проявляется во внешности похожей на рысь, в дополнительном когте и диком
инстинкте. Те немногие котята, которым удалось избежать смерти, обычно
уходят в горы и ведут пещерную жизнь своих предков по мужской линии.
Старый егерь из Лохайлорта, которого по какой-то причине звали Типперери,
рассказывал мне, что однажды ночью, разбуженный кошачьим криком, он вышел
на улицу с факелом, в свете которого увидел свою черно-белую кошку в
объятиях огромного свирепого дикого кота. Затем он с нетерпением ожидал
рождения котят. Когда подошло время, она устроила себе гнёздышко в хлеву,
а он весь день прождал, когда она окотится. Но до наступления ночи так
ничего и не случилось. Рано поутру ему послышалось жалобное мяуканье у
дверей. Он открыл и обнаружил кошку с одним раненым и умирающим котёнком в
зубах. В темноте он услышал жуткое рычанье и хрип, и, подняв факел в
сторону хлева, он увидел, как дикий кот убивает котёнка. В глазах у кота
было зеленовато-янтарное свечение, его огромный хвост стоял трубой, и в
свете факела можно было разглядеть лишь жалкие останки новорождённых
котят. Единственный из уцелевших, которого мать попыталась принести в
укрытие домой, помер несколько минут спустя.
Дикие кошки бывают невероятных размеров, они по крайней мере вдвое
больше самых больших домашних кошек. В этом году тут водится один такой
неподалёку от дома, оставляющий такой геркулесовский помёт, в сравнении с
которым помёт эльзасской овчарки выглядит почти игрушечным. Самих животных
днём можно видеть относительно редко, ибо эти существа созданы для темноты
и звездного света. Однажды я случайно поймал одного из них в заячий силок,
это был огромный кот с десятью кольцами на хвосте, и в тот же первый год в
Камусфеарне я дважды видел котят, игравших на заре и резвившихся среди
первоцвета и распускающихся берёз на берегу за забором усадьбы. Они были
хорошенькие, очень мягкие и пушистые, почти что нежные. В них не было и
намёка на ту свирепость, от которой ежегодно страдает так много ягнят и
оленят. До того, как люди истребили зайцев, они были желанной добычей
больших горных лисиц и этих равнинных диких кошек, и каждое утро я замечал
их глубокие следы на песке у входа в норы. Но теперь зайцев нет, а ягнята
всё ещё бывают по сезону, и там, где в сумерках был хороший ягнёнок,
поутру остаются лишь обглоданные кости и кусок шкурки, похожий на
окровавленный тампон в хирургической палате. Затем с морских скал
появляются вороны, хохлатые вороны и вездесущие гиены в серых мантиях, и к
вечеру не остаётся ничего из того, что долгие месяцы покоилось в чреве
самки, кроме белого скелета и обрывков мягкой замызганной шкурки по
размеру не больше носового платка.
Среди млекопитающих, после диких кошек, наибольшее удивление у моих
гостей с юга вызывают тюлени. Все летние месяцы они почти всё время на
виду, и, так как их не пугают в Камусфеарне, они становятся почти ручными.
По вечерам они нередко следуют за лодкой в тихой, окрашенной солнцем воде,
их головы появляются из воды всё ближе и ближе, и вот они уж на расстоянии
длины лодки. Их пугает только смена ритма, надо равномерно грести вперёд,
как будто бы ты очень занят своим делом и ими не интересуешься. Коричневые
тюлени с большими круглыми головами и короткими носами как у собак
встречаются повсюду, и я однажды насчитал их больше сотни примерно за час
ходу в лодке вдоль побережья. Кроме тех, что рождаются в этих местах, с
мая до ранней осени вокруг островов водятся атлантические тюлени.
Затем они возвращаются на свои там и сям разбросанные лежбища, которых
относительно немного. Атлантические тюлени, коротающие лето у Камусфеарны,
вероятно размножаются на скалах к западу от Канны, это, пожалуй, ближайшее
ко мне лежбище. Вдали от своих лежбищ они никогда не появляются большими
группами, в течение долгих погожих летних дней, когда море гладкое как
шёлк, а солнце хорошо припекает на покрытых лишайником скалах над полосой
залива, они прогуливаются у островов Камусфеарны по двое и по трое, как
правило самцы, питаясь главным образом мелкой рыбёшкой и накапливая
энергию, которую затем будут безудержно тратить на свои гаремы по осени,
ибо во время течки они не едят по нескольку недель. Тому, кто видит
атлантического тюленя впервые, он кажется огромным: крупный самец бывает
до трёх метров длиной и весит почти полтонны. Это великолепные звери, но
мне лично кажется, что им не хватает обаяния котика, у которого не такие
величественные манеры, и он любопытен как собака. Однажды на скалах
Ру-Арисейга я наткнулся на котика, которому было примерно один день от
роду. У него была мягкая белая детская шкурка, которая чаще всего
сбрасывается ещё в чреве матери, и он был очень похож не игрушку,
предназначенную для развлечения ребёнка. Он был тёплый и круглый, и не
только не испугался, а стал ласкаться, и я с некоторой неохотой положил
его обратно на место. Но его не так-то просто было оставить там, как
только я двинулся, он стал шаркать и ковылять за мной следом. В течение
нескольких минут я пытался скрыться от него, виляя и прячась за скалами,
но он с удивительной ловкостью находил меня.
Наконец, я кое-как спустился к лодке и быстро погрёб прочь, но через
двадцать ярдов он уже был рядом и стал мусолить весло. Я уж было отчаялся
и не знал, что мне делать с этим неожиданным найдёнышем, как вдруг в
двадцати ярдах от лодки зафыркала его мать, он ответил на её зов, и они
оба поплыли прочь. Детёныш несомненно получил выговор, который запомнится
ему на всю жизнь.
Детёныши благородного оленя тоже не пугаются человека в первые дни
своей жизни, и если где-то в июне вы наткнётесь на оленёнка, прилизанного
и всего в пятнышках, лежащего среди длинных зелёных стеблей
папоротника-орляка, то не следует заигрывать с ним, если хотите затем уйти
восвояси. Поначалу я бывало ласкал и гладил их, а затем попытки удалиться
выливались в гораздо более отчаянную игру в прятки, чем с котиком, в то
время как встревоженная лань топала ногами и безрезультатно кричала. И
хотя оленята в эти первые свои дни по неопытности не боятся человека, они
с самого начала с ужасом бегут от таких своих прирождённых врагов, как
орлы, дикие кошки и лисицы. Я видел, как лань пыталась защитить своего
детёныша от орла, пригнув назад уши и дико взмахивая передними копытами
всякий раз, как он подлетал, с шумом рассекая воздух своими огромными
крыльями. Если бы лань хоть раз попала в него копытом, то выбила бы ему
все потроха, но она лишь задела его по крылу, орёл присмирел и наконец
уплыл вдоль лощины, а солнце поблескивало на его величественной мантии.
Если беспомощные оленята являются постоянной пищей горных лисиц в июне,
а молодые ягнята - в апреле и мае, то я уж не знаю, чем они кормятся в
остальное время года теперь, когда кроликов больше не стало, а голубой
горный заяц почти совсем вывелся. Возможно они едят гораздо реже, чем мы
это себе представляем, и конечно же значительную часть их пропитания
составляют мыши. Несколько лет тому назад я ходил на охоту с одним ловчим
на лис вскоре после поры ягнения. Логово лисиц было где-то на высоте около
двух тысяч футов в горах. Мы вышли на рассвете, когда солнце ещё
скрывалось за вершинами холмов всё ещё покрытых снегом. Они выделялись на
фоне яблочно-зелёного неба с тонкими алыми полосами.
Логово, большая куча гранитных валунов в расщелине на склоне горы,
находилось как раз на границе снежного покрова. К тому времени, как мы
добрались туда, золотистое солнце только что засверкало над верхушками
гор. Терьеры устремились в нору, и мы застрелили лисицу, когда она
выскочила из норы, а собаки задушили и вытащили из норы пятерых щенков, но
лиса не было видно нигде. Мы нашли его следы на торфяном карьере в
нескольких сотнях ярдов ниже, которые указывали, что он пошёл вниз. Он
спускался спокойно, а не бежал, так что мы пришли к заключению, что он
ушёл из логова ещё до того, как там появились мы, и он, видимо, не знал,
что что-то случилось. Мы укрылись и стали ждать его возвращения.
Прождали весь день. Свежий весенний ветер дул нам в лицо с той стороны,
где далеко внизу раскинулось море и маячили острова, было видно, как лодки
с сетями вышли в первый раз в сезоне на лов селедки. Весь день на холме не
было почти никакого движения, только раз стадо оленей в новой шкуре вышло
на кромку лощины справа от нас, да однажды орёл проплыл на расстоянии
броска камня. Он резко взметнулся и сразу же, как только заметил нас, ушёл
в сторону, шумно рассекая воздух крыльями. К вечеру похолодало, и когда
солнце стало садиться за внешней грядой островов, а тень от снежных
сугробов стала синей, мы стали подумывать об уходе. Уже стали собирать
вещи, когда я заметил какое-то движенье на торфяных разработках внизу. Лис
бежал вверх по склону к логову, совершенно ни о чем не подозревая, и
что-то нес в зубах. Я убил его из ружья наповал за пятьдесят метров, и мы
пошли посмотреть, что он нёс. У него было гнездо розовых новорождённых
мышей - всё, что ему удалось раздобыть за весь долгий день охоты для своей
лисицы и пятерых щенят.
На первый взгляд кажется загадкой, как в этой местности вокруг
Камусфеарны удаётся выжить такому большому числу хищников, когда вокруг
так мало живности. В небе орлы, канюки, соколы, вороны и хохлатые вороны,
на земле дикие кошки, лисы, барсуки и куницы. Нет сомненья в том, что
огромное количество представителей этого животного мира проводит вне
сезона, когда нет молодняка, которым можно питаться, много времени за моим
любимым занятием : прочёсыванием пляжа. На мягком песке помимо всяческих
морских находок я постоянно встречаю следы диких кошек, барсуков и лисиц.
Иногда они находят попавших в нефть птиц, иногда погибшую овцу, упавшую с
зеленеющего горного уступа, которые по всему Западному нагорью образуют
такие заманчивые, но зачастую и опасные ловушки, или же оленя,
спустившегося с мартовских сугробов, чтобы полакомиться морскими
водорослями, единственной пищей, не скрытой снегом, или могут подкрасться
к заснувшему кулику-сороке или кроншнепу, поджидающему в темноте начала
отлива. Но что бы они ни искали, именно на берег по ночам выходят эти
зубастые звери. Иногда они находят совсем немногое, поскольку в помёте у
диких кошек и лисиц мне приходилось видеть непереваренных
рачков-бокоплавов. Вороны и хохлатые вороны, хоть и могут выклевать глаза
ослабшему ягнёнку или оленёнку, по большей части всё-таки питаются
падалью. Хохлатки проводят немало времени на берегу в конце лета и в
середине зимы, раскалывая мидии, подняв их на высоту крыши дома и бросая
на скалы, но большую часть года они могут свободно собирать урожай и в
других местах. В конце зимы, когда весна ещё не потревожила землю, старые
олени, которые плохо перенесли зимовку, слабеют и погибают в сугробах, а
серые хищники, питающиеся падалью, хрипят и грызутся над их тушами. А
немного позднее, когда впервые наступает тепло, лани прекращают пастьбу,
закидывают голову назад и начинают раздражённо щипать себя за спину,
хохлатки шныряют рядом и сглатывают жирные личинки, которые выползают у
них из шерсти и падают на землю. Когда приходит пора ягниться, они
обшаривают землю в поисках плаценты, а затем появляются яйца и молодняк
всех остальных птиц, которые меньше их.
До сих пор я почти ничего не рассказал о своих ближайших соседях
Мак-Киннонах.
Кэлума Мэрдо Мак-Киннона всегда называют обоими именами, ибо в округе
так много Кэлумов Мак-Киннонов, что одно имя Кэлум вызывает недоумение.
Здесь так же много Мэрдо, что самого этого имени тоже недостаточно. И к
тому же множество Мэрдо Кэлумов, как правильно числится его имя, заставило
его поменять их местами, чтобы хоть как-то сохранить свою личность. Это
обычная практика при клановой системе и она до сих пор остаётся правилом
во многих районах Западного нагорья, где клановые имена всё ещё изобилуют
на их древней территории. Иногда для краткости его называют
"Кэлум-Дорожник" (так же, как в других местах я слыхал "Джон-Гробовщик",
