уступах, куда попадает почва. Куполообразные гнёзда, которые оляпки вьют
здесь каждое лето, отличаются от остальных кустиков мха лишь своей
симметрией. Солнце попадает сюда лишь на короткое время около полудня, оно
образует радугу над брызжущим потоком, а на самом гребне водопада между
валунами гладко текущая вода под его лучами похожа на литое зеленое стекло.
Большую часть года воды в нём достаточно для того, чтобы стоять на
уступе между потоком и стеной и оставаться почти сухим. Вода образует при
этом практически сплошную пелену, сияющую как молоко, сквозь которую
различается только свет.
Если ступить вперёд, так чтобы вода обрушилась на голову и плечи, то
чувствуешь только напор этой массы, и практически невозможно сказать,
холодная она или нет.
Только когда выйдешь из-под потока, и летящие ледяные брызги начинают
щипать кожу, появляется ощущение талой воды.
Казалось, что водопад никогда не изменится, однако из года в год его
форма становится иной, когда наводнением выносит новый валун на его
гребень, или же дерево, не сумев удержаться на выступающей над ним скалой,
падает и перекрывает сток, иногда откалывается глыба скалы, расколотая
усилием медленно растущих корней деревьев.
Весной и осенью убранство природы, окружающее водопад, превосходит
любое рукотворное искусство. Весной зелёные берега над скалой так густо
усеяны первоцветом, что один цветок почти касается другого, а дикие
голубые гиацинты высовываются между ними как будто бы без листьев. Поздним
летом и осенью алые гроздья рябины горят на стенах скал, ярко выделяясь на
фоне пелены белой воды и чернеющих утёсов.
Именно водопад, а не дом, всегда представляется мне душой Камусфеарны,
и если есть на свете такое место, куда, может быть, вернётся какая-либо
часть меня после смерти, так это туда.
Если водопад - душа Камусфеарны, то её наиболее характерными чертами
являются ручей и море, это сверкающее серебро, окружающее луг и
превращающее его почти в остров. Позади дома длинный пляж уступами выходит
к морю, во время отлива оно отступает почти на двести метров, обнажая
каменистое, песчаное дно. Камусфеарне не хватает только одного, на
небольшом окружающем его пространстве есть практически всё, нет только
якорной стоянки. Глядя с холма на залив и разбросанные причудливым узором
острова и шхеры, кажется невероятным, что ни в одной из этих бухт и
излучин нельзя найти пристанища, но из-за сильного отлива любая из этих
вроде бы тихих миниатюрных гаваней полностью осушается при низком уровне
воды. Несколько лет у меня в Камусфеарне не было лодки, и когда я,
наконец, купил себе шлюпку, меня пугала одна мысль о том, что её надо
тащить волоком к воде и затем обратно. И тогда я приобрёл небольшую
плоскодоночку, которую можно было чуть ли не нести на себе. Но как только
я завёл себе лодку, даже такую игрушечную, у меня сразу же возникло
стремление обследовать побережье в ту и другую сторону, а также остров
Скай.
Теперь у меня есть шлюпки с навесным мотором, одна из них крепкая
спасательная шлюпка длиной метров пять с отсеками на носу и корме. В том
месте, где ручей впадает в море, есть причалы, а плоскодонка всегда
находится на берегу и служит паромом для большой шлюпки. Но когда сильный
ветер дует с юга, это предприятие становится довольно рискованным. Чтобы
понять внезапность и силу шквалов на Западном побережье, их надо испытать
самому; бледно-голубая шелковистая вода за несколько минут может
превратиться в свирепую стихию стального цвета с белыми шапками на гребне
массивных волн. Но удовольствия перевешивают опасения, так как очень
досадно жить на берегу моря и не иметь возможности путешествовать, не
посещать дальних островов, не рыбачить летом, не съездить в ближайший
магазин без того, чтобы не преодолевать долгий подъем в Друимфиаклах.
Обладание лодкой открывает совсем новый мир вокруг Камусфеарны,
значительно расширяет этот небольшой замкнутый рай, а летом часы,
проведённые на лодке, дают возможность забыть о работе и делах, а жизнь
представляется далёкой от всех забот. Жизнь на морском побережье изобилует
тайнами и неожиданностями. Это частично возвращение в детство и отчасти
потому, что для всех нас кромка моря остаётся гранью неизведанного.
Ребёнок рассматривает яркие раковины, красочные водоросли, красные морские
анемоны в скалистых заводях с большим удивлением и детской пристрастностью
к деталям. Взрослый человек, сохранивший любознательность, частично
вооруженный знанием, ещё больше увеличивает его при новом взгляде на вещи.
При этом у него складываются ассоциации и возникает некая символика, и
поэтому на краю океана он как бы находится на грани подсознательного.
Пляжи Камусфеарны - это просто сокровищница для любого, кто ищет
богатства у кромки воды. Здесь гораздо больше раковин, чем я видел на
любом другом берегу, огромное количество многоцветных моллюсков
удивительных расцветок и оттенков, от розовых кораллов и жёлтых красок
первоцвета до синих и пурпурных перламутров, от подобных драгоценным
камням раковин в форме веера размером не больше ногтя мизинца, до больших
гребешков размером с тарелку, ракушки-орешки и гебридские раковины,
похожие на перлы раковины и изящные розовые с поволокой каури.
Песчаные косы и пляжи между островами образованы из рассыпавшихся
мириад этих известковых домиков, настоящего песка из раковин, который
ослепительно белеет на солнце и покрыт в глубоких слоях у границы прибоя
коркой из целых пустых ракушек, расцвеченных как многоцветные фарфоровые
бусы. Немного выше ракушек, так как они тяжелее, расположен узор белых и
розовых кораллов, отдельные кусочки которых вполне умещаются на ладони, но
их так много, что часто они образуют плотный хрупкий слой над песком. В
тихие летние дни, когда прилив поднимается на берег без рябинки или
малейшей волны на кромке, кораллы плывут на мениске воды, так что море
кажется покрытым цветами: так на декоративном пруду растут лилии, изящные
ветвистые бело-розовые цветы на аквамарине чистой воды.
Там, где ракушки лежат толстым слоем, именно разбитые обладают
наибольшей красотой форм. Волнистый рожок невзрачен, если не видишь
структурное совершенство открывшейся спирали, ребристой затейливости
завитков его мантии.
Многие из раковин в Камусфеарне, а также камни украшены кружевом белых
известковых ходов трубчатого червя Serpulid, образующих странные
иероглифы, которые даже в самой простой форме могут показаться
исключительно значимыми, похожими на символику какого-то забытого
алфавита. А когда поверхность густо инкрустирована ими, она приобретает
вид индусского храма, вырезанного из камня, или становится похожей на
"Врата ада" Родена: четкий рисунок во всех его буйных разветвлениях. Части
скульптуры представляются почти значимыми : перепуганный зверь бежит от
преследующего его хищника, выступающий в защиту добра святой пронзает
копьем дракона, персты руки подняты, как у византийского Христоса, в
жесте, который больше походит на отрицание, чем на благословение.
А над всем этим царит фантастическая расцветка пляжей, которая как
общая картина затмевает собой все детали. Выше линии прибоя одни серые
скалы обрызганы желтизной густо растущего утёсника, а другие -
голубовато-зелёным и розовым цветом сомона. Под ними находятся яркие
оранжево-коричневые и цвета охры выброшенные на берег водоросли,
фиолетовый цвет пластов мидий, мертвенно-белый песок и вода, сквозь
которую видно до самого дна, как сквозь светло-зелёное бутылочное стекло,
где морские звёзды и большие коренастые морские ежи красного и пурпурного
цвета покоятся на широких листьях морских зарослей.
Пляжи также изобилуют съедобными моллюсками. Кроме вездесущих мидий,
блюдечек и литорин есть также полосы куколя, делянки черенка и даже
колонии устриц, хотя они так и остаются одной из тайн Камусфеарны. Устрицы
были разведены здесь одним из бывших владельцев усадьбы в небольшом
круглом заливчике, почти отделённом от моря и по размерам не более
двадцати метров в поперечнике, там, где пресная вода просачивается сквозь
песок из ручейка на острове. У кромки прибоя над заливом постоянно
появляется скорлупа только что опустошённых створок устриц, которые не
посрамили бы Уилеровых, но очень редко встречается живая устрица, и
несмотря на все мои поиски из года в год я так и не нашёл, где же
находится их колония.
Может быть, это и к лучшему, так как теперь эта колония исчезла бы
из-за моего пристрастия к устрицам.
Ниже линии прилива вокруг островов белый песок чередуется с густой
порослью похожей на шланги, настоящими джунглями зонтичных водорослей.
Днём в этих затенённых местах таятся омары, и ловушки на них,
установленные на песчаных отмелях среди водорослей, редко остаются
пустыми. Помимо омаров в ловушки попадаются различные прочие твари, как
ловкие, так и неуклюжие. Иногда на приманку попадает громадный волнистый
рожок, и почти всегда бывают большие съедобные крабы. Частенько попадается
прелюбопытный зверь, называемый бархатным плавающим крабом, со щитом
коричневого бархата и красными укоризненными глазами, а однажды я поймал
одну из самых отвратительнейших тварей из тех, с которыми мне приходилось
сталкиваться: морского паука. Отвращение вызывали не только чрезмерно
длинные ноги и отсутствие клешней, весь с головы до ног, он, так сказать,
оброс курчавыми красно-пурпурными водорослями, придающими ему такой же
сомнительный вид нереальности, какой саван создаёт у привидения. Эти
водоросли в действительности привиты себе самим крабом для маскировки, и
такое сочетание скрытого лукавства с отвратительным внешним обликом
вызывает опасения. Должен признаться в незначительном, но вполне ощутимом
отвращении ко всем крабам до того, как они приготовлены к употреблению.
Наибольшее я питаю к морскому пауку и затем по нисходящей к
крабам-отшельникам, которые живут в пустых раковинах, и таким образом их
непривлекательная нагота маскируется чьим-то чужим роскошным нарядом.
Крабы-отшельники однажды стали причиной того в моей взрослой жизни, что я
вдруг ни с того, ни с сего расхохотался, хотя был совершенно один.
Однажды, собирая литорин в пищу с ведром в руке и сгребая их дюжинами за
раз, я вдруг обратил внимание на какого-то чудовищного береговичка на дне
заводи, да такого, что хватило бы поесть и обезьяне, а не только мышке.
Уже тогда, когда мои пальцы коснулись воды, алчно сформировавшись для
хватки, этот моллюск, чей обманчивый вид почему-то не произвел желаемого
эффекта, вдруг поплёлся прочь со смущенным и опечаленным видом, как будто
братья Марксы, которых обнаружили в передней и задней части бутафорской
коровы, всё ещё безуспешно пытались скрываться.
Глава 4
Весна в Камусфеарне наступает поздно. Я несколько раз отправлялся на
машине с юга в начале апреля и увязал в сугробах на перевалах в двадцати
милях от неё. В это время олени всё ещё бродят у дороги в лощине, ведущей
к морю. К середине апреля ещё нет и намёка на зелень на голых ветках берёз
и рябин, нет травки под ногами, хотя нередко, как в мой первый приезд в
Камусфенарну, бывают периоды мягкой тихой погоды при ясном небе. Цвета
тогда преобладают голубые, красно-коричневые и пурпурные, ясные и чистые
как тонкая эмаль. Голубизна моря и неба, красный цвет стеблей орляка и
папоротника, тёмно-коричневыйнераспустившихся веток берёз и
светло-фиолетовый - холмов Ская и вершин Рама.
Пейзаж освещается тремя оттенками белого: перламутром берёзовых
стволов, блеском песчано-ракушечных пляжей и мягкой струящейся белизной
снега высоко в горах.
Первоцвет распускается у ручья и у отмелей островов, хотя все высокие
горы ещё покрыты снегом, а ягнята ещё не народились. Эта пора в те годы
вселяла в меня глубокое удовлетворение от сознания, что настоящая весна и
лето в Камусфеарне ещё впереди, что я ещё увижу, как распускается лист и
зазеленеет земля, а на холмах растает снег за исключением нескольких
сугробов, которые продержатся всё лето.
У неё своя оркестровка, у этой короткой прелюдии к северной весне.
