Хочешь, пойдем ко мне, покажу?
- Все точно, все точно, сынок,- нелепо пробормотал Савельев, и вид у него
был как у курицы, увидевшей привидение. У него пошла слюна.
- Ну и добро. Я тебя сначала не узнал. Ребенком ведь я был тогда,- добавил
Геннадий спокойно.- Но ты напомнил своим рассказом. Могилки предков на
городском кладбище. Хочешь, сходим, бутылочку разопьем?
Савельев не нашелся, что сказать. Странное спокойствие, даже безразличие
Геннадия потихоньку стало передаваться и ему.
- Ну, а потом,- продолжил Гена,- родственнички помогли. Но все-таки в
детдом попал. На первое дело пошел в шестнадцать лет. И все с тех пор идет
как по маслу. Не жалуюсь.
Молча они шли по кривым улочкам. Савельев все вздыхал.
- А ты, отец, все-таки зря не пошарил там у нас в квартире,- рассудительно,
почти учительским тоном проговорил Геннадий.- Говорят, золотишко у нас там
было. Работу надо завершать, раз вышел на нее. Я не говорю, что ты зря меня
не прирезал, нет, зачем? Запер бы меня в клозете, отвел бы за руку туда,
посадил бы на горшок, а сам спокойненько бы обшаривал комнаты. Это было бы
по-нашему. А ты повел себя как фраер. И то не всякий фраер так бы
размягчился, словно теленок. Ребят и меня ты до смеху довел своим
рассказом. Молчал бы уж лучше о таких инцидентах. Краснеть бы потом не
пришлось. Мы ведь у тебя учиться пришли.
Савельев загрустил.
- А я вот этого корытника, каким ты был тогда, никогда не забуду. Во сне
мне являлся,- дрогнувшим голосом сказал Савельев.- И слова его не забуду...
Геннадий чуть-чуть озверел.
- Ну ты, старик, псих. Не знай, что ты в авторитете, я бы тебе по морде
съездил за такие слова,- резко ответил он.
- И куда ж это все у тебя делось, что было в тебе тогда? Неужели от жизни?
Так от чего же? - слезно проговорил Савельев.- Одному Богу, наверно,
известно.
- Слушай, мужик, не ной. Мне с тобой не по пути. Иди-ка ты своей дорогой. А
я своей.
- Я ведь не сразу после твоих младенческих слов отвык от душегубства. Книги
святые читал. И слова твои вели меня. Хотел я и вас, дураков, вразумить
сегодня. Да не вышло.
Геннадий протянул ему руку,
- Прощай, отец,- сказал.- Тебе лечиться надо и отдохнуть как следует. А мне
на дело завтра идти. Может быть, и мокрое.
Савельев остановился, даже зашатался немного.
- А я вот только недавно, года два назад, окончательно завязал со всем,-
медленно проговорил он.- Теперь решил в монастырь идти. Может, примут. Буду
исповедоваться, Не примут - в отшельники уйду. Богу молиться. Нет правды на
земле, но где-то она должна быть...
- Ищи, отец,- насмешливо ответил Геннадий.- Только в дурдом не попади, ища
правду-то...
Савельев махнул рукой и улыбнулся. И так пошли они в разные стороны: один,
сгорбленный, пожилой человек, бывший убивец, ищущий правды и Бога, другой -
молодой человек, легкой, весело-уверенной походкой идущий навстречу
завтрашнему мокрому делу...
Прошло несколько лет. Савелий, покаявшись, постранствовал и приютился в
конце концов около монастыря. Случайно узнал он о судьбе Геннадия: тот
погиб в кровавой разборке. После гибели душа Геннадия медленно погружалась
во все возрастающую черноту, которая стала терзать его изнутри. И он не
сознавал, что с ним происходит.
А в это время Михаил Викторович, стоя на коленях, молил Бога о спасении
души Геннадия. И в его уме стоял образ робкого, невинного, светлого
мальчика, который прошептал ему из коридора:
- Христос воскрес!
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. ВЕЧНАЯ ЖЕНСТВЕННОСТЬ
АКМ
Юрий Мамлеев
ВЕЧНАЯ ЖЕНСТВЕННОСТЬ
из книги
"Черное зеркало"
Гарри М. знал: больше ему не жить. Жить было незачем. Он потерпел полное
банкротство: дело его лопнуло, источник престижа и жизни иссяк. Можно было
- не исключено - найти работу, но уже не престиж, не власть.
Он был выброшен из стаи волков...
Уже несколько месяцев он находился в полном низу, хотя и с безумными
надеждами все восстановить.
Восстановить, и не просто восстановить, а владеть, владеть этим похотливым
земным шариком, сделать его золотым, чтобы ничего, кроме золота, не было бы
во всей вселенной.
Деньги снились ему по ночам; они сыпались со звездных путей, они обвивали
его горло. Из долларов он бы сколотил себе гроб.
Но все кончено. То были мечты, а Гарри М. знал, мечты - это признак смерти.
Ибо жизнь - это только факт, и деньги ценны только тогда, когда они факт.
Он, как и все, кто окружал его раньше, был королем фактов. Теперь у него не
было их. Он жил без фактов. Он решил с этим кончать.
У него нет больше нервов жить и бороться за престиж, власть и деньги. Он
сломлен в этой борьбе.
Гарри М. стоял в темном колодце между двумя грязными нью-йоркскими
небоскребами, которые были чернее ночи. И потому он их не видел.
Но он подошел к двери. Она была открыта, и смрадная вонь (внутри лежал
разложившийся труп собаки) не изменила в нем ничего. Надо было подняться на
сорок первый этаж (лифт почему-то не работал) и оттуда броситься вниз:
просто там было разбитое стекло. И кроме того, Гарри М., верящий в факты,
считал, что прыгать надо только с высокого этажа: так вернее.
И он начал взбираться вверх по нелепой лестнице. Быстро очутился на десятом
этаже. Там лежал труп человека. Уши у него были отрезаны, а нос съеден.
Гарри М. продолжил подъем. Сердце превращалось в буйвола, буйвола смерти.
Трижды он засыпал, вдыхая вонь и пыль черной лестницы. Но потом вставал и
упорно продолжал путь.
Крысы путались его решимости,
Их было много, крыс, и пищи у них было много: они пожирали сами себя.
На двадцать шестом этаже он взглянул в неразбитое окно: внизу бушевал
огнями Нью-Йорк и многие его небоскребы казались еще выше того, в котором
он находился.
И почему-то нигде не было сладострастия. Словно небоскребы поглотили его в
себя.
Гарри М. торопился к цели. Он знал, что сошел с ума, ибо у него не было
денег.
Вот и сорок первый этаж. В черное окно дохнуло прохладой: из дыры. Он уже
подошел к ней, как вдруг из тьмы вынырнула туша.
- Я ждала тебя, мой ангел! - закричала туша.- Я ждала тебя много дней!
И огромная старая женщина поцеловала Гарри М. в ухо. Он заорал:
- Кто ты?!
Туша ответила:
- Я женщина. Я знаю эту дыру. Не ты один. Но я ждала тебя. Почему тебе
опротивела жизнь?
- Отвяжись, старая дура!
- Родной, не лезь в дыру. У тебя есть член. Дай мне только минуту, минуту
твоей любви. Я хочу делать любовь с тобой! Дай!
- Старая, безденежная дура!
- Зачем тебе лететь с сорок первого этажа? Сделай любовь со мной! Сделай,
сделай, сделай! Если даже хочешь - лети, но сначала сделай! Ведь твой член
- сокровище, как банковский счет... Дай я его поцелую. Зачем ты хочешь его
губить? Сделай сначала любовь со мной, а потом лети... Последний оргазм
перед смертью - и потом в ад. Таков наш образ жизни.
И огромная туша объяла Гарри М. Он бешено сопротивлялся. Женщина тем не
менее почти насиловала его; в рот потенциального самоубийцы входило
старческое дыхание.
Вонь, пот и широта тела поглотили Гарри. А старуха шептала:
- Если бы я была богатая, я бы приказала врачам вырастить на моей ляжке
огромный живой член. И у меня не было бы проблем в любом возрасте, мой
любимый. А сейчас ты мне так нужен!
Гарри М. тошнило: но тошнило его от близкой смерти. Он знал, что должен
умереть, ибо у него не было денег - единственной реальности, двигателя,
вселенной. И это ущемляло его самолюбие, даже его бытие. Неудачникам нет
места на этой земле. Он сделал усилие и освободился от напора
сладострастной туши. Легкий, он совсем приблизился к дыре. Но она -
Беатриче, Вечная Женственность Нью-Йорка, цепко держала его за штаны.
- Отдай член! - заорала старуха. Ей было всего шестьдесят восемь лет.
Гарри М. рванулся. И тогда туша, разорвав ширинку, впилась в его член.
Зубов у нее почти не осталось, но были старческие когти на руках.
Гарри М. завопил и рванулся опять - уже вниз. Кусок члена остался в когтях
у женщины.
Пока Гарри М. летел, завершая свой победный маршрут, она пожирала член.
Жрала легко, воздушно, из-за отсутствия зубов. Кровь самоубийцы стекала
прямо внутрь туши. Единственный целый зуб во рту хохотал. А глаз вообще не
наблюдалось.
Гарри М., пока летел, все эти секунды не терял сознания. И опять в эти
великие мгновения думал о том, о чем думал всегда,- о деньгах.
Когда же он упал, то потерял сознание и сразу перестал думать о долларах.
Хоронили его шумно, помпезно, хотя и без частицы члена,- и конечно, в
протестантской церкви, точнее, в клубе, называемом церковью.
Пастор говорил на церемонии:
- От нас ушел человек, близкий к Богу. Он ушел от нас, потому что
обанкротился, а деньги для него были путем к Богу, материализацией исканий
и надежд, прямой дорогой к раю на земле... Пусть он получит там то, что
хотел иметь здесь.
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. ВЕРНОСТЬ МЕРТВЫМ ДЕВАМ
АКМ
Юрий Мамлеев
ВЕРНОСТЬ МЕРТВЫМ ДЕВАМ
из книги
"Черное зеркало"
Трехлетний карапуз Коля, с весело-оживленными голубыми глазками, вдруг ни с
того ни с сего застрадал от онанизма.
Мамаша, Анна Петровна, переполошилась.
Сначала долго прислушивалась. Дескать, в чем дело. Однако дело уходило в
тайну. По некоторым признакам это был вовсе не обыкновенный онанизм, а
совсем-совсем особенный. Мамаша это поняла по остановившимся, ничего не
выражающим глазам младенца. Знакомая с культурой, она начала поиски.
Во-первых, ее поразило, что ребенок совсем изменил свой быт. К примеру,
когда ел манную кашу, то чрезмерно улыбался. И нехорошо косил глазками.
Материнское сердце всегда найдет доступ к душе дитяти, и через месяц путем
расспросов, картинок, интуиции Анна Петровна прояснила совершенно пустую,
точно наполненную страхом картину. Оказалось, что Колю посещала (в виде
образа, разумеется) красивая двадцатилетняя женщина с вызывающе-похабными
чертами лица, и самое главное - в одежде людей девятнадцатого века. Дите
такого никогда не могло видеть, поэтому ассоциации исключались. У мамаши
заработало сознание.
Тем временем события развивались. Родителя уже точно знали - по выражению
липа младенца,- когда приходит "она".
Так, если Коля во время еды выплевывал кашу изо рта и говорил "ау",
родители знали: откуда-то из мрака на него смотрят черные глаза девы.
Когда же он поворачивал свой толстый, изумленный лик на какой-нибудь
светлый предмет и внутренне охал - значит, наступит сверхсон.
Иногда дите переставляло солдатики, словно гоняясь за своим призраком.
Вообще, мальчик очень приучился плакать.
- Такой был мужественный ребенок,- вздыхал отец, Михаил Матвеич,- а теперь
все время плачет.
По-видимому, дело шло к очень серьезному. Дите часто застывало с ложкой
манной каши у рта, когда возникало видение.
- Смотри, он скоро опять начнет дрожать,- со слезами говорил отец,
всматриваясь в мрачный силуэт ребенка, сидящего за детским столиком.
- Она приходит ровно в шесть часов вечера,- злобилась Анна Петровна.- Хоть
вызывай милицию.
- Что ты, испугаешь соседей,- пугался отец.
- Чем же бы ему помочь? - вопрошала мать. Решили вызвать крыс. Коля еще до
появления образа обожал крыс и не раз забавлялся с ними в постельке. Отцу
это не особенно нравилось, но теперь он был - за. К сожалению, сейчас крысы
уже не помогли. Ребенок дергал их за хвосты и пытался, видимо, рисовать ими
облик своей дамы.
- А если это любовь,- говорил иной раз папаша, задумчиво попыхивая трубкой.
Анна Петровна не отвечала и только мысленно попрекала отца за то, что он
думает о любви, а не о судьбе ребенка. Врачи абсолютно не помогали. Член у
дитяти был маленький, крохотный, как мизинчик Мадонны, но тут совершенно
неожиданно из него стала изливаться сперма, причем в таком количестве, что
мамаша не успевала стирать простынки. Было от чего сойти с ума.
- Когда же это кончится,- вздыхала бабушка Кирилловна, обращаясь к душам
своих умерших предков.
Конца не было видно.
- Повесить его, что ли,- рассуждал папаша.- Совсем опоганил род. Скоро о
нас вся Москва будет говорить.
- Не дам дите, не дам дите, ирод,- сопротивлялась Анна Петровна.- Повесить
