и занимается в данное время.
-- Лучше бы помолчал,-- буркнул Рейнольдс.
-- Что вы сказали?
-- Ничего.
Капитан Меллори, как правильно догадался Андреа, в этот
момент был занят делом. Вместе с Брозником в его комнате они
склонились над расстеленной на столе картой. Брозник ткнул
пальцем в северную часть карты.
-- Согласен. Это ближайшая из возможных посадочных
площадок. Но она расположена очень высоко. В это время года
снежный покров там не меньше метра. Есть и другие места,
получше.
-- Ни минуты не сомневаюсь,-- сказал Меллори.-- Чем дальше
поле, тем оно зеленее, как говорится. Возможно, это относится и
к летным полям. Но у меня нет времени их выбирать.-- Он
решительно опустил палец на место, указанное до этого Брозником
на карте.-- Мне необходима посадочная площадка здесь и только
здесь. Она должна быть готова сегодня к ночи. Я был бы вам
весьма признателен, если бы вы послали нарочного к Конжичу
через час и позаботились о передаче моего запроса в штаб
партизанских формирований в Дрваре.
Брозник сухо заметил:
-- Вы привыкли требовать невозможное, капитан Меллори.
-- Ничего невозможного здесь нет. Потребуется всего лишь
тысяча человек. Вернее, их ноги. Небольшая цена за семь тысяч
человеческих жизней, не правда ли? -- Он вручил Брознику листок
бумаги. -- Наша частота и код. Попросите, чтобы Конжич
радировал как можно скорее. -- Меллори взглянул на часы. -- Я
отстал от своих уже на двадцать минут. Надо спешить.
-- Вы правы,-- согласился Брозник. Он помедлил, подыскивая
подходящие слова, и неловко произнес: -- Капитан Меллори, я...
я...
-- Знаю. Не беспокойтесь. Правда, такие, как я, никогда не
доживают до старости. Ума не хватает.
-- Нам всем тоже.-- Брозник сжал руку Меллори.-- Сегодня я
буду молиться за вас. Меллори помолчал, потом кивнул.
-- Только молитесь подольше.
Проводники-партизаны ехали впереди остальных, петляя между
деревьями, вдоль пологого склона. Следом за ними, плечом к
плечу, тряслись на низкорослых горных лошадках Андреа и Миллер,
затем Петар, чью лошадь держала под уздцы Мария. Рейнольдс и
Гроувс случайно или по какой-то другой причине отстали и тихо
переговаривались.
Гроувс задумчиво произнес:
-- Интересно, о чем сейчас говорят Меллори с майором?
Рейнольдс горько скривил губы:
-- Лучше бы нам этого не знать.
-- Может быть, ты и прав, хотя это ничего не меняет.--
Гроувс помолчал, потом продолжил: -- Брозник -- мужик что надо.
Это сразу видно.
-- Возможно. А Меллори?
-- Да и Меллори не хуже.
-- Не хуже? -- Рейнольдс был вне себя.-- Боже правый, я же
тебе говорил! Я его собственными глазами видел с этой...-- Он
презрительно кивнул в сторону Марии, ехавшей метрах в двадцати
от них.-- Эта девчонка влепила ему -- и еще как влепила -- в
лагере Нойфельда, и вдруг после этого я вижу, как они воркуют,
словно голубки, рядом с домом Брозника. Тебе не кажется это
странным? Сразу после этого Саундерса зарезали. Совпадение?
Знаешь, Гроувс, Меллори запросто сам мог это сделать. У
девчонки тоже было достаточно времени для этого, прежде чем она
встретилась с Меллори. Разве что у нее не хватило бы сил
всадить человеку нож в спину по самую рукоять. Но у Меллори
было достаточно и сил, и времени, да и ситуация была
подходящая, когда он относил эту чертову радиограмму Саундерсу.
Гроувс возразил:
-- Но зачем, скажи на милость, ему это надо?
-- Брозник передал ему какую-то срочную информацию.
Меллори необходимо было сделать вид, будто информация передана
в Италию. Но, может быть, именно этого он меньше всего хотел. И
нашел единственный доступный для себя выход, а потом разбил
передатчик, чтобы никто не смог им воспользоваться в
дальнейшем. Видимо, поэтому он и отговаривал меня установить
дежурство и пойти проведать Саундерса -- чтобы я не обнаружил
его труп. В этом случае, с учетом фактора времени, подозрение
автоматически падало на него.
-- У тебя воображение разыгралось. Но логика рассуждений
Рейнольдса явно произвела на Гроувса впечатление.
-- А нож в спине Саундерса -- тоже плод моего воображения?
Через полчаса Меллори догнал остальных. Он объехал
Рейнольдса и Гроувса, которые не повернули головы,
сосредоточенно глядя на дорогу, затем Марию и Петара, занятых
тем же, и пристроился вслед Андреа и Миллеру.
В таком порядке они еще около часа продирались сквозь чащу
боснийского леса. Изредка на их пути попадались поляны,
хранившие остатки человеческого обитания. Крошечные деревеньки,
хутора. Но жизнь их покинула, они были пусты. Все так же
зеленела трава, шумели величественные деревья, пели птицы, но
на месте непритязательных жилищ трудолюбивых горцев мрачно
дымились почерневшие груды обгорелых бревен. В воздухе стоял
терпкий запах дыма, запах горя, смерти и разрушения, которые
принесла на эту землю жестокая война. Кое-где попадались
маленькие, сложенные из камней хижины, на которые, видимо,
пожалели взрывчатки и бензина, но все остальное было
безжалостно уничтожено. В первую очередь уничтожили, вероятно,
церкви и школы. От деревенской больницы не осталось буквально
ничего, кроме нескольких покореженных скальпелей и пинцетов.
Остальное гитлеровцы сровняли с землей. Меллори ужаснулся,
представив, что произошло с больными. Однако его больше не
удивляла цифра в 350 000 человек, названная капитаном
Дженсеном. Если принять в расчет женщин и детей, то получится,
что под знамена маршала Тито встало не меньше миллиона
добровольцев. Даже тем, кто не горел жаждой мести и
патриотическими чувствами, просто некуда было больше идти. У
этих людей буквально ничего не осталось. Им нечего было терять,
кроме собственной жизни, которую они, кажется, не очень высоко
ценили. Зато, уничтожив врага, они приобретали все. "Будь я на
месте немецкого солдата, назначение в Югославию меня не очень
обрадовало бы,-- подумал Меллори.-- Эту войну вермахту никогда
не выиграть. Солдатам из Западной Европы бессмысленно бороться
со свободолюбивыми горцами".
Едущие впереди партизаны не смотрели по сторонам, проезжая
останки деревень своих почти наверняка погибших соплеменников.
Им незачем смотреть, понял вдруг Меллори. Каждому сполна
хватало собственных воспоминаний. Если бы чувство жалости к
врагу было ему знакомо, в эти минуты Меллори пожалел бы немцев.
Постепенно извилистая лесная тропинка уступила место
неширокой, но плотно укатанной дороге. Один из партизан вскинул
руку, предлагая остальным остановиться.
-- Судя по всему, нейтральная полоса,-- заключил
Меллори.-- По-моему, именно здесь нас высадили из грузовика
утром.
Догадка Меллори оказалась верной. Партизаны заулыбались,
помахали руками, прокричали какую-то тарабарщину на прощание и,
пришпорив лошадей, двинулись в обратном направлении.
Семеро оставшихся, с Меллори и Андреа впереди и двумя
сержантами в конце колонны, двинулись вниз по дороге. Снегопад
прекратился, и сквозь редкие облака засветило солнце. Внезапно
Андреа, поглядывающий по сторонам, тронул Меллори за рукав.
Меллори посмотрел туда, куда указывал Андреа. За редеющими
соснами, сбегающими вниз по склону, вдалеке виднелась
ярко-зеленая полоска. Меллори повернулся в седле.
-- Спускаемся вниз. Надо взглянуть, что там такое. Из леса
не выходить!
Лошади медленно двинулись вниз по скользкому склону. Не
доезжая десяти ярдов до края леса, всадники по знаку Меллори
спешились и, прячась за стволами деревьев, а в конце ползком,
добрались до опушки. Там они залегли, прячась между корней
огромных сосен. Меллори достал бинокль и протер запотевшие
стекла.
Ярдах в трехстах ниже проходила граница снежного покрова.
За полосой бурой, беспорядочно покрытой валунами земли зеленела
чахлая травка. Еще ниже видна была покрытая гравием дорога. В
удивительно хорошем для этих мест состоянии, заметил Меллори.
Ярдах в ста от дороги, параллельно ей, была проложена
узкоколейка. Ржавая, заросшая травой. Ею, видимо, давно не
пользовались. Сразу за узкоколейкой земля обрывалась к узкому
извилистому озеру, противоположный берег которого отвесной,
каменной стеной поднимался к заснеженным вершинам.
Со своего наблюдательного поста Меллори отчетливо видел
крутой поворот озера. Оно было неправдоподобно красиво: под
ярким весенним солнцем блестело и искрилось, как изумруд. На
гладкой поверхности под порывами ветра возникала рябь, и тогда
изумрудный цвет сменялся лазурным. В ширину озеро было не более
четверти мили, но длина его исчислялась многими милями. Длинный
правый рукав, причудливо извиваясь между гор, уходил к востоку.
Левый рукав, начинающийся от поворота к югу, упирался в
бетонное тело плотины, перегородившей узкое ущелье с отвесными
каменными стенами, почти смыкающимися наверху. Невозможно было
отвести взор от зеркальной изумрудной поверхности, на которой
отражались заснеженные горы.
-- Да...-- тихо сказал Миллер,-- красота! Андреа смерил
его невыразительным взглядом и снова принялся осматривать
озеро.
У Гроувса любопытство возобладало над неприязнью.
-- Что это за озеро, сэр? Меллори опустил бинокль.
-- Представления не имею. Мария! -- Она не ответила.--
Мария! Что это за озеро?
-- Неретвинское водохранилище,-- нехотя сказала она.--
Самое большое в Югославии.
-- Стратегически важный объект?
-- Очень важный. Тот, в чьих руках водохранилище,
контролирует всю Центральную Югославию.
-- Насколько я понимаю, оно в руках немцев?
-- Да. Оно в наших руках.-- Она не сдержала довольной
улыбки.-- Мы, то есть немцы, полностью контролируем все подходы
к озеру. С двух сторон оно зажато скалами. На дальнем восточном
конце есть только один мост через ущелье, и он охраняется
круглые сутки. Так же, как и сама плотина. К ней можно
добраться только одним путем -- по стальной лестнице,
закрепленной на скале под плотиной;
Меллори сухо заметил:
-- Ценная информация. Особенно для команды диверсантов. Но
у нас есть более срочные дела: Пошли! -- Он посмотрел на
Миллера, который понимающе кивнул и двинулся вверх по склону.
Двое сержантов и Мария с братом последовали за ним. Меллори и
Андреа на минуту задержались.
-- Интересно, как она выглядит,-- пробормотал Меллори.
-- Что именно? -- спросил Андреа.
-- Другая сторона плотины.
-- А лестница в скале?
-- И лестница в скале тоже.
С того места, где лежал генерал Вукалович,-- на вершине
западной стороны ущелья Неретвы -- ему открывался прекрасный
вид на закрепленную в скале лестницу. Хорошо была видна и вся
внешняя стена плотины, спускавшаяся глубоко вниз, ко дну
ущелья, по которому спешила река, вырвавшись из выходных
отверстий в теле дамбы. Несмотря на впечатляющую высоту,
плотина была неширокой -- не более тридцати ярдов в самой
верхней своей части. На самой плотине, со стороны восточного
берега, на небольшом возвышении стояло здание управления
станции и два небольших строения, в которых, судя по количеству
солдат, патрулирующих дамбу, располагалась охрана. Стены ущелья
поднимались вертикально футов на тридцать выше домов, а затем
зловеще зависали над плотиной.
От здания управления ко дну ущелья вела зигзагообразная
стальная лестница, закрепленная в теле скалы металлическими
скобами. Она была выкрашена в ярко-зеленый цвет. От основания
лестницы, вдоль берега реки, по дну ущелья вилась узкая
