хохочу, хохочу!
И все эти звезды, все эти миры, все эти галактики и боги - как горошинки в
моем сознании. И не я от них зависим, а, уж скорее, они от меня.
Маманька! Понимаешь ты теперь, кого ты родила?
Если увижу тебя сквозь все эти бесчисленные сверкания и рыла, помету,
ей-Богу, помогу выбраться!
А у нас на Руси все-таки хорошо, все миры обсмотрел, обнюхал, время тут ни
при чем - и пряму скажу: невероятно хорошо у нас на Руси! Почему? Поймете,
может быть, в свой срок. И Русь-то, кстати, есть не только на нашей грешной
Земле,
Я бегу, бегу, бегу! ...Звезды милые, богами руководимые, не обижайтесь, я
вас тоже по-своему люблю.
Я ведь хам хамом, а от любви никогда не отказывался. Бывало, шикнешь на
кого-нибудь, а потом как приласкаешь! Ласку мою люди на весь век помнить
будут, как не забудут они Ваську Куролесова, если хоть раз заглянули мне в
очи.
Я теперь по вселенным гулять люблю: они для меня как закоулочки стали. Где
померзее, где поблаженней - а суть одна. Для меня что ад, что рай - одна
потеха. А ведь страдают существа, страдают, иной раз долго: ах, как долго!
- или это их тени? Грустно мне от этого, и не хочу я до конца все
понимать...
А главного - насчет страданий во Вселенной - и спрашивать не надо: ни-ни,
не тревожьте! Не так все просто, как во сне кажется.
Бывает, что я и хаос приму: ум мой первозданный так и забьется, как сердце
от влюбленности первой, при мысли о хаосе, точно в ем, в родимом, сокрыто,
но не проявлено то, о чем я. Вася Куролесов, всю жизнь мечтал!
Во Тьму, во Тьму ухожу, на поиски Непостижимого и несовершившегося еще!
А для отдыха: гуляй, Вася Куролесов, по всем мирам: туда плюнь, там нахами,
там руку пожми, там начуди на все оставшееся до конца мира время!
Гуляй, Вася, гуляй!
Я и на Землю не прочь иной раз заглянуть.
Тут, к примеру, генералу одному, великобританчику, показал я существо некое
во сне, можно сказать, приоткрыл просто завесу, так великобританчик этот, а
ведь атомным флотом командовал, так трясся во сне, что, когда проснулся,
незаметно для самого себя с ума сошел. В сумасшедший дом его посадили,
Я порой люблю смертных щипать. А существо то, которое генеральчику этому
явилось, я потом сам пригрел: и вправду страшен, таких во Вселенной нашей
не так уж и много... А затем, после посещения Земли, взмыл я вверх и
демиургу одному план подсунул сотворения мирка: но изрядно жуткий и
перевернутый. Я ведь похулиганить люблю. Даром, что ли, при жизни на бабе,
как на лошади, скакал. А демиург тот - сбег, больно мирок этот,
предложенный мной, показался ему не в меру, не вместил он, в общем, его.
Боже, боже, сколько чудес на свете!
Я тут, между прочим, Заморышеву узрел: после смерти земной невиданной такой
и своеобычной монадой взвилась. Барыней, одним словом, стала. А ведь на
Земле была так: побирушка убогая. Много у нас на Руси таких "убогоньких",
не дай Бог... Но я ведь предупреждал: девка была не простая!
С ней у меня какая-то связь есть.
Бедного Витю Катюшкина я все-таки не удержался - попу жал: подсунул ему в
полусне, в момент его пробуждения, видение, а был это образ самого Витеньки
- каким он будет в очень отдаленном, даже по звездным масштабам, будущем.
Не знаю, уразумел ли Витька, что самого себя встретил, но только после
такой встречи он долго-долго плакал, малыш, а потом запил. Непонятливые все
же эти смертные, тугодумы беспомощные, дальше своей планетки, и то ее
маленького среза, ничего не видят, но, может быть, это даже к лучшему. А
Витьке этот образ его самого, чудика с бесчисленными головами, я подкинул,
чтоб подбодрить Витю А он, точно курица бессмысленная, закудахтал да и
запил со страху. А чего самого себя бояться-то?
Ухожу, ухожу.
От всей Вселенной, от богов и демонов, от людей и лошадей и от всего
прекрасного тоже.
А себя я все-таки до конца не пойму.
Из Вселенной я вроде вышел в Неописуемое, в Божественное, в Абсолютное -
все на месте, как надо. Бог есть Бог - и все равно, даже после этого, я все
бегу и бегу! Куда ж мне теперь-то бежать, после Божественного? И покой
вечный в меня вошел, но я покой не люблю до конца и силою воли его отрек.
Почему ж я покой-то высший не жалую, Вася, а?
Ну что ж, вся Вселенная - миг в моем сознании, а парадоксов много.
Да, вспомнил... Я ведь тело-то свое земное забыл в труп превратить, позабыл
кинуть его насовсем. Я ведь иногда в него входил для смеха. А теперь пора,
пора... И записки свои кончаю. Ухожу я. Господи, или к Тебе, вовнутрь, в
себя, или в такую даль, что ее и никаким знаком не обозначишь, никакой
Пустотой не выразишь.
Я бегу, бегу, бегу-у-у!..
...Тело Васи Куролесова захоронили при содействии его верного друга Вити
Катюшкина. Провожающих было немного. Выл ветер. Витя Катюшкин все время
шептал: "Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего Василия с миром..." Но
самому в какие-то мгновения виделся чудик с бесчисленными головами.
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. ЧАРЛИ
АКМ
Юрий Мамлеев
ЧАРЛИ
из книги
"Черное зеркало"
Было лето. Солнце на пустом небе светило, как раскаленная печка в аду.
Нью-Йорк - низкий, приземистый, особенно по сравнению с бесконечным небом
над ним,- задыхался, но каменные громады - непомерно большие, если смотреть
на них вблизи,- были ко всему безразличны. Они застыли на жаре, как
истуканы, лишенные тайного смысла.
Огромное каменное кладбище загромоздило пространство на берегу пролива
Гудзона против небоскребов Манхэттена, надгробия походили на маленькие
небоскребы; такие же монотонно тупые, с улочками между ними,
непробиваемые... они теснили друг друга, словно им не было места.
Место действительно стоило очень дорого.
Рядом прорезалось шоссе, громыхали машины, но ни живые люди, ни мертвые
почти не слышали этот грохот, оглушенные своей жизнью и небытием... По ту
сторону шоссе и города мертвых громоздился город живых, уже не Манхэттен -
а другой: скопище кирпичных двух-трехэтажных безобразных домиков,
напоминающих в целом прочный муравейник.
...Почти над всеми каменными надгробиями возвышались такие же тяжелые
кресты, похожие почему-то на молотки. Редкие изваяния ангелов у могил были
на редкость стандартны и безличны.
Крэк вылез из ямы около одной такой могилы. Нет, он был живой и не
похоронен еще. Просто Крэк, ничего не понимая, любил жить около камней.
Кладбище напоминало ему Манхэттен, но в Манхэттене могли убить, а на
кладбище - реже. Поэтому Крэк очень любил его.
Был он толстоватый мужчина средних лет, в потертом грязном черном костюме и
с редкими волосами на голове. Юрковато оглянувшись, он направил свой путь
туда - в бездну домишек за кладбищем. Скоро он очутился на улице...
Озираясь на подозрительных людей, он пошел в местный бар, неотличимый от
домов-коробочек на улице.
- How are you?* - спросил он.
- How are you? - ответили ему.
Потом он просидел молча полтора часа за двумя стаканами пива. Молчали и все
остальные, рассевшиеся на длинных стульях вокруг стойки бармена. Только
