Детектив - Алистер Маклин

Пушки крепости Наварон. 10 баллов с острова Наварон.

     Алистер Маклин.
     Пушки крепости Наварон
     10 баллов с острова Наварон


Alistair MacLean. The Guns of Navarone (1957)
пер. В.В.Кузнецова, 1991
Изд. М.: Юрид. литература, 1992


     Глава первая. ВСТУПЛЕНИЕ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. 01.00--09.00

     Царапнув по ржавому гофрированному железу  ангара,  спичка
зашипела  и  вспыхнула.  И  резкий звук, и яркое пламя нарушили
покой ночи, какая  бывает  лишь  в  пустыне.  Мэллори  проводил
взглядом  спрятанный  в  ладонь  огонек,  осветивший  сигарету,
зажатую  в  зубах  полковника,  коротко  подстриженные  усы   и
застывшее  в  напряжении лицо -- лицо человека, превратившегося
во слух. Спичка упала в песок и погасла, придавленная подошвой.
     -- Уже слышу шум моторов, -- проронил авиатор. --  Они  на
подходе.  Приземлятся  минут через пять, не позднее. Ветра нет,
будут  садиться  на  вторую  полосу.  Пошли,  встретим  их   на
командном  пункте.  -- Полковник умолк, с насмешливым интересом
посмотрев на Мэллори, но без тени улыбки  добавил:  --  Умерьте
свое   любопытство,   молодой   человек.  Нынче  обстоятельства
складываются для нас не слишком-то удачно. Вы получите ответ на
все ваши вопросы, и, боюсь, очень скоро.
     Круто повернувшись, полковник зашагал к смутно  различимым
на горизонте приземистым строениям.
     Мэллори  пожал плечами и двинулся не спеша следом, шагая в
ногу с третьим офицером, рослым и плечистым. Тот шел вразвалку,
словно утка. Чтобы выработать такую походку, надо прослужить на
кораблях дет тридцать. Именно столько отдал флоту  Дженсен.  Но
не  походка  была  в  нем главным. Интриги, обман, провокации и
перевоплощения -- вот что  считал  главным  в  жизни  удачливый
служака,   шеф  каирского  отдела  разведывательно-диверсионных
операций капитан первого ранга британского  королевского  флота
Дженсен,  кавалер  ордена  "За  боевые  заслуги". Среди докеров
портов Леванта, начиная от Александретты и кончая Александрией,
он зарекомендовал себя как опасный смутьян. Имя его произносили
с уважением и страхом. Участвуя в состязаниях на верблюдах,  он
обставлял  погонщиков-бедуинов. Ни на одном восточном базаре вы
не  встретили  бы   другого   столь   правдоподобного   нищего,
выставляющего  напоказ  свои  мерзкие  язвы.  Сегодня же он был
самим собой -- простым, грубоватым моряком,  который  нарядился
во  все  белое. При свете звезд тускло мерцало золото галуна на
фуражке и эполет.
     Под  ногами  у  них  скрипел  утрамбованный  песок,  потом
каблуки  застучали  по бетону взлетно-посадочной полосы. Силуэт
полковника стал едва различим. Повернувшись к Дженсену, Мэллори
со вздохом спросил:
     -- Что  это  все  значит,  сэр?  Что  за  спешка,  что  за
таинственность?  И  при  чем тут я? Вчера меня вывезли с Крита,
предупредив всего за восемь часов. Обещали месячный  отпуск.  А
на самом деле...
     -- Действительно,   что  же  на  самом  деле?  --  буркнул
Дженсен.
     -- Черта с два, а не отпуск! -- с досадой ответил Мэллори.
-- Даже выспаться не дали. Продержали несколько часов в  штабе,
зачем-то  расспрашивали  о  моих  восхождениях на вершины Южных
Альп. Среди ночи подняли с постели,  сказали,  будто  я  должен
встретиться  с  вами.  Вместо этого какой-то придурок шотландец
долго возил меня по пустыне, орал пьяные  песни,  засыпая  меня
идиотскими вопросами.
     -- Я так и думал, что это будет один из самых удачных моих
розыгрышей,  --  самодовольно  произнес  Дженсен.  -- Мне лично
прогулка очень понравилась.
     -- Один из ваших... -- Мэллори умолк,  с  ужасом  вспомнив
все, что наговорил пожилому шотландцу, капитану с бакенбардами,
сидевшему  за  рулем.  -- Страшно виноват, сэр. Никак не думал,
что это вы...
     -- Еще  бы,  --  живо  отозвался  Дженсен.  --  Так   было
задумано.  Я  хотел  выяснить,  тот  ли вы человек, который мне
нужен. Теперь я уверен, что тот. А с чего вы  решили,  что  вам
дадут  отпуск?  Часто  сомневаются,  что в нашей конторе люди в
здравом уме, но даже  нам  не  пришло  бы  в  голову  отправить
гидроплан  за  младшим  офицером  затем  лишь,  чтобы  тот смог
развлечься в каирских борделях, -- сухо закончил каперанг.
     -- И все же не понимаю...
     -- Терпение, приятель, терпение. Что  тебе  советовал  наш
почтенный   полковник?   Время  беспредельно.  Ждать,  и  ждать
бесконечно, -- вот что такое Восток.
     -- Вдобавок, всего четыре  часа  сна  за  трое  суток,  --
сварливо сказал Мэллори. -- Прилетели!
     Ослепленные светом посадочных фар, пронзивших ночной мрак,
оба офицера  зажмурились.  Меньше  чем  минуту  спустя грузно и
неуклюже  приземлился  первый   бомбардировщик.   Пробежав   по
взлетно-посадочной  полосе,  остановился  у группы встречающих.
Окрашенные в маскировочные цвета фюзеляж и  хвостовое  оперение
изрешечены  авиационными  снарядами.  Элероны  изувечены, левый
крайний мотор выведен  из  строя  и  залит  маслом.  Плексиглас
фонаря в трещинах и пробоинах.
     Внимательно  осмотрев отверстия и вмятины, Дженсен покачал
головой и отвернулся.
     -- Говорите,  четыре  часа  спали,  капитан  Мэллори?   --
переспросил  он  спокойно.  --  Повезло.  Хоть  столько удалось
соснуть.

     В  ярко  освещенном  двумя  лампами  помещении  командного
пункта   было   душно   и   неуютно.   На   стенах  истрепанное
географические и морские карты, десятка два расшатанных стульев
и некрашеный стол.
     За столом восседал полковник авиации, по бокам его Мэллори
и Дженсен. Дверь распахнулась.  Жмурясь  от  непривычно  яркого
света,  вошли  члены  экипажа  машины,  приземлившейся  первой.
Шествие возглавлял черноволосый коренастый  пилот.  В  руке  --
шлем  и  летный  комбинезон.  На  плечах защитного цвета куртки
белыми буквами выведено: "Австралия".  Криво  усмехнувшись,  он
молча,  не  спрашивая  разрешения,  сел, достал пачку сигарет и
чиркнул спичкой о крышку стола. Краешком глаза Мэллори взглянул
на полковника. Вид у того был  подавленный.  Да  и  говорил  он
как-то виновато.
     -- Джентльмены,    это    командир   эскадрильи   Торранс.
Австралиец, -- добавил полковник, словно в этом  была  разгадка
какой-то  тайны.  --  Он  осуществлял  боевой  вылет  к острову
Навароне... Билл, джентльмены, которых ты видишь,  это  капитан
первого   ранга   военно-морского   флота   Дженсен  и  капитан
рейнджеров Мэллори. Их очень интересует  остров  Навароне.  Как
прошла операция?
     "Навароне...  Вот  почему  я здесь, -- подумал Мэллори. --
Навароне. Об этом острове знает каждый, кто хоть недолго служил
в Восточном  Средиземноморье:  мрачная,  неприступная  крепость
неподалеку  от  турецкого побережья. Многочисленный гарнизон из
немцев и итальянцев. Один из немногих островов Эгейского  моря,
который  за весь период боевых действий союзникам не удалось ни
блокировать, ни тем более захватить".
     Растягивая слова, Торранс заговорил. Он с трудом сдерживал
гнев:
     -- Будто в пекле побывали, сэр. Самоубийство, а не  боевой
вылет.   --   Окутанный  табачным  дымом,  он  внезапно  умолк,
задумчиво глядя перед собой. --  И  все  же  хотелось  бы  туда
вернуться  еще  разок.  На обратном пути мы толковали об этом с
ребятами. Хотелось бы захватить с собой  того  мудака,  который
задумал эту операцию, и сбросить его над Навароне без парашюта.
     -- Так плохи наши дела, Билл?
     -- Дела  ни  к  черту,  сэр.  Не  было ни малейшего шанса.
Ей-богу,  ни  малейшего.  Во-первых,  с  погодой  не   повезло.
Синоптики, как обычно, наврали с три бочки арестантов.
     -- А обещали летную погоду?
     -- Вот именно. Над целью сплошная облачность, -- с горечью
сказал  Торранс. -- Пришлось снизиться до четырехсот пятидесяти
метров... Но даже если бы мы снизились до девятисот метров ниже
уровня моря, а потом снова набрали высоту, ничего б  не  вышло.
Карниз целиком закрывает цель. С таким же успехом можно было бы
бросать  фрицам  листовки  с  просьбой  взорвать  эти проклятые
пушки. На 50-градусном секторе немцы сосредоточили чуть  ли  не
половину  всех  зениток  Южной  Европы.  Причем именно там, где
можно хоть как-то приблизиться к цели.  Расса  и  Конроя  сбили
сразу. Даже до бухты не долетели. Спастись им не удалось.
     -- Знаю,  знаю,  --  угрюмо  кивнул  полковник,  --  мы их
слышали. Радиосвязь была хорошей. А Макилвина сбили к северу от
Александрии?
     -- Да. Но с ним все в порядке.  Его  машина  была  еще  на
плаву,  когда  мы пролетали, а сам он сидел в тузике. Море было
спокойно, словно  пруд.  С  ним  все  в  порядке,  --  повторил
Торранс.
     Полковник снова кивнул. Дженсен коснулся его плеча.
     -- Можно потолковать с комэском?
     -- Конечно, каперанг. Могли бы и не спрашивать.
     -- Спасибо.  --  Взглянув  на крепыша-австралийца, Дженсен
чуть улыбнулся.
     -- Один вопрос, комэск. Вижу, вам не хочется слетать  туда
еще разок?
     -- Вы правы, черт возьми! Не хочется, -- прорычал Торранс.
     -- И почему?
     -- А   потому,   --  взорвался  Торранс.  --  Я  противник
самоубийств. И еще потому, что не хочу губить напрасно  хороших
ребят.  Потому,  что  я не Бог и не способен творить чудеса, --
решительно заключил пилот.
     -- Так вы утверждаете, что разбомбить  их  невозможно?  --
переспросил Дженсен. -- Это страшно важно.
     -- А  для  меня  важна собственная шнура. И жизни вот этих
парней. -- Он  ткнул  пальцем  назад.  --  Это  невозможно.  По
крайней  мере,  для  нас,  сэр,  -- провел он рукой по лицу. --
Может быть, такую работу смог бы выполнить гидроплан  "дорнье",
оснащенный  крылатыми  бомбами, управляемыми по радио, не знаю.
Зато я знаю, что наши бомбы для них что слону  дробинка.  Разве
что  нагрузить  толом  самолет  типа  "москито"  и с высоты сто
двадцать  метров  спикировать,  влетев  в  устье  пещеры,   где
установлены эти пушки. Вот тогда что-то получится.
     -- Спасибо,  комэск. И всем вам спасибо. -- Дженсен встал.
-- Уверен, что  вы  сделали  все,  что  смогли.  Жаль,  что  не
получилось... Итак, полковник?
     -- Прошу,  джентльмены.  --  Кивнув  очкастому  офицеру из
разведки, чтобы тот  занял  его  место  за  столом,  полковник,
сопровождаемый  Мэллори  и Дженсеном, прошел в свой кабинет. --
Вот  так-то,  джентльмены.  --   Сломав   сургуч   на   бутылке
"талискера",  принес  стаканы. -- Билл Торранс командует лучшей
эскадрильей  в  Африке.  Не  раз  бомбил  нефтяные  промыслы  в
Плоешти.  Для  него это детская забава. Только Билл Торранс мог
совершить этот вылет, и если он заявляет, что подавить  батарею
с воздуха невозможно, то так оно и есть, каперанг.
     -- Теперь  и  я  это  вижу,  --  Дженсен хмуро разглядывал
янтарное содержимое стакана. -- Раньше я только  предполагал...
Страшно  сожалею, что десятку человек пришлось погибнуть, чтобы
развеять наши сомнения... Остается один выход...
     -- Только один, -- отозвался полковник и,  подняв  стакан,
произнес: -- За удачу тех, кто на Керосе.
     -- За  удачу тех, кто на Керосе, -- повторил Дженсен. Лицо
его оставалось угрюмым.
     -- Послушайте, -- взмолился  Мэллори,  --  объясните,  что
происходит...
     -- Керос,   --   прервал  его  Дженсен,  --  это  реплика,
предназначенная для тебя. Ведь мир -- театр,  приятель.  Сейчас
твой  выход на сцену, -- невесело усмехнулся каперанг. -- Жаль,
что ты пропустил два акта этой маленькой комедии, больше  спать
нельзя.  Тебе  предстоит  сыграть главную роль, хочешь ты этого
или нет. Итак, начали. Место действия  остров  Керос.  Действие
третье. Явление первое. На сцену выходит капитан Кейт Мэллори.

     За  последние  десять  минут  никто  не произнес ни слова.
Дженсен вел тяжелый штабной "хамбер" уверенно и  непринужденно,
как  делал  все,  за  что  бы  ни брался. Мэллори склонился над
развернутой на коленях крупномасштабной  адмиралтейской  картой
южного  района  Эгейского  моря,  освещенной лампочкой на доске
приборов. Он изучал обведенный жирным красным карандашом  район
Спорадского  архипелага  и  северной  части островов Додеканес.
Потом выпрямился, передернул плечами, -- в конце  ноября  ночью
прохладно даже в Египте, -- и взглянул на Дженсена.
     -- По-моему, я все запомнил, сэр.
     -- Вот  и  хорошо!  --  Дженсен смотрел вперед на вьющуюся
серую ленту дороги,  освещенную  белыми  снопами,  разрезавшими
мрак  пустыни, которые подпрыгивали вместе с машиной на ухабах.
-- Вот и хорошо, -- повторил он. -- А теперь взгляни  на  карту
еще  раз  и  представь,  что ты в городе Навароне. Он на берегу
овальной бухты в северной  части  острова.  Что  бы  ты  увидел
оттуда?
     -- Мне  незачем  смотреть  на  карту еще раз, -- улыбнулся
Мэллори. -- Милях в четырех к востоку я  увидел  бы  извилистую
линию  турецкого  берега,  ориентированную  на  северо-запад  и
кончающуюся в точке севернее Навароне.  Это  мыс.  Затем  линия
берега  поворачивает  на  восток.  В шестнадцати милях севернее
этого мыса -- он называется Демирджи, верно? -- и практически в
створе с ним я увидел бы остров Керос. Наконец, в  шести  милях
западнее  находится  остров  Майдос,  первый из группы островов
Лерадского   архипелага.   Они   тянутся   в    северо-западном
направлении миль на пятьдесят.
     -- На  шестьдесят,  --  кивнул Дженсен. -- У тебя отличная
зрительная память, дружище. Смелости и опыта тебе не  занимать,
иначе  не  продержался  бы  полтора года на Крите. Ты обладаешь
одним ценным качеством, о котором  я  скажу.  --  Помолчав,  он
прибавил. -- Надеюсь, что тебе повезет. Господи, как необходимо
тебе везенье.
     Мэллори   подождал,   что   еще  скажет  Дженсен,  но  тот
задумался. Прошло три, пять минут, слышалось лишь шуршанье  шин
да  приглушенный  рокот мощного мотора. Наконец, по-прежнему не
отрывая глаз от дороги, Дженсен произнес:
     -- Сегодня суббота. Вернее, уже наступило воскресенье.  На
острове  Керос  тысяча двести человек. Тысяча двести британских
солдат, которых через неделю убьют, ранят или возьмут  в  плен.
Большей  частью  убьют. -- Впервые взглянув на Мэллори, Дженсен
усмехнулся. -- Каково? В ваших  руках  жизнь  тысячи  с  лишком
человек, капитан Мэллори.
     Мэллори внимательно посмотрел в бесстрастное лицо Дженсена
и отвернулся,  уткнувшись  в  карту.  Тысяча  двести человек на
Керосе. Тысяча двести  британцев,  ожидающих  смерти.  Керос  и
Навароне. Керос и Навароне. Как там говорилось в стихотворении,
которое  он много лет назад выучил в маленьком горном селении в
стороне от Куинстауна? "Чимборазо" -- вот как  оно  называлось.
"Чимборазо  и  Котопакси,  вы  похитили  сердце мое..." Керос и
Навароне.  В  этих  названиях  звучит  тот  же  призыв,  то  же
очарование.  "Керос  и...  Керос  и..."  -- Он замотал головой,
пытаясь сосредоточиться. Все детали мозаики мало-помалу, хотя и
медленно, занимали свои места.
     -- Помнишь, полтора  года  назад,  после  падения  Греции,
немцы  захватили  почти  весь  Спорадский  архипелаг. А в руках
итальянцев  к  тому  времени  оказалось  большинство   островов
Додеканес. Постепенно мы стали отвоевывать эти острова. Впереди
штурмующих  шли твои земляки или морские десантники. К сентябрю
прошлого года  мы  отбили  почти  все  крупные  острова.  Кроме
острова  Навароне.  Слишком  твердый  орешек.  Мы  обошли  его,
высадив   на   соседних   островах   гарнизоны   до   батальона
численностью.  --  Криво  усмехнувшись, Дженсен продолжал: -- В
это время ты прятался где-то в Белых горах в пещере, но, верно,
помнишь, как отреагировали немцы?
     -- Решительно?
     -- Вот именно, -- кивнул Дженсен.  --  Весьма  решительно.
Политическое значение Турции в этом регионе трудно переоценить.
Она  всегда  была  потенциальным  партнером  или государств оси
Берлин -- Рим -- Токио,  или  союзников.  Большинство  островов
расположено  всего  в  нескольких  милях  от  побережья Турции.
Немцам надо было восстановить доверие и рейху.
     -- И поэтому?
     -- Поэтому немцы бросили в бой все,  чем  располагали,  --
парашютистов,   десантников,  отборные  горнострелковые  части,
целые полчища  "Юнкерсов".  Говорят,  для  этого  они  сняли  с
итальянского  фронта  все  пикирующие  бомбардировщики. Словом,
бросили все силы. За несколько недель мы потеряли больше десяти
тысяч солдат и все острова, которые заняли  перед  этим.  Кроме
Кероса.
     -- Теперь очередь за ним?
     -- Да.  --  Щелчком Дженсен извлек две сигареты, подождал,
пока Мэллори прикурит и выбросит спичку в окно, сквозь  которое
севернее  шоссе  в бледной дымке виднелось Средиземное море. --
Теперь немцы будут утюжить Керос. Спасти его мы не в состоянии.
В районе островов Эгейского моря немцы  имеют  превосходство  в
авиации...
     -- Но  почему  вы  так уверены, что это произойдет на этой
неделе?
     -- Дружище, в Греции полным-полно  агентов  союзников,  --
вздохнул  Дженсен.  --  Только  в  районе Афин и Пирея у нас их
больше двухсот. Кроме того...
     -- Двухсот!  --  недоверчиво  воскликнул  Мэллори.  --  Вы
сказали...
     -- Да,  я  так  сказал,  --  улыбнулся  Дженсен.  -- Сущие
пустяки по сравнению  с  полчищами  немецких  шпионов,  которые
свободно   расхаживают  среди  гостеприимных  жителей  Каира  и
Александрии. -- Он снова  стал  серьезным.  --  Мы  располагаем
точной  информацией.  В четверг на рассвете целая армада каиков
выйдет из Пирея, проскочит сквозь Циклады, просочится ночью меж
островков... Любопытная ситуация! Не так ли? Днем мы не рискуем
сунуться в Эгейское море, иначе нас пустят ко дну, а  немцы  не
смеют   носа  показать  ночью.  Едва  стемнеет,  наши  эсминцы,
торпедные катера и канонерки выходят в море, но еще до рассвета
эсминцы отходят на юг. Малотоннажные же суда  пережидают  день,
прячась  в  бухтах  островков.  И  все-таки  мы  не в состоянии
помешать фрицам атаковать Керос. Немцы высадят десант в субботу
или воскресенье. Нанесут одновременный удар с моря и с воздуха.
Десятки "юнкерсов-52" на аэродромах  близ  Афин  ждут  сигнала.
Гарнизон  Кероса  не  продержится  и  двух  суток,  -- без тени
сомнения заключил Дженсен.
     И Мэллори поверил ему. С  минуту  разглядывал  он  матовый
блеск  моря,  мириады  звезд,  мерцающих над темной его гладью.
Затем резко повернулся к Дженсену:
     -- Но у нас же есть флот, сэр! Почему бы  не  эвакуировать
гарнизон на кораблях? Ведь флот...
     -- Флот!  -  саркастически перебил его Дженсен. -- У флота
кишка тонка. Район Эгейского моря сидит у него в печенках.  Ему
надоело  понапрасну  высовываться  и  получать  по  носу. Немцы
успели подбить два линкора, восемь  крейсеров,  четыре  из  них
потопили.  Это  не считая дюжины эсминцев... А о мелких судах и
говорить нечего.  Ради  чего?  Чтобы  наше  командование  могло
играть  со  своими  берлинскими  коллегами  в кошки-мышки? Игра
доставляет  огромное  удовольствие  всем.  Всем,  кроме  тысячи
моряков, которых потопили в той игре, кроме десяти тысяч томми,
индусов,  новозеландцев  и  австралийцев,  которые  страдали  и
умирали на этих островах, так и не поняв, ради чего они гибнут.
     Пальцы  Дженсена,  сжимавшие   баранку,   побелели,   лицо
прорезали  горькие  складки.  Мэллори  был потрясен неожиданной
вспышкой ярости, так не вязавшейся с характером  Дженсена...  А
может, именно здесь-то и проявился его характер? Может, Дженсен
совсем не таков, каким кажется со стороны?
     -- Вы  сказали,  на  Керосе  тысяча двести человек, сэр? -
спросил Мэллори.
     -- Да. Тысяча двести человек. -- Дженсен мельком  взглянул
на  него  и  отвернулся. -- Ты прав, приятель. Конечно, прав. Я
совсем потерял голову. Конечно, мы их не бросим. Флот в лепешку
разобьется. Подумаешь, еще два-три эсминца  накроются.  Прости,
дружище,  я снова за свое. А теперь слушай. Слушай внимательно.
Эвакуировать их придется ночью. Днем у  нас  ни  одного  шанса:
две,  а  то  и  три  сотни пикировщиков только и ждут появления
британского  эсминца.  Эвакуировать  придется  именно  на  них.
Транспорты  и  тендеры  в  два  раза  тихоходнее.  До  северных
островов Лерадского  архипелага  им  не  добраться:  не  успеют
вернуться к рассвету на базу. Расстояние слишком велико.
     -- Но   ведь   Лерады  растянулись  длинной  цепочной,  --
возразил Мэллори. -- Разве эсминцы прорвутся?
     -- Между островами?  Это  исключено.  --  Дженсен  покачал
головой. -- Проливы сплошь заминированы. И на тузике не пройти.
     -- А   проход   между   Майдосом   и   Навароне?  Он  тоже
заминирован?
     -- Нет. Он чист. Там глубины слишком большие. Якорные мины
не поставить.
     -- Тогда здесь и нужно идти, сэр! Ведь  с  другой  стороны
турецкие территориальные воды...
     -- Мы  бы  вошли  в  турецкие воды хоть завтра, средь бела
дня, будь от этого прок,  --  устало  сказал  Дженсен.  --  При
прочих  равных  условиях  мы  пойдем  западным  проливом.  Он и
безопасней, и путь короче, и международных осложнений избежим.
     -- Что значит "при прочих равных условиях"?
     -- Я имею в виду пушки крепости Навароне. -- Дженсен долго
молчал, потом повторил медленно, бесстрастно, как повторяют имя
старинного и грозного врага: -- Пушки крепости Навароне. В  них
вся  суть. Они прикрывают с севера входы в оба пролива. Если бы
нам удалось подавить эти пушки, то этой же  ночью  сняли  бы  с
Кероса гарнизон.
     Мэллори не проронил ни слова, поняв, что услышит главное.
     -- Это не обычные пушки, -- неторопливо продолжал Дженсен.
-- Артиллеристы  считают,  что  калибр  их, самое малое, девять
дюймов. Думаю,  это  двухсотдесятимиллиметровые  гаубицы.  Наши
солдаты  на итальянском фронте боятся их больше всего на свете.
Скорость снарядов невелика, зато ложатся они точно. Как  бы  то
ни  было,  --  добавил  он  мрачно,  --  "Сибарис"  потопили за
каких-то пять минут.
     -- "Сибарис"? Я что-то слышал...
     -- Крейсер с восьмидюймовыми орудиями главного калибра. Мы
послали его месяца четыре тому назад подразнить фрицев. Думали,
будет что-то вроде увеселительной прогулки. Но немцы  отправили
корабль на дно. Спаслось всего семнадцать человек.
     -- Господи!  --  воскликнул потрясенный Мэллори. -- Я и не
знал.
     -- Два  месяца  назад  мы   предприняли   широкомасштабную
десантную  операцию,  -- продолжал Дженсен, не обратив внимания
на слова Мэллори. -- Участвовали коммандос, морские десантники,
корабли  Джеллико.  У  немцев  было   небольшое   преимущество:
Навароне  окружен  скалами,  --  но  ведь  в  атаке участвовали
отборные войска,  возможно,  лучшие  в  мире.  --  После  паузы
Дженсен добавил: -- Их изрешетили. Почти все были уничтожены. В
течение последних десяти дней мы дважды сбрасывали на парашютах
подрывников,  ребят  из  спецотрядов.  Они попросту исчезли, --
пожал недоуменно плечами Дженсен.
     -- И неизвестно, что с ними?
     -- Неизвестно.  Нынче  ночью  была  предпринята  отчаянная
попытка отыграться. И чем дело кончилось? На командном пункте я
помалкивал.  Ведь  это меня Торранс и его парни хотели сбросить
на Навароне без парашюта. И я их не осуждаю. Но у меня не  было
иного выхода.
     Громадный  "хамбер" начал сбавлять скорость, бесшумно катя
мимо  скособоченных  лачуг  и  домишек   западного   предместья
Александрии.   Впереди  на  свинцовом  небе  появилась  светлая
полоска.
     -- Вряд ли из меня получится парашютист,  --  с  сомнением
сказал  Мэллори.  --  По правде говоря, парашюта я и в глаза не
видел.
     -- Не  переживай,  --  заметил  Дженсен.  --  Парашют   не
понадобится. Способ, каким ты попадешь на Навароне, будет много
труднее.
     -- Но почему выбрали именно меня, сэр? -- спросил Мэллори.
Он ждал,  что  скажет  Дженсен  еще, но тот молчал, наблюдая за
дорогой, испещренной воронками.
     -- Струсил? -- усмехнулся Дженсен и круто  повернул  руль,
чтобы объехать глубокую яму, затем снова выправил машину.
     -- Конечно,  струсил.  Вы  таких страстей наговорили, сэр,
что любой струсит. Но я имел в виду другое.
     -- Я так и понял. У меня с чувством  юмора  плохо.  Почему
именно ты? Да потому, что у тебя для этого все данные, дружище.
Ты первоклассный подрывник, умелый организатор. Проведя полтора
года   на   Крите,   ты  не  получил  ни  одной  царапины.  Это
убедительное  подтверждение,  что   ты   способен   выжить   на
захваченной  противником территории. Узнав, каким досье на тебя
я располагаю, ты бы очень удивился, -- фыркнул Дженсен.
     -- Нет, я бы не удивился, -- раздраженно ответил  Мэллори,
-- но я знаю, по крайней мере, трех офицеров, данные которых не
хуже моих.
     -- Конечно,  есть  и  другие, -- согласился Дженсен. -- Но
другого Кейта Мэллори не найти.  Кейт  Мэллори!  --  с  пафосом
воскликнул  каперанг. -- Кто не слыхал о Кейте Мэллори в старые
добрые времена! Лучший альпинист,  самый  знаменитый  скалолаз,
когда-либо  рождавшийся  в  Новой Зеландии, а значит, и во всем
мире. Человек-муха, покоритель  неприступных  вершин,  которому
подвластны  отвесные  утесы  и  бездонные  пропасти.  Все южное
побережье острова Навароне, -- жизнерадостно произнес  Дженсен,
-- представляет  собой  сплошной  утес. Там негде ни зацепиться
рукой, ни упереться ногой.
     -- Понятно, -- пробормотал Мэллори. -- Вот какой способ вы
имели в виду.
     -- Совершенно верно, -- подтвердил Дженсен, -- ты  и  твоя
группа туда отправитесь. Их четверо. Все как на подбор. Веселые
скалолазы  Кейта  Мэллори! Каждый -- знаток своего дела. Завтра
ты с ними познакомишься. Вернее, сегодня днем.
     Минут десять ехали  молча.  От  доков  повернули  направо;
проехав,  трясясь  по  булыжной  мостовой,  Рю-Сер, свернули на
площадь Мохаммеда Али. Миновав фондовую  биржу,  спустились  по
улице  Шериф-паши.  Рассвело,  и  Мэллори  отчетливо видел лицо
водителя.
     -- Куда это мы, сэр?
     -- Мы  должны  повидаться  с  единственным  человеком   на
Среднем Востоке, который может вам чем-нибудь помочь. Это месье
Эжен Влакос с острова Навароне.

     -- Вы  храбрец,  капитан  Мэллори, -- нервно крутил тонкие
концы длинных черных усов Эжен  Влакос.  --  Храбрец  и,  я  бы
прибавил,  глупец.  Но  разве  можно называть человека глупцом,
если он всего лишь выполняет приказ? -- Оторвав взор от  карты,
расстеленной  на  столе,  грек  взглянул  в  бесстрастное  лицо
Дженсена. -- Неужели нет иного выхода, каперанг?  --  взмолился
он.
     -- Мы  испробовали  другие  способы,  но  у  нас ничего не
получилось. Остался лишь этот, сэр.
     -- Выходит, теперь его черед?
     -- На острове Керос больше тысячи солдат, сэр.
     Влакос молча кивнул и улыбнулся Мэллори.
     -- Он называет меня сэром. Меня, бедного грека,  владельца
гостиницы,  каперанг  британского  королевского  флота  Дженсен
называет сэром. Старику  это  льстит.  --  Некоторое  время  он
молчал,   уставясь   в   пространство.  Но  затем  на  усталом,
морщинистом лице ожили выцветшие глаза. -- Да, теперь я старик,
капитан Мэллори. Теперь я бедный и грустный  старик.  Но  я  не
всегда  был  таким.  Когда-то  я  был  помоложе,  был  богат  и
счастлив. Некогда я владел землей.  У  меня  был  надел  в  сто
квадратных  миль  в  самой  прекрасной  стране, которую даровал
господь Бог людям, чтобы те любовались ею. До чего же  я  любил
эту  землю!  --  Засмеявшись,  старик провел рукой по густым, с
проседью, волосам. --  Конечно,  как  говорится,  своя  рубашка
ближе  к  телу.  Я  свою  землю  называю прекрасной, а каперанг
Дженсен назвал ее "чертовой скалой". -- Он  улыбнулся,  заметив
смущение  Дженсена.  --  Но  мы  оба  зовем  эту  землю  остров
Навароне.
     Пораженный Мэллори посмотрел на Дженсена. Тот кивнул.
     -- Семейство Влакосов владело островом  в  течение  многих
веков.  Восемнадцать  месяцев назад нам пришлось спешно вывезти
месье Влакоса. Немцам не по душе пришлось его "сотрудничество".
     -- Да, мы были на волоске от гибели, -- кивнул Влакос,  --
немцы  уже  приготовили  мне  и  двум  моим сыновьям местечко в
каземате. Но довольно о  семействе  Влакосов.  Просто  я  хочу,
чтобы вы знали, молодой человек, что я прожил на Навароне сорок
лет  и  почти  четыре  дня составлял эту карту, -- он указал на
стол. -- Можете положиться на мою  информацию  и  на  сведения,
приведенные  в карте. Конечно, многое изменилось, но есть такие
детали, которые  остаются  прежними.  Горы,  заливы,  перевалы,
пещеры,  дороги,  дома и, самое главное, сама крепость. Все это
осталось таким,  каким  было  несколько  веков  назад,  капитан
Мэллори.
     -- Понимаю,   сэр,  --  аккуратно  сложив  карту,  Мэллори
засунул ее под китель. -- Большое спасибо.
     -- Это  все,  чем  я  располагаю.  --  Влакос  побарабанил
пальцами  по  столу  и  взглянул  на новозеландца. -- По словам
каперанга Дженсена, ваши товарищи свободно говорят по-гречески,
вы наденете платье  греческих  крестьян  и  получите  фальшивые
документы. Это хорошо. Словом, будете действовать на свой страх
и риск.
     Помолчав, он озабоченно прибавил:
     -- Очень  прошу  вас,  ни  в  коем  случае не прибегайте к
помощи жителей Навароне. Немцы беспощадны. Если они узнают, что
кто-то вам помог, то уничтожат не только этого человека,  но  и
всех  жителей деревни: мужчин, женщин, детей. Такое уже было. И
может произойти снова.
     -- На Крите такое случалось, -- согласился капитан. -- Сам
тому свидетель.
     -- Вот именно, -- кивнул Влакос. -- А  жители  острова  не
имеют  опыта  партизанской борьбы. Где им было его набраться? У
нас на острове немцы следят за каждым шагом его обитателей.
     -- Обещаю, сэр... -- начал Мэллори.
     -- Погодите, -- поднял руку Влакос. -- Если вы окажетесь в
безвыходном положении,  можете  обратиться  к  двум  людям.  На
деревенской  площади  Маргариты,  что у входа в долину, милях в
трех к югу  от  крепости,  под  первым  платаном  вы  встретите
человека  по  имени  Лука. Лука много лет был моим экономом. Он
уже помогал британцам,  каперанг  это  подтвердит.  Ему  можете
доверить  даже  собственную  жизнь. У него есть друг Панаис. Он
тоже не раз был полезен.
     -- Благодарю вас, сэр. Я запомню: Лука и  Панаис,  деревня
Маргарита, первый платан на площади.
     -- Больше ни к кому не обращайтесь, капитан. Только к Луке
и Панаису,  только  к ним двоим, -- повторил Влакос с мольбой в
голосе.
     -- Даю слово, сэр. Чем меньше людей нас увидит, тем  лучше
и   для   нас,  и  для  ваших  земляков.  --  Мэллори  удивился
озабоченности старика.
     -- Надеюсь,  --  тяжело  вздохнул   Влакос.   Новозеландец
поднялся и протянул руку.
     -- Вы  зря  беспокоитесь,  сэр.  Никто не увидит нас, и мы
никого не увидим, -- уверенно заявил Мэллори. -- Нас интересует
только одно -- пушки.
     -- Да, пушки...  Эти  ужасные  пушки.  --  Влакос  покачал
головой. -- А что, если...
     -- Пожалуйста, не надо... Все будет в порядке, -- успокоил
старика капитан.
     -- Помоги  вам  господь!  Жаль,  что не смогу сопровождать
вас.

     Глава вторая. В ВОСКРЕСЕНЬЕ НОЧЬЮ. 19.00--02.00

     -- Кофе, сэр?
     Мэллори зашевелился, застонал и очнулся от  тяжелого  сна.
Откинувшись на жесткую спинку кресла, он сварливо пробурчал: --
Интересно,  когда  в авиации появятся мягкие кресла вместо этих
чудовищных сооружений?  --  Окончательно  проснувшись,  капитан
машинально взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Еще
только  семь!  Выходит,  он спал каких-то два часа. Дали бы еще
вздремнуть!
     -- Кофе, сэр?  --  терпеливо  повторил  молодой  воздушный
стрелок,  державший в руках крышку от ящика из-под боеприпасов,
на которой стояли чашки кофе.
     -- Извини, дружок. -- Выпрямившись, Мэллори, взял  в  руки
чашку,  одобрительно  понюхал  ароматный  напиток.  -- Спасибо.
Пахнет, как натуральный кофе.
     -- Натуральный и есть, сэр, -- гордо улыбнулся стрелок. --
У нас на камбузе и кофеварка имеется.
     -- Кофеварка! -- удивился Мэллори.  --  Хорошо  устроились
авиаторы.  Тяготы  военного времени вам нипочем! -- Откинувшись
на спинку кресла, он вдохнул аромат кофе. Но  тут  же  вскочил,
ошпарив  колени  горячей  жидкостью, и посмотрел в иллюминатор.
Взглянув на стрелка, он показал вниз, на горный ландшафт. --  В
чем дело, черт побери? Мы должны прилететь через два часа после
наступления  темноты...  А  ведь  едва зашло солнце. Что, пилот
рехнулся?..
     -- Это Кипр, сэр, -- улыбнулся воздушный стрелок.  --  Вот
там,  на  горизонте,  Олимп.  Мы  почти  всегда  делаем  крюк и
проходим над Кипром, когда летим в Кастельроссо. Чтобы  нас  не
заметили,  сэр.  К  тому  же,  так  мы оказываемся в стороне от
Родоса.
     -- Скажет тоже! Чтобы нас  не  заметили...  --  послышался
протяжный  американский говорок. Говоривший не сидел, а лежал в
кресле. Костлявые колени задрались  выше  подбородка.  --  Черт
меня  побори!  Чтобы. не заметили! -- повторил он в недоумении.
-- Делаем крюк, пролетая над Кипром.  Двадцать  миль  везут  на
катере из Александрии, чтобы никто не заметил с берега, как нас
сажают  в  гидроплан. А что потом? -- он с трудом приподнялся с
места, взглянул в иллюминатор и снова  рухнул  в  кресло,  явно
утомленный  таким  усилием.  --  А  потом нас запихивают в этот
летающий гроб, выкрашенный ослепительно белой краской, так  что
его за сто миль и слепой увидит.
     -- Белый   цвет   отражает   солнечные   лучи,   --   стал
оправдываться воздушный стрелок.
     -- Мне  солнце  не  мешает,  сынок,  --  устало  отозвался
американец.  -- Жара мне по душе. А вот что не по душе, так это
снаряды и пули, которые могут наделать в нас лишних дырок... --
Опустившись в кресло еще  ниже,  янки  устало  закрыл  глаза  и
тотчас уснул.
     Молодой  стрелок  восхищенно  покачал  головой и улыбнулся
капитану.
     -- Какой  нервный,  правда,  сэр?   Засмеявшись,   Мэллори
посмотрел  вслед  стрелку,  который  исчез  в  кабине  пилотов.
Неторопливо прихлебывая, кофе, взглянул на спящего, восхищенный
его  олимпийским  спокойствием.  Такого   парня,   как   капрал
американской  армии  Дасти  Миллер,  недавно включенный в отряд
рейнджеров, хорошо иметь рядом. Новозеландец с  удовлетворением
оглядел  и  остальных. Под стать Миллеру и они. Проведя полтора
года  на  Кипре,  капитан  научился   безошибочно   определять,
подходит   тот   или   иной  солдат  для  действий  в  условиях
партизанской войны. За этих он с ходу мог поручиться.  Каперанг
Дженсен  умеет  подбирать  людей.  Мэллори  еще не был знаком с
ними, но внимательно изучил подробнейшие досье на  каждого.  Он
остался больше чем удовлетворен тем, что узнал.
     Лишь   Стивенс   вызывал  в  нем  тень  сомнения.  Мэллори
посмотрел на белокурого лейтенанта, почти мальчика.  Тот  жадно
вглядывался    в   землю,   проплывавшую   под   белым   крылом
"сандерленда".  Лейтенанта  добровольческого  запаса  ВМС  Энди
Стивенса выбрали по трем причинам. Во-первых, он поведет судно,
которое   доставит   их   на  остров  Навароне.  Во-вторых,  он
первоклассный  альпинист,  на  его  счету   несколько   сложных
восхождений.  В-третьих,  он  выпускник университета, фанатично
влюбленный в  эллинистику,  свободно  говорит  на  греческом  и
новогреческом. Перед войной он дважды проводил отпуск в Афинах,
работая  агентом  туристского  бюро.  Но  молод, совсем зеленый
юнец.  А  молодость   подчас   опасное   свойство.   На   Крите
обстоятельство  это  часто  становилось роковым. Воодушевление,
юношеская горячность чаще всего были излишни. На этой войне  не
услышишь  трубного зова, рева моторов; пыл и презрение к смерти
тут  не  нужны.  Здесь  нужно  иное:  терпение,   выносливость,
стойкость,  умение  перехитрить  противника  -- качества, редко
присущие  молодым.  Но,  похоже,  этот  парень  сумеет   быстро
обучиться.
     Новозеландец еще раз взглянул на Миллера. Янки давно всему
научился.  Дасти  Миллер  на  белом  коне,  с рогом, прижатым к
губам? Такое в  голове  не  укладывается.  На  сэра  Ланселота,
рыцаря  короля  Артура, он ничуть не похож. С виду это человек,
проживший большую жизнь и утративший все иллюзии.
     Действительно, капрал Миллер прожил на свете  ровно  сорок
лет.  Уроженец  Калифорнии,  на  три четверти ирландец, на одну
четверть поляк, за последние двадцать пять  лет  он  повидал  и
пережил столько, сколько хватило бы и на дюжину жизней. Работал
на  серебряных  рудниках Невады, проходчиком туннелей в Канаде,
тушил пожары  на  нефтепромыслах  во  всех  странах  света.  Он
находился  в  Саудовской  Аравии, когда Гитлер напал на Польшу.
Кто-то из его дальних родственников по материнской линии жил  в
Варшаве  в  начале  нынешнего  столетия. Этого было достаточно,
чтобы в Миллере вскипела ирландская  кровь.  Сев  в  первый  же
самолет,  он  улетел  в Великобританию и обманным путем попал в
авиацию. К неописуемому возмущению Дасти,  из-за  возраста  его
назначили    башенным    стрелком    на   бомбардировщик   типа
"веллингтон".
     Первый боевой вылет Миллера оказался  и  последним.  Через
десять  минут  после  взлета  с  аэродрома  Мениди  под Афинами
январской ночью 1941 года отказал мотор, и в нескольких милях к
северо-западу от города  самолет  упал  на  рисовое  поле,  что
смягчило  удар.  Остаток  зимы  Дасти  провел  на кухне того же
аэродрома Мениди, злясь на всех и  вся.  В  начале  апреля,  не
сказав  никому  ни  слова,  он  ушел  из  расположения  базы  и
направился на север, к албанской границе, где шли бои.  Там  он
встретил   немцев,   двигавшихся   на   юг.   Он   впоследствии
рассказывал, что добрался до порта Науплион, едва не попав  под
гусеницы  наступавшей танковой дивизии немцев. Эвакуировали его
на  транспорте  "Слават",  транспорт  потопили.  Дасти  Миллера
подобрал   эсминец  "Райне",  но  и  его  потопили.  На  ветхом
греческом  каике  Миллер  добрался,  наконец,  до  Александрии,
твердо  решив  никогда больше не летать и не плавать на морских
судах. Через несколько месяцев он уже служил  в  экспедиционном
корпусе, действовавшем в тылу у немцев в Ливии.
     Дасти  --  полная  противоположность  лейтенанту Стивенсу,
размышлял Мэллори. Молодой, восторженный, подтянутый, вежливый,
безукоризненно одетый  Стивенс  и  поджарый,  худой,  жилистый,
чрезвычайно  выносливый,  с  почти патологическим отвращением к
внешнему лоску Миллер. Прозвище "Дасти" -- запыленный --  очень
подходило  к  нему.  В  отличие  от  Стивенса  он  ни  разу  не
поднимался на горный склон. Немногие греческие  слова,  которые
знал  Дасти,  вы  не  нашли  бы  ни в одном словаре. Но оба эти
обстоятельства не имели никакого значения. Выбрали  Миллера  по
одной  причине.  Руководителям  британской  разведки на Среднем
Востоке он был известен как высшей пробы подрывник,  находчивый
и хладнокровный, умеющий аккуратно и точно работать; как лучший
в Южной Европе специалист по этой части.
     Сзади  Миллера  сидел старшина береговой службы радиосвязи
ВМС Кейси Браун. Невысокий,  темноволосый  и  плотный,  он  был
родом  с  берегов  реки  Клайд.  В  мирное  время Браун работал
механиком-наладчиком на знаменитой верфи в Гарелохе. Не  поняв,
что  перед  ними  мастер  --  золотые  руки,  сущая находка для
машинного отделения любого корабля, флотские чиновники  сделали
его  связистом.  Неудача  Кейси  Брауна оказалась на руку Кейту
Мэллори. Браун будет  за  механика  на  судне,  которое  должно
доставить  их  на  Навароне,  и  станет  поддерживать  связь со
штабом. В послужном списке Брауна указано, что он первоклассный
знаток партизанской войны, ветеран-десантник и дважды награжден
за подвиги -- в Эгейском море и у побережья Ливии.
     Пятый и последний участник  группы  сидел  сзади.  Мэллори
незачем было оборачиваться, чтобы увидеть его. Капитан знал его
лучше  родной  матери. На Крите Андреа был его правой рукой все
эти долгие восемнадцать месяцев.  С  крупной  фигурой,  громким
смехом  и  трагическим  прошлым.  Они вместе ели, жили, спали в
пещерах, в расщелинах скал, в  заброшенных  пастушьих  хижинах,
постоянно  преследуемые немецкими дозорами и самолетами. Андреа
стал его alter ego, его  Doppelganger  [двойник  (лат.,  нем)].
Посмотрев  на  Андреа, Мэллори видел себя как в зеркале. Андреа
выбрали вовсе не потому, что он был греком, хорошо  знал  язык,
обычаи  и  образ мыслей островитян. И даже не потому, что они с
Мэллори понимали друг друга  с  полуслова,  хотя  и  это  имело
значение.  Его  взяли  исключительно  для охраны и безопасности
группы.  Удивительно  терпеливый,  спокойный  и  беспощадный  к
врагам  грек  был  чрезвычайно подвижен, несмотря на свой рост.
Лень  и  медлительность  могли  мгновенно   смениться   взрывом
неистовой  ярости  --  таков  был  Андреа, великолепный военный
механизм. Он был их гарантией от неудач.
     Мэллори  снова  посмотрел  в  иллюминатор  и  еле  заметно
кивнул,  удовлетворенный. Дженсену не удалось бы набрать лучшей
группы,  обшарь  он  все  Средиземноморье.  Неожиданно  капитан
понял,  что  к  этому-то  и  стремился каперанг. Ведь Миллера и
Брауна отозвали в Александрию почти месяц назад. Почти тогда же
на крейсер, базировавшийся на Мальту, прислали замену Стивенсу.
И если бы устройство для зарядки аккумуляторов не  сорвалось  в
ущелье в Белых горах, если бы взмыленный посыльный с ближайшего
поста  радиоразведки не потерял неделю, чтобы добраться до них,
преодолев пятьдесят миль по заснеженным горам, избегая встреч с
немецкими дозорами, и еще  пять  суток,  чтобы  отыскать  их  с
Андреа, оба они оказались бы в Александрии почти двумя неделями
раньше.  Каперанг  еще  больше  вырос в глазах Мэллори. Дженсен
умеет смотреть далеко вперед и  наверняка  принял  нужные  меры
задолго   до   выброски  обоих  воздушных  десантов  на  остров
Навароне, окончившихся провалом.

     В восемь часов в  самолете  стало  совсем  темно.  Мэллори
поднялся  и вошел в кабину пилотов. Окутанный клубами табачного
дыма, командир корабля пил кофе.  Второй  пилот,  вялым  жестом
поприветствовав   Мэллори,   со  скучающим  видом  рассматривал
открывавшуюся перед ним картину.
     -- Добрый вечер,  --  с  улыбкой  сказал  капитан.  --  Не
помешаю?
     -- Милости  просим,  --  заверил  его командир корабля. --
Можно без стука.
     -- Я думал,  что  вы  заняты...  --  Мэллори  помолчал  и,
наблюдая  за  бездельниками, поинтересовался: -- А кто же ведет
самолет?
     -- Джордж. Автопилот, -- рукой,  в  которой  держал  чашку
кофе,  летчик  показал на низкий черный ящик, едва различимый в
полумраке. -- Трудяга, ошибается реже, чем тот лентяй,  который
должен нести вахту... Чем-то расстроены, капитан?
     -- Да. Какие вам даны распоряжения на сей раз?
     -- Забросить  твоих  лбов в Кастельроссо, когда хорошенько
стемнеет, -- помолчав, командир добавил: -- Не понимаю.  Гонять
такую  махину,  чтобы  доставить  всего  пять  человек и двести
фунтов снаряжения.  Тем  более  в  Кастельроссо.  Тем  более  в
темноте. Последний гидроплан, что летел сюда в темноте, утонул.
Подводные препятствия или что-то вроде. Спаслось всего двое.
     -- Знаю. Слышал об этом. Сожалею, но у меня тоже приказ. А
что до   остального  --  забудьте.  Кроме  шуток.  Предупредите
экипаж, чтобы держали язык  за  зубами.  Они  нас  в  глаза  не
видели.
     -- Нас уже стращали военно-полевым судом, -- мрачно кивнул
пилот, -- можно подумать, что идет война...
     -- Так  оно  и  есть...  Мы  оставим  здесь  пару  ящиков.
Отправимся на берег в  другой  одежде.  Когда  вернетесь,  наше
барахло у вас заберут.
     -- Лады.  Желаю вам удачи, капитан. Секреты секретами, но,
сдается мне, удача вам будет нужна.
     -- Если так, то для начала высадите нас в собранном  виде,
-- улыбнулся Мэллори.
     -- Не переживай, братишка, -- уверенно сказал пилот. -- Не
бери в голову. Я ведь и сам нахожусь в этой этажерке.

     В  ушах  еще звучал грохот мощных моторов "сандерленда", а
уже из темноты неслышно появилась тупоносая  моторная  лодка  и
пришвартовалась   к  сверкающему  корпусу  гидроплана.  Времени
понапрасну  не  теряли.  Через  минуту  все  пятеро  со   своим
снаряжением  оказались  на  борту  моторки, а спустя еще минуту
лодка  уже  терлась  бортом  о  каменный  причал  Кастельроссо.
Взлетели  два конца, подхваченные н тотчас закрепленные ловкими
руками.  Вделанная  а  углубление  в  каменном  причале  ржавая
лестница  уходила  к  усыпанному  звездами  темному  небу. Едва
Мэллори поднялся на последнюю  ступеньку,  из  мрака  выступила
чья-то фигура.
     -- Капитан Мэллори?
     -- Я. Это я.
     -- Армейский  капитан  Бриггс.  Извольте  приказать  вашим
людям подождать здесь. Вас хочет видеть полковник.  --  Капитан
Бриггс говорил в нос и не слишком приветливо.
     Мэллори,  готовый вспылить, промолчал. Похоже, этот Бриггс
любитель поспать и выпить. Видно, их поздний визит оторвал  его
от одного или обоих этих занятий. Тот еще вояка.
     Оба вернулись минут через десять в сопровождении третьего.
Мэллори  всмотрелся  в  троих, стоявших на краю пирса, и, узнав
их, огляделся вокруг.
     -- А Миллер куда исчез? -- спросил он.
     -- Здесь я, шеф, здесь,  --  простонал  Миллер,  сидевший,
опершись  спиной  о  массивную  швартовную  тумбу,  и с усилием
поднялся на ноги.  --  Отдыхал,  шеф.  Приходил  в  себя  после
утомительного путешествия, как бы вы выразились.
     -- Когда вы все придете в себя, -- едко заметая Бриггс, --
Мэтьюз  проводит вас в отведенное вам помещение. Вы остаетесь в
распоряжении капитана, Мэтьюз. Приказ полковника,  --  произнес
Бриггс   тоном,   который  не  оставлял  сомнений,  что  приказ
полковника сущий вздор.  --  Не  забудьте,  капитан,  полковник
сказал, у вас два часа.
     -- Знаю,  --  устало ответил Мэллори. -- Полковник со мной
разговаривал. Забыли? Ну, ребятки, пошли, если готовы.
     -- А наше снаряжение, сэр? -- спросил Стивенс.
     -- Оставьте его здесь. Ну, Мэтьюз, показывайте дорогу.
     Следом за Мэтьюзом они шли по пирсу, потом по нескончаемым
выщербленным ступеням. Шли гуськом, неслышно ступая каучуковыми
подошвами по камням. Поднявшись наверх, вестовой круто повернул
направо. Спустившись по узкому извилистому  переулку,  вошли  в
дом,  вскарабкались  по  скрипучей  деревянной лестнице. Мэтьюз
открыл первую дверь в коридоре.
     -- Сюда, сэр. Подожду вас у двери.
     -- Лучше подожди внизу,  --  посоветовал  Мэллори.  --  Не
обижайся, Мэтьюз, но чем меньше будешь знать, тем лучше.
     Войдя  за  своими спутниками в помещение, Мэллори затворил
дверь.  Тесная,  неприглядная   комнатенка,   окна   занавешены
тяжелыми,  плотными  портьерами.  Стол,  с полдюжины стульев. В
дальнем углу скрипнули пружины единственной кровати. Сложив  на
затылке руки, капрал Миллер блаженно потянулся.
     -- Здорово!  -- восхищенно проговорил он. -- Прямо номер в
отеле. Совсем как дома. Правда, обстановка скудновата.  --  Тут
он спохватился. -- А где же вы собираетесь спать, ребятки?
     -- А  мы  и  не  собираемся  спать, да и тебе не придется.
Через два часа трогаемся дальше. С кровати донесся стон.
     -- Хватит валяться,  служивый,  --  безжалостно  продолжал
Мэллори. -- Поднимайся.
     Охая,   Миллер   сбросил  ноги  с  кровати  и  внимательно
посмотрел на Андреа. Рослый грек методично осматривал  комнату,
открывал шкафы, переворачивал картины, заглядывал за портьеры и
под кровать.
     -- Что  это  он делает? -- поинтересовался Миллер. -- Пыль
вытирает?
     -- Ищет подслушивающие устройства, -- ответил Мэллори.  --
Одна  из  причин, по которым мы с Андреа все еще живы. -- Сунув
руку во внутренний карман черного кителя, без эмблемы и  знаков
различия,  достал  морскую карту и план, составленный Влакосом.
Расстелил на столе. -- Все сюда, поближе. Уверен, за  последние
две  недели  у вас накопилась уйма вопросов. Сейчас получите на
них ответ. Надеюсь, он удовлетворит вас...  Познакомьтесь,  это
остров Навароне.

     Стрелки часов показывали ровно одиннадцать, когда Мэллори,
откинувшись  на спинку стула, убрал карту и план. Вопросительно
посмотрев на озабоченные лица товарищей, произнес:
     -- Теперь,  джентльмены,  вы  все  знаете.  Задача  не  из
простых,  --  усмехнулся он криво. -- Если бы все происходило в
кино, мне следовало бы сейчас сказать: "Вопросы есть,  ребята?"
Но  это  мы  опустим,  потому  что  ответить на них я не сумею.
Теперь вы знаете столько же, сколько и я.
     -- Голую скалу в четверть мили длиной и в сто двадцать два
метра  высотой  он  называет  единственной  брешью  в  немецкой
обороне!  --  задумчиво произнес Миллер, склоняясь к жестянке с
табаком,  умело,  одной  рукой  сворачивая  цигарку.  --Это  же
идиотизм,  командир.  Мне и на лестницу не забраться так, чтобы
не упасть. -- Глубоко затянувшись, он выпустил облако ядовитого
дыма. -- Самоубийство. Вот что это такое. Ставлю доллар  против
тысячи,  ближе  чем на пять миль нам к этим проклятым пушкам не
подобраться!
     -- Доллар против тысячи? -- взглянул  на  него  пристально
Мэллори  и,  помолчав,  прибавил:  --  А  сколько вы поставите,
Миллер, на ребят, оставшихся на Керосе!
     -- Н-да... Парни на Керосе, -- кивнул головой Миллер. -- О
них-то я позабыл. Думал только о  себе  да  об  этой  проклятой
скале.  --  Он  выжидательно  посмотрел на Андреа, стоявшего по
другую сторону стола. -- Разве что Андреа поднимет меня наверх.
Вон какой здоровяк.
     Андреа промолчал. Глаза его были полузакрыты. Мысленно он,
очевидно, находился за тысячу миль отсюда.
     -- Свяжем вас по  рукам  и  ногам  и  затащим  наверх,  --
недружелюбно  заметил  Стивенс.  --  Только  бы  веревку  найти
попрочнее, -- небрежно  бросил  юноша.  И  тон,  и  слова  были
шутливы,  но  лицо  было  озабоченным.  Не считая Мэллори, один
Стивене понимал, какая  это  сложная  задача  --  подняться  по
отвесной  незнакомой  скале  в  полной  темноте.  Вопросительно
взглянув на Мэллори, лейтенант спросил:  --  Будем  подниматься
поодиночке, сэр, или же...
     -- Прошу  прощения,  --  Андреа неожиданно подался вперед,
продолжая говорить на хорошем английском языке, который  усвоил
во  время  продолжительного  общения  с  Мэллори.  Он торопливо
нацарапал на клочке бумаги  несколько  слов.  --  Минуточку.  Я
составил  план  подъема  на  скалу.  Вот  чертеж.  Как думаете,
капитан, это реально?
     Он протянул листок Мэллори.  Тот  взглянул  и  все  понял.
Никакого  чертежа  не  было.  Крупными  печатными  буквами были
выведены два слова: "ПРОДОЛЖАЙТЕ РАЗГОВОР".
     -- Понимаю, -- задумчиво произнес Мэллори.  --  Молодчина,
Андреа.  Толково придумано. -- Капитан поднял листок так, чтобы
все видели написанное. Вскочив на ноги,  неслышно,  как  кошка,
Андреа уже двигался к двери.
     -- Гениально,  правда  ведь,  капрал  Миллер? -- продолжал
Мэллори как ни в чем не бывало. -- Разом  можно  решить  многие
наши проблемы.
     -- Да, -- выражение лица Миллера совершенно не изменилось:
глаза  прищурены,  над  кончиком  самокрутки  вьется  дымок. --
По-моему, Андреа здорово придумал. И меня поднимете в собранном
виде, а  не  по  частям.  --  Дасти  непринужденно  рассмеялся,
прикручивая  странной  формы цилиндр к стволу пистолета, словно
по волшебству появившегося в  его  левой  руке.  --  Только  не
возьму в толк, что это за странная линия и вот эта точка...
     Все  произошло  буквально  за  две секунды: открыв, как бы
невзначай, дверь, Андреа протянул руку и одним движением втащил
в комнату отчаянно сопротивлявшегося человечка, опустил его  на
пол  и  закрыл  дверь.  Все  было  проделано бесшумно и быстро.
Смуглый остролицый левантинец в белой рубахе, не по росту синих
штанах на мгновение замер, жмурясь от непривычно яркого  света.
Вдруг рука его нырнула за пазуху.
     -- Берегись!   --   отрывисто   крикнул   Миллер,  вскинув
пистолет, но Мэллори взял его за руку.
     -- Смотри, -- негромко сказал он.
     Вороненое лезвие ножа, зажатое в руке, метнулось  назад  и
молниеносно опустилось. Но случилось необъяснимое: руна с ножом
замерла  в  воздухе, блеснувшее лезвие застыло в паре дюймов от
груди Андреа. Раздался крик  боли,  послышался  зловещий  хруст
костей.  Сжав  ладонь  на  кисти  левантинца, гигант-грек двумя
пальцами  взял  осторожно  нож,  словно  родитель,  оберегающий
любимого,   но   неразумного   ребенка   от  опасных  игр.  Нож
повернулся, и кончик его уперся  в  горло  левантинца.  Андреа,
ласково  улыбаясь,  смотрел  в  глаза  шпиона, в которых застыл
ужас. Миллер присвистнул и пробормотал:
     -- Вот это да! Верно, Андреа не впервой  отмачивать  такие
номера.
     -- Не  впервой,  -- передразнил его Мэллори. -- Рассмотрим
вещественное доказательство номер один, Андреа.
     Андреа подвел  задержанного  к  столу,  поближе  к  свету.
Похожий  на  хорька  левантинец  с искаженными от страха и боли
черными глазами придерживал рукой изувеченную кисть.
     -- Как думаешь, Андреа, долго стоял этот тип за дверью? --
спросил Мэллори.
     Андреа провел пятерней по густым черным вьющимся  волосам,
в которых пробивались седые пряди.
     -- Не  знаю, капитан. Минут десять назад я вроде бы слышал
какой-то шорох, но решил,  что  ошибся.  Потом  такой  же  звук
услышал с минуту назад. Так что, боюсь...
     -- Минут  десять,  говоришь?  --  кивнул головой Мэллори и
поглядел на задержанного. -- Кто такой? Что делал за дверью? --
спросил он резко.
     Ответа не последовало. Угрюмые  глаза,  угрюмое  молчание,
сменившееся воплем -- Андреа дал шпиону затрещину.
     -- Капитан спрашивает тебя, -- укоризненно сказал Андреа и
снова влепил левантинцу оплеуху. -- Отвечай капитану.
     Неизвестный   заговорил   быстро,   возбужденно,  отчаянно
жестикулируя. Андреа  вздохнул  и  остановил  словесный  поток,
схватил  левой  рукой  шпиона  за  горло. Мэллори вопросительно
посмотрел на Андреа.
     -- По-моему, курд или армянин, капитан. Я  не  знаю  этого
языка.
     -- Я   тем   более,  --  признался  Мэялори.  --  Говоришь
по-английски? -- спросил он неожиданно.
     Черные глаза обдали Мэллори ненавистью. Левантинец молчал.
Андреа снова треснул его.
     -- Говоришь по-английски? -- настойчиво повторил Мэллори.
     -- Англиски?  Англиски?  --  плечи  и  локти  дернулись  в
традиционном жесте непонимания. -- Ка англиски.
     -- Говорит, что не знает английского, -- протянул Миллер.
     -- Может,  не  знает,  а  может,  и  знает, -- бесстрастно
сказал Мэллори. -- Известно одно -- он подслушивал, а рисковать
мы  не  имеем  права.  На  карту   поставлено   слишком   много
человеческих   жизней.   --   Глаза   его   стали   суровыми  и
беспощадными, в голосе зазвучал металл. -- Андреа!
     -- Да, капитан.
     -- У тебя нож. Сунь ему меж лопаток, и дело с концом!
     -- Господи! Сэр, неужели вы...  --  воскликнул  Стивенс  и
вскочил  на  ноги,  с  грохотом  уронив  стул. Он тотчас умолк,
увидев, как задержанный стремительно бросился в дальний угол  и
упал,  подняв  над  головой  руку.  Стивенс отвернулся, заметил
торжествующую улыбку на лице Андреа, понимающие улыбки на лицах
Брауна  и  Миллера.  Он  почувствовал  себя  круглым   дураком,
естественно, первым нарушил молчание Миллер.
     -- Ай-яй! Мозет, он-таки говолит аглиски?
     -- Вполне  возможно,  -- согласился Мэллори. -- Кто станет
подслушивать целых десять минут, если не понимает  ни  слова...
Крикните Мэтьюза, Браун.
     Через несколько секунд в дверях появился вестовой.
     -- Позовите,  пожалуйста,  капитана  Бриггса,  Мэтьюз.  Да
поскорее. Солдат стоял в нерешительности.
     -- Капитан Бриггс лег спать, сэр. Приказал не будить его.
     -- Сердце мое  обливается  кровью  при  одной  мысли,  что
придется  нарушить  покой капитана Бриггса, -- ядовито произнес
Мэллори. -- В день он  спит  больше,  чем  я  спал  на  прошлой
неделе.  --Взглянув  на  часы,  Мэллори  нахмурил черные брови,
нависшие над  усталыми  карими  глазами.  --Нам  нельзя  терять
времени. Доставьте его сюда немедленно! Понимаете? Немедленно!
     Отдав  честь,  Мэтьюз  исчез. Миллер откашлялся и пощелкал
языком.
     -- Все гостиницы на один  манер.  Что  в  них  творится...
Помню,  однажды  я  был  на конференции в Цинциннати... Мэллори
устало покачал головой.
     -- Дались вам эти отели, капрал. Это военное учреждение, и
здесь расквартированы офицеры.
     Миллер хотел что-то возразить, но передумал.  Янки  хорошо
разбирался в людях. Одних можно провести, других нет. В глубине
души Миллер был убежден, что они затеяли безнадежное дело. Хотя
и  важное, но безнадежное дело. И все-таки не зря руководителем
отряда назначили этого  решительного  загорелого  новозеландца.
Минут  пять  все  молчали.  Когда дверь распахнулась и появился
капитан Бриггс, все  подняли  глаза.  Без  головного  убора,  с
шелковые шарфом на шее вместо воротничка и галстука. Белый шарф
странно  оттенял  толстую  шею  и  красное лицо. Впервые увидев
Бриггса у полковника,  Мэллори  отметил,  что  у  него  высокое
кровяное  давление  и  еще  более  высокий жизненный уровень. А
багрово-красный  оттенок  лица  --  это,  по-видимому,  симптом
гнева,  направленного  не  по  адресу,  решил  он.  Так  оно  н
оказалось.
     -- Слишком много вы себе позволяете, напитан  Мэллори,  --
сердито  прогудел  гнусавый голос. -- Я вам не шестерка! У меня
был тяжелый день, и я...
     -- Сохраните это для мемуаров и взгляните на того  типа  в
углу, -- оборвал его Мэллори.
     Бриггс  побагровел  еще  больше,  шагнул в комнату, гневно
сжимая  кулаки,  но,  увидев  в  углу  скрюченную  бесформенную
фигуру, застыл на месте.
     -- Господи, Николаи! - воскликнул он.
     -- Вы  знаете его. -- Слова эти прозвучали утверждением, а
не вопросом.
     -- Конечно, знаю, -- фыркнул Бриггс. -- Кто его но  знает?
Это Николаи, бой из прачечной.
     -- Бой   из   прачечной?  Шнырять  ночью  по  коридорам  и
подслушивать у двери входит в его обязанности?
     -- Что вы хотите этим сказать?
     -- То, что сказал, -- ответил Мэллори. -- Он  подслушивал.
Мы застали его за этим занятием.
     -- Николаи? Не верю!
     -- Не  забывайся,  мистер,  -- прорычал Миллер. -- Знаешь,
кого ты называешь лжецом? Мы все это видели.
     Бриггс как зачарованный смотрел в черное дуло  нацеленного
на него пистолета и, проглотив слюну, поспешно отодвинулся.
     -- Ну   и  что  из  того,  что  подслушивал?  --  натянуто
улыбнулся Бриггс. -- Николаи ни слова не говорит по-английски.
     -- Может быть, и не говорит, -- сухо  проговорил  Мэллори.
-- Но  достаточно  хорошо  понимает.  Я  не  собираюсь всю ночь
обсуждать этот  вопрос,  да  и  времени  на  это  нет.  Попрошу
арестовать  этого типа и поместить в одиночную камеру, чтобы он
ни с кем не мог общаться, по крайней мере в  течение  следующей
недели.  Это  крайне  важно. Шпион он или просто любопытный, не
знаю,  но  известно  ему  стало   многое.   Затем   вы   вправе
распорядиться им по своему усмотрению. Мой совет выгнать его из
Кастельроссо.
     -- Ваш  совет?  Вот  оно что! -- Бриггс обрел прежний цвет
лица, а с ним и самоуверенность. -- А кто вы такой,  чтобы  мне
советовать  или  приказывать,  капитан  Мэллори,  черт  бы  вас
набрал? -- он сделал упор на слове "капитан".
     -- Тогда  прошу  вас  об  услуге,   --   устало   произнес
новозеландец. -- Я не могу объяснить, но это чрезвычайно важно.
На карту поставлена жизнь многих сотен людей.
     -- Многих  сотен!..  Не надо устраивать мне тут мелодрамы!
-- насмешливо произнес Бриггс. --  Приберегите  эти  фразы  для
ваших мемуаров рыцаря плаща и кинжала, капитан Мэллори.
     Тот  встал  и,  обогнув  стол, вплотную подошел к Бриггсу.
Карие глаза его смотрели холодно и спокойно.
     -- Я мог бы доложить полковнику. Но я не хочу  скандалить.
Вы  сделаете  все  именно  так,  как  я  вам  сказал.  Иначе  я
отправлюсь в штаб базы, свяжусь по радиотелефону  с  Каиром,  и
тогда,  клянусь, на первом же корабле вас отправят в Англию, на
верхней палубе, причем рядовым.
     Последняя фраза эхом  прокатилась  по  комнате.  Атмосфера
были  напряжена  до  предела.  Но в следующую минуту напряжение
спало так же внезапно, как и возникло.  У  Бриггса,  понявшего,
что проиграл, лицо покрылось красными и белыми пятками.
     -- Ну  ладно,  ладно,  к  чему  эти дурацкие угрозы. Пусть
будет по-вашему, -- попытался он скрыть, насколько уязвлен.  --
Мэтьюз, вызовите часового.

     Оснащенный  мощными  авиационными моторами торпедный катер
шел средним ходом. Он то зарывался носом, то вновь  взлетал  на
волну,  которая  шла  с  вест-норд-веста.  В  сотый раз за ночь
Мэллори посмотрел на часы.
     -- Не укладываемся в расписание, сэр? -- спросим  Стивенс.
Капитан кивнул.
     -- Нам    следовало    отплыть    сразу    после   посадки
"сандерленда". Но произошла какая-то заминка.
     -- Держу пари  на  пять  фунтов,  что  отказал  мотор,  --
проворчал Браун. Акцент выдавал в нем шотландца.
     -- Совершенно  верно,  --  удивился  Мэллори.  -- А как вы
узнали?
     -- Беда с этими проклятыми двигателями, -- буркнул  Браун.
-- Они у торпедных катеров своенравны. Как киноартистки.
     В   тесной   каюте  наступила  тишина,  нарушаемая  звоном
стаканов: традиции флотского гостеприимства живучи.
     -- Раз мы опаздываем, почему  командир  не  гонит  во  всю
прыть?  --  проговорил,  наконец, Миллер. -- Говорят, будто эти
корыта развивают скорость от сорока до пятидесяти узлов.
     -- Вы и так позеленели от качки,  --  бесцеремонно  сказал
Стивенс.  --  Видно,  вам  не  доводилось  ходить  на торпедных
катерах в непогоду.
     Миллер промолчал, но, терзаемый  сомнениями,  обратился  к
Мэллори:
     -- Капитан!
     -- В    чем   дело?   --   сонно   спросил   новозеландец,
развалившийся на узком диване. В руке он  сжимал  почти  пустой
стакан.
     -- Понимаю,  я суюсь не в свое дело. Скажите, вы выполнили
бы угрозу в адрес Бриггса.
     -- Действительно, это не ваше дело, -- рассмеялся Мэллори.
-- Нет, не выполнил бы. Потому что не  смог  бы.  Во-первых,  у
меня  нет  таких полномочий. Во-вторых, я даже не знаю, есть ли
между базой Кастельроссо и Каиром связь по радиотелефону.
     -- Я так и думал, -- почесал щетинистый подбородок капрал.
-- А если бы он сообразил, что вы берете его на пушку?  Что  бы
тогда сделали, шеф?
     -- Застрелил  бы  Николаи, -- спокойно ответил Мэллори. --
Если бы и полковник меня не поддержал. Иного выхода не было.
     -- Я так и думал. Верно, вы так бы и поступили.  Я  только
сейчас  понял,  что  у нас-таки есть шанс. Все же зря вы его не
шлепнули.  А  вместе  с  ним  и  этого  господинчика.  Мне   не
понравилось  выражение  лица  этого Бриггса, когда вы выходили.
Подлое -- это не то слово. Он готов был вас  убить.  Вы  ж  ему
хвост  прищемили,  а  для  таких  свистунов,  как он, это самое
страшное.
     Мэллори не ответил. Выронив из рук стакан, он крепко спал.
Даже адский рев двигателей,  развивших  полные  обороты,  когда
корабль  оказался  в  спокойных  водах Родосского пролива, не в
силах был нарушить этот глубокий, как бездна, сон.

     Глава третья. ПОНЕДЕЛЬНИК. 07.00--17.00

     -- Дружище, в какое положение вы меня ставите? -- произнес
офицер,  похлопывая  стеком  с  ручкой  из  слоновой  кости  по
безукоризненно  отутюженным  брюкам, и ткнул носком начищенного
ботинка   в   сторону    допотопного    двухмачтового    каика,
пришвартованного   кормой  к  еще  более  дряхлому  деревянному
причалу, на котором они стояли.  --  Готов  со  стыда  сгореть.
Клиентам нашей фирмы гарантирован самый лучший товар.
     Мэллори  скрыл  улыбку. Со своим изысканным произношением,
аккуратно подстриженными усами, отлично сшитым мундиром,  майор
Ратлидж  был так великолепен среди дикой красоты поросших лесом
утесов,  окружавших  бухту,  что  казался  неотъемлемой  частью
пейзажа.  Майор  был столь непринужден и величественно спокоен,
что, казалось, скорее бухта, чем майор, здесь лишняя.
     -- Действительно,  посудина  видала  виды,  --  согласился
Мэллори. -- И все же это именно то, что мне нужно, сэр.
     -- Не   понимаю.   Право,  не  понимаю.  --  Сердитым,  но
выверенным ударом стека майор сбил пролетавшую муху. -- Чего  я
только   не   доставал  для  своих  клиентов  в  эти  последние
восемь-девять месяцев: каики, моторки, яхты, рыбачьи  лодки  --
все, что угодно. Но никто еще не заказывал у меня самую ветхую,
самую  расшатанную  посудину.  Поверьте,  не  так-то это просто
сделать, -- лицо майора приняло  страдальческое  выражение,  --
парни знают, что такой хлам меня обычно не интересует.
     -- Какие парни? -- поинтересовался Мэллори.
     -- А  там, знаете, на островах, -- Ратлидж показал куда-то
на северо-запад.
     -- Но ведь те острова заняты немцами...
     -- Этот  тоже.  Но  ведь  надо  же   где-то   иметь   свою
штаб-квартиру,  --  терпеливо  объяснил Ратлидж. Вдруг лицо его
просветлело. -- Послушайте, дружище, есть  у  меня  кое-что  на
примете.  Каир  настаивает,  чтобы  я подыскал вам посудину, на
которую  никто  не  стал  бы  обращать  внимания.  Что  скажете
относительно немецкого торпедного катера? В отличном состоянии.
Побывал  в руках только одного владельца, человека аккуратного.
В Великобритании я получил  бы  за  него  десять  тысяч.  Через
полтора суток будет у вас. Один мой приятель в Бодруме...
     -- Бодрум? -- переспросил Мэллори. -- Бодрум? Но... но это
же в Турции, не так ли?
     -- В  Турции?  Действительно.  Кажется, так оно и есть, --
согласился  Ратлидж.  --  Однако,  сами   понимаете,   приятелю
придется   ждать,   когда   доставят   товар,  --  добавил  он,
оправдываясь.
     -- Спасибо, не надо, -- улыбнулся Мэллори.  --  Нам  нужен
именно этот каик. Да и ждать некогда.
     -- Ну,  как знаете, -- всплеснул руками Ратлидж. -- Позову
пару своих ребят, пусть погрузят вашу кладь.
     -- Мы лучше сами, сэр.  Дело  в  том,  что  у  нас  особый
груз...
     -- Хорошо,  -- согласился майор. -- Меня зовут "Ратлидж --
Никаких Вопросов". Скоро отплываете? Мэллори взглянул на часы.
     -- Через полчаса, сэр.
     -- Как насчет кофе и  яичницы  с  ветчиной?  Через  десять
минут будет готово.
     -- Большое  спасибо,  --  улыбнулся  Мэллори.  --  Это нам
подходит. -- С этими словами он повернулся и медленно  пошел  к
концу   причала,   с   наслаждением  вдыхая  пахнущий  травами,
ударяющий в голову воздух раннего  осеннего  утра.  Солоноватый
привкус  моря,  пьянящее приторное благоухание жимолости, более
тонкий и резкий аромат мяты, сливаясь воедино, создавали  некий
одурманивающий  букет,  непонятный  и  незабываемый.  По  обеим
сторонам бухты возвышались крутые склоны,  покрытые  сверкающей
зеленью  сосен,  орешника и остролиста и уходившие к болотистым
лугам. Оттуда напоенный ароматами ветерок приносил едва слышный
мелодичный звон колокольцев -- навевающий сладкую тоску  отзвук
безмятежного мира, оставившего острова Эгейского моря.
     Машинально  покачав головой, Мэллори ускорил шаг. Спутники
его по-прежнему сидели там, где незадолго до  рассвета  высадил
их  торпедный  катер. Миллер, естественно, растянулся на земле,
закрывшись  шляпой  от  низких  золотистых  лучей   восходящего
солнца.
     -- Извиняюсь  за беспокойство и все такое прочее, но через
полчаса отчаливаем. Завтрак через десять минут. Давайте грузить
снаряжение. -- Мэллори повернулся к  Брауну.  --  Двигатель  не
осмотрите?
     С  трудом  поднявшись, Браун без всякого восторга взглянул
на видавший виды, с облупившейся краской каик.
     -- Пожалуй, вы правы, сэр. Но если и  движок  в  таком  же
состоянии,  как  это корыто... -- Словно предчувствуя недоброе,
он покачал головой и ловко спрыгнул на палубу судна.
     Мэллори и Андреа последовали его примеру. Двое  оставшихся
на  причале  передавали  им груз. Сначала они спрятали мешок со
старой одеждой,  потом  продукты,  примус  и  топливо,  тяжелые
альпинистские  ботинки,  крючья,  молотки,  альпенштоки,  мотни
веревок со стальным сердечником  --  все,  что  необходимо  для
подъема.  Затем  с большими предосторожностями погрузили рацию,
взрывную машинку со старомодной ручкой. Вслед за тем оружие  --
два  "шмайсера",  два "брена", маузер и кольт. Потом последовал
ящик с разношерстным, но нужным содержимым:  карманные  фонари,
зеркала,  два комплекта документов и, как ни странно, несколько
бутылок вина -- хок, мозоль, узо, ретсима. Наконец,  с  особыми
предосторожностями  в  носовой  трюм  положили  два  деревянных
ящика. Один -- среднего размера, выкрашенный в зеленый  цвет  и
обитый медью. Другой -- маленький и черный. В зеленом хранилась
взрывчатка:  тол,  аматол,  несколько  брусков динамита. Там же
были упакованы гранаты и пироксилиновые  запалы,  прорезиненные
шланги. В один угол поместили мешок с наждачной пылью, в другой
-- с  толченым  стеклом,  а  также  залитую  сургучом бутылку с
калием. Последние три предмета взяли в расчете на то, что Дасти
Миллеру представится возможность проявить  свой  редкий  талант
взрывника.  В  черном  ящике  хранились  одни  лишь детонаторы,
электрические и ударные -- с гремучей ртутью, столь чуткие, что
срабатывают, стоит уронить на них птичье перо.
     Едва убрали под палубу последний ящик,  как  из  машинного
люка  показалась  голова  Кейси  Брауна.  Он  медленно осмотрел
грот-мачту, возвышавшуюся над  ним,  так  же  медленно  перевел
взгляд на фок-мачту. С бесстрастным выражением лица взглянул на
Мэллори:
     -- Паруса у нас есть, сэр?
     -- Думаю, что есть. А в чем дело?
     -- Боюсь,  что  скоро  они  нам  понадобятся, -- с горечью
ответил Браун.  --  Вы  велели  взглянуть  на  движок.  Тут  не
машинный отсек, а склад металлолома. Причем самый ржавый, самый
большой  кусок  металлолома  соединен  с  гребным валом. Старый
двухцилиндровый "кельвин", мой земляк. Изготовлен тридцать  лет
назад,   --  Браун  огорченно  покачал  головой  --  так  может
сокрушаться лишь механик  с  берегов  Клайда,  увидев,  во  что
превратили  хороший движок. -- Разваливается на части уже много
лет, сэр. -- Вся палуба отсека усеяна  деталями  и  запчастями.
Возле  Гэллоугейта я видел свалки, которые, по сравнению с этим
машинным отсеком, настоящие дворцы.
     -- По словам майора Ратлиджа, еще вчера каик был на  ходу,
-- кротко проговорил Мэллори. -- Поднимайтесь на берег. Завтрак
готов.  Напомните  мне,  чтобы  я  захватил  несколько  тяжелых
камней, хорошо?
     -- Камней?! -- в ужасе посмотрел на него Миллер. -- Тащить
камни на эту посудину? Капитан с улыбкой кивнул.
     -- Да ведь это проклятое корыто и так течет,  как  решето!
-- возмутился Миллер. -- Зачем тебе камни?
     -- Скоро поймешь.

     Спустя   три   часа   Миллер  понял.  Рассекая  зеркальную
поверхность моря, каик упорно двигался на север, держась  менее
чем  в  миле  от  турецкого побережья. Связав в тугой узел свою
форму, капрал нехотя бросил ее за борт. Под тяжестью  булыжника
узел тотчас пошел ко дну.
     Опершись  спиной  о  рулевую  рубку, он мрачно разглядывал
себя в зеркало. Если не  считать  лилового  шарфа,  обмотанного
вокруг  тощего  живота  и  выгоревшего  узорчатого  жилета,  он
вырядился во все черное. Черные  шнурованные  штиблеты,  черные
шаровары,  черные рубашка и куртка. Даже песочного цвета волосы
были  покрашены  в  черный  цвет.  Передернув  плечами,  Миллер
отвернулся.
     -- Слава  богу,  что  меня приятели не видят, -- проворчал
он, критически рассматривая остальных, одетых примерно так  же.
-- Что  ж, может, я не такое уж и пугало? Послушайте, командир,
а к чему весь этот маскарад?
     -- Я слышал, вы дважды переходили линию фронта.  Один  раз
под видом крестьянина, другой -- под видом механика. -- С этими
словами  Мэллори  опустил  за борт узел с формой, в которую был
завернут  камень.  --  А  теперь  будете  знать,  как  выглядят
прилично одетые жители острова Навароне.
     -- А  зачем  нам  надо было дважды переодеваться? Сперва в
самолете, а теперь здесь?
     -- Ах, вот оно что! Армейская форма  и  белая  флотская  в
Александрии,   синяя  роба  а  Кастельроссо,  а  сейчас  одежда
греческих  крестьян?  В  Александрии,  в  Кастельроссо  или  на
острове  майора Ратлиджа могли сказаться -- и наверняка были --
немецкие агенты. А  мы  пересели  с  моторки  на  гидроплан,  с
гидроплана   на  торпедный  катер,  с  катера  на  каик.  Следы
заметали, капрал. Нам нельзя рисковать.
     Миллер кивнул, посмотрел  на  мешок  с  одеждой,  нахмурив
брови,   наклонился   и,   достав   белый   балахон,  стал  его
разглядывать.
     -- Чтобы пройти через здешние кладбища, наверно, --  изрек
он. -- Привидения будем изображать.
     -- Это  маскировочные халаты, -- объяснил Мэллори. -- Чтоб
на снегу нас не заметили.
     -- На чем?
     -- На снегу.  Это  такие  белые  кристаллики.  На  острове
Навароне есть довольно высокие вершины. Возможно, придется уйти
туда. Для того и халаты.
     Миллер  онемел  от  удивления.  Ни  слова  не  говоря,  он
растянулся на палубе, подложил под голову мешок и закрыл глаза.
Улыбнувшись, Мэллори переглянулся с Андреа.
     -- Хочет как  следует  погреться  на  солнце,  прежде  чем
заняться  освоением  белого безмолвия... А что, это идея. Может
быть, и тебе поспать? Я постою на вахте пару часов.
     Пять часов каик шел  курсом  норд-тень-вест,  параллельным
побережью  Турции,  не  приближалась  к  нему ближе, чем на две
мили. Греясь на все еще теплом ноябрьском солнце, Мэллори сидел
на носу, прижавшись к  фальшборту.  Он  внимательно  следил  за
небом  и  горизонтом.  Андреа  и  Миллер спали на палубе. Кейси
Брауна никак было не выманить из машинного отсека. Лишь изредка
он высовывался из люка,  чтобы  подышать  свежим  воздухом.  Но
интервалы  между  его  появлениями  все  увеличивались: старому
"кельвину" требовалось все больше внимания.  Браун  регулировал
систему смазки, подачу воздуха. Механик до мозга костей, он был
расстроен тем, в какое состояние привели двигатель. Его клонило
в  сон,  болела  голова:  через  тесный  люк  воздух  почти  не
проникал.
     Оставшись один в рулевой рубке, зачем-то установленной  на
таком  маленьком  судне,  лейтенант  Энди  Стивенс  смотрел  на
проплывающий мимо  них  турецкий  берег.  Подобно  Мэллори,  он
наблюдал  за  морем,  переводя  взгляд  с побережья на карту, с
карты на острова, которые постоянно  перемещались  относительно
друг  друга,  ставя  его  в  тупик.  Возникая в дымке благодаря
рефракции,  островки  словно  парили  в  воздухе.  Затем  глаза
штурмана  устремлялись  к  картушке ветхого спиртового компаса,
чуть покачивавшегося в изъеденном коррозией кардановом подвесе,
потом -- вновь к побережью. Иногда он поглядывал  на  небо  или
окидывал  взором  от траверза до траверза панораму горизонта. В
рубке  снова  повесили  засиженное  мухами,  побитое  по  краям
зеркало, куда он старался не глядеть.
     Болели  предплечья, хотя его дважды сменяли на руле. Худые
загорелые руки одеревенели, сжимая рассохшиеся спицы  штурвала.
Юноша   неоднократно  пытался  расслабиться,  как-то  уменьшить
напряжение сводимых судорогой  мускулов  рук,  но  пальцы  сами
собой   стискивали   штурвал.   В   пересохшем   рту   появился
солоновато-кислый привкус. Сколько он ни пил  нагретую  солнцем
воду из кувшина, привкус и сухость во рту оставались. Он не мог
также избавиться ни от тревоги, засевшей где-то выше солнечного
сплетения, ни от противной дрожи в правой ноге.
     Стивенсом  овладел  страх. Не только потому, что он еще не
участвовал в боевых действиях. Сколько он себя помнил,  Стивенс
постоянно испытывал страх. Он и сейчас помнил все случаи, когда
он  испытывал  страх,  начиная  с  приготовительной  школы. Все
началось с того, что дома его  столкнул  в  бассейн  отец,  сэр
Седрик  Стивенс,  знаменитый  исследователь  и  альпинист. Отец
заявил, что только так  сын  научится  плавать.  Как  мальчуган
вырывался,  как барахтался, напуганный до смерти! Вода попадала
в носоглотку, желудок словно свело спазмом, вызывая  непонятную
жуткую боль. Глядя на него, до слез хохотали отец и два старших
брата,  рослые,  веселые  и  такие  же  бесчувственные, как сэр
Седрик. Стоило Энди вылезти из воды, они снова сталкивали его в
бассейн.
     Отец и  братья...  Так  продолжалось  все  школьные  годы.
Втроем  они  превратили  его  жизнь  в  сущий  кошмар. Крепкие,
энергичные, в постоянном общении  с  природой,  отец  и  братья
поклонялись   культу   силы   и  физического  здоровья.  Они  и
представить  себе   не   могли,   чтобы   кто-то   не   получал
удовольствия,  прыгнув  в  воду  с  пятиметрового трамплина или
перескочив на коне через высокий барьер, забравшись  на  острые
скалы  или  выйдя  под  парусом в море во время шторма. Все эти
развлечения они навязывали  и  ему.  Часто  у  Энди  ничего  не
получалось. Ни отец, ни братья не могли взять в толк, почему он
избегает  свирепых  забав, до которых сами были охочи. Они были
не жестокие, а просто грубые, недалекие люди. Поэтому у Энди  к
обыкновенному,   естественному   страху   примешивалась  боязнь
неудачи, опасение, что у него что-то не получится, и тогда  его
осмеют.  Будучи  мальчиком чувствительным к насмешкам, он начал
страшиться всего, что может вызвать насмешку. В  конце  концов,
он  стал  бояться  страха и в отчаянной попытке преодолеть этот
двойной страх к двадцати годам стал скалолазом. При  этом  Энди
приобрел  репутацию  такого  смельчака, что отец и братья стали
его уважать и считать ровней себе.  Насмешки  прекратились.  Но
страх  не  исчез,  он  усиливался.  И однажды во время особенно
сложного подъема, обуянный слепым,  беспричинным  страхом,  он,
едва  не погиб. И страх этот он до сих пор успешно скрывал. Как
и сейчас. Он и сейчас пытался скрыть свой  страх.  Энди  всегда
боялся  неудачи,  боялся  не  оправдать  чьих-то надежд, боялся
чувства страха. Но  больше  всего  боялся,  что  узнают  о  его
страхе, что кто-то заметит этот страх...
     Поразительная,   невероятная   голубизна  Эгейского  моря;
плавные нечеткие очертания Анатолийских  гор  на  фоне  блеклой
лазури;  хватающая  за душу волшебная палитра голубых, лиловых,
пурпурных и синих  красок  нагретых  солнцем  островов,  лениво
проплывающих   мимо;  сверкающая  всеми  цветами  радуги  рябь,
пробежавшая по воде, над которой пронесся  напоенный  ароматами
ветерок,  что  прилетел  с  зюйд-веста;  мирно спящие на палубе
люди, ровный и беспрестанный стук  старого  движка...  Все  это
наполняло душу миром, покоем, безмятежностью, теплом и истомой.
И  чувству  страха,  казалось,  нет тут места. И весь остальной
мир, и война так далеки.
     Пожалуй, нет, война не так уж и  далеко.  Она  то  и  дело
напоминала о себе. Дважды появлялся немецкий гидроплан "арадо",
покружил   над   каиком;   следом  за  ним  "савоя"  и  "фиат",
отклонившись от курса,  прошли  вдвоем  на  бреющем  полете  и,
по-видимому,   удовлетворенные   осмотром,  исчезли.  Это  были
итальянские машины, базирующиеся на Родосе  и  почти  наверняка
пилотируемые    немецкими    летчиками.    После   капитуляции,
объявленной правительством Италии, немцы согнали своих недавних
союзников в концлагеря. Утром в полумиле от них прошел  крупный
каик  под  немецким  флагом,  ощетинившийся пулеметами. На баке
была   установлена   42-миллиметровая   пушка.   Пополудни    с
оглушительным  ревом  мимо  них  пронесся быстроходный немецкий
катер, да так близко, что  каик  едва  не  перевернулся.  Грозя
кулаками, Мэллори и Андреа почем зря ругали гогочущих матросов.
Но  попыток осмотреть или задержать каик не было. И британцы, и
немцы могли не колеблясь  вторгнуться  в  нейтральные  турецкие
воды,  но  существовало  молчаливое  джентльменское соглашение,
согласно которому суда  и  самолеты  не  осуществляли  взаимных
военных действий. Они вели себя словно посланцы воюющих держав,
очутившиеся  в  столице  нейтрального государства, и относились
или безупречно вежливо и холодно друг к другу, или  подчеркнуто
не  замечали  присутствия  противника. Однако появление судов и
самолетов  враждующих  стран  постоянно  напоминало  о   войне.
Происходили  и  иные события, свидетельствующие, сколь непрочен
этот кажущийся мир. Медленно двигались стрелки часов, приближая
их с каждой минутой к той гигантской скале, которую  надо  было
покорить  через  какие-то  восемь  часов.  Впереди  по  курсу в
пятидесяти милях от каика возникли  очертания  мрачных,  словно
зазубренных  скал  острова  Навароне,  повисшего  над мерцающим
горизонтом. Остров, чей темный силуэт  выделялся  на  сапфирном
фоне неба, казался далеким, пустынным и грозным.
     В  половине  третьего  двигатель  остановился.  Не было ни
чиханья, ни перебоев -- признаков неизбежной беды. Еще  секунду
назад  слышалось  его  уверенное  тарахтенье, и вдруг наступила
полная и зловещая тишина. Первым к  машинному  отсеку  бросился
Мэллори.
     -- В  чем  дело,  Браун?  --  В  голосе капитана слышалась
тревога. -- Движок сломался?
     -- Не  совсем  так,  сэр.  --  Браун  все  еще  возился  с
двигателем, и голос его звучал глухо. -- Я его просто выключил.
-- Выпрямившись, он неуклюже вылез из люка, сел, свесив в отсек
ноги,  и  стал  жадно  хватать  ртом свежий воздух. Несмотря на
загар,  лицо  его  было  очень  бледным.  Мэллори   внимательно
посмотрел на механика.
     -- Можно подумать, вас кто-то до смерти напугал.
     -- Не  в  этом  дело,  -- помотал головой Браун. -- Сидя в
этой проклятой дыре все эти последние два или три часа, я дышал
ядовитыми газами. Только сейчас понял. -- Проведя по лбу рукой,
он простонал. -- Голова раскалывается, сэр. Закись углерода  не
очень-то полезна для здоровья.
     -- Утечка в выпускном коллекторе?
     -- Да.  И  не  только  это.  --  Он ткнул пальцем вниз. --
Видите вон ту водонапорную трубку? На ней шар,  водоохладитель.
Трубка  не  толще  листка бумаги. Должно быть, много часов была
утечка на фланце. Минуту назад в ней вырвало  огромную  дырищу.
Искры, дым, пламя длиной дюймов шесть. Пришлось сразу выключить
эту хреновину, сэр.
     Поняв, наконец, что произошло, Мэллори кивнул.
     -- Что же делать? Отремонтировать сумеете, Браун?
     -- Это  невозможно,  сэр,  --  решительно  мотнул  головой
механик. -- Нужно заварить или запаять. Внизу, в груде хлама  я
приметил  нужную  деталь.  Вся  ржавая, немногим лучше той, что
полетела... Но надо попробовать, сэр.
     -- Я помогу, -- вызвался Миллер.
     -- Благодарю  вас,  капрал.  Как  думаете,   сколько   вам
понадобится времени, Браун?
     -- Бог  его  знает. Часа два, может, четыре. Гайки и болты
заржавели, придется срубать или  отпиливать  их,  потом  искать
другие.
     Мэллори  промолчал,  медленно  повернулся  и  направился к
Стивенсу. Оставив рулевую рубку, тот  склонился  над  рундуком,
где лежали паруса. Подняв голову, юноша вопросительно посмотрел
на новозеландца.
     -- Доставай   и  ставь,  --  одобрительно  кивнул  головой
Мэллори. -- Брауну понадобится часа четыре на ремонт.  А  мы  с
Андреа поможем тебе, как сумеем.
     Два часа спустя двигатель все еще молчал. Каик удалился на
значительное  расстояние  от  турецких территориальных вод, его
несло к большому острову, находившемуся милях в восьми по курсу
вест-норд-вест. Теплый ветер стал крепчать  и  дул  с  0стовой,
затягиваемой  тучами,  части  горизонта. Под рейковым парусом и
кливером -- других  парусов  не  нашлось,  --  закрепленным  на
фок-мачте,  --  приблизиться  к территориальным водам оказалось
невозможно. Мэллори решил  идти  к  острову  --  там  их  будет
труднее обнаружить, чем в открытом море. Озабоченно взглянув на
часы,  он  перевел  огорченный  взгляд  на удаляющееся турецкое
побережье. И тотчас весь  насторожился,  вглядевшись  в  темную
полосу моря, суши и неба на востоке.
     -- Андреа! Видишь?
     -- Вижу,  капитан,  --  отозвался рядом Андреа. -- Каик. В
трех милях отсюда. Идет прямо на нас, -- добавил он тихо.
     -- Идет на нас, -- согласился капитан. -- Позови Миллера и
Брауна.
     Когда все собрались, Мэллори не стал терять времени даром.
,
     -- Нас задержат и будут обыскивать,  --  торопливо  сказал
он.  -- Если я не ошибаюсь, это тот самый каик, который попался
нам утром. Не знаю, каким образом, но немцы что-то пронюхали  и
будут   очень   внимательны.   Церемониться   не   станут,  все
перетормошат. Вооружены до зубов, с этими шутки плохи. Не будем
играть в кошки-мышки. Или  мы  их  --  или  они  нас.  Досмотра
допустить  нельзя.  Сами  знаете, что у нас за груз. Однако, --
прибавил он негромко, -- бросать за борт его мы не будем.
     Мэллори  поспешно  объяснил,  как   следует   действовать.
Стивенс,  смотревший  из  окна, снова ощутил пустоту в желудке,
почувствовал, как отхлынула от лица кровь.  Хорошо,  что  он  в
рулевой рубке: никто не заметит, как дрожит у него нога.
     -- Но   послушайте,   сэр...  --  произнес  он  дрогнувшим
голосом.
     -- Да. В чем дело, Стивенс? -- Несмотря на спешку, Мэллори
умолк, увидев бледное, неподвижное лицо и пальцы, вцепившиеся в
подоконник.
     -- Вы не посмеете  это  сделать,  сэр!  --  хриплым  из-за
волнения   голосом   произнес   Стивенс.  Несколько  секунд  он
беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало: -- Это  резня,
сэр. Подлое убийство.
     -- Заткнись, пацан! -- рявкнул Миллер.
     -- Хватит,  капрал!  -- оборвал Мэллори американца. Долгим
взглядом посмотрев на него, перевел холодный взор на  Стивенса.
-- Лейтенант,  принцип  успешного  ведения войны состоит в том,
чтобы поставить противника в невыгодные условия и не  дать  ему
шансов  на  успех.  Или  мы  убьем  их,  или  они  нас. Или они
погибнут, или мы, а вместе с нами и тысяча  парней  на  острове
Керос. Неужели не ясно, лейтенант? Пусть вас не мучит совесть.
     Несколько   секунд  Стивенс  молча  смотрел  на  капитана,
сознавая, что все смотрят на него. В эту минуту он возненавидел
Мэллори, готов был убить его. И внезапно понял,  что  ненавидит
капитана   за   жестокую  логику,  заключенную  в  его  словах.
Посмотрел на свои сжатые кулаки. Мэллори, идол каждого молодого
скалолаза в  довоенной  Великобритании,  альпинистские  подвиги
которого  давали  пищу  для  сенсационных газетных заголовков в
38-м и 39-м годах. Мэллори,  лишь  из-за  неудачно  сложившихся
обстоятельств  дважды  потерпевший неудачу при попытке похитить
Роммеля, лису пустыни,  из  его  собственного  штаба.  Мэллори,
трижды  отказавшийся  от  повышения по службе, чтобы остаться с
критянами, обожавшими его. Все эти  мысли  пронеслись  в  мозгу
Энди.  Подняв  голову,  юноша  вгляделся  в худощавое загорелое
лицо, чувственный, словно высеченный резцом рот, густые  темные
брови, нависшие над карими глазами, которые могли быть и такими
холодными  и  такими  добрыми.  И он устыдился, осознав, что не
сможет ни понять, ни осудить Мэллори.
     -- Прошу прощения, сэр,  --  чуть  улыбнулся  он.  --  Как
выразился  бы  капрал  Миллер,  я  влез  без  очереди  со своей
критикой. -- Посмотрев на каик, несшийся  к  ним  с  зюйд-оста,
Стивенс  снова  почувствовал  тошнотворное  чувство  страха, но
произнес довольно твердо: -- Я вас не подведу, сэр.
     -- А я и не сомневался, -- улыбнулся  в  ответ  Мэллори  и
взглянул  на  Миллера и Брауна. -- Приготовьте все, что надо, и
положите куда  следует.  Не  суетясь,  чтобы  не  увидели.  Они
смотрят на вас в бинокли.
     Повернувшись, он пошел на нос, Андреа следом за ним.
     -- Круто  ты  обошелся  с  юношей,  -- сказал без упрека и
осуждения грек.
     -- Знаю, -- пожал плечами Мэллори. -- Я и сам не  рад.  Но
так было надо.
     -- Пожалуй,  --  проговорил  Андреа.  --  Да,  но это было
неприятно... Как думаешь, они пустят в ход носовые пушки?
     -- Вполне. Они б  не  стали  догонять  нас,  не  будь  они
уверены,  что  дело нечисто. Дадут предупредительный выстрел, и
только. Как правило, немцы ведут себя прилично.
     -- Прилично? -- сморщил лоб Андреа.
     -- Ладно, не  придирайся,  --  улыбнулся  Мэллори.  --  По
местам.  Ждите моего сигнала. Долго я вас ждать не заставлю, --
прибавил он сухо.
     Буруны от форштевня исчезли, мощный  рев  дизеля  сменился
ровным   рокотом.   Немецкое   судно,   двигаясь   по  инерции,
остановилось в полутора метрах от каика. Сидя на носу на  ящике
для  рыбы,  Мэллори  старательно пришивал пуговицу к поношенной
куртке, зажатой у него между ног.  Шестеро  немцев  в  флотской
форме   находились   на   палубе   каика.  Один  склонился  над
установленным на  баке  на  треножном  станке  крупнокалиберным
"шпандау"  со вставленной в приемник лентой. Трое расположились
группой в средней части судна, у каждого наготове "шмайсер".  В
дверях  рулевой  рубки  стоял  командир  --  молодой лейтенант;
волевое лицо, холодные глаза, на кителе  "Железный  крест".  Из
машинного отсека высунулась чья-то голова. Рейковый парус мешал
Мэллори видеть корму, но, судя по тому, куда нацелен "шпандау",
можно  было  заключить,  что  и  на  корме  "немца"  установлен
пулемет.
     Суровый лейтенант, поистине выкормыш "Гитлерюгенд", сложил
ладони рупором:
     -- Спустить паруса!
     Мэллори так и обмер. В ладонь ему вонзилась игла, но он не
заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски! А  Стивенс
так  молод,  так неопытен. Он непременно попадется на удочку...
Но этого не случилось. Приоткрыв дверь рубки, юноша  высунулся,
приставил   ладонь   к  уху  и  бессмысленно  уставился  вверх,
карикатурно  разинув  рот.  Изобразил  этакого   придурка,   не
понимающего,  чего от него хотят. Мэллори готов был обнять его.
Не  только  его  поступки,  но  и  одежда  и  черная   шевелюра
соответствовали     образу     медлительного,     недоверчивого
островитянина-рыбака.
     -- Чего надо? -- завопил Стивенс.
     -- Спустить паруса! Мы сейчас сойдем к  вам  на  борт,  --
добавил лейтенант опять по-английски.
     Стивенс  все  так  же  растерянно  смотрел на немца, потом
недоуменный взгляд перевел на Андреа и  Мэллори.  Те  столь  же
убедительно изобразили удивление.
     -- Виноват,  не понимаю по-немецки! -- пожал плечами Энди.
-- А  по-нашему  не  умеешь  говорить?  --   произнес   он   на
безукоризненном  греческом языке. Правда, так говорят в Аттике,
а не  на  островах  Архипелага;  но  Мэллори  был  уверен,  что
лейтенант не заметит разницы.
     -- Немедленно лечь в дрейф. Мы поднимемся к вам на борт.
     -- Лечь  в  дрейф?  -- Возмущение было таким неподдельным,
поток ругательств и проклятий столь обильным, что лейтенант  на
мгновение опешил. -- Да кто ты такой, чтоб нам приказывать?
     -- Даю  десять  секунд, -- оборвал его немецкий лейтенант.
Он успел прийти в себя и держался холодно и чопорно.  --  Потом
откроем огонь.
     Сделав  вид,  что  готов подчиниться, Стивенс повернулся к
Андреа и Мэллори.
     -- На то и победители, чтоб приказывать! -- произнес он  с
горечью. -- Убирай паруса!
     Быстро  освободили  фал,  закрепленный  на  утке.  Мэллори
потянул вниз кливер, сгреб  его  и  молча  присел  у  ящика  на
корточки,  зная,  что  за ним наблюдает дюжина враждебных глаз.
Парус  закрывал  его  колени,  старая  куртка  --   предплечья,
сложенные  на  ляжках  ног;  кисти  опущены, голова склонена --
воплощенное  уныние  и  покорность.  Под  тяжестью  рангоутного
дерева с шумом спустился рейковый парус. Андреа ступил на него,
сделал  пару  неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив
руки. Усилившийся стук дизеля,  поворот  штурвала,  и  немецкое
судно  оказалось  у  борта  каика. Трое немцев с "шмайсерами" в
руках быстро, но так, чтобы не  оказаться  в  секторе  обстрела
своих  крупнокалиберных  пулеметов (теперь можно было видеть на
корме и второй), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут  же
бросился  к  фок-мачте  и  встал  там,  держа  всю  команду под
прицелом.  Всех,  кроме  Мэллори.   Того   опекал   пулеметчик,
находившийся на носу.
     Мэллори  невольно  восхитился  безупречной  слаженностью и
четкостью действий немецких моряков.
     Подняв голову, капитан  осмотрелся  с  чисто  крестьянским
равнодушием. Кейси Браун присел на корточки у машинного отсека,
возясь  с  глушителем, лежавшим на крышке люка. В двух шагах от
него устроился Дасти Миллер. Нахмурясь, он старательно  вырезал
из  консервной  банки  кусок жести, видно, нужный для ремонтных
работ. Кусачки он держал в левой руке, хотя не был  левшой.  Ни
Стивенс,  ни  Андреа не сдвинулись с места. Часовой у фок-мачты
не сводил с них глаз. Двое других неторопливо шли на  корму  со
свободным,  непринужденным  видом.  Им и в голову не приходило,
что кто-то посмеет их ослушаться.
     ...Хладнокровно  расстреляв   пулеметчика   из   автомата,
спрятанного  в  парусе,  Мэллори  направил "брен" на часового у
фок-мачты. Тот рухнул, изрешеченный пулями. Не успел он  упасть
на палубу, как произошло сразу четыре события. Схватив пистолет
Миллера, спрятанный под глушителем, Кейси Браун четырежды нажал
на  спусковой  крючок,  и  пулеметчик,  находившийся  на корме,
поник. Пальцы его все  еще  сжимали  рукоятки.  Смяв  кусачками
трехсекундный химический запал, Миллер швырнул консервную банку
в  машинный люк немецкого судна. Стивенс метнул в рулевую рубку
гранату  со  взведенным  взрывателем.  Схватив  с  быстротой  и
точностью  атакующей  кобры обоих автоматчиков, Андреа изо всей
силы столкнул их меж собой головами. Все  пятеро  бросились  на
палубу.  Над  немецким  судном  с  грохотом взвился столб дыма,
пламени и груда обломков. Вскоре эхо взрыва стихло, слышен  был
лишь  стук  "шпандау", стрелявшего вверх до тех пор, пока ленту
не  заело.  Над  Эгейским  морем   вновь   воцарилась   тишина.
Оглушенный  двумя взрывами, Мэллори с трудом поднялся с палубы.
Ноги ему не повиновались. Он не представлял себе,  чтобы  взрыв
гранаты  и  двух  кусков  тола, связанных вместе, мог причинить
такие разрушения.
     Немецкое судно быстро  тонуло.  Должно  быть,  самодельной
бомбой,  изготовленной  Миллером, разворотило днище в дизельном
отсеке. Средняя часть судна была  в  огне.  Мэллори  представил
себе:  если над кораблем поднимутся клубы черного дыма, то сюда
тотчас  прилетят  немецкие  самолеты-разведчики.  Но   опасения
оказались  напрасными.  Сухое  просмоленное дерево горело почти
без дыма. Судно получило сильный крен. Еще несколько секунд,  и
оно  пойдет  ко  дну.  Мэллори  успел  разглядеть развороченную
рулевую  рубку  и   ужаснулся,   увидев   обезображенный   труп
лейтенанта,   распятый  на  искореженном  штурвале,  --  жалкое
подобие  того,  что  некогда  было  человеком.  Из   рубки   их
собственного   каика   доносились  характерные  икающие  звуки.
Капитан понял, что и  Стивенс  увидел  это  жуткое  зрелище.  В
утробе  тонущего судна раздался глухой взрыв топливных цистерн.
Судно встало на ровный киль. Вот уже  и  планширь  в  воде,  та
шипит, заливая пламя. Несколько мгновений спустя каик уходит ко
дну,  его  стройные  мачты  скрываются  в  круговороте  пены  и
радужных пузырей воздуха. И вновь  поверхность  Эгейского  моря
стала   гладкой   и   спокойной.   Лишь   обугленные  доски  да
перевернутый шлем лениво покачивались на ней.
     Мэллори заставил себя  отвернуться.  Осмотрел  собственное
судно  и  своих товарищей. Вскочив на ноги, точно зачарованные,
Браун и Миллер смотрели туда, где был  каик.  Стивенс  стоял  у
двери  в  рубку  целый и невредимый. Но лицо его было мертвенно
белым. Во время короткой стычки он вел  себя  молодцом,  однако
зрелище   изувеченного   лейтенанта   доконало  его.  У  Андреа
рассечена щека, течет кровь. Грек с бесстрастным лицом  смотрел
на двух автоматчиков, лежавших у его ног. Мэллори с сочувствием
поглядел на друга.
     -- Мертвы? -- спросил он негромко. Андреа кивнул.
     -- Да,  --  угрюмо произнес он. -- Я перестарался. Мэллори
отвернулся. Из всех, с кем ему доводилось  встречаться,  Андреа
более чем кто-либо был вправе ненавидеть и убивать врагов. И он
их  убивал.  Умело  и  беспощадно.  От его целеустремленности и
добросовестности становилось жутко. Но при  этом  он  редко  не
испытывал  угрызений  совести;  он  осуждал  себя,  считая, что
человек не  смеет  отнимать  жизнь  другого  человека.  Он  был
человеколюбив.  Простой,  прямодушный, Андреа был не в ладах со
своей совестью. Но он был честен перед собой  и  мудр  сердцем.
Убивал  он,  движимый не местью и не ненавистью, не во имя идеи
национализма  или  иных   "измов",   придуманных   себялюбцами,
глупцами  и  мошенниками,  дабы  внушить воинственные чувства и
оправдать убийство миллионов  молодых  и  неопытных  людей,  не
сумевших  понять  весь ужас и бессмысленность военных действий.
Андреа убивал врагов, чтобы могли жить люди достойные.
     -- Кто ранен?  --  с  деланной  жизнерадостностью  спросил
Мэллори.  --  Никто?  Превосходно. Надо убираться отсюда. И чем
раньше, тем лучше. -- Он взглянул на  часы.  --  Почти  четыре.
Пора  выходить  на  связь с Каиром. Оставьте на пару минут свой
склад металлолома, главстаршина. Выясните,  нельзя  ли  поймать
Каир. -- Посмотрев на восток, окрашенный зловещим багрянцем, он
покачал головой: -- Не худо бы и прогноз погоды узнать.
     Сигнал  был  слабый  (виной  тому,  по мнению Брауна, были
помехи: сзади по курсу сгущались грозовые тучи, обложившие чуть
ли не полнеба), но достаточно уверенный. Полученная  информация
была  настолько  неожиданной,  что  все замолчали. Сквозь треск
помех послышался голос, то усиливающийся, то исчезающий:
     -- Бедренец, я Ревень! Бедренец, я  Ревень!  --  То  были,
соответственно, позывные Каира и группы Мэллори. -- Перехожу на
прием!
     Браун отстукал "квитанцию". Динамик снова ожил:
     -- Бедренец,  я Ревень! Теперь "ёИкс" минус один. Повторяю,
ёИкс" минус  один".  --  У  Мэллори  перехватило  дыхание.  ёИкс"
обозначал  субботнее  утро,  день  нападения  немцев  на Керос.
Выходит, операция состоится на сутки раньше. В  пятницу  утром.
Остается чуть больше трех суток.
     -- Сообщение "ёИкс" минус один" понял, -- спокойно произнес
Мэллори.
     -- Прогноз   погоды   для   Восточной  Англии,  --  звучал
бесстрастный голос. Это означало Северные Спорады.  --  Сегодня
вечером  возможны  сильные  грозы  и  ливневые дожди. Видимость
плохая. Температура понижается.  В  ближайшие  сутки  ожидается
дальнейшее  ее  понижение.  Ветер  восточный  до юго-восточного
силой в шесть, местами  в  восемь  баллов.  Утром  ослабнет  до
умеренного.
     Поднырнув   под   нижнюю   шкаторину  наполненного  ветром
рейкового паруса, новозеландец медленно пошел на  корму.  Ну  и
дела!  Осталось  только  трое  суток,  движок  ни  к черту... В
довершение всего, нешуточный шторм  надвигается.  Он  вспомнил,
как бранили синоптиков летчики, но на этот раз служба погоды не
ошиблась.  Только  слепой мог не увидеть этих огромных, похожих
на грозные бастионы, туч, догонявших их судно.
     -- Видно, предстоит  хорошая  взбучка,  а?  --  послышался
сзади  слегка  гнусавый  голос.  В голосе этом звучала какая-то
надежность  и  уверенность.  Ту  же   уверенность   внушали   и
блекло-голубые глаза, окруженные паутинкой морщин.
     -- Да, похоже на то, -- согласился Мэллори.
     -- А что это за штука, восемь баллов, шеф?
     -- В   баллах   измеряется   сила   ветра,   --   объяснил
новозеландец. -- Если находишься в скорлупке,  вроде  нашей,  и
устал от жизни, при таком шторме у тебя никаких шансов выжить.
     -- Я  так  и  понял,  --  мрачно  кивнул Миллер. -- А ведь
клялся, что нога моя больше не ступит ни на одну посудину, будь
они все неладны. -- Помолчав, он со вздохом сел на крышку  люка
машинного  отсека  и ткнул большим пальцем в сторону ближайшего
острова, до которого оставалось меньше трех миль. -- А  там  не
безопаснее?
     -- Да  не  очень-то.  Правда,  судя  по  карте,  там  есть
Г-образная бухточка. В ней можно укрыться от ветра и волнения.
     -- Остров обитаемый?
     -- Вероятно.
     -- Немцы на нем?
     -- Вероятно.
     Миллер невесело кивнул головой  и  спустился  в  дизельный
отсек,   чтобы   помочь  Брауну.  Спустя  сорок  минут,  уже  в
полумраке, заливаемом потоками холодного дождя,  судно  бросило
якорь в бухте, стиснутой лесистыми берегами. Остров встретил их
враждебно-- равнодушной тишиной.

     Глава четвертая. ВЕЧЕРОМ В ПОНЕДЕЛЬНИК. 17.00--23.00

     -- Великолепно!  --  с горечью произнес Мэллори. -- Просто
великолепно. "Милости прошу к нашему шалашу!", -- сказал  паук,
обращаясь  к  мухе.  --  Охваченный тоской и отчаянием, капитан
выругался. Отогнув край брезента,  натянутого  поверх  носового
люка,  сквозь  редеющую завесу дождя он внимательно разглядывал
утес, закрывавший каик со стороны моря.  Видимость  значительно
улучшилась:   ливень   кончился,   моросил   мелкий   дождь,  а
разорванные поднявшимся ветром  свинцово-белые  облака  ушли  к
далекому горизонту, затянутому темными тучами. Далеко на западе
образовалась  полоса  чистого  неба, освещенная огненно-красным
предзакатным солнцем. Из бухты его не было видно, но золотистые
нити  дождя,  сверкавшие  в  вышине,  свидетельствовали  о  его
присутствии.
     Эти  же золотые лучи освещали и полуразрушенную сторожевую
башню на вершине утеса, возвышавшегося на тридцать  метров  над
протокой.  Лучи  отражались  от  поверхности  белого парийского
мрамора, придавая ему розоватый оттенок, сверкали на пулеметных
стволах, которые выглядывали из узких амбразур, прорубленных  в
мощных стенах. Они высвечивали свастику на флаге, развевавшемся
над   парапетом.   При   всей   своей  ветхости  цитадель  была
неприступной и господствовала над местностью,  надежно  защищая
подходы  с  моря и со стороны извилистой реки. Возле берега ее,
напротив утеса, и бросил якорь каик.
     Мэллори нехотя отвернулся и аккуратно опустил  брезент.  С
угрюмым видом посмотрел на Андреа и Стивенса, едва различимых в
полумраке рубки.
     -- Великолепно!  --  повторил  новозеландец. -- Гениальный
стратег Мэллори. Из ста островов  он  нашел  такой,  на  берегу
которого  находится  укрепленный  немецкий  пост.  Его-то  я  и
выбрал. Давайте еще раз взглянем  на  эту  карту,  Стивенс.  --
Протянув  карту  капитану,  который стал изучать ее при тусклом
свете, пробивавшемся под брезент, Энди откинулся назад и сделал
глубокую затяжку. Во рту остался кислый затхлый привкус.  Вновь
возникло  мерзкое  чувство страха. Юноша неприязненно посмотрел
на грузного Андреа, несколько минут назад заметившего  немецкий
пост.  Наверняка  на башне и орудия установлены, мрачно подумал
молодой лейтенант. Иначе устье реки не  защитить.  Он  вцепился
рукой  в  ногу  чуть  выше  колена,  чтобы унять нервную дрожь.
Хорошо, что в рубке темно.
     -- Незачем разглядывать карту, сэр, --  спокойно  произнес
он.  --  И  ругаете  себя  напрасно.  Другую защищенную якорную
стоянку вы не скоро найдете. При таком ветре  нам  некуда  было
податься.
     -- Пожалуй,  ты  прав.  -- Сложив карту, Мэллори вернул ее
лейтенанту. --  Любой  на  нашем  месте  поступил  бы  так  же.
Очевидно,  бухта  издавна  служит  укрытием. Немцам это, должно
быть, известно  давно.  Мне  следовало  предвидеть,  что  здесь
установлен  пост.  Но  дело  сделано,  ничего  не  попишешь. --
Возвысив голос, он крикнул: -- Главстаршина!
     -- Я  здесь!  --  послышался  из  машинного  отсека  голос
Брауна.
     -- Как дела?
     -- Ничего. Начали собирать.
     Мэллори кивнул, облегченно вздохнув.
     -- Сколько еще провозитесь? Час?
     -- Не больше того, сэр.
     -- Час... -- Мэллори высунулся из люка, потом оглянулся на
Стивенса  и Андреа. -- Тогда все в порядке. Через час снимаемся
с якоря. Будет достаточно темно, чтобы  немцы  не  заметили,  и
достаточно светло, чтобы выбраться из этой чертовой протоки.
     -- Вы  считаете,  сэр,  они  попытаются  нас задержать? --
чересчур непринужденно спросил Стивене. Но понял,  что  Мэллори
заметил это.
     -- Вряд  ли они выстроятся в шеренгу и на прощание крикнут
"ура", -- сухо заметил Мэллори. -- Как,  по--  твоему,  Андреа,
сколько там немцев?
     -- Ходили двое, -- подумав, ответил Андреа. -- А всего их,
пожалуй,  трое или четверо, капитан. Пост маленький. Немцы вряд
ли пошлют сюда много солдат.
     -- Пожалуй, ты прав, -- согласился капитан. -- Большинство
в деревне, в семи милях к западу отсюда, если судить по  карте.
Не думаю, что... -- осекшись на полуслове, он прислушался.
     Окрик повторился, на этот раз громче и требовательнее.
     Ругая  себя  за  то,  что не поставил часового -- на Крите
такая халатность  стоила  бы  ему  жизни,  --  Мэллори  откинул
брезент и неторопливо выбрался на палубу. Оружия он не взял, но
прихватил  с собой наполовину опустошенную бутылку мозельвейна,
которым их предусмотрительно снабдили.
     Шатаясь, точно пьяный, он  ухватился  за  штаг,  чтобы  не
упасть  за  борт,  и с вызовом посмотрел на немца, стоявшего на
берегу в каком-то десятке метров от него. На ремне через  плечо
у  того  висел  автомат. Не ответив, Мэллори наклонил бутылку и
сделал несколько глотков.
     Худощавое загорелое лицо молодого немца стало сердитым. Не
обращая на него никакого внимания, рваным рукавом Мэллори вытер
рот и смерил немца презрительным взглядом..
     -- В чем дело?  --  вызывающе  проговорил  он,  растягивая
слоги, как коренной островитянин. -- Какого хрена тебе надо?
     Заметив,  как  побелели пальцы, сжимавшие автомат, Мэллори
решил, что перегнул палку. За  себя  он  не  опасался.  Стук  в
машинном  отсеке  стих,  видно,  в  руках  у  Дасти Миллера его
пистолет с глушителем. Но лезть  на  рожон  нельзя.  Во  всяком
случае,  сейчас.  Ведь  на сторожевой башне по крайней мере два
крупнокалиберных "шпандау".
     Солдат взял себя в  руки.  Капитан  заметил,  что  с  лица
автоматчика  исчезла  краска  гнева,  взамен появилась какая-то
растерянность. На это-то и рассчитывал Мэллори.  Солдат  решил,
что  у  пьяницы-грека  есть  покровители,  иначе  он не стал бы
говорить с ним таким тоном.
     -- Что за судно? -- спросил солдат по-гречески, хотя  и  с
запинкой. -- Куда курс держите?
     Мэллори   снова   наклонил   бутылку   и  шумно  зачмокал.
Оторвавшись от бутылки, уважительно посмотрел на нее.
     -- Что мне в вас,  немцах,  нравится,  --  доверительно  и
громко проговорил он, -- так это то, как вы делаете вино. Бьюсь
об  заклад,  тебе  такое  пить редко доводится, разве не так? А
дрянь, которую изготавливают наверху,  то  бишь,  на  материке,
годна   разве  очаг  растапливать,  столько  в  ней  смолы.  --
Помолчав, Мэллори продолжал: -- Конечно, если  знаешь,  к  кому
обратиться  на  островах,  то  тебе достанут озо. Ну а мы можем
достать не только озо, но и хок да и мозельские вина.
     Автоматчик   брезгливо   поморщился.    Как    большинство
фронтовиков, он презирал квислингов, хотя те и помогали немцам.
Правда, в Греции таких нашлось немного.
     -- Я  вас  спрашиваю, -- холодно проговорил солдат, -- как
называется судно и куда оно направляется?
     -- Каик "Ангиом". Идем в балласте на  Самос,  --  надменно
ответил   Мэллори   и  добавил  многозначительно:  --  Согласно
приказу.
     -- Чьему приказу? -- спросил солдат, на которого слова эти
произвели впечатление.
     -- Герра   коменданта   Вати,   генерала    Гребеля,    --
доверительно  сказал Мэллори. -- Вы ведь знаете, кто такой герр
генерал Гребель? -- Мэллори понял, что попал в точку.  Молва  о
генерале  Гребеле,  командовавшем  воздушно-десантной дивизией,
поборнике  железной  дисциплины,  распространилась  далеко   за
пределы Архипелага.
     При   этих   словах   солдат   побледнел,   но   продолжал
упорствовать:
     -- Документы  есть?  Вздохнув,  Мэллори  оглянулся   через
плечо:
     -- Андреа!
     -- Чего   тебе?  --  высунулся  из  люка  плечистый  грек,
слышавший весь разговор. Как и у Мэллори, в руке  у  него  была
откупоренная   бутылка  вина.  Недовольно  скривившись,  Андреа
сказал: -- Не видишь, я занят. -- Увидев солдата, он  замолчал,
потом сердито спросил: -- Какого хрена надо этому заморышу?
     -- Документы  и  пропуска, которые выдал нам герр генерал.
Они в каюте.
     Андреа, ворча, спустился  вниз.  Заведя  на  берег  конец,
преодолевая  течение,  они  подтянули корму и протянули солдату
бумаги. Предъявленные документы отличались  от  тех,  какие,  в
случае  нужды,  они  предъявят на острове Навароне. Качество их
было отменное. И бумаги, и факсимиле подписи  генерала  Гребеля
были мастерски изготовлены в конторе Дженсена.
     Сложив  бумаги,  солдат  буркнул  что-то  вроде "спасибо".
Совсем мальчишка, не  больше  девятнадцати.  Славное,  открытое
лицо,  очень  худенький.  Не  то  что  громилы  из "Панцер-СС",
подумал с облегчением Мэллори. Такого  пацана  не  хотелось  бы
убивать.  Но  выведать  все,  что  можно,  не мешает. Он кивнул
Стивенсу, чтобы тот передал ему ящик  с  мозельвейном.  Молодец
Дженсен,  ничего  не упустил из виду... Ткнув пальцем в сторону
сторожевой башни, капитан спросил:
     -- Сколько вас там?
     Солдат сразу насторожился.
     -- Зачем вам это надо знать? -- спросил он враждебно.
     -- Ну, что за люди? -- всплеснул руками Мэллори. -- Никому
не верят. Думают, кругом одни враги... -- Капитан умолк,  потом
стал продолжать: -- Неохота, чтоб всякий раз повторялась одна и
та  же  история, -- объяснил он. -- Через пару деньков мы снова
пойдем на Самос. А у нас есть лишний ящик мозельвейна.  Генерал
Гребель  хорошо  снабжает  своих...  своих  помощников...  Вас,
верно, там припекает на  солнце-то.  На,  по  бутылке  на  нос.
Сколько всего надо?
     Упоминание  о  том,  что  греки еще вернутся, имя грозного
генерала, мысль о том,  что  скажут  товарищи,  узнав,  что  он
отказался  от  столь  заманчивого  предложения, перевесили чашу
весов. Забыв о принципиальности и бдительности,  солдат  нехотя
ответил:
     -- Нас всего трое.
     -- Получай свои три бутылки! -- весело воскликнул Мэллори.
-- Следующий  раз хок привезу. -- Запрокинув недопитую бутылку,
он произнес: -- Prosit! -- И, гордый тем, что умеет изъясняться
по-немецки, прибавил: --  Aufwiedersehen!  [Ваше  здоровье!  До
свидания! (нем.)]
     Солдат  что-то  пробормотал.  Постояв  в  нерешительности,
смущенно поглядел на бутылки, круто  повернулся  и  неторопливо
пошел вдоль берега.
     -- Их всего трое, -- задумчиво проговорил новозеландец. --
Это меняет дело...
     -- Поздравляю,  сэр!  -- перебил его Стивенс. В голосе его
звучало восхищение. -- Отличное представление!
     -- Отличное представление! -- передразнил его, высунувшись
из машинного люка, Миллер. -- Я ни хрена не понял, но это  было
потрясно, шеф! Будь моя воля, я б вам "Оскара" присудил!
     -- Благодарю,  но,  думаю, поздравления преждевременны, --
пробормотал Мэллори и с озабоченным  видом  ткнул  указательным
пальцем в сторону.
     Молодой  немец  метрах  в двухстах остановился и свернул в
лес. Оттуда  вышел  еще  один  солдат.  Он  что-то  говорил,  с
сердитым  видом  показывая  в  сторону судна. Минуту спустя оба
исчезли в тени деревьев.
     -- Началось! -- негромко произнес Мэллори и отвернулся. --
Хватит глазеть.  Возвращайтесь  на  свои  места.  Им  покажется
подозрительным,  если мы не обратим внимания на эту перебранку.
Но еще хуже, если будем обсуждать ее у них на виду.
     Миллер с Брауном  спустились  в  машинный  отсек,  Стивенс
прошел  в носовую каюту. Мэллори с Андреа остались на палубе, у
каждого в руке бутылка.
     Дождь перестал, но усилившийся ветер  гнул  вершины  самых
высоких  сосен.  Однако  пока  утес  надежно  защищал  каик. Не
хотелось думать, каково сейчас  в  открытом  море,  но  уходить
придется. Если "шпандау" не помешают.
     -- Как   думаете,   что  случилось,  сэр?  --  донесся  из
полумрака голос Стивенса.
     -- Разве не ясно? -- громко  ответил  Мэллори.  --  Немцев
предупредили.  Каким  образом,  не знаю. Это уже второй случай.
Дальше будет хуже. Ведь до  сих  пор  нет  известий  с  катера,
который  послали  осмотреть  наш  каик.  На  мачте  у него была
антенна, помните?
     -- А с чего это они вдруг всполошились? -- спросил Миллер.
-- Я этого никак не возьму в толк.
     -- Очевидно, пост имеет связь со  штабом.  По  радио.  Или
телефонную. Приказано держать ухо востро.
     -- Может, ихний штаб выслал против нас небольшую армию? --
невесело  пошутил  Миллер.  Подумав, Мэллори решительно помотал
головой.
     -- Ни в коем случае, -- уверенно сказал он. --  Сюда  семь
миль напрямик, а через горы и лесные тропы и все десять. Да еще
в такой темноте. Они не настолько глупы, -- рукой, в которой он
держал  бутылку,  он указал в сторону башни. -- Сегодня для них
будет трудная ночь.
     -- Выходит, по нас в любую минуту могут открыть пулеметный
огонь? -- донесся голос Стивенса, снова звучавший  ненатурально
спокойно.
     -- Не  откроют.  Я в этом уверен, -- вновь покачал головой
Мэллори. -- Даже  если  они  подозревают  нас,  даже  если  они
уверены,  что  мы-то  и есть те самые серые страшные волки, они
будут до глубины души потрясены, узнав от мальчишки, что у  нас
есть  документы  и  пропуска,  подписанные  самим  Гребелем. Им
известно, с генералом шутки плохи, и к стенке может  поставить.
В  общем,  вы  поняли,  о  чем я. Поэтому эти парни свяжутся со
штабом.  Комендант  такого  маленького   острова   не   посмеет
задержать  людей, которые могут оказаться агентами самого герра
генерала. Как он в таком случае  поступит?  Пошлет  шифровку  в
Вати,  что  на  Самосе, и будет кусать ногти в ожидании ответа.
Генерал сообщит, что в глаза нас не видел,  и  спросит,  почему
нас не расстреляли к чертовой матери. -- Взглянув на светящийся
циферблат,  Мэллори добавил: -- У нас в распоряжении по крайней
мере полчаса.
     -- А нам что делать? Доставать бумагу и писать  завещание?
-- покосился на него Миллер. -- Так не пойдет, шеф. Надо что-то
предпринять.
     -- Не  беспокойтесь,  капрал,  --  улыбнулся  Мэллори.  --
Что-нибудь предпримем. Затеем пикничок на палубе.

     В вечерней тишине затихли последние слова  "Лили  Марлен",
которую горланили пятеро. Это был изуродованный при переводе на
новогреческий  вариант,  уже  третья  их  песня.  Орали  во всю
глотку, чтобы обрывки песен услышали часовые на  башне,  откуда

вполне убедительно. Только слепой и глухой не поймет этого.
     Мэллори  мысленно  улыбнулся,   представив   себе   полную
растерянность  немцев,  сидящих  на  башне.  Так  не ведут себя
вражеские лазутчики. Особенно те, кто  знает,  что  их  вот-вот
накроют.
     Поднеся ко рту бутылку, Мэллори делал вид, что пьет, потом
поставил  ее  на  палубу и медленным взглядом обвел сидевших на
корточках Миллера, Брауна, Стивенса. Андреа  с  ними  не  было.
Мэллори  знал,  что  Андреа  сидит, согнувшись в три погибели в
рулевой рубке с мешком из прорезиненной ткани за плечами, в нем
гранаты и револьвер.
     -- Начали, -- решительно произнес Мэллори. -- Теперь  и  у
тебя  есть  возможность  отличиться.  Надо вжиться в роль. -- С
этими словами он, набычась, ткнул Миллера в грудь и заорал.
     Миллер ткнул того в ответ. С минуту оба  сидели,  отчаянно
жестикулируя  и  осыпая друг друга бранью, подумал бы всякий со
стороны.  В  следующее  мгновение  Миллер  поднялся  на   ноги,
покачиваясь,   как   пьяный,   и  занес  над  капитаном  кулак.
Новозеландец вскочил, и оба принялись инсценировать  потасовку.
Янки нанес боковой удар, Мэллори грохнулся о рулевую рубку.
     -- Пора,  Андреа, -- не оглядываясь, произнес он негромко.
-- Осталось  пять  секунд,  удачи  тебе.  --  Вскочив,  капитан
схватил  бутылку  и  с  размаху  опустил  ее, целясь в Миллера.
Капрал увернулся и что есть силы пнул новозеландца. Тот завопил
от боли, ударившись голенями  о  планширь,  постоял  мгновение,
отчаянно  размахивая  руками,  словно  хватаясь  за  воздух,  и
бултыхнулся в реку. С полминуты продолжалась  суматоха,  слышен
был  шум и гам. За это время Андреа надо было доплыть под водой
до излучины реки. Мэллори бил ногами по воде, пытаясь забраться
на борт. Схватив отпорный крюк, Миллер норовил огреть  капитана
по  голове, его товарищи, вцепившись в капрала, повалили его на
палубу и помогли Мэллори выбраться из воды. А уже  в  следующее
мгновение, как ведется исстари, оба недавних противника сидели,
обнявшись,  на  крышке люка и распивали только что откупоренную
бутылку.
     -- Превосходно, --  с  одобрением  отозвался  Мэллори.  --
Капрал Миллер заработал своего "Оскара".
     Американец  промолчал,  угрюмо разглядывая бутылку в своей
руке.
     -- Не по душе мне это, шеф, -- проговорил он,  наконец,  с
несчастным видом. -- Надо было отпустить меня с Андреа. Он один
против  трех.  А  фрицы  на  чеку.  -- Укоризненно посмотрев на
Мэллори, янки добавил: -- Вы  ж  сами  говорили,  что  операция
чертовски важная!
     -- Так   оно   и  есть,  --  согласился  новозеландец.  --
Потому-то я и не послал с ним ни вас, никого другого. Мы бы ему
только помешали.  Ты  еще  не  знаешь  Андреа,  Дасти.  --  Эта
неожиданная   дружеская   фамильярность   капитана   обрадовала
американца. -- Никто из вас его не знает. А я знаю. --  Показав
на  четкие  очертания  сторожевой башни на фоне вечернего неба,
Мэллори продолжал: -- На первый взгляд это веселый, добродушный
толстяк.--  Помолчав,  капитан  заговорил  вновь.  --  Он   уже
карабкается  по  склону,  словно кошка. Самая крупная и опасная
кошка из всех, каких  вам  доводилось  видеть.  Если  немцы  не
окажут  сопротивления,  он  их  не  тронет. Он никого не станет
убивать напрасно. И все равно у меня такое  чувство,  словно  я
приговорил  этих  троих  несчастных  к  электрическому  стулу и
сейчас включу рубильник.
     -- И давно вы его  знаете,  шеф?  --  спросил  потрясенный
Миллер.
     -- Давно.  Андреа  служил в регулярной армии, участвовал в
албанской войне. Совершал вылазки со своим отрядом, наводя ужас
на итальянских солдат из дивизии "Тосканские волки".  Я  слышал
много  рассказов  о  его  подвигах -- не от самого Андреа. Хотя
рассказы эти невероятны, они правдивы. Мы с  ним  познакомились
позднее,  когда  пытались  удержать Сервийский перевал. Тогда я
был  всего-навсего  связным   офицером   при   штабе   бригады,
скомплектованной   из  новозеландцев  и  австралийцев.  Что  же
касается Андреа... -- Для пущего эффекта Мэллори сделал  паузу.
-- Андреа   был   подполковником  девятнадцатой  моторизованной
дивизии греческой армии.
     -- Кем? -- удивленно спросил Дасти Миллер. Стивенс и Браун
недоверчиво посмотрели на капитана.
     -- Подполковником. Обошел меня по служебной  лестнице.  --
Испытующе  посмотрев на товарищей, Мэллори улыбнулся. -- Теперь
Андреа предстает в ином свете, не так ли?
     Подчиненные его  молча  кивнули.  Вот-то  на!  Добродушный
простак  Андреа,  оказывается,  важный чин. Теперь многое стало
понятным в  Андреа  --  и  его  спокойствие,  его  твердость  и
решительность  в  поступках  и  прежде  всего  полнейшее к нему
доверие  со  стороны   Мэллори,   когда   приходилось   с   ним
советоваться.  Миллер  вспомнил, что капитан ни разу не отдавал
греку  приказаний,  а  ведь,  когда  нужно  применить   власть,
новозеландец делал это.
     -- После  сражения  на  перевале  вся жизнь у Андреа пошла
наперекосяк.  Андреа  узнал,   что   Триккалу,   провинциальный
городок,  где  жили  его  жена  и  трое  дочерей,  "юнкерсы"  и
"хейнкели" сровняли с землей. Он приехал домой, но  выяснилось,
что  бомба  замедленного  действия угодила в садик перед самыми
окнами, на оставив от дома камня на камне.
     Закурив сигарету, сквозь клубы табачного дыма взглянул  на
очертания башни. Помолчав, заговорил вновь.
     -- Единственно,  кого  он встретил, это свояка Грегориоса.
От  Грегориоса  он  узнал  о  зверствах  болгар  во  Фракии   и
Македонии.  Там  жили  его  родители.  Они  оба  переоделись  в
немецкую  форму  --  догадываетесь,  как  он  ее  раздобыл,  --
захватили  немецкий грузовик и поехали в Протосами. -- Сигарета
в руке Мэллори внезапно сломалась, и он щелчком выбросил ее  за
борт.  Жест  этот  удивил  Миллера: суровому новозеландцу чуждо
было проявление чувств. Но в следующую минуту Мэлдори  спокойно
продолжал:  --  Они  приехали  к  концу дня печально знаменитой
протосамской резни. Грегориос рассказывал мне, как переодетый в
немецкую форму Андреа с улыбкой наблюдал, как девять или десять
болгарских солдат сталкивали греков в реку, связав их  попарно.
Первыми сбросили его отца и мачеху. Оба были уже мертвы.
     -- Господи   Боже!  --  воскликнул  Миллер,  утратив  свое
обычное спокойствие. -- Такого не может быть!
     -- Ты ничего еще не знаешь, --  оборвал  его  Мэллори.  --
Сотни  греков в Македонии погибли таким образом. Большей частью
их топили живьем. Тот, кто  не  представляет  себе,  как  греки
ненавидят  болгар,  не  ведает, что такое ненависть... Распив с
солдатами пару бутылок вина, Андреа узнал, что именно они  днем
убили  его  родителей;  те  вздумали  оказать  сопротивление. С
наступлением сумерек он пробрался в железный ангар, где солдаты
разместились на ночлег. Кроме ножа, у Андреа  ничего  не  было.
Оставленному  у  дверей  часовому  он  свернул  шею.  Проникнув
внутрь, запер дверь и разбил керосиновую  лампу.  Грегориос  не
знает,  что  там  произошло,  но  спустя несколько минут Андреа
вышел из сарая в крови с головы до  ног.  Никто  и  пикнуть  не
успел.
     Мэллори  снова  замолчал. Слушатели не проронили ни слова.
Ежась словно от холода, плотнее запахнулся  в  потертую  куртку
Стивенс.  Закурив  еще  одну сигарету, капитан кивнул в сторону
сторожевой башни.
     -- Теперь понятно, почему мы бы ему только мешали?
     -- Пожалуй, что так, -- согласился янки. --  Неужто  такое
бывает? Не мог же он всех порешить, шеф!
     -- Всех,  -- оборвал его Мэллори. -- Потом сколотил отряд.
Тот превратил в сущий ад жизнь болгарским гарнизонам во Фракии.
Одно время в  Родопских  горах  его  отряд  преследовала  целая
дивизия.  В  конце концов его предали. Андреа, Грегориоса и еще
четверых отправили в  Ставрос,  чтобы  оттуда  доставить  их  в
Салоники  и  предать  суду. Ночью они разоружили охрану и взяли
курс на Турцию. Турки решили их  интернировать,  но  не  тут-то
было!  В  конце  концов  Андрея  добрался  до  Палестины  и там
попытался вступить в греческий десантно-диверсионный  батальон,
формировавшийся   из  ветеранов  албанской  войны.  --  Мэллори
невесело  усмехнулся.  --   Его   арестовали   как   дезертира.
Впоследствии  Андреа  освободили,  однако  во  вновь  созданную
греческую армию не взяли. Но  в  конторе  Дженсена  знали,  что
Андреа сущая для них находка... И нас вместе отправили на Крит.
     Минут пять, а то и все десять стояла тишина, не нарушаемая
никем.  Лишь  изредка друзья для виду прикладывались к бутылке.
Правда, силуэты их  были  едва  различимы  издали.  Каик  стало
покачивать. С обеих сторон ввысь к уже усыпанному звездами небу
устремились  темные,  похожие на кипарисы, сосны. В вершинах их
тоскливо завывал ветер, вселяя в сердца зловещие  предчувствия.
В  такую ночь в душе человека просыпаются вековые страхи, и ему
мнится, что он стоит на краю могилы.
     Из оцепенения их вывел веселый возглас Андреа,  донесшийся
с  берега.  Все  вскочили на ноги. Не дожидаясь, когда подтянут
корму,  Андреа  кинулся  в  воду  и,  сделав  несколько  мощных
гребков,  легко  поднялся  на борт судна. Встряхнувшись, словно
большой лохматый пес, он протянул руку к бутылке.
     -- Вопросы, думаю, излишни? -- улыбнулся Мэллори.
     -- Совершенно  верно.  Проблем  никаких   не   было.   Эти
мальчишки  меня  даже  не  заметили. -- Сделав еще один глоток,
Андреа широко улыбнулся. -- Я и пальцем их  не  тронул.  Может,
пару  подзатыльников  дал.  Они  смотрели  с  парапета  вниз, я
отобрал у них винтовки и запер в  подвале.  Потом  чуть  погнул
стволы пулеметов.

     "Вот и конец, -- устало подумал Мэллори. -- Конец всему --
устремлениям, надеждам, страхам, любви и веселью для каждого из
нас. Вот  чем  все  завершилось.  Это конец для нас, для тысячи
ребят  на  острове  Керос".  Он  вытер  губы:  с  гребней  волн
срывались соленые брызги. Прикрыв ладонью налитые кровью глаза,
тщетно  вглядывался  в  ночную  тьму. На смену усталости пришло
отчаяние. Пропало все. Все, кроме пушек крепости  Наварено.  Их
не  уничтожить,  будь  они прокляты! Господи, столько усилий, и
все понапрасну! Под ударами волн  и  порывами  ветра  суденышко
разваливалось на части. Кормовая палуба то и дело погружалась в
кипящий  котел, а нос то взлетал ввысь настолько, что обнажался
участок киля, то с силой падал в ложбины между крутыми  валами,
так что ветхий каик трещал по всем швам.
     Дела  были  плохи  уже тогда, когда с наступлением темноты
каик вышел из своего укрытия и  лег  на  норд,  держа  курс  на
остров  Навароне. Волнение шло от зюйд--оста, со стороны правой
раковины, и управлять каиком было нелегко: нос рыскал  градусов
на  пятьдесят. Но тогда обшивка была цела, судно шло с попутной
волной, ветер устойчиво дул с зюйд-тень-оста. Теперь все  стало
иначе.  От  форштевня  отошло  с полдюжины досок, через сальник
гребного вала внутрь корпуса поступала вода, которую экипаж  не
успевал  откачивать  с  помощью  допотопной ручной помпы. Волны
стали крупнее, обрушивались с кормы уже с другого борта,  ветер
завывал  с  удвоенной  силой,  то  и  дело  меняя направление с
зюйд-вестового на зюйд-остовое. Дуя в эту минуту  с  зюйда,  он
нес неуправляемое суденышко на невидимые в кромешной тьме скалы
острова Навароне.
     Мэллори  выпрямился,  растирая  онемевшие мышцы на шее: он
уже два с лишним часа то наклонялся, то  выпрямлялся,  принимая
ведра  от Дасти Миллера, который вычерпывал воду из трюма. Янки
доставалось: у него работа была тяжелее, к тому же  он  страдал
морской  болезнью.  На  него жутко было смотреть, но немыслимым
усилием воли он заставлял себя продолжать свой каторжный труд.
     -- Ну и характер у этого янки1  --  восхищенно  проговорил
Мэллори, тотчас же осознав неточность этого определения.
     Тяжело  дыша,  капитан  оглянулся назад. Разумеется, Кейси
Браун сидел, согнувшись в  три  погибели,  в  тесном  дизельном
отсеке, наполненном ядовитыми газами, которые пробивались через
прохудившиеся  прокладки. Несмотря на головную боль -- в отсеке
не было вентиляции, -- Кейси Браун ни  разу  не  вышел  оттуда,
продолжая   обслуживать  выдерживавший  такую  нагрузку  ветхий
дизель со старательностью влюбленного в механизмы  мастерового.
Стоило  дизелю чихнуть, остановиться на мгновение, и судну, а с
ним и его экипажу был бы конец.  Каик  развернуло  бы  лагом  к
волне и опрокинуло.
     Опершись    о    стойку    изувеченной    рулевой   рубки,
безостановочно, не поднимая  головы,  Андреа  откачивал  помпой
воду.  Он  не  замечал ни свирепой качки, ни ветра, ни холодных
брызг, промочивших насквозь рубаху, прилипшую к могучим  плечам
и   согнутой  спине.  С  постоянством  метронома  руки  его  то
поднимались, то опускались вновь. В этой позе  он  стоял  почти
три  часа и, кажется, готов был работать так вечно. Грек сменил
Мэллори, который за  двадцать  минут  выбился  из  сил,  дивясь
беспредельной выносливости Андреа.
     Поразил  его  и  Стивенс. Четыре долгих часа Энди изо всех
сил старался удержать  норовивший  вырваться  из  рук  штурвал.
Мастерство  юноши, сумевшего справиться с неуклюжим суденышком,
восхитило  Мэллори.  Он   внимательно   смотрел   на   молодого
лейтенанта,  но брызги хлестали по глазам, наполняя их слезами.
Единственное, что он  мог  заметить,  это  плотно  сжатый  рот,
запавшие глаза и окровавленную маску вместо лица. Огромный вал,
вдавивший  внутрь  обшивку  рулевой рубки, разбил в ней стекла.
Особенно глубокой была рана над правым виском;  из  нее  капала
кровь,  смешивавшаяся  с  водой,  которая  плескалась на палубе
рубки.
     Мэллори  отвернулся,   расстроенный   этим   зрелищем,   и
наклонился,  чтобы  взять  очередное ведро. Вот это экипаж, вот
это молодцы! Нет слов, чтобы воздать им должное.
     Господи, какая несправедливость!  Почему  они  должны  так
бесцельно,  так  бесславно погибнуть? Но разве нельзя погибнуть
за святое  дело,  за  идеалы?  Чего  хотели  достичь  мученики,
поднимаясь  на  костер?  Если  ты  прожил жизнь достойно, разве
важно, как ты умрешь? Но тут пришли  на  ум  слова  Дженсена  о
пешках    в    шахматных   партиях,   разыгрываемых   верховным
командованием. Вот они и оказались  в  роли  тех  самых  пешек,
теперь  их черед сыграть в новый ящик. И никому до них никакого
нет дела. Таких, как они, в запасе у стратегов тысячи.
     И лишь сейчас Мэллори подумал о  себе.  Не  с  обидой  или
жалостью   к  себе.  Подумал  о  том,  что  ответственность  за
создавшееся положение лежит на нем и ни на ком другом.  Это  он
заманил  ребят  сюда. В душе сознавая, что у него не было иного
выхода, что, останься они в устье реки, их бы стерли в  порошок
еще  до  восхода  солнца,  капитан  все  же  бранил  себя. Лишь
Шеклтон, Эрнест Шеклтон мог бы их сейчас спасти. Но не он, Кейт
Мэллори. Оставалось одно -- ждать конца. Но ведь  он  командир.
Он  должен  найти  какой-то  выход,  что-то  предпринять...  Но
предпринять что-либо невозможно. Никто на всем белом  свете  не
мог  бы  им  помочь. Чувство вины, полной беспомощности росло в
нем с каждым новым ударом волн.
     Выронив из рук ведро, капитан  уцепился  за  мачту:  через
палубу  прокатился  едва  не  смывший  его за борт вал, который
оставил светящийся пенный след. Не обращая  внимания  на  воду,
поднявшуюся  чуть  ли  не  до колен, новозеландец вглядывался в
темноту. Если бы не темнота! Старая посудина качалась  с  борта
на  борт и с носа на корму, то поднимаясь, то устремляясь вниз.
Но все это происходило словно и не с ними. Что-либо  разглядеть
было   невозможно:   ни  в  какую  сторону  уходят,  ни  откуда
появляются   волны.   Невидимое   море   представляло   двойную
опасность.
     Мэллори  наклонился  над  трюмом.  Янки наглотался соленой
воды, и его рвало кровью. Но новозеландцу было не до него:  все
мысли   его  были  заняты  иным.  Он  силился  понять,  что  же
произошло. А понять это было чрезвычайно важно. Еще  один  вал,
на  сей раз еще крупней, перехлестнул через борт, и тут Мэлдори
осенило: ветер! Ветер стихал  с  каждой  секундой.  Держась  за
мачту,   чтобы  устоять  под  напором  водяной  стены,  Мэллори
вспомнил, как, стоя у подножия утеса, он не  раз  оказывался  в
зоне  безветрия.  Вот  в  чем  дело. Они в полосе прибоя! Судно
несет на скалы! Скалы острова  Навароне!  Забыв  о  собственной
безопасности, офицер бросился на корму.
     -- Полный   назад!   --  закричал  он,  наклонясь  к  люку
дизельного  отсека,  в  котором   белело   встревоженное   лицо
механика.  --  Бога ради, старик, давай полный назад! Нас несет
на скалы!
     В два прыжка Мэллори добрался до рулевой  рубки,  шаря  по
стенке в поисках ракетницы.
     -- Скалы, Стивене! Нас вот-вот выбросит на скалы! Андреа и
Миллер все еще в трюме?
     Лейтенант  едва  заметно  кивнул,  неотрывно глядя вперед.
Мэллори  проследил  за  его  взглядом  и  увидел  вдали   белую
светящуюся  полосу.  Это  ударялись  о  невидимый  берег  волны
наката. Суетясь, капитан вскинул ракетницу.
     Решив,  что  сигнальная  ракета  улетела  в   сторону,   в
бессильной ярости он сжал кулаки. Но ракета, отскочив от утеса,
скатилась на уступ метрах в трех от уровня моря и, дымя, горела
неровным светом в потоках дождя и брызг.
     При  неярком  свете  ракеты,  выхватившей  из тьмы участок
радиусом метров в пять, Мэллори все же смог  разглядеть  мокрые
черные  скалы  всего в полустах метрах. А метрах в двадцати или
пятнадцати шла гряда острых и обломанных рифов.
     -- Сумеешь  пробиться?  --  закричал   он,   обращаясь   к
Стивенсу.
     -- Бог  его знает! Попробую! -- крикнул в ответ лейтенант,
добавив что-то насчет плохой управляемости судна на малом ходу,
но Мэллори был уже  на  полпути  к  носовому  трюму.  Мозг  его
работал   отчетливо.  Схватив  крючья,  молоток  и  веревку  со
стальным сердечником, спустя секунду капитан вновь появился  на
палубе.  Справа  по носу возник риф высотой с рулевую рубку. От
удара, продавившего планширь,  Мэллори  упал  на  колени.  Каик
накренился на левый борт, и рифы остались позади. Стивенс круто
переложил  руль,  крича  истошным голосом Брауну, чтобы тот дал
полный ход назад.
     Мэллори облегченно вздохнул. Он продел голову и левую руку
в бухту  троса  и  засунул  за  пояс  крючья  и  молоток.  Утес
приближался  с  угрожающей  быстротой.  Вместо  кранцев  Андреа
подвесил к борту старые автомобильные покрышки.
     -- За выступ хочешь  зацепиться?  --  спросил  он,  широко
улыбаясь, и положил на плечо Мэллори надежную руку.
     Новозеландец, кивнув, согнул, пружиня, ноги в коленях.
     -- Прыгай  и выпрями ноги! -- прогудел грек. В этот момент
волной  каик  подбросило   и   наклонило   в   сторону   утеса.
Оттолкнувшись  от палубы, Мэллори взмыл птицей ввысь и уцепился
пальцами за  край  уступа.  Несколько  мгновений  он  висел  на
вытянутых  руках.  Слышал,  как  треснула,  сломавшись пополам,
мачта. Невидимая сила подбросила Мэллори  вверх,  и  он  повис,
зацепившись   пряжкой   ремня   за   край   утеса.  Стоило  ему
пошевельнуться, и он бы сорвался вниз. Но не зря Кейта  Мэллори
звали   величайшим   альпинистом  своего  времени.  На  гладкой
поверхности утеса он нащупал трещину шириной не больше  спички.
С  величайшими предосторожностями достал из-за пояса два крюка,
молоток и вбил сперва один, затем другой крюк. Спустя  четверть
минуты Мэллори стоял на скользком карнизе.
     На  высоте  около  метра  новозеландец забил в поверхность
утеса еще один крюк, завязал на нем выбленочный узел, поднял на
уступ бухту троса и лишь  после  этого  оглянулся  и  посмотрел
вниз.
     Каждые  семь-восемь  секунд  очередная  волна подхватывала
каик и швыряла его об утес. Кранцы не помогут. Скоро  от  судна
останутся  одни  щепки. Возле разбитой рулевой рубки стояли три
человека. Брауна  не  было,  но  движок  работал,  гул  его  то
усиливался, то ослабевал, потом снова усиливался через неравные
промежутки  времени.  Находясь у себя в дизельном отсеке, Кейси
включал то передний ход, то задний, стараясь,  по  возможности,
удержать  каик на одном месте. Браун понимал, что жизнь их всех
в руках Мэллори и в его собственных.
     -- Идиот! -- выругался Мэллори. -- Идиот несчастный!
     Каик отбросило, затем ударило об утес, да так, что рулевую
рубку  сплющило.  Потеряв  опору,  Стивенс   пролетел,   словно
пущенный  катапультой  снаряд, и ударился о скалу. Он зацепился
за нее пальцами, но, не в  силах  удержаться,  рухнул  в  море.
Юноша  должен  был  утонуть  или погибнуть, расплющенный бортом
судна, но в следующее мгновение чья-то могучая рука  подхватила
его и вытащила на палубу, словно мокрого щенка.
     -- Живей!  -- кричал Мэллори. -- Через минуту судно пойдет
ко дну. Хватайтесь за трос!
     Андреа и Миллер что-то сказали друг другу. Подняв Стивенса
на ноги, Андреа сунул ему в руки конец троса и подтолкнул юношу
снизу. Мэллори протянул лейтенанту руку, и секунду  спустя  тот
сидел, прижавшись спиной к скале.
     -- Теперь  твой  черед,  Миллер!  --  крикнул  капитан. --
Скорей, старина!..
     Вместо того чтобы  схватиться  за  трос,  янки  кинулся  в
каюту.
     -- Минуту, шеф! -- усмехнулся он. -- Зубную щетку забыл.
     Несколько  секунд  спустя  капрал  появился, но без зубной
щетки. Зато в руках у него  был  большой  ящик  с  взрывчаткой.
Прежде  чем  Мэллори  успел  сообразить,  что  произошло,  ящик
оказался в воздухе. Наклонясь, Мэллори схватил груз, но потерял
равновесие  и  едва  не  упал.  Стивенс,  который  одной  рукой
держался  за крюк, поймал новозеландца за пояс. Юноша дрожал от
холода и волнения, но, очутясь, как и Мэллори, в своей  стихии,
снова обрел себя.
     Подхватив  рацию,  упакованную  в водонепроницаемую ткань,
Мэллори наклонился.
     -- Оставьте это барахло к чертовой матери!  --  кричал  он
словно взбесясь. -- Сами выбирайтесь, живо!
     На  уступе  рядом  с  Мэллори появились два мотка веревки,
рюкзак с продовольствием и  одеждой.  Стивенс  пытался  сложить
груз поаккуратнее.
     -- Слышите?  --  грохотал  капитан.  --  Живо поднимайтесь
сюда! Я вам приказываю. Судно тонет, болваны безмозглые!
     Каик действительно тонул. Он сильно  осел,  центр  тяжести
опустился,  и  палуба  его  стала  устойчивее. Миллер приставил
ладонь к уху. При свете догорающей  ракеты  лицо  его  казалось
зеленовато-бледным.
     -- Ничего  не  слышу,  шеф.  Да и вовсе не тонет оно. -- С
этими словами американец вновь исчез в носовой каюте.
     Спустя полминуты на карнизе  оказался  и  остальной  груз.
Корма  каика  погрузилась,  вода устремилась в дизельный отсек.
Кейси Браун полез по веревке,  следом  за  ним  Миллер.  Андреа
вцепился  в  веревку  последним.  Ноги его болтались в воздухе.
Судно исчезло в волнах.
     Ширина карниза не превышала  девяноста  сантиметров.  Хуже
того,  в том месте, где Стивенс сложил их поклажу, уступ, и без
того предательски скользкий, имел наклон. Прижавшись  спиной  к
скале, чтобы не повторять равновесие, Андреа и Миллер вынуждены
были  упираться  каблуками в карниз. Но не прошло и двух минут,
как Мэллори вбил в полуметре  от  карниза  на  расстоянии  трех
метров друг от друга два крюка н связал их веревкой, за которую
можно было теперь держаться.
     Тяжело  опустившись  наземь,  Миллер  достал из нагрудного
кармана пачку сигарет  и  протянул  товарищам,  не  замечая  ни
дождя,  льющего  как из ведра, ни брызг волн, взлетающих ввысь.
Он продрог, колени были в синяках, острый край карниза врезался
в икры, туго натянутая веревка давила на грудь, лицо землистого
цвета от усталости и морской болезни,  но  Миллер  с  искренней
радостью произнес: -- Господи! До чего же хорошо!

     Глава пятая. В ПОНЕДЕЛЬНИК НОЧЬЮ. 01.00--02.00

     Полтора  часа  спустя, втиснувшись в расщелину, которую он
обнаружил в отвесной стене утеса, Мэллори вбил крюк и, встав на
него, попытался дать своему измученному телу  передышку.  Всего
на  две  минуты,  пока  поднимается Андреа. Сквозь свирепый вой
ветра, норовившего  столкнуть  его  вниз,  новозеландец  слышал
скрежет  окованных  железом  башмаков:  Андреа  тщетно  пытался
преодолеть карниз, на который он и сам-то забрался  с  огромным
трудом, ободрав руки в кровь. Натруженные мышцы болели. Мэллори
тяжело,  надсадно дышал. Забыв о собственных страданиях, о том,
что следует собраться с силами, он прислушался. Опять,  на  сей
раз  громче,  царапнул  о  камень  металл.  Звук  этот  не  мог
заглушить  даже  пронзительный  вой  ветра.  Надо  предупредить
Андреа:  пусть  будет  предельно осторожен. До вершины каких-то
шесть метров.
     Самому ему, криво усмехнулся  Мэллори,  никто  не  скажет,
чтобы  он  не  шумел:  на  исцарапанных  в кровь, избитых ногах
остались лишь рваные носки. Ботинки  только  мешали,  и  он  их
сбросил вниз.
     В  такой  темноте,  под  дождем  с ветром восхождение было
сплошным кошмаром. Страдания, которые они испытывали, в  то  же
время  как-то притупляли чувство страха при подъеме по отвесной
скале.  Пришлось  подниматься,  цепляясь  за  неровности  утеса
кончиками  пальцев  рук и ног, забить сотни крючьев, всякий раз
привязывая  к  ним  страховочную  веревку,   дюйм   за   дюймом
поднимаясь   вверх  в  неизвестность.  Такого  восхождения  ему
никогда еще не приходилось совершать, он  даже  не  подозревал,
что  способен  на  такое.  Ни  мысль  о  том,  что он, пожалуй,
единственный  человек  во  всей  Южной  Европе,  который  сумел
покорить  эту  скалу, ни сознание того, что для ребят на Керосе
истекает их срок, -- ничто  теперь  не  заботило  новозеландца.
Последние   двадцать   минут   восхождения   истощили  все  его
физические и душевные силы. Мэллори действовал, как  заведенный
механизм.
     Без  усилия  перехватывая  веревку  своими мощными руками,
Андреа повис над гладким козырьком выступа. Ноги его  болтались
в воздухе без всякой опоры. Увешанный тяжелыми мотками веревок,
с крючьями, торчащими во все стороны из-за пояса, он походил на
опереточного  корсиканского  бандита.  Легко подтянувшись, грек
оказался рядом с Мэллори. Втиснувшись в расщелину, вытер мокрый
лоб и широко улыбнулся.
     Мэллори улыбнулся ему в ответ. На месте Андрей должен  был
находиться  Стивенс,  но  тот еще не успел оправиться от шока и
потерял много крови. Чтобы замыкать цепочку, сматывать  веревки
и   вынимать   крючья   с   целью   замести  все  следы,  нужен
первоклассный  альпинист,  внушил   лейтенанту   Мэллори.   Тот
неохотно  согласился,  но  по  лицу  его  было видно, что юноша
уязвлен. Мэллори был рад,  что  не  поддался  чувству  жалости:
несомненно, Стивенс первоклассный альпинист, но здесь нужен был
не  альпинист,  а  человек-лестница. Не раз во время подъема он
вставал то на спину Андреа, то на плечи, то на поднятые ладони,
а однажды с десяток секунд  --  на  ногах  его  были  окованные
железом  башмаки  --  встал  на голову грека. Но тот ни разу не
возмутился и не пошатнулся. Андреа был несгибаем и прочен,  как
скала, на которой он стоял. Андреа с самого вечера трудился как
вол, выполняя столько работы, какая не под силу и двоим. Однако
незаметно, чтобы грек особенно устал.
     Капитан  кивнул  в  сторону расщелины, потом вверх, где на
фоне   неба,   освещенного   тусклыми    звездами,    виднелись
прямоугольные  очертания  устья  расщелины.  Наклонясь,  шепнул
Андреа в самое ухо:
     -- Каких-то шесть метров осталось. Сущий пустяк. --  Голос
его  звучал  хрипло,  прерывисто.  -- Похоже, расщелина выходит
прямо на вершину. Посмотрев на гребень, Андреа молча кивнул.
     -- Снял бы ты ботинки, -- посоветовал  Мэллори.  --  Да  и
крючья придется вставлять руками.
     -- В  такую-то  ночь?  При таком ветре, дожде, в кромешной
тьме, на отвесном утесе? -- бесстрастным,  без  тени  удивления
голосом  произнес  грек.  Оба  так  долго  служили  вместе, что
научились понимать друг друга с полуслова.
     Мэллори  кивнул.  Подождал,  пока  товарищ  вставит  крюк,
пропустит  через отверстие и закрепит веревку. Другой ее конец,
длиной сто двадцать  метров,  спускался  вниз,  где  на  уступе
расположились остальные члены диверсионной группы.
     Сняв  ботинки  и  отцепив  крючья,  Андреа  привязал  их к
веревке,  отстегнул  обоюдоострый  метательный  нож  в  кожаном
футляре, укрепленном на плече, и, взглянув на Мэллори, кивнул в
ответ.
     Первые  три  метра все шло как по маслу. Упираясь спиной и
ладонями в скалу и ногами в одних носках в противоположный край
расщелины, Мэллори поднимался до тех  пор,  пока  расщелина  не
расширилась.  Сначала, растерявшись, новозеландец уперся ногами
в противоположный ее  край  и  вставил  крюк  как  можно  выше.
Схватившись   за  него  обеими  руками,  нащупал  пальцами  ног
неровность и встал. Спустя две минуты пальцы его зацепились  за
осыпающийся край утеса.
     Привычными движениями пальцев Мэллори удалил с поверхности
скалы  почву,  траву,  мелкие  камешки  и  наконец  добрался до
коренной породы. Упершись коленом, осторожно приподнял голову и
застыл как вкопанный, весь превратясь в  зрение  и  слух.  Лишь
сейчас  он  осознал свою беспомощность и пожалел, что не взял у
Миллера пистолет с глушителем.
     В темноте  на  фоне  панорамы  гор  смутно  вырисовывались
плавные  и  резкие  очертания  холмов  и  ложбин.  Зрелище это,
поначалу  нечеткое  и  непонятное,   стало   вдруг   мучительно
знакомым.  И тут Мэллори понял, в чем дело. Именно так описывал
мосье Влакос эту картину: узкая  голая  полоска  земли,  идущая
параллельно   утесу,   позади  нее  --  нагромождение  огромных
валунов, за ними крутые холмы с щебенистой осыпью  у  подножия.
Наконец-то  им  повезло,  и  еще  как!  Не  располагая никакими
средствами судовождения, вышли точно на остров,  причем  в  том
самом  месте,  где  неприятель  не  выставил постов. Ведь немцы
считали,  что  подняться  на  эти  отвесные  скалы  невозможно!
Мэллори  захлестнуло  чувство  облегчения и радости. Опершись о
поверхность скалы,  новозеландец  вылез  наполовину  и  тут  же
обмер.
     Один  из  валунов  зашевелился.  До  пятна  было не больше
восьми  метров.  Отделившись  от  земли,   пятно   это   начало
приближаться к краю утеса. Знакомая фигура -- высокие штиблеты,
шинель под непромокаемой накидкой, высокий шлем. Черт бы набрал
Влакоса! И Дженсена! И этих всезнаек из разведки, развалившихся
в  своих  креслах.  Дают  ложную информацию и посылают людей на
верную смерть! Да и сам хорош, ведь  знал  же,  что  надо  быть
начеку.
     Первые    две-три    секунды    Мэллори    лежал    словно
парализованный. Держа карабин наизготовку,  солдат  уже  сделал
несколько  шагов. Он наклонил голову, вслушиваясь в вой ветра и
шум прибоя, и  силился  понять,  какой  же  звук  заставил  его
насторожиться. Оцепенение прошло, мозг Мэллори заработал вновь.
Выбраться   наверх   равносильно  самоубийству.  Десять  против
одного, что часовой услышит, как он карабкается, и застрелит  в
упор,  ведь  у  него  нет  ни  оружия, ни сил, чтобы вступить в
схватку с вооруженным противником. Придется спуститься вниз. Но
ведь ночью боковое зрение острее, чем  прямое.  Стоит  часовому
повернуть  голову,  и  тогда  конец:  у  края утеса немец сразу
заметит силуэт.
     Затаив дыхание,  Мэллори  осторожно  сполз  вниз.  Часовой
продолжал   идти,   направляясь   к  точке  метрах  в  пяти  от
новозеландца. Капитан убрал голову, зацепясь кончиками  пальцев
за край скалы.
     -- В чем дело? -- спросил Андреа в самое ухо Мэллори.
     -- Часовой,--  прошептал тот в ответ. -- Заподозрил что-то
неладное.
     Неожиданно отпрянув,  Мэллори  прижался  к  скале,  Андреа
последовал  его  примеру.  Сноп  света, резавший глаза, освещал
край  утеса,  приближаясь  с  каждой  секундой.  Судя  по  углу
наклона,  немец  держался  в полуметре с небольшим от обрыва. В
такую ветреную ночь идти по осыпающемуся  краю  рискованно.  А,
вероятнее  всего, он опасался, как бы не появились из мрака две
руки и не сбросили его со стодвадцатиметровой высоты на камни и
рифы.
     Светящийся сноп приближался с каждой  секундой.  Даже  под
таким  углом  часовой непременно заметит их. Неожиданно Мэллори
понял: немец не просто осторожен,  он  знает,  что  кто-то  тут
прячется.  Он не прекратит поиски, пока не найдет пришельцев. И
помешать ему они бессильны... Андреа  вновь  наклонился  к  уху
капитана.
     -- Камень,   --  прошептал  он.  --  Брось  в  сторону  от
часового.
     Мэллори  стал   лихорадочно   шарить   правой   рукой   по
поверхности  скалы. Почва, корни травы, песчинки... Ни камешка,
хотя бы с гальку величиной. Андреа  сунул  ему  в  руку  что-то
гладкое  и холодное. Болван, как он сам не мог догадаться, ведь
у него за поясом осталась пара крючьев.
     Размахнувшись, капитан  швырнул  крюк  в  темноту.  Прошла
секунда,  вторая.  Он  решил, что промахнулся. Еще мгновение, и
фонарь осветит плечи Андреа,  но  тут  послышался  звон  крюка,
отскочившего  от  валуна.  Луч  дрогнул,  метнулся в темноту и,
описав дугу, уперся в груду  валунов.  Секунду  спустя  часовой
кинулся  в  ту  сторону,  скользя  и спотыкаясь. В свете фонаря
поблескивал ствол карабина. Не успел немец отбежать  и  десятка
метров,  как Андреа вскочил на край утеса и, похожий на большую
черную кошку, бесшумными шагами прокрался к ближнему  валуну  и
затаился, слившись с мраком.
     Находясь  метрах  в двадцати от Андреа, часовой, с опаской
озираясь, осветил камни. Грек дважды ударил  рукояткой  ножа  о
валун.  Солдат круто обернулся и кинулся назад, путаясь в полах
шинели. При свете фонаря Мэллори разглядел бледное,  искаженное
страхом  лицо,  расширенные глаза. Зрелище это не увязывалось с
воинственным обликом гладиатора, который придавал  солдату  его
стальной  шлем.  Какие  мысли  пронеслись  в  голове  часового,
услышавшего какой-то шум у обрыва, звон металла то в одном,  то
в  другом конце каменной гряды на этом враждебном острове в эту
жуткую ночь? Сердце у Мэллори  сжалось.  Ведь  немец  такой  же
человек; он чей-то муж, брат или сын, любимый близкими. Он лишь
добросовестно  делает  свое  грязное и опасное дело, подчиняясь
приказу. Его терзает чувство тревоги  и  страха.  Но  жить  ему
осталось  несколько  секунд...  Рассчитав  время  и расстояние,
Мэллори поднял голову.
     -- На помощь! --  закричал  он.  --  Падаю!  Солдат  круто
повернулся,  остановившись  ближе  чем  в  полутора  метрах  от
валуна, за которым спрятался  Андреа.  Пошарив  по  земле,  луч
фонаря  осветил  голову Мэллори. Застыв на месте, немец вскинул
карабин.  Несмотря  на  свист  ветра,  капитан  услышал   стон,
судорожный вдох и удар ножа, угодившего в ребра.
     Мэллори  посмотрел  на убитого, потом на бесстрастное лицо
Андреа. Тот вытер лезвие о полу шинели, медленно  выпрямился  и
вложил нож в ножны.
     -- Так-то,   Кейт,  --  произнес  Андреа,  обращавшийся  к
капитану по-уставному лишь при постороннем.  --  Зря  наш  юный
лейтенант тогда вмешался.
     -- Да,  теперь  все  встало  на  свои места, -- согласился
Мэллори. -- Недаром я опасался такого поворота дела.  Да  и  ты
тоже.  Слишком уж много совпадений: немецкий сторожевик, дозор,
высланный навстречу нам с  поста,  нынче  часовой,  --  Мэллори
выругался.  -- Теперь нашему старому приятелю, капитану Бриггсу
из  Кастельроссо,  не  поздоровится.  В  этом  же  месяце   его
разжалуют. Уж Дженсен об этом позаботится.
     Андреа кивнул:
     -- Думаешь, он отпустил Николаи?..
     -- Кто,  кроме  него,  мог  знать, куда мы направляемся, и
предупредить всех по  цепочке?  --  Помолчав,  Мэллори  схватил
грека за рукав. -- Немцы народ основательный. Даже предполагая,
что  в  такую ночь высадиться невозможно, они выставят у скал с
полдесятка  часовых.  --  Невольно   понизив   голос,   капитан
продолжал:  --  Не  такие это люди, чтобы послать одного против
пятерых. Следовательно...
     -- ...Они разработали систему оповещения, --  закончил  за
него грек. -- Возможно, с помощью сигнальных ракет...
     -- Вряд  ли,  --  мотнул  головой  Мэллори.  --  Зачем  им
выдавать свою позицию?  Телефонная  связь.  Не  иначе.  Вспомни
Кипр. Весь остров опутан проводами полевой связи.
     Кивнув,  Андреа взял фонарь из рук убитого и отправился на
поиски, прикрыв  луч  ладонью.  Не  прошло  и  минуты,  как  он
вернулся.
     -- Так  оно  и  есть,  -- негромко произнес он. -- Аппарат
спрятан в камнях.
     -- Что делать, -- отозвался Мэллори. -- Если он  зазвонит,
мне  придется  ответить.  Иначе живо прибегут Только бы не надо
было сообщать пароль. От них можно ожидать  и  такого.  Мэллори
отвернулся и умолк.
     -- Все   равно   кто-нибудь  должен  сюда  прийти.  Смена,
разводящий или кто-нибудь другой. Возможно,  полагается  каждый
час  докладывать  об  обстановке.  Кто-нибудь  непременно здесь
появится, причем скоро. Нам надо спешить, Андреа!
     -- Как быть с этим беднягой? -- показал  на  скрюченную  у
его ног фигуру грек.
     -- Надо  его  сбросить вниз, -- поморщился Мэллори. -- Ему
все равно. Здесь оставлять его  нельзя.  Немцы  решат,  что  он
сорвался с обрыва. Край-то вон какой ненадежный... Взгляни, нет
ли при нем документов. Как знать, может, они нам понадобятся.
     -- Не  больше,  чем  ботинки.  --  Протянув руку в сторону
щебенистой осыпи, Андреа объяснил: -- По таким камням в  носках
далеко не уйдешь.
     Пять  минут  спустя  Мэллори трижды дернул за бечевку. Те,
кто находился внизу, трижды подергали в ответ. Мэллори потравил
прочную веревку со стальным сердечником.
     Первым следовало  поднять  ящик  с  взрывчаткой.  Привязав
небольшой  груз  к концу веревки, капитан спустил ее на выступ.
Хотя ящик и был обложен со всех сторон  рюкзаками  и  спальными
мешками,  под  порывами ветра он с размаху ударялся об утес. Но
ждать, когда  амплитуда  колебаний  уменьшится,  было  некогда.
Надежно  застрахованный  веревкой,  обмотанной вокруг огромного
валуна, наклонясь далеко над краем утеса, Андреа легко,  словно
спиннингист -- форель, тащил вверх двухпудовый груз. Меньше чем
три  минуты  спустя  ящик с взрывчаткой был наверху; минут пять
спустя  рядом  с  ним  лежали  взрывная  машинка,  автоматы   и
пистолеты,  завернутые в спальные мешки, а также палатка: белая
с одной стороны, коричнево-- зеленая с другой.
     В  третий  раз  исчезла  в  темноте,  заливаемой   дождем,
веревка.  В  третий  раз тянул ее вверх Андреа, перехватывая ее
руками.  Мэллори  стоял  сзади,  сматывая  веревку   в   бухту.
Неожиданно  грек  издал  восклицание. В два прыжка новозеландец
очутился рядом.
     -- В чем дело, Андреа? Почему ты перестал...
     Он осекся, заметив, что тот  держит  веревку  всего  двумя
пальцами. Раза два Андреа поднимал веревку на фут-другой, потом
опускал. Конец веревки мотало из стороны в сторону.
     -- Груз сорвался? -- спокойно произнес Мэллори.
     Андреа молча кивнул.
     -- Веревка  не выдержала? -- удивился новозеландец. -- Это
со стальным-то сердечником?
     -- Не думаю. -- Грек поспешно поднял вверх  кусок  веревки
длиной  двенадцать  метров.  Сигнальный  шнур  был  на месте, в
сажени от конца. Веревка цела.
     -- Кто-то узел плохо затянул, -- устало проговорил Андреа.
-- Вот он и развязался.
     Мэллори открыл было рот, но тут же инстинктивно вскинул  к
глазам  руку.  Из  туч в землю ударила ветвистая молния. Возник
едкий запах гари, почти над самой  головой  у  них  прогрохотал
адской  силы  раскат  грома,  который эхом отозвался в горах, а
затем исчез где-то в лощинах.
     -- Господи Иисусе! -- пробормотал Мэллори. -- Чуть  в  нас
не  угодило.  Надо  поторапливаться. В любую минуту скалу может
осветить, как ярмарочную площадь... Что ты поднимал, Андреа? --
Вопрос был праздным. Капитан сам  разделил  снаряжение  на  три
части  еще  там,  на  карнизе,  и  знал, чт6 именно находится в
каждом узле. Вряд ли он мог ошибиться, хотя и устал. Он  просто
цеплялся за соломинку, хотя и знал, что никакой соломинки нет.
     -- Продовольствие,  --  негромко  проговорил  грек. -- Все
продовольствие, керосинка, горючее, компасы.
     Несколько мгновений Мэллори стоял в растерянности. С одной
стороны, нельзя терять ни минуты, с  другой  --  они  не  могут
остаться  на  этом голом, незнакомом острове без еды и топлива.
Положив свою большую руку на плечо товарища, Андреа проговорил:
     -- Тем лучше, Кейт, -- усмехнулся  грек.  --  Наш  усталый
друг капрал Миллер только обрадуется... Пустяки.
     -- Конечно, -- ответил Мэллори. -- Конечно. Сущие пустяки.
-- Отвернувшись,  он дернул за шнур и проследил, как скользнула
веревка через край утеса.
     Спустя четверть часа  из  мрака,  ежесекундно  освещаемого
вспышками  разлапистых  молний,  возникла мокрая, всклокоченная
голова Кейси Брауна.  Несмотря  на  почти  непрерывные  раскаты
грома,  послышался отчетливый голос шотландца, выражавшегося на
англосаксонской фене. Поднимался он  с  помощью  двух  веревок.
Одна была пропущена сквозь крючья, вторая использовалась им для
подъема  поклажи.  За  эту-то  веревку  и тянул Андреа. Обмотав
веревку вокруг себя, Кейси решил завязать ее беседочным  узлом.
Но  вместо  беседочного  у  него получился скользящий узел, и в
результате Брауна едва не перерезало веревкой пополам.  Он  все
еще  сидел,  устало  опустив  голову, не в силах снять со спины
рацию. Дважды дернулась в руках Андреа веревка: это  поднимался
Дасти Миллер.
     Прошло  еще  пятнадцать  минут,  тянувшихся  как вечность.
Каждый звук, возникавший в промежутках между  раскатами  грома,
воспринимался   капитаном  как  признак  приближения  немецкого
дозора. Тут появился Дасти Миллер. Поднимался он  медленно,  но
верно.   Достигнув   вершины,   он   замер,  пошарил  рукой  по
поверхности утеса. Мэллори наклонился к лицу янки и отшатнулся,
пораженный: у капрала были плотно сжаты веки.
     -- Передохни, капрал, -- ласково проговорил  новозеландец.
-- Приехали.
     Медленно   открыв   глаза,   Дасти  Миллер  с  содроганием
посмотрел вниз и в ту же  секунду  на  четвереньках  кинулся  к
каменной гряде. Подойдя к нему, Мэллори полюбопытствовал:
     -- А зачем ты закрыл глаза, когда очутился наверху?
     -- Не  закрывал  я  глаза наверху,-- запротестовал Миллер.
Мэллори промолчал. -- Я зажмурился внизу,  --  устало  объяснил
капрал. -- И только на вершине открыл глаза.
     -- Как?  -- недоверчиво посмотрел на него капитан. -- И ни
разу не оглянулся?
     -- Я же объяснил, шеф, -- укоризненно произнес Миллер.  --
Еще  в Кастельроссо. Если я перехожу улицу и мне надо подняться
на тротуар, то я должен ухватиться за ближайший фонарный столб.
Вот  оно  как.  --  Американец  умолк,  посмотрев  на   Андреа,
наклонившегося  над  пропастью,  и  передернул  плечами.  --  И
натерпелся же я страху, братишка!

     Страх, ужас, отчаяние. "Делай то, чего страшишься, и страх
отступит!" Фразу эту Энди Стивенс мысленно повторял не раз и не
два, а  сотни  раз,  словно   заклинание.   Так   однажды   ему
посоветовал  психиатр.  О  том же говорилось и в добром десятке
книг, которые Энди потом проштудировал. Делай, чего страшишься,
и страх отступит. Ум ограничен. Он способен удержать лишь  одну
мысль  в  каждый  данный момент, дать команду, осуществить лишь
одно действие. Внуши  себе,  что  ты  смел,  что  преодолеваешь
боязнь,   это  глупое,  беспричинное  чувство  страха,  которое
существует лишь у тебя в сознании.  И,  поскольку  ум  способен
удержать  лишь  одну мысль, поскольку мыслить и чувствовать это
одно и то же, ты  будешь  смел,  ты  преодолеешь  страх,  и  он
исчезнет,  как  исчезает  ночью тень. Так твердил себе Энди, но
тень становилась все длиннее  и  чернее;  холодными,  как  лед,
когтями  страх  все  глубже  впивался  в  его  утомленный мозг,
куда-то в желудок, под ложечку.
     Желудок. Комок нервов ниже солнечного сплетения.  Ощущение
это  знакомо  лишь  тем,  кто  окончательно  теряет  власть над
собственными  мыслями.  Волны  тошнотворного  страха,   чувство
беспомощности   охватывают   человеческое  сознание,  судорожно
цепляющееся ватными пальцами за край пропасти. Сознание это еще
управляет телом, отчаянно сопротивляется, не желая  подчиниться
нервной   системе,   заставляющей  разжать  израненные  пальцы,
схватившие веревку. Ведь это так просто. "Досуг после трудов  и
гавань  после  бури".  Так,  кажется,  сказал  Спенсер.  Рыдая,
Стивенс выдернул еще один крюк и швырнул его с тридцатиметровой
высоты в  море.  Прижался  к  утесу  и,  преодолевая  отчаяние,
продолжал дюйм за дюймом подъем.
     Страх.  Всю  жизнь он преследовал Стивенса, стал его alter
ego, вторым "я". Он находился рядом, готовый вернуться в  любую
минуту.  Энди  привык к страху, даже смирился с ним, но мучения
нынешней ночи переполнили чашу  его  терпения  и  выносливости.
Такого  с  ним  еще  никогда  не  бывало. И все же юноша смутно
сознавал: причина  страха  --  не  восхождение  само  по  себе.
Действительно,  крутой,  почти отвесный склон, вспышки молний в
кромешной тьме  и  раскаты  грома  кого  угодно  привели  бы  в
отчаяние.  Но  технически подъем был несложен. Веревка натянута
до самого верха. Надо лишь  подниматься,  держась  за  нее,  да
вынимать крючья. К горлу подступает тошнота, все тело в ушибах,
голова  раскалывается  от  боли,  потеряно много крови; но ведь
именно тогда, когда  человек  испил  полную  чашу  страданий  и
обессилел, факел духа горит особенно ярко.
     Энди  Стивенс  испытывал  страх  оттого, что перестал себя
уважать. Самоуважение всегда было для него спасительным якорем,
оно было важнее того, что о нем думают другие. И  теперь  якоря
этого у него не осталось. Все знают, что он трус, что он подвел
товарищей.  И  во  время  стычки  с экипажем немецкого судна, и
когда каик стоял на якоре в устье реки, он понимал, что Мэллори
и Андреа видят его страх. Таких людей ему  еще  не  приходилось
встречать.  Таких  не  проведешь, он сразу понял. Это он должен
был подниматься вместе с Мэллори, но тот взял  Андреа.  Капитан
понял, что он трусит. И в Кастельроссо, и при подходе немецкого
катера  он  чуть  не подвел их. А сегодня подвел по-настоящему.
Ему не доверили подниматься первым вместе с Мэллори. Именно он,
морской офицер,  так  небрежно  завязал  последний  узел.  Едва
оторвавшись  от  карниза, на котором стоял он, Стивенс, мешок с
продуктами и топливом рухнул в море... Судьба тысячи человек на
острове  Керос  в  руках  такого  презренного  труса,  как  он.
Физические  и  душевные  силы  оставили  юношу, от мучительного
чувства страха и отвращения к себе он  застонал,  но  продолжал
подниматься как заведенный.

     В  ночной  тишине  раздался  пронзительный  звук телефона.
Похолодев, Мэллори оглянулся. Пальцы невольно сжались в кулаки.
Вновь  настойчивая  трель,  заглушающая  рокот  грома.  Телефон
замолчал, но скоро ожил, звоня не переставая.
     Пройдя полпути, Мэллори остановился и вернулся назад.
     -- Передумал?  --  с  любопытством посмотрел на него грек.
Капитан молча кивнул.
     -- Будут трезвонить, пока не надоест, --  буркнул  Андреа.
-- А когда надоест, сюда заявятся. Причем очень быстро.
     -- Знаю, -- пожал плечами напитан. -- Ничего не поделаешь.
Вопрос лишь в том, когда они сюда придут. -- Мэллори машинально
посмотрел  в  обе  стороны  вершины,  где  на расстоянии метров
пятидесяти  друг  от  друга  расположились  Миллер   и   Кейси,
невидимые в темноте. -- Не стоит рисковать. Чем больше я думаю,
тем меньше вижу шансов провести немцев. Фрицы народ аккуратный.
Наверняка   разработана  определенная  система  переговоров  по
телефону. Часовой должен назвать свою  фамилию  или  произнести
пароль.  Да  и  голос  может меня выдать. Но, с другой стороны,
часового мы убрали, не оставив никаких следов, снаряжение  наше
наверху,  все,  кроме  Стивенса, поднялись. Короче, мы добились
того, чего хотели. Высадились,  и  ни  одна  душа  об  этом  не
догадывается.
     -- Верно, -- кивнул Андреа. -- Ты прав. Минуты через две--
три появится  и.  Стивенс.  Глупо,  если все, чего мы добились,
пойдет насмарку. --  Помолчав,  Андреа  спокойно  прибавил:  --
Немцы не придут, а примчатся. -- Телефон умолк так же внезапно,
как зазвонил. -- Теперь жди гостей.
     -- Знаю.  Только  бы Стивенс... -- Мэллори прервал себя на
полуслове и, повернувшись на каблуках, кинул  через  плечо:  --
Присмотри  за  ним, хорошо? А я предупрежу остальных, что скоро
гости пожалуют.
     Держась в стороне от края обрыва,  новозеландец  заспешил.
Он  не  шел,  а  ковылял. Ботинки немца были тесны и сдавливали
пальцы. Страшно представить, что  станет  с  его  ногами  после
многочасовой   ходьбы   по  пересеченной  местности.  Не  стоит
заглядывать в будущее, и в настоящем забот хватает, подумал  он
мрачно.
     ...Капитан  застыл на месте. В затылок ему уперся какой-то
твердый холодный предмет.
     -- Сдавайся,  а  то  убью,  --  жизнерадостно   воскликнул
гнусавый  голос.  После  всего,  что испытал на море и во время
подъема Миллер, оказаться на твердой земле было  для  него  уже
счастьем.
     -- Ну  и шуточки, -- проворчал Мэллори. -- Умнее ничего не
мог придумать? -- Капитан с любопытством посмотрел на янки. Тот
успел снять дождевое платье: ливень кончился. Куртка и  вышитый
жилет промокли больше, чем штаны. Но выяснять, в чем дело, было
некогда.
     -- Слышал, телефон недавно звонил?
     -- Телефон? Ага, слышал.
     -- Это часового вызывали. Ждали от него доклада или что-то
вроде.  Наверно,  ему давно следовало бы позвонить. Отвечать мы
не  стали.  С  минуты  на  минуту  прибегут  немцы,  заподозрив
неладное.  Могут  появиться или с твоей стороны, или со стороны
Брауна. Другого пути нет. Не станут же  они  ломать  себе  шею,
карабкаясь  по  этой  груде валунов. -- Мэллори ткнул в сторону
нагромождения камней. -- Так что гляди в оба.
     -- Будет сделано, шеф. Огонь не открывать?
     -- Не открывать. Подойди к нам  потихоньку  и  дай  знать.
Минут через пять я приду.
     Мэллори поспешно вернулся назад. Растянувшись во весь рост
на земле,  Андреа  вглядывался  вниз  и  при появлении капитана
оглянулся.
     -- Судя по звуку, он у самого карниза.
     -- Отлично, -- на ходу обронил новозеландец. -- Скажи ему,
пусть  поторопится.  --  Пройдя  с  десяток   метров,   Мэллори
остановился,  всматриваясь  вдаль.  Кто-то  бежал, спотыкаясь и
скользя по гравийной почве.
     -- Браун? -- вполголоса спросил капитан.
     -- Я, сэр. -- Тяжело дыша, Кейси показывал в  ту  сторону,
откуда  прибежал.  -- Там какие-то люди. Огни фонарей прыгают у
них в руках, видно, сюда бегут.
     -- Сколько их? -- тотчас спросил Мэллори.
     -- Четверо или пятеро. -- Браун все еще не мог отдышаться.
-- Может, больше. Фонарей было не то четыре, не то пять. Сейчас
сами увидите. -- Он снова ткнул  назад,  но  тут  же  удивленно
повернулся  к  капитану.  --  Что  за чертовщина! Исчезли. Могу
поклясться...
     -- Не надо,-- мрачно отозвался Мэллори. -- Вы не ошиблись.
Я ждал гостей. Приближаясь, они не хотят рисковать... Далеко ли
они?
     -- Метров сто-- полтораста, не больше.
     -- Найдите Миллера и живо назад.
     Подбежав к Андреа, капитан опустился на колени.
     -- Они идут, Андреа, -- произнес он торопливо.  --  Слева.
Человек  пять, а то и больше. Минуты через две будут здесь. Где
Стивенс? Видишь его?
     -- Вижу, -- с олимпийским спокойствием произнес  грек.  --
Перелез   через   карниз...   --   Остальные   слова   заглушил
оглушительный  раскат  грома.  Но  Мэллори   увидел   Стнвенса.
Находясь посередине между карнизом и началом похожей на раструб
расселины,  тот,  словно  ветхий  старик,  с  трудом  перебирал
руками.
     -- Что это с ним? -- выругался Мэллори. -- Так ему и суток
не хватит... --  Осекшись,  капитан  сложил  ладони  рупором.--
Стивенс!  Стивенс!  --  Но  юноша,  казалось,  не  слышал его и
продолжал двигаться размеренно, словно робот.
     -- Из сил выбился,-- спокойно  произнес  Андреа.  --  Даже
головы  не  поднимает.  Если  альпинист  не  смотрит вверх, его
песенка спета. -- Пожав плечами,  грек  прибавил:  --  Спущусь,
помогу.
     -- Не  надо.--  Мэллори  положил  ему  руку  на  плечо. --
Оставайся здесь. Я не могу рисковать вами обоими... В чем дело?
-- спросил он Брауна, наклонившегося над ним.
     -- Скорее, сэр, -- произнес тот, тяжело дыша.  --  Скорее,
ради  Бога!  --  глотнув  воздуха, добавил. -- Они в двух шагах
отсюда!
     -- Ступайте  с  Миллером   к   валунам,   --   скомандовал
Мэллори.--  Прикройте  нас...  Стивенс!  Стивенс! -- Но ветром,
поднимавшимся вверх по скале, слова его отнесло.
     -- Стивенс!  Ради  Бога,  старина!  Стивенс!  --   громким
шепотом  повторил  капитан.  Видно, в голосе Мэллори прозвучало
нечто такое, что проникло сквозь оцепенение,  объявшее  усталый
мозг  юноши:  Энди остановился и, подняв голову, приложил к уху
ладонь.
     -- Немцы приближаются! -- произнес  Мэллори,  сложив  руки
рупором. -- Доберись до раструба и спрячься. И ни одного звука.
Ты меня понял?
     Усталым  движением  Стивенс вскинул руку, опустил голову и
стал подниматься. Двигался он еще медленнее, движения его  были
неуверенными и неуклюжими.
     -- Как думаешь, он понял? -- озабоченно спросил Андреа.
     -- Наверно.  Точно  не  могу  сказать,  -- Мэллори замер и
схватил друга за  руку.  Заморосим  дождь,  сквозь  редкую  его
пелену  капитан  заметил  прикрытый  ладонью  луч света. Огонек
прыгал по камням метрах в тридцати слева от них.
     -- Скинь веревку с краю обрыва, -- прошептал новозеландец.
-- В нижней части раструба вбит  крюк.  Он  выдержит  Стивенса.
Скорей. Надо убираться!
     Стараясь   не   задеть  даже  камешка,  Мэллори  с  Андреа
отодвинулись от края обрыва и, круто повернувшись, поползли  на
четвереньках к груде валунов, находившихся в нескольких метрах.
Не  имея  в  руках  хотя  бы пистолета, Мэллори чувствовал себя
совершенно беззащитным, хотя и понимал, что опасность грозит не
им, а солдатам. Первый же немец, направивший на них луч фонаря,
будет тотчас убит. Браун  и  Миллер  не  подведут...  Но  самое
главное  --  чтобы их не обнаружили. Дважды, шаря по земле, луч
света направлялся в их сторону, последний  раз  скользнув  мимо
ближе  чем  в  метре.  И  всякий  раз  оба прижимались лицами к
промокшей почве, чтобы отсвет луча не упал на них. Наконец, они
добрались до валунов и оказались в безопасности.
     Мгновение спустя словно тень рядом возник Миллер.
     -- Не  очень-то  вы  торопились,  --  насмешливо   заметил
капрал.  --  Подождали  бы  еще  с  полчасика.  -- Он показал в
сторону,  где  мелькали  огни  фонарей  и  слышались  гортанные
голоса. -- Отойдем подальше. Они ищут его среди камней.
     -- Ты  прав. Его или телефон, -- согласился Мэллори. -- Не
заденьте автоматами о камни. Захватите с собой поклажу...  Если
немцы  посмотрят вниз и увидят Стивенса, придется идти ва-банк.
Хитрые планы разрабатывать некогда. Пускайте в ход автоматы.

     Энди Стивенс услышал Мэллори, но не понял, чт6 тот сказал.
Не потому, что испугался или был чересчур подавлен,  ибо  страх
прошел.  Страх  --  порождение  сознания,  а  сознание  его под
воздействием крайней степени усталости, сковавшей все его  тело
свинцовым  панцирем,  перестало функционировать. Юноша этого не
понимал, но пятнадцатью метрами ниже  он  ударился  головой  об
острый  выступ,  до  кости  разбередив рану на виске. С потерей
крови Стивенс все больше обессилевал.
     Он слышал, как  Мэллори  что-то  говорит  о  раструбе,  до
которого   он   теперь  добрался,  но  до  сознания  его  смысл
сказанного  не  дошел.  Он  знал  лишь  одно:   однажды   начав
подниматься,  надо  продолжать,  пока не доберешься до вершины.
Так внушали ему отец и старшие братья. Добраться до вершины.
     Чтобы добраться до вершины, предстояло преодолеть половину
раструба. Стивенс опирался о  крюк,  вбитый  Кейтом  Мэллори  в
трещину. Вцепившись пальцами в расщелину, Энди посмотрел вверх,
на  устье  раструба.  Осталось  метра  три.  Ни  удивления,  ни
восторга не было. Он знал одно: надо идти до конца.  Он  слышал
доносившиеся  сверху  голоса. Непонятно, почему товарищи его не
предпринимают  никаких  попыток  помочь  ему,   сбросили   вниз
веревку,  с  помощью которой было бы легче преодолеть последние
метры. Но горечи он не испытывал. Возможно,  друзья  хотят  его
испытать.  Да  и  какое  это имеет значение? В любом случае ему
нужно добраться до вершины.
     И он добрался. Старательно, как до него -- Мэллори, отгреб
землю и галечник, впился пальцами в край скалы и, встав на  тот
же  выступ,  о  который опирался ногой Мэллори, приподнялся. Он
увидел, как мелькают лучи фонарей, услышал возбужденные голоса.
Вновь вернулся страх. Энди понял, что это  голоса  врагов,  что
друзья  его  убиты. Понял, что остался один, что это конец, что
все было напрасно. И вновь туман обволок его сознание, остались
лишь пустота и отчаяние.  Медленно,  как  у  тонущего,  который
выпускает  из  рук  брусок  дерева,  пальцы Стивенса разжались.
Страх   исчез,   осталось   безграничное   равнодушие.    Юноша
соскользнул  со склона н, камнем полетев вниз, застрял на шести
метровой высоте в сужении раструба.
     Ни звука не сорвалось  с  его  губ:  от  боли  он  потерял
сознание,  но до настороженного слуха товарищей его, укрывшихся
среди валунов, донесся глухой жуткий треск: словно гнилой  сук,
сломалась правая нога Энди.

     Глава шестая. В ПОНЕДЕЛЬНИК НОЧЬЮ. 02.00--06.00

     Произошло именно то, чего опасался Мэллори: немецкий дозор
действовал  энергично,  быстро  и чрезвычайно старательно. Хуже
того, молодой и толковый унтер-офицер обладал воображением.
     Немцев было всего  четверо  --  сапоги,  шлемы,  дождевики
маскировочной  расцветки  --  в  зеленых,  черных  и коричневых
пятнах. Отыскав телефонный  аппарат  и  связавшись  со  штабом,
унтер-  офицер  отправил двух солдат осмотреть участок длиной в
двести метров вдоль края обрыва.  Сам  же  с  третьим  солдатом
принялся осматривать каменную гряду, идущую параллельно обрыву.
Поиски были неторопливыми и доскональными. Унтер-офицер, вполне
разумно,  рассудил так. Если часовой уснул или заболел, то вряд
ли он стал бы забираться в глубь нагромождения камней.  Поэтому
Мэллори и его товарищам не угрожала никакая опасность.
     Потом   был   предпринят  тщательный  методический  осмотр
поверхности скалы. Хуже того, осмотр начали от  кромки  обрыва.
Надежно  поддерживаемый  за  ремень  солдатом, которого, в свою
очередь,  держали,  сцепясь   руками,   двое   его   товарищей,
унтер-офицер  медленно  двигался по краю скалы, обшаривая узким
лучом фонаря каждый  дюйм  почвы.  Внезапно  остановившись,  он
издал  возглас  и  наклонился  к  самой  земле.  Несомненно, он
заметил глубокую выемку от веревки, которую Андреа закрепил  за
основание валуна... Мэллори и трое его товарищей, выпрямившись,
вскинули автоматы, высунув стволы в отверстия между камнями или
положив  их  на  валуны.  Стоит кому-нибудь из солдат направить
хотя бы случайно карабин  вниз,  где  лежит  тяжелораненый  или
мертвый Энди Стивенс, всем четверым немцам уготована смерть.
     Удерживаемый  за ноги двумя солдатами, унтер-офицер лег на
живот и принялся  осматривать  раструб,  освещая  его  фонарем.
Секунд  десять,  а  то  и все пятнадцать не было слышно ничего,
кроме завывания ветра да  шума  дождя,  хлеставшего  по  чахлой
траве;  затем  немец  отполз от края обрыва и поднялся на ноги,
качая  головой.  Жестом  Мэллори   приказал   своим   товарищам
спрятаться. Отчетливо слышался баварский говорок унтер-офицера.
     -- Бедняга  Эрлих.  --  В  голосе  немца  звучало странное
сочетание  сочувствия  и  гнева.   --   Сколько   раз   я   его
предупреждал,  чтобы  не  подходил  близко  к краю. Почва здесь
очень  рыхлая.  --  Невольно   отступив   от   кромки   обрыва,
унтер-офицер  снова посмотрел на выемку в почве. -- Вот след от
его каблука, а может, от приклада. Теперь это неважно.
     -- Как вы полагаете, господин унтер-офицер, он  погиб?  --
спросил  солдат,  совсем  мальчишка,  с  испуганным, несчастным
лицом.
     -- Трудно сказать... Взгляни сам.
     Молодой солдат неуклюже лег на край и  осторожна  заглянул
вниз.   Остальные   переговаривались,   обмениваясь   короткими
фразами. Повернувшись к Миллеру, капитан спросил его на ухо, не
в силах сдержать обуревавшие его чувства:
     -- Стивенс был в черной одежде?
     -- Да, -- ответил шепотом янки. -- Кажется, в  черной.  --
Помолчав,  поправился:--  Да  нет, что же это я. Мы ж потом оба
надели прорезиненные плащи с маскировочной расцветкой.
     Мэллори кивнул. Плащи у немцев мало чем отличаются  от  их
плащей,  а  волосы  у часового были черны, как смоль, такого же
цвета, как  и  крашеные  волосы  Стивенса.  Неудивительно,  что
унтер-офицер, увидев плащ и темноволосую голову, решил, что это
часовой. Ошибка его была закономерна.
     Юный солдат отполз от края и осторожно поднялся на ноги.
     -- Вы  правы,  господин  унтер-офицер.  Это  действительно
Эрлих, -- дрожащим голосом проговорил солдат. --  Мне  кажется,
он  жив,  я  заметил,  как  шевельнулся  плащ.  Это не ветер, я
уверен.
     Мэллори почувствовал, как лапа Андреа стиснула  ему  руку.
Его  охватило чувство облегчения и радости. Слава Богу, Стивенс
жив! Они спасут мальчишку. Андреа сообщил новость и  остальным.
В  следующую минуту Мэллори опомнился. Вряд ли Дженсен разделит
их радость. Ведь Стивенс выполнил свою задачу: привел судно  по
назначению, поднялся на утес. Теперь же, став калекой, он будет
обузой.  Шансы на успех, и без того небольшие, будут из-за него
сведены почти к нулю. Начальству,  которое  ведет  игру,  битые
пешки  только  мешают,  загромождая  шахматную  доску. Как было
неосмотрительно со  стороны  Стивенса  не  разбиться  насмерть!
Сбросили  бы его тогда с обрыва вниз, и концы в воду... Стиснув
кулаки, Мэллори поклялся, что Энди будет жить и вернется домой.
К черту тотальную войну и ее людоедские  принципы!..  Ведь  это
ребенок,  испуганный,  затравленный  ребенок, оказавшийся самым
смелым из всей их группы.
     Молодой унтер  уверенным  и  решительным  голосом  отдавал
своим подчиненным одно распоряжение за другим.
     Нужен врач, шины, специальные носилки, стрела с оттяжками,
веревки,  крючья.  Знающий  свое  дело аккуратист не упустил из
виду ничего. Мэллори заботил вопрос, сколько  солдат  останется
караулить раненого, ведь их придется убрать, и тем самым группа
выдаст  свое  присутствие.  Проблемы же, как это сделать тихо и
незаметно, не существовало. Стоит шепнуть Андреа на  ухо,  и  у
часовых  останется  не  больше  шансов  уцелеть, чем у ягнят, в
загон к которым ворвался голодный волк. Пожалуй,  даже  меньше,
ведь ягнята могут метаться и блеять, пока не настанет их черед.
     Вопрос  был  решен  без  участия  Мэллори.  Решительность,
знание своего дела и грубая бесцеремонность, благодаря  которым
среднее  командное звено немецкой армии по праву считают лучшим
в мире, предоставили новозеландцу возможность, о которой он  не
смел  и  мечтать. Не успел унтер отдать последний приказ, как к
нему подошел молоденький солдат и, тронув его за рукав, показал
вниз.
     -- Как быть с беднягой Эрлихом, господин унтер-офицер?  --
спросил  он неуверенно. -- Может, кому-нибудь из нас остаться с
ним?
     -- А какой будет прок, если ты останешься?  --  насмешливо
спросил  унтер.--  Руку  ему  протянешь?  Если он зашевелится и
упадет, то упадет и без тебя. Тут и сто зевак ему не помогут. А
ну, шагом марш! Да не забудь прихватить кувалду и костыли, чтоб
треногу закрепить.
     Все трое повернулись и, ни слова не говоря, быстрым  шагом
пошли в восточном направлении. Подойдя к аппарату, унтер-офицер
доложил    кому-то   о   происшествии,   потом   отправился   в
противоположную сторону. Видно,  проверить  соседний  пост.  Не
успел  он раствориться во мраке, как Мэллори приказал Миллеру и
Брауну занять  прежние  свои  позиции.  Еще  слышно  было,  как
хрустит  гравий  под  сапогами  немца,  а  капитан и Андреа уже
спускались по веревке, едва успев закрепить ее.

     Упав на острый, как бритва, край скалы, Стивенс лежал  без
сознания,  похожий  на бесформенную груду. Щека кровоточила, из
раскрытого рта вырывалось хриплое дыхание.  Нога  неестественно
загнута.  Упершись  в  обе  стенки  раструба  и  поддерживаемый
греком, Мэллори  осторожно  выпрямил  ногу  юноши.  Тот  дважды
застонал  от  боли.  Стиснув  зубы,  Мэллори  осторожно засучил
штанину на раненой ноге лейтенанта и в ужасе зажмурил глаза. Из
рваной багровой раны торчала большеберцовая кость.
     -- У него сложный перелом, Андреа.  --  Мэллори  аккуратно
ощупал ногу, потрогал щиколотку. -- Господин -- пробормотал он.
-- Еще один, над самой лодыжкой. Плохи у парня дела.
     -- Это  правда, -- мрачно произнес Андреа. -- И ему нельзя
ничем помочь?
     -- Невозможно. Но сначала  надо  поднять  его  наверх.  --
Выпрямясь,  новозеландец посмотрел на отвесную стену. -- Только
как это сделать, скажи на милость?
     -- Я вытащу парня. -- В  голосе  Андреа  не  было  и  тени
сомнения. -- Если поможешь привязать его к моей спине.
     -- Это  со сломанной-то ногой, которая болтается на клочке
кожи и поврежденной мышце? -- возмутился Мэллори. -- Стивенс не
выдержит. Он умрет, если мы это сделаем.
     -- Он умрет, если мы этого не сделаем, -- буркнул грек.
     Посмотрев долгим взглядом на раненого, капитан кивнул:
     -- Ты прав. Иного выхода нет...
     Оттолкнувшись  от  скалы,  он  соскользнул  по  веревке  и
очутился  чуть  ниже  того  места,  где  лежал  Стивенс. Дважды
обмотав веревку вокруг пояса юноши, он посмотрел вверх.
     -- Готов, Андреа? -- спросил он вполголоса.
     -- Готов, -- Андреа нагнулся, подхватил раненого под мышки
и с помощью Мэллори стал его поднимать. Пока Энди поднимали,  у
него   раза   два   вырвался   мучительный   стон.  С  бледным,
запрокинутым назад лицом, по которому струились,  смешиваясь  с
кровью,   потоки  дождя,  юноша  походил  на  сломанную  куклу.
Несколько мгновений спустя Мэллори уже умело связывал  Стивенсу
руки.  Он  не  заметил,  что  бранится,  видя  лишь одно -- как
беспомощно болтается из стороны в  сторону  голова  юноши.  Под
дождем краска на волосах почти смылась. "Подсунули второсортную
ваксу  вместо краски для волос, -- возмутился Мэллори. -- Пусть
Дженсен об этом  знает.  Такой  прокол  может  стоить  человеку
жизни".  Он снова выругался, на этот раз досадуя на себя за то,
какие пустяки лезут ему в голову.
     Теперь руки у Андреа оказались  свободными  --  голову  он
продел в связанные в кистях руки Стивенса, а тело юноши капитан
привязал  ему к спине. Спустя полминуты -- выносливость Андреа,
казалось, не имеет границ, -- он был  на  вершине  скалы.  Лишь
однажды, когда сломанная нога задела о край утеса, из уст юноши
вырвался  приглушенный крик боли. Капитан вовсю орудовал ножом,
разрезая веревку, которой Стивенс был привязан к спине грека.
     -- Скорей  тащи  его  к  валунам,  Андреа,  --   прошептал
новозеландец.  --  Жди  нас  на ближайшем участке, свободном от
камней.
     Андреа кивнул и, посмотрев на юношу, которого он держал на
руках, словно  бы  насторожился.  Мэллори  тоже  прислушался  к
жалобному  вою  ветра,  который  то усиливался, то ослабевал, к
шуму  дождя  со  снежной  крупой,  и   зябко   повел   плечами.
Спохватясь,  он  повернулся к обрыву и начал сматывать веревку,
укладывая ее кольцами у ног. Тут он вспомнил, что  у  основания
раструба  остался  крюк,  к которому привязана веревка длиной в
несколько десятков метров.
     Мэллори настолько устал и озяб, что не в  силах  был  даже
разозлиться  на себя, однако, взглянув на Стивенса, представил,
как тот страдает, сразу встрепенулся. С угрюмым выражением лица
пинком ноги новозеландец снова сбросил веревку вниз,  спустился
по  раструбу,  отвязал вторую веревку и швырнул крюк в темноту.
Не прошло и десяти минут, как Мэллори, надев  на  плечо  мокрую
связку,  зашагал  вместе  с  Миллером  и Брауном к хаотическому
нагромождению камней.

     Стивенса обнаружили у громадного валуна метрах  в  ста  от
берега  на  расчищенном  от  камней  пятачке размером не больше
бильярдного стола. Он лежал на мокрой от дождя гравийной почве,
на  которую  постлали  дождевое  платье,  закрытый  плащом   из
маскировочной  ткани.  Холод  был  собачий,  но  каменная глыба
защищала юношу от ветра и дождя, смешанного со снегом. Все трое
спрыгнули в углубление и опустили  поклажу  на  землю.  Засучив
штанину  выше  колена,  Андреа  разрезал  ботинок  и снял его с
изувеченной ноги Стивенса.
     -- Раны  господни!  --  вырвалось  у  Миллера   при   виде
кошмарного  зрелища.  Опустившись на колено, капрал наклонился,
чтобы получше разглядеть, что  произошло.  --  Ну  и  дела!  --
пробормотал  он  и, оглянувшись, добавил:-- Надо что-то делать,
шеф. Нельзя терять ни минуты, а то мальчишке конец.
     -- Понимаю. Мы должны спасти парня, Дасти. Просто обязаны,
-- ответил озабоченный Мэллори, опускаясь на  колени.  --  Надо
взглянуть, что с ним.
     -- Я  сам им займусь, командир. -- Голос Миллера прозвучал
уверенно и властно, и Мэллори промолчал. --  Медицинскую  сумку
скорей. И палатку распакуйте.
     -- А  ты  справишься?  --  с  облегчением спросил капитан.
Мэллори не сомневался в капрале,  он  был  ему  благодарен,  но
решил   все-таки  что-то  сказать.  --  И  что  ты  собираешься
предпринять?
     -- Слушай, командир,--  спокойно  ответил  американец.  --
Сколько я себя помню, у меня было три занятия: шахты, туннели и
взрывчатка.  Занятия  довольно  опасные.  На своем веку я видел
сотни ребят с изувеченными руками и ногами.  И  лечил  их  чаще
всего  я.  -- Криво усмехнувшись, Миллер добавил: -- Ведь я сам
был начальником. Лечить своих  рабочих  было  для  меня  что-то
вроде привилегии.
     -- Вот  и  отлично,  --  похлопал его по плечу капитан. --
Займись  парнем.  Но  как  быть  с  палаткой?  --  Он  невольно
посмотрел в сторону утеса. -- Я хочу сказать...
     -- Ты  не  так меня понял, командир. -- Своими уверенными,
сильными руками, руками человека, привыкшего к точной и опасной
работе, Миллер ловко  обрабатывал  раны  тампоном,  пропитанным
дезинфицирующим раствором. -- Я вовсе не собираюсь развертывать
полевой  госпиталь.  Мне нужны шесты от палатки. Чтобы шину ему
на ногу наложить.
     -- Ах, вот что. Шесты. Мне и в голову  это  не  пришло.  Я
думал совсем о другом...
     -- Но  есть кое-что поважнее, чем шина. -- Прикрыв ладонью
фонарь, американец достал из сумки все  необходимое.  --  Нужен
морфий,  чтобы  избежать  шока.  Нужно какое-то укрытие, тепло,
сухая одежда...
     -- Тепло! Сухая одежда! Скажешь, тоже, -- прервал  Миллера
капитан.  -- Посмотрев на Стивенса, Мэллори подумал, что именно
по его вине они остались без керосинки  и  горючего.  Губы  его
скривились  в  горькой  усмешке:  Энди  сам себя наказал, и как
жестоко наказал. -- Где мы все это достанем?
     -- Не знаю, командир, --  проронил  янки.  --  Но  достать
надо. И не только затем, чтобы облегчить ему страдания. С таким
переломом, промокший до нитки, он непременно схватит воспаление
легких.  Сколько  ни  сыпь на рану дезинфицирующего состава, но
малейшее загрязнение, и парню...-- Не  закончив  фразу,  Миллер
умолк.
     -- Делай,  как  знаешь, командир, -- подражая тягучей речи
янки, проговорил, поднимаясь с земли,  Мэллори.  Капрал  поднял
глаза,  удивление сменилось весельем, затем снова склонился над
раненым. Занятый делом, янки не замечал, что  его  бьет  дрожь.
Мэллори вспомнил, что, несмотря на плащ, Миллер, странное дало,
насквозь мокрый.
     -- Занимайся  им,  а  я  поищу укрытие, -- сказал капитан,
решив, что в горе с  щебенистой  осыпью  у  подножия  наверняка
отыщется  какое-то  убежище,  если не пещера. Правда, в дневное
время. А сейчас можно рассчитывать лишь на счастливый случай...
Кейси Браун с посеревшим от усталости и  угарного  газа  лицом,
покачиваясь, поднялся на ноги и направился к проходу в камнях.
     -- Куда вы, главстаршина?
     -- Принесу остальное барахло, сэр.
     -- Один  справитесь?  --  пристально  посмотрел  на Брауна
капитан. -- Вид ваш мне не очень-то по душе.
     -- Мне тоже, -- ответил Браун. Посмотрев на  капитана,  он
добавил:  -- Не обижайтесь, сэр, но и вы давно не видели себя в
зеркале.
     -- В ваших словах есть смысл, --  согласился  Мэллори.  --
Ну, пошли. Я с вами.
     Минут  десять  на  пятачке у каменной глыбы стояла тишина,
иногда нарушаемая негромкими голосами Миллера и Андреа, которые
накладывали шину, да  стонами  раненого,  испытывавшего  адскую
боль  и  тщетно  пытавшегося  вырваться  у них из рук. Наконец,
морфий подействовал, и Миллер смог  работать  без  помех  после
того, как Андреа натянул над ними плащпалатку. Она служила двум
целям:  защищала  от  мокрого  снега и экранировала узкий пучок
фонаря,  который  держал  в  свободной  руке  Андреа.  Вправив,
забинтовав  сломанную  ногу  и  наложив  на  нее надежную шину,
Миллер поднялся на ноги, выпрямляя занемевший позвоночник.
     -- Слава Богу, закончили, -- произнес он устало  и  кивнул
на Стивенса. -- Я и сам чувствую себя не лучше его. -- И замер,
предостерегающе   подняв  руку.  --  Слышу  какой-то  звук,  --
прошептал он Андреа на ухо.
     -- Это Браун возвращается, дружище, -- засмеялся грек.  --
Я уже с минуту слышу его шаги.
     -- Почему  ты  думаешь,  что это именно Браун? -- удивился
американец, досадуя на себя самого, и убрал пистолет в карман.
     -- Браун знает, как  следует  передвигаться  в  горах,  --
объяснил  Андреа,  --  но  он  устал.  Что же касается капитана
Мэллори... -- Грек пожал плечами. -- Мне  дали  кличку  Большая
кошка,  но  среди  гор  и  скал капитан ступает легче кошки. Он
движется как призрак. На Кипре его  так  и  звали.  Лишь  когда
Мэллори коснется твоего плеча, ты узнаешь, что он рядом.
     -- Вы  бы,  ребята,  не  очень-то  тут  ползали,  -- зябко
поежился  Миллер.  Подняв  глаза,  он  увидел  Брауна,  который
появился   из-за   валуна.   Тот   двигался  неверной  походкой
выбившегося из сил человека. -- Привет, Кейси. Как дела?
     -- Ничего. Бывает хуже,  --  ответил  Браун,  поблагодарив
грека,  который  снял  у  него с плеча и легко опустил на землю
ящик с взрывчаткой.  --  Это  последний.  Капитан  меня  с  ним
отправил.  Неподалеку от обрыва мы услышали голоса. Он остался,
чтобы  послушать,  что  скажут  немцы,   заметив   исчезновение
Стивенса.  -- Кейси тяжело опустился на ящик. -- Может, узнает,
чт6 они намерены предпринять.
     -- Лучше б тебя там оставил,  а  сам  пер  этот  треклятый
ящик,--  проворчал  янки,  разочарованный  в Мэллори. -- Сил-то
сохранил побольше. Черт бы его побрал, он... -- Миллер умолк  и
болезненно  поморщился.  Пальцы  Андреа  клещами  впились ему в
локоть.
     -- Напрасно  ты  так  о  нем  отзываешься,  приятель,   --
укоризненно  проговорил грек. -- Похоже, ты забыл, что Браун не
понимает по-немецки?
     Сердясь на себя, Миллер потер локоть и покачал головой.
     -- Вечно я со своим длинным языком, -- сокрушенно произнес
капрал.       --       Не       зря       меня        прозвали:
"Миллер-Который-Любит-Высовываться".  Прошу  прощения...  Что у
нас теперь на повестке дня, джентльмены?
     -- Капитан велел уходить в скалы по правому  отрогу  горы.
-- Большим  пальцем Кейси ткнул в сторону темного пятна, грозно
нависшего над ними. -- Минут через пятнадцать он  нас  догонит.
-- Браун  устало  улыбнулся,  посмотрев  на капрала. -- Сказал,
чтоб мы оставили ему ящик и рюкзак.
     -- Помилуй, -- взмолился Миллер. -- Я и  сам  себе  кажусь
ростом  с  гномика.  --  Посмотрев  на  Стивенса,  лежащего без
сознания под тентом,  перевел  взгляд  на  грека.  --  Пожалуй,
Андреа...
     -- Конечно,  конечно,--  тот  быстро  нагнулся,  закутал в
дождевик юного лейтенанта и без труда выпрямился.
     -- Пойду впереди, -- вызвался Миллер. --  Может,  поровней
дорогу вам со Стивенсом выберу. -- Закинув через плечо взрывную
машинку  и рюкзаки, капрал даже присел: он и не подозревал, что
настолько сдал. -- Для начала, -- поправился он. -- А потом  ты
нас обоих потащишь.

     При  расчете времени, необходимого для того, чтобы догнать
Брауна и  остальную  группу,  Мэллори  намного  ошибся.  Прошло
больше часа, а он все не мог напасть на след своих товарищей. С
двумя пудами на спине не очень-то поспешишь.
     Не  только  он  был  повинен  в  задержке.  Оправившись от
неожиданного  открытия,  немцы  снова   принялись   осматривать
поверхность   утеса,   действуя  дотошно  и  медленно.  Мэллори
опасался, что  кто-нибудь  из  солдат  вздумает  спуститься  по
раструбу   вниз.   Отверстия   от   крючьев  тотчас  бы  выдали
присутствие диверсионного отряда. Но никому из немцев мысль эта
и в голову не пришла. Они, видно, решили, что часовой  сорвался
и  разбился насмерть. После бесплодных поисков солдаты о чем-то
долго совещались, но тем дело и  закончилось.  Поставив  нового
дозорного, немцы собрали свою поклажу и двинулись вдоль утеса.
     Что-то  уж очень быстро оторвались от него друзья. Правда,
рельеф местности улучшился. Метров через пятьдесят  рассыпанные
у   подножия  склона  валуны  стали  попадаться  гораздо  реже,
сменившись  щебенистой  осыпью  и  влажно  блестевшей  галькой.
Может,  он с ними разминулся? Вряд ли. Сквозь пелену смешанного
с градом дождя заметен был голый склон, но  никого  на  нем  не
было  видно. Кроме того, Андреа не станет останавливаться, пока
не отыщет хотя бы  сносное  укрытие,  а  здесь,  на  каменистых
отрогах, нет ничего, и отдаленно похожего на убежище.
     На  друзей  и  их  укрытие  Мэллори  наткнулся  совершенно
случайно. Он перелезал через узкую  длинную  гряду,  как  вдруг
откуда--  то  снизу услышал гул голосов и заметил тусклое пятно
фонаря,   пробивавшегося   сквозь   ткань   брезента,   который
свешивался с карниза над нишей у его ног.
     Почувствовав  на своем плече чью-то руку, Миллер вздрогнул
всем  телом  и  круто  обернулся.  Увидев  капитана,  он  сунул
пистолет снова в карман и оперся спиной о скалу.
     -- Полегче  с  оружием!  --  произнес  Мэллори,  снимая  с
натруженных плеч лямки, и удивленно посмотрел  на  улыбающегося
грека. -- Что за веселье?
     -- Сию  минуту  я  объяснял  одному нашему другу, -- снова
усмехнулся Андреа, -- что он узнает, что ты рядом,  лишь  когда
коснешься его плеча. А он, по-моему, не поверил.
     -- Хотя   бы  кашлянул  или  как-то  еще  предупредил,  --
оправдывался Миллер. -- Нервы у меня ни к черту, шеф. Совсем не
то, что двое суток назад.
     Недоверчиво  посмотрев  на  капрала,  Мэллори  хотел   ему
ответить, но осекся, увидев бледное как пергамент лицо Стивенса
с  рюкзаком  под  головой,  обмотанной бинтом. Юноша пристально
смотрел на капитана.
     -- Наконец-то оклемался, --  улыбнулся  Мэллори,  глядя  в
бескровное,  как  у мертвеца, лицо. Стивенс в ответ раздвинул в
улыбке бледные губы. -- Как себя чувствуешь, Энди?
     -- Ничего, сэр. Нет, правда.  --  В  темных  глазах  юноши
застыло    страдание.    Скользнув   рассеянным   взглядом   по
забинтованной ноге, лейтенант  вновь  поднял  глаза.  --  Очень
виноват,  что  так вышло, сэр, -- растерянно произнес юноша. --
Как глупо получилось, черт побери.
     -- Это была  не  глупость,  --  медленно,  с  расстановкой
произнес капитан. -- Преступная халатность. -- Мэллори понимал,
что  на  него  смотрят  все,  но  его  заботил один Стивенс. --
Преступная и непростительная халатность, -- продолжал он ровным
голосом. -- И преступник этот  --  я.  Я  предполагал,  что  ты
потерял  много крови еще в лодке, но не знал, что у тебя на лбу
такая  рана.  А  знать  следовало.   --   Криво   усмехнувшись,
новозеландец  продолжал:  -- Послушал бы ты, что мне наговорили
эти  два  недисциплинированных  типа,  когда  мы  поднялись  на
скалу...  И  они были правы. В таком состоянии тебя нельзя было
оставлять внизу одного. Я, видно, рехнулся.  --  Мэллори  вновь
усмехнулся.  --  Надо  было  поднять тебя, как куль с углем, по
примеру   Миллера   и   Брауна,   этого   неустрашимого   дуэта
альпинистов...  Не могу понять, как ты сумел подняться. Да ты и
сам не знаешь, я в этом уверен. --  Подавшись  вперед,  Мэллори
коснулся  здорового  колена  юноши.  --  Прости,  Энди, честное
слово, я не представлял себе, что тебе так досталось.
     Стивенс смутился и в то же время обрадовался, бледные щеки
его окрасились румянцем.
     -- Не надо, сэр, --  умоляюще  произнес  .он.  --  Так  уж
получилось.  --  Он  умолк,  пронизанный  нестерпимой  болью  в
изувеченной ноге. -- Похвалы я не заслуживаю, --  продолжал  он
спокойно. -- Вряд ли я помню, как поднимался.
     Удивленно  выгнув  брови,  Мэллори  смотрел  на  юношу, не
перебивая его.
     -- Я перепугался  до  смерти,  --  признался  Стивенс,  не
удивляясь  своим  словам, которые прежде ни за что не осмелился
бы произнести. -- Никогда еще за всю свою жизнь я не  испытывал
такого страха.
     Качая  головой,  Мэллори  поскреб  щетинистый  подбородок.
По-видимому,  он  был  действительно  изумлен.   Посмотрев   на
Стивенса, он лукаво улыбнулся.
     -- Оказывается,  ты  еще  новичок  в  этих играх, Энди. --
Капитан снова улыбнулся. -- Ты думаешь, я  смеялся  и  распевал
песни,  поднимаясь по скале? Думаешь, я не испытывал страха? --
Закурив сигарету, новозеландец посмотрел сквозь клубы  дыма  на
юношу.  --  Страх  -- это не то слово. Я цепенел от ужаса. Да и
Андреа тоже. Мы повидали всякого, поэтому не могли не бояться.
     -- Андреа? -- засмеялся Стивенс, ко тут  же  вскрикнул  от
боли  в  ноге. Мэллори решил было, что тот потерял сознание, но
юноша продолжал хриплым голосом. -- Андреа! -- прошептал  он.--
Не может быть.
     -- Андреа   действительно   испытывал  страх,  --  ласково
проговорил рослый грек. -- Андреа и  сейчас  испытывает  страх.
Андреа  всегда испытывает чувство страха. Потому-то я и цел. --
Он посмотрел на свои большие руки. -- Потому-то  столько  людей
погибло.  Они  не  испытывали  чувства страха. Не боялись того,
чего  следует  постоянно   бояться,   забывали,   что   следует
остерегаться,  быть  начеку. Андреа же боялся всего и ничего не
упускал из виду. Вот и вся разгадка.
     Посмотрев на юношу, грек улыбнулся.
     -- На свете не бывает  ни  храбрецов,  ни  трусов,  сынок.
Храбрецы все. Для того чтобы родиться, прожить жизнь и умереть,
нужно  быть  храбрецом.  Мы  все  храбрецы,  и  все  мы боимся.
Человек, который слывет смельчаком,  тоже  храбр  и  испытывает
страх,  как  и  любой  из  нас.  Только  он храбр на пять минут
больше. Иногда на десять  или  двадцать  или  столько,  сколько
требуется  больному, истекающему кровью, испуганному мальчишке,
чтобы совершить восхождение на скалу.
     Стивенс молчал, потупив взор. Никогда еще он  не  был  так
счастлив,  не  испытывал  такого внутреннего удовлетворения. Он
давно  понял,  что  таких  людей,  как  Андреа  и  Мэллори,  не
проведешь,  однако  он не знал, что друзья не придадут никакого
значения тому, что он боится. Стивенс хотел что-то ответить, но
не находил слов. Ко всему, он смертельно устал. В глубине  души
он  верил,  что  Андреа говорит правду, но не всю правду. Юноша
был слишком измучен, чтобы разобраться, в чем же  дело.  Миллер
громко прокашлялся.
     -- Хватит трепаться, лейтенант, -- произнес он решительно.
-- Ложись, тебе надо поспать.
     Стивенс  изумленно  посмотрел на американца, потом перевел
взгляд на Мэллори.
     -- Делай, что велено, -- улыбнулся тот. --  Слушай  своего
хирурга и врача-консультанта. Это он наложил тебе на ногу шину.
     -- Неужели?  Я  и не знал. Спасибо, Дасти. Пришлось вам...
нелегко со мной?
     -- Для такого спеца, как я?  --  небрежно  взмахнул  рукой
Миллер.  --  Обычный перелом, -- соврал он с легким сердцем. --
Любой бы справился... Помоги-ка ему  лечь,  Андреа.  --  Кивнув
головой капитану, янки произнес:-- На минуту, шеф.
     Выйдя из пещеры, оба отвернулись .от ледяного ветра.
     -- Нужен  огонь  и  сухая одежда для парня, -- озаабоченно
проговорил  Миллер.  --  Пульс  у  него   около   ста   сорока,
температура  под сорок. Началась лихорадка. Он слабеет с каждой
минутой.
     -- Знаю,-- ответил Мэллори с тревогой в голосе. -- Но  где
найдешь  топливо  на  этой  треклятой  горе?  Зайдем  в пещеру,
соберем сухую одежду, какая найдется.
     Приподняв полог, капитан вошел. Стивенс не спал.  Браун  и
Андрея лежали по бокам. Миллер присел на корточки.
     -- На  ночевку  останемся  здесь,  --  объявил Мэллори. --
Поэтому устроимся  поудобнее.  Правда,  мы  слишком  близко  от
утеса,  но  фрицы не знают, что мы на острове, да и с побережья
нас не видно.  Так  что  мы  вправе  позволить  себе  некоторый
комфорт.
     -- Шеф...  --  начал  было  Миллер,  но  замолчал. Капитан
удивленно посмотрел на него и  заметил,  что  капрал,  Браун  и
Стивенс  смущенно  переглядываются.  Поняв, что стряслась беда,
Мэллори требовательным голосом спросил:
     -- В чем дело? Что случилось?
     -- Неважные новости, шеф, -- издалека начал американец. --
Надо было сразу сказать. Но  каждый  понадеялся  на  другого...
Помнишь часового, которого вы с Андрей сбросили со скалы?
     Мэллори мрачно кивнул, поняв, чт6 дальше скажет янки.
     -- Он  упал  на  риф метрах в шести или девяти от подножия
утеса, -- продолжал капрал. -- Останки его застряли между  двух
каменных обломков. Причем прочно.
     -- Понятно,  --  пробормотал  Мэллори. -- А я-то все ломал
голову, как  ты  умудрился  так  промокнуть  под  прорезиненным
плащом.
     -- Четыре  раза  пробовал  снять  его  с  камней,  шеф, --
спокойно ответил капрал. -- Ребята меня держали за веревку.  --
Пожав  плечами,  он  добавил:  --  Ни черта не вышло. Все время
волны отбрасывали меня к скале.
     -- Часа через три-четыре рассветет, -- проговорил Мэллори.
-- Четыре часа спустя немцы узнают,  что  мы  на  острове.  Как
только  развиднеется,  они  заметят  убитого  и отправят лодку,
чтобы выяснить, в чем дело.
     -- Ну и что? -- возразил Стивенс. -- Разве часовой не  мог
упасть?
     Отодвинув  в  сторону  брезент,  Мэллори  выглянул наружу.
Похолодало, шел снег. Капитан опустил полог.
     -- У нас пять минут, -- произнес он  рассеянно.  --  Через
пять минут уходим. -- Посмотрев на Стивенса, новозеландец слабо
улыбнулся.  --  Мы не сказали тебе. Дело в том, что Андреа убил
часового ударом ножа в сердце.

     Следующие  несколько   часов   были   сплошным   кошмаром.
Казалось,  их  путешествию  не  будет  конца. Люди спотыкались,
скользили, падали  и  вновь  поднимались.  Тело  болело,  мышцы
сводило судорогой, поклажа падала. Приходилось отыскивать ее на
ощупь в снегу. Людей мучил голод, жажда. Все вконец изнемогли.
     Теперь   группа  возвращалась  в  ту  же  сторону,  откуда
отправилась в путь, двигаясь  на  вест--  норд-вест  по  отрогу
горы.  Наверняка  немцы  решат, что диверсанты ушли на север, к
центру острова. Без компаса, не  видя  звезд  и  луны,  которые
послужили бы ориентирами, Мэллори шел по склону, руководствуясь
инстинктом и запечатленной в памяти картой, которую показал ему
в  Александрии месье Влакос. Капитан был твердо уверен, что они
обогнули гору и продвигаются тесной лощиной в глубь острова.
     Главным их врагом был снег. Тяжелый и влажный,  он  кружил
вокруг  плотной  серой  массой,  проникал  за ворот, в ботинки,
попадал под одежду, в рукава, лез в глаза, уши,  рот.  От  него
стыло  лицо,  руин  немели,  превращаясь в ледышки. Доставалось
всем, на больше других страдал Стивенс. Спустя несколько  минут
после   того,  как  отряд  покинул  пещеру,  он  вновь  потерял
сознание. В мокрой одежде, прилипшей к телу, он был лишен  даже
того  тепла,  которое вырабатывает человек при движении. Дважды
Андреа останавливался и наклонялся к  юноше  убедиться,  что  у
него  бьется сердце. Но жив ли он, узнать было невозможно: руки
грека потеряли чувствительность, он выпрямлялся и,  спотыкаясь,
шел дальше.
     Часов  в  пять утра, когда группа карабкалась вдоль ущелья
по предательски скользкому склону к  гребню  горы,  на  которой
росло  несколько  низкорослых рожковых деревьев, Мэллори решил,
что в целях безопасности им  следует  связаться  вместе.  Минут
двадцать  группа  гуськом поднималась по склону, становившемуся
все круче. Идя впереди, Мэллори боялся оглянуться и посмотреть,
каково приходится  Андреа.  Неожиданно  подъем  окончился,  они
очутились   на   ровной   площадке,  обозначавшей  перевал,  и,
по-прежнему связанные друг  с  другом,  стали  пробиваться  при
нулевой  видимости  сквозь  слепящую  пелену  снега, спускаясь,
словно на лыжах, вниз.
     До пещеры добрались на рассвете, когда в  восточной  части
неба на фоне снежной круговерти стали возникать серые полосы --
приметы  унылого,  безрадостного утра. По словам мосье Влакоса,
вся южная часть острова Наварено изрыта сотами  пещер.  Пещера,
которую  они обнаружили, была пока единственной. Точнее говоря,
то был темный, узкий проход среди хаотически разбросанных  глыб
вулканического происхождения, засыпавших ущелье, спускающееся к
обширной  долине,  которая  осталась  в  трехстах или шестистах
метрах от них, -- долине, все еще скрытой в ночной мгле.
     Какое-никакое,  но  для   замерзших,   измученных   людей,
мечтающих  о  том, чтобы уснуть, то было укрытие. Места хватало
всем,  немногие  щели,  через  которые  проникал  снег,  быстро
заткнули,  вход  завесили  пологом,  прижав  его булыжниками. В
тесноте и темноте со Стивенса сняли мокрую  одежду  и,  засунув
его  в  спальный  мешок,  снабженный сбоку молнией, влили в рот
юноше бренди, а под голову, обмотанную бинтами в пятнах  крови,
сунули  груду сухого тряпья. Потом все четверо, даже неутомимый
Андреа,  рухнули  на  покрытую  сырым  снегом  землю  и  уснули
мертвецким  сном,  не  чувствуя  ни острых камней под собой, ни
холода, забыв про голод. Уснули, не  сняв  мокрой,  липнущей  к
телу   одежды   и   не   ощущая  боли,  когда  начали  отходить
закоченевшие руки и лица.

     Глава седьмая. ВТОРНИК. 15.00--19.00

     Тусклое, в  ореоле  лучей,  солнце,  пробивавшееся  сквозь
снеговые  тучи,  давно пройдя точку зенита, катилось на запад к
заснеженному, словно нарисованному отрогу горы. Приподняв  край
полога,  Андреа  чуть  отодвинул  его  в  сторону  и  с опаской
посмотрел  вниз,  куда  сбегала  лощина.   Постоял   неподвижно
несколько  мгновений,  растирая  затекшие мышцы ног и щурясь от
ослепительного блеска  снега.  Потом  выбрался  из  убежища,  в
несколько  шагов достигнув края впадины, лег у края и осторожно
выглянул.
     Книзу  открывалась  панорама  почти  симметричной  долины,
словно  вырвавшейся  из  тесных объятий крутых горных склонов н
плавным изгибом уходившей на север.  Андреа  узнал  похожую  на
крепость,   возвышавшуюся  справа  над  головой  долины  темную
громаду. Вершина ее  была  покрыта  шапкой  снеговых  туч.  Это
Костос,  самая  высокая  на  острове  Навароне  гора. Ночью они
преодолели ее западный склон. На востоке, милях в пяти, уходила
ввысь третья гора, лишь  немногим  ниже  Костоса.  Северный  ее
склон  круто обрывался, переходя внизу в равнину, расположенную
в  северо-восточной  части  острова.  А  милях  в  четырах,  на
северо-северо-востоке,  много  ниже  снеговой  линии  и  редких
пастушьих хижин, в лощине, вдоль берега черной извилистой речки
выстроились дома с плоскими  крышами.  Не  иначе,  как  селение
Маргарита.
     Запечатлевая  в  памяти  топографию  долины, вглядываясь в
каждую  западину  и  расселину   в   скалах,   Андреа   пытался
определить,  какой  именно  посторонний  звук  две минуты назад
прорвал  оболочку  сна,  заставив  его  мгновенно  очнуться   и
вскочить  на  ноги.  И  вот  он снова возник, этот звук, трижды
раздавшийся в течение трех секунд. Пронзительная трель  свистка
прозвучала  повелительно и, отразившись от склонов горы Костос,
умолкла, покатилась эхом вниз. Отпрянув назад, Андреа спустился
на дно овражка.
     Полминуты спустя  он  вновь  очутился  у  кромки  овражка,
прижимая к глазам окуляры бинокля системы Цейс-Икон. Нет, он не
ошибся. По склону Костоса растянутой неровной цепочкой медленно
поднимались двадцать пять -- тридцать солдат, осматривая каждую
впадину,   каждую   груду   камней.  На  каждом  солдате  белый
маскировочный халат с капюшоном, но даже с расстояния двух миль
обнаружить их было несложно:  у  каждого  из-за  спины  торчали
лыжи; заостренные их концы, черневшие на фоне снежного покрова,
качались, когда солдаты, словно пьяные, спотыкались и падали на
скользком  склоне.  Время  от  времени  немец,  находившийся  у
середины цепочки, взмахивал альпенштоком, видно, давая какие-то
указания. Он-то и свистел, догадался Андреа.
     -- Андреа!  --  послышалось  из  пещеры.   --   Что-нибудь
случилось?
     Обернувшись,  грек прижал палец к губам. Заросший щетиной,
в мятой одежде,  Мэллори  тер  ладонью  налитые  кровью  глаза,
пытаясь  окончательно  прогнать  сон.  Повинуясь  жесту Андреа,
капитан захромал в  его  сторону.  Каждый  шаг  причинял  боль.
Стертые  в  кровь пальцы распухли и слиплись. С тех пор, как он
снял ботинки с часового, новозеландец не разувался, а теперь  и
вовсе  не  решался  взглянуть,  что у него с ногами... С трудом
вскарабкавшись по склону овражка, он опустился на снег рядом  с
Андреа.
     -- Гости пожаловали?
     -- Глаза бы мои не видели таких гостей, -- буркнул Андреа.
-- Взгляни-ка, Кейт. -- Протянув капитану бинокль, грек показал
в сторону  подножия  горы  Костос.  --  Твой  друг  Дженсен  не
предупредил, что они на острове.
     Мэллори методично осматривал склон; внезапно в поле зрения
бинокля  возникла  цепочка   солдат.   Приподняв   голову,   он
нетерпеливо повернул фокусировочное кольцо и, бегло взглянув на
солдат, медленно опустил бинокль, о чем-то задумавшись.
     -- Горно-пехотная часть.
     -- Да,  это  егеря,  --  согласился  Андреа. -- Из корпуса
альпийских стрелков. Очень они не вовремя появились.
     Мэллори кивнул, скребя заросший щетиной подбородок.
     -- Уж они-то нас непременно отыщут.  --  С  этими  словами
капитан  снова вскинул бинокль. Дотошность, с какой действовали
немцы, настораживала. Но  еще  больше  настораживала  и  пугала
неотвратимость  встречи  с  медленно приближающимися крохотными
фигурками. -- Непонятно, что  тут  делают  альпийские  стрелки,
продолжал  Мэллори. -- Но факт тот, что они здесь. Должно быть,
им известно, что мы высадились.  Видно,  все  утро  прочесывали
седловину  к  востоку  от  Костоса  -- самый короткий маршрут к
центру острова. Ничего там не обнаружив, принимаются за  другой
склон.  Вероятно,  они  догадались, что с нами раненый и далеко
уйти мы не могли. Рано или поздно они нас обнаружат, Андреа.
     -- Рано или поздно, -- эхом отозвался  грек.  Взглянув  на
заходящее солнце на потемневшем небе, он заметил: -- Через час,
самое  позднее,  полтора.  Не  успеет  зайти  солнце, как немцы
нагрянут.  Нам  не  уйти.  --  Андреа  пристально  взглянул  на
капитана.  -- Парня мы оставить не сможем. А если возьмем его с
собой, то не сможем уйти от преследования, а он погибнет.
     -- Здесь нам оставаться  нельзя,--  решительно  проговорил
Мэллори.  --  Если  останемся,  то все погибнем. Или очутимся в
одной из тех темниц, о которых рассказывал месье Влакос.
     -- Иллюстрация  преимущества  больших  чисел,  --   кивнул
головой  Андреа.  --  Так  и должно быть, не так ли, Кейт? Цель
оправдывает средства, как сказал бы каперанг Дженсен.
     Мэллори  пожал  плечами,  но  ответил   довольно   твердым
голосом:
     -- Я  тоже  так  считаю,  Андреа.  Арифметика простая; там
тысяча двести, здесь один.  Тут  уж  ничего  не  поделаешь,  --
устало закончил новозеландец.
     -- Понимаю.  Но  ты напрасно расстраиваешься, -- улыбнулся
Андреа. --  Пошли,  старина.  Сообщим  нашим  друзьям  приятное
известие.

     При появлении Андреа и Мэллори, которые вошли, запахнув за
собой  полог,  капрал  поднял глаза. Миллер расстегнул спальный
мешок,  в  котором  лежал  Стивенс,  и  при  свете   карманного
фонарика,   лежавшего   на   спальном  мешке,  обрабатывал  ему
изувеченную ногу.
     -- Когда мы позаботимся о мальчишке, командир? --  сердито
произнес  американец,  ткнув пальцем в сторону спящего. -- Этот
водонепроницаемый спальник, будь он неладен, насквозь промок. И
малый тоже. Совсем закоченел. Я потрогал его ногу,  она  словно
кусок  мороженой  говядины.  Ему  нужно  согреться,  шеф. Нужно
теплое помещение и горячее питье, иначе ему крышка. В ближайшие
же сутки. -- Зябко передернув плечами,  Миллер  медленно  обвел
взглядом  неровные стены каменного их гнезда. -- Попади он даже
в первоклассный госпиталь, шансы у него были бы  невелики...  В
этом окаянном леднике он лишь силы последние теряет.
     Миллер был недалек от истины. Снег на валунах таял, и вода
стекала  сверху  по  липким  замшелым  стенам или капала на пол
пещеры,  покрытый  снежной  жижей,  смешанной  с  полузамерзшим
гравием.  Без  вентиляции  и  стока  воды  воздух в убежище был
сырым, спертым и холодным.
     -- Как знать, может, он попадет в госпиталь раньше, чем ты
думаешь, -- сухо заметил Мэллори. -- Как у него с ногой?
     -- С ногой хуже, -- признался капрал.  --  Много  хуже.  Я
положил  на рану еще горсть лекарства и снова ее перевязал. Это
все, что в моих силах, командир. Мы напрасно тратим время...  А
что  это  за  треп ты подпустил насчет госпиталя? -- спросил он
недоверчиво.
     -- Это не  треп,  --  откровенно  ответил  Мэллори,  --  а
суровая  действительность. Сюда идет отряд егерей. С ними шутки
плохи. Эти непременно нас найдут.
     -- Этого еще не хватало, -- злобно  выругался  американец.
-- И далеко они, командир?
     -- Через час или чуть позже будут здесь.
     -- А  что  делать  с парнем? Может, оставить? Это для него
единственная возможность уцелеть.
     -- Стивенса возьмем с собой,-- решительно заявил  капитан.
Миллер посмотрел на него с осуждением.
     -- Стивенса  возьмем  с  собой, -- повторил янки. -- Будем
таскать, пока не помрет -- а произойдет  это  скоро,  --  тогда
бросим его на снегу. Так, да?
     -- Да, так, Дасти. -- Рассеянным жестом Мэллори стряхнул с
себя снег  и  вновь посмотрел на американца. -- Стивенс слишком
много знает. Немцам известно, что мы на острове, но неизвестно,
как  мы  намерены  проникнуть  в  крепость  и  когда   начнется
эвакуация  гарнизона  Кероса.  А  Стивенсу  это  известно.  Они
заставят его говорить. Скополамин любому язык развяжет.
     -- Скополамин? Умирающему? -- недоверчиво произнес Миллер.
     -- А что тут  особенного?  Я  сам  бы  прибегнул  к  этому
средству.  Если  б  ты  был  комендантом крепости и знал, что в
любую минуту твои  орудия  и  полгарнизона  могут  взлететь  на
воздух, то сделал бы то же самое. Посмотрев на капитана, Миллер
покачал головой.
     -- Опять я...
     -- Знаю,  знаю.  Со  своим  длинным  языком,  -- засмеялся
Мэллори и хлопнул американца по плечу. -- Мне это  тоже  не  по
душе,  Дасти.  --  Повернувшись,  он  направился в другой конец
пещеры.-- Как себя чувствуете, главстаршина?
     -- Ничего, сэр.-- Только что проснувшись, Браун дрожал  от
холода в своей мокрой одежде. -- Какие-нибудь неприятности?
     -- Уйма,  --  заверил  его  Мэллори.  -- Сюда направляется
поисковая группа. В течение получаса  нам  надо  смотаться.  --
Взглянув на часы, капитан произнес: -- Сейчас ровно четыре. Как
думаете, сумеете связаться с Каиром?
     -- Бог  его знает, -- признался Браун, вставая на затекшие
ноги.  --  Вчера  с  рацией  не  слишком  бережно   обращались.
Попытаюсь.
     -- Спасибо,    главный.   Смотрите,   чтобы   антенна   не
высовывалась выше кромки оврага. -- Мэллори собрался было выйти
из пещеры, но тут взгляд его упал на Андреа, который  сидел  на
камне   возле   самого   входа   в   укрытие.   Склонившись   к
автоматическому карабину системы  "маузер"  калибра  9,2  мм  к
прикрутив  к  его  стволу  оптический  прицел, грек старательно
заворачивал оружие в белый вкладыш от спальника.
     Мэллори молча наблюдал. Вскинув на капитана глаза,  Андреа
улыбнулся   и,  поднявшись,  протянул  руку  к  рюкзаку.  Через
полминуты, надев  белый  маскировочный  костюм  и  завязав  под
подбородком  тесемки  капюшона,  он  всунул  ноги  в эластичные
голенища брезентовых сапог. Затем поднял карабин и с  виноватой
улыбкой произнес:
     -- Схожу    прогуляюсь,   капитан.   Конечно,   с   твоего
разрешения.
     Вспомнив  недавно  произнесенную  Андреа  фразу,   Мэллори
медленно кивнул.
     -- Вот  что  ты  имел  в  виду,  говоря,  чтобы  я  зря не
расстраивался. Так бы сразу и сказал. -- Но в голосе Мэллори не
было ни возмущения, ни досады за своеволие Андреа. Этому  греку
не  очень-то  прикажешь. Когда он ждет одобрения своих действий
по тому или иному поводу или при каких-- то обстоятельствах, то
делает это лишь из вежливости, как бы предупреждая, чт6  именно
намерен  предпринять.  На  этот  же  раз  капитан  испытывал не
возмущение, а чувство облегчения и признательности.
     Капитан толковал с Миллером о том, что  Стивенса  придется
нести с собой, а затем бросить. Говорил с деланным равнодушием,
пряча  свою боль и горечь. И лишь теперь, когда стало известно,
что принимать такое  решение  нет  нужды,  Мэллори  понял,  как
трудно было .бы ему это сделать.
     -- Прошу   прощения,   --  произнес  Андреа  со  смущенной
улыбкам. -- Конечно, следовало сказать. Но  я  думал,  ты  меня
понял... Ведь это лучшее решение, верно?
     -- Лучшее,  --  согласился  капитан. -- Хочешь отвлечь их,
увести вверх?
     -- Другого выхода нет. Если спускаться в долину, на  лыжах
они  меня  в  два  счета догонят. Разумеется, вернуться я смогу
лишь, когда стемнеет. Вы останетесь здесь?
     -- Кто-нибудь  да  останется.  --  Мэллори  посмотрел   на
Стивенса.  Проснувшись,  тот  тер глаза и пытался сесть. -- Нам
необходимы  продовольствие  и  топливо,  Андреа,  --  продолжал
вполголоса капитан. -- Ночью я хочу спуститься в долину.
     -- Конечно.  Надо  сделать все, что в наших силах, -- едва
слышно, с серьезным лицом ответил грек. -- Пока  это  возможно.
Он  еще  так  молод,  почти  мальчик...  Может,  не так и долго
придется  стараться.  --  Отогнув  полог,  Андреа  взглянул  на
вечернее небо.-- К семи вернусь.
     -- К  семи, -- повторил капитан. Небо темнело, как темнеет
оно перед снегопадом. Поднялся ветер,  гнавший  пушистые  белые
облачка,  которые  забивались в лощину. Мэллори поежился и сжал
крепкую руку товарища. -- Ради Бога, Андреа,  --  негромко,  но
настойчиво произнес новозеландец. -- Побереги себя!
     -- Поберечься?  Мне?  --  безрадостно  улыбнулся  Андреа и
осторожно высвободил свою руку из руки капитана.-- Обо  мне  не
тревожься,   --   спокойно   проговорил   он.  --  Если  хочешь
помолиться, то моли Бога о спасении  этих  несчастных,  которые
нас разыскивают. -- С этими словами грек опустил полог и исчез.
     Постояв  в нерешительности в устье пещеры, Мэллори смотрел
невидящим взглядом сквозь щель между брезентом и скалой.  Затем
круто  повернулся  и,  подойдя к Стивенсу, опустился на колени.
Миллер бережно  поддерживал  голову  юноши.  В  тусклых  глазах
лейтенанта  застыло  безразличие,  пергаментные щеки ввалились.
Новозеландец улыбнулся, чтобы  скрыть,  насколько  он  потрясен
увиденным зрелищем.
     -- Так,  так,  так.  Проснулась  спящая  красавица.  Лучше
поздно, чем никогда.  --  Открыв  водонепроницаемый  портсигар,
протянул его раненому. -- Как себя чувствуешь, Энди?
     -- Закоченел,  сэр. -- Стивенс мотнул головой, отказываясь
от сигареты. От жалкой его улыбки у капитана заныло сердце.
     -- Как нога?
     -- Тоже,  думаю,  закоченела.   --   Лейтенант   скользнул
равнодушным  взглядом  по  забинтованной  ноге. -- Совсем ее не
чувствую.
     -- Закоченела, скажет тоже! -- фыркнул  Миллер,  мастерски
изображая  уязвленную  гордость.--  Какая неблагодарность, черт
возьми! Где еще ты встретишь такое медицинское обслуживание?
     На лице Стивенса мелькнула тень улыбки и  тотчас  исчезла.
Он  долго  разглядывал  свою  ногу,  потом  в упор посмотрел на
Мэллори.
     -- К чему ломать комедию, сэр? -- негромким  и  монотонным
голосом  спросил  лейтенант.  --  Не  хочу,  чтоб вы сочли меня
неблагодарным. И этакого героя не хочу изображать.  Но  ведь  я
такая вам обуза, и поэтому...
     -- Поэтому мы должны бросить тебя? -- прервал его Мэллори.
-- Чтоб  ты  замерз  или  угодил в плен? Выбрось это из головы,
приятель. Мы сумеем о  тебе  позаботиться...  И  эти  проклятые
пушки взорвем.
     -- Но послушайте, сэр...
     -- Обижаешь,  лейтенант,  --  снова  скривился янки. -- Мы
задеты в своих лучших чувствах. Кроме того, как  специалист,  я
должен  долечить  своего  пациента. Я не собираюсь это делать в
вонючей немецкой камере...
     -- Достаточно! -- поднял руку Мэллори. -- Вопрос решен. --
Увидев  пятно  румянца   на   худых   скулах   юноши,   заметив
благодарность,  которая  засветилась  в  потухших  его  глазах,
капитан почувствовал отвращение к  самому  себе  и  стыд.  Ведь
раненый  не  понимал,  что  ими  движет не забота о товарище, а
опасение,  что  тот  может  их  выдать...  Наклонясь,   Мэллори
принялся расшнуровывать свои высокие штиблеты.
     -- Дасти, -- проговорил он, не поднимая головы.
     -- Чего?
     -- Когда  тебе  надоест распространяться о своем лекарском
искусстве, может, испробуешь его и на мне? Взгляни, что у  меня
сталось  с  ногами,  ладно?  Боюсь,  от  трофейных ботинок прок
невелик.
     Спустя пятнадцать минут, причинивших  новозеландцу  немало
страданий,  капрал  обрезал  неровные  края  липкого  пластыря,
обмотанного вокруг правой ступни Мэллори,  и,  выпрямившись,  с
удовлетворением посмотрел на дело своих рук.
     -- Отличная работа, Миллер, -- похвалил он самого себя. --
Такой  и  в балтиморском госпитале Джона Гопкинса не увидишь...
-- Янки внезапно  умолк,  задумчиво  уставясь  на  потолстевшие
ступни Мэллори, и виновато кашлянул. -- Мне тут пришла в голову
одна мыслишка, шеф.
     -- Давно  пора,  -- хмуро ответил капитан. -- Как я теперь
всуну ноги в эти проклятые башмаки? -- Он зябко повел  плечами,
натягивая  толстые  шерстяные  носки,  к  которым прилип мокрый
снег, и с отвращением посмотрел на немецкие  штиблеты,  которые
держал  в  вытянутой руке. -- Седьмой размер, самое большое, да
еще и узкие, будь они неладны!
     -- Девятый, -- проронил Стивенс, протягивая капитану  свои
ботинки.  Один из них сбоку был аккуратно разрезан. -- Залатать
башмак пара пустяков. На кой бес они  мне  теперь.  Прошу  вас,
сэр,   не  возражайте.  --  Юноша  была  засмеялся,  но  тотчас
скривился от адской боли в ноге и побелевшими губами  прибавил:
-- В  первый  и,  видно,  последний  раз  поспособствую  успеху
операции. Интересно, какую медаль мне дадут за это, сэр?
     Взяв ботинки, Мэллори внимательно посмотрел  на  Стивенса,
но  в  эту  минуту  распахнулся  брезентовый полог. Неуверенной
походкой  вошел  Кейси  Браун.  Опустил  на   землю   рацию   и
телескопическую  антенну,  достал портсигар. Окоченевшие пальцы
не повиновались, и сигареты  упали  в  грязь.  Браун  беззлобно
выругался,  ощупал  нагрудные  карманы  и,  не  найдя того, что
искал,  махнул  рукой,  садясь  на  камень.  Вид  у  Кейси  был
измученный и несчастный.
     Закурив сигарету, капитан протянул ее шотландцу.
     -- Как дела, Кейси? Удалось поймать Каир?
     -- Меня самого поймали. Прием, правда, был отвратительный.
-- Браун  с  наслаждением  затянулся.  --  Они меня не слышали.
Наверно, гора, что к югу от нас, мешает, будь она неладна.
     -- Возможно, -- кивнул головой Мэллори. -- Что  новенького
сообщили   наши  каирские  друзья?  Призывают  удвоить  усилия?
Подгоняют?
     -- Ничего нового.  Страшно  обеспокоены  нашим  молчанием.
Заявили,  что  будут  выходить  в  эфир  каждые четыре часа вне
зависимости от того, получат от нас подтверждение или нет.  Раз
десять повторили, на этом передача закончилась.
     -- Очень нам помогут, -- саркастически заметил Мэллори. --
Приятно  знать,  что они на нашей стороне. Самое главное -- это
моральная поддержка. -- Ткнув большим пальцем в  сторону  устья
пещеры,  он присовокупил: -- Эти немецкие ищейки наложат полные
штаны, узнав, кто за нами стоит... Ты хоть  посмотрел  на  них,
прежде чем прийти сюда?
     -- А  чего на них смотреть? -- хмуро отозвался Браун. -- Я
слышал их голоса. Вернее, слышал, как  кричал  офицер,  отдавая
распоряжения.  --  Машинально  подняв  автомат,  Кейси загнал в
магазин обойму. -- Они меньше чем в миле отсюда.
     Цепь альпийских стрелков, сомкнувшись  теснее,  находилась
меньше  чем  в  полумиле  от пещеры. Заметив, что правый фланг,
поднимавшийся по более крутому южному  склону,  снова  отстает,
обер-лейтенант     трижды    свистнул,    подтягивая    солдат.
Пронзительные трели дважды отразились от заснеженных склонов, а
третий сигнал замер, перейдя в долгий заливчатый вопль. Постояв
несколько мгновений с искаженным мукой  лицом,  обер-лейтенант,
словно  подкошенный,  ничком  рухнул в наст. Находившийся рядом
здоровяк унтер-офицер изумленно посмотрел  на  убитого;  поняв,
что  произошло,  открыл  в ужасе рот, но успел лишь вздохнуть и
упал нехотя  на  командира.  Последнее,  что  он  услышал,  был
резкий, как удар бича, хлопок карабина.
     Укрывшись  между двумя валунами, усыпавшими западный склон
горы Костос, Андреа смотрел в оптический  прицел  на  суетливые
фигурки,  двигавшиеся  в  надвигающейся темноте. Он зарядил уже
третью обойму. Лицо его было бесстрастно и  неподвижно,  как  и
веки,  которые  ни  разу  не  вздрогнули от выстрелов. В глазах
грека не было ни жестокости, ни безжалостности. Они  ничего  не
выражали. Ум его был словно закован броней: Андреа понимал, что
задумываться  нельзя. Убить. человека -- смертный грех. Человек
не вправе лишить ближнего  дара  жизни.  Даже  в  честном  бою.
Сейчас же шел не бой, а преднамеренное убийство.
     Всматриваясь   сквозь  клубы  дыма,  повисшие  в  морозном
воздухе, Андреа медленно опустил карабин. Немцев не видно: одни
спрятались за камни, другие закопались в снег. Но они никуда не
исчезли и по-прежнему представляют собой опасность. Скоро немцы
опомнятся: горно-пехотные  части  отличаются  решительностью  и
стойкостью, это лучшие в Европе войска, подумал Андреа. И тогда
они  догонят  его,  схватят  и  убьют,  если это в человеческих
силах. Вот почему первым грек сразил офицера. Тот, возможно,  и
не    стал    бы    его    преследовать,    разгадав    причину
неспровоцированного обстрела отряда с фланга.
     Андреа инстинктивно пригнулся:  по  груде  камней  впереди
ударила   автоматная  очередь;  отскочив,  пули  с  диким  воем
пронеслись над головой.  Этого  следовало  ожидать.  Испытанный
прием.  Ринуться  вперед  под прикрытием огня, залечь, прикрыть
товарища и снова бросок. Андреа поспешно вставил новую обойму в
магазин карабина и, припав к  земле,  дюйм  за  дюймом  пополз,
прячась  за  грядой  камней,  тянувшейся на пятнадцать-двадцать
метров вправо  от  него,  заранее  наметив  новую  позицию  для
засады.  Укрывшись  за  крайним  камнем, грек надвинул на глаза
капюшон и с опаской выглянул из-за валуна.
     По  камням,  среди  которых  он  перед   этим   скрывался,
хлестнула еще одна автоматная очередь, и человек шесть, по трое
с  каждого  фланга  цепи, пригнувшись, бросились вперед и снова
залегли в снегу.  Бросились  они  в  разные  стороны.  Наклонив
голову,  Андреа  потер  щетину  тыльной  стороной  ладони.  Вот
досада.  Егеря  вовсе  не  собираются  атаковать  в  лоб.   Они
растягивают  цепь, загибая фланги в виде полумесяца. Неприятно,
но выход из положения есть: сзади Андреа вьется вверх по склону
ложбинка,  которую  он  успел  обследовать.  Но  одного  он  не
предусмотрел:  западным своим флангом цепь наткнется на пещеру,
в которой укрылись его товарищи.
     Перевернувшись на  спину,  Андреа  посмотрел  на  вечернее
небо.   Оно   темнело  с  каждой  минутой,  как  темнеет  перед
снегопадом,  видимость  ухудшалась.  Повернувшись  обратно,  он
посмотрел  на  крутой  склон Костоса с кое-где разбросанными по
нему валунами,  неглубокими,  похожими  на  ямочки  на  гладких
щеках,  впадинами.  Снова  выглянул  из-за  валуна, когда егеря
вновь открыли огонь, и, увидев, что кольцо смыкается,  не  стал
больше  ждать. Стреляя напропалую, Андреа привстал и, не снимая
пальца со спускового крючка, побежал по затвердевшему  насту  к
ближайшему  укрытию, находившемуся самое малое в сорока метрах.
Впереди еще тридцать пять, тридцать,  двадцать  метров,  но  не
слышно  ни  единого выстрела. Он поскользнулся на осыпи, тут же
ловко вскочил. Осталось десять метров,  а  он  все  еще  цел  и
невредим. В следующее мгновение он упал навзничь и так ударился
грудью и животом, что не сразу смог вздохнуть.
     Придя  в себя, Андреа вставил в магазин еще одну обойму и,
рискнув, приподняв голову над валуном, снова вскочил  на  ноги.
На  все  ушло  секунд  десять.  Держа  наперевес автоматический
карабин, грек, не целясь, открыл огонь по  карабкающимся  вверх
по  склону  егерям,  занятый  тем,  чтобы  не поскользнуться на
уходящей вниз осыпи. В  то  мгновение,  когда  магазин  у  него
опустел  и  от  винтовки  не  было  никакого прока, немцы разом
открыли огонь. Пули свистели над головой,  ударяясь  о  камень,
поднимали   ввысь  слепящие  облачка  снега.  Но  на  горы  уже
опускались сумерки, и на темном склоне  Андреа  казался  быстро
движущимся   расплывчатым   силуэтом.   Попасть   же   в  цель,
находящуюся наверху, задача и в  более  благоприятных  условиях
непростая.  Однако  огонь  немцев  становился все ожесточеннее,
медлить было нельзя  ни  секунды.  Полы  маскировочного  халата
взвились,  точно  крылья  птицы,  он  нырнул  вперед,  пролетев
последние три метра, и очутился в спасительной ложбинке.
     Вытянувшись во весь рост, Андреа лег на спину,  достал  из
нагрудного  кармана  стальное  зеркало и приподнял над головой.
Сначала он ничего не увидел: тьма на  склоне  сгущалась,  да  и
зеркальце  запотело.  Но  на морозном воздухе пленка пропала, и
Андреа разглядел сначала двух, потом трех, потом  еще  шестерых
солдат,  которые,  оставив  укрытие,  неуклюже  карабкались  по
склону. Двое из преследователей  приближались,  оторвавшись  от
правого фланга цепи. Опустив зеркало, грек облегченно вздохнул,
сощурился  в  улыбке.  Посмотрел  на небо, заморгал глазами; на
веки падали первые хлопья снега. И снова улыбнулся. Неторопливо
достал обойму, вставил ее в магазин.

     -- Командир! -- Голос Миллера прозвучал невесело.
     -- Да. В чем дело? --  Стряхнув  снег  с  лица  и  ворота,
Мэллори вглядывался в снежную мглу.
     -- Когда  ты  учился в школе, ты читал про то, как люди во
время бурана сбивались с пути и  целыми  днями  кружили  вокруг
одного и того же места?
     -- В  Куинстауне  у  нас  была  такая  книга, -- признался
новозеландец.
     -- Кружили до тех пор, пока не гибли? -- продолжал капрал.
     -- Брось болтать чепуху! -- нетерпеливо произнес  Мэллори.
Даже  в  просторных  ботинках Стивенса у него нестерпимо болели
ноги. -- Как можем мы кружить, если  мы  все  время  спускаемся
вниз? Мы что, черт побори, спускаемся по винтовой лестнице?
     Обидевшись,  Миллер  шел,  не  говоря  ни  слова,  рядом с
капитаном. Три часа,  прошедшие  с  того  момента,  как  Андреа
отвлек  отряд егерей, шел сырой снег, прилипавший к ногам. Даже
в середине зимы, насколько помнил Мздлорн,  в  Белых  горах  на
Крите не бывало такого снегопада. А еще твердят о вечно залитых
солнцем  островах  Греции,  подумал  он  с  досадой. Капитан не
ожидал  такой  гримасы  природы,  когда  решил  отправиться   в
Маргариту  за  продовольствием  и  топливом,  и все равно он не
переменил бы  своего  решения.  Хотя  Стивенс  не  так  страдал
теперь,  он  слабел  с  каждым  часом, поэтому вылазка эта была
крайне необходима.
     Поскольку небо было затянуто снеговыми тучами, из-за  чего
видимость не превышала трех метров, ни луны, ни звезд наблюдать
было нельзя, так что без компаса Мэллори был как без рук. Он не
сомневался, что отыщет селение: надо лишь спускаться по склону,
пока  не наткнешься на ручей, сбегающий по долине. А потом идти
вдоль него на север до самой Маргариты. Другое дело  --  как  в
такой снегопад отыскать на обширном склоне крохотное убежище...
     Мэллори  с  трудом удержался, чтобы не вскрикнуть; схватив
его за руку, капрал заставил новозеландца опуститься на  колени
в   снег.   Даже  в  эту  минуту  неведомой  опасности  капитан
почувствовал досаду на самого себя за то, что витал  мыслями  в
облаках... Прикрыв ладонью глаза от снега, он стал вглядываться
в  темноту  сквозь  влажную  снежную  кисею.  Внезапно метрах е
двух-трех от себя он заметил очертания  приземистого  строения.
Они с Миллером едва не наткнулись на него.
     -- Та  самая  хижина,--  шепнул  на  ухо  капралу Мэллори.
Капитан заметил ее еще днем. Хижина  находилась  на  полпути  и
почти   в   створе   между  пещерой  и  селением.  Новозеландец
почувствовал облегчение и уверенность: не пройдет  и  получаса,
как  они  достигнут  селения.  --  Надо  уметь ориентироваться,
дорогой капрал, -- пробормотал он. -- Вот  тебе  и  кружили  на
одном месте, пока шли! Не надо падать духом...
     Мэллори  умолк на полуслове: пальцы американца впились ему
в руку.
     -- Я слышал  чьи-то  голоса,  шеф,  --  прошелестел  голос
Миллера.
     -- Ты  уверен?  -- спросил Мэллори, заметив, что капрал не
стал доставать из кармана свой пистолет с глушителем.
     После некоторого раздумья янки раздраженно ответил:
     -- Ни в чем я не  уверен,  командир.  Что  мне  только  не
мерещится  теперь!  --  С  этими  словами  он  снял  капюшон и,
прислушавшись, прошептал: -- И все же мне что-то послышалось.
     -- Давай-ка выясним, в чем  там  дело.  --  Мэллори  снова
вскочил  на ноги. -- По-моему, ты ошибся. Вряд ли это ребята из
горно-пехотного батальона. В последний раз, когда мы их видели,
они были на полпути к вершине склона. А пастухи живут  в  таких
хижинах  лишь  в  летние месяцы. -- Сняв с предохранителя кольт
калибром  0,455  дюйма,   Мэллори,   сопровождаемый   капралом,
согнувшись, с опаской подошел к хижине. Оба прижались к тонкой,
обитой толем стене.
     Прошло   десять,   двадцать,   тридцать   секунд.  Мэллори
облегченно вздохнул:
     -- Там никого нет. А если и есть, то ведет себя тихо,  как
мышь.  Но  рисковать не стоит. Ты иди в ту сторону, я -- в эту.
Встретимся у двери. Она на противоположной стороне, обращена  к
долине... От углов подальше держись, чтоб врасплох не застали.
     Минуту спустя оба оказались внутри. Закрыв за собой дверь,
Мэллори  включил  фонарь  и,  прикрыв его ладонью, осмотрел все
углы жалкой  хибары.  Земляной  пол,  грубо  сколоченные  нары,
полуразвалившийся  камелек,  на  нем -- ржавый фонарь, и больше
ничего. Ни стола, ни стула, ни дымохода, ни даже окна.
     Капитан подошел к  камельку,  поднял  керосиновый  фонарь,
понюхал...
     -- Им  не пользовались несколько недель. Правда, полностью
заправлен. Пригодится для нашего каземата. Если  только  отыщем
его, будь он неладен...
     Капитан  застыл на месте, наклонил голову, весь превратясь
в слух. Осторожно опустил лампу, неслышными  шагами  подошел  к
Миллеру.
     -- Напомни мне, чтоб я потом извинился, -- проронил он. --
Действительно,  тут кто-то есть. Дай мне твой пугач и продолжай
разговаривать.
     -- Снова дает о  себе  знать  Кастельроссо,  --  посетовал
вслух капрал, не поведя и бровью.-- Это мне начинает надоедать.
Китаец.  Ей-богу, на сей раз китаец... -- разговаривал он сам с
собой.
     С пистолетом наготове, ступая, как кошка, Мэллори  обходил
хижину,  держась  в метре с небольшим от ее стен. Он уже огибал
третий  угол,  когда  краешком  глаза  заметил,  как  от  земли
отделилась какая-- то фигура и, замахнувшись, кинулась на него.
Капитан  сделал шаг, уклоняясь от удара, и, резко повернувшись,
нанес нападающему сильный удар под  ложечку.  Со  стоном,  ловя
ртом  воздух,  незнакомец  согнулся  пополам и рухнул наземь. В
последнюю долю секунды Мэллори  удержался  от  того,  чтобы  не
опустить на него тяжелый кольт.
     Снова   взяв  пистолет  за  рукоятку,  капитан  немигающим
взглядом  смотрел  на  лежащего  грудой  человека.  Самодельная
дубинка  в  правой  руке,  за  спиной  --  примитивная котомка.
Нацелившись в злоумышленника, он стоял, раздумывая. Слишком все
просто, слишком подозрительно. Прошло с полминуты,  но  упавший
не   шевелился.   Шагнув  поближе,  Мэллори  точным  и  сильным
движением пнул  лежащего  по  наружной  части  правого  колена.
Старый,  но испытанный прием. Боль непродолжительна, но знать о
себе дает.  Однако  незнакомец  не  подавал  никаких  признаков
жизни.
     Наклонясь,  свободной  рукой  Мэллори  ухватился  за лямки
вещмешка и поволок  незнакомца  к  двери.  Тот  был  легок  как
пушинка.  Немцев  на  острове гораздо больше на душу населения,
чем на Врите, так что  здешним  жителям  приходится  затягивать
пояса, с сочувствием подумал новозеландец. Как же иначе. Зря он
так врезал бедняге.
     Ни  слова  не  говоря,  Миллер  взял  незнакомца за ноги и
вместе с капитаном бесцеремонно швырнул  на  нары,  стоявшие  в
дальнем углу.
     -- Ловко  ты его, шеф,-- одобрительно произнес американец.
-- Я даже не услышал звука. Кто этот тяжеловес?
     -- Представления не имею, -- покачал головой  Мэллори.  --
Кожа  да  кости,  одна  кожа  да кости. Закрой-ка дверь, Дасти,
посмотрим, что это за птица.

     Глава восьмая. ВТОРНИК. 19.00--00.15

     Прошла минута, другая. Человечек зашевелился и  со  стоном
сел,  поддерживаемый  капитаном  под  локоть. Щурясь, встряхнул
головой, в которой еще стоял туман. Подняв глаза,  при  тусклом
свете  керосинового фонаря перевел взгляд с Мэллори на капрала,
потом обратно.
     На смуглых  щеках  появился  румянец,  густые  темные  усы
сердито  ощетинились, в глазах вспыхнул гнев. Человечек оторвал
от себя руку капитана.
     -- Кто  такие?  --  произнес  он  по-английски  почти  без
акцента.
     -- Прошу  прощения, но чем меньше будете знать, тем лучше.
-- Мэллори улыбнулся, чтобы фраза прозвучала не так обидно.  --
Для вас же самих. Как себя чувствуете?
     Потирая  солнечное  сплетение,  коротышка  согнул  ногу  и
скривился от боли:
     -- Здорово вы меня шарахнули.
     -- Что поделать? -- Протянув назад руку, капитан поднял  с
пола  дубинку.  --  Вы  же  сами  меня этой палкой намеревались
огреть. Что же, мне  следовало  шляпу  снять,  чтобы  удар  был
покрепче?
     -- А  вы  шутник,  --  ответил человечек, снова попробовав
согнуть ногу. -- Колено болит, -- укоризненно посмотрел  он  на
Мэллори.
     -- Сначала о главном. Зачем вам эта дубина?
     -- Хотел  сбить  вас  с  ног  и  посмотреть, кто таков, --
нетерпеливо ответил коротышка. -- Это  самый  надежный  способ.
Вдруг  вы  из горно-пехотного батальона... Почему у меня колено
так болит?
     -- Упали   неудачно,   --   без   тени   смущения   солгал
новозеландец. -- Что вы тут делаете?
     -- А кто вы такой? -- спросил в свою очередь человечек.
     -- Интересный  у  вас  разговор,  шеф, -- кашлянул Миллер,
нарочно посмотрев на часы.
     -- Ты прав, Дасти. Не ночевать же нам здесь.  --  Протянув
назад   руку,  капитан  поднял  котомку  незнакомца  и  швырнул
американцу. -- Загляни-ка, что там у него.
     Странное дело, незнакомец даже не пытался протестовать.
     -- Харч! -- благоговейно произнес капрал. -- И какой харч!
Жаркое, хлеб, сыр и еще -- вино. -- Неохотно  завязав  котомку,
Миллер  окинул  пленника  любопытным  взглядом.  -- Ну и выбрал
времечко для пикника!
     -- Так вы американец, янки! -- улыбнулся человечек. -- Уже
хорошо!
     -- Что ты хочешь этим сказать?  --  подозрительно  спросил
капрал.
     -- Убедись сам, -- благодушно ответил незнакомец, небрежно
кивнув в дальний угол. -- Взгляни туда.
     Мэллори  оглянулся.  Поняв,  что его обвели вокруг пальца,
повернулся назад. Подавшись  вперед,  осторожно  коснулся  руки
американца.
     -- Не  делай  резких  движений,  Дасти.  И  не трогай свою
пушку. Похоже на то, что наш приятель пришел не один.  --  Сжав
губы,  Мэллори  молча  обругал  себя  за свое легкомыслие. Ведь
Дасти говорил, что слышит голоса. Видно, из-за усталости он  не
придал этому значения...
     В  дверях  встал  высокий  худой  мужчина. Липа его из-под
белого капюшона не разглядеть, но в руках карабин. Системы  "ли
энфилд", механически отметил Мэллори.
     -- Не   стреляй!   --   торопливо   произнес   по-гречески
низенький. -- Я почти уверен, это те, кого мы ждем, Панаис.
     Панаис! Мэллори облегченно вздохнул. Одно из имен, которые
назвал месье Влакос во время их встречи в Александрии.
     -- Теперь мы поменялись ролями, не так  ли?  --  улыбнулся
низенький,  глядя  на  капитана  прищуренными  глазами. Усы его
задиристо встопорщились. -- Еще раз спрашиваю, кто вы такие?
     -- Мы  из  диверсионной  группы,  --  ответил  не   мешкая
Мэллори.
     -- Вас каперанг Дженсен прислал?
     Новозеландец с чувством облегчения опустился на нары.
     -- Мы  среди  друзей,  Дасти.  --  Посмотрев на низенького
грека, он проговорил: -- Вы, должно быть, Лука.  Первый  платан
на площади в Маргарите?
     Человек просиял и с поклоном протянул руку.
     -- Лука. К вашим услугам, сэр.
     -- А это, конечно, Панаис?
     Стоявший  в  дверном  проеме  темноволосый мрачный верзила
коротко кивнул, но не сказал ни слова.
     -- Мы те  самые,  кто  вам  нужен!  --  радостно  улыбался
маленький  грек.  --  Лука  и  Панаис.  Выходит,  о нас знают в
Александрии! -- произнес он с гордостью.
     -- Разумеется! -- спрятал улыбку Мэллори. -- О  вас  очень
высокого  мнения.  Вы  и  прежде оказывали союзникам неоценимые
услуги.
     -- И снова окажем, -- живо отозвался Лука. --  Что  же  мы
время-то  теряем?  Немцы  уже  по горам рыщут. Чем можем мы вам
помочь?
     -- Продовольствием, Лука. Нам позарез нужна еда.
     -- Еды сколько угодно, -- с гордым видом указал на котомки
маленький грек. -- Мы вам ее в горы несли.
     -- Нам, в горы?.. -- воскликнул пораженный Мэллори.  --  А
как вы узнали, где мы находимся? И вообще, что мы высадились на
остров?
     -- Дело  нехитрое,  -- небрежно махнул рукой грек. -- Едва
рассвело, в южном направлении по улицам  деревни  прошел  отряд
немецких  солдат.  Они направились в горы. Все утро прочесывали
восточный склон Костоса.  Мы  сообразили:  высадилась  какая-то
группа,  ее-то солдаты и ищут. Кроме того, мы узнали, что немцы
поставили посты с  обоих  концов  дороги  вдоль  южного  берега
острова. Выходит, вы пришли сюда со стороны западного перевала.
Фрицы  этого  не ожидали, вы их одурачили. Вот мы и отправились
вас искать.
     -- Вам бы ни за что не удалось нас найти.
     -- Мы бы непременно вас отыскали, -- уверенно заявил Лука.
-- Мы с Панаисом  изучили  на  острове  каждый  камень,  каждую
травинку.  --  Передернув  плечами,  грек невесело посмотрел на
снежную круговерть. -- Хуже не могли выбрать погоду.
     -- Лучше не могли выбрать, -- угрюмо отозвался Мэллори.
     -- Да, вчера ночью погода была подходящей,  --  согласился
Лука.  --  Кому  пришло  бы в голову, что вы полетите при таком
ветре, под таким  ливнем.  Кто  бы  услышал  шум  самолета  или
допустил мысль, что вы станете прыгать с парашютом...
     -- Мы прибыли морем, -- прервал его новозеландец, небрежно
махнув в сторону побережья. -- Поднимались по южному утесу.
     -- Что?  По  южному утесу! -- недоверчиво воскликнул Лука.
-- Никому не удавалось преодолеть этот утес. Это невозможно!
     -- Добравшись примерно до  половины  скалы,  мы  тоже  так
подумали, -- признался Мэллори. -- Дасти может подтвердить. Так
все и было.
     Отступив на шаг, грек категорически заявил:
     -- А  я  утверждаю,  это  невозможно.  --  Лицо  его  было
непроницаемо.
     -- Он правду говорит, Лука, -- спокойно  произнес  Миллер.
-- Ты что, газет не читаешь?
     -- Как  это  -- не читаю! -- ощетинился маленький грек. --
Что же я -- как это называется -- неуч?
     -- Тогда вспомни, о  чем  писали  в  газетах  перед  самой
войной,  --  посоветовал  янки.  --  Вспомни,  что  писали  про
Гималаи, про альпинистов. Ты наверняка видел его фотографии  --
не  раз  и  не  два,  а  все  сто. -- Капрал изучающим взглядом
посмотрел   на   Мэллори.   --   Только   тогда   он   выглядел
посимпатичней.  Ты должен помнить. Это же Мэллори, Кейт Мэллори
из Новой Зеландии.
     Капитан молчал, наблюдая за  Лукой.  Лицо  грека  выражало
изумление.  Смешно  сощурив  глаза,  человечек  наклонил голову
набок. Видно, внутри ее сработало какое-то реле,  лицо  засияло
радостными  морщинами. Недоверчивости как не бывало. Протянув в
приветствии руку. Лука шагнул навстречу капитану.
     -- Ей-богу, ты прав! Мэллори! Ну, конечно же, это Мэллори!
-- восторженно воскликнул грек  и,  вцепившись  новозеландцу  в
руку,  принялся  трясти  ее. -- Американец действительно правду
говорит. Заросли вы щетиной... Да и выглядите старше своих лет.
     -- Я и чувствую себя старше, -- угрюмо  произнес  Мэллори.
Кивнув   в  сторону  янки,  прибавил:  --  Это  капрал  Миллер,
гражданин Соединенных Штатов.
     -- Тоже знаменитый альпинист? -- обрадованно спросил Лука.
-- Тоже горный тигр, да?
     -- Он совершил такое восхождение на вершину  южной  скалы,
какого  свет  не  видывал,  --  признался капитан. Посмотрев на
часы, в упор взглянул на маленького грека. -- В горах нас  ждут
товарищи.  Нам  нужна  помощь, Лука. Очень нужна, причем сию же
минуту. Вы знаете, какая вам грозит опасность, если  выяснится,
что вы нам помогали?
     -- Опасность?  --  пренебрежительно  махнул рукой грек. --
Чтобы Луке и Панаису, лисам острова  Навароне,  могла  угрожать
какая-то  опасность?  Это  невозможно!  Мы  ночные призраки. --
Накинув на плечи  лямки  вещмешка.  Лука  произнес:  --  Пошли.
Отнесем еду вашим товарищам.
     -- Одну минуту! -- положил ему на плечо свою руку Мэллори.
-- Это  еще  не  все. Нам нужно тепло -- печку и горючее, и еще
нам нужны...
     -- Тепло! Печку! -- в изумлении воскликнул  Лука.  --  Что
там у вас за вояки? Сборище старых баб, что ли?
     -- И  еще  нам  нужны  бинты  и  лекарства,  --  терпеливо
объяснил капитан. --  Один  из  наших  друзей  получил  тяжелое
увечье. Точно не знаем, но опасаемся, что он умирает.
     -- Панаис! -- скомандовал Лука. -- Живо в селение! -- Лука
говорил  по-гречески.  Отдав  нужные  распоряжения, он заставил
капитана  описать  место,  где   находится   их   убежище,   и,
убедившись,  что  Панаис  все понял, постоял в нерешительности,
накручивая кончики усов. Наконец, поднял взгляд на Мэллори.
     -- Сами сумеете отыскать пещеру?
     -- А Бог его знает, -- простодушно  ответил  новозеландец.
-- Вряд ли.
     -- Тогда  я должен вас проводить. Видите ли, Панаису будет
тяжело. Я велел ему захватить постель. Так что не знаю...
     -- Я с ним пойду, --  предложил  свои  услуги  капрал.  Он
тотчас  вспомнил  адский  труд  на  каике, восхождение на утес,
вынужденный  марш-бросок  через  горы.  --  Разминка   мне   не
повредит.
     Лука перевел слова Миллера Панаису, глядевшему исподлобья,
-- видно,  тот не понимал ни бельмеса по-английски. К удивлению
капрала, его  предложение  вызвало  бурю  протеста  со  стороны
мрачного грека.
     -- Что  с  этим  голубком?  -- спросил Миллер капитана. --
Видно, не очень-то рад моему обществу.
     -- Он  заявляет,  будто  превосходно  справится  один,  --
перевел  слова  Панаиса новозеландец. -- Считает, что ты будешь
задерживать  его  при  подъеме.  --  Шутливо  покачав  головой,
Мэллори  прибавил:  --  Как  будто  есть на свете сила, которая
может помешать Дасти Миллеру во время восхождения!
     -- Вот именно! -- воскликнул Лука. Ощетинившись, как ежик,
он набросился на своего товарища, тыча  в  воздух  пальцем  для
пущей убедительности. Миллер с опаской посмотрел на капитана.
     -- Что это он ему втолковывает, шеф?
     -- Чистую  правду,  --  торжественно  заявил  Мэллори.  --
Говорит, что тот, дескать, должен быть  польщен  оказанной  ему
честью   идти   рядом  с  мосье  Миллером,  всемирно  известным
американским скалолазом.  --  Мэллори  с  улыбкой  добавил;  --
Панаис  теперь  в  лепешку  разобьется,  доказывая,  что житель
острова Навароне не уступит никому в искусстве  карабкаться  по
горам.
     -- О Господи! -- простонал американец.
     -- Когда будете возвращаться, не забудь протянуть ему руку
на особенно крутых участках.
     К  счастью  для  Мэллори,  ответ американца унесло снежным
зарядом.

     Ветер, принесший тот заряд, с каждой  минутой  усиливался.
Снежные  хлопья  хлестали  в  лицо, выбивали слезы из-под часто
моргающих век, проникали в малейшую прореху в одежде  и  таяли.
Промокнув   до   нитки,   люди  окоченели  и  чувствовали  себя
несчастными. Мокрый снег прилипал к горным  ботинкам,  тяжелым,
как  гири,  от  их веса болели мышцы ног. То и дело спотыкаясь,
ползли, как черепахи. Видимость ничтожная: люди не видели  даже
собственных ног. Мутно-белая пелена превращала путешественников
в  бесформенные  пятна.  Лука  поднимался  наискось по склону с
олимпийским спокойствием, словно гуляя по дорожке своего сада.
     Маленький грек оказался ловким и  неутомимым,  как  горный
козел.  Языком  он  работал  столь же проворно, сколь и ногами.
Донельзя  обрадованный  возможностью  заняться  хоть   каким-то
делом,  лишь  бы  навредить  врагу,  он  болтал  без умолку. Он
рассказал  Мэллори  о   трех   последних   попытках   союзников
высадиться  на  остров и о том, какой жестокий урон был нанесен
им. О том, что кто-то заранее оповестил  немцев  о  предстоящей
высадке  с  моря;  как  противник  готовился  к  подходу отряда
кораблей особого назначения и десантно-диверсионных групп.  Как
две  группы  воздушных  десантников  вследствие  ошибки и серии
непредвиденных и неблагоприятных обстоятельств были заброшены в
расположение частей противника. Как они с Панаисом дважды  едва
не поплатились жизнью. В последний раз Панаис даже был схвачен,
но  ему  удалось  убить  обоих  часовых  и  уйти  неопознанным.
Рассказал о дислокации немецких частей и застав  на  территории
Навароне,   о  местонахождении  контрольных  пунктов  на  обеих
дорогах острова. Наконец, сообщил капитану те скудные  сведения
о крепости, которыми располагал сам. Панаис же, по словам Луки,
побывал  в  крепости  дважды,  оставшись  в ней один раз на всю
ночь, и с точностью  до  дюйма  запомнил,  что  где  находится:
орудия,  командные  пункты,  солдатские  казармы, помещения для
офицеров,  склад  боеприпасов,  турбогенераторные,   сторожевые
посты.
     Мэллори  аж  присвистнул. Узнал он гораздо больше, чем мог
рассчитывать. Предстоит, правда, оторваться от преследователей,
добраться до крепости, проникнуть в нее, -- а Панаис знает, как
это  сделать,  --  и   тогда...   Наклонясь   пониже,   Мэллори
бессознательно ускорил шаг.
     -- Ваш  друг  Панаис, должно быть, замечательная личность,
-- проговорил  он  задумчиво.   --   Расскажите   мне   о   нем
поподробнее, Лука.
     -- Что  мне вам рассказать? -- ответил грек, стряхнув снег
с капюшона. -- Что я знаю о Панаисе? Кто вообще что-то знает  о
нем?  Что  он удачлив, как бес; смел, как безумец, н что скорее
лев ляжет мирно рядом с ягненком, скорее голодный волк  пощадит
стадо,  чем Папане станет дышать с немцами одним воздухом? Знаю
одно. Слава Богу, что я  не  родился  немцем.  Панаис  нападает
исподтишка,  под покровом ночи, и наносит противнику удар ножом
в спину. -- Лука перекрестился. -- У  него  руки  по  локоть  в
крови.
     Мэллори  невольно  поежился.  И  все  же  в личности этого
темноволосого, угрюмого грека с бесстрастным лицом  и  глазами,
скрытыми под капюшоном, было что-то таинственное.
     -- Наверняка, это неполный портрет Панаиса, -- упорствовал
Мэллори. -- Вы же оба жители Навароне.
     -- Это верно.
     -- Остров невелик, вы всю жизнь прожили бок о бок.
     -- Вот  тут-то,  майор,  вы  и  ошибаетесь! -- Несмотря на
протесты и объяснения  Мэллори,  Лука  по  собственному  почину
повысил  новозеландца  в  звании  и упорно продолжал так к нему
обращаться.
     -- Я, Лука, много  лет  прожил  за  рубежом,  находясь  на
службе  у  месье  Влакоса. Месье Влакос, -- заметил с гордостью
маленький грек, -- очень важный государственный чиновник.
     -- Знаю, -- кивнул головой Мэллори. -- Консул.  Мы  с  ним
встречались. Очень славный господин.
     -- Как!  Вы  встречались  с месье Влакосом? -- восторженно
воскликнул Лука. -- Это хорошо! Это великолепно! Вы должны  мне
все рассказать. Он великий человек. Я вам рассказывал...
     -- Мы  говорили  о  Панаисе,  -- напомнил маленькому греку
капитан.
     -- Ах, да, Панаис. Я уже сообщал вам, что долгое время жил
за границей. Когда я вернулся на остров, то Панаиса на  нем  не
застал.  Отец  его  умер,  мать  снова  вышла  замуж,  и Панаис
переехал на Крит, где жил вместе с  отчимом  и  двумя  сводными
сестричками.    Отчим,    занимавшийся   рыбным   промыслом   и
хлебопашеством, погиб, сражаясь с немцами близ Кандии в  начале
войны.  Панаис,  унаследовав  от  отчима  судно, помог спастись
многим союзникам. В конце концов немцы его поймали и  подвесили
за  кисти  рук  на  площади в деревне, где жили его родные, это
недалеко от Кастелли. В назидание его землякам  Панаиса  пороли
до  тех  пор, пока не обнажились ребра и позвоночник. Сочтя его
мертвым, беднягу в таком виде и бросили.  Потом  деревню  немцы
сожгли. Семья Панаиса исчезла. Поняли, каким образом, майор?
     -- Понял, -- мрачно ответил Мэллори. -- Ну, а Панаис?
     -- Он  должен был умереть. Но этого парня не так-то просто
сломать. Он крепче нароста на стволе  рожкового  дерева.  Ночью
друзья  его  перерезали  веревки  и  унесли  его в горы, где он
скрывался, пока не  поправился.  А  потом  вернулся  на  остров
Навароне.   Каким   образом,  одному  Богу  известно.  Наверно,
перебирался с острова на остров на тузике. Зачем  он  вернулся,
он  мне  не сказал. Может, убивать немцев на его родном острове
Панаису доставляет больше удовольствия? Я этого не знаю, майор.
Знаю одно: ни еда, ни сон, ни сияние  солнца,  ни  женщины  или
вино  --  ничто не радует эту черную душу. -- Лука снова осенил
себя крестным знамением. -- Он слушается  меня,  потому  что  я
управляющий имения Влакосов. Но даже я его побаиваюсь. Убивать,
убивать и снова убивать -- единственная цель его жизни.
     На  мгновение  маленький  грек  остановился, принюхиваясь,
словно охотничья  собака,  напавшая  на  след,  сбил  с  подошв
налипший  снег  и  уверенно  пошел  вверх по склону. Умение его
безошибочно ориентироваться казалось сверхъестественным.
     -- Еще далеко, Лука?
     -- Метров двести, майор. Не больше. -- Сдув с густых  усов
снег.  Лука  выругался.  --  Я  не  очень-то  расстроюсь,  если
доберусь до пещеры.
     -- Я тоже, -- произнес  Мэллори,  чуть  ли  не  с  любовью
вспомнив  жалкое, продуваемое ветром убежище, где со стен течет
вода. Когда они  оба  выбрались  из  седловины,  стало  заметно
холоднее.  Ветер  усиливался,  с  завыванием повышаемой ноту за
нотой.  Чтобы  преодолеть  сопротивление   ветра,   приходилось
сгибаться  чуть  ли  не  надвое.  Вдруг  оба  застыли на месте.
Прислушиваясь, переглянулись, наклонив головы, но  вокруг  была
снежная  круговерть.  Оба  так  и  не  поняли, что заставило их
насторожиться.
     -- Вы  тоже  слышали  какой-то  звук?  --  спросил   грека
Мэллори.
     -- Это  всего  лишь  я.  --  Резко повернувшись при звуках
густого баса, Мэллори увидел, как  из  снега  выросла  дородная
фигура  в  белом  маскхалате.  --  Повозка, груженная молочными
бидонами, которая едет по булыжной мостовой, производит  меньше
шума, чем ты и твой приятель. Снег заглушал ваши голоса, и я не
сразу разобрал, кто это.
     -- Как  ты  здесь  очутился,  Андреа?  --  с  любопытством
посмотрел капитан на товарища.
     -- Пошел за дровами, --  принялся  тот  объяснять.  --  На
закате, когда снегопад чуть поутих, на склоне Костоса я заметил
небольшую  хибару. Она пряталась в лощине неподалеку отсюда. Ее
темный силуэт четко выделялся на фоне снега. Вот я и пошел...
     -- Совершенно верно, -- оборвал его Лука.  --  Это  хижина
полоумного  старика Лери. Он пас коз. Мы все его предупреждали,
но он никого, кроме коз, и знать не желал. Вот  его  хибарку  и
накрыло оползнем.
     -- Нет  худа без добра... -- пробормотал Андреа. -- Старый
Лери нас сегодня согреет.  --  Внезапно  остановившись  у  края
разверзшегося  перед  ним  оврага, плечистый грек ловко, словно
горный баран, соскользнул на дно. Дважды пронзительно свистнув,
прислушался и, дождавшись  ответного  сигнала,  стал  торопливо
карабкаться вверх. Опустив автомат, Кейси Браун, встретивший их
возле устья пещеры, отодвинул в сторону брезентовый полог.
     Оплывая  с  одного  боку из-за ледяного сквозняка, сальная
свеча чадила, освещая своим неровным пламенем пещеру. От  свечи
почти  ничего  не  осталось.  Капающий  фитиль беспомощно сник,
касаясь камня, и Лука, сняв  маскировочный  халат,  зажигал  от
умирающего  пламени  новый  огарок.  На мгновение вспыхнули обе
свечи,  и  при  их  свете  Мэллори  впервые  разглядел   своего
спутника.  Невысокого  роста,  коренастый,  темно-синяя куртка,
отделанная черной тесьмой по швам и вышитая цветистыми  узорами
на  груди,  перетянута  малиновым  кушаком. Смуглое улыбающееся
лицо, украшенное великолепными усами, развевавшимися как знамя.
Веселый  шевалье,  миниатюрная  копия  вооруженного  до   зубов
д'Артаньяна. Тут взгляд Мэллори упал на глаза маленького грека,
окруженные  мелкими  морщинками,  темные  и  прозрачные.  В них
застыли печаль и усталость. Новозеландец был  поражен,  еще  не
понимая  причины, но огарок вспыхнул и погас, и лицо Луки снова
оказалось в тени.
     Вытянувшись во весь рост в своем спальном  мешке,  Стивенc
дышал  с хрипом, часто. При возвращении товарищей он проснулся,
но ни есть, ни пить не стал, а,  отвернувшись  к  стене,  снова
забылся  нездоровым,  тревожным  сном.  Со стороны казалось, он
совсем  не  испытывает  никаких  страданий.  Опасный   симптом,
подумал  Мэллори.  Самое  худшее,  что  может  быть.  Скорее бы
возвращался Миллер...
     Запив глотком вина последние  крошки  хлеба,  Кейси  Браун
неуклюже  поднялся  на  ноги. Отодвинув полог, мрачным взглядом
впился в снежную пелену. Зябко повел  плечами,  опустил  полог.
Закинув  за плечи рацию, захватил моток веревки, фонарь и кусок
брезента. Мэллори взглянул  на  часы.  До  полуночи  пятнадцать
минут. Скоро сеанс связи с Каиром.
     -- Хотите  снова  попытать  счастья,  Кейси?  В такую ночь
хороший хозяин и собаку из дома не выгонит.
     -- Я бы тоже не выгнал, -- с мрачным видом произнес Браун.
-- Но попробовать стоит, сэр. Прохождение сигнала ночью гораздо
лучше. Хочу  подняться  повыше,  чтобы  эта  окаянная  гора  не
экранировала. А днем меня сразу бы приметили.
     -- Вы   правы,  Кейси.  Вам  лучше  знать.  --  Мэллори  с
любопытством взглянул на Брауна. -- А эти причиндалы зачем?
     -- Спрячу рацию под брезент, а  потом  и  сам  заберусь  с
фонариком, -- объяснил радист. -- А веревку прикреплю к колышку
и  буду  вытравливать по дороге. Хочется когда-нибудь вернуться
назад.
     -- Молодчина,  --  похвалил   его   капитан.   --   Будьте
осторожны.  Эта лощина вверху сужается, превращаясь в настоящее
ущелье.
     -- Обо мне не беспокойтесь, сэр,  --  решительно  произнес
Браун. -- Что может случиться с Кейси Брауном?
     Ворвался снежный заряд, хлопнул полог, и Браун исчез.
     -- Что  ж,  если  Кейси  не  боится  метели... -- произнес
Мэллори, поднявшись на ноги и натягивая  маскировочный  костюм.
-- Прогуляюсь-ка  я  за  дровами, джентльмены. К хижине старика
Лери. Кто хочет составить компанию?
     Андреа  и   Лука   вскочили   одновременно,   но   капитан
отрицательно покачал головой.
     -- Хватит одного. Кому-то надо остаться со Стивенсом.
     -- Он  спит  крепким  сном,  --  возразил  Андреа. -- Пока
ходим, с ним ничего не случится.
     -- Я не об этом. Просто нельзя допустить, чтобы Энди попал
в руки к немцам. Они ему развяжут язык. И в том  не  будет  его
вины. Но рисковать мы не вправе.
     -- Фи!   --   прищелкнул   пальцами   Лука.   --  Напрасно
беспокоитесь, майор. На несколько миль  вокруг  нет  ни  одного
немца.  Можете  на  меня  положиться. Помолчав, Мэллори наконец
усмехнулся.
     -- Вы правы. Мне черт-то что лезет в голову. --  Наклонясь
к  Стивенсу,  капитан  легонько  потряс  его. Юноша застонал, с
трудом открывая глаза.
     -- Мы пошли за дровами, -- объяснил ему Мэллори. --  Через
несколько минут вернемся. Не возражаешь?
     -- Конечно,  нет,  сэр.  Что может за это время произойти?
Оставьте рядом автомат и свечку погасите. -- С улыбкой добавил:
-- Не забудьте назваться, когда вернетесь,
     Нагнувшись,  Мэллори  дунул  на  свечу.   Полночный   мрак
поглотил  и  людей,  и предметы, находившиеся в пещере. Мэллори
повернулся на каблуках, приоткрыв полог,  выбрался  наружу,  за
ним Андреа и Лука. Мела поземка, занося слоем снега дно оврага.
     На  то,  чтобы отыскать хижину старого пастуха, ушло минут
десять. Еще  пять  --  на  то,  чтобы  Андреа  смог  сорвать  с
расшатанных  петель дверь и разбить ее на удобные для переноски
обломки. То же произошло с нарами и топчаном. Еще десяток минут
понадобилось на то, чтобы стянуть веревкой дрова  в  вязанки  и
доставить  их  в пещеру. Северный ветер швырял в лицо пригоршни
мокрого снега, достигая штормовой силы. Добравшись  до  лощины,
путешественники оказались под защитой крутых ее откосов.
     Возле  устья  пещеры  Мэллори  негромко  подал  голос.  Не
услышав ни единого звука, он снова позвал Стивенса и напряженно
прислушался. Спустя несколько секунд повернулся и  взглянул  на
Андреа  и Луку. Аккуратно опустив вязанку на снег, достал кольт
и фонарь, отодвинув полог, вошел.  Переводчик-предохранитель  и
выключатель на фонаре щелкнули одновременно.
     Луч фонаря упал на пол пещеры у самого входа, переместился
дальше, задержавшись на одном месте, затем устремился в дальний
угол пещеры,  вернулся  назад и застыл, упершись в середину. На
полу валялся скомканный спальник. Энди Стивенса не было.

     Глава девятая. ВО ВТОРНИК НОЧЬЮ. 00.15--02.00

     -- Выходит, я ошибся, -- растерянно проговорил Андреа.  --
Он тогда не спал.
     -- Конечно, нет, -- угрюмо отозвался Мэллори. -- Он и меня
провел.  Ко  всему,  он  слышал  мои  слова.  --  Губы капитана
скривились в горькой усмешке. -- Мальчишка понял, почему мы так
о нем печемся. Понял, что был прав, заявив, что  тянет  нас  ко
дну.  Не  хотел  бы  я  испытать  те чувства, которые он сейчас
испытывает.
     -- Нетрудно понять, почему он ушел, -- кивнул Андреа.
     Бросив взгляд на часы, Мэллори выбрался из пещеры.
     -- Прошло всего двадцать минут. Далеко  он  уйти  не  мог.
Может,  даже  меньше двадцати. Он хотел убедиться, что мы ушли.
Прополз он  не  больше  полуста  метров.  Через  четыре  минуты
найдем. Включите фонари и капюшоны снимите. В такую пургу, будь
она  неладна, нас никто не увидит. Поднимайтесь веером вверх по
склону. Я пойду посередине лощины.
     -- Вверх по склону? --  удивленно  спросил  Лука,  положив
ладонь на предплечье новозеландца. -- Но ведь у него нога...
     -- Я сказал: вверх, -- нетерпеливо оборвал его Мэллори. --
Стивенc  парень  сообразительный.  И  смелее, чем мы думаем. Он
решил, что мы пойдем в том направлении,  где  ему  будет  легче
двигаться. -- Помолчав, капитан угрюмо продолжал: -- Умирающий,
который  не  хочет быть обузой, выбирает самый трудный вариант.
Пошли!
     Лейтенанта нашли  спустя  ровно  три  минуты.  Он,  видно,
сообразил,  что  Мэллори  на  удочку  не попадется, а возможно,
слышал, как карабкаются по склону его преследователи, и поэтому
ухитрился выкопать себе нору в сугробе,  нависшем  над  верхней
кромкой  лощины.  Лучше  укрытия  не сыщешь. Но Стивенса выдала
раненая нога. В свете фонаря  наметанный  глаз  Андреа  заметил
темневшую  на снегу струйку крови. Юноша потерял сознание -- не
то закоченев от холода, не то выбившись из сил, не то от боли в
изувеченной ноге, а наиболее вероятно, от всего вместе.
     Доставив раненого в пещеру, Мэллори попытался влить  юноше
в  рот  немного  "узо"  -- жгучего, как огонь, напитка местного
изготовления, от которого  перехватывает  дыхание.  Он  не  был
твердо   уверен,   что   средство   это   безопасно   в  данных
обстоятельствах. Но лучше такое средство, чем  ничего.  Стивенc
поперхнулся  и  почти  все  выплюнул  обратно, но хоть какая-то
часть "узо" попала по  назначению.  С  помощью  Андреа  Мэллори
потуже затянул шину, остановив кровотечение, и обложил раненого
сухой  одеждой,  какую удалось найти в пещере. Закончив работу,
устало откинулся на спину, достал  из  герметичного  портсигара
сигарету.  До  возвращения Миллера вместе с Панаисом из селения
предпринять что-то еще было невозможно. Да и Дасти Миллер  вряд
ли сумеет сделать большее. Помочь Стивенсу уже не сможет никто.
     У  самого  устья пещеры Лука успел развести костер. Сухое,
как трут, дерево горело жарким пламенем с  яростным  треском  и
почти   без  дыма.  В  пещере  тотчас  стало  тепло,  все  трое
придвинулись поближе к огню. На каменистое,  усыпанное  гравием
дно  пещеры потекли сверху струйки воды, и вскоре пол напоминал
вязкое болото. Но для обитателей  пещеры,  особенно  Мэллори  и
Андреа,  такие  неудобства были сущими пустяками по сравнению с
возможностью  впервые  за  тридцать  часов  согреться.  Мэллори
ощутил,  как  по  нему  разливается благодатное тепло, как тело
наливается истомой, а веки слипаются.
     Опершись  спиной  о  стену  убежища,  Мэллори  дремал,  не
выпуская  изо  рта  дымящуюся сигарету, когда в пещеру ворвался
снежный вихрь. С усталым видом Браун снял с плеч  ремни  рации.
Угрюмое  лицо  его  осветилось при виде огня. Он весь посинел и
дрожал от холода. Шутка ли -- полчаса проторчать без  движения,
согнувшись  в три погибели, на обледенелой вершине. Ни слова не
говоря, Кейси присел на корточки, по привычке достал сигарету и
уставился, о чем-то задумавшись, на огонь, не обращая  внимания
ни  на  облака  пара,  которые  тотчас  окутали его, ни на вонь
тлеющей одежды. Вид у него был какой-то пришибленный.  Протянув
руку,  Мэллори  достал  бутылку,  налил  в  кружку  тепловатого
"ретсимо"  --  изготовленного  на  материке  вина   с   сильным
смолистым привкусом -- и передал ее Брауну.
     -- Опрокиньте  залпом,  --  посоветовал  он.  --  Тогда не
почувствуете привкуса.  --  Ткнув  носком  в  приемопередатчик,
капитан поинтересовался: -- Снова неудача?
     -- Станцию  поймал  без  труда,  сэр, -- поморщился Браун,
ощутив во рту липкую приторную  жидкость.  --  Слышимость  была
отличная. И здесь, и в Каире.
     -- Вы-таки  связались  со  штабом?  --  оживился  Мэллори.
Подавшись вперед, добавил: -- Ну  как,  в  штабе  обрадовались,
получив весточку от своих блудных сыновей?
     -- Не  знаю.  Первым  делом  велели  немедленно прекратить
передачу и помалкивать в тряпочку, -- ответил Браун,  задумчиво
поправляя  дрова  ботинком,  от  которого поднимался пар. -- Не
знаю, каким образом, сэр, но в  штабе  стало  известно,  что  в
течение последних двух недель на остров доставлено оборудование
для монтажа двух или трех станций радиоперехвата.
     -- Станции  радиоперехвата!  -выругался  Мэллори. -- Этого
еще недоставало! -- Он вспомнил, сколько им с  Андреа  пришлось
помучишься,  скрываясь  в Белых горах на Мрите, из-за таких вот
станций. -- Черт подери, Кейси. На этом островке,  размером  не
больше суповой тарелки, они засекут нас в два счета!
     -- Вполне, сэр, -- угрюмо кивнул Браун.
     -- Вы  ничего не слышали про эти станции, Лука? -- спросил
новозеландец.
     -- Ничего, майор, -- пожал плечами маленький  грек.  --  Я
даже не знаю, про что вы тут толкуете.
     -- Я  так  и  понял.  Но  это  не имеет значения. Выяснять
слишком поздно. Что еще хорошего сообщите, Кейси?
     -- Это почти все. Мне строго-настрого запрещено работать в
режиме передачи. Разрешено применять лишь кодовые  сигналы,  --
утверждение,  отрицание, повтор, подтверждение и тому подобное.
Длительная передача разрешена лишь  в  экстренных  случаях  или
если скрываться более невозможно.
     -- Например,  очутившись  в  камере смертников, -- буркнул
Мэллори. -- Не ждите меня, мама, я на посту погиб.
     -- Простите, сэр, но  смешного  мало,  --  угрюмо  заметил
Браун. -- Десантные суда немцев -- в основном каики и торпедные
катера,  --  вышли  сегодня из Пирея, -- продолжал он. -- Около
четырех часов утра.  Каир  предполагает,  что  этой  ночью  они
направятся к Цикладским островам.
     -- До  чего  проницательный  народ в Каире. Куда же еще им
направляться,  черт  побори?  --  закурив  очередную  сигарету,
Мэллори  уныло  смотрел в костер. -- Что ж, приятно узнать, что
немецкие суда в пути. Это все, Кейси?
     Тот молча кивнул.
     -- Вот и отлично. Большое  спасибо  за  работу.  А  теперь
прилягте,  сосните, пока есть возможность... По мнению Луки, до
рассвета нам надо добраться до Маргариты  и  день  переждать  в
этом  селении.  Он  подыскал  нам заброшенный колодец. А завтра
ночью отправимся в город Навароне.
     -- Господи!  --  простонал  Браун.  --  Сегодня  ночуем  в
пещере,  где  нас  заливает  сверху.  Завтра  -- отсиживаемся в
заброшенном колодце, видно, наполовину заполненном водой.  А  в
городе где остановимся, сэр? В склепе на местном кладбище?
     -- При нынешних обстоятельствах это было бы самое надежное
жилье,  --  сухо заметил капитан. -- Будем надеяться на лучшее.
Снимаемся где-то около пяти. -- Увидев, что Браун лег рядом  со
Стивенсом,  Мэллори  переключил  свое  внимание  на  маленького
грека. Сидя на ящике у огня, тот  время  от  времени  выкатывал
нагретый  пламенем  булыжник, заворачивал его в тряпку, а затем
прикладывал к закоченевшим ногам юноши, после чего с  блаженным
видом  протягивал руки к костру. Заметив, что за ним наблюдают,
он посмотрел на Мэллори.
     -- У вас озабоченный вид, майор, -- с раздражением заметил
грек.  --  Похоже,   вы   чем-то...   как   это   называется?..
Обеспокоены. Вам что, мой план не по душе? А я-то думал, мы обо
всем договорились.
     -- Меня  беспокоит не ваш план, -- признался новозеландец.
-- Ни даже вы сами. Беспокоит ящик, на котором вы пристроились.
В нем такое количество взрывчатки,  что  на  воздух  взлетит  и
линейный  корабль.  А  вы  на  нем сидите меньше чем в метре от
огня. Такое занятие не очень-то полезно для здоровья.
     Лука поежился, дергая себя за кончики усов.
     -- А я слышал, будто тол можно бросить в огонь, он сгорит,
как смолистое полено, только и всего.
     -- Совершенно верно, -- согласился  новозеландец.  --  Тол
можно   деформировать,   крошить,  пилить  напильником,  резать
ножовкой, прыгать  по  нему,  дробить  кувалдой.  И  ничего  не
произойдет,  разве  только  разомнете  свои  мышцы.  Но если он
начинает отпотевать, очутясь  в  жарком,  сыром  помещении,  то
начинается  кристаллизация  этой  испарины.  Что  тогда  будет,
братец ты мой! А в нашей норе становится слишком жарко и сыро.
     -- Убрать его отсюда! -- воскликнул Лука, пятясь  в  самый
дальний  угол.  --  Убрать!  --  Помолчав, он прибавил. -- Если
только от снега и от влаги...
     -- Тол можно погрузить в морскую воду хоть на десять  лет,
и ничего с ним не случится, -- назидательно проговорил Мэллори.
-- Но  вот  запалы  могут  отсыреть.  Не говоря о детонаторах в
ящике, который стоит около Андреа. Все это добро  надо  вынести
из пещеры и закрыть плащом.
     -- Фу!  Лука  придумал  кое-что получше! -- Низенький грек
уже надевал свой маскировочный халат. -- Отнесем ящики в хижину
старого Лери. Лучше места о  не  найти.  А  когда  понадобится,
можно  будет  в  любое время забрать. Так что, если потребуется
срочно оставить пещеру, возиться с взрывчаткой не придется.  --
Прежде  чем  Мэллори успел возразить. Лука наклонился, с трудом
поднял ящик и, пошатываясь  под  его  тяжестью,  обошел  вокруг
костра.  Не  дав ему сделать и трех шагов, Андреа с решительным
видом отобрал у островитянина взрывчатку и взял ящик под мышку.
     -- Позвольте...
     -- Ни в коем случае! -- воскликнул обиженно Лука. -- Я сам
справлюсь. Это для меня сущий пустяк.
     -- Знаю, -- успокоил его Андреа. -- Но это взрывчатка.  Ее
нужно  нести особенным способом. Меня этому специально обучали,
-- объяснил он.
     -- Ах, вот как! Я и не знал. Пусть будет  по-вашему.  А  я
тогда понесу детонаторы, -- согласился Лука, самолюбие которого
осталось  не  задетым,  и, подхватив зеленый ящичек, торопливой
походкой пошагал за своим земляком.

     Мэллори взглянул на циферблат. Ровно час ночи. С минуты на
минуту должны вернуться Миллер и Панаис.  Ветер  дул  не  столь
свирепо,  снегопад  почти  прекратился. Идти будет легче, но на
снегу останутся  следы.  Неприятно,  но  не  смертельно.  Когда
рассветет,  их  группы здесь уже не будет. Они кратчайшим путем
спустятся к подножию склона. Там снег сойдет. А если где-то  он
и  останется  лежать, можно будет пройти по ручью, вьющемуся по
долине, и не оставить следов...
     Пламя угасало, в пещеру вновь  вползала  стужа.  Одежда  у
Мэллори  не успела высохнуть, и его била дрожь. Бросив в костер
еще  несколько  обломков  досок,  капитан  смотрел,  как  огонь
вспыхнул  и  осветил  пещеру.  Кейси  Браун  спал,  свернувшись
калачиком на куске брезента. Спиной  к  нему  неподвижно  лежал
Стивенc.  Дышал  он прерывисто и часто. Кто знает, много ли ему
осталось жить. Юноша умирал. Но умирать -- понятие  растяжимое.
Если  изувеченный,  казалось  бы,  стоящий одной ногой в могиле
человек решит не умирать, он становится  самым  стойким,  самым
выносливым  на  земле  существом.  Мэллори доводилось встречать
таких людей. Но, может  быть,  Стивенc  не  хочет  жить?  Жить,
переносить  эти невероятные страдания означает утвердить себя в
собственных  глазах  и  в  глазах  своих  товарищей.   Он   еще
достаточно   молод,   хотя   и   успел  хлебнуть  горя,  и  это
самоутверждение может оказаться самым главным  в  жизни  юноши.
Но,  с  другой  стороны, Энди сознает, какой он стал обузой. От
него, Мэллори, он это и  узнал.  Стивенc  также  понимает,  что
командир  группы  беспокоится не о его, лейтенанта, здоровье, а
опасается, как бы Энди не попал  в  плен  к  неприятелю  и  под
пытками  не  "раскололся".  Он  слышал,  как капитан говорил об
этом, и решил, что подвел товарищей. И чем кончится этот спор с
самим собой, предсказать очень сложно. Покачав головой, Мэллори
вздохнул, закурил еще одну сигарету  и  поближе  придвинулся  к
огню.
     Не прошло и пяти минут, как вернулись Андреа и Лука. Почти
тотчас  же  пришли  Миллер  и  Панаис. О своем возвращении янки
оповестил издалека: скользя, падая и снова поднимаясь на  ноги,
он, не переставая, бранился, когда карабкался вверх по лощине с
громоздким  тяжелым  грузом  на  плечах.  Ввалившись  в пещеру,
капрал устало опустился у костра. Судя по его виду,  американцу
досталось на орехи. Мэллори сочувственно улыбнулся товарищу.
     -- Как  дела,  Дасти?  Надеюсь,  Панаис  не  очень от тебя
отставал?
     Миллер, видно, не слышал слов  капитана.  Он  бессмысленно
уставился  на  огонь.  И  без  того  худое  лицо его еще больше
вытянулось. Наконец, до него дошло, в чем дело.
     -- Тысяча чертей! Вы только посмотрите!  --  выругался  он
сердито.  --  Я,  как  дурак, целую ночь лезу по этой идиотской
горе, пру на собственном горбу камелек и столько керосина,  что
впору  слона  в  нем  купать! И что же я вижу? -- Набрав полную
грудь воздуха, капрал в соответствующих выражениях сообщил, что
именно он увидел. И умолк, все еще кипя от негодования.
     -- В твоем возрасте нужно следить за  кровяным  давлением,
-- посоветовал Мэллори. -- А как с остальным получилось?
     -- По-моему,  все  в порядке. -- В руках капрала появилась
кружка "узо", и лицо  его  немного  прояснилось.  --  Притащили
постельные принадлежности, аптечку...
     -- Если  дашь  мне  постель,  я  уложу  в нее парнишку, --
оборвал его Андреа.
     -- А как с продовольствием?
     -- В порядке, шеф. Харч  тоже  притащили.  Харча  навалом.
Панаис  --  не  человек,  а золото. Достал хлеба, вина, брынзы,
чесночной колбасы, риса... Словом, всего.
     -- Риса? -- На этот раз удивился Мэллори. --  Но  риса  на
островах теперь днем с огнем не сыщешь, Дасти.
     -- Панаис  сыщет, -- не скрывая восторга, произнес Миллер.
-- Достал его на кухне немецкого коменданта. Одного  малого  по
фамилии Шкода.
     -- Немецкого коменданта? Ты шутишь!
     -- Истинная  правда,  шеф!  --  опрокинув  полкружки "узо"
одним залпом, капрал удовлетворенно крякнул. --  Бедный  старый
Миллер  стоит  у  черного хода ни жив ни мертв. Коленки стучат,
как кастаньеты у Кармен. Готов драпануть при малейшем шорохе. А
этот малыш спокойно  подходит  и  взламывает  дверь.  С  такими
способностями  у  нас  в  Штатах  он стал бы миллионером. Минут
через десять  возвращается,  прет  этот  стебучий  чемодан.  --
Миллер  небрежно  махнул  в  сторону. -- Малый не только выгреб
начисто комендантскую кладовку, но еще и  продуктовую  сумку  у
него одолжил. Нет, шеф, если я еще пообщаюсь с этим чудаком, то
меня инфаркт хватит.
     -- Но разве не было охраны, часовых?
     -- На  ночь охрану, видно, сняли. Из Панаиса клещами слова
не вытянешь. А если что и скажет, так я  все  равно  не  пойму.
Думаю, теперь там все с ног сбились, нас разыскивают...
     -- Добрались  до  деревни и вернулись обратно, не встретив
ни души? -- Мэллори налил капралу кружку  вина.  --  Молодчина,
Дасти.
     -- Это  Панаис молодчина. А я только погулять вышел. Кроме
того, нам-таки попались два его  приятеля.  Верно,  он  сам  их
отыскал. Похоже, те его о чем-то предупредили. Панаис прыгал от
возбуждения,  пытался  мне что-то втолковать. -- Миллер грустно
пожал плечами. -- Но мы ж в разных диапазонах работаем, шеф.
     Мэллори мотнул головой  в  другой  конец  пещеры.  Лука  и
Панаис  стояли  рядом.  Низенький грек только слушал, а товарищ
его вполголоса что-то торопливо объяснял, размахивая  при  этом
руками.
     -- Чем-то очень взволнован, -- задумчиво произнес капитан.
Повысив голос, спросил: -- Стряслось что-нибудь, Лука?
     -- Беда  стряслась,  майор,  -- сердито дернул себя за усы
маленький грек. -- Придется уходить. Панаис хочет исчезнуть сию
же минуту. Он узнал,  что  немцы  часа  в  четыре  утра  начнут
прочесывать дом за домом.
     -- Это не обычная проверка? -- поинтересовался Мэллори.
     -- Уже  много месяцев такого не бывало. Видно, они решили,
что ваша группа ускользнула от дозорных и прячется  в  деревне,
-- хмыкнул Лука. -- Думаю, немцы в полной растерянности. Вам-то
облава не страшна. Вы там не будете. А если б и были, фрицы вас
бы  не нашли. Вам облава даже на руку. Меньше риска появиться в
Маргарите после проверки. Но нам  с  Панаисом  непременно  надо
быть дома. Иначе несдобровать.
     -- Конечно.  Рисковать  нельзя.  Времени у вас достаточно.
Через час будете дома. Но прежде всего поговорим о крепости. --
Мэллори извлек из нагрудного кармана карту, составленную Эженом
Влакосом, и, обратясь к Панаису, заговорил с  ним  на  диалекте
островитян.   --  Послушайте,  Панаис.  Я  слышал,  вы  изучили
крепость не хуже, чем Лука свой огород.  Мне  и  самому  многое
известно,  но  хотелось бы, чтоб вы рассказали все, что знаете,
-- о ее планировке, орудийных позициях, артиллерийских складах,
энергетических установках, казармах, системе  охраны,  выходах,
сигнализации.  Нас интересуют даже мелочи; где тени более и где
менее густы,  словом,  все.  Хотя  какие-то  подробности  могут
показаться  вам  несущественными,  сообщите  и  о  них. Скажем,
где-то дверь открывается внутрь,  а  не  наружу.  Такая  деталь
может спасти тысячу жизней.
     -- А   сам  майор  как  намерен  попасть  в  крепость?  --
полюбопытствовал Лука.
     -- Сам не знаю. Надо сначала взглянуть на нее. --  Заметив
пристальный  взгляд  Андреа,  новозеландец отвернулся. Согласно
плану, им следовало проникнуть в крепость на  борту  торпедного
катера.  В  этом изюминка всей операции, о ней должно знать как
можно меньше людей.
     Почти полчаса Мэллори вместе с тремя греками изучали карту
при свете  костра.  Капитан  проверял   данные,   добросовестно
наносил  карандашом  новую информацию, полученную от Панаиса, а
знал тот очень  много.  Просто  немыслимо,  как  человек  сумел
столько  запомнить,  всего  два  раза,  да еще ночью, побывав в
крепости.  Он  обладал  фотографической   зрительной   памятью.
Мэллори  считал,  что  виной  тому  --  неистребимая  ненависть
Панаиса к немцам. Уверенность в успехе операции крепла в нем  с
каждой секундой.
     Неясный гул голосов нарушил тревожный сон Кейси Брауна. Он
подошел к Энди Стивенсу. Тот сидел, прислонясь к стене и что-то
говорил.  Временами  он рассуждал здраво, временами нес ахинею.
Кейси понял, что тут ему делать нечего; раненым  уже  занимался
Миллер.  Тот  обрабатывал  раны,  менял  повязки.  Помогал  ему
Андреа, и помогал  умело.  Приблизясь  к  устью  пещеры,  Кейси
рассеянно   послушал   разговор  по-гречески,  затем  вышел  из
укрытия, чтобы глотнуть свежего ночного  воздуха.  Из-за  того,
что  в  пещере,  где  не  было вентиляции, собралось сразу семь
человек и постоянно горел костер, там стало невыносимо душно.
     Полминуты спустя Браун вернулся и плотно задернул полог.
     -- Тихо, все! -- прошептал он. -- Неподалеку от  пещеры  я
слышал какой-то звук. Дважды, сэр.
     Выругавшись   вполголоса,  Панаис  вскочил,  словно  дикая
кошка. В руке его сверкнул длинный обоюдоострый нож.  Никто  не
успел  и  слова  произнести,  как  грек  выскользнул из пещеры.
Андреа хотел было последовать его примеру,  но  Мэллори  жестом
остановил его.
     -- Оставайся   на   месте.   Наш   друг   Панаис  чересчур
опрометчив, -- негромко  произнес  капитан.  --  Возможно,  там
никого и нет. А может, это уловка... Проклятье!
     В эту минуту Стивенc громко забормотал.
     -- Началось. Сделай что-нибудь...
     Но  Андреа  уже  наклонился  над  больным. Взяв его руку в
свою, принялся второй рукой гладить горячий лоб  больного,  его
волосы, что-то твердя негромким, успокаивающим голосом. Сначала
Стивенc   не  обращал  на  него  внимания,  продолжая  говорить
несвязные, бессмысленные слова.  Но  затем,  под  гипнотическим
воздействием  рук,  ласкового голоса бормотание стало стихать и
смолкло. Внезапно  юноша  очнулся  и,  открыв  глаза,  произнес
здраво:
     -- В чем дело, Андреа? Почему вы...
     -- Тсс! -- прижал к губам палец Мэллори. -- Кто-то идет...
     -- Это  Панаис,  сэр, -- проронил Браун, посмотрев в щель.
-- Поднимается по лощине.
     Минуту спустя, вернувшись в пещеру. Панаис сел на корточки
у огня.
     -- Никого там нет, -- сказал он сердито. -- Одни  козы.  В
нижней части склона. И все.
     Мэллори перевел его слова товарищам.
     -- На  коз  не  похоже, -- упрямился Браун. -- Звук был не
такой.
     -- Пойду взгляну, -- проговорил Андреа. -- Выясню, что там
такое. Не думаю, чтоб Угрюмый ошибся.  --  Прежде  чем  Мэллори
успел  возразить, рослый грек скрылся во тьме. Минуты через три
он вернулся. -- Панаис прав. Никого там  нет.  Я  и  коз-то  не
увидел.
     -- Наверно,  это были козы, Кейси, -- сказал Мэллори. -- И
все-таки что-то тут неладно. Снег почти перестал, ветер  ослаб,
а  по  долине  бродят  немецкие  дозоры.  Думаю, вам обоим пора
уходить. Только  будьте  начеку.  Если  кто-то  попытается  вас
задержать, бейте наповал. Все равно на нас подумают.
     -- Наповал! -- презрительно усмехнулся Лука. -- Излишне об
этом напоминать,  майор,  если  с  нами  Угрюмый. Иначе он и не
умеет стрелять.
     -- Вот и отлично. Ну, ступайте.  Чертовски  жаль,  что  вы
влипли  в  эту  историю.  Но  раз уж так получилось, низкий вам
поклон за все, что вы для  нас  сделали.  В  половине  седьмого
увидимся.
     -- В   половине  седьмого,  --  эхом  отозвался  Лука.  --
Оливковая роща на берегу ручья, к югу от селения. Будем вас там
ждать.
     Спустя две минуты  обоих  греков  не  было  ни  видно,  ни
слышно.  Лишь легкое потрескивание угольков в догорающем костре
нарушало тишину, воцарившуюся в пещере.  Браун  занял  наружный
пост.  Энди  забылся тревожным горячечным сном. Склонившись над
раненым,  капрал  посмотрел  на  него  долгим  взглядом,  затем
неслышным  шагом подошел к Мэллори. В правой руке он держал ком
окровавленных бинтов.
     -- Понюхай-ка, шеф! --  проронил  янки.  --  Да  не  очень
спеши. Подавшись вперед, капитан тотчас же отшатнулся.
     -- Ну и вонь, Дасти! -- брезгливо поморщился он. Помолчав,
спросил, заранее зная ответ. -- Что это, черт побори?
     -- Гангрена.  --  С  усилием  опустившись рядом с Мэллори,
американец швырнул бинты в огонь. Усталым, подавленным  голосом
добавил:  --  Газовая  гангрена.  Распространяется со скоростью
лесного пожара. А парень и без того-то одной  ногой  в  могиле.
Зря я только старался.

     Глава десятая. ВО ВТОРНИК НОЧЬЮ. 04.00--06.00

     Немцы  захватили  всех  в  самом начале пятого. Смертельно
устав, не успев очнуться от сна, диверсанты не могли оказать ни
малейшего сопротивления. И  план,  и  координация  действий,  и
осуществление   операции  были  безупречны.  Обитателей  пещеры
застали врасплох.
     Первым  проснулся  Андреа.  Те   клетки   мозга,   которые
постоянно  бодрствуют, зарегистрировали посторонние звуки; грек
мгновенно поднялся на  локтях  и  схватил  заряженный  автомат,
стоявший  на  боевом  взводе.  Но  белый сноп света, вспоровший
темноту, ослепил его, и сжимавшая ложу рука застыла прежде, чем
раздалась отрывистая команда.
     -- Всем  лежать!  --  проговорил  человек  с  фонарем   на
безукоризненном, с почти незаметным акцентом, английском языке.
В  ледяном  голосе  прозвучала угроза. -- Кто двинется с места,
будет убит!
     Вспыхнул еще один фонарь и еще. В пещере стало светло  как
днем.  Сна  у  Мэллори  ни  в одном глазу. Он лежал неподвижно,
щурясь от ярких лучей. Бледное их отражение  освещало  нечеткие
силуэты автоматчиков.
     -- Руки  за  голову,  спиной  к стене! -- властно произнес
немец. -- Всмотритесь в них хорошенько,  унтер-офицер.  --  Это
был  уже  не  приказ, а предложение, но ни луч фонаря, ни ствол
автомата не колыхнулись. -- Спокойны, как манекены, даже бровью
не  повели!  Опасный  народ,  унтер-офицер.   Англичане   умеют
готовить головорезов!
     Почти осязаемое чувство горечи охватило Мэллори. Он ощущал
его на  вкус.  На  мгновение  потеряв  над  собой  контроль, он
представил себе,  что  вот-вот  должно  случиться.  Но  тут  же
усилием  воли отбросил эту мысль. Нужно думать о настоящем! Еще
не все потеряно, если с ними  Андреа.  Любопытно,  заметил  ли,
услышал  ли  немцев  Кейси  и  что  с  ним.  Капитан хотел было
справиться о нем, но в последнюю минуту  спохватился:  а  вдруг
тот на свободе.
     -- Как вам удалось нас отыскать? -- спокойно спросил он.
     -- Только  неумные люди жгут можжевельник, -- презрительно
ответил офицер. -- Мы целый день и почти всю ночь находились на
горе Костос. Этот запах почуял бы и мертвец.
     -- На горе Костос? -- недоверчиво покачал головой  Миллер.
-- Каким это вас образом...
     -- Хватит   разговаривать!   --   оборвал  его  офицер  и,
обернувшись, приказал кому-то по-немецки: --  Сорвать  брезент!
Прикройте   нас   с  обеих  сторон.  --  Снова  повернувшись  к
обитателям пещеры, он почти незаметным движением руки показал в
сторону устья: -- Вы, трое! Выходить,  живо!  Да  не  вздумайте
валять  дурака.  Мои  солдаты  только  и  ждут  предлога, чтобы
пристрелить вас, гнусных убийц! -- со  злобой  и  ненавистью  в
голосе добавил немец.
     С  трудом,  по-прежнему  держа  руки  на затылке, все трое
поднялись на ноги. Едва Мэллори  сделал  один  шаг,  как  немец
скомандовал:
     -- Стоять!  --  Ткнув лучом фонаря в лежащего без сознания
Стивенса,  нетерпеливым  тоном  приказал  греку:  --  Ну-ка,  в
сторону! Кто таков? -- спросил он затем.
     -- Вам его нечего опасаться, -- спокойно произнес Мэллори.
-- Этот  человек из нашей группы, он получил тяжелое увечье. Он
при смерти.
     -- Сейчас выясним, -- сухо ответил  офицер.  --  Отойти  в
глубь  пещеры!  --  Подождав,  пока  все трое, перешагнув через
Стивенса,  удалятся,  немец   сменил   автомат   на   пистолет.
Опустившись  на  колени,  так, чтобы не мешать, в случае нужды,
ведению огня, офицер стал осторожно  приближаться  к  раненому,
держа  в  одной  руке  фонарь,  в другой -- пистолет. За ним по
пятам двигались два автоматчика. Действия их были столь четки и
согласованны, что Мэллори пал духом.
     Протянув вперед руку с пистолетом, офицер резким движением
сорвал с юноши одеяло. Тот  дрогнул  всем  телом,  застонав  от
боли,  и замотал головой. Офицер наклонился к раненому. В свете
фонаря видны были правильные волевые черты  его  лица  и  прядь
белокурых  волос. Кинув беглый взгляд на похудевшее, искаженное
страданием лицо Стивенса, посмотрев на  его  изувеченную  ногу,
немец   сморщил   нос:  до  него  донесся  гангренозный  запах.
Аккуратно закрыв раненого, офицер снова присел на корточки.
     -- Вы не лжете, -- произнес он негромко. -- Мы не варвары.
Мы не  сводим  счеты  с  умирающими.  Оставьте  его  здесь.  --
Поднявшись  на ноги, немец стал медленно пятиться. -- Остальным
выйти.
     Снег перестал, на предрассветном  небе  замерцали  звезды.
Ветер  ослаб, и температура заметно повысилась. К полудню почти
весь снег растает.
     Мэллори как бы нехотя оглянулся.  Кейси  Брауна  нигде  не
видно.  Добрый  признак.  Для  участия  в операции главстаршину
Брауна рекомендовали очень большие  чины.  Два  ряда  орденских
колодок,  заслуженных им по праву, хотя он никогда их не носил,
свидетельствовали о его отваге. Он проявил себя как  опытный  и
умелый  боец,  участвуя в партизанских действиях. В руке у него
автомат. Скорее бы Кейси появился... Словно прочитав его мысли,
немец насмешливо спросил:
     -- Уж не часового ли ищете?  Не  бойтесь,  англичанин.  Он
неподалеку, спит на посту. Причем очень крепким сном.
     -- Вы  его убили? -- до боли сжал кулаки Мэллори. Немецкий
офицер безразлично пожал плечами.
     -- Точно не знаю. А получилось все очень просто.  Один  из
моих  солдат  лежал  в  лощине  и стонал. Даже меня разжалобил.
Попавшись на крючок, ваш лопух вздумал выяснять, в чем дело.  А
чуть  повыше  притаился  еще  один мой солдат, держа автомат за
ствол. Палица получилась на славу, уверяю...
     Медленно разжав кулаки, капитан уныло смотрел на убегавшую
вниз лощину. Кейси должен был попасться  на  удочку.  Не  желая
выставлять  себя  на  посмешище снова, он решил посмотреть, что
произошло.  Но,  может,  Кейси   действительно   слышал   тогда
посторонний  звук. Правда, Панаис не похож на человека, который
может ошибаться, да  и  у  Андреа  никогда  не  было  проколов.
Мэллори снова обернулся к офицеру.
     -- А куда вы нас ведете?
     -- В  Маргариту. Но сначала нужно решить одну проблему. --
Немец оказался одного с ним роста. В левой  руке  пистолет,  на
правой  болтается  фонарь.  --  У меня к вам пустяковый вопрос,
англичанин. Где взрывчатка? -- последние слова офицер  чуть  ли
не выплюнул.
     -- Взрывчатка?  --  недоуменно  нахмурил брови Мэллори. --
Какая еще взрывчатка? -- с глупым видом спросил он, но в ту  же
секунду отшатнулся и упал на землю. Описав дугу, тяжелый фонарь
с  размаху опустился. Удар пришелся по правой скуле. Качая, как
пьяный, головой, капитан с трудом встал на ноги.
     -- Взрывчатка,  --  произнес   ласковым   голосом   немец,
поигрывая фонарем. -- Я вас спрашиваю, где взрывчатка?
     -- Не  понимаю, о чем вы там толкуете, -- ответил Мэллори.
Выплюнув сломанный зуб, вытер с разбитых губ кровь.  --  Так-то
вы обращаетесь с военнопленными, -- презрительно проронил он.
     -- Молчать!
     И    снова   удар.   На   этот   раз   Мэллори   попытался
самортизировать его. И все  равно  фонарь  угодил  чуть  пониже
виска,  так  что  в голове загудело. Спустя несколько мгновений
капитан с усилием поднялся. Вся правая  щека  горела  словно  в
огне, все перед глазами поплыло.
     -- Мы  ведем  честную  игру!  -- тяжело дышал офицер, едва
сдерживая  ярость.  --  Женевскую   конвенцию   соблюдаем.   Но
конвенция  распространяется  на  солдат, а не на подлых убийц и
шпионов...
     -- Мы не шпионы! -- оборвал немца Мэллори. Голова  у  него
раскалывалась на части.
     -- Почему  ж вы тогда не в форме? -- требовательно спросил
офицер. -- Повторяю, вы шпионы. Мерзкие убийцы, которые наносят
удар в спину и режут людям глотки! --  голос  немца  дрожал  от
гнева. Возмущение его было неподдельным.
     -- Режут  глотки? --недоумевающе спросил Мэллори. -- О чем
вы, черт побери?
     -- Моего вестового зарезали. Совсем мальчишку. Он был даже
не вооружен. Всего  час  назад  мы  нашли  его  с  перерезанным
горлом.  Да  что  с  вами разговаривать! -- Немец умолк, увидев
двух  человек,  поднимающихся  по  лощине.  Постояв  мгновение,
проклиная   судьбу,   по   милости   которой  пути  несчастного
посыльного и Панаиса пересеклись  --  кроме  него  сделать  это
некому,  --  Мэллори  проследил  за  взглядом офицера. Напрягая
зрение,   он   рассмотрел   согнутую    фигуру,    бесцеремонно
подталкиваемую   немцем,  вооруженным  винтовкой  с  примкнутым
штыком. Капитан облегченно вздохнул. Левая щека Брауна  покрыта
запекшейся кровью, которая сочилась из раны чуть выше виска. Но
в остальном он цел и невредим.
     -- Вот  и  превосходно!  Всем  сесть  на снег! -- Кивнув в
сторону пленных, офицер приказал солдатам: -- Связать им руки!
     -- Уж не расстреливать ли  нас  собираетесь?  --  Спокойно
спросил Мэллори. Крайне важно знать, какова их судьба. Понятно,
что  ничего,  кроме  смерти, их не ждет. Но хотелось бы умереть
стоя, с оружием в руках. Сейчас же  сопротивление  означало  бы
самоубийство.
     -- К  сожалению, не сейчас. Мой начальник, гауптман Шкода,
желает сам с вами познакомиться. Думаю, для вас было бы  лучше,
если  б  я  вас  сам  расстрелял.  Но  я еще подчиняюсь и герру
коменданту, начальнику гарнизона крепости и  острова  Навароне.
-- Немец   насмешливо   улыбнулся.   --   Небольшая   отсрочка,
англичанин. Не успеет солнце зайти, как вы будете болтаться под
перекладиной. У нас на острове  Навароне  расправа  с  шпионами
коротка.
     -- Но  послушайте, герр гауптман! -- умоляюще вскинул руки
Андреа, сделав шаг вперед, но тут же застыл на месте.  В  грудь
ему уперлись дула двух винтовок.
     -- Я  не  гауптман,  а  обер-лейтенант, -- поправил офицер
грека. -- Обер-лейтенант Турциг к вашим услугам. Что тебе надо,
толстяк? -- спросил он пренебрежительно.
     -- Вы говорите: шпионы! А я не шпион! -- торопливо, словно
боясь, что не успеет выговориться, начал  Андрей.  --  Ей-богу,
никакой  я  не шпион! Я не из ихней компании. -- Глаза его были
выпучены, губы  беззвучно  шевелились  после  каждой  с  трудом
произнесенной фразы. -- Я всего лишь грек. Простой бедный грек.
Меня силой увели с собой, заставили служить у них переводчиком.
Клянусь,  господин  обер-лейтенант.  Чтоб  мне  провалиться  на
месте!
     -- Ах ты, желтая образина! -- прошипел Миллер,  но  тотчас
застонал  от боли; удар приклада пришелся по спине немного выше
почек. Споткнувшись, капрал упал на четвереньки. Только  сейчас
до  него дошло, что Андреа ломает комедию. Ведь стоило бы Кейту
Мэллори произнести несколько слов по-гречески, как немцу  стало
бы  ясно,  что толстяк лжет. Янки погрозил греку кулаком, делая
вид, что страшно  разгневан.  --  Ах  ты,  двуличный  продажный
туземец!  Сволочь  поганая,  я тебе сейчас... -- Тяжелый горный
ботинок угодил янки чуть не в самое ухо.
     Мэллори молчал, даже не посмотрев на  капрала.  Беспомощно
сжав  кулаки  и  стиснув  зубы, он прищуренными глазами свирепо
смотрел  на  Андреа.  Понимая,  что  немец  наблюдает  за  ним,
новозеландец  решил  подыгрывать  товарищу.  Он еще не разгадал
игру Андреа, но был полон решимости идти с ним до конца.
     -- Ах вот как! -- задумчиво проговорил Турциг. -- Шайка на
глазах разваливается. -- Мэллори почудилась  нотка  сомнения  в
голосе  Турцига,  но  тот  продолжал:  --  Ничего  не попишешь,
толстяк. Ты сам решил свою судьбу, связавшись с этими убийцами.
Как говорится, кто с  ворами  попадется,  и  для  того  веревка
найдется.  -- Окинув равнодушным взглядом тучного грека, офицер
прибавил: -- Но виселицу тебе подберем попрочнее.
     -- Нет, нет, нет! -- взвизгнул Андреа. --  Вы  должны  мне
верить.  Я  не  из  их компании. Господин обер-лейтенант. Богом
клянусь, я не из их компании, -- твердил  Андреа,  ломая  руки.
Лунообразное  лицо  его  страдальчески  исказилось: -- Почему я
должен безвинно умереть? Я не хотел с  ними  идти.  Я  ведь  не
боец, господин обер-лейтенант!
     -- Вижу,  --  сухо  заметил  Турциг. -- Вижу, что не боец.
Гигантская груда дрожащего студня, обтянутая шкурой.  И  каждый
дюйм  этой  шкуры  тебе  дороже всего на свете. -- Посмотрев на
Мэллори и Миллера, все еще лежащего, уткнувшись лицом  в  снег,
офицер проронил: -- Ну и помощничка нашли себе твои друзья.
     -- Я  вам все расскажу, господин обер-лейтенант! Я вам все
расскажу! -- настойчиво твердил Андреа, увидев тень сомнения на
лице немца. -- Я совсем не сторонник  союзников...  Я  вам  это
докажу... И вы тогда...
     -- Ах  ты, иуда проклятый! -- попытался броситься на грека
Мэллори, но в ту же секунду два коренастых солдата схватили его
за руки и вывернули их назад. Он попытался вырваться, но вскоре
затих. Недобрым взглядом  посмотрев  на  Андреа,  прибавил:  --
Попробуй только вякни. Не доживешь и до...
     -- Молчать!   --  ледяным  тоном  скомандовал  Турциг.  --
Надоела мне ваша грызня. Еще слово, и окажешься на снегу  рядом
со  своим  другом. -- Посмотрев молча на Мэллори, немец перевел
взгляд на грузного грека. -- Я ничего не  обещаю.  Но  выслушаю
тебя, -- добавил он, не скрывая антипатии.
     -- Вы уж сами решайте, -- произнес Андреа с облегчением, к
которому   примешивались   желание  угодить,  надежда  и  нотка
самоуверенности. Помолчав для вящего эффекта, грек  театральным
жестом  показал на Мэллори, Миллера и Брауна. -- Это не простые
солдаты. Они из отряда особого  назначения,  который  находится
под началом Джеллико!
     -- Расскажи  мне  что-нибудь поинтереснее. Об этом я и сам
догадался, -- рыкнул  Турциг.  --  Этот  английский  аристократ
сидит  у  нас в печенках. Если тебе нечего больше сообщить мне,
толстяк...
     -- Погодите! -- вскинул руку Андреа.  --  Это  не  простые
десантники.  Это  отборные  бойцы, диверсионная группа, как они
себя называют. В воскресенье ночью их доставили на самолете  из
Александрии  в  Кастельроссо.  Той  же  ночью  они  отплыли  из
Кастельроссо на моторной лодке.
     -- На торпедном катере, -- поправил его Турциг. -- Это нам
уже известно. Продолжай.
     -- Известно! Но каким образом?..
     -- Неважно. Выкладывай дальше.
     -- Конечно, конечно, господин обер-лейтенант,  --  подавив
вздох   облегчения,  произнес  Андреа.  Пронесло,  слава  Богу.
Николаи, конечно, предупредил немцев, но не счел нужным указать
на присутствие в группе рослого грека. Да и то  сказать,  зачем
было  лазутчику  предупреждать  о  нем особо? Но если бы он это
сделал, то их песенка была бы спета. -- Торпедный катер высадил
их на каких-то островах севернее Родоса. Где именно,  не  знаю,
они  украли  каик, прошли на нем вдоль турецкого берега. Там им
попался немецкий  сторожевой  катер.  Они  его  потопили...  --
Андреа  помолчал, чтобы произвести впечатление. -- Я рыбачил на
своей лодке меньше чем в полумиле от них.
     -- Как  им  удалось  потопить  такое  большое  судно?   --
подавшись  вперед,  спросил  немец.  Странное  дело,  Турциг не
сомневался, что катер потоплен.
     -- Они  притворились  безобидными  рыбаками.  Вроде  меня.
Перед  этим  немцы задержали меня, осмотрели лодку и отпустили,
-- убедительно соврал Андреа. -- Ваш сторожевик  подошел  к  их
посудине.  Совсем  близко  подошел. Тут с обоих судов затрещали
автоматы, в катер полетели две коробки. Наверное, они угодили в
машинный отсек. Бах-х! -- вскинул вверх руки Анд--  реа.  --  И
готово!
     -- А мы-то думали...-проронил Турциг. -- Ладно, продолжай.
     -- Что  вы  думали,  господин  обер-лейтенант?  -- спросил
грек. Глаза Турцига сузились, и Андреа поспешно  продолжал:  --
Ихнего  переводчика  убили  во  время  перестрелки.  Не заметив
ловушки, я заговорил  по-английски:  я  несколько  лет  жил  на
Кипре. Силой затащили меня на свой каик, а сыновей отпустили на
моей лодке.
     -- А зачем им переводчик? -- подозрительно спросил Турцнг.
-- Многие английские офицеры говорят по-гречески.
     -- Я  как  раз об этом, -- нетерпеливо произнес Андреа. --
Черт возьми, как же я закончу свою историю, если вы то  и  дело
меня  перебиваете?  На  чем  я  остановился?  Ах, да. Они силой
затащили меня к себе. Потом у них поломался мотор. Не знаю, что
с ним произошло, меня заперли в трюме. Потом, кажется, зашли  в
какую-то бухту чинить мотор. Там они начали пьянствовать. Вы не
поверите,  господин  обер-лейтенант,  предстоит  такая  опасная
операция, а они пьяны в стельку. Потом мы поплыли дальше.
     -- Наоборот, я тебе верю, -- медленно кивал Турциг, видно,
что-то сопоставляя. -- Верю, что ты говоришь сущую правду.
     -- Нет, правда, верите? -- Андреа изобразил  сомнение.  --
Затем  мы  попали  в  страшный шторм. Каик разбило о южный утес
острова Навароне. По этому утесу мы и поднялись...
     -- Хватит! -- резким движением Турциг  отпрянул  назад.  В
глазах  его  вспыхнул  гнев. -- Я чуть не поверил тебе. Я верил
тебе, потому что нам известно больше, чем ты  думаешь.  До  сих
пор  ты не лгал. Но сейчас другое дело. Хитер ты, толстяк, но и
мы не лыком шиты.  Ты  упустил  из  виду  одно  обстоятельство.
Возможно,  ты  и  не  знаешь о нем. Дело в том, что мы егеря из
Wuertembergische Gebirgsbataillon, то есть  из  Вюртембергского
горно-пехотного  батальона. Горы, приятель, для нас дом родной.
Сам я пруссак, но  я  совершал  восхождения  на  все  приличные
вершины  Альп и Трансильвании. И я тебе заявляю, что южный утес
покорить невозможно!
     -- Может, для вас и невозможно, -- грустно покачал головой
Андреа. -- Все-таки эти  окаянные  союзники  победят  вас.  Они
такие хитрые, господин обер-лейтенант, такие хитрые!
     -- Объясни, что ты имеешь в виду, -- повелительно произнес
Турциг.
     -- А   вот  что.  Они  знали,  что  южный  утес  считается
неприступным. Потому-то и  решили  подниматься  именно  в  этом
месте. Вам не пришло бы в голову, что диверсионная группа может
попасть  на  остров  таким  путем. Поэтому союзники сделали ход
конем. Нашли человека, который сумел бы возглавить эту  группу.
Правда,  он  по-гречески  не говорит, но в нем важно другое. Им
нужен был скалолаз. И они нашли такого человека. Известного  во
всем  мире  альпиниста,  -- Андреа сделал паузу, потом картинно
вскинул   руку,   --   это   тот   самый   скалолаз,   господин
обер-лейтенант!  Вы  сами  альпинист, так что должны его знать.
Его зовут Мэллори. Кейт Мэллори из Новой Зеландии!
     Немец удивленно воскликнул. Щелкнув  выключателем,  шагнул
вперед  и  направил  свет  фонаря  чуть  ли не в глаза Мэллори.
Секунд десять разглядывал его профиль, прищуренные глаза, затем
медленно опустил руку.  На  снегу  у  его  ног  возникло  яркое
светящееся   пятно.   Обер-лейтенант  закивал  головой,  что-то
припоминая.
     -- Ну, конечно же! -- вырвалось у него. -- Мэллори... Кейт
Мэллори!   Разумеется,   я   его   знаю.   В   моем   Abteilung
[Подразделение  (нем.)]  вы не найдете ни одного егеря, который
бы не слышал о Кейте Мэллори. -- Покачав головой,  он  добавил:
-- Я же должен был его узнать. Должен был узнать его тотчас же.
-- Опустив голову, носком ботинка офицер ковырял в снегу. Потом
вскинул  глаза.  -- До войны, даже во время войны я счел бы для
себя честью познакомиться с вами. Но  не  теперь  и  не  здесь.
Лучше  бы  послали  сюда  кого-нибудь  другого,  а  не  вас. --
Помолчав,  офицер  хотел  что-то  добавить,  но   передумал   и
повернулся к рослому греку. -- Прими мои извинения, толстяк. Ты
действительно не врешь. Продолжай.
     -- Ну,  конечно!  -- расплылось в довольной улыбке круглое
лицо Андреа. -- Как  я  уже  сказал,  мы  поднялись  по  утесу.
Правда, при этом получил тяжелое увечье парень, который остался
в  пещере.  Убрали  часового.  Это  Мэллори  его  убил,  -- без
стеснения солгал Андреа. -- Но в честном бою. Мы шли почти  всю
ночь, чтобы преодолеть перевал, и перед рассветом наткнулись на
эту  пещеру. Мы валились с ног, голодные, холодные. Так в ней и
сидели.
     -- И ничего за все это время не произошло?
     -- Ну, как же, -- обрадовался Андреа, видя себя  в  центре
всеобщего внимания. -- К нам приходили два человека. Кто такие,
не  знаю.  Лица свои они все время прятали. Откуда пришли, тоже
не знаю.
     -- Хорошо, что ты это сказал, -- мрачно  произнес  Турциг.
-- Я  понял,  что  тут  побывал  кто-то  посторонний.  Я  узнал
камелек. Его украли у гауптмана Шкоды.
     -- Неужели? -- вежливо удивился Андреа. -- А я и не  знал.
Так вот. Они немного поговорили, а потом...
     -- Тебе  не  удалось  подслушать,  о  чем  они говорят? --
прервал его обер-лейтенант. Вопрос был задан столь естественным
тоном, что Мэллори затаил  дыхание.  Западня  была  расставлена
мастерски.  Андреа  непременно  попадется  в  нее.  Но  грек на
наживку не клюнул.
     -- Подслушать? А зачем мне было подслушивать? --  обиженно
скривил губы грек, воздев очи горе. -- Господин обер-лейтенант,
сколько раз вам надо повторять, что я у них за переводчика. Без
меня  они бы и не поняли друг друга. Конечно, я знаю, о чем был
разговор.  Эти  типы   собираются   взорвать   большие   пушки,
установленные в бухте.
     -- А  я-то  думал:  они  на курорт приехали! -- с издевкой
проговорил Турциг.
     -- Да, но вы не знаете, что у них есть план  крепости.  Не
знаете,  что  высадка  на остров Керос произойдет в воскресенье
утром. Не знаете, что они постоянно поддерживают связь с Каиром
по радио.  Вы  не  знаете,  что  британские  эсминцы  войдут  в
Майдосский пролив в ночь с пятницы на субботу, как только будут
уничтожены орудия. Вы не знаете...
     -- Достаточно!  --  хлопнул  в  ладоши  обер-лейтенант. --
Британские эсминцы, да? Превосходно!  Превосходно!  Вот  это-то
нам  и  надо было выяснить. Но достаточно. Остальное расскажешь
гауптману Шкоде и коменданту крепости. Надо идти. Только у меня
еще один вопрос. Где взрывчатка?
     Андреа с расстроенным видом развел руками. Плечи его уныло
опустились.
     -- Увы, господин обер-лейтенант, этого я не знаю.  Они  ее
вытащили и куда-то унесли. Сказали, что в пещере слишком жарко.
-- Ткнув    пальцем    куда-то    в    западном    направлении,
противоположном той стороне, где  находилась  хижина  Лери,  он
произнес:  --  Кажется, куда-то туда. Но точно сказать не могу.
Они мне не сообщили. -- Укоризненно посмотрев на Мэллори,  грек
заметил:  --  Эти британцы одним миром мазаны. Никому-то они не
доверяют.
     -- И я  их  вполне  понимаю!  --  брезгливо  посмотрел  на
толстого  грека  обер-лейтенант. -- Сейчас мне особенно хочется
увидеть тебя под  перекладиной  на  самой  высокой  виселице  в
крепости.  Но  Herr  Kommandant  человек  добрый, доносчиков он
жалует. Может даровать тебе жизнь, чтобы ты и  впредь  предавал
своих товарищей,
     -- Спасибо,  спасибо!  Я  знал,  вы  человек справедливый.
Обещаю вам, господин обер-лейтенант...
     -- Заткнись! -- оборвал  его  презрительно  Турциг.  Затем
перешел  на  немецкий.  --  Фельдфебель,  прикажите их связать.
Толстяка тоже! Потом его развяжем, пусть несет раненого к нам в
штаб. Оставьте караульного. Остальные  пойдут  со  мной,  нужно
взрывчатку найти.
     -- А   может,   заставим   их   язык  развязать,  господин
обер-лейтенант? -- посоветовал фельдфебель.
     -- Тот, кто  готов  сообщить,  где  взрывчатка,  не  знает
этого. Все, что знает, он уже выложил. Что касается остального,
я  был  неправ  в  отношении их, фельдфебель. -- Повернувшись к
Мэллори, офицер слегка поклонился и по-английски произнес: -- Я
ошибся в отношении вас. Herr  Мэллори.  Все  мы  очень  устали.
Готов  извиниться  за  то,  что  ударил вас. -- Повернувшись на
каблуках, офицер стал ловко подниматься по  склону.  Через  две
минуты с пленными остался лишь один караульный.
     В  который  раз  Мэллори  поменял позу, пытаясь по-. рвать
веревку, связывавшую ему руки,  и  в  который  раз  убедился  в
тщетности  своих  усилий.  Как  новозеландец  ни извивался и ни
крутился, он добился лишь одного: вся одежда промокла насквозь,
сам он продрог до костей и дрожал от холода.  Солдат,  вязавший
узлы,  знал  свое дело. С тех пор, как Турциг и его подчиненные
отправились на поиски, прошло больше  часа.  Неужели  всю  ночь
будут болтаться?
     Перестав  дергаться,  Мэллори откинулся на снежную перину,
покрывавшую  склон,  и  задумчиво   посмотрел   на   сидевшего,
понурясь,  чуть повыше его, рослого грека. Часовой жестом велел
лечь всем на снег. Андреа попытался  порвать  веревку.  Мэллори
видел,  как ходят ходуном плечи товарища, как врезаются в плоть
узлы. Но теперь Андреа  сидел  спокойно,  заискивающе  улыбаясь
часовому  с  видом  человека,  которого  незаслуженно  обидели.
Андреа не стал искушать судьбу. У Турцига глаз  наметанный,  он
сразу  заметит  распухшие,  кровоточащие  кисти рук -- картина,
несовместимая с  образом  предателя,  который  пытался  внушить
офицеру грек.
     Мастерский   спектакль.   Тем   более  что  создавался  он
экспромтом, по наитию, размышлял капитан. Андреа сообщил  немцу
столько   достоверных   сведений   или   таких,  которые  можно
проверить, что  невозможно  не  поверить  и  всему  остальному.
Однако  Андреа  не  сказал Турцигу ничего существенного, ничего
такого, о чем немцы не могли  бы  узнать  и  сами.  Не  считая,
правда,  планов  эвакуации  гарнизона острова Керос на кораблях
британского флота. Мысленно усмехнувшись, Мэллори вспомнил, как
он  расстроился,  когда  Андреа  начал  рассказывать  немцу   о
предстоящем походе кораблей. Но Андреа не настолько прост. Ведь
немцы  и сами могли догадаться о намеченной операции. Нападение
диверсионной группы на орудийные установки в тот же день, когда
немцы  осуществят  налет  на  Керос,  не  может  быть   простым
совпадением.  Ко всему, возможность убежать из плена зависит от
того, в какой мере Андреа удастся убедить немцев, что  он  тот,
за  кого  себя  выдает, и от сравнительной свободы, которую при
этом получит. Совершенно определенно, именно сообщение о планах
эвакуации гарнизона острова Керос перевесило чашу весов  в  его
пользу  в глазах Турцига. А то, что операция, по словам Андреа,
будет осуществлена в субботу, придаст словам грека особый  вес,
поскольку   именно   в   этот   день,  согласно  первоначальным
сведениям,  имевшимся  в   распоряжении   у   Дженсена,   немцы
осуществят  налет  на  остров.  Очевидно,  агенты Дженсена были
дезинформированы германской контрразведкой,  которая  понимала,
что  приготовления  к  операции  скрыть невозможно. Наконец, не
сообщи Андреа обер-лейтенанту об эсминцах, ему  не  удалось  бы
убедить  немца, что он действительно немецкий прихвостень. Дело
кончилось бы тем, что всех их вздернули бы в крепости Навароне,
орудия остались бы целы и невредимы и в конце концов пустили бы
британские эсминцы ко дну.
     Мыслей было столько, что голова  раскалывалась.  Вздохнув,
Мэллори перевел взгляд на остальных двух своих товарищей. Браун
и  успевший  прийти  в  сознание  Миллер  сидели  выпрямясь, со
связанными сзади руками, и  порой  наматывали  головой,  словно
пьяные.  Мэллори понимал их состояние. У него самого нестерпимо
болела вся правая  сторона  лица.  Всем  досталось,  с  досадой
подумал  Мэллори,  а  толку  никакого. Каково в эту минуту Энди
Стивенсу?  Бросив  взгляд  в  сторону  зияющего  устья  пещеры,
Мэллори так и обмер.
     Медленно,  не  подавая  виду, что потрясен представшим его
взору  зрелищем,  новозеландец  отвел  взгляд,   уставился   на
часового,  который  сидел  на  рации  Брауна, положив на колени
"шмайсер", палец на спусковом крючке, и наблюдал  за  пленными.
"Господи,  только  бы он не оглянулся! Господи, только бы он не
оглянулся", -- мысленно твердил Мэллори. Пусть он еще  посидит,
пусть   еще  посидит..."  Но  взгляд  вновь  и  вновь  невольно
устремлялся к пещере.
     Волоча изувеченную ногу, из укрытия выползал Энди Стивенc.
Даже при тусклом свете  звезд  было  видно,  сколько  страданий
доставляет ему каждое движение. Упираясь руками, он приподнимал
туловище,  затем, опустив голову, переносил тяжесть тела вперед
и таким образом передвигался по рыхлому  влажному  снегу.  Силы
его таяли на глазах. Хотя юноша ослаб и измучен страданиями, но
котелок  у  него  варит:  на  плечах  и спине белая простыня, в
правой руке зажат альпинистский крюк. Должно быть, Энди  слышал
отрывки  фраз,  сказанных Турцигом. В пещере оставалось два или
три автомата. Стивенc без труда снял бы часового и не выходя из
пещеры. Но, заслышав выстрел, немцы вернулись бы раньше, чем он
сумеет проползти лощину, не то чтобы освободить от пут хотя  бы
одного из товарищей.
     Стивенсу  осталось проползти самое большее метров пять. По
дну лощины прошелестел принесшийся с юга ветер, но, кроме  него
да  дыхания  пленников,  не  слышно  ни звука. Иногда кто-то из
сидящих  ворочался,  расправляя  отекшую  ногу.  Хотя  снег  не
скрипит,  немец  непременно  услышит  Стивенса. Опустив голову,
Мэллори  закашлялся.  Сначала  часовой  лишь  удивленно  поднял
глаза,  потом,  видя,  что  кашель не прекращается, раздраженно
произнес по-немецки:
     -- Прекрати! Сейчас же прекрати кашлять!
     -- Huesten? Huesten? Кашлять, что ли? Как я перестану?  --
возразил  по-английски  Мэллори и снова закашлялся. На этот раз
еще громче. -- Все твой Ober-leutenant, --  произнес  он,  ловя
ртом  воздух.  --  Половину  зубов  выбил. -- И снова зашелся в
приступе кашля. Пересилив себя, с вызовом произнес: -- Я же  не
виноват, что собственной кровью захлебываюсь.
     Стивенc  находился ближе чем в трех метрах от часового, но
уже выбился из сил. Не в состоянии до конца выпрямлять руки, он
продвигался лишь на какие-то несколько дюймов. А потом и  вовсе
замер  и  с полминуты лежал неподвижно. Мэллори решил было, что
юноша потерял сознание, но тут Стивенc приподнялся --  на  этот
раз  на  всю  длину рук. Попытавшись оттолкнуться вперед, он не
выдержал веса собственного тела и рухнул в снег. Мэллори  снова
закашлялся,  но  было поздно. Вмиг вскочив с ящика, немец круто
повернулся, уперов дуло  "шмайсера"  в  распростертое  почти  у
самых  его  ног  тело.  Убедившись,  что  это  раненый, часовой
опустил автомат.
     -- Ах, вот что! -- проронил  он.  --  Птенчик  вылетел  из
гнезда. Бедный маленький птенчик! -- Мэллори вздрогнул, увидев,
как  взвился  над головой Стивенса приклад. Но часовой оказался
человеком не  злым:  замахнулся  он,  лишь  повинуясь  защитной
реакции.  Не  донеся приклад до искаженного страданием лица, он
наклонился и, почти бережно  вынув  из  решительно  сжатых,  но
ослабевших  пальцев  альпинистский  крюк,  швырнул  его в снег.
Аккуратно приподняв раненого под  мышки,  подложил  под  голову
потерявшего  сознание  Стивенса  скомканную  простыню, невесело
покачал головой и снова уселся на ящик.

     Гауптман Шкода оказался щуплым человечком лет  под  сорок.
Щеголеватый,  форма  с  иголочки, внешне веселый и злой в душе.
Отталкивающее впечатление производила его тощая, длинная шея  в
поперечных  складках,  которая  торчала  из  ворота  мундира  с
ватными  плечами.  Впечатление  это   усугублялось   маленькой,
яйцеобразной,   точно   у   черепахи,  головкой.  Когда  тонкие
бескровные губы его раздвигались -- а улыбался гауптман  часто,
-- обнажались  два  ряда  превосходных  зубов. Но ослепительная
улыбка  не  освещала  лицо  гауптмана,  а   лишь   подчеркивала
нездоровую бледность его кожи, обтягивавшей острый нос, широкие
скулы  и собиравшей в складки шрам от сабельного удара, который
рассекал левую щеку от брови до подбородка. Однако, улыбался ли
гауптман или был серьезен, зрачки глубоко посаженных  его  глаз
всегда  оставались черными и пустыми. Несмотря на ранний час --
не было и шести, -- он был  безукоризненно  одет,  свежевыбрит.
Редкие  темные  волосы  с  глубокими  залысинами  напомажены  и
аккуратно  зачесаны  назад.  Хотя  над  единственным  столом  в
караульном  помещении,  вдоль  стен  которого  тянулись скамьи,
возвышалась лишь небольшая часть туловища гауптмана, всякий  бы
догадался,  что  бриджи  его  отутюжены,  а  сапоги начищены до
зеркального блеска.
     Гауптман был улыбчив. После того как обер-лейтенант Турциг
закончил доклад. Шкода  тоже  улыбнулся.  Откинувшись  назад  в
кресле,  гауптман  опустил подбородок на переплетенные пальцы и
весело оглядел присутствующих. Ничто не ускользнуло от  взгляда
этих невыразительных, пустых глаз -- ни караульный возле двери,
ни  двое  солдат,  стоящих позади связанных узников, ни Андреа,
сидящий на скамье, на которую тот положил Энди Стивенса.
     -- Молодцом, обер-лейтенант! -- промурлыкал  гауптман.  --
Операция  проделана  блестяще! -- Он задумчиво разглядывал трех
пленников, стоящих перед ним. Лица  в  синяках,  кровоподтеках.
Затем   перевел   взгляд  на  раненого  юношу,  находящегося  в
полубессознательном состоянии,  и  снова  улыбнулся,  соизволив
приподнять  брови. -- Были некоторые сложности, Турциг? Пленные
оказались не слишком... э... сговорчивы?
     -- Никак  нет,  господин  гауптман.  Пленные  не   оказали
никакого  сопротивления, -- сухо отрапортовал обер-лейтенант. И
тон, и манера обращения к начальнику безукоризненно  корректны,
но  в  глазах  скрытая  враждебность.  -- Мои солдаты несколько
переусердствовали.
     -- Все  правильно,  обер-лейтенант,  все   правильно,   --
проворковал  одобрительно  Шкода.  --  Это  опасные  люди,  а с
опасными людьми иначе нельзя.  --  Отодвинув  кресло,  гауптман
легко  поднялся на ноги, обойдя стол, остановился перед Андреа.
-- Опасны, кроме этого типа, не так ли, обер-лейтенант?
     -- Он опасен лишь для своих приятелей, --  кивнул  Турциг.
-- Я  вам  о  нем  уже докладывал, господин гауптман. Он и мать
родную продаст, лишь бы шкуру спасти.
     -- И клянется нам в  преданности?  --  задумчиво  произнес
Шкода.  --  Вот  каков  один  из  наших  доблестных  союзников,
обер-лейтенант. -- Вытянув руку, гауптман резко опустил ее.  На
щеке  Андреа  остался  кровавый  след  от  перстня  с печаткой,
надетого на средний палец. Вскрикнув от  боли,  грек  схватился
одной рукой за лицо, а другой инстинктивно закрыл голову.
     -- Весьма  ценное  приобретение  для вермахта, -- вымолвил
гауптман. -- Вы не ошиблись, обер-лейтенант.  --  Заячья  душа.
Реакция  на  удар  --  вернейший  тому  симптом.  Любопытно, --
задумчиво  продолжал  немец,  --   как   часто   крупные   люди
оказываются  малодушными. Очевидно, природа как бы компенсирует
приобретение одного качества потерей другого... Как тебя зовут,
мой храбрый друг?
     -- Папагос, -- угрюмо пробурчал Андреа. -- Петрос Папагос.
-- Отняв от лица руку, он посмотрел  на  нее  расширившимся  от
ужаса  взглядом  и принялся суетливо тереть ее о штаны. Шкода с
насмешкой наблюдал его испуг.
     -- Не переносишь вида крови, Папагос? -- спросил гауптман.
-- Особенно своей?
     После краткой паузы Андреа  поднял  голову.  Казалось,  он
вот-вот заплачет.
     -- Я   всего   лишь  бедный  рыбак,  ваше  благородие!  --
воскликнул грек. -- Вы надо мной  смеетесь,  говорите,  что  я,
мол,  не выношу вида крови. Так оно н есть. Страдания и войну я
тоже не выношу. Не нужно мне это ничего! -- чуть  не  взвизгнул
он,   бессильно  сжав  огромные  кулаки.  Лицо  его  болезненно
сморщилось.  Отчаяние  было   изображено   столь   убедительным
образом,  что  Мэллори  было  решил,  что  Андреа  вовсе  и  не
разыгрывает комедию. -- Оставьте меня в покое! -- продолжал  он
жалобным голосом. -- Видит Бог, никакой я не военный...
     -- Весьма неточное определение, -- сухо произнес гауптман.
-- Кто   ты   такой,  видно  каждому.  --  С  задумчивым  видом
постукивая по зубам темно-зеленым мундштуком, офицер продолжал:
-- Так ты рыбак, говоришь?..
     -- Это предатель, будь он проклят!  --  вмешался  Мэллори:
слишком   уж  заинтересовался  немец  личностью  Андреа.  Круто
повернувшись, гауптман остановился  перед  Мэллори  и,  заложив
руки  за  спину  и  покачиваясь  с  пятки  на носок, насмешливо
оглядел новозеландца с ног до головы.
     -- Вот как! -- произнес он после некоторого  раздумья.  --
Перед  нами  великий  Кейт  Мэллори!  Совсем  не  то,  что  наш
упитанный и робкий друг, который сидит там на скамье. Не правда
ли, обер-лейтенант!? -- И, не дождавшись ответа, спросил: --  В
каком вы чине, Мэллори?
     -- Капитан, -- лаконично ответил новозеландец.
     -- Ах,  вот как! Капитан Кейт Мэллори, известнейший в мире
альпинист,   кумир   довоенной   Европы,    покоритель    самых
неприступных  вершин.  -- Покачав головой. Шкода прибавил: -- И
какой бесславный конец... Не уверен, что  потомки  сочтут  ваше
последнее  восхождение  выдающимся  спортивным  достижением. На
виселицу ведут всего десять ступенек. -- Шкода  усмехнулся.  --
Мысль не из самых веселых, не так ли, капитан Мэллори?
     -- Я  об этом и не думал, -- любезно ответил новозеландец.
-- Я вот смотрю на ваше лицо  и  все  пытаюсь  вспомнить...  --
Наморщив  лоб, он продолжал: -- Где-то я видел нечто похожее...
-- Тут капитан умолк.
     -- Неужели?  --  оживился  Шкода.  --  Может,  в  Бернских
Альпах? До войны я часто там бывал...
     -- Вспомнил!  -- Лицо Мэллори просветлело. Он сознавал всю
рискованность затеянной им игры, но нужно во что бы то ни стало
отвлечь внимание  от  Андреа,  тут  оправдан  любой  шаг.  Сияя
улыбкой,  Кейт  смотрел  на  гауптмана.  -- Это было месяца три
назад, в Каирском  зоопарке.  Там  я  увидел  степного  канюка,
привезенного  из  Судана.  Канюк, правда, старый и паршивый, --
извиняющимся тоном добавил Мэллори. -- Но такая же длинная шея,
острый клюв, плешивая голова...
     При  виде  искаженной  злобой,   с   оскаленными   зубами,
физиономии  гауптмана  Мэллори отшатнулся. Не рассчитав в гневе
силы удара. Шкода промахнулся и  едва  не  потерял  равновесие.
Спустя  мгновение  гауптман  взвыл  от  боли:  тяжелый  ботинок
новозеландца угодил  ему  чуть  выше  колена.  Не  успел  немец
коснуться  пола,  как упруго, точно кошка, вскочил, сделал шаг,
но ушибленная нога подвернулась, и он рухнул наземь.
     На мгновение  в  комнате  воцарилась  тишина.  Все  словно
окаменели.  Опираясь  о  край  громадного стола, Шкода с трудом
поднялся. Он часто дышал, белые губы сжаты в прямую  линию,  на
пергаментном  лице  алеет след от сабельного удара. Не глядя ни
на  Мэллори,  ни  на  остальных  присутствующих,  гауптман   со
зловещей  неторопливостью двигался вокруг стола. Скользя по его
обитой  кожей  крышке,   ладони   издавали   неприятный   звук,
действовавший на нервы, и без того натянутые как струна.
     Новозеландец  с бесстрастным лицом наблюдал за гауптманом,
мысленно  проклиная  себя  за  то,  что   переборщил.   Он   не
сомневался,   как  не  сомневался  никто  из  присутствующих  в
караулке, в том, что Шкода намерен застрелить его.  Но  Мэллори
не  умрет.  Умрут  лишь  Шкода  и  Андреа.  Шкода будет пронзен
метательным ножом: грек вытирал с лица кровь  рукавом,  кончики
пальцев  его всего в нескольких сантиметрах от ножен. Андреа же
погибнет от пуль часовых; кроме ножа, иного оружия у него  нет.
Дурак   ты,  дурак!  --  твердил  мысленно  капитан.  --  Идиот
безмозглый! Чуть повернув голову, краешком глаза  он  посмотрел
на  часового,  который был ближе всех. Но и до него самое малое
метра  два.  Часовой  успеет  прошить  его  насквозь.   Но   он
попробует. Должен попробовать. Андреа он в беде не оставит.
     Выдвинув    ящик    стола,   гауптман   достал   пистолет.
Автоматический,   бесстрастно   подумал   Мэллори.   Вороненый,
короткий  ствол,  похож  на  игрушку. Но игрушка опасная. Иного
оружия у Шкоды не могло и быть.  Гауптман  не  спеша  нажал  на
защелку   магазина,  проверил  патроны,  ударом  ладони  загнал
магазин  в  рукоятку  и,  поставив  оружие  на  боевой   взвод,
посмотрел на Мэллори. Выражение глаз у гауптмана не изменилось;
они были так же холодны, темны и пусты. Бросив беглый взгляд на
Андреа,  новозеландец  напрягся,  готовый  к броску. Сейчас это
произойдет.  Вот  как  умирают  такие  болваны,  как  он,  Кейт
Мэллори. Внезапно, сам не зная почему, он обмяк. Глаза его были
все  еще  направлены  на  Андреа,  а  глаза  друга  -- на него.
Огромная ладонь спокойно скользнула вниз. Ножа в ней не было...
     Возле стола началась возня. Обер-лейтенант прижал к  столу
пистолет, который держал Шкода.
     -- Не надо, герр гауптман! -- умолял Турциг. -- Ради Бога,
только не это!
     -- Убери  руки! -- прошипел Шкода, не отрывая неподвижного
взгляда от  лица  Мэллори.  --  Повторяю,  убери  руки,  не  то
составишь компанию капитану Мэл-- лори.
     -- Вы,  не  посмеете застрелить его, господин гауптман! --
упрямо твердил обер-лейтенант. --  Нельзя  этого  делать!  Herr
Kommandant  дал  четкие  указания,  гауптман  Шкода.  Командира
группы приказано доставить к нему живым.
     -- Он убит при  попытке  к  бегству,  --  хриплым  голосом
произнес Шкода.
     -- Ничего не получится, -- помотал головой обер-лейтенант.
-- Не  можем же мы расстрелять всех. Остальные пленные доложат,
как было дело. -- Отпустив руку гауптмана, Турциг  добавил:  --
Herr  Kommandant  велел  доставить  его  живым. Но не сказал, в
каком виде. -- Обер-лейтенант доверительно  понизил  голос.  --
Предположим,  нам никак не удавалось развязать капитану Мэллори
язык.
     -- Что? Как вы сказали? -- мертвая голова оскалила зубы, и
Шкода  вновь  стал  самим  собой.  --   Вы   переусердствовали,
обер-лейтенант.  Не забывайтесь. Кого вы вздумали учить? Именно
так я и намеревался поступить. Хотел припугнуть  Мэллори,  чтоб
он  стал  поразговорчивее.  А  вы  мне  все  дело испортили. --
Гауптман вновь улыбался, голос его звучал чуть ли не игриво. Но
новозеландца   не   проведешь:   молодой   обер-лейтенант    из
Альпийского  корпуса спас ему жизнь. Такой человек, как Турциг,
достоин  уважения  и  дружбы.  Если   бы   не   эта   треклятая
бессмысленная  война!..  Положив  пистолет на стол. Шкода вновь
приблизился к капитану.
     -- Может, хватит валять дурака, капитан Мэллори?  --  зубы
гауптмана  блеснули  при  свете  лампочки  без  абажура.  -- Не
ночевать же нам здесь.
     Взглянув на Шкоду, новозеландец отвернулся. Хотя в  тесном
караульном  помещении  было  тепло,  почти  душно, по спине его
пробежал холодок.  Капитан  инстинктивно  понял  всю  гнусность
натуры этого немца.
     -- Так,  так,  так... Что-то мы нынче неразговорчивы, друг
мой. -- Вполголоса мурлыкая  песенку,  гауптман  улыбнулся  еще
шире. -- Так где же взрывчатка, капитан Мэллори?
     -- Взрывчатка?  -- удивленно выгнул бровь новозеландец. --
Не понимаю, о чем вы.
     -- Память отшибло?
     -- Не понимаю, о чем вы говорите.
     -- Ах, вот как! --  По-прежнему  мурлыкая  мелодию.  Шкода
подошел к Миллеру. -- Что скажешь ты, мой друг?
     -- У  меня  с  памятью в порядке, -- непринужденно ответил
янки. -- Капитан все перепутал.
     -- Вот и молодчина, -- промурлыкал  Шкода.  В  голосе  его
прозвучала нотка разочарования. -- Продолжай, друг мой.
     -- Очень  уж ненаблюдателен капитан Мэллори, -- растягивая
слоги, продолжал Дасти. -- В зоопарке мы  с  ним  были  вместе.
Клевещет  он  на  благородную  птицу.  То был вовсе не канюк, а
стервятник.
     На мгновение улыбка с лица Шкоды исчезла. Затем  появилась
вновь -- неживая, холодная, словно приклеенная.
     -- Очень  остроумный  народ  подобрался,  вы  не находите,
Турциг?  Просто  группа  конферансье  из   мюзик-холла.   Пусть
повеселятся, пока палач не надел им пеньковый галстук на шею...
-- Бросив  взгляд  на Кейси Брауна, гауптман спросил; -- Может,
ты ответишь?
     -- Ответишь, если себя в очко отметишь, -- прорычал Браун.
     -- В очко? Не знаю такого выражения, но,  полагаю,  ничего
для  себя  лестного  я  тут  не  найду.  --  Достав из плоского
портсигара сигарету. Шкода постучал  мундштуком  по  ногтю.  --
Гм-м-м. Не скажу, что они чересчур покладисты. Как вы находите,
обер-лейтенант?
     -- Этих   людей   не  заставишь  говорить,  --  с  твердой
уверенностью произнес Турциг.
     -- Возможно, возможно, -- невозмутимо ответил Шкода. --  И
все-таки  я получу необходимую мне информацию. Через пять минут
получу. -- Неторопливо  подойдя  к  столу,  гауптман  нажал  на
кнопку, вставил в нефритовый мундштук сигарету и, скрестив ноги
в  начищенных  сапогах,  с  надменной  презрительностью оглядел
пленных.
     Неожиданно раскрылась  боковая  дверь,  и,  подталкиваемые
дулом  винтовки,  в  комнату,  спотыкаясь, вошли два связанных,
залитых кровью человека. Мэллори так и  обмер,  почти  до  боли
впились  его  ногти  в  ладони.  Это были Лука и Панаис! У Луки
рассечена бровь, у Панаиса рана на  голове.  Их-таки  схватили.
Оба  грека  были  без  верхней одежды. Лука лишился великолепно
расшитой куртки, пунцового кушака и обычного  своего  арсенала.
Маленький  грек выглядел нелепо: жалкий и убитый горем, он в то
же время побагровел от гнева; усы его топорщились  как  никогда
грозно.   Мэллори  посмотрел  на  него  равнодушно,  словно  не
узнавая.
     -- Вот вы каков, капитан Мэляори, -- с укором  смотрел  на
новозеландца  гауптман.  --  Что ж вы не здороваетесь со своими
старыми друзьями? Не хотите? Или растерялись? --  продолжал  он
ласковым  тоном.  --  Не  рассчитывали  встретиться  с ними так
скоро, капитан?
     -- На  пушку  хотите  взять?  --  презрительно   отозвался
Мэллори.  -- Я этих людей в глаза никогда не видел. -- При этом
он поймал на себе взгляд Панаиса, полный такой черной  злобы  и
недоброжелательности, что ему стало жутко.
     -- Как же иначе. У людей память такая короткая, не так ли,
капитан  Мэллори?  --  театрально  вздохнул  Шкода, наслаждаясь
своей ролью. Так играет кошка с мышью. -- Что ж, попробуем  еще
разок.  --  Круто  повернувшись,  гауптман подошел к скамье, на
которой лежал Стивенc и, прежде чем кто-либо  успел  понять,  в
чем  дело,  ребром ладони ударил по изувеченной ноге юноши чуть
пониже колена... Энди дернулся  всем  телом,  но  не  издал  ни
звука.  Находясь  в  полном  сознании,  он с улыбкой смотрел на
немца. Лишь из прокушенной губы сочилась кровь.
     -- Напрасно вы это сделали, гауптман  Шкода,  --  произнес
Мэллори едва слышным голосом, прозвучавшим неестественно громко
в воцарившейся тишине. -- Вы за это умрете, гауптман Шкода.
     -- Да  неужто  умру? -- насмешливо отозвался офицер, снова
рубанув по сломанной ноге и снова не исторгнув ни единого стона
у англичанина. -- В таком случае мне следует умереть дважды, не
так ли, Мэллори? Этот юноша очень  мужествен,  но  ведь  у  его
друзей  сердца  не  каменные.  Разве не так, капитан? -- Пальцы
немца  скользнули  по  ноге  раненого   и   сомкнулись   вокруг
щиколотки.  --  Даю  вам  пять  секунд,  капитан Мэллори, иначе
придется менять шину... Gott im Himmel! [Господи! (Нем.)] Что с
этим толстяком?
     Сделав два шага вперед,  Андреа  остановился,  шатаясь  из
стороны в сторону, меньше чем в метре от гауптмана.
     -- Выпустите  меня!  Выпустите  меня отсюда, -- задыхаясь,
говорил грек. Одну руку он прижимал к горлу, другой держался за
живот. -- Не могу видеть такие страсти! На воздух!
     -- Ну нет, любезный мой Папагос!  Ты  останешься  здесь  и
досмотришь все до конца... -- увидев, что Андреа закатил глаза,
Шкода  воскликнул: -- Капрал! Скорей! Этот олух сейчас упадет в
обморок! Убери его, а то он нас задавит!
     Мэллори увидел, как оба часовых кинулись  вперед,  заметил
растерянность  и презрение на лице Луки. Вслед за тем покосился
на Миллера и Брауна. Американец  едва  заметно  моргнул,  Кейси
чуть  кивнул  головой.  Два  солдата,  подойдя  к Андреа сзади,
положили его вялые руки к себе на плечи.  Скосив  глаза  влево,
Мэллори увидел, что часовой, находящийся в метре с небольшим от
него,  как зачарованный смотрит на падающее тело верзилы-грека.
Спокойно, еще спокойней... Автомат у него сбоку. Бить под  дых,
пока не успел опомниться...
     Словно  завороженный,  Мэллори  смотрел  на ладони Андреа,
лежащие на шее  у  часовых,  поддерживающих  его.  Увидев,  как
напряглись мышцы Андреа, капитан метнул свое тело назад и вбок,
изо  всей  силы  ударил  плечом часового в солнечное сплетение.
Раздалось громкое "ох!", удар о  деревянную  стенку.  Не  скоро
придет в себя солдат!
     Нанося   удар,   Мэллори   услышал   глухой   жуткий  стук
столкнувшихся между собой голов. Придавленный навалившимися  на
него  Миллером  и  Брауном,  пытался вырваться еще один солдат.
Выхватив   "шмайсер"   у   потерявшего   сознание    охранника,
находившегося справа от него, Андреа уже держал Шкоду на мушке.
     Несколько  мгновений в караульном царила полнейшая тишина,
от которой звенело в ушах. Никто не пошевельнулся, не сказал ни
слова, не дышал: так потрясло всех происшедшее.
     Тишину  разорвал  оглушительный  стук   автомата.   Целясь
гауптману  в  сердце,  Андреа трижды нажал на спусковой крючок.
Человечек подпрыгнул и с размаху ударился спиной о стену.  Долю
мгновения  постоял,  раскинув  руки,  затем  рухнул, похожий на
манекен, навзничь, ударившись при этом головой о скамью.  Такие
же  холодные  и  пустые,  как  при жизни, глаза его были широко
открыты.
     Поведя стволом  автомата,  Андреа  уже  держал  Турцига  и
унтер-офицера  на  мушке. Достав из ножен на поясе Шкоды финку,
гигант-грек разрезал веревки, связывавшие руки Мэллори.
     -- Подержи-ка автомат, капитан. Согнув занемевшие  пальцы,
Мэллори  кивнул  и  молча  взял  "шмайсер". В три прыжка Андреа
оказался возле двери в прихожую.  Прижавшись  к  стене,  жестом
велел Мэллори отойти в глубь помещения.
     Внезапно  дверь  распахнулась.  Греку видно было лишь дуло
винтовки, выглядывавшее из проема.
     -- Oberleutnant  Turzig!  Was   ist   los?   Wer   schoss?
[Обер-лейтенант  Турциг!  В  чем  дело? Кто стрелял? (Нем.)] --
Голос оборвался на  мучительной  ноте:  ударом  каблука  Андреа
захлопнул  дверь. Не успел немец упасть, как грек подхватил его
и, оттащив в сторону,  высунул  голову  в  соседнее  помещение.
После беглого осмотра закрыл дверь и запер на засов.
     -- Никого   нет,   капитан,  --  доложил  грек.  --  Кроме
караульного, не было никого.
     -- Вот и превосходно! Разрежь и у  остальных  веревки.  --
Повернувшись  к  Луке,  Мэллори  невольно  улыбнулся  при  виде
растерянного выражения на его  лице,  сменившегося  улыбкой  до
ушей.
     -- А где спят солдаты, Лука?
     -- В  казарме  в  центре  лагеря,  майор. Здесь офицерские
помещения.
     -- Лагеря, ты говоришь? Выходит...
     -- Колючая  проволока,  --  лаконично  ответил  Лука.   --
Высотой три метра.
     -- Выходов сколько?
     -- Один-единственный. Двое часовых.
     -- Превосходно!  Андреа,  всех  в соседнее помещение. Нет,
вы, обер-лейтенант, сядете здесь, -- показал на кресло капитан.
-- Кто-нибудь непременно  сейчас  придет.  Скажете,  что  убили
одного  из  пленных  при  попытке  к  бегству.  Затем  вызовите
часовых, охраняющих ворота.
     Турциг ответил на сразу. Он рассеянно наблюдал за тем, как
Андреа  потащил  за  шиворот  двух  солдат,  находившихся   без
сознания.
     -- Должен  разочаровать  вас,  капитан  Мэллори,  -- криво
усмехнулся Турциг. -- И без того по моей  вине  наделано  много
глупостей. Напрасно рассчитываете на меня.
     -- Андреа! -- негромко позвал Мэллори.
     -- Слушаю, -- выглянул из дверей грек.
     -- Кажется,  кто-то  идет  сюда.  Из  той комнаты есть еще
выход? Андреа молча кивнул.
     -- Встань снаружи. Нож возьми. Если  обер-лейтенант...  --
Но  последние  слова  его упали в пустоту. Беззвучно, как тень,
Андреа уже выскользнул из комнаты.
     -- Вы сделаете все в точности, как я скажу, --  проговорил
вполголоса  Мэллори,  встав в проеме двери в соседнее помещение
так, чтобы в щель между дверью  и  косяком  можно  было  видеть
выход.  Дуло  автомата  смотрело на обер-лейтенанта. -- Если вы
этого не сделаете, Андреа убьет человека,  который  сюда  идет.
Потом   убьет   вас  и  внутреннюю  охрану.  Затем  мы  зарежем
караульных у ворот. Девять трупов ни за понюх  табака.  Мы  все
равно  сбежим...  Он уже здесь, -- прошептал Мэллори. Глаза его
сверкнули сталью. -- Девять трупов, обер-лейтенант,  --  такова
цена  вашей  уязвленной  гордости.  --  Последнюю фразу Мэллори
намеренно произнес на  хорошем  немецком  языке.  Заметив,  как
поникли плечи Турцига, Мэллори понял, что победил. Турциг хотел
использовать  свой  последний  шанс,  рассчитывая  на  незнание
капитаном немецкого. И вот теперь надежда эта исчезла.
     Дверь распахнулась, на пороге стоял, тяжело дыша,  солдат.
Он  был  вооружен,  но,  несмотря на холод, в одной лишь нижней
рубашке и брюках.
     -- Господин   обер-лейтенант!   --    произнес    вошедший
по-немецки. -- Мы слышали выстрелы...
     -- Все  в  порядке,  фельдфебель. -- Турциг наклонился над
открытым ящиком стола, делая вид, что ищет какие-то бумаги.  --
Один из пленных попытался сбежать... Мы его задержали.
     -- Может, вызвать санитара?
     -- Боюсь,  мы  задержали  его навеки, -- устало усмехнулся
Турциг. -- Распорядитесь, чтобы утром его  похоронили.  А  пока
снимите  с  ворот  караульных,  пусть  придут  сюда.  А затем в
постель, а не то простудитесь и концы отдадите!
     -- Смену прислать?
     -- Да зачем? -- нетерпеливо произнес Турциг. -- Они  нужны
мне всего на одну минуту. Кроме того, те, от кого надо охранять
лагерь, уже здесь. -- Губы его на мгновение сжались, до Турцига
дошел   иронический  смысл  случайно  вырвавшейся  фразы...  --
Торопитесь, дружище! Каждая минута  на  счету!  --  Дождавшись,
когда  стихнет грохот сапог, обер-лейтенант пристально взглянул
на Мэллори. -- Удовлетворены?
     -- Вполне. Искренне сожалею, -- негромко прибавил Мэллори,
-- что вынужден обходиться подобным образом с таким  человеком,
как  вы. -- Оглянувшись на вошедшего в караулку Андреа, капитан
сказал: -- Андреа, узнай у Луки и Панаиса, где здесь телефонный
коммутатор. Пусть разобьют его, а заодно и  телефонные  трубки.
-- И  усмехнулся:  --  А  потом  назад,  надо встретить гостей,
которые дежурят у ворот.  Депутации  встречающих  без  тебя  не
обойтись.
     Турциг поглядел грузному греку вслед.
     -- Гауптман  Шкода был прав. Мне еще учиться и учиться. --
В голосе обер-лейтенанта не было ни горечи,  ни  озлобленности.
-- Обвел меня вокруг пальца этот громила.
     -- Не  вас  первого, -- успокоил офицера Мэллори. -- Никто
не знает, сколько человек  он  обвел  вокруг  пальца...  Вы  не
первый, но, пожалуй, самый везучий.
     -- Потому что уцелел?
     -- Потому  что  уцелели,  --  эхом  отозвался  капитан. Не
прошло и десяти минут, как оба часовых, стоявших перед  этим  у
ворот,  очутились  там  же,  где  и  их  товарищи. Их схватили,
разоружили, связали, заткнули кляпом рты так ловко и  бесшумно,
что  Турциг,  как  профессионал,  восхитился,  несмотря  на всю
бедственность своего положения. Связанный по рукам и по  ногам,
он лежал в углу, пока без кляпа во рту.
     -- Теперь  понятно, почему ваше начальство остановило свой
выбор именно на вас, капитан Мэллори. Будь  задание  выполнимо,
вы  бы  его выполнили. Но, увы! Выше себя не прыгнешь. И все же
группа у вас подобралась что надо.
     -- Стараемся,   --   скромно   сказал   Мэллори.   Оглядев
напоследок  помещение, улыбнулся раненому: -- Готовы продолжить
путешествие,  молодой  человек,  или  находите  его   несколько
однообразным?
     -- Если  вы  готовы, то готов и я. -- Улегшись на носилки,
которые где-то раздобыл Лука, юноша блаженно  вздохнул.  --  На
этот  раз  путешествую  первым классом, как и подобает офицеру.
Каюта "люкс". В такой можно ехать сколько угодно!
     -- Не говори за  всех,  --  буркнул  Миллер,  на  которого
приходилась основная тяжесть носилок. Легкое движение бровей, и
фраза потеряла обидный для раненого смысл.
     -- Тогда  в путь. Еще один вопрос, обер-лейтенант: где тут
в лагере радиостанция?
     -- Хотите вывести ее из строя?
     -- Совершенно верно.
     --Представления не имею.
     -- А что, если я размозжу вам голову?
     -- Вы этого не сделаете, -- улыбнулся  Турциг,  но  улыбка
получилась  невеселой.  --  При  известных  обстоятельствах  вы
пришлепнули бы меня, как муху. Но за такой пустяк вы не станете
убивать человека.
     -- Того, что случилось с  недоброй  памяти  гауптманом,  с
вами  не  произойдет,  --  согласился Мэллори. -- Не так уж эта
информация нам  и  нужна...  Жаль,  что  приходится  заниматься
такими  делами.  Надеюсь,  мы  с  вами больше не встретимся. Во
всяком  случае,  пока  идет   война.   Как   знать,   возможно,
когда-нибудь  мы  пойдем с вами в одной связке. -- Жестом велев
Луке вставить обер-лейтенанту  кляп,  Мэллори  поспешно  вышел.
Через  две  минуты группа покинула расположение части и исчезла
во мраке, чтобы укрыться  в  оливковых  рощах,  что  к  югу  от
селения.
     Когда  они вышли из оливковых рощ, чуть забрезжил день. На
свинцовом предрассветном небе уже светлел силуэт  горы  Костос.
Южный ветер принес тепло, и на склонах начал таять снег.

     Глава одиннадцатая. СРЕДА. 14.00--16.00

     Весь   день  группа  пряталась  в  густых  зарослях  среди
приземистых,  сучковатых  рожковых  деревьев,  прилепившихся  к
предательски осыпающемуся под ногами каменистому участку холма,
который  Лука  называл "Чертовым пятачком". Хотя и ненадежное и
неудобное, но это все-таки укрытие, где можно  спрятаться  и  с
успехом  обороняться.  С  моря  тянет  легкий бриз, нагреваемый
раскаленными скалами южного склона. Деревья защищали  людей  от
лучей   солнца,   висевшего   с  утра  до  вечерних  сумерек  в
безоблачном  небе.  В  довершение  всего  взорам  их  предстало
незабываемое  зрелище  сверкающего  мириадами  солнечных бликов
Эгейского моря.
     Поодаль,  слева,  сливаясь  с  блеклой  дымкой  голубых  и
сиреневых  тонов,  к невидимому горизонту уходила цепь островов
Лерадского архипелага. Ближе всех -- подать рукой -- Майдос. На
солнце белыми пятнами вспыхивали рыбачьи мазанки.  А  по  этому
узкому  проливу  через  сутки с небольшим должны пройти корабли
британского  флота.  Направо,  еще  дальше  нечеткие  очертания
турецкого  побережья,  оттененного  громадой Анатолийских гор и
изогнутого   наподобие   ятагана   в   северном   и    западном
направлениях.  Прямо  на  севере,  далеко в голубизну Эгейского
моря, острием копья выдавался мыс Демирджи. В ожерелье каменной
гряды,  он  был  испещрен   бухточками,   отороченными   белыми
песчаными   пляжами.   За   ним  в  пурпурной  дали  дремал  на
поверхности моря остров Керос.
     Дух захватывало при виде этой панорамы, от не  поддающейся
описанию  красоты  залитого  солнцем  моря  щемило  сердце.  Но
Мэллори было не до  красоты.  В  начале  третьего,  меньше  чем
полчаса  назад,  заняв свой пост, капитан лишь мельком взглянул
на это великолепие. Поудобнее устроившись под  стволом  дерева,
он  долго,  пока  не заболели глаза, смотрел. Смотрел туда, где
была цель их экспедиции, разглядывал то, что так  долго  жаждал
увидеть и уничтожить. Пушки крепости Навароне.
     С населением в четыре-пять тысяч город Навароне раскинулся
вдоль  берега серповидной вулканического происхождения лагуны с
узким, как бутылочное  горлышко,  выходом  в  открытое  море  в
северо-западной  ее  части. По обе стороны выхода из бухты были
расположены прожекторные  установки,  минометные  и  пулеметные
позиции.   Со   своего  наблюдательного  пункта  Мэллори  видел
малейшие детали панорамы, каждую улицу, каждое  здание,  каждый
каик  и  катер.  Капитан так долго разглядывал эту картину, что
она буквально врезалась ему в память. Он запомнил,  как  плавно
спускается  местность  к западу от бухты к оливковым рощам, как
сбегают к воде  пыльные  улицы.  Заметил,  что  на  юге  рельеф
местности  круче,  поэтому улицы идут параллельно берегу бухты.
Разглядел и утесы на востоке, испещренные  воронками  от  бомб,
сброшенных   эскадрильей   "либерейторов"   под   командованием
Торранса,  скалы,  круто  взмывающие  над   водой   метров   на
пятьдесят,  повисая  над бухтой, и массивную вершину, сложенную
вулканическими породами,  отделенную  от  раскинувшегося  у  ее
подножия  города  стеной, которая упиралась в утес. Не упустил,
наконец, из виду ни двойной ряд зениток, ни  огромные  радарные
антенны, ни приземистые, с амбразурами окон, казармы, сложенные
из  крупных  камней, возвышающиеся над местностью, ни зияющее в
скале отверстие, над которым навис гигантского размера карниз.
     Мэллори кивнул головой. Теперь все встало на  свои  места.
Вот  она  какова,  эта  крепость, которую целых полтора года не
удается  взять  союзникам,  --  крепость,  которая   определяет
морскую  стратегию  в  районе Спорад с тех самых пор, как немцы
шагнули с материка на острова, и сковывает действия британского
флота на участке  площадью  две  тысячи  миль  между  Лерадским
архипелагом  и  побережьем  Турции.  Увидев  крепость,  Мэллори
понял, в чем  причина.  С  суши  крепость  не  взять:  крепость
господствует  над  местностью;  невозможно  атаковать  ее  и  с
воздуха -- Мэллори понял, сколь опасной  и  бесполезной  затеей
было  посылать эскадрилью Торранса на бомбежку огромных орудий,
спрятавшихся под гигантским козырьком под защитой ощетинившихся
стволами зенитных батарей. Захватить крепость с моря  столь  же
бесполезная  затея:  недаром  на острове Самос ждут своего часа
эскадрильи "Люфтваффе". Джексен прав:  хоть  какой-то  шанс  на
успех   есть   лишь  у  диверсионной  группы.  Шанс  ничтожный,
граничащий с самоубийством, но все жа шанс. От этого никуда  не
денешься.
     Задумавшись,  Мэллори  опустил  бинокль,  тыльной стороной
ладони потер усталые глаза. Наконец-то стало ясно,  какую  ношу
он  взвалил  на  себя.  Хорошо,  что  есть  возможность изучить
обстановку,  местность,  географические   особенности   города.
Пожалуй, тут единственное на всем острове удобное для скрытного
наблюдения  место.  Правда,  заслуга  в  том  не его, командира
группы, а Луки и никого больше.
     Маленькому греку с невеселыми глазами  он  обязан  многим.
Именно  Лука  посоветовал  подниматься  вверх  по долине, с тем
чтобы Андреа успел забрать взрывчатку из хижины старого Лари, а
также убедиться, что немцы не успели поднять тревогу  и  начать
погоню.
     Таким  образом,  их  группа  смогла  бы  с боем отступать,
прорываясь  через  оливковые  рощи,  чтобы  затем  укрыться   у
подножия  горы  Костос.  Именно Лука провел группу еще раз мимо
селения, когда диверсанты  петляли,  заметая  следы,  и,  велев
остальным задержаться напротив деревни, вместе с Панаисом точно
призрак  исчез  в  предрассветной  мгле,  чтобы  раздобыть себе
одежду; а на обратном  пути  они  проникли  в  немецкий  гараж,
оборвали   провода   зажигания  на  моторах  штабной  машины  и
грузовика -- единственное, чем располагал  гарнизон  Маргариты,
-- на  всякий  случай разбив вдребезги и трамблеры. Именно Лука
канавой привел их к дорожно-контрольному пункту в устье долины.
Разоружить наряд -- не спал один  лишь  дежурный  --  оказалось
проще простого. Наконец, не кто иной, как Лука, настоял на том,
чтобы  двигаться прямо посередине размокшей грунтовой дороги до
самой "щебенки", от которой до города было  меньше  двух  миль.
Пройдя  по  ней  метров  сто,  группа  свернула  влево и начала
спускаться по плато из застывшей лавы, чтобы не оставить следов
и с восходом солнца добраться до рожковой рощи.
     Уловка сработала. Их старания пустить  преследователей  по
ложному  следу  увенчались успехом. Миллер и Андреа, дежурившие
поочередно до  полудня,  наблюдали,  как  немецкие  солдаты  из
гарнизона  крепости несколько часов рыскали по городу, переходя
от одного дома к другому. Тем проще будет проникнуть в город на
следующий день.  Вряд  ли  немцы  повторят  облаву,  а  если  и
повторят,  то  уж  не будут настолько дотошными. Лука свое дело
знает.
     Мэллори повернул голову,  чтоб  взглянуть  на  проводника.
Маленький  грек  спал  беспробудным  сном  вот  уже пять часов,
пристроившись к стволам двух деревьев. Хотя у капитана у самого
болели натруженные ноги, а глаза  слипались  от  усталости,  не
хотелось  нарушать  сон  проводника.  Лука  его  заслужил, да и
накануне ночь не спал. Как и Панаис. Правда, мрачный  грек  уже
проснулся.  Откинув  со  лба прядь длинных крашеных волос, Кейт
смотрел, как тот просыпается. В  сущности,  переход  от  сна  к
бодрствованию    произошел   мгновенно.   Опасный,   отчаянный,
беспощадный к врагам человек.  Но  Мэллори  Панаиса  совсем  не
знал. Да и вряд ли когда-либо узнает, подумал капитан.
     Чуть  повыше,  почти  в  центре  рощи, из веток и прутьев,
положенных на два дерева, находящихся метрах в полутора друг от
друга, Андреа соорудил площадку шириной фута в четыре, заполнив
дул  ветер.  Притоптывали  ногами  и  размахивали бутылками они
сделать  его поровнее. Не снимая раненого с носилок, он положил
на нее Стивенса. Юноша был все еще в сознании.  С  того  самого
момента, как отряд Турцига захватил их группу в пещере, Энди не
сомкнул  глаз.  Ему,  видно,  было  не  до сна. От раны исходил
тошнотворный запах гниющей плоти, от которой было нечем дышать.
После того как отряд прибыл в рощу, Мэллори  и  Дасти  сняли  с
ноги  бинты, осмотрели рану и снова наложили повязку, с улыбкой
заверив Стивенса, что рана заживает. Почти вся нога ниже колена
почернела.
     Вскинув бинокль, Мэллори хотел было еще раз  взглянуть  на
город,  но  тут,  съехав со склона, кто-то коснулся его рукава.
Это был Панаис. Расстроенный, сердитый. Указав на  перевалившее
через точку зенита солнце, тот произнес по-гречески:
     -- Который  час,  капитан  Мэллори?  -- Голос был низкий и
хриплый, какой и следовало ожидать у поджарого,  вечно  хмурого
островитянина. -- Который час? -- требовательно повторил тот.
     -- Половина  третьего  или около того, -- удивленно поднял
бровь новозеландец. -- Вы чем-то встревожены, Пацане?
     -- Почему меня не разбудили?  Надо  было  давно  разбудить
меня! -- рассердился Панаис. -- Мой черед дежурить.
     -- Но  вы  же  не спали всю ночь, -- рассудительно заметил
Мэллори. -- Я решил, будет несправедливо...
     -- Говорят вам: мой черед  дежурить,  --  упрямо  повторил
грек.
     -- Хорошо,  раз  настаиваете.  --  Зная,  как вспыльчивы и
обидчивы островитяне, когда речь идет о чести, капитан  спорить
не стал. -- Не знаю, что бы мы стали делать без Луки и вас... Я
посижу тут еще, составлю вам компанию.
     -- Так  вот  почему  вы  меня  не разбудили! -- с обидой в
голосе произнес грек. -- Не доверяете Панаису...
     -- О Господи!..  --  раздраженно  воскликнул  Мэллори,  но
потом улыбнулся. -- Ну, конечно же, доверяю.
     Пойду-ка  я, пожалуй, вздремну, раз вы так любезны. Часика
через два растолкайте меня, хорошо?
     -- Конечно, конечно, --  обрадовался  Панаис.  --  Как  же
иначе?
     Забравшись   в  глубь  рощи,  Мэллори  выровнял  небольшой
участок и лениво растянулся  на  нем.  Понаблюдал,  как  Панаис
нервно  ходит  взад  и  вперед  вдоль опушки рощи. Заметив, как
Панаис взбирается на дерево, чтобы иметь лучший обзор,  потерял
к  нему  всякий  интерес  и  решил  соснуть,  пока  есть  такая
возможность.

     -- Капитан   Мэллори!   Капитан   Мэллори!   --    звучало
настойчиво.  Сильная рука трясла его за плечо. -- Вставайте! Да
вставайте же!
     Перевернувшись на спину, Мэллори открыл  глаза  и  сел.  К
нему  склонилось  угрюмое  встревоженное  лицо Панаиса. Мэллори
встряхнул головой, прогоняя сон, и тотчас вскочил на ноги.
     -- В чем дело, Панаис?
     -- Самолеты! -- торопливо проговорил тот.  --  Сюда  летит
целая эскадрилья.
     -- Самолеты? Какие еще самолеты? Чьи?
     -- Не знаю, капитан. Они еще далеко. Только...
     -- Откуда летят? -- оборвал его Мэллори.
     -- С севера.
     Оба  побежали к опушке. Панаис показал на север, и Мэллори
увидел, как полуденное солнце отражается от плоскостей, похожих
на крылья чайки. Пикировщики, определил  он,  помрачнев.  Семь,
нет,  восемь.  Не  больше  трех миль отсюда. Самолеты летели на
высоте шестьсот-семьсот метров двумя волнами  --  по  четыре  в
каждой...  Лишь  сейчас капитан заметил, что Панаис дергает его
за рукав.
     -- Скорей, капитан Мэллори! -- взволнованно повторял грек.
-- Нельзя терять времени. -- Повернув новозеландца, он  вытянул
руку  в  сторону  угрюмых,  поднимающихся  в небо утесов. Скалы
представляли собой нагромождение каменных глыб и были  изрезаны
лощинами  и  балками,  которые  тут  и  там  кончались"  так же
неожиданно, как и начинались. -- Чертов пятачок! Нам надо туда!
Скорей, капитан Мэллори!
     -- На  кой  черт?   --   удивленно   посмотрел   на   него
новозеландец.  -- Нет причин полагать, что они ищут нас. Откуда
им знать, что мы здесь? Этого не знает никто.
     -- Что из того? -- упрямо стоял  на  своем  Панаис.  --  Я
знаю.  Не спрашивайте, откуда я знаю. Я и сам этого не понимаю.
Лука подтвердит, что Панаис знает  в  этом  толк!  Это  правда,
капитан Мэллори, правда!
     Мэллори   растерянно   посмотрел   на   грека,  пораженный
тревогой, звучавшей в его словах. Напор слов  перевесил  в  нем
здравый  смысл.  Не отдавая себе отчета, что он делает, Мэллори
уже взбирался  по  склону,  спотыкаясь  и.  скользя  по  осыпи.
Остальные тоже были на ногах. Схватив автоматы, они в тревожном
ожидании торопливо надевали рюкзаки.
     -- Бегите к опушке, вон туда! -- крикнул Мэллори. -- Живо!
Останьтесь  там  и  спрячьтесь. Попробуем пробиться к проходу в
камнях. -- Он показал рукой на неправильной формы  расщелину  в
скале,  в  каких-то  сорока  метрах  от  места,  где  он стоял,
мысленно благословляя Луку за то, что тот нашел убежище, откуда
можно незаметно уйти. -- Ждите, пока не  позову.  Андреа!..  --
Оглянувшись,  он  не  стал  продолжать:  схватив юношу вместе с
носилками и одеялами, тот  взбегал  по  склону,  лавируя  между
деревьями.
     -- Что стряслось, шеф? -- спросил Миллер, догнав капитана.
-- Я ни черта не вижу!
     -- Если  заткнешься  на  минуту,  то  кое-что услышишь, --
мрачно ответил Мэллори. -- Посмотри вон туда.
     Упав на живот, американец повернул  голову  в  направлении
вытянутой руки Мэллори. И тотчас обнаружил самолеты.
     -- Пикировщики?!  --  недоверчиво  вымолвил  он.  -- Целая
эскадрилья, будь они неладны! Не может быть, шеф!
     -- Как видишь, -- угрюмо отозвался капитан. --  По  словам
Дженсена,  фрицы  сняли  их с итальянского фронта. За последние
недели перегнали  больше  двухсот  машин.  --  Прищурив  глаза,
новозеландец  взглянул  на  эскадрилью, которая была уже меньше
чем в полумиле. -- И направили  этих  гнусных  птеродактилей  в
район Эгейского моря.
     -- Но не нас же они ищут, -- возразил Миллер.
     -- Боюсь,  что  нас,  --  невесело ответил капитан. -- Оба
эшелона  бомбардировщиков  перестроились  в  одну   линию.   --
Пожалуй, Панаис был прав.
     -- Но... но... Но ведь они летят мимо...
     -- Нет,  не  мимо,  --  бесстрастно  сказал  Мэллори. -- И
улетят не скоро. Посмотри на головную машину.
     В этот момент первый в эскадрилье Ю-87 упал на левое крыло
и, сделав полуразворот, с воем  устремился  с  небес  прямо  на
рощу.
     -- Не трогать его! -- закричал Мэллори. -- Не стрелять!
     Опустив  закрылки,  "юнкере"  нацелился  в  середину рощи.
Никакая сила не может его остановить, а попади в него случайно,
рухнет им на голову. И так плохо, и этак нехорошо. --  Закройте
руками головы, головы к земле!
     Сам он своему совету не последовал, следя как завороженный
за падением  бомбардировщика.  Пятьсот...  Четыреста...  Триста
футов...  Крещендо  могучего   двигателя   больно   давило   на
барабанные  перепонки.  "Юнкерс"  круто  взмыл, выходя из пике.
Бомбы под фюзеляжем не было.
     Бомба! Мэллори сел, щурясь на голубизну неба. И не одна, а
целая дюжина! Бомбы летели  кучно,  чуть  ли  не  касаясь  друг
друга.  Вонзились  они  в  самую  середину рощи, разнося в щепы
узловатые приземистые деревца, ломая  ветки  и  закапываясь  по
самые  стабилизаторы  в  щебенистую почву... Зажигалки! Мэллори
подумал, что немцы  пожалели  своих  врагов,  не  став  швырять
полутонные   фугаски,   но  тут  ожили,  забулькали,  зашипели,
разбрызгивая   вокруг   сверкающую   массу   горящего   магния,
зажигательные  бомбы, осветившие полумрак рощи. Через несколько
секунд  ослепительное  пламя  сменилось   облаками   зловонного
черного дыма, сквозь который прорывались дрожащие красные языки
пламени.   Сначала  небольшие,  они  мигом  побежали  вверх  по
смолистым стволам. И вот  уже  целые  деревья  охватило  огнем.
Машина  все  еще набирала высоту, а вся середина старой и сухой
рощи яростно пылала.
     Миллер толкал капитана локтем, стараясь  привлечь  к  себе
внимание.
     -- Зажигалки, шеф! -- объявил он сквозь рев и треск.
     -- А  ты  думал  спички?  --  парировал  Мэллори. -- Хотят
выкурить нас из рощи. Фугаски в лесу не  годятся.  В  девяноста
девяти  случаях из ста они были бы эффективны. -- Закашлявшись,
он посмотрел сквозь едкую пелену наверх. -- Но не на этот  раз.
Если  нам  повезет  и  фрицы  дадут  хоть  полминуты передышки.
Смотри, какой дымище!
     Миллер поднял  глаза.  Густые  спирали  дыма,  пронизанные
раскаленными  искрами,  уже покрыли треть расстояния от рощи до
скалы, подгоняемые легким  бризом,  дующим  с  моря.  Настоящая
дымовая завеса. Миллер кивнул:
     -- Хочешь прорваться туда, шеф?
     -- У нас нет выбора. Или будем прорываться, или останемся.
В последнем  случае нас изжарят или разнесут в клочья. А скорее
всего и то, и другое. -- Повысив  голос,  он  спросил:  --  Кто
видит, что там фрицы поделывают?
     -- Выстраиваются  в  очередь, чтобы влупить нам еще разок,
-- мрачно ответил Браун. -- Первый придурок все еще кружится.
     -- Ждет, когда мы выбежим из укрытия. Ждать долго  они  не
станут.  Тут-то мы и снимемся. -- Он посмотрел на верхнюю часть
склона,  но  едкий  дым  резал  глаза.  Определить,  высоко  ли
поднялось облако дыма, невозможно, но оставаться дольше нельзя.
Пилоты "юнкерсов" никогда не отличались выдержанным характером.
     -- Эй,   ребята!   --  крикнул  Мэллори.  --  Бежим  ярдов
пятнадцать до  той  осыпи,  потом  вверх  по  ущелью.  Пока  не
углубитесь  хотя  бы  на  сотню  ярдов, не останавливаться. Ну,
тронулись!  --  Вглядываясь  в  плотную  стену  дыма,   капитан
спросил: -- А где Панаис?
     Ответа не было.
     -- Панаис! -- крикнул Мэллори. -- Панаис!
     -- Может,   он   что-то   забыл   и  вернулся?  --  Миллер
остановился и, повернувшись вполоборота, прибавил:  --  А  что,
если я...
     -- Живо   в  путь!  --  зло  сказал  Мэллори.  --  И  если
что-нибудь случится со Стивенсом, я тебе задам перцу...  --  Но
Миллер уже исчез вместе с Андреа, который спотыкался и кашлял.
     Мэллори постоял в нерешительности. Затем бросился назад по
склону, в самую середину рощи. Может, Панаис за чем-то пошел? А
английского   он   не  знает...  Едва  пройдя  ярдов  пять,  он
остановился: пришлось закрыть голову и лицо руками --  жар  был
как в аду. Панаиса там быть не могло, он и несколько секунд там
бы  не  пробыл.  Судорожно хватая ртом воздух -- волосы трещат,
одежда тлеет, -- Мэллори с трудом полз по склону, натыкаясь  на
деревья, скользя, падая, вновь поднимаясь.
     Мэллори бросился к восточной опушке рощи. Там тоже никого.
Кинулся  обратно в лощину. Он почти ослеп -- раскаленный воздух
кипятком обжигал глотку н  легкие.  Мэллори  начал  задыхаться.
Ничего не поделаешь, продолжать поиски нет смысла. Впору самому
спасаться.  В  ушах  шумит  от  рева  пламени.  Бьется толчками
сердце. Послышался душераздирающий вой "юнкерса",  входящего  в
пике.  Новозеландец  упал  на  осыпающийся  под  ногами гравий,
хватая ртом воздух, вскочил и, несмотря на боль в  ногах,  стал
карабкаться  вверх. Воздух наполнился грохотом моторов: в атаку
ринулась вся эскадрилья. Когда  первые  фугаски,  подняв  столб
огня  и дыма, ударили слева и чуть впереди, меньше чем в сорока
метрах от Мэллори, он кинулся навзничь. Бомбы упали впереди!  С
трудом  поднявшись  на  ноги,  капитан  вновь устремился вверх,
проклиная себя.  Дурак  безмозглый!  Болван!  Послал  людей  на
погибель!  Котелком  надо  было  варить!  Мозгами  пораскинуть.
Пятилетний ребенок,  и  тот  мог  бы  сообразить!  Фрицы  и  не
собираются  бомбить всю рощу. Они давно смекнули, что к чему, и
утюжат полосу дыма  между  рощей  и  склоном  горы.  Пятилетний
ребенок...  В этот миг под ногами у Мэллори разверзлась бездна.
Чья-то огромная рука подняла его и  швырнула  оземь.  Наступила
темнота...

     Глава двенадцатая. СРЕДА. 16.00--18.00

     И  не  раз,  и  не  два, с полдюжины раз пытался выбраться
Мэллори из глубин бездонного, точно транс, оцепенения  и,  едва
коснувшись  поверхности  сознания,  снова проваливался в черную
пучину. Вновь и вновь пытался  он  ухватиться  за  спасительную
соломинку,  но в голове было пусто и беспросветно. Понимая, что
сознание соскальзывает за грань безумия, Мэллори терял связь  с
действительностью, н тогда снова возвращалась пустота. Кошмары,
меня  мучат  кошмары,  думал  он  в  секунды  просветления. Так
бывает, когда  понимаешь,  что  тебе  снится  страшный  сон,  и
знаешь:  если  откроешь  глаза,  он  исчезнет. Но глаз никак не
открыть. Мэллори попытался сделать это и сейчас, но  ничего  не
получалось;  было  все  так  же  темно, его все еще терзал этот
кошмар,  хотя  ярко  светило  солнце.  Отчаявшись,  он  замотал
головой.
     -- То-то  же!  Наконец-то очухался! -- послышался тягучий,
несколько гнусавый голос янки. -- Старый знахарь  Миллер  знает
свое дело туго! -- На мгновение все стихло, Мэллори прислушался
к  удаляющемуся  реву  моторов. Едкий смолистый дым стал щипать
ему  ноздри  и  глаза.  Но  янки,  приподняв  его  под   мышки,
настойчивым  голосом проговорил: -- Хлебни-ка, шеф. Выдержанное
бренди. Лучшее лекарство.
     Ощутив  на  губах  холодное  горлышко   бутылки,   Мэллори
запрокинул  голову  и  сделал  глоток.  И  тотчас  сел, давясь,
захлебываясь, ловя ртом воздух. Неразбавленное  огненное  "узо"
обожгло  небо  и  глотку. Не в силах вымолвить и слова, капитан
только квакал, открывая рот, да  возмущенно  таращил  глаза  на
Миллера,  присевшего рядом на корточки. Янки смотрел на Мэллори
с нескрываемым удовольствием.
     -- Что  я  говорил,  шеф?  Лучше  зелья  не   бывает!   --
удовлетворенно  воскликнул американец. -- Тотчас пришел в себя,
как  пишут  в  книжках.  Первый  раз  вижу,  чтобы  контуженный
оклемался так быстро.
     -- Ты что это делаешь? -- взревел Мэллори. В глотке не так
жгло,  и  можно  было  вздохнуть.  -- Отравить меня вздумал? --
Мэллори  сердито  затряс   головой,   пытаясь   избавиться   от
пульсирующей  боли,  стряхнуть  паутину, все еще цеплявшуюся за
мозг. -- Ни хрена себе лекарь!  Говоришь,  контуженный,  а  сам
первым делом вливаешь дозу спиртного...
     -- Пей,  что  дают,  --  обиделся  капрал Миллер, -- иначе
контузию получишь похлеще. Через четверть часа фрицы заявятся.
     -- Они же улетели. Пикировщиков больше не слышно.
     -- На этот раз немцы не летят, а едут,  --  с  озабоченным
видом  сказал  янки.  --  Лука  только  что  доложил. Полдюжины
бронетранспортеров и два полевых орудия со  стволами  что  твой
телеграфный столб.
     -- Понятно,   --  изогнувшись  назад,  Мэллори  увидел  на
повороте лощины проблеск света. Пещера смахивает на туннель. По
словам Луки, старики называют свой остров "маленьким Кипром". И
действительно, Чертов пятачок точно сотами изрыт. С усмешкой он
вспомнил, как перепугался,  решив,  будто  ослеп.  Новозеландец
опять  повернулся  к  Миллеру.  --  Опять  неприятности, Дасти.
Кругом одни неприятности. Спасибо, что привел меня в чувство.
     -- Пришлось, -- лаконично ответил Миллер. -- Нам  бы  тебя
далеко не утащить, шеф.
     -- Да, местность не равнинная, -- кивнул Мэллори.
     -- Тоже  верно, -- согласился Миллер, -- но я о другом. Не
знаю, кто бы тебя и нес-то. Ранены и Кейси Браун, и Панаис.
     -- Как? Оба? -- Зажмурив глаза, Мэллори сердито выругался.
-- Черт подери, Дасти, я совсем забыл о бомбах. --  Он  схватил
Миллера за руку. -- Что за ранения? Времени так мало, а дел так
много.
     -- Что  за ранения? -- Достав сигареты, Миллер протянул их
Мэллори. -- Ничего страшного, будь рядом госпиталь. Но я им  не
завидую,  если  они  станут лазать по этим проклятым ложбинам и
оврагам вверх и вниз. В первый раз вижу каньоны, которые  возле
дна более отвесные, чем наверху.
     -- Ты мне еще не ответил...
     -- Виноват,  шеф,  виноват.  У  обоих  осколочные ранения.
Причем почти одинаковые; в левое бедро,  чуть  выше  колена.  В
одном  и  том  же месте. Кости не повреждены, сухожилия тоже. Я
только что перевязал ногу Кейси. Рана рваная. Достанется ему на
орехи, когда на своих двоих потопает.
     -- А с Панаисом как дела?
     -- Сам перевязался, -- обронил янки. -- Странный  тип.  На
рану и взглянуть не дал. Не то что перевязать. Этот и нож в бок
пырнет, если сунешься к нему.
     -- Ну  так  и  не  лезь, -- посоветовал Мэллори. -- У этих
островитян существуют всякие запреты и суеверия.  Хорошо,  хоть
жив. Но непонятно, как он здесь очутился, черт бы его набрал.
     -- Он  побежал  первым,  --  объяснял  Миллер. -- Вместе с
Кейси. Ты его, верно, в дыму проглядел. Когда  их  ранило,  они
карабкались по склону.
     -- А как я сюда попал?
     -- За первый правильный ответ приза не положено, -- Миллер
ткнул   пальцем   через   плечо   в  сторону  огромной  фигуры,
загородившей половину входа  в  пещеру.  --  Опять  этот  малыш
отличился,  точно  монах  на  перевале Сен-Бернар. Я хотел было
пойти с ним. Но он не очень-то обрадовался. Заявил, что  переть
на  себе в гору сразу двоих ему не хочется. Я оскорблен в своих
лучших чувствах, -- вздохнул Миллер. -- Видать, мне не  суждено
прославиться героическими подвигами. Вот и все.
     -- Еще раз спасибо Андреа, -- улыбнулся Мэллори.
     -- Спасибо!  --  возмутился  Миллер.  --  Парень спас тебе
жизнь, а ты ему "спасибо"!
     -- После первых десяти таких случаев  подходящих  слов  не
находишь, -- сухо ответил капитан. -- Как Стивенс?
     -- Пока дышит.
     -- Небось,  безносая  стоит  за углом? -- кивнул Мэллори в
сторону пятна света и сморщил нос.
     -- Да, дело худо, -- согласился Миллер. --  Гангрена  выше
колена пошла.
     Пошатываясь,  словно  с  похмелья, капитан встал на ноги и
поднял автомат.
     -- Нет, правда, как он там, Дасти?
     -- Он уже мертв, но умирать не хочет. И все же  до  захода
солнца умрет. Одному Богу известно, как он протянул до сих пор.
     -- Это  может  звучать самоуверенно, но мне тоже известно,
-- проронил Мэллори.
     -- Благодаря  первоклассной  медицинской  помощи?   --   с
надеждой подсказал Миллер.
     -- А  разве  не  похоже?  --  усмехнулся капитан, глядя на
присевшего на корточки  янки.  --  Но  я  совсем  не  об  этом.
Джентльмены, займемся делом.

     -- Я гожусь только на одно: рвать мосты да подсыпать песок
в подшипники,  --  заявил Миллер. -- Стратегия и тактика мне не
по зубам. Но, по-моему,  типы,  которые  копошатся  там  внизу,
выбрали  довольно  нелепый способ самоубийства. -- Лучший выход
для всех -- застрелиться.
     -- Склонен  согласиться  с  тобой,  --  Мэллори  поудобнее
устроился за кучей камней в устье лощины, откуда открывался вид
на  обугленные,  дымящиеся  останки  рощи,  и посмотрел вниз на
солдат из  Альпийского  корпуса.  Немцы  поднимались  цепью  по
крутому, без единого укрытия, склону. -- Они не новички в таких
делах. Бьюсь об заклад, им и самим затея не по душе.
     -- Тогда какого же черта они идут на верную гибель, шеф?
     -- У  них  нет  другого  выбора.  Нашу позицию можно взять
только в лоб, -- Мэллори улыбнулся Луке, лежащему между  ним  и
Андреа.  --  Лука выбрал отличное местечко. Чтобы зайти с тыла,
им пришлось бы сделать большой крюк,  а  этот  чертов  каменный
лабиринт  задержал бы их на целую неделю. Во-вторых, часа через
два зайдет солнце. Немцы понимают, схватить нас с  наступлением
темноты им уже не удастся. И, наконец, есть еще одна причина --
она  важнее  двух  первых,  взятых  вместе. Коменданта крепости
подгоняет высшее начальство. Оно не  может  рисковать,  слишком
много  поставлено на карту. Даже если у нас только один шанс из
тысячи.  Немцы  не  могут  допустить,  чтобы  гарнизон   Кероса
эвакуировали у них из-под носа. Не могут потерять его...
     -- А  что  от  него  проку?  -- прервал его Миллер, махнув
рукой. -- Груда камней, только и всего...
     -- Не хотят  ударить  в  грязь  лицом  перед  турками,  --
терпеливо  объяснил  Мэллори.  --  В  стратегическом  отношении
значение этих островов Спорадского архипелага ничтожно. Зато  с
политической  точки зрения значение их огромно. Адольфу позарез
нужен  еще  один  союзник  в  этом  регионе.   Поэтому   он   и
перебрасывает  сюда  тысячи  егерей  и  сотни  "юнкерсов".  Все
резервы, которыми он располагает,  он  бросил  сюда,  хотя  они
гораздо  нужнее на итальянском фронте. Но сначала нужно убедить
своего потенциального союзника, что на тебя можно  ставить  без
опаски.  А  потом  уже взяться за уговоры. Дескать, оставь свое
насиженное местечко на заборе и прыгай на мою сторону.
     -- Ах, вот оно что, -- заметил Миллер. -- И поэтому...
     -- И поэтому фрицы с легкой душой бросят в  мясорубку  три
или  четыре  десятка  отборных  бойцов.  Принять  такое решение
ничего не стоит, если находишься за тысячу  миль  и  протираешь
себе  штаны  в  штабном кабинете... Пусть подойдут ярдов на сто
поближе. Мы с Лукой начнем с центра и пойдем к флангам, а ты  с
Андреа -- бей с флангов к центру.
     -- Не  по  душе  мне  такое  занятие,  шеф, -- пожаловался
Миллер.
     -- Думаешь,   я   в   восторге?   --   спокойно    ответил
новозеландец.  --  Убивать  людей,  которых  послали  на верную
гибель, не доставляет мне никакого удовольствия. Даже на войне.
Но если не мы их, то они нас.  --  Мэллори  смолк,  показав  на
сверкающее море. В розовой дымке парил остров Керос, освещенный
золотыми  лучами предзакатного солнца. -- По-твоему, они думают
иначе, Дасти?
     -- Да знаю я, шеф, -- замялся янки. -- Не трави  душу.  --
Надвинув  на брови шерстяную шапку, янки посмотрел вниз. -- Так
когда начнется массовая казнь?
     -- Еще сто ярдов до них, сказано тебе. --  Снова  взглянув
на  идущую  вдоль  берега  дорогу,  капитан усмехнулся, радуясь
возможности сменить тему разговора. -- Никогда прежде не видел,
чтобы телеграфные столбы укорачивались на глазах.
     Посмотрев   на   орудия,   прицепленные   к    грузовикам,
появившимся на дороге, Миллер прокашлялся.
     -- Я ведь только повторил то, что сказал Лука, -- смутился
Миллер.
     -- Что  такого  тебе сказал Лука?! -- возмутился маленький
грек. -- Ей-богу, майор. Этот янки врет, как сивый мерин!
     -- Может, и я  что-то  напутал,  --  ответил  великодушный
Миллер.  Сморщив лоб, он уставился на пушки. -- Первая, похоже,
не пушка, а миномет. А вон там что за хреновина?
     -- Тоже миномет, --  пояснил  Мэллори.  --  Пятиствольный.
Такой  наделает  делав.  Это  Nebelwerfer,  или "зануда Минни".
Воет, как души грешников в аду. Услышишь -- душа в пятки уйдет,
особенно ночью. Но больше  всего  надо  опасаться  вон  того...
Шестидюймовый миномет. Почти наверняка будет швырять осколочные
мины. После его работы в пору шваброй и лопатой убирать.
     -- Молодец,  --  буркнул  Миллер.  -- Скажи еще что-нибудь
веселенькое. Но в душе он был признателен новозеландцу  за  то,
что  тот  отвлек  от терзавших его угрызений совести. -- А чего
они нас не обстреливают?
     -- Не переживай, -- заверил его капитан. -- Как только  мы
откроем огонь и немцы нас засекут, тотчас обстреливать начнут.
     -- Упаси Господи, -- пробормотал Миллер. -- Так ты сказал,
осколочные мины?.. -- Янки замолчал.
     -- Сейчас откроем огонь, -- тихо сказал Мэллори. -- Только
бы среди  наступающих  не  было нашего знакомца обер-лейтенанта
Турцига. -- Потянувшись за биноклем, капитан  изумленно  поднял
глаза.  Андреа  схватил его за кисть, не дав поднести бинокль к
глазам. -- В чем дело, Андреа?
     -- Не стоит пользоваться биноклем, капитан. Я долго  думал
и понял, что именно так мы себя и выдали. Солнечные лучи попали
на стекла...
     Уставясь  на  друга,  Мэллори  медленно  закивал головой и
разжал пальцы.
     -- Ну,  конечно!  А  я-то  ломал  голову.  Кто-то  из  нас
опростоволосился,  не  иначе.  Другого  объяснения  не  нахожу.
Достаточно было и одного отблеска. -- Капитан смолк  и,  что-то
припоминая,  криво  усмехнулся.  --  Возможно,  даже  я  сам  и
виноват... Ведь все началось после моего дежурства.  У  Панаиса
бинокля  нет...  -- Новозеландец сокрушенно покачал головой. --
Наверняка это у меня случился прокол.
     -- Не может этого быть, -- решительно произнес Андреа.  --
Такой промашки ты не мог допустить, капитан.
     -- Боюсь, не только смог, но и допустил. Потом разберемся.
     Солдаты,  находившиеся  в  центре неровной цепи, скользя и
падая на уходящую из-под ног осыпь, добрались почти  до  опушки
обугленной, изувеченной рощи. Немцы подошли достаточно близко.
     -- Белый  шлем  в  центре  беру  на  себя, Лука. -- В этот
момент послышался шорох:  по  камням,  среди  которых  укрылась
группа,  царапнули  стволы  автоматов. Мэллори охватило чувство
отвращения к самому себе. Но голос  его  прозвучал  уверенно  и
небрежно-деловито: -- Поехали! Дадим им прикурить!
     Последние  слова капитана заглушил торопливый стук четырех
автоматов -- двух "бренов" и двух "шмайсеров" калибром в девять
миллиметров. Это был не бой, а подлое убийство.
     Опешившие, не успев  ничего  сообразить,  солдаты  падали,
дергаясь,    словно    марионетки,    управляемые   сумасшедшим
кукловодом. Одни там и лежали, где настигла  их  пуля,  другие,
нелепо  размахивая  руками  и ногами, будто у них нет суставов,
скатывались по  крутому  склону.  Лишь  двое  остались  стоять,
изрешеченные пулями. На безжизненных лицах застыло изумление. В
следующее  мгновение,  словно нехотя, оба рухнули на каменистую
почву. Прошло целых три секунды, прежде чем  горстка  уцелевших
-- те,  кто  оказался  недалеко от обоих флангов, где не успели
сомкнуться огненные шквалы, -- поняла, что происходит, и  упала
навзничь, ища укрытия и не находя его.
     Неожиданно,  словно  отсеченный  ножом  гильотины, бешеный
стук автоматов смолк. Странное дело,  но  внезапно  наступившая
тишина  угнетала  и  оглушала  пуще  недавнего грохота. Мэллори
переменил положение, под локтями скрипнул гравий. Посмотрев  на
двух  своих  товарищей, лежавших справа от него, капитан увидел
бесстрастное лицо Андреа, влажный блеск в глазах Луки.  Услышал
слева   ропот:   горько  опустив  уголки  рта,  американец,  не
переставая, бранился. Время от времени он с силой опускал кулак
на острые камни, не чувствуя при этом боли.
     -- Еще одного, Господи, -- твердил янки словно молитву. --
Все, что я прошу у тебя. Еще одного...
     -- Что с тобой, Дасти? -- потрогал его за рукав Мэллори.
     Миллер оглянулся, посмотрел отсутствующим взглядом. Моргая
глазами, усмехнулся. Израненная рука полезла за сигаретами.
     -- Есть у меня одна мечта, шеф,  --  с  улыбкой  отозвался
янки.   --  Заветная  мечта.  --  Щелкнув  по  пачке,  протянул
капитану: -- Кури.
     -- Встретить подлеца, пославшего на погибель  этих  бедных
ребят?  -- спокойно произнес Мэллори. -- И поймать его на мушку
автомата?
     Миллер кивнул, и с лица его исчезла улыбка.
     -- Только так, -- отозвался он и, выглянув. из-за  валуна,
снова  лег.  --  Там  человек  восемь  или  десять, шеф. Чем не
страусы, хотят укрыться за  камушками  размером  с  апельсин...
Может, отпустим их с миром?
     -- Отпустим с миром, -- охотно отозвался капитан. Мысль об
убийстве  беззащитных  солдат  теперь  вызывала  у  него  почти
физическое  отвращение.  --   Они   больше   не   сунутся.   --
Новозеландец  умолк  на полуслове, инстинктивно припав к земле.
Над головами Паскале хлестнула пулеметная очередь. Отрикошетив,
пули с воем улетели вверх по ущелью.
     -- Вот тебе и не  сунутся!  --  произнес  янки,  высовывая
из-за  камня  автомат,  но, схватив американца за руку, Мэллори
потянул его назад.
     -- Это не они. Ты послушай! Прозвучала еще  одна  очередь,
потом  еще,  и  вот  уже  пулемет бил взахлеб. Время от времени
треск его прерывали жуткие, точно у раненого, вздохи: эти звуки
издавала патронная лента, пропускаемая в приемник. У Мэллори аж
волосы на голове зашевелились.
     -- "Шпандау". Тяжелый  пулемет.  Если  хоть  раз  в  жизни
услышишь его, то до конца дней не забудешь. Оставь его в покое.
Наверняка  "шпандау"  установлен  в кузове грузовика. Он нам не
опасен... Гораздо больше меня тревожат вон  те  минометы,  будь
они неладны.
     -- А  меня  нет, -- мигом ответил Миллер. -- Они же нас не
трогают.
     -- Это-то меня и тревожит... А ты что думаешь, Андреа?
     -- То же, что и ты, капитан. Они выжидают. Тут  же  Чертов
пятачок,  по  словам Луки, лабиринт, который мог придумать лишь
сумасшедший архитектор. Зачем немцам расходовать мины вслепую?
     -- Ждать им  осталось  недолго,  --  хмуро  прервал  грека
Мэллори, показывая на север. -- Вон их глаза.
     Над  мысом  Демирджи  появились крохотные пятнышки, вскоре
превратившиеся  в  самолеты.  Гудя  моторами,  они  летели  над
Эгейским  морем на высоте около пятисот метров. Мэллори смотрел
на них с изумлением, затем повернулся к Андреа.
     -- Мерещится мне, что ли, Андреа? -- он  протянул  руку  в
сторону     первого     из     двух    самолетов,    маленького
моноплана-истребителя с высоко расположенными крыльями.  --  Не
может быть, что это PZL!
     -- Как  не может быть, это он и есть, -- возразил грек. --
Старый польский истребитель. Был у нас на вооружении до  войны,
-- пояснил  он,  обращаясь к Миллеру. -- А другой -- допотопный
бельгийский самолет. Мы  их  "брегетами"  прозвали.  --  Андреа
прикрыл   глаза  ладонью,  как  козырьком,  чтобы  как  следует
разглядеть самолеты, летевшие почти у них  над  головой.  --  А
я-то  думал,  они  все  уничтожены  во время вторжения немецких
войск.
     -- И я тоже, -- отозвался Мэллори. --  Видать,  собрали  с
бору по сосенке... Вот оно что! Засекли нас. Кружить начали. Но
на кой бес понадобились немцам эти летающие гробы?!
     -- Не  знаю  и  знать  не  хочу, -- живо отозвался Миллер,
успевший выглянуть  из-за  валуна.  --  Знаю  одно:  немцы  уже
наводят  на  нас эти чертовы пушки. А когда смотришь прямо им в
дуло, они выглядят гораздо  внушительнее  телеграфных  столбов.
Так,  говоришь, швыряют осколочные мины?.. Тогда надо убираться
к чертовой матери, шеф.
     План действий немцев на остаток этого ноябрьского дня  был
понятен.  Они  затеяли  игру  в  казаки-разбойники, в прятки со
смертью.  Игра  будет  происходить  среди  лощин  и  иссеченных
расселинами  камней  Чертового  пятачка.  А  нити  игры в руках
пилотов этих машин, которые кружат над  головами  тех,  за  кем
охотятся  немцы,  наблюдая за каждым движением группы и сообщая
разведданные  расчетам  минометов,  установленных  на   дороге,
идущей  вдоль  побережья,  и  роте Альпийского корпуса. Солдаты
поднялись вверх  по  лощине  над  рожковой  рощей,  как  только
летчики   доложили,  что  группа  оставила  позицию.  На  смену
летающим этажеркам прилетели два современных "хеншеля".  Андреа
объяснил, что больше часа PZL продержаться в воздухе не может.
     Мэллори и его товарищи оказались между Сциллой и Харибдой.
Хотя огонь   минометов   и  не  отличается  большой  точностью,
несколько осколочных мин все-таки залетело в  глубокое  ущелье,
осыпая  смертоносным  градом  осколков тесное пространство, где
скрывалась  группа.  Подчас  мины  падали   так   близко,   что
приходилось  прятаться  в  пещерах, которыми были изрыты склоны
ущелья. Там они чувствовали себя в сравнительной  безопасности,
правда,  весьма иллюзорной. Ведь дело могло кончиться разгромом
группы и пленом. Егеря, от которых диверсанты отбивались,  ведя
арьергардные  бои  весь вечер, воспользовавшись затишьем, могли
приблизиться вплотную и поймать их в пещере в ловушку. Снова  и
снова  Мэллори и его люди, видя, что расстояние между ними и их
преследователями сокращается, вынуждены были отходить. Они  шли
за  неутомимым  Лукой  повсюду, куда бы он их ни вел, постоянно
рискуя погибнуть от осколков. Одна мина, описав дугу,  упала  в
лощину,  уходившую  в  пещеру,  и  зарылась  в  гравий метрах в
двадцати  впереди  них.  То  было  самое   близкое   попадание.
Благодаря  случайности  --  один  шанс  из  тысячи  --  мина не
взорвалась. То был подарок судьбы, но люди прошли, держась  как
можно дальше от такого подарка, боясь даже дохнуть на него.
     За  полчаса  до  захода солнца группа преодолела последние
метры усеянного валунами дна  лощины  с  отвесными  стенами  и,
выйдя из-под прикрытия скалы, остановилась. Лощина превратилась
в  сброс,  круто  поворачивавший направо и к северу. После того
как одна мина не взорвалась, минометный обстрел прекратился:  у
"зануды   Минни"  дальность  стрельбы  невелика,  и,  хотя  над
головами участников группы все еще кружили самолеты, бояться их
было нечего. Солнце склонилось к горизонту  --  дно  оврагов  и
ложбин  потонуло  в  тени сумерек. Сверху группу теперь было не
видно. Но по пятам ее шли егеря -- выносливые, упорные,  хорошо
обученные  бойцы,  снедаемые  одним  желанием  --  отомстить за
убитых товарищей.  Солдаты  были  свежие,  сильные,  с  еще  не
растраченным   запасом  энергии.  А  крошечный  отряд  Мэллори,
измотанный долгими  днями  и  бессонными  ночами,  исполненными
тяжкого труда и стычек с противником, выбился из сил...
     Сразу  за  поворотом  ущелья,  откуда  можно  наблюдать за
появлением егерей, Мэллори опустился  на  почву  и  с  деланной
небрежностью  оглядел  товарищей,  стараясь  не  выдать  своего
огорчения. Как боевая группа они ни и черту непригодны.  Панаис
и  Браун  ранены,  посеревшее  лицо Брауна искажено страданием.
Впервые со времени отбытия группы из  Александрии  Кейси  Браун
уныл  и  равнодушен.  Дурной  признак. Тяжелая рация за плечами
радиста лишь  усугубляла  его  мучения,  однако  Кейси  наотрез
отказался   выполнить  категорический  приказ  Мэллори  бросить
приемопередатчик. Лука вконец измотан, по нему видно. Маленький
грек больше крепок  духом,  чем  телом:  заразительная  улыбка,
никогда не исчезающая с лица, похожие на плюмаж лихо вздернутые
усы  --  все  это  никак  не  вязалось  с  печальными, усталыми
глазами. Миллер, как  и  сам  капитан,  тоже  падал  с  ног  от
изнеможения.  Однако,  несмотря  на  усталость,  янки,  подобно
Мэллори,  мог  продержаться  долго.  Стивенс  был  все  еще   в
сознании.  В  предвечерних  сумерках,  вползших на дно каньона,
лицо юноши казалось странно  прозрачным,  ногти,  губы  и  веки
бескровны.  Один  лишь  Андреа,  вот  уже  два бесконечных часа
носивший на себе раненого по опасным горным склонам -- там, где
были тропы, -- выглядел все таким же неутомимым и несгибаемым.
     Покачав головой, Мэллори достал сигарету, но,  вспомнив  о
самолетах,  все  еще  кружащих  у  них над головой, скомкал ее.
Взгляд капитана скользнул вдоль каньона,  уходящего  на  север.
Мэллори  замер.  Сигарета  превратилась  в его пальцах в труху.
Ущелье было не похоже ни  на  одно  из  тех,  что  они  сегодня
прошли.  Широкое,  совершенно  прямое,  самое  малое раза в три
длиннее остальных, насколько он мог разглядеть в сумерках,  оно
упиралось в отвесную скалу.
     -- Лука!  --  Мэллори вскочил на ноги, забыв об усталости.
-- Ты знаешь, где находишься? Узнаешь это место?
     -- Как же иначе, майор, -- обиделся Лука. --  Разве  я  не
говорил вам, что мы с Панаисом в дни нашей молодости...
     -- Но  ведь это же тупик! -- возмутился Мэллори. -- Мы как
крысы попали в мышеловку!
     С озорной улыбкой  Лука  крутил  кончик  уса,  наслаждаясь
растерянностью капитана.
     -- Вот  оно  что!  Выходит,  майор не доверяет Луке? -- он
снова улыбнулся. Потом сжалился и, похлопав по  каменной  стене
ладонью,  пояснил:  -- Мы с Панаисом изучали этот маршрут целый
день. В этой скале уйма пещер.  Одна  из  них  ведет  в  другое
ущелье, которое упирается в дорогу, идущую вдоль берега.
     -- Понятно, понятно, -- облегченно вздохнув, Мэллори снова
опустился на землю. -- А куда выходит это ущелье?
     -- К проливу. Как раз напротив острова Майдос.
     -- Ущелье далеко от города?
     -- Милях в пяти, майор. Может, в шести, не больше.
     -- Вот и превосходно. А пещеру отыскать сумеешь?
     -- Хоть   через   сотню   лет,  с  закрытыми  глазами,  --
похвалялся Лука.
     -- Как же иначе! -- отозвался капитан. С этими словами  он
вдруг подскочил и, перевернувшись в воздухе, чтобы не упасть на
Стивенса,  рухнул,  очутясь между Андреа и Миллером. Забывшись,
Мэллори высунулся, и немцы, находившиеся  в  устье  ущелья,  по
которому  они поднимались, заметили его. С расстояния не больше
полутораста метров ударил пулемет, едва не  размозжив  капитану
голову. Пуля разорвала куртку на левом плече, царапнув по коже.
Миллер  был  тут  как  тут, ощупывая рану, и осторожно коснулся
спины новозеландца.
     -- Какая  неосмотрительность,  черт  побери,  --  произнес
Мэллори.  --  Но  я  не  думал,  что они подошли так близко. --
Капитан не был настолько спокоен, как могло показаться  по  его
голосу. Окажись дуло "шмайсера" на ничтожную долю дюйма правее,
новозеландец остался бы без темени.
     -- Все  в  порядке, шеф? -- недоуменно спросил янки. -- Не
попали?
     -- Стрелки  никудышные,  --  с  веселым  видом   отозвался
Мэллори.  --  Палят  в  белый  свет как в копеечку. -- Повернув
голову, стал разглядывать плечо. -- Не  хочу  корчить  из  себя
этакого  героя, но у меня всего лишь царапина. -- Легко вскочив
на ноги, он поднял автомат. --  Извините,  джентльмены,  и  все
такое, но нам пора идти дальше. Далеко до этой пещеры, Лука?
     Грек  потер  щетинистый  подбородок, улыбка его неожиданно
погасла. Посмотрев на Мэллори, он отвел взгляд в сторону.
     -- Лука!
     -- Да,  да,  майор,  пещера...  --  Лука   снова   поскреб
подбородок.  -- Да, она довольно далеко. В самом конце каньона,
-- смутясь, закончил он.
     -- В самом конце?.. -- спокойно переспросил капитан.
     Лука кивнул с подавленным видом н уставился в землю.  Даже
кончики его усов поникли.
     -- Очень  кстати,  --  угрюмо  произнес Мэллори. -- Только
этого нам недоставало.  --  Он  снова  сел  на  землю.  Понурив
голову,  он даже не взглянул на Андреа, который, просунув между
камней автомат дал короткую очередь  скорее  с  досады,  чем  с
целью   попасть   в  противника.  Прошло  секунд  десять.  Лука
заговорил едва слышным голосом.
     -- Я очень, очень виноват. Как все ужасно вышло.  Ей-богу,
майор.  Я  ни  за  что бы не привел вас сюда. Я же не знал, что
немцы подобрались к нам вплотную.
     -- Ты тут ни при чем, Лука, --  проговорил  Мэллори,  видя
отчаяние  маленького  грека.  Он  потрогал  пальцем разодранный
рукав. -- Я тоже так думал.
     -- Скажите,  сэр!  --  положил  руку  на  плечо   капитана
Стивенс. -- Что случилось? Я не понимаю.
     -- Зато  остальные  понимают,  Энди.  Да  и  понимать  тут
нечего.  Придется  с  полмили  топать,  и  нигде  ни  малейшего
укрытия.  Егерям  осталось  менее  двухсот ярдов подниматься по
ущелью, из которого мы ушли. -- Подождав, пока Андреа  выпустит
со  злости еще одну короткую очередь, продолжал: -- Немцы будут
придерживаться прежней своей тактики, стараясь выяснить,  здесь
ли  мы  еще.  Как только они решат, что мы ушли, то в мгновение
ока будут здесь. Не успеем мы покрыть и половину, даже четверть
пути до пещеры, как они нас накроют. Ты же знаешь, мы не  можем
быстро  двигаться. А у немцев с собой парочка "шпандау". От нас
одни ремешки останутся.
     -- Понимаю,  сэр,   --   промолвил   Стивенс.   --   Очень
симпатичную картинку вы нарисовали.
     -- Прости, Энди, но мы вляпались.
     -- Может, оставить двоих в арьергарде, а остальным...
     -- А что будет с арьергардом? -- оборвал его Мэл-- лори.
     -- Понял,  --  негромко  смазал  Стивенс.  -- Об этом я не
подумал.
     -- Зато арьергард подумал бы. Вот незадача-то, а?
     -- Какая незадача? --  произнес  Лука.  --  Майор  человек
добрый. Но произошло все по моей вине. Вот я и останусь.
     -- Черта  с  два  ты  останешься,  --  сердито  проговорил
Миллер. Вырвав из рук Луки "брен", он положил автомат на землю.
-- Слышал, что сказал шеф? Никакой вины за тобой нет.
     Лука вскинул на янки сердитый  взгляд,  потом  отвел  его,
готовый  вот-вот расплакаться. Изумленный этой вспышкой ярости,
так не вяжущейся с  характером  американца,  Мэллори  удивленно
уставился  на  него.  Капитан вспомнил, что вот уже с час Дасти
непонятно молчалив и задумчив и едва ли проронил хоть слово. Но
выяснять, в чем дело, сейчас некогда.
     Распрямив раненую ногу,  Кейси  с  надеждой  посмотрел  на
Мэллори.
     -- А  если остаться здесь, пока не стемнеет по-настоящему,
а потом идти дальше?
     -- Ничего не выйдет. Нынче полнолуние, небо  ясное.  Немцы
расправятся  с  нами  в  два счета. Но, самое главное, нам надо
попасть в город до комендантского часа. Это наш последний шанс.
Извините, Кейси, но это не вариант.
     В молчании прошло четверть  минуты.  Полминуты.  Заговорил
Энди Стивенс, и все вздрогнули.
     -- Знаете,  а  Лука был прав, -- негромким, но исполненным
какой-то   убежденности   голосом   произнес   раненый.    Энди
приподнялся, опершись о локоть. В руках -- "брен" Луки. Все так
увлеклись  решением проблемы, что никто и не заметил, когда тот
завладел  автоматом.  --  Никакой  проблемы  нет,  --  спокойно
продолжал  Стивене.  --  Раскинем  мозгами, вот и все. Гангрена
распространилась выше колена, так ведь,
     Мэллори промолчал, не зная, что ответить. Заданный  в  лоб
вопрос  вывел  его  из  равновесия.  Он  ощущал  на себе взгляд
Миллера. Тот словно умолял его сказать "нет".
     -- Так или нет? -- терпеливо повторил Энди, сознавая,  что
творится  в  душе  командира,  и  тут  Мэллори понял, что нужно
ответить.
     -- Так, -- кивнул он. -- Так... -- Дасти глядел на него  с
отчаянием.
     -- Благодарю   вас,   сэр,   --  удовлетворенно  улыбнулся
Стивене. --  Премного  вам  благодарен.  Излишне  указывать  на
преимущества,  которые вы получите, если здесь останусь я. -- В
голосе юноши прозвучала властность,  которой  никто  раньше  не
замечал  в  нем. Так говорит человек, убежденный в правильности
своих решений, хозяин положения. -- Пора н мне что-то  для  вас
сделать.   Только  никаких  чувствительных  прощании.  Оставьте
несколько  коробок  с   патронами   да   две-три   гранаты.   И
сматывайтесь поскорей.
     -- Черта с два ты нас уговоришь. -- Миллер направился было
к Энди,  но  застыл  на  месте, увидев направленный ему в грудь
"брен".
     -- Еще шаг, и я выстрелю, --  спокойно  сказал  лейтенант.
Миллер   молча  глядел  на  него.  Наконец  снова  сел.  --  Не
сомневайся, я слов на ветер не бросаю, -- заверил его  Стивене.
-- Прощайте,  джентльмены.  Спасибо  за  все,  что  вы для меня
сделали.
     В  похожем  на  транс  молчании  прошло  двадцать  секунд,
тридцать, целая минута. Первым поднялся Миллер. Длинный, худой,
обтрепанный.   Сумерки   сгустились,   и   лицо   его  казалось
изможденным.
     -- Пока, малыш. Может, я чего не так сделал. -- Взяв  руку
Стивенса  в  свою,  взглянул  в ввалившиеся глаза, хотел что-то
добавить, но передумал. -- Увидимся, -- внезапно сказал  он  и,
отвернувшись, тяжелым шагом стал спускаться в ущелье. Ни слова,
не  говоря,  за  ним  последовали остальные. Все, кроме Андреа.
Грек задержался и что-то прошептал юноше на ухо. Тот  кивнул  в
ответ  и  понимающе  улыбнулся.  Рядом  остался только Мэллори.
Стивенс обнажил в улыбке зубы.
     -- Спасибо, сэр, что поддержали меня. Вы с  Андреа  всегда
все понимали.
     -- С  тобой  все  в  порядке,  Энди?  "Господи, -- подумал
Мэллори, -- какую чушь я несу!"
     -- Честное  слово,  сэр.  Все   как   надо.   --   Стивенс
удовлетворенно улыбнулся. -- Боли не чувствую, все прекрасно.
     -- Энди, я не о том...
     -- Вам  пора  идти,  сэр.  Вас  ждут. А теперь зажгите мне
сигарету и дайте очередь в сторону ущелья...
     Минут через пять Мэллори догнал  товарищей.  А  еще  через
четверть  часа группа добралась до пещеры, ведущей к побережью.
Вслушиваясь в беспорядочную стрельбу в  дальнем  конце  ущелья,
все  на  миг  остановились  возле  устья.  Молча  повернулись и
углубились в подземный ход.
     Энди Стивенс  лежал  на  животе  там,  где  его  оставили.
Вгляделся  в  сгустившийся  мрак  ущелья.  Боли в ноге не было.
Прикрыв ладонью сигарету, сделал глубокую  затяжку.  Улыбнулся,
загоняя   в   магазин  новую  обойму.  Охватившее  его  чувство
невозможно было бы описать. Впервые в жизни  Энди  Стивенс  был
счастлив и умиротворен. Отныне страх ему был неведом.

     Глава тринадцатая. В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ. 18.00--19.15

     Ровно  через  сорок  минут группа оказалась в самом центре
города Навароне, в каких-то пятидесяти метрах от главных  ворот
крепости.
     Разглядывая  внушительные  ворота и еще более внушительной
толщины каменную арку, в которую они были вмурованы, Мэллори  в
который  раз  покачал  головой. Он все еще не верил, что группа
добралась или -- какая разница -- почти добралась  до  заветной
цели.  Должно  же,  наконец,  повезти.  По закону больших чисел
полоса неудач, преследующих их  группу  с  момента  высадки  на
остров,  должна  кончиться.  Так  и  должно  быть,  это  только
справедливо, что группа наконец-то здесь. И  все-таки,  покинув
мрачное  ущелье,  где  они  оставили  Стивенса на погибель, они
попали в этот скособоченный  домишко,  выходящий  на  восточную
сторону городской площади Навароне, так скоро и так просто, что
ум отказывался верить, что это действительно произошло.
     Правда, в первые четверть часа обстоятельства складывались
не вполне  удачно.  Едва  группа  вошла  в пещеру, раненая нога
подвела Панаиса.  Грек  рухнул  на  землю.  Достается  бедняге,
подумал   тогда  Мэллори,  увидев  кое-как  забинтованную  ногу
Панаиса. Но в полутьме невозможно  было  определить,  насколько
велики страдания раненого. Панаис умолял капитана разрешить ему
остаться.  Дескать,  он  задержит  егерей, когда те покончат со
Стивенсом и доберутся до конца ущелья. Но Мэллори осадил грека.
Он грубо заявил, что Панаис слишком ценен, чтобы бросать его на
произвол судьбы. Кроме того,  сомнительно,  чтобы  немцы  нашли
именно  эту  пещеру  среди десятка других. Мэллори досадовал на
себя за столь резкий тон, но времени  на  увещевания  не  было.
По-видимому,  Панаис  это  понял  и  не  стал  возражать, когда
Мэллори и Андреа подняли его и, поддерживая  с  боков,  помогли
ему  преодолеть  пещеру.  Капитан  заметил,  что  грек почти не
хромает.
     То ли благодаря их помощи, то ли примирившись с  тем,  что
ему не удастся уложить еще нескольких немцев. Панаис понял, что
нет никакого резона преувеличивать свои страдания.
     Едва  они  вышли  из пещеры по другую сторону горы и стали
спускаться  по  заросшему  деревьями  склону  к  морю,   тускло
мерцавшему  в  темноте, как Лука, услышав какой-то звук, прижал
палец к губам. Мэллори тоже услышал негромкую гортанную речь  и
приближающийся  скрип  гравия  под сапогами. Заросли карликовых
деревьев надежно скрывали группу, и  Мэллори  скомандовал  всем
остановиться.   Капитан   едва   не  выругался  вслух,  услышав
приглушенный стон и  падение  тела,  и  вернулся  назад,  чтобы
выяснить,  в  чем  дело.  Панаис  лежал  без сознания на земле.
Миллер,  шедший  рядом  с  греком,  поддерживая  его,  объяснил
капитану,  что тот так внезапно велел остановиться, что Панаис,
споткнувшись о него, подвернул ногу и ударился головой о камни.
Мэллори склонился к  греку,  подозревая,  что  тот  симулирует:
такой дикарь и головорез способен прикинуться раненым, .лишь бы
поймать  на  мушку  еще нескольких немцев... Но выяснилось, что
грек и не  думал  симулировать,  доказательством  тому  служили
ссадины и кровоточащая рана над виском.
     Не  подозревая  о  присутствии диверсионной группы, немцы,
производя много шума, пошли вверх, и вскоре голоса  их  стихли.
Лука  решил,  что немецкий комендант принимает все меры к тому,
чтобы блокировать возможные выходы из Чертова пятачка.  Мэллори
не  разделял  его  мнения, но спорить не стал. Через пять минут
группа оставила устье долины; а еще через  пять  диверсанты  не
только  вышли  на  дорогу,  проложенную  вдоль  берега,  но  и,
встретив двух солдат, охранявших  штабную  машину  и  грузовик,
связали  их,  сняли с них форму и шлемы, а их самих отволокли в
кусты подальше от дороги.
     В город Навароне проникли без проблем, группа не встретила
никакого  сопротивления,  поскольку  немцы  ее  там  не  ждали.
Облачившись,  как и Мэллори, в немецкую форму. Лука сел рядом с
новозеландцем на переднее сиденье и повел автомобиль.  Управлял
машиной  он  виртуозно,  что  было  удивительно  для  обитателя
крохотного островка, затерянного в просторах Эгейского моря. Но
Лука объяснил, что много лет служил водителем в  консульстве  у
Эжена  Влакоса.  До  города  добрались меньше чем за двенадцать
минут. Лука не только великолепно управлял  автомобилем,  но  и
хорошо  знал  дорогу, что позволило ему выжать из мощной машины
максимальную скорость. Причем двигались  почти  все  время,  не
включая фар.
     Добрались без всяких приключений. Проехали мимо нескольких
грузовиков,  стоявших  на  обочине,  а  в  двух милях от города
напоролись на отряд  из  двадцати  солдат,  шагавший  навстречу
колонной  по  два.  Лука  сбавил скорость: мчаться сломя голову
было бы чрезвычайно  подозрительно  --  того  и  гляди  собьешь
марширующих   немцев.   Поэтому   Лука   включил  мощные  фары,
ослепившие солдат, и громко засигналил. А Мэллори,  высунувшись
из  окна  кабины,  обругал  их по-немецки, приказав убираться с
дороги к чертям собачьим. Немцы так и  сделали,  а  молоденький
офицер, вытянувшись по швам, откозырял.
     Вслед  за  тем проехали обнесенные высокими заборами сады,
поднимающиеся     террасами,     миновали     полуразвалившуюся
византийскую  церковь  и беленые стены православного монастыря,
стоявшего  напротив,  и  промчались  по  улочкам  нижней  части
старого  города.  узким, извилистым, плохо освещенным, всего на
несколько дюймов шире их машины, мощенным крупными булыжниками,
с высокими, до колен, тротуарами. Потом  свернули  в  переулок,
начавшийся  за  аркой.  Дорога  все  время  шла  в  гору. Резко
затормозив. Лука осмотрел темный переулок. Несмотря на то,  что
до  комендантского часа оставалось больше шестидесяти минут, на
улице не было ни души.
     Параллельно стене дома поднималась белая каменная лестница
без малейшего намека на перила. Лишь верхняя ее  площадка  была
огорожена  узорчатой  решеткой.  Все  еще  прихрамывая.  Панаис
провел группу вверх. Потом по плоской крыше  они  добрались  до
лестницы,  спустились  по ней, вышли в неосвещенный двор, через
который и проникли в это допотопное здание. Лука  уехал,  чтобы
отогнать  автомобиль,  прежде  чем  друзья  успели подняться на
верхнюю площадку. Вот когда Мэллори  сообразил,  что  маленький
грек  даже  не  удосужился  сообщить,  какую судьбу он уготовил
похищенной машине.
     Разглядывая сквозь нишу, зиявшую вместо  окна,  крепостные
ворота, Мэллори поймал себя на мысли, что он желает Луке удачи.
И   не  только  потому,  что  благодаря  своей  выносливости  и
находчивости,  превосходному  знанию  местности  он  оказал  им
неоценимую  помощь,  на  которую  можно  рассчитывать и впредь.
Новозеландец  привязался  к  нему  всей  душой,  ценя  в  усаче
неизменную   жизнерадостность,   энергию,   полное   отсутствие
эгоизма. Поистине, мал золотник,  да  дорог,  подумал  Мэллори,
теплея  сердцем.  Не  то,  что  Панаис.  Но  в следующий момент
капитан выругал себя за подобную мысль. Панаис же не виноват  в
том,  что  он  таков.  При  всей  его скрытной и угрюмой натуре
Панаис сделал для них не меньше, чем  Лука.  Но  --  никуда  не
денешься -- нет в нем человеческого тепла, свойственного Луке.
     Не   обладал  он  и  присущей  Луке  сообразительностью  и
доходившим до гениальности умением  извлечь  из  всего  выгоду.
Ведь именно Луке пришло в голову занять это заброшенное здание.
Найти  покинутый  жильцами  дом  было  несложно; после того как
немцы  расположились  в  старинной  крепости,  десятки  горожан
бросили  свои  жилища  и переехали в Маргариту и соседние с ней
селения. А уж о тех, чьи дома выходили на площадь,  и  говорить
нечего:  ее  северная  сторона граничила с крепостной стеной, и
сам вид немецких солдат, хозяйничающих,  как  у  себя  дома,  в
крепости,  постоянно  напоминал гордым грекам об утраченной ими
свободе.  Так  что  больше  половины  домов  в  западной  части
площади,  ближе  всего  расположенных  к  крепости, было занято
немецкими  офицерами.  Зато  у  Мэллори  появилась  возможность
наблюдать  за  тем, что происходит в крепости. Когда пробьет их
час, до пушек будет рукой подать. Хотя любой толковый комендант
крепости постоянно готов к любым неожиданностям, ему и в голову
не придет, что командир  диверсионной  группы  сунет  голову  в
петлю,  расположившись  на целый день буквально в двух шагах от
крепостной стены.
     Правда, дом доброго слова не стоит: толкни  и  развалится.
Современной  постройки  здания  вдоль  западной и южной стороны
площади, забравшиеся, точно  куры  на  насест,  на  самый  верх
утеса,  были  сложены из белого камня и парийского гранита. Они
лепились друг к другу, как  и  заведено  в  здешних  местах.  С
плоских  крыш вода во время зимних дождей уходит не скоро. Зато
восточная сторона, где  спряталась  диверсионная  группа,  была
застроена  ветхими  деревянными  халупами  и  мазанками,  какие
обычно встречаешь в заброшенных в горах селениях.
     Земляной  пол  неровен,  бугрист,  в  углу  куча   мусора,
оставшаяся  после  прежних  обитателей  дома.  На потолке грубо
обтесанные почерневшие балки,  кое-как  обшитые  тесом,  поверх
него  --  утрамбованная земля. По опыту, приобретенному в Белых
горах, Мэллори знал, что во время дождя такая крыша потечет как
решето. В одном  конце  комнаты  от  стены  до  стены  площадка
высотой  в три четверти метра вроде лежанки в эскимосском иглу,
служащая  одновременно  кроватью,  столом  и   топчаном.   Иных
предметов обстановки в комнате нет.
     Вздрогнув,  Мэллори обернулся: кто-то тронул его за плечо.
Это был янки. Держа в руке бутылку с остатками вина, он  что-то
жевал.
     -- Подхарчись лучше, шеф, -- посоветовал янки. -- А я пока
покараулю.
     -- Дело  говоришь,  Дасти. Спасибо. -- Стараясь не шуметь,
капитан двинулся в глубь комнаты. Хотя в помещении было  темно,
как  под мышкой у князя тьмы, зажечь огонь не решались, так что
топчан Мэллори отыскал на ощупь. Неутомимый  Андреа  приготовил
ужин  --  что  Бог  послал: инжир, мед, сыр, чесночная колбаса,
печеные  каштаны.  Адская  смесь,  подумал   новозеландец,   но
привередничать  не  стал. Он был голоден, как волк, ему было не
до деликатесов. К тому же приторная, со смолистым  послевкусием
сладость  вина,  которое  раздобыли  накануне  Лука с Панаисом,
заглушила всякий другой привкус.
     Закрыв ладонью спичку, Мэллори  закурил  сигарету  и  стал
рассказывать,  как  намерен  проникнуть  в крепость. Можно было
говорить, не понижая голоса, поскольку в соседнем  доме,  одном
из  немногих  обитаемых  на  этой  стороне строений, весь вечер
стучали два ткацких станка. Мэллори сильно  подозревал,  что  и
тут  не  обошлось  без  Луки, хотя и не мог взять в толк, каким
образом   усатому   греку   удалось   связаться    со    своими
единомышленниками.  Как бы то ни было, капитана это устраивало,
главное, чтобы втолковать остальным участникам группы,  как  им
следует действовать.
     Поскольку вопросов не последовало, все поняли, что к чему.
Вскоре  в разговор включились все. Больше всех разошелся обычно
молчаливый Кейси Браун. Почем зря бранил еду, питье,  жаловался
на  то, что болит нога, до чего тверда лежанка, и, дескать, ему
всю ночь теперь не сомкнуть  глаз.  Мэллори  усмехнулся:  Кейси
пошел на поправку.
     -- Почесали  языки,  и  хватит,  джентльмены,  --  заметил
капитан. Соскользнув со скамьи, Мэллори потянулся. До  чего  же
он устал! -- Нам предоставляется первая и последняя возможность
как  следует  выспаться.  Будем  дежурить  по  два часа. Чур, я
первый.
     -- Один  собираешься  дежурить?  --   вполголоса   спросил
Миллер,  сидевший  в  дальнем конце комнаты. -- Может, по двое?
Один у окна, другой у двери дома? Кроме того, все мы без задних
ног. Не дай Бог, уснешь. -- В голосе янки было столько тревоги,
что Мэллори невольно рассмеялся.
     -- Зачем, Дасти? Пусть дежурный стоит у окна. А задремлет,
так проснется, грохнувшись об пол. Все до  того  измучены,  что
нельзя лишать людей сна. Сначала дежурю я, потом ты, после тебя
Панаис, затем Кейси и, наконец, Андреа.
     -- Ну  ладно,  -- неохотно согласился янки, вложив с этими
словами в руку Мэллори какой-то  твердый  и  холодный  предмет.
Капитан  понял,  что это пистолет с глушителем -- самое дорогое
приобретение Миллера.
     -- Изрешетишь  любого,  кто  сунется,  и   при   этом   не
переполошишь  весь город, -- проговорил американец и отправился
в дальний угол. Закурив сигарету, помолчал, затем положил  ноги
на лежанку. Через пять минут все, кроме часового, спали крепким
сном.
     Минуты  две  спустя  Мэллори встрепенулся: где-то, похоже,
снаружи дома,  послышался  шорох.  Грохот  станков  в  соседнем
здании  умолк,  и  в  доме  воцарилась тишина. Звук повторился:
кто-то легонько стучал в дверь в конце коридора.
     -- Оставайся здесь, капитан, -- прошептал Андреа, в  сотый
раз удивив Мэллори своей способностью мгновенно пробуждаться от
самого глубокого сна при малейшем шорохе и в то же время спать,
как  убитый,  даже  в  самую сильную бурю. -- Сам выясню, в чем
дело. Должно быть, это Лука.
     Так оно и оказалось.  Маленький  грек  валился  с  ног  от
усталости, но был доволен самим собой донельзя.
     Не  успев  как следует отдышаться, он с наслаждением выпил
кружку вина, протянутую ему Андреа.
     -- Чертовски рады видеть тебя среди  нас,  --  не  скрывая
удовлетворения,  проговорил  капитан.  --  Как  дела?  За тобой
гнались?
     Мэллори ясно представил себе, как  гордо  задрались  вверх
усы маленького грека.
     -- У  этих  болванов  в  одном  месте не кругло, чтоб Луку
заметить, а не то  что  поймать,  --  обиделся  усач.  Переведя
дыхание,  продолжил:  --  Я  же  знал, майор, ты будешь обо мне
беспокоиться. Вот я все время и бежал. Вернее, почти все время,
-- поправился он.
     -- Откуда ты бежал? --  поинтересовался  Мэллори,  подавив
улыбку.
     -- От  Вигоса.  Это старинный замок. Много веков назад его
построили франки. Он милях в двух отсюда, если идти  на  восток
по  дороге  вдоль  берега.  -- Лука помолчал, чтобы сделать еще
глоток. -- Пожалуй, больше, чем в двух милях. Переходил на  шаг
лишь  дважды на обратном пути, да и то на минуту, не больше. --
У Мэллори осталось впечатление,  будто  островитянин  сожалеет,
что у него вырвалось упоминание о немолодом своем возрасте.
     -- Что ты там забыл? -- полюбопытствовал Мэллори.
     -- Когда  мы  расстались, я все думал... -- издалека начал
маленький грек. -- Я всегда о чем-то думаю, -- объяснил он.  --
Такая  уж у меня натура. Вот я и подумал: если солдаты, которые
ищут нас на Чертовом пятачке, увидят,  что  автомобиль  угнали,
они  сообразят,  что искать нас в этом сволочном лабиринте ни к
чему.
     -- Правильно, -- неопределенно ответил Мэллори.  --  Сразу
поймут.
     -- И  тогда  они  скажут:  "Ага,  эти  verdammte Englander
[Проклятые англичане (нем.)] торопятся". Они знают: у них  мало
шансов  отыскать  нас  на  острове.  Ведь нам с Панаисом каждый
камень, каждая пещера, каждая  тропа,  каждое  дерево  знакомы.
Тогда  немцам  останется  одно:  разбиться  в  лепешку,  но  не
пропустить нас в город. И они перекроют все дороги.  Сегодня  у
нас последняя возможность попасть в крепость. Ты меня слушаешь?
-- с беспокойством спросил маленький грек.
     -- Я -- весь внимание.
     -- Но  прежде  всего,  --  театральным  жестом поднял руки
Лука. -- Прежде всего немцы захотят убедиться, что мы не успели
проникнуть в город. Они были бы  последними  идиотами,  если  б
вздумали  перекрыть  дороги  после того, как мы уже вошли сюда.
Фрицы должны сперва убедиться, что нас тут нет. Поэтому  начнут
обыск.  Повальный  обыск.  Вернее,  как ее... облаву. Поняв ход
мыслей грека, Мэллори кивнул головой:
     -- Боюсь, он прав, Андреа.
     -- Я тоже боюсь, -- убитым голосом отозвался великан-грек.
-- Как мы  раньше  не  сообразили.  Но,  возможно,  еще  успеем
укрыться? На крыше или в другом месте...
     -- Это  во время-то облавы? -- оборвал его Лука. -- Но все
будет хорошо. Лука все обмозговал. Носом чую дождь. Скоро  луну
затянут  тучи,  и  мы  сможем беспрепятственно скрыться... Тебе
интересно узнать, куда я  подевал  машину,  майор  Мэллори?  --
произнес Лука, сгорая от нетерпения показать свою сметку.
     -- Совсем про нее забыл, -- признался новозеландец. -- Так
куда же ты подевал машину?
     -- Отогнал  ее  во  двор замка Вигос, вылил весь бензин из
бака, облил машину. Потом поднес спичку.
     -- Что сделал? -- недоверчиво спросил Мэллори.
     -- Поднес спичку. Только, похоже, стоял слишком  близко  и
брови  себе  опалил.  -- Лука вздохнул. -- А жаль. Хорошая была
машина. -- Лицо его просияло. -- Зато как горела!
     -- А на кой черт ты ее сжег? -- уставился на него Мэллори.
     -- Все очень просто, -- терпеливо пояснил Лука. -- Солдаты
возле Чертова пятачка теперь уже знают о пропаже машины. Увидят
огонь. Скорее туда. Начнут, как это называется...
     -- Расследование?
     -- Ну да, расследование. Подождут,  пока  затухнет  огонь.
Потом  станут  осматривать  то,  что  осталось  от  машины.  Ни
обгорелых  тел,  ни  костей  в  машине  не   найдут.   Примутся
обыскивать замок. И что они там найдут?
     В комнате наступила тишина.
     -- Да  ни  черта! -- нетерпеливо ответил Лука сам себе. --
Ни черта они там не найдут. И станут прочесывать  местность  на
полмили  вокруг. И что же они там найдут? Опять ни черта. Тогда
они поймут, что их одурачили, что мы уже в городе.
     -- И тогда они начнут облаву? -- произнес Мэллори.
     -- Начнут облаву. И что обнаружат? -- Лука сделал паузу, а
затем поспешил закончить, пока его не опередил  кто-то  другой:
-- Да  ни  черта! -- торжествующе воскликнул Лука. -- А почему?
Потому, что к тому времени пойдет дождь, луна  скроется,  и  ни
взрывчатки, ни нас не будет.
     -- Куда же мы денемся? -- растерянно спросил Мэллори.
     -- Куда же, кроме замка Вигос, майор? Немцам и в голову не
придет искать нас там, как пить дать.
     Некоторое  время  Мэллори  молча  смотрел  на грека, потом
повернулся к Андреа.
     -- Каперанг  Дженсен  совершил   одну   ошибку.   Назначил
командиром  группы  не  того, кого следовало бы. Правда, теперь
это уже не столь важно. Разве мы можем проиграть, когда с  нами
Лука!

     Осторожно   опустив  рюкзак  на  земляную  крышу,  Мэллори
выпрямился. Ладонями защищая глаза от первых капель  дождя,  он
поднял   голову,   вглядываясь   в   темноту.  Даже  отсюда,  с
растрескавшейся  крыши  дома,  расположенного  ближе  всего   к
крепости,  видно,  что крепостная стена возвышается над ними на
пять-шесть  метров.  В  верхнюю  часть  стены  вмазаны  острые,
загнутые, как когти, шипы, едва различимые в темноте.
     -- Вот   эта   стена,   Дасти,  --  произнес  Мэллори.  --
Перебраться через нее сущий пустяк.
     -- Сущий пустяк? --  ужаснулся  Миллер.  --  Мне  придется
лезть через нее?
     -- Придется   покряхтеть,  пока  перебросишь  свои  старые
кости, -- ответил капитан и с улыбкой  похлопал  американца  по
спине.  Ткнув  ногой в рюкзак, он продолжал: -- Закинем вот эту
веревку, зацепим крючком, и ты в два счета залезешь...
     -- Чтобы истечь кровью, застряв  на  колючей  проволоке  в
шесть рядов? -- оборвал новозеландца Миллер. -- По словам Луки,
он в жизни еще не видывал таких длиннющих шипов.
     -- Кинем на них палатку, -- успокоил его Мэллори.
     -- У  меня  такая  нежная кожа, шеф, -- жаловался янки, --
мне бы туда пружинный матрас...
     -- У  тебя  на  его  поиски  час,  --  равнодушно  ответил
Мэллори.  --  По расчетам Луки, облава достигнет северной части
города приблизительно через час,  что  даст  возможность  им  с
Андреа  предпринять отвлекающий маневр. Спрячем-ка наше барахло
и -- вон отсюда! Сложим рюкзаки в угол, завалим землей.  Только
сначала  достань  веревку.  Когда  вернемся,  развязывать мешки
будет некогда.
     Миллер опустился на колени и принялся  расстегивать  ремни
на рюкзаке.
     -- Это не тот ранец! -- пробормотал он с досадой, но голос
его сразу изменился. -- Хотя нет, погоди!
     -- Что стряслось, Дасти?
     Миллер  ответил  не  сразу.  Несколько  секунд он ощупывал
содержимое мешка, затем выпрямился.
     -- Бикфордов шнур, шеф, -- произнес янки с такой  злостью,
что Мэллори опешил. -- Бикфордов шнур исчез!
     -- Что   ты   сказал?   --  Мэллори  наклонился,  принялся
лихорадочно обшаривать карманы ранца. -- Не может  этого  быть,
Дасти!  Просто  невозможно!..  Черт  знает что! Ведь ты сам его
укладывал!
     -- Конечно, шеф,  так  оно  и  было!  --  скрипнул  зубами
Миллер.  --  А  потом  какой-то  гад ползучий подкрался сзади и
стащил шнур.
     -- Да не может  быть!  --  возмутился  Мэллори.  --  Этого
просто  не  может  быть,  Дасти!  Ты же сам застегнул рюкзак. Я
видел, как ты застегивал его в роще утром. Нес ранец все  время
Лука.  А  Луке  я  верю,  как  самому  себе.  Ему  я доверил бы
собственную жизнь.
     -- Я тоже, командир.
     -- Наверное,  мы  оба  ошиблись,  --   продолжал   Мэллори
спокойным  голосом.  --  Может  быть, ты забыл положить шнур на
место. Мы ведь тогда все чертовски устали.
     Миллер как-то странно посмотрел на него,  помолчав,  снова
начал браниться.
     -- Это я виноват, шеф. Я, черт бы меня набрал!
     -- В  чем  ты  еще виноват?.. Ей-богу, старина, я же стоял
рядом... -- Мэллори умолк. Вскочив на ноги, повернулся в  южную
сторону  площади  и впился взглядом в темноту. Хлопнул выстрел.
Взвизгнула отскочившая рикошетом пуля, вслед за ней  послышался
щелчок карабина. Потом стало тихо.
     Стиснув  кулаки,  Мэллори  застыл  на месте. Больше десяти
минут назад он отправил Панаиса вместе с  Андреа  и  Брауном  в
замок  Вигос.  Все  трое  должны  бы  уйти достаточно далеко от
площади. Луки с ними быть  не  должно.  Капитан  ясно  объяснил
усачу,  что тому следует спрятать остальную часть тола на крыше
и, дождавшись их с Миллером, указать тайник. Неужели  произошел
прокол?  От  этого  никто  не  застрахован.  Может, ловушка или
уловка? Но что за ловушка?
     Прервав  его  размышления,  заговорил  станковый  пулемет.
Мэллори  весь  превратился  в  слух  и зрение. Несколько секунд
спустя застучал второй пулемет -- ручной. Оба пулемета  умолкли
так же внезапно, как начали. Мэллори мешкать не стал.
     -- Собирай  причиндалы,  --  настойчиво  прошептал  он. --
Заберем их с собой. Что-то там не так. -- В полминуты оба снова
уложили веревки и взрывчатку в рюкзаки, забросили  за  спину  и
тронулись в путь.
     Согнувшись  почти  вдвое, стараясь ступать как можно тише,
они побежали по крышам к старому дому, где до этого скрывались.
Там должен их  встретить  Лука.  Метрах  в  двух-трех  от  дома
увидели силуэт, поднявшийся с крыши. Но это был не Лука. Миллер
тотчас  заметил,  что  человек  этот  выше  Луки. Он прыгнул на
незнакомца и всем весом -- а  весил  он  без  малого  девяносто
кило,  --  нанес  удар  под  ложечку.  Да  так, что тот едва не
задохнулся.  В  следующее  мгновение  сильные  пальцы   Миллера
сомкнулись на горле незнакомца и стали его сдавливать.
     Тот  был  бы  задушен,  поскольку  пытался  сопротивляться
американцу,  но  что-то  подсказало   Мэллори   наклониться   и
взглянуть  в  искаженное  лицо  незнакомца с вылезшими из орбит
глазами. Он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть.
     -- Дасти, -- хрипло прошептал он. -- Ради Бога, перестань!
Отпусти его! Это же Панаис.
     Миллер не слышал его. Лицо янки словно  окаменели,  голова
глубже уходила в плечи. Пальцы его все сильнее сдавливали горло
грека.
     -- Это  же  Панаис, идиот ты безмозглый! Панаис, -- шептал
Мэллори в самое ухо американцу и, схватив его запястья, пытался
оторвать руки  янки  от  горла  Панаиса.  Грек  начал  колотить
пятками  по  земляной крыше, и Мэллори изо всех сил рванул янки
за руки: слишком уж знаком был этот звук. Дважды  его  издавали
жертвы Андреа, прежде чем отдать Богу душу. Еще мгновение, и то
же  самое  произойдет  с Панаисом. Неожиданно до Миллера дошло,
что он ошибся. Он  выпрямился  и,  тяжело  дыша,  уставился  на
человека, лежащего у его ног.
     -- Что  с  тобой,  черт  бы  тебя  побрал? -- тихо спросил
капитан. -- Ты что, ослеп или оглох? Или то и другое вместе?
     -- Что-то в  этом  роде,  --  равнодушно  ответил  Миллер,
вытирая лоб тыльной стороной ладони. -- Извини, шеф, извини.
     -- На  кой  черт  мне твои извинения? -- произнес Мэллори,
переводя взгляд на Панаиса, который тер покрытое синяками горло
и ловил ртом воздух. -- Но вот Панаис, возможно, их оценит.
     -- С извинениями подождем, -- грубо оборвал его Миллер. --
Спроси его, что с Лукой.
     Мэллори  взглянул  на  янки,  ничего  не  ответив,   потом
передумал  и  перевел  вопрос Панаису. Выслушал сбивчивый ответ
грека. Тому, видно, трудно было говорить, губы  складывались  в
горькую  прямую  линию. Увидев, как поникли плечи новозеландца,
Миллер нетерпеливо спросил:
     -- Так в чем дело, шеф? С Лукой что-то произошло?
     -- Да, -- обронил  Мэллори.  --  Дойдя  до  переулка,  они
наткнулись  на  немецкий  патруль. Лука хотел отвлечь немцев, и
пулеметчик попал ему в грудь. Андреа  прикончил  пулеметчика  и
унес на себе Луку. Панаис говорит, тот наверняка умрет.

     Глава четырнадцатая. В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ. 19.15--20.00

     Пройдя  без  приключений через город, все трое направились
кратчайшим путем к замку Вигос, стараясь держаться подальше  от
шоссе. Пошел дождь, превратившийся в ливень. Хлюпала под ногами
грязь. Изредка попадались пашни, пройти по ним было невозможно.
     Лишь  с большим трудом перебрались они через одно из таких
полей и уже видели смутные  очертания  цитадели.  До  нее  была
всего-то миля, так что Лука поднапутал.
     Группа   проходила   мимо   какой-то  заброшенной  халупы,
обмазанной глиной. Неожиданно раздался голос Миллера -- впервые
с тех пор, как трое покинули городскую площадь.
     -- Хана мне, шеф. -- Голова Дасти упала на грудь, дышал он
с усилием. -- Каюк старому  Миллеру,  ноги  совсем  не  держат.
Может, зайдем в эту халупу, передохнем, а, шеф?
     Мэллори  удивленно  взглянул на янки. Хотя и у него самого
ноги отваливались, кивнул неохотно. Дасти не из тех, кто станет
придуриваться.
     -- Хорошо, Дасти. Минута-другая отдыха  будет  кстати,  --
ответил он. Переведя свои слова Панаису, первым вошел в халупу,
за  ним  с  сетованиями  тащился  янки.  Старость,  дескать, не
радость.  На   ощупь   добравшись   до   неизменного   топчана,
новозеландец  устало  сел  и  закурил.  Миллер  зачем-то трогал
землебитные стены, ощупывая их ладонями.
     -- А ты чего не садишься? -- удивленно спросил Мэллори. --
Разве мы не за тем зашли сюда, чтоб сделать перекур?
     -- Нет, шеф, не  за  тем,  --  растягивая  слоги,  ответил
Дастн.  --  Дешевый трюк, чтоб заманить вас сюда. Хочу показать
несколько вещественных доказательств.
     -- Какие еще к бесу доказательства? Что ты там мелешь?
     -- Попрошу  выслушать  меня,  капитан  Мэллори,  --   сухо
произнес янки. -- Ваше время я трачу не зря, могу поручиться.
     -- Ну,  хорошо,  --  ответил  озадаченно Мэллори, хотя его
доверие к янки ничуть не поколебалось. --  Делай,  как  знаешь.
Только не тяни резину.
     -- Благодарю  вас,  командир.  --  Официальный  тон трудно
давался Миллеру. --  Много  времени  мне  не  понадобится.  Тут
должна  быть  лампа  или свечка. Ты же сам говорил, островитяне
всегда оставляют огонь, даже если не живут в доме.
     -- Этот обычай уже сослужил нам службу.  --  Заглянув  под
топчан, Мэллори включил фонарь и выпрямился: там лежали две или
три свечи.
     -- Нужен свет, шеф. Окон здесь нет. Я проверил.
     -- Зажги  пока  одну  свечу,  а  я  выйду  и  погляжу,  не
просвечивает ли в щели, -- ответил капитан,  недоумевая,  зачем
все  это  Миллеру надо. Он догадывался: янки не хочет, чтобы он
задавал лишние вопросы.  Правда,  спокойная  уверенность  Дасти
делала излишним неуместное любопытство. Меньше чем через минуту
Мэллори вернулся. -- Снаружи не видно ничего, -- сообщил он.
     -- Вот и лады. Спасибо, шеф. -- Миллер зажег вторую свечу.
Сбросив  с  плеч  рюкзак, положил его на топчан. Постоял рядом.
Взглянув на часы, потом на Миллера, Мэллори напомнил:
     -- Ты   хотел   показать   какие-то    там    вещественные
доказательства.
     -- Было   дело.   Я   толковал  насчет  трех  вещественных
доказательств.  --  Порывшись  в  рюкзаке,  янки  вынул  черную
коробочку чуть поменьше спичечной. -- Вещдок номер один.
     -- Что это? -- Мэллори удивленно поглядел на нее.
     -- Взрыватель   с   часовым  механизмом,  --  Миллер  стал
отвинчивать  заднюю  крышку.  --  Не  люблю  работать  с  этими
хреновинами.  Чувствуешь себя этаким революционером, закутанным
в плащ, с усищами, как  у  Луки,  в  руках  бомба  с  дымящимся
фитилем.  Но  фитиль  --  штука надежная. -- Сняв крышку, Дасти
посветил фонарем. -- А  вот  этот  взрыватель  ни  к  черту  не
годится.  Выведен  из  строя,  --  добавил он негромко. Часовой
механизм исправен, а контактный рычаг отогнут  назад.  Механизм
будет тикать хоть до второго пришествия, но от него даже шутиха
не загорится.
     -- Какого черта...
     -- Вещдок  номер два, -- продолжал Миллер, словно не слыша
капитана. Открыв коробку с детонаторами, бережно извлек капсюль
из фетрового гнезда, выложенного ватой, и поднес  его  к  самым
глазам.  Потом  поглядел  на  Мэллори.  -- Гремучая ртуть, шеф.
Всего семьдесят семь  гранов,  но  пальцы  оторвет  напрочь.  И
притом  страшно  чувствительное  устройство.  Легкий  щелчок, и
взорвется. -- Янки  разжал  пальцы,  и  капсюль  упал  на  пол.
Инстинктивно  зажмурясь, Мэллори отпрянул, когда американец изо
всей силы топнул по капсюлю тяжелым каблуком. Однако взрыва  не
последовало.  -- Тоже ни к черту не годится, верно, шеф? Ставлю
сто против одного, что и остальные не лучше. --  Он  извлек  из
кармана  пачку  сигарет, закурил, посмотрел, как вьется дымок у
пламени свечи, и затем убрал в карман пачку.
     -- Ты хотел еще что-то показать мне, --  негромко  заметил
Мэллори.
     -- Да, я хотел показать тебе и еще кое-что, -- голос Дасти
прозвучал ласково, но по спине у Мэллори пробежал холодок. -- Я
хотел   тебе   показать  шпиона,  предателя,  самого  злобного,
хитрозадого и двуличного убийцу и мерзавца, какого только видел
свет. -- Достав из кармана пистолет с глушителем,  янки  крепко
сжимал  его  в  руке,  целясь  Панаису  прямо  в  сердце. Дасти
продолжал еще спокойнее, чем  до  этого:  --  Иуда  Искариот  в
подметки не годится нашему приятелю. Снимай куртку, Панаис.
     -- Какого  черта?  Спятил ты, что ли? -- В голосе капитана
прозвучали раздражение  и  растерянность.  Новозеландец  шагнул
было  к  нему,  но  наткнулся на крепкую, точно из железа, руку
Миллера. -- Что за чушь ты  несешь,  черт  тебя  побори?  Он  и
английского-то не знает!
     -- А  может, все-таки знает? Почему ж он пулей выскочил из
пещеры,  когда  Кейси  сказал,  что  ему  послышались  какие-то
звуки?..  Почему  он  первый  драпанул  из  рощи? Ты же отдавал
распоряжения по-английски! Сними-ка куртку,  Иуда,  а  то  руку
прострелю! Даю две секунды.
     Мэллори  хотел  было,  схватив янки за плечи, повалить его
наземь, но тут увидел лицо Панаиса: зубы оскалены,  в  угольных
глазах  смертельная  ненависть  --  того и гляди убьет. Столько
злобы на лице человека Мэллори  не  видел  еще  ни  у  кого.  В
следующее  мгновение  ненависть  сменилась  выражением  боли  и
изумления, когда пуля тридцать  второго  калибра  впилась  чуть
пониже плеча предателя.
     -- Через  две секунды вторую руку прострелю, -- деревянным
голосом сказал Миллер. Но Пацане уже срывал с себя  куртку,  не
спуская с Миллера глаз, враз потемневших от звериной ненависти.
Увидев  этот  взгляд,  Мэллори поежился и посмотрел на Миллера.
Бесстрастность -- вот что было  написано  на  лице  американца.
Бесстрастность.  Мэллори снова почувствовал озноб, сам не зная,
почему.
     -- Отвернись, -- пистолет не дрогнул в руках янки.  Панаис
медленно   отвернулся.   Миллер  шагнул  вперед,  ухватился  за
воротник его черной рубахи и рывком сорвал ее.
     -- Кто бы мог подумать? -- протянул Миллер. -- Вот чудеса!
Помнишь, шеф, Лука нам рассказывал, будто этого  типа  публично
пороли  немцы  на  Крите? Пороли до тех пор, пока не обнажились
ребра. И спина, дескать, превратилась в сплошную рану.
     Взглянув на спину  грека,  капитан  промолчал.  Он  был  в
растерянности.   Все   прежние   его  представления  о  Панаисе
рассыпались словно карточный домик.  На  смуглой  гладкой  коже
грека он не увидел ни царапины, ни даже пятнышка.
     -- Заживает,  как  на собаке! -- съязвил Миллер. -- Только
такой олух, как я, у которого мозги набекрень, мог  додуматься,
что  этот  достойный  патриот  был  немецким  агентом на Крите,
членом "пятой колонны". Когда он  стал  немцам  не  нужен,  его
доставили  ночью  на  катере на остров Навароне. Как же, пороли
его! На тузике добрался до острова, как бы не так! Врет он, как
сивая кобыла. -- Презрительно скривив рот, Миллер  спросил:  --
Хотел бы я знать, сколько сребреников он получил на Крите, пока
его не раскусили?
     -- Черт  побери, старик! Нельзя же убивать человека только
потому, что он где-то поднаврал! -- возразил капитан.  Странное
дело, он не испытывал той убежденности, которая слышалась в его
голосе. -- Сколько бы у нас осталось союзников, если 6...
     -- Так   тебе   мало  доказательств?  --  Миллер  взмахнул
пистолетом. -- Заверни-ка левую штанину, Искариот. Даю еще  две
секунды.
     Панаис  тотчас повиновался. Черные, полные ненависти глаза
не отрывались от Миллера. Грек засучил штанину до колена.
     -- Повыше!.. Вот  так,  мой  дружочек,  --  подбодрил  его
Миллер.   --  А  теперь  сними  повязку.  --  Помолчав,  Миллер
сокрушенно покачал головой. -- Какая страшная рана, шеф! Просто
ужас!
     -- Кажется, теперь я понимаю, что  к  чему,  --  задумчиво
произнес  Мэллори,  не  увидев  на  смуглой мускулистой ноге ни
царапины. -- Но почему ты считаешь его предателем?
     -- Да  потому!  Есть,  по  крайней  мере,  четыре  причины
подозревать  его.  Молодчик  этот  --  гад  ползучий.  Ни  одна
порядочная змея не подползла бы  к  нему  и  на  милю.  Хитрый,
мерзавец!  Прикинулся  раненым,  чтоб  спрятаться  в  пещере  у
Чертова пятачка, когда мы вчетвером отбивались  возле  рощи  от
егерей.
     -- Почему? Боялся, что его ранят?
     -- Черта  с  два.  Этот  гад  ничего не боится. Спрятался,
чтобы оставить записку. Да и потом, притворясь,  будто  бинтует
ногу,  оставил  записку  где-нибудь  на  видном  месте.  В ней,
наверно, сообщил, что мы выйдем из пещеры в таком-то и таком-то
месте.  Вдобавок  он  попросил  фрицев  выслать  нам  навстречу
соответствующую  делегацию.  Вот они ее и выслали. Помнишь? Это
их машину мы угнали, чтоб добраться до города...  Вот  когда  я
впервые  стал приглядываться к нашему приятелю: после того, как
он отстал от нас, но  вскоре  догнал.  Слишком  уж  быстро  для
человека  с  раненой  ногой. Но окончательно я убедился, кто он
таков, только сегодня вечером, когда открыл ранец...
     -- Ты назвал только две причины, -- напомнил Мэллори.
     -- Дойдем и до остальных. Вот третья. Он мог отстать,  как
только  покажется  впереди  встречающая  нас  "делегация". Этот
Искариот не собирался отбросить копыта прежде, чем получит свои
сребреники. И --  четвертая  причина:  помнишь  душещипательную
сцену,  когда  он  умолял  оставить его в пещере, по которой мы
выходили? Думаешь, он собирался пожертвовать своей шкурой  ради
нас?
     -- Хочешь сказать, он собирался показать немцам дорогу?
     -- Ну да, нас заложить. Но не вышло, вот он и расстроился.
Я еще  не  совсем  был  уверен,  что  он  шкура,  хотя и сильно
подозревал. Не знал, что он еще выкинет, потому  и  врезал  ему
как  следует,  когда  мы  чуть  не напоролись на дозор, который
поднимался по склону.
     -- Ясно, -- проронил Мэллори. -- Вот теперь ясно. -- Он  в
упор  взглянул на капрала. -- Надо было предупредить меня. Чего
же ты...
     -- Я хотел, но не было возможности, шеф.  Этот  малый  все
время крутился рядом. С полчаса назад, когда началась стрельба,
я совсем было собрался сообщить. что и как...
     Мэллори понимающе кивнул.
     -- Но как ты его раскусил, Дасти?
     -- Дело  в  можжевельнике, -- объяснил Миллер. -- Помнишь,
Турциг сказал, что нас выдал запах можжевельника?
     -- Но ведь так оно и было. Мы жгли можжевельник.
     -- Верно.  Но  обер-лейтенант  сказал,  что  учуял  запах,
находясь  на  горе  Костос.  А  весь день напролет ветер дул со
стороны Костоса.
     -- Господи, -- прошептал Мэллори. -- Ну, конечно! И как  я
запамятовал?
     -- Но  фриц  точно  знал, где мы находимся. С чего бы это?
Что он,  ясновидящий?  Черта  с  два.  Ему  настучал  этот  наш
приятель.  Помнишь,  я  сказал,  что  он разговаривал со своими
корешами в Маргарите, когда мы отправились туда  за  провизией?
-- Миллер с отвращением сплюнул. -- Этот гад меня за нос водил.
Кореша!  Они и в самом деле были его приятели, только немецкие!
И харч, который он будто бы спер с кухни  коменданта,  в  самом
деле  был  оттуда.  Пришел,  наверно, прямо на кухню и попросил
жратвы. А старый Шкода дал ему еще и собственный чемодан, чтобы
ее туда запихать!
     -- Но немец, которого он прикончил, возвращаясь в деревню?
Уверен, это он его и зарезал.
     -- Панаис его действительно пришил! --  в  голосе  Миллера
прозвучала  усталая  уверенность. -- Что значит лишний труп для
нашего приятеля?! Небось, наткнулся на этого беднягу в темноте,
вот и пришлось его замочить.  Надо  было  держать  фасон.  Ведь
рядом  был Лука. Нельзя же, чтобы Лука его заподозрил. В случае
чего он мог  свалить  все  на  Луку.  Ведь  в  нем  нет  ничего
человеческого...  Помнишь,  как  его  впихнули  в комнату Шкоды
вместе с Лукой? Как у него кровища  текла  из  раны  в  голове?
Мэллори кивнул.
     -- Так  то был кетчуп. Видно, тоже из кухни коменданта, --
в сердцах сказал Миллер. -- Если бы  Шкоде  не  удалось  ничего
добиться  другими  способами,  у него все равно оставался шанс.
Вот этот самый предатель. Не понимаю, почему он  не  спросил  у
Луки, где взрывчатка.
     -- Видно, не знал, что Луке об этом известно.
     -- Может,  так  оно и есть. Зато он знал, как пользоваться
зеркалом. Должно  быть,  с  помощью  азбуки  Морзе  связался  с
гарнизоном  и  сообщил  наше  местонахождение. Не иначе, шеф! А
нынче утром залез ко мне в  рюкзак,  выбросил  бикфордов  шнур,
испортил  часовой  механизм  и  детонаторы.  Как  ему  руки  не
оторвало, когда он возился с этими игрушками, и где он научился
своему ремеслу?
     -- На  Крите,  --  убежденно  сказал  Мэллори.  --   Немцы
обучили.  В их глазах шпион, которого нельзя использовать и как
диверсанта, и гроша ломаного не стоит.
     -- А они его ценили, -- тихо сказал Миллер.  --  Еще  как!
Фрицам  будет  недоставать  своего милого дружка. Этот Искариот
был хитер.
     -- Да, был. Но сегодня вечером вышла осечка. Не сообразил,
что кто-то из нас его обязательно заподозрит...
     -- Возможно, он и сообразил, -- прервал  капитана  Миллер.
-- Но  он просчитался. Думаю, Лука не ранен. И еще я думаю, что
этот молодчик уговорил Луку и остался вместо  него.  Ведь  Лука
его  всегда  побаивался.  Потом  он  сходил  к своим приятелям,
которые  дежурят  у  ворот  крепости,  и  велел  им   направить
многочисленный  отряд  в  замок Вигос. Но сперва пострелять для
отвода глаз. Он умеет пустить пыль в глаза, наш преданный друг.
Потом он пересек  площадь,  забрался  на  крышу  и  стал  ждать
удобного  момента,  чтобы  подать  сигнал  своим приятелям: как
только мы  войдем  в  дом  через  черный  ход.  Но  Лука  забыл
предупредить  его,  что  мы  должны  встретиться на крыше, а не
внутри дома. Этот приятель сидит на  крыше  и  смотрит  во  все
глаза,  поджидая нас. Ставлю десять против одного, что у него в
кармане фонарь.
     Взяв куртку Панаиса, капитан поспешно обыскал карманы.
     -- Так оно и есть.
     -- Ну вот, видишь. -- Миллер зажег сигарету, наблюдая, как
горит спичка, едва не обжигая ему пальцы,  потом  уставился  на
Панаиса.  --  Ну  и  что ты ощущаешь, Панаис, зная, что умрешь?
Теперь ты представляешь, каково было всем тем беднягам, которых
ты  погубил.  И  парням  на  Крите,  и  воздушным   и   морским
десантникам, которые погибли только потому, что считали тебя за
своего. Как ты себя чувствуешь, Панаис?
     Панаис  ничего  не  ответил.  Зажимая левой рукой рану, он
безуспешно пытался остановить кровь. Он  неотрывно  смотрел  на
янки  мрачным  взглядом,  по-волчьи  скаля зубы, с ожесточенным
лицом. Страха в нем не было и следа. Мэллори напрягся,  готовый
дать  отпор  предателю, если тот предпримет последнюю отчаянную
попытку постоять за себя. Ведь  Панаис  обязательно  предпримет
такую  попытку. Но когда капитан взглянул на Миллера, то понял,
что ничего такого  не  произойдет.  В  облике  американца  было
что-то  неизбежное  и неумолимое: каменная неподвижность руки с
пистолетом  и  взгляда  исключала  даже  мысль,  а  не  то  что
возможность такой попытки.
     -- Подсудимому  нечего сказать в свою защиту, -- прозвучал
усталый голос Миллера. -- Наверно,  сказать  кое-что  должен  я
сам.  Мне надо бы толкнуть речугу и втолковать всем, что сейчас
я и судья, и суд присяжных, и палач... Только мы  это  опустим.
Что  толку  разговаривать  с  покойником...  Может,  в том, что
произошло, и. нет твоей вины,  Панаис.  Может,  и  была  на  то
причина.  Один  Бог знает. А я не знаю и знать не хочу! Слишком
много людей погибло из-за тебя. Я убью тебя, Панаис.  Убью  сию
же  минуту.  -- Бросив окурок на пол, янки прижал его ботинком.
-- Так ты ничего не хочешь сказать?..
     Предателю незачем  было  говорить.  Злоба  и  ненависть  в
черных  глазах сказали все. Миллер кивнул, поняв его состояние.
Точно нацелясь, дважды выстрелил в сердце Панаису. Задув свечи,
он повернулся спиной и был уже на полпути к двери,  когда  труп
предателя глухо ударился об пол.

     -- Пожалуй, у меня ничего не выйдет, Андреа! -- в отчаянии
произнес  Лука,  устало  откинувшись  к стене. -- Ты уж прости.
Узлы слишком туго затянуты.
     -- Да ладно, -- Андреа перевернулся и сел, силясь ослабить
путы на ногах и запястьях. -- Хитрые эти немцы. Мокрые  веревки
не развяжешь, разве только разрежешь.
     А между тем минуты две назад он сумел добраться до веревок
на запястьях  Луки  и развязал их, дернув несколько раз за них,
своими стальными пальцами. -- Придумаем что-нибудь другое.
     Андреа   поглядел   в   противоположный   конец   комнаты,
освещенной  керосиновой  лампой, которая стояла возле забранной
решеткой двери. В тусклом ее свете можно было разглядеть  Кейси
Брауна. Точно каплун, он был опутан веревкой, пропущенной через
крюк  в  потолке.  Андреа  невесело улыбнулся. Снова в плену. И
снова  их  схватили  так  же  просто  и  неожиданно,   не   дав
возможности  сопротивляться.  Ни  один из троих не подозревал о
засаде. Их схватили в  верхней  комнате  замка  через  какие-то
несколько секунд после окончания сеанса связи с Каиром. Патруль
точно  знал,  где  их  искать.  Офицер злорадно сообщил им, что
песенка их спета, поведал и о том, какую  роль  сыграл  Панаис.
Теперь  стало  понятно,  почему  их застали врасплох. Начальник
патруля дал понять, что  и  Миллеру  с  капитаном  не  избежать
ловушки.  Но  Андреа  и  мысли  не  допускал,  что положение их
безнадежно...
     Взгляд его шарил по комнате. Ни одна деталь не ускользнула
от его внимания на  каменных  стенах  и  полу:  ни  крючья,  ни
вентиляционные  колодцы, ни тяжелая зарешеченная дверь. Всякий,
попав в это помещение, решил бы, что это  темница,  камера  для
пыток.  Но Андреа доводилось бывать в подобных сооружениях. Дом
называли  замком,  но  на  самом  деле  это  башня,  окруженная
комнатами  помещичьего  дома.  Давно  отправившиеся  к праотцам
знатные франки, построившие дом, жили в достатке.  Никакая  это
не  камера,  а просто кладовка, где с крюков свешивались мясо и
дичь. Оттого-то они отлично обходились без окон и естественного
освещения...
     Освещение! Андреа  уставился  на  чадящую  масляную  лампу
сузившимися глазами.
     -- Лука, -- тихо произнес он. Маленький грек обернулся. --
Сможешь дотянуться до лампы?
     -- Наверное, смогу.
     -- Сними  стекло,  -- прошептал Андреа, -- оберни тряпкой:
оно  горячее.  Осторожно  раздави  об  пол.   Стекло   толстое.
Осколками разрежешь мои веревки за минуту-две.
     Целый миг Лука глядел на него растерянно, затем кивнул. На
связанных  ногах зашаркал к лампе, протянул было руку к стеклу,
но тотчас  отдернул  ее:  всего  в  нескольких  футах  от  него
раздался резкий лязг металла. Лука вскинул голову.
     Протяни  Луна  руку -- он дотронулся бы до ствола винтовки
системы  "маузер",  который  угрожающе  торчал  между  прутьями
дверной  решетки.  Часовой  опять  застучал  стволом о прутья и
что-то крикнул.
     -- Не надо, Лука, -- тихо  сказал  Андреа  спокойным,  без
тени  разочарования  голосом.  --  Ступай  обратно. Наш друг не
очень-то тобой доволен.
     Лука послушно вернулся на прежнее место  и  снова  услышал
гортанный  голос,  на  этот  раз чем-то встревоженный. Лязгнуло
железо -- часовой вытащил винтовку из дверной решетки, и сапоги
его торопливо зацокали по каменным плитам коридора.
     -- Что это стряслось с малышом? -- прозвучал, как  обычно,
невеселый  и  усталый  голос  Кейси  Брауна. -- Он вроде чем-то
расстроен?
     -- Еще бы ему не расстраиваться! -- улыбнулся  Андреа.  --
Увидел, что руки у Луки не связаны.
     -- Так почему же он снова его не связал?
     -- Может,  он и туго соображает, но совсем не такой лопух,
-- пояснил Андреа. -- Побоялся  попасть  в  ловушку  и  поэтому
побежал за подмогой.
     Почти  тотчас  же  они услышали глухой стук, словно где-то
хлопнули дверью, затем грохот сапог. Наконец зазвенели  связкой
ключей,  заскрежетал  дверной  замок, щелкнул, завизжали ржавые
петли, и в помещение, стуча сапогами, вошли два солдата.  Видны
были  их  винтовки,  взятые наизготовку. Некоторое время они не
двигались, привыкая к полумраку камеры. Тот, что стоял ближе  к
двери, проговорил:
     -- Куда это годится, шеф! Стоило их оставить на минуту без
присмотра,  как  они  тут  же  и  вляпались!  Вся шайка-- лейка
связана, словно  Гарри  Гудини  [Гарри  Гудини  (1877-1926)  --
американский  маг  и  фокусник,  умевшей освобождаться от любых
оков, благодаря  чему  получил  прозвище  "Король  наручников".
Однажды  он  велел  связать  себя, упаковать в ящик, стянув его
затем стальной  лентой,  и  бросить  в  воду  возле  Баттери  в
Нью-Йорке. Через 59 секунд все увидели его на поверхности воды.
(Прим. пер.)] перед очередным представлением.
     Трое   узников,   ошеломленно   уставившись   на   солдат,
приподнялись. Первым пришел в себя Браун.
     -- Давно бы так, -- произнес он. -- Мы уж думали,  что  вы
так к нам и не заглянете.
     -- Он хочет сказать, что мы уже не надеялись больше с вами
увидеться,  -- спокойно пояснил Андреа. -- Я тоже. А вы тут как
тут, целые и невредимые.
     -- Да, -- кивнул Мэллори. -- А все благодаря Дасти  и  его
подозрительности.  Мы  уши  развесили, а вот он приглядывался к
Панаису.
     -- А где он? -- поинтересовался Лука.
     -- Панаис-то? -- Янки неопределенно махнул  рукой.  --  Мы
его  оставили. Беда, можно сказать, с ним приключилась. -- Стоя
возле Брауна, янки старательно пилил веревки, стянувшие раненую
ногу радиста, и при этом  насвистывал.  Капитан  тоже  был  при
деле: освобождал от пут Андреа, сообщив ему в нескольких словах
о  том,  что с ними произошло, а взамен услышал столь же сжатый
рассказ о событиях в  крепостной  башне.  Поднявшись  на  ноги,
Андреа принялся растирать занемевшие руки. Взглянув на Мэллори,
грек произнес;
     -- Надоел  мне  этот свистун, капитан. Свистит фальшиво и,
главное, слишком громко. Часовые услышат...
     -- Не переживай за них, -- сурово сказал Маллори.  --  Они
никак   не  ожидали  снова  встретиться  с  нами.  Бдительность
утратили.  --  Взглянув  на  Брауна,  ковылявшего  по  комнате,
спросил: -- Как нога, Кейси?
     -- В порядке, сэр, -- обронил Браун небрежно. -- Я выходил
на связь с Каиром. Докладываю...
     -- С  докладом  придется  повременить,  Кейси.  Нужно живо
сматываться отсюда. Ты здоров, Лука?
     -- Я   убит   горем,   майор   Мэллори.   Ведь   он    мой
соотечественник, друг, которому я доверял...
     -- С этим тоже придется повременить. Двинулись.
     -- Слишком уж ты спешишь, -- возразил Андреа. Группа вышла
в коридор,   перешагнув  через  часового,  бесформенной  грудой
валявшегося на каменных плитах. --  Конечно,  если  все  они  в
таком же состоянии, как и этот друг...
     -- На  этот  счет  можешь  не беспокоиться, -- оборвал его
Мэллори. -- Другое дело -- солдаты в городе. Они, должно  быть,
знают,  что  Панаис  или  удрал, или мы его прикончили. В любом
случае они наверняка  сообразят,  что  мы  непременно  бросимся
сюда.  Они,  верно, уже на полпути к замку, а уж если придут...
-- Он умолк, заметив  вдребезги  разбитую  взрывную  машинку  и
рацию, валявшиеся в углу. -- Постарались, ничего не скажешь! --
расстроился капитан.
     -- Ну  и слава Богу, -- возразил Миллер. -- Тащить меньше.
Посмотрел бы, во что превратилась моя спина  от  этой  чертовой
машинки!
     -- Сэр!  --  схватил  капитана за руку Браун, обычно такой
сдержанный. Мэллори умолк и изумленно взглянул на  радиста.  --
Сэр, это очень важно. Вы должны выслушать рапорт.
     Его  жест  и  чрезвычайно  серьезный  тон подействовали на
Мэллори. Он с улыбкой повернулся к Брауну.
     -- Хорошо, Кейси, докладывайте, -- проронил  он.  --  Хуже
того, что с нами произошло, ничего уже не может быть.
     -- Может,  сэр.  --  В голосе Кейси прозвучали усталость и
такая тоска, что каменный  этот  склеп  показался  Мэллори  еще
холоднее.  --  Очень  опасаюсь,  что  так.  Сегодня  вечером  я
связался с Каиром. Слышимость была отличная. Сам Дженсен был  у
передатчика.  Он  прямо-таки  рвал  и  метал. Целые сутки ждал,
когда мы выйдем на связь. Спросил, как у нас дела.  Я  сообщил,
что  в  крепость вы еще не проникли, но рассчитываете попасть в
артиллерийский погреб примерно через час-другой.
     -- Продолжайте.
     -- Дженсен ответил, что это самое лучшее известие, которое
он когда-либо слышал. И добавил, что его дезинформировали,  что
ударная  флотилия  немецкого  десанта  не стала двигаться через
Циклады  и  направилась  на  исходные  позиции   прямиком   под
прикрытием такого количества торпедных катеров и авиации, каких
в  Средиземном  не видывали. Удар по Керосу планируется нанести
перед самым рассветом завтрашнего дня.  Каперанг  добавил,  что
наши  эсминцы весь день были наготове, в сумерках переместились
севернее,  рассчитывая   получить   от   него   соответствующую
информацию.  Тогда  командиры  кораблей решат, смогут ли пройти
Майдосским  проливом.  Я  сказал,  что  дело  может  сорваться.
Дженсен  возразил,  что  такого  быть не должно, если Мэллори и
Миллер в крепости.  Кроме  того,  он  добавил,  что  не  вправе
рисковать жизнью тысячи двухсот человек, находящихся на Керосе,
что   срыва   эвакуации   допустить  нельзя.  --  Браун  угрюмо
потупился. Никто не произнес ни слова.
     -- Дальше, -- едва слышно произнес бледный Мэллори.
     -- Это  все,  что  он  сказал,  сэр.  Эсминцы   войдут   в
Майдосский  пролив  в  полночь. -- Взглянув на светящиеся часы,
Кейси проговорил: -- Осталось четыре часа.
     -- О господи! В полночь! -- Потрясенный известием, Мэллори
уставился в одну точку. Руки сжались в кулаки, суставы  пальцев
побелели.  --  Сегодня в полночь. Господи, помоги им! Помоги им
всем, Господи!

     Глава пятнадцатая. В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ. 20.00--21.15

     Часы показывали половину девятого. До комендантского  часа
ровно тридцать минут. Мэллори распластался на крыше, прижался к
низенькой  подпорной стенке, почти касавшейся кладки крепостной
стены, и беззвучно выругался. Появись хоть один немец и  освети
фонарем верх стены, в четырех футах ниже которого шли мостки, и
всем  конец! Часовой не мог бы не заметить их с Дасти Миллером,
который распластался сзади, вцепившись в  тяжелый  аккумулятор,
снятый  с  грузовика.  Пожалуй, надо было остаться с остальными
участниками группы на крыше второго  от  крепости  дома.  Кейси
вязал  на  веревке  узлы на некотором расстоянии друг от друга,
другой  приплеснивал  согнутый  из  куска  проволоки  крючок  к
бамбуковому  шесту, выдернутому из забора неподалеку от города.
За ним они спрятались, когда в сторону замка  Вигос  промчались
три грузовика.
     Восемь  тридцать две. Какого там черта копается Андреа? Но
в следующее мгновение  Мэллори  устыдился  своего  раздражения.
Понапрасну  Андреа  и  секунды  не потеряет. Быстрота нужна, но
спешка опасна. Вряд ли в крепости  остались  офицеры.  Судя  по
всему,   половина   немецкого  гарнизона  прочесывает  город  и
местность в районе Вигоса. Но если хоть один офицер остался, то
стоит ему крикнуть, и они пропали.
     Мэллори посмотрел на ожог на тыльной стороне ладони.  Все,
что  он  этой  ночью  сделал  для группы, -- это сжег грузовик.
Остальное -- заслуга Миллера и Андреа. Именно Андрея настоял на
том, чтобы занять единственный пустующий дом  среди  других,  в
которых  расквартированы немецкие офицеры, -- единственное, что
можно предпринять в  их  положении.  А  Миллер,  оставшись  без
химических  детонаторов,  бикфордова  шнура, взрывной машинки и
иных  источников  энергии,  вдруг  заявил,  что  ему  необходим
аккумулятор.  И  опять-таки именно Андреа, заслышав вдалеке рев
грузовика, успел откатить на середину дороги  к  замку  тяжелые
камни  бордюра,  вынудив  солдат  оставить  грузовик  у ворот и
топать к замку на  своих  двоих.  Напасть  на  водителя  и  его
напарника  и  оглушить обоих было делом нескольких секунд. Чуть
больше, чем понадобилось Миллеру на то, чтобы  снять  клеммы  с
тяжелого  аккумулятора,  отыскать под кузовом канистру и облить
бензином мотор,  кабину  и  кузов,  которые  тотчас  исчезли  в
ревущем  огненном  вихре. Лука оказался прав: жечь грузовики --
опасное занятие; ожог на руке оказался очень болезненным.  Зато
и  зрелище  великолепное.  Но вот досада: этот гигантский факел
раньше времени выдал немцам тот факт, что диверсионной группы в
замке нет. Однако сжечь грузовик было необходимо, хотя немцы  и
могли  сообразить,  какова  действительная  цель  нападения  на
грузовик.
     Миллер  потянул  капитана  за  ногу.   Тот   вздрогнул   и
обернулся.   Американец   показывал   куда-то   за  его  спину.
Оглянувшись, Мэллори увидел Андреа, махавшего рукой из  люка  в
дальнем  углу  крыши. Гигант-грек, как всегда, крался бесшумно,
как  кошка.  Мэллори  и   не   заметил,   как   тот   появился.
Раздосадованный  собственной  рассеянностью,  Мэллори  забрал у
Миллера аккумулятор,  вполголоса  велел  позвать  остальных  и,
стараясь  производить как можно меньше шума, стал передвигаться
по крыше. Ему показалось, что батарея весит  не  меньше  тонны,
но,  легко  подхватив ее, Андреа перенес аккумулятор через край
люка, словно пушинку, и, сунув  его  под  мышку,  опустился  по
лестнице в тесную прихожую.
     Вот  уже  Андреа  на  балконе, нависшем на высоте тридцати
метров над темной водой гавани. Шедший  следом  Мэллори  тронул
плечо  грека  после того, как тот осторожно опустил аккумулятор
на пол.
     -- Никаких осложнений? -- вполголоса спросил капитан.
     -- Никаких, Кейт, -- Андреа выпрямился. -- Дом пуст. Я так
удивился, что дважды осмотрел его. На всякий случай.
     -- Вот и отлично! Весь  гарнизон,  видно,  с  ног  сбился,
разыскивая  нас.  Интересно,  что-то  сказали  бы  фрицы,  если
сообщить им, что мы находимся под самым их носом?
     -- Ни за что не поверили  бы,  --  не  колеблясь,  ответил
Андреа. -- Им и в голову не придет искать нас здесь.
     -- Очень бы хотелось, чтобы ты оказался прав! -- вырвалось
у новозеландца.  Подойдя к узорчатым перилам, он глянул вниз, в
разверзающуюся под ногами бездну, и поежился. Если упадешь,  то
падать  устанешь.  Ко всему, очень холодно: дождь хлещет как из
ведра, пронизывает до костей... Отступив на шаг, Мэллори потряс
руками перила. -- Как  думаешь,  перила  надежны?  --  негромко
спросил он Андреа.
     -- Не  знаю,  Кейт.  Представления  не  имею, -- пожал тот
плечами. -- Надеюсь, что да.
     -- Надеюсь, что да, -- эхом отозвался Мэллори. -- Да  дело
и  не  в  этом. Иначе и быть не должно. -- Подойдя к решетчатым
перилам, он перегнулся и,  подняв  голову,  посмотрел  направо.
Сквозь  серую пелену дождя с трудом можно было различить темные
очертания устья пещеры, где спрятаны  два  чудовищной  величины
орудия.  До  пещеры,  расположенной самое малое метрах в девяти
выше балкона, по прямой метров двенадцать. Чтобы  добраться  до
пещеры,  надо вскарабкаться по отвесной скале -- это все равно,
что добираться до Луны.
     Услышав, как, прихрамывая, идет по балкону Браун,  капитан
оглянулся.
     -- Идите  к фасаду, Кейси, и оставайтесь там. Подежурьте у
окна. Парадный вход не запирайте... Впускайте всех, кто придет.
     -- Бить дубиной, ножом, не стрелять, -- буркнул Браун.  --
Я правильно понял, сэр?
     -- Правильно, Кейси.
     -- Хоть  на  это  гожусь, -- угрюмо проговорил шотландец и
поковылял к двери.
     -- На моих без  двадцати  три,  --  повернулся  Мэллори  к
греку.
     -- На  моих  тоже, -- ответил Андреа. -- Без двадцати трех
девять.
     -- Желаю удачи, -- промолвил капитан. С улыбкой  посмотрел
на Миллера: -- Пошли, Дасти. Представление начинается.

     Пять  минут  спустя  Мэллори  и  Дасти  сидели  в таверне,
выходившей на южную сторону площади. Несмотря  на  ярко-голубой
цвет,  в который владелец выкрасил стены, столы, стулья и полки
(кстати, на островах  издавна  заведено  красить  в  голубой  и
красный цвета питейные заведения, а в зеленый -- кондитерские),
таверна,  где  царил  полумрак,  производила такое же тягостное
впечатление, как и мрачные взоры суровых усачей -- героев войны
за независимость, глядевших на гостей с  выцветших  литографий,
развешанных  по  стенам.  Портреты  эти  перемежались  с яркими
плакатами, рекламирующими пиво, -- впечатление  ошеломительное.
Слава Богу, что у кабатчика, кроме двух чадящих ламп, нет более
яркого  освещения.  Что  за  кошмар  представляла  бы тогда эта
таверна!
     Новым посетителям полумрак был  на  руку.  Темная  одежда,
украшенные  шитьем  куртки, кушаки и сапоги, черные фески ничем
не выделяли их среди завсегдатаев -- тех было  человек  восемь.
Наряд   капитана   и  Миллера  не  привлек  внимания  владельца
заведения, вряд ли знавшего  в  лицо  всех  жителей  городка  с
населением  в  пять  тысяч.  Но даже если кабатчик и заподозрил
что-то неладное, то он, по словам Луки, грек-патриот, не  подал
и   виду,   поскольку   в   таверне  сидели  четыре  немца.  Те
расположились за столиком у самой  стойки.  Полумрак  устраивал
новозеландца вовсе не потому, что они с Дасти опасались немцев,
которых  Лука  презрительно назвал сборищем старых баб. Мэллори
знал, что это штабные писаря, которые приходят в таверну каждый
вечер.
     Закурив  вонючую  сигарету  местного  производства,  Дасти
скорчил гримасу.
     -- Ну и дух стоит в этом кабаке, шеф. Хоть топор вешай.
     -- Так потуши сигарету, -- посоветовал Мэллори.
     -- Ты  не  поверишь,  но  запах, который я чую, много хуже
сигаретного дыма.
     -- Гашиш, -- лаконично ответил  капитан.  --  Бич  здешних
портов. -- Кивнув в темный угол, он продолжал. -- Вон те ребята
каждый день приходят сюда нюхать эту дрянь. Иной цели в жизни у
них и нет.
     -- И  по  сему  случаю  подняли  такой  хипеж? -- сварливо
произнес янки. -- Послушал бы их Тосканини!
     Сидевшая  в  углу  компания  окружила  молодого  человека,
игравшего  на  бузуке  --  похожем  на  мандолину инструменте с
длинным грифом. Слышались тоскливые, за  душу  хватающие  звуки
рембетик  --  излюбленных песен курильщиков гашиша, выходцев из
Пирея. В песнях была своя прелесть, свое обаяние, но сейчас они
раздражали Мэллори. Чтобы  оценить  их  по  достоинству,  нужно
особое,  лирическое  настроение,  а  капитан  был  в эту минуту
взвинчен до предела.
     -- Действительно, песня  навевает  уныние,  --  согласился
новозеландец.   --   Зато   мы   имеем   возможность   спокойно
разговаривать. Что  бы  мы  стали  делать,  вздумай  эти  парни
разойтись по домам?
     -- Ну  и убирались бы ко всем чертям, -- угрюмо проговорил
Дасти. -- Лучше сам буду помалкивать. -- Миллер рассеянно тыкал
вилкой в мезе -- ассорти из олив, печенки, сыра  и  яблок.  Как
истинный янки, приверженец виски, он не одобрял привычку греков
закусывать  во время выпивки. Раздавив сигарету о крышку стола,
Миллер поднял глаза на капитана: -- Сколько можно тут  торчать,
командир?
     Посмотрев  на  товарища, Мэллори отвел взгляд. Он понимал,
каково капралу, поскольку и с ним творилось то же самое. Он был
напряжен, взвинчен, каждый нерв натянут, как струна. Ведь через
несколько минут решится, нужны ли были все их усилия и лишения,
погибнет или будет спасен гарнизон Кероса, напрасно или нет жил
и умер Энди Стивенс. Снова взглянув на янки, Мэллори увидел его
нервные руки, "гусиные  лапки"  у  глаз,  добела  сжатые  губы,
выдающие  волнение,  и  тотчас  об этом забыл. Для предстоящего
дела сухощавый сумрачный американец подходил как никто  другой,
если  не  считать  Андреа.  "Лучший  специалист по диверсионным
операциям во всей Южной Европе" -- так охарактеризовал  Миллера
каперанг  Дженсен.  Далеконько  пришлось  добираться  до  места
работы Дасти -- аж из самой Александрии. Но  операция,  которую
предстоит выполнить этой ночью, по плечу одному лишь Миллеру.
     -- Через  пятнадцать  минут начнется комендантский час, --
взглянул на  циферблат  новозеландец.  --  Сигнал  дадут  через
двенадцать минут. В нашем распоряжении четыре минуты.
     Американец молча кивнул. Снова наполнив стакан из стоящего
на столе   кувшина,   закурил  сигарету.  Капитан  увидел,  как
подергивается нервным тиком бровь на лице Дасти, и подумал, что
и сам едва ли выглядит  спокойнее.  Что-то  поделывает  раненый
Кейси? Сумеет ли он справиться со своей работой, пожалуй, самой
ответственной?   Ведь   в   критический   момент,  когда  Браун
поднимется на балкон, наружная дверь  окажется  без  присмотра.
Случись  какой  прокол,  и тогда... Миллер странно посмотрел на
капитана и криво улыбнулся.  Должно  получиться,  не  может  не
получиться.  О  том,  что произойдет в случае неудачи, лучше не
думать...
     Любопытно,  там  ли,  где  им  положено,  находятся   двое
остальных.  Должно быть, там, ведь участвующие в облаве солдаты
давно  оставили  верхний   город.   Но   обстоятельства   могли
измениться,  случается  всякое. Мэллори снова взглянул на часы.
Стрелки словно застыли на месте. Закурил  напоследок  еще  одну
сигарету,  налил последний стакан вина, вполуха прислушиваясь к
заунывному пению. Песня замерла на  жалобной  ноте,  курильщики
допили свои стаканы, и тут Мэллори поднялся на ноги.
     -- Всему  свое  время,  и  время всякой вещи под небом, --
проговорил он вполголоса. -- Начали.
     Попрощавшись  с  кабатчиком,  упругой   походкой   капитан
направился к выходу. У самой двери остановился, принялся шарить
по   карманам,  словно  что-то  потерял.  Ветра  не  было,  шел
проливной дождь, струи воды отскакивали от  булыжной  мостовой.
На улице ни души, с удовлетворением отметил капитан. Хмуря лоб,
он  резко  повернулся  и,  выругавшись,  направился к столу, за
которым только что сидел. Руку он держал во внутреннем  кармане
куртки.  Исподтишка  взглянув  на  Миллера,  заметил,  что  тот
отодвигает  стул,  готовясь  встать   из-за   стола.   Перестав
ощупывать карманы, новозеландец остановился примерно в метре от
стола, за которым сидели немцы.
     -- Не двигаться! -- произнес капитан по-немецки негромким,
но твердым   голосом.  Особую  весомость  его  словам  придавал
тяжелый флотский  "кольт"  сорок  пятого  калибра,  который  он
сжимал   правой  рукой.  --  Нам  терять  нечего.  Всякий,  кто
пошевелится, будет убит.
     Несколько секунд солдаты  сидели  неподвижно,  лишь  глаза
расширились  в  изумлении.  Сидевший  ближе всех к стойке немец
моргнул, поведя плечами, но  в  то  же  мгновение  из  уст  его
вырвался  крик  боли:  в  руку  ему уходила пуля 32-го калибра,
выпущенная Миллером из пистолета с глушителем.
     -- Виноват, шеф, -- произнес янки. -- Может, у него пляска
святого Витта, а я черт-те  что  подумал.  --  С.  любопытством
посмотрев  на  искаженное  лицо  раненого,  увидел,  как из-под
пальцев, зажавших рану, капает кровь. -- Похоже, дело уже  идет
на поправку.
     -- Вполне,  -- угрюмо сказал Мэллори. Обратясь к кабатчику
-- высокому  тощему  верзиле  с  висячими,  как  у   китайского
мандарина,  усами, -- он спросил его на местном наречии: -- Они
по-гречески секут?
     Кабатчик отрицательно покачал головой, с  виду  ничуть  не
удивленный появлением двух налетчиков.
     -- Куда им! -- презрительно отозвался владелец таверны. --
По-моему,  немножко  по-английски  знают.  А по-нашему ни в зуб
ногой.
     -- Вот и хорошо. Я офицер английской разведслужбы.  У  вас
не найдется местечка, куда их можно спрятать?
     -- Не  надо  этого  делать!  А  то  меня  расстреляют!  --
взмолился кабатчик.
     -- Ни в коем случае. -- Перегнувшись через стойку, Мэллори
приставил к животу кабатчика дуло пистолета. Со  стороны  можно
было  подумать,  что жизнь кабатчика действительно под угрозой.
Подмигнув усатому греку,  капитан  произнес:  --  Я  свяжу  вас
вместе с немцами. Хорошо?
     -- Хорошо. У конца стойки в полу есть лаз в погреб.
     -- Вот и лады. Я как бы невзначай наткнусь на него. -- Изо
всех сил  ударив  кабатчика,  так  что  тот растянулся на полу,
новозеландец оставил усача в покое и направился к певцам.
     -- Идите домой, ребята, -- торопливо проговорил он.  --  С
минуты  на  минуту  начнется  комендантский час. Ступайте через
черный ход и зарубите себе на  носу:  вы  ничего  и  никого  не
видели. Ясно?
     -- Ясно,  --  ответил  грек,  игравший  на  бузуке.  Ткнув
большим пальцем в сторону своих собутыльников,  он  усмехнулся.
-- Плохие люди, зато хорошие греки. Помочь не надо?
     -- Нет,  нет1  --  энергично  мотнул  головой  Мэллори. --
Подумайте о своих семьях. Солдаты вас знают в лицо. Ведь вы тут
завсегдатаи?
     Музыкант кивнул.
     -- Тогда живо уходите. Но все равно спасибо.
     Спустившись  через  минуту  в  тускло  освещенный  погреб,
Миллер ткнул солдата, похожего на него самого комплекцией.
     -- А ну, раздевайся! -- скомандовал он.
     -- Свинья английская! -- огрызнулся немец.
     -- Только  не  английская,  --  возразил янки. -- Даю тебе
тридцать секунд, чтоб мундир и штаны снять.
     Солдат злобно выругался, но пальцем о палец не  пошевелил.
Дасти  вздохнул.  Немец  не робкого десятка, но уговаривать его
некогда. Прицелясь, янки нажал на спусковой крючок.  Послышался
негромкий  хлопок,  и  из  левой  ладони  у немца вырвало кусок
мякоти.
     -- Не портить же такую красивую форму, -- объяснил Миллер.
Подняв пистолет, растягивая слоги,  он  добавил:  --  Следующую
пулю  влеплю  тебе  в лоб. -- В голосе янки не было и намека на
нерешительность. -- Тогда раздеть тебя, я думаю, особого  труда
не составит.
     Но  солдат,  подвывая  от  боли  в простреленной руке, уже
стаскивал с себя форму.
     Меньше  чем  через  пять  минут  Мэллори,  как  и   Дасти,
облаченный  в немецкий мундир, отперши дверь таверны, с опаской
выглянул наружу. Дождь лил как из  ведра,  на  улице  ни  души.
Подозвав жестом капрала, новозеландец запер дверь. Оба пошагали
прямо   посередине   улицы,   даже   не   пытаясь  скрыть  свое
присутствие.  Через  полсотню  метров  оказались  на  городской
площади,  повернули  направо,  миновали южную сторону, свернули
налево и двинулись вдоль восточной ее стороны, не замедляя шага
у дома, где скрывались накануне. Краешком глаза  они  заметили,
что,  приоткрыв  дверь. Лука протянул им руку, в которой держал
два увесистых армейских  ранца,  набитых  веревками,  запалами,
проводами и взрывчаткой. Пройдя еще несколько метров, капитан я
янки  внезапно  остановились  и,  спрятавшись  за двумя винными
бочками, стоявшими перед цирюльней, закинули ранцы за  плечи  и
стали  наблюдать  за  двумя  часовыми,  укрывшимися  под  аркой
крепостных ворот, меньше чем в сотне метров от них.
     Ждать,  по  существу,  не  пришлось  --  так  четко   были
согласованы  действия  участников  группы.  Едва  Мэллори успел
затянуть поясной ремень немецкого ранца, как в  центре  города,
ближе  чем  в  трехстах  метрах  от  них  с Миллером, раздалось
несколько взрывов, затем злобный стук пулемета и снова  взрывы.
То Андреа пустил в ход гранаты и самодельные бомбы.
     Мэллори  и  янки от неожиданности так и присели: на вышке,
установленной над воротами,  вспыхнул  белым  огнем  прожектор,
осветив  крепостную стену, каждое острие ограждения, каждый шип
колючей проволоки. Оба переглянулись. Панаис не солгал: окажись
кто-нибудь  из  них  на  ограде  крепостной  стены,  он  тотчас
приклеился бы к ней, точно муха к липучке, и пулеметным огнем в
мгновение ока был бы разорван в клочья.
     Выждав  с  полминуты,  Мэллори  коснулся  руки товарища и,
вскочив, со всех ног кинулся через  площадь,  прижимая  к  себе
длинный  бамбуковый  жест  с  крючком  на  конце. Следом за ним
загрохотал сапогами янки. В считанные секунды они  добежали  до
крепостных ворот, охраняемых встревоженными часовыми.
     -- Бегом  к  Лестничному  Сходу, -- заорал Маллори. -- Эти
проклятые диверсанты укрылись  там  в  одном  из  домов!  Нужны
минометы.  Скорей,  приятель,  чего  ты  копаешься,  черт  тебя
побори!
     -- Но  как  быть  с  воротами?  --  засомневался  один  из
часовых.  --  Покидать  пост  у  ворот  запрещено! -- Немцу и в
голову не пришло,  что  дело  нечисто.  Почти  полная  темнота,
проливной дождь, солдат в немецкой форме, превосходно говорящий
по-немецки,  звуки недальнего боя -- все это подтверждало слова
незнакомца.
     -- Болван! -- набросился на солдата Мэллори. --  Dummkopf!
Кому  нужны  твои  ворота!  Эти мерзавцы англичане спрятались в
одном из домов на Лестничном Сходе. Их надо уничтожить!  Живей,
черт  тебя  побери!  -- подгонял часового новозеландец. -- Если
томми снова улизнут, нас всех отправят на Восточный фронт!
     Мэллори  хотел  было,  положив  солдату  руку  на   плечо,
подтолкнуть   его   в  нужном  направлении.  Но  это  оказалось
излишним: оба немца уже скрылись  за  пеленой  дождя  в  ночной
темноте. Спустя несколько секунд капитан и янки проникли внутрь
крепости.

     При  всей  дисциплинированности  и  выучке  егерей повсюду
царили  суета  и  неразбериха.  Звучали  команды,   раздавались
свистки,   ревели   моторы   грузовиков,   сновали  взад-вперед
фельдфебели, строя  солдат  или  усаживая  их  в  кузов  машин.
Мэллори  и  Дасти  тоже  пробежали  раз-другой мимо автомобиля,
расталкивая грузившихся в него немцев. Особой нужды  спешить  у
Мэллори  и  капрала  не  было,  но  вид  двух  солдат, спокойно
наблюдающих эту суматоху, мог бы вызвать  подозрение.  Пробегая
мимо  фонарей,  оба  опускали  голову  или  отворачивались.  Не
привыкший к беготне, янки не переставая бранился.
     Оставив справа два здания казарм, а слева  электростанцию,
прошли мимо артиллерийского пакгауза по правую руку и гаража --
по  левую.  Дорога  пошла  в гору. Несмотря на темноту, Мэллори
отлично ориентировался, запомнив,  как  "Отче  наш",  все,  что
рассказали ему месье Влакос и Панаис.
     -- Что это, шеф? -- Поймав Мэллори за рукав, Дасти показал
на большое  прямоугольное  здание,  видневшееся  в  темноте. --
Гарнизонная губа?
     -- Резервуар для воды, -- объяснил капитан. --  По  словам
Панаиса,  вмещает  с  полмиллиона галлонов воды. В случае нужды
можно вмиг затопить артиллерийские погреба.  Они  как  раз  под
ним.   --   Мэллори   ткнул   рукой   в   сторону   приземистой
железобетонной  коробки,   расположенной   чуть   поодаль.   --
Единственный вход в погреб. Всегда на замке и под охраной.
     Приблизились  к зданию, где квартировали офицеры. Квартира
коменданта  находилась  на  третьем  этаже,  выходя  окнами   к
толстостенному  сооружению  из  железобетона.  То был командный
пункт, откуда подавались нужные данные  расчетам  двух  тяжелых
орудий, спрятанных в скале. Нагнувшись, Мэллори взял ком грязи,
провел по лицу, велев сделать то же самое и Дасти.
     -- Для  маскировки,  --  объяснил  он.  -- Прием несколько
примитивный, но умнее ничего  не  придумать.  Внутри  освещение
ярче, чем здесь.
     Капитан  взбежал по лестнице как угорелый и так ударился о
шарнирные двери, что чуть не  сорвал  их  с  петель.  Изумленно
уставившись на вошедших, часовой, дежуривший у ящика с ключами,
вскинул автомат, целясь в грудь Мэллори.
     -- Убери  свою  пушку,  болван! -- рявкнул Мэллори. -- Где
комендант? Да живее, идиот! Тут дело жизни или смерти.
     -- Herr... Herr Kommandant? -- начал, запинаясь,  часовой.
-- Он ушел. Все ушли. С минуту назад.
     -- Что?   Все   ушли?   --   впился   взглядом  в  солдата
новозеландец. -- Ты сказал, все ушли? -- вкрадчиво спросил он.
     -- Да. Я уверен... --  Часовой  замолчал,  заметив  взгляд
капитана, направленный на какой-то предмет сзади него.
     -- А  это  кто  такой,  черт  побори?  --  сердито спросил
Мэллори.
     Попавшись на удочку, солдат хотел было  оглянуться,  но  в
это  мгновение,  используя прием дзюдо, новозеландец ударил его
чуть ниже левого уха ребром ладони. Не успел часовой упасть  на
пол, как Мэллори, разбив стекло, сгреб в карман все ключи -- их
было с дюжину. На то, чтобы вставить немцу кляп, связать руки и
ноги  и спрятать в кладовку, потребовалось еще секунд двадцать.
И вот оба снова неслись, грохоча сапогами.
     Оставалось  еще  одно  препятствие.  Последнее  из   трех.
Мэллори не знал, сколько часовых охраняет вход в артиллерийский
погреб,  но  в  этот  момент  это его особо и не заботило. Да и
Миллера,   пожалуй,   тоже.   Предельное   нервное   напряжение
неожиданно  спало.  В  душе  не  осталось ни смутных тревог, ни
сомнений. Хотя Мэллори ни за что бы в  этом  не  признался,  на
подобные дела способны лишь такие, как он с Миллером.
     Достав карманные фонари, включили их. Мощные лучи прыгали,
освещая путь. Бежали мимо рядов зениток, ни от кого не прячась,
размахивая руками.
     При  виде  двух  человек,  один  из  которых причал что-то
по-немецки товарищу, ни у кого не могло  возникнуть  даже  тени
подозрения,  что это враги. Но лишь внимательно присмотревшись,
можно было заметить, что затемненный луч фонаря светит лишь под
ноги бегущим.
     Заметив, что от  стены  артпогреба  отделились  две  тени,
Мэллори попридержал шаг.
     -- То,  что  доктор  прописал!  --  вполголоса  проговорил
капитан. -- Их всего двое. По одному на нос. Подпусти поближе и
бей первым. Только без шума. Крик, выстрел, -- и  все  пропало.
Не  вздумай лупить фонарем. В погребе света не будет, а чиркать
спичку за спичкой надоест! -- Переложив фонарь  в  левую  руку,
капитан  взял тяжелый кольт за дуло. Остановившись в нескольких
дюймах от выбежавших навстречу часовых, спросил, запыхавшись:
     -- У вас тут все в  порядке?  Посторонние  не  появлялись?
Живей отвечай!
     -- Все  в порядке, -- ответил сбитый с толку, перепуганный
солдат. -- Скажи ради Бога, что за сыр-бор разгорелся?
     -- Эти сволочи, английские диверсанты! -- злобно выругался
Мэллори. -- Убили часовых и пробрались в крепость!  Ты  уверен,
что  никто  сюда  не  проник? Пусти-ка, взгляну. -- Отодвинув в
сторону часового, осветил фонарем тяжелый висячий замок,  потом
выпрямился.
     -- Хорошо хоть, что тут они еще не побывали! Повернувшись,
капитан  направил  луч  прямо в лицо немцу. Извинился, выключил
фонарь и нанес удар рукояткой пониже уха. Отскочив вовремя,  на
всякий  случай,  огрел  рукояткой пистолета и второго часового.
Один за другим раздались негромкие хлопки выстрелов.
     -- Какого ты черта палишь?
     -- Вот хитрованы, шеф! -- пробормотал Миллер.  --  Те  еще
хитрованы.  В тени спрятался третий часовой. Вот и пришлось его
успокоить. -- Держа наготове  пистолет,  Дасти  наклонился  над
упавшим,  затем  выпрямился.  -- Похоже, успокоил его навсегда,
шеф, -- бесстрастно прозвучал голос американца.
     -- Свяжи  остальных,  --  произнес  Мэллори,  занятый  уже
другим:  он  подбирал ключи к замку. Третий ключ подошел, замок
открылся, и тяжелая стальная дверь  легко  отворилась.  Капитан
напоследок  оглянулся, но никого не увидел. Слышался рев мотора
последнего грузовика, выезжавшего из крепостных ворот,  вдалеке
стучал пулемет.

     Андреа  старался  вовсю. Только бы не переборщил и вовремя
отступил...  Повернувшись,  Мэллори  включил  фонарь  и  шагнул
внутрь. Дасти последует за ним, как только закончит свое дело.
     Стальной  трап  вел  ко  дну  пещеры.  По  обеим  сторонам
лестницы шахты подъемника. Даже клетью не защищены.  Посередине
блестят  смазанные  солидолом  стальные  тросы и отполированные
металлические  бегунки  по  краям  рамы.   Бегунки   направляют
подпружиненные колеса подъемника. Простота и надежность служили
верным признаком устройства -- то были шахты элеватора, ведущие
в артиллерийские погреба.
     Мэллори  спустился  на  каменный пол пещеры и описал лучом
фонарика  полукруг  в  дальнем   конце   подземного   каземата,
спрятавшегося      под     каменным     карнизом.     Каземата,
господствовавшего над гаванью. Эта часть  пещеры  была  создана
руками  человека:  вулканическая  порода высверлена и взорвана,
как убедился он после беглого осмотра.  Здесь  находились  лишь
две шахты элеватора и трап, ведущий в артиллерийский погреб. Со
складом  можно  подождать.  Надо,  во-первых, проверить, нет ли
здесь часовых, во-вторых, обеспечить путь к отступлению.
     Мэллори пробежал по туннелю, на мгновение включая фонарик.
Немцы -- мастера по части мин-ловушек, когда речь идет о важных
объектах. Однако в туннеле наверняка мин нет --  ставить  их  в
нескольких футах от сотен тонн взрывчатки опасно.
     Сырой  туннель с дощатым полом довольно широк -- два метра
с небольшим в высоту и чуть больше в ширину, -- но  центральный
проход   узок:   почти   все  пространство  занимают  роликовые
конвейеры для подачи картузов и тяжелых снарядов, по  одному  с
каждой  стороны.  Конвейеры  круто  расходились вправо и влево,
потолок уходил вверх, образуя невидимый  в  полутьме  купол.  У
самых  ног  Мэллори  блестели  в  луче  фонаря  парные  рельсы,
вделанные в скалу на расстоянии шести метров друг от друга. Они
уходили вперед, в полумрак пещеры, к зияющему ее устью.  Прежде
чем  выключить  фонарь  (свет  могли  заметить возвращавшиеся с
Чертова пятачка солдаты), вдали, где кончались рельсы,  Мэллори
успел  разглядеть  поворотные  платформы.  Над ними, похожие на
допотопные чудовища, возвышались два огромных орудийных ствола.
     Кончики пальцев, держащих фонарь  и  пистолет,  задрожали.
Капитан медленно пошел вперед. Медленно, но решительно. Без той
настороженности, когда человек ежесекундно ожидает беду. Теперь
он  был совершенно уверен, что часовых здесь нет. Но шел как во
сне, не веря, что совершил нечто такое, что считал  безнадежным
делом. Это была медлительность человека, встретившего, наконец,
врага. Врага, которого боялся и которого все время искал.
     "Наконец-то  я здесь, наконец-то я здесь, -- вновь и вновь
повторял про себя Мэллори. --  Добился-таки  своего.  Вот  они,
пушки,  которые  я  должен уничтожить. Пушки крепости Навароне.
Наконец-то я до них добрался..." Но он никак не мог  свыкнуться
с мыслью, что это правда.
     Медленно подошел к орудиям. Прошел полпериметра поворотной
платформы  левого  орудия.  Осмотрел  как  следует -- насколько
представлялось возможным в полумраке. Размеры орудий потрясали.
Немыслимо толстые в  обхвате  стволы.  Немыслимо  длинные,  они
терялись  где-то в ночи. Флотские специалисты считали эти пушки
девятидюймовками,  полагая,  что  из-за  тесноты  пещеры  можно
запросто  переоценить  их подлинные размеры. Он повторил калибр
вслух. Таких пушек он в жизни не встречал.  Двенадцатидюймовые,
не  меньше!  Не  просто  большие,  а  чудовищные  пушки! Что за
безмозглые болваны послали "Сибарис" против этих динозавров...
     Поток его мыслей оборвался. Положив руку на могучий лафет,
Мэллори замер, пытаясь сообразить, что за  звук  вернул  его  к
действительности.  Закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Но звук
не повторился. Неожиданно до него дошло, что потряс  его  вовсе
не звук, а тишина. Это она прервала его мысли и зазвучала в нем
колокольчиком:   под   ними,   в   центре  города  прекратилась
автоматная стрельба.
     Мэллори  обругал  себя.  Размечтался!  А  время  истекает.
Андреа  отступил. Теперь, надо думать, немцы вот-вот обнаружат,
что их обвели вокруг пальца. Тогда они примчатся. Понятно, худа
они  кинутся.  Движением  плеч  Мэллори  скинул  ранец.  Достал
свернутую   бухтой   тридцатиметровую  армированную  веревку  с
металлическим сердечником. Для запасного  варианта  отхода.  Об
этом нельзя забывать.
     Накинув  моток веревки на руку, осторожно двинулся вперед.
Сделал всего три шага и ударился коленкой обо  что-то  твердое,
но   сдержал  стон.  Обследовал  препятствие  свободной  рукой.
Железные перила по пояс высотой возле устья пещеры! Конечно же.
Необходимо  ограждение,  предохраняющее  прислугу   орудий   от
случайностей...   Разглядеть   его   в  бинокль  из  рощи  было
невозможно. Перила шли не по  самому  краю.  И  все  же  об  их
существовании следовало бы догадаться.
     Мэллори  быстро  прошел  к концу ограждения. Перелез через
него. Надежно привязал веревку к основанию стойки,  вмурованной
в   скалу,  и  осторожно  двинулся  к  краю  уступа,  понемногу
разматывая  веревку.  Под  ногами   он   ощутил   пустоту.   До
поверхности  стиснутой  скалами  бухты  тридцать  шесть метров.
Капитан очутился у края уступа.
     Справа вдали на глади  моря  расплывчатый  силуэт.  Должно
быть, это мыс Демирджи. Впереди, за темным бархатом Майдосского
пролива,   мигают   огоньки.   Это   не   только  свидетельство
неуязвимости немцев. В ночное время  огни  в  рыбачьих  хижинах
служат  ориентирами для артиллерийской стрельбы. Влево -- рукой
подать  --  метрах  в  девяти  по  прямой,  но  гораздо   ниже,
приткнувшийся  к  скале край наружной стены крепости: за ней --
крыши домов, выходящих на западную -- сторону площади. Поодаль,
прижимаясь к берегу бухты, который уходил полумесяцем на юг,  а
потом  на  запад,  тянулись улицы города. Наверху -- гигантских
размеров козырек скалы,  загородивший  полнеба.  Внизу,  чернее
ночи,  вода  бухты.  Там  ошвартованы  суда:  греческие  каики,
немецкие катера, невидные в темноте, словно их и не существует.
     Чтобы  осмотреться,  Мэллори  хватило  и  десяти   секунд.
Поспешно  нагнувшись, он завязал двойным беседочным узлом конец
веревки и положил ее на край. В случае нужды пинком можно будет
сбросить ее вниз. До воды веревка не  достанет  метров  девять.
Зато  не  заденет  надстройку  катера или мачту каика, если тот
будет проплывать мимо. Нетрудно спрыгнуть,  лишь  бы  упасть  в
воду,  а  не  на палубу судна, ломая кости. Придется рисковать.
Еще раз взглянув в кромешную, как воды  Стикса,  тьму,  Мэллори
зябко повел плечами. Не приведи Господь удирать таким способом!

     В  тот  момент,  когда  из туннеля прибежал Мэллори, Дасти
Миллер, опустившись на колени  на  мостки  у  верхней  площадки
трапа,   спускающегося   в  артиллерийский  погреб,  возился  с
проводами,  детонаторами   и   взрывчаткой.   При   приближении
командира капрал поднял голову.
     -- То-то  фрицы  обрадуются,  когда  обнаружат  эту адскую
машину, -- сказал он, передвигая  стрелки  часового  механизма.
Прислушавшись  к  негромкому  его  тиканью,  спустился  вниз по
трапу. -- Засуну,  пожалуй,  куда-нибудь  в  верхние  два  ряда
зарядных картузов.
     -- Делай,  как  знаешь,  --  согласился Мэллори. -- Только
постарайся, чтоб это устройство не сразу бросалось в глаза,  но
чтоб  и  найти  его  было  можно.  Ведь  им  неизвестно, что мы
раскусили, какими детонаторами и запалами обеспечил нас Панаис.
     -- Уж это точно,  --  подтвердил  Дасти.  --  Когда  фрицы
обнаружат это "взрывное устройство", они описаются от радости и
никуда больше не полезут.
     -- Правильно  рассуждаешь,  --  с  удовлетворением отметил
капитан. -- Дверь наверху запер?
     -- Как же иначе! -- с  укоризной  посмотрел  на  командира
Миллер. -- Иногда мне кажется, шеф...
     Но  Мэллори  так и не узнал, что кажется американцу. Слова
янки  потонули  в   железном   гуле,   заполнившем   пещеру   н
артиллерийский   погреб   и   затихавшем   над   бухтой.  Снова
послышались гулкие удары.  Оба  невесело  переглянулись.  Удары
повторились, затем стихли.
     -- Гости  пожаловали, -- промолвил Мэллори. -- И кувалды с
собой  прихватили.  Господи,  только  бы  дверь  выдержала!  --
Мэллори бежал к орудиям, Дасти за ним.
     -- Гости,  говоришь? -- на бегу спросил Миллер. -- Что это
они так быстро спохватились, будь они неладны?
     -- Штучки  нашего  покойного  друга,  --  сердито  ответил
капитан. Перебравшись через перила, приблизился к устью пещеры.
-- А  мы-то,  олухи, решили, что он нам все рассказал. Он утаил
от нас, что, когда дверь в артпогреб открывается, в  караульном
помещении звенит колокол громкого боя.

     Глава шестнадцатая. В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ. 21.11--23.45

     Плавными,  ловкими движениями Миллер вытравливал веревку с
металлическим сердечником, дважды  обмотанную  вокруг  верхнего
поручня.  Мэллори уже исчез из виду. Вытравлено уже пятнадцать,
семнадцать, двадцать метров. Наконец, новозеландец подал  знак,
дважды  дернув  за  сигнальный  трос,  привязанный  к  запястью
капрала. Дасти тотчас застопорил веревку и, наклонясь,  надежно
закрепил ее к основанию стойки.
     Снова  выпрямившись, привязался свободным концом веревки к
поручню, свесился и, нагнувшись, ухватил веревку как можно ниже
и принялся ее  раскачивать.  Сначала  едва  заметная  амплитуда
колебаний  этого живого маятника -- веревки с привязанным внизу
человеком -- все более увеличивалась.  С  ее  размахом  веревка
начала  подергиваться и перекручиваться. Ясно, Мэллори бьется о
выступы скалы и, отталкиваясь от них,  вращается  вокруг  своей
оси.  Но  капрал понимал: останавливаться нельзя ни на секунду.
Удары кувалд слились  в  сплошной  гул.  Миллер  лишь  свесился
подальше и, вкладывая в работу всю силу мощных рук и плеч, стал
еще  энергичней  раскачивать  маятник с тем, чтобы Мэллори смог
дотянуться до веревки, которую должен был  спустить  с  балкона
соседнего дома Кейси Браун.
     Описывая  огромную  дугу,  где-то  внизу, посередине между
разверстым  жерлом  пещеры  и  невидимой   поверхностью   воды,
невидимый  в  заливаемой  дождем темноте, Мэллори раскачивался,
ударяясь о неровности утеса. Расстояние между крайними  точками
дуги  составляло  метров  двенадцать.  Совсем недавно он сильно
ударился головой о  выступ,  едва  не  потеряв  сознание  и  не
выпустив   веревки   из  рук.  Помня,  где  опасное  место,  он
отталкивался от скалы, поворачиваясь при  этом  на  все  триста
шестьдесят  градусов.  Лицо  его  было залито кровью: при ударе
открылась рана, нанесенная капитану Турцигом.
     Но ни  рана,  ни  кровь,  заливающая  глаза,  не  заботили
Мэллори.  Его  заботило  одно  --  спустил ли Кейси веревку. Не
случилось ли что с Брауном, не схватили ли его немцы? Если  это
так, то преодолеть десять метров, отделяющих дом от туннеля, не
удастся.   Веревка   должна   быть  где-то  рядом.  Но  как  ее
обнаружить?  Уже  трижды  он  пытался  зацепить   ее   крючком,
привязанным  к  бамбуковой палке, но слышал лишь скрежет железа
по камню.
     Напрягши все силы, он  вытянул  руку  в  четвертый  раз  и
почувствовал,   что  крюк  зацепился  за  веревку.  Прежде  чем
качнуться в обратную сторону, он  резко  дернул  за  сигнальный
конец  и  подтянул  к  себе  шест.  Спустя  две  минуты,  почти
окончательно  выбившись  из  сил  после   восемнадцатиметрового
подъема  по  мокрой,  скользкой веревке, капитан переполз через
нависающий гребень пещеры и рухнул на землю, ловя ртом воздух.
     Склонившись над товарищем,  Миллер  поспешно  снял  с  ног
капитана  двойной беседочный узел, развязал его, привязал конец
к веревке, спущенной Брауном, и  дернул  за  нее.  Обе  веревки
исчезли во мраке. Через две минуты тяжелый аккумулятор оказался
в  пещере. Сперва на связанных вместе двух веревках его спустил
Кейси Браун, потом батарею  подтянули  Мэллори  и  Миллер.  Еще
через   пару   минут,   на   этот   раз   с   гораздо  большими
предосторожностями в пещеру  переправили  брезентовый  мешок  с
нитроглицерином,  запалами и детонаторами и бережно опустили на
каменный пол пещеры рядом с аккумулятором.
     Внезапно наступила тишина: удары кувалд по стальной  двери
прекратились.  В  тишине  этой было нечто более зловещее, чем в
грохоте, раздававшемся до сих пор. Уж не сорвана  ли  с  петель
дверь?  Или сломан замок, и немцы ожидают их во мраке туннеля с
автоматами наизготовку, чтобы изрешетить их обоих? Гадать  было
некогда.  Осторожничать не время! Надо действовать напролом, не
думая о том, останутся они с Миллером в живых или нет.
     Сунув тяжелый,  сорок  пятого  калибра,  кольт  в  кобуру,
Мэллори  перебрался через ограждение и неслышными шагами прошел
мимо орудий в туннель, щелкнув выключателем  фонаря  в  глубине
каземата.  В туннеле ни души, дверь все еще цела. Мэллори мигом
поднялся по трапу и прислушался. За дверью ему послышался гомон
голосов и какое-то шипение. Подавшись вперед, чтобы понять, что
происходит, капитан оперся ладонью о стальную дверь, но  тотчас
отпрянул,   едва  не  вскрикнув  от  боли.  Металл  выше  замка
раскалился почти докрасна. Мэллори поспешно  спустился  на  пол
туннеля.  В  эту  минуту,  качаясь  под  тяжестью аккумулятора,
появился Миллер.
     -- Дверь раскалена, как тавро. Фрицы что-то жгут...
     -- Что-нибудь слышно? -- прервал Миллер шефа.
     -- Какое-то шипение...
     -- Кислородно-ацетиленовый резак, -- определил Миллер.  --
Замок  хотят вырезать. Это не так-то просто, потребуется время.
Дверь из броневой стали.
     -- Почему же они не взорвут ее? Гелигнитом или что  там  в
таких случаях используют?
     -- Да  ты  что,  очумел? -- испугался Дасти. -- Ты и мысль
такую выбрось из головы, шеф;  индукционная  детонация  опасная
штука,  всю  скалу  может  разнести  к  чертовой матери. Ну-ка,
помоги мне, командир.
     Считанные секунды спустя Дасти  Миллер  оказался  в  своей
стихии.  Он забыл обо всем: об опасности, об отвесной скале, по
которой еще предстоит спускаться... На всю работу  понадобилось
четыре  минуты.  От  начала  до  конца!  Пока Мэллори засовывал
аккумулятор под основание элеватора, Миллер  протиснулся  между
тускло поблескивающими направляющими шахты элеватора. При свете
фонаря  осмотрел  заднюю направляющую и по резкой границе между
полированной и  матовой  поверхностью  металла  определил,  где
именно   останавливается   подпружиненное   колесо   подъемника
снарядов. Удовлетворенный осмотром, капрал достал моток  черной
изоленты  и  раз  десять  обмотал  ею  металл. Отступив на шаг,
осмотрел работу -- лента совершенно  незаметна.  Затем  так  же
быстро  Дасти обмотал лентой концы двух изолированных проводов,
прикрепив к изолированному куску провода и  оставив  оголенными
лишь  торцы,  прикрепив  их  лентой, чтобы со стороны ничего не
было  заметно,  и  прикрепил  к  двум  четырехдюймовым   кускам
оголенного  провода. Эти куски Миллер привязал вверху и внизу к
изолированному  участку  металла  в  вертикальном  положении  в
сантиметре  друг  от  друга.  Достал  взрывчатку из брезентовой
сумки, следом  за  ней  --  капсюль  и  детонатор  собственного
изготовления.  Наладив  все  это,  присоединил один из проводов
направляющей к клемме детонатора и прочно  прижал  его  гайкой.
Другой    провод   от   направляющей   элеватора   протянул   к
положительному   штырю   аккумулятора,   а   третий    --    от
отрицательного  штыря  --  к  детонатору.  Теперь  стоит  клети
элеватора  опуститься  в  артиллерийский  погреб,  --   а   это
непременно  произойдет,  как  только  орудия  откроют  огонь --
подпружиненное  колесо  закоротит  оголенные  провода,  замкнув
таким  образом  электрическую  цепь,  и  детонатор сработает. В
последний   раз   проверив    положение    оголенных    концов,
установленных  вертикально,  Миллер с довольным видом откинулся
назад. В эту минуту в шахту спустился по трапу  Мэллори.  Чтобы
привлечь  внимание  капитана,  Миллер  похлопал  его по ноге, с
рассеянным видом взмахнув лезвием  ножа  в  каком-то  дюйме  от
оголенных проводов.
     -- А знаешь, шеф, -- произнес будничным голосом Миллер, --
стоит  мне  сейчас  прикоснуться  лезвием  к  проводам, вся эта
чертова нора взлетит в  воздух.  --  Янки  с  удивленным  видом
покачал  головой.  --  Стоит  руке  дрогнуть,  дернуться, самую
малость, и мы с тобой на том свете!
     -- Ради Бога, спрячь эту  штуковину  подальше!  --  нервно
произнес  Мэллори.  --  И  давай  убираться  отсюда  к чертовой
матери. Немцы в двери целый полукруг вырезали автогеном!
     Пять минут спустя Миллер был в безопасности; спуститься по
веревке, туго натянутой под углом 45  градусов,  туда,  где  их
ждал  Браун,  было  проще  простого.  Мэллори  бросил последний
взгляд на каземат. Губы  его  искривились.  Любопытно,  сколько
солдат  будет  обслуживать пушки и артиллерийский погреб, когда
объявят боевую тревогу? Бедняги так и не  узнают,  что  с  ними
произошло!..
     В  сотый  раз  капитан  вспомнил  о солдатах на Керосе, об
эсминцах,  которые  должны  их  эвакуировать.  Сжав  губы,   он
отвернулся.  Не  оглядываясь,  скользнул  по  веревке и исчез в
темноте. Он уже находился на середине и готов  был  карабкаться
вверх, как над головой его раздался злобный стук автоматов.

     С  опаской  оглядываясь  через  плечо, Дасти помог Мэллори
перелезть через решетку балкона. Миллер вдруг понял, что  огонь
особенно  интенсивен через три-четыре дома, на западной стороне
площади. Путь к отступлению отрезан.
     -- Шевелись,  командир!  --  волновался  Дасти.  --   Надо
сматывать удочки. Оставаться здесь опасно для здоровья.
     -- Кто это затеял там такую трескотню? -- спросил Мэллори,
мотнув головой в сторону выстрелов.
     -- Немецкий патруль.
     -- Тогда  как  же  смотаемся,  черт  возьми?  -- продолжал
капитан. -- Где Андреа?
     -- На той стороне площади. В него-то и пуляют эти чудаки.
     -- На той стороне площади?  --  новозеландец  взглянул  на
часы.  --  Господи  Иисусе,  что  он там делает? -- кинул через
плечо Мэллори, спеша по коридору. -- Зачем ты отпустил его?
     -- Я его не отпускал, шеф, -- объяснил Миллер. -- Когда  я
пришел,  его  уже  не  было.  Браун  вроде  бы  заметил крупный
немецкий отряд, который начал прочесывать дома,  прилегающие  к
площади.   Начали   они   с  противоположной  стороны  площади,
осматривали по  два-три  дома  сразу.  Тут  пришел  Андреа.  Он
прикинул,  что  фрицы  успели  обшарить все здания на площади и
через пару минут заявятся и сюда. Вот  он  и  ушел  по  крышам,
упорхнул, словно летучая мышь.
     -- Хочет  на  себя  их  отвлечь?  --  Стоя  рядом с Лукой,
капитан глядел в окно. -- Идиот несчастный!  На  этот  раз  его
убьют,  как  пить дать, убьют! Столько солдат кругом! Во второй
раз они на ту же удочку не  попадутся.  Он  купил  их  тогда  в
горах, так что немцы...
     -- Не  знаю,  не  знаю,  сэр, -- прервал его взволнованный
Браун. --  Андреа  вдрызг  разнес  прожектор  на.  его  стороне
площади. Немцы наверняка подумают, что мы пытаемся выбраться из
крепости, перелезши через стену... Смотрите, сэр, смотрите! Они
двинулись! -- Забыв о том, что у него ранена нога, Браун прыгал
от волнения. -- Клюнули!
     Мэллори и сам заметил, что немцы, покинув дом, развернутой
цепью бегут по площади, громыхая сапогами по булыжной мостовой.
Скользя,  они  падали,  вставали  и  снова падали, теряя опору.
Мэллори  заметил,  как  мелькают  огни  фонариков   на   крышах
противоположных   домов,  увидел  темные,  сгорбленные  силуэты
солдат, старающихся не  выдать  себя.  Они  спешили  туда,  где
находился  Андреа,  только что давший очередь по огромному, как
глаз Циклопа, прожектору.
     -- Сейчас его окружат,  --  спокойно  проговорил  Мэллори,
почувствовав,   как   впились  в  ладони  ногти.  Поколебавшись
несколько секунд, Мэллори наклонился и поднял с пола "шмайсер".
-- Андреа  не  вырваться.  Пойду  помогу  ему.  --   Он   круто
повернулся,  но  застыл  на  месте: загораживая выход, в дверях
стоял Миллер.
     -- Андреа сказал, чтоб мы ему не  мешали,  что  он  сумеет
выйти  из  положения, -- Миллер говорил спокойным, уважительным
тоном. --  Велел  передать,  чтоб  ни  в  коем  случае  ему  не
помогали.
     -- Не пытайся задержать меня, Дасти, -- не повышая голоса,
возразил  капитан.  Казалось, он даже не видит Миллера. Он знал
одно: нужно идти, встать рядом с Андреа,  помочь,  насколько  в
его  силах. Слишком долго они вместе воевали. Слишком многим он
обязан улыбчивому  гиганту,  чтобы  позволить  ему  так  просто
погибнуть.  Сколько  раз  Андреа  выручал  его, когда положение
казалось  безнадежным.  Упершись  рукой  в  грудь  Миллеру,  он
попытался оттолкнуть его.
     -- Ты  ему  только  помешаешь, шеф! -- настойчиво повторил
Миллер. -- Ты сам же говорил...
     Отстранив янки, Мэллори кинулся к двери и  уже  замахнулся
на  него,  но  тут  кто-то  схватил  его за руку. Подняв глаза,
капитан увидел озабоченное лицо Луки.
     -- Американец прав, -- убежденно произнес  Лука.  --  Тебе
нельзя  никуда  уходить. Андреа говорил, что ты проводишь нас в
порт.
     -- Доберетесь и сами, -- грубо ответил Мэллори. --  Дорогу
знаете, планы изучили.
     -- Вы нас всех погубите, всех...
     -- Я  бы  всех на свете погубил, лишь бы спасти Андреа, --
признался новозеландец. -- Андреа никогда бы меня не подвел.
     -- А  ты  его  собираешься  подвести,  майор  Мэллори?  --
спокойно парировал слова капитана Лука. -- Разве не так?
     -- Что ты там еще мелешь, черт побери?
     -- Ты его обязательно подведешь, если не послушаешься. Его
могут ранить, даже убить. Но если убьют и тебя, то сорвется вся
операция.  И  получится,  что  Андреа погиб ни за понюх табаку.
Так-то ты хочешь отплатить другу за все?
     -- Ну ладно! Сдаюсь! -- раздраженно сказал Мэллори.
     -- Вот это пришлось бы Андреа по душе, -- промолвил  Лука.
-- А иначе...
     -- Хватит читать мне проповеди! Ладно, джентльмены, двинем
в путь.  --  Капитан  окончательно  успокоился,  сдержав  порыв
крушить все направо и налево. -- Пойдем по крышам. Суньте  руку
в  печку,  вымажьте  сажей  лица и руки. Чтоб ни единого белого
пятна не осталось! И -- молчок!
     До стены, ограждающей гавань, добрались минут  через  пять
без  всяких  приключений. Шли неслышным шагом. Мэллори пресекал
малейший шепот. Не встретили не только ни  одного  солдата,  но
вообще ни души. Обитатели Навароне, вполне разумно, не нарушали
комендантский  час  --  улицы были совершенно пустынны. Андреа,
видно, дал жару немцам: отвлек на  себя  всех  преследователей.
Мэллори  уже решил, что немцы схватили товарища, но едва группа
подошла  к  урезу  воды,  как  вновь   послышалась   автоматная
стрельба. Теперь выстрелы раздавались гораздо дальше от центра,
в самой северо-восточной части города, по ту сторону крепости.
     Поднявшись  на невысокую стену порта, Мэллори посмотрел на
своих спутников,  потом  на  темную,  отливающую  нефтью  воду.
Сквозь  плотную завесу дождя справа и слева можно было с трудом
различить очертания каиков, пришвартованных кормой  к  причалу.
Дальше не было видно ничего.
     -- Думаю,  воды  нам  бояться  нечего, -- заметил Мэллори.
Повернувшись к Луке, который снова заикнулся  было  об  Андреа,
произнес: -- Ты уверен, что отыщешь его в такой темноте?
     Речь   шла   о   личном  катере  коменданта.  Десять  тонн
водоизмещением,   длиной   тридцать   шесть    футов.    Всегда
пришвартован  к бочке в сотне футов от берега. Механик, он же и
сторож, по словам Луки, всегда на борту.
     -- Я уже на катере! -- хвастался Лука. -- И с  завязанными
глазами его отыщу...
     -- Хорошо,  хорошо, -- поспешил его заверить Мэллори. -- Я
тебе верю. Одолжите  мне  свою  шляпу,  Кейси.  --  Он  спрятал
пистолет на дно шляпы, напялил ее на голову, плавно соскользнул
в воду и поплыл рядом с Лукой.
     -- Майор,  --  тихо  произнес  Лука, -- механик, думаю, не
спит.
     -- Я тоже так  думаю,  --  хмуро  ответил  Мэллори.  Снова
раздался  треск  автоматов  и хлесткий, как удар кнута, выстрел
карабина системы "маузер". -- Как  и  всякий  житель  Навароне,
кроме  глухих и покойников... Отстань, как только увидим лодку.
Подплывешь, когда позову.
     Прошло  десять,  пятнадцать  секунд.  Лука  коснулся  руки
Мэллори.
     -- Вижу, -- прошептал капитан, метрах в пятнадцати заметив
расплывчатые   очертания   судна.  С  этими  словами,  стараясь
двигаться без малейшего всплеска, он приблизился к  катеру.  На
корме,  возле  машинного  люка, виден был силуэт. Немец застыл,
вглядываясь  туда,  где  находилась  крепость,  верхняя   часть
города.  Мэллори  неторопливо  обогнул корму, чтобы оказаться у
противоположного борта катера, за спиной у механика.  Осторожно
снял  шапку,  достал оттуда. пистолет. Схватился левой рукой за
низкий планширь. Он знал, что с двух метров не промахнется,  но
стрелять было нельзя. Поручни на катере невысоки, и полметра не
будет. Плеск упавшего в воду тела всполошит пулеметные расчеты,
охраняющие выход из гавани.
     -- Не   двигайся,  а  то  убью!  --  тихо  сказал  Мэллори
по-немецки. Часовой  точно  окаменел.  Заметив  в  руках  немца
карабин,   новозеландец   приказал:   --   Положи  карабин.  Не
оборачивайся.
     Часовой  подчинился.  Несколько  секунд   спустя   Мэллори
поднялся  на палубу. Не сводя с немца пистолета, шагнул вперед.
Ударив его рукояткой, поймал  обмякшее  тело  раньше,  чем  оно
свалилось  в  воду,  и осторожно опустил на палубу... Через три
минуты на борту были и остальные.
     Следом за  прихрамывающим  Брауном  Мэллори  направился  в
моторный    отсек.    Включив    фонарь,    Кейси   осмотрелся,
профессиональным взглядом окинул поблескивающий дизель с шестью
цилиндрами, расположенными в один ряд.
     -- Вот это да... -- благоговейно произнес  Браун.  --  Вот
это  двигатель!  Красавец!  Работает с каким хочешь количеством
цилиндров. Я знаю эту модель, сэр.
     -- Я в этом не сомневался. Завести можете, Кейси?
     -- Минутку, дайте осмотреться, -- спокойно, как и подобает
прирожденному  механику,  сказал  Браун.  Медленно,   методично
обшарил  лучом  сверкающий  чистотой  машинный  отсек,  включил
подачу топлива и повернулся к  Мэллори:  --  Управлять  дизелем
можно как из моторного отсека, так и из рубки.
     Так  же  досконально  Браун  обследовал  и  рулевую рубку.
Мэллори не мог дождаться, когда закончится осмотр.  Дождь  чуть
поутих  и  уже можно было разглядеть очертания выхода из бухты.
Интересно, предупреждены  ли  посты  о  том,  что  диверсионная
группа может попытаться уйти морем? Скорее всего -- нет. Андреа
устроил  такой  тарарам,  что  немцам и в голову не придет, что
британцы намерены удрать... Подавшись вперед, капитан  коснулся
плеча Брауна.
     -- Двадцать минут двенадцатого, Кейси, -- промолвил он. --
Если эсминцы  подойдут  раньше,  нам на голову обрушится тысяча
тонн камней.
     -- Готово, сэр, --  объявил  Браун.  Кивнув  на  приборную
доску, добавил: -- Ничего сложного в управлении.
     -- Очень  рад,  --  охотно отозвался Мэллори. -- Заводите!
Дайте малый ход.
     -- Пока мы не отшвартовались от бочки,  сэр,  --  виновато
кашлянул  Браун,  -- неплохо бы проверить пулеметы, прожектора,
сигнальные фонари,  спасательные  жилеты  и  буйки.  Не  мешает
знать,   где   все   расположено,   --   вежливо  закончил  он.
Рассмеявшись, Мэллори хлопнул его по плечу.
     -- Из вас получился бы  отличный  дипломат,  главстаршина.
Так  мы  и  сделаем.  --  Человек  сухопутный  до мозга костей,
Мэллори сознавал, какая пропасть между ним и такими людьми, как
Браун. И не постеснялся в этом признаться. -- Берите управление
в свои руки, Кейси.
     -- Есть,  сэр.  Позовите   сюда   Луку.   Думаю,   глубины
достаточные с обеих сторон, но могут быть отмели и рифы.
     Через  три минуты тихо урчавший двумя цилиндрами катер был
на полпути от выхода из гавани. Мэллори и  Миллер,  все  еще  в
немецкой  форме,  стояли  на палубе перед рулевой рубкой. Лука,
низко пригнувшись, спрятался  возле  штурвала  в  самой  рубке.
Неожиданно  метрах  в  шестидесяти от катера замигал сигнальный
фонарь. Стук заслонки был отчетливо слышен в ночной тишине.
     -- Дэниэл Бун Миллер сейчас им покажет, где  раки  зимуют,
-- пробормотал  янки  и  приник  к  пулемету, установленному на
носу. -- Я им из своего пулеметика...

     Капрал тотчас умолк. Сзади,  в  рулевой  рубке,  раздалось
стаккато  заслонки,  управляемой классным сигнальщиком. Передав
руль Луке, Кейси отвечал морзянкой посту у  выхода  из  гавани.
Серебристые    нити    дождя    вспыхнули   бледным   пламенем.
Неприятельский сигнальщик  прекратил  передачу.  Потом  замигал
снова.
     -- Черт  побори! Им обоим есть что сообщить друг другу! --
восхитился  Миллер.  --  И   долго   они   будут   обмениваться
любезностями, шеф?
     -- Пожалуй,  беседа  закончена. -- С этими словами Мэллори
поспешно  подошел  к  рулевой  рубке.  До  выхода   из   гавани
оставалось   меньше   тридцати   метров.  Введя  в  заблуждение
противника, Браун выиграл несколько драгоценных секунд, гораздо
больше, чем мог надеяться Мэллори. Но долго так продолжаться не
может. Он тронул Брауна за рукав.
     -- Как только дадут сигнал  остановиться,  гоните  на  всю
катушку.  -- Через две секунды он стоял на носу, со "шмайсером"
наготове. -- Есть возможность отличиться, Дэниэл  Буи.  Нельзя,
чтобы на нас навели прожектора, иначе они нас ослепят!
     Мэллори  не успел договорить, как сигнальный фонарь потух,
а два ослепительно  белых  снопа  света,  направленных  с  двух
сторон  выхода,  распороли  тьму,  залив  всю гавань ярким, как
солнце, заревом, но оно тотчас сменилось непроглядной, как воды
Стикса, тьмой. Оба прожектора вдрызг разнесло  двумя  короткими
пулеметными  очередями.  С  такого расстояния промахнуться было
довольно сложно.
     -- Ложись! -- скомандовал Мэллори. -- Вниз лицом!
     Еще звучало вдалеке эхо выстрелов, не успев отразиться  от
обращенной к морю стены крепости, а Кейси Браун уже включил все
шесть  цилиндров,  выжав  до  отказа  дроссель.  Рев  двигателя
заглушил все остальные звуки  ночи.  Пять,  десять,  пятнадцать
секунд  двигался катер узким горлом выхода. Прошло уже двадцать
секунд, но не  прозвучало  ни  одного  выстрела.  Миновало  уже
полминуты,  и  вот катер несся по открытому морю, задрав высоко
над  водой  нос.  За  глубоко   осевшей   кормой   била   ввысь
фосфоресцирующая  пенная  струя.  Работая  на  полных оборотах,
грохотал могучий дизель-мотор.  Положив  руль  право  на  борт,
Браун повел катер вдоль прибрежных скал, сулящих защиту.
     -- Стычка    была    ожесточенной,    шеф,   но   победили
достойнейшие.  --  Миллер  вскочил,   держась   за   пулеметную
установку, чтобы не упасть на крутом повороте катера. -- Внукам
расскажу, какое затеяли дело.
     -- Наверно,   прислуга  пулеметных  установок  отозвана  в
город. Возможно, бедняги, которых  здесь  оставили,  сидели  за
пультом  управления  прожекта  рамп.  А  может,  мы их врасплох
застали, -- пожал плечами Мэллори. --  Во  всяком  случае,  нам
чертовски повезло.
     Новозеландец  направился в сторону кормы. В рулевой рубке,
кроме Кейси, державшего штурвал, находился Лука. Тот чуть ли не
верещал от радости.
     -- Отлично  сработано,  Кейси,  --   от   души   поздравил
главстаршину  Мэллори.  --  Высший класс. Когда кончатся утесы,
вырубите дизель. Мы свое дело сделали. Я сойду на берег.
     -- Незачем, майор.
     -- То есть как незачем? -- оглянулся Мэллори.
     -- Незачем. Я хотел сказать об этом, когда мы спускались к
гавани, но ты мне все рот затыкал, -- обиженно  произнес  Лука.
Повернувшись к Кейси, проговорил: -- Сбавьте ход. Андреа сказал
напоследок, майор, чтоб мы подошли вот сюда. Почему же иначе он
позволил  немцам  возможность  загнать  себя на север к скалам?
Ведь в глубине острова легче спрятаться.
     -- Это правила, Кейси? -- спросил капитан.
     -- Откуда мне знать, сэр.  Эти  два  друга...  они  всегда
говорят меж собой по-гречески.
     -- Ах, да, конечно, -- Мэллори взглянул на невысокие скалы
справа  по траверзу. Катер двигался лишь по инерции: дизель был
выключен. Мэллори снова повернулся к Луке: -- А ты точно уверен
в том, что...
     Не закончив фразы, капитан  умолк  и  выскочил  из  рубки.
Прямо  по  носу  послышался  всплеск.  Он не ошибся. Мэллори, к
которому подошел янки, вглядывался в темноту. Увидев  метрах  в
шести  от катера темную голову, перегнулся через борт, протянул
руку. Через пять секунд Андреа стоял на палубе. Вода стекала  с
него в три ручья. Лунообразное лицо сияло. Мэллори провел друга
в  рубку.  Включил  неяркий  свет  лампы,  освещавшей  стол для
прокладки.
     -- Чертовски  рад  видеть  тебя,  Андреа!  А  я  уж  и  не
рассчитывал с тобой встретиться. Что там произошло?
     -- Сейчас   расскажу,   --  засмеялся  Андреа.  --  Только
сперва...
     -- Да ты ранен! -- прервал его Миллер. -- У тебя все плечо
как решето! -- Янки показал на красное пятно, расплывающееся по
мокрой куртке.
     -- Да,  похоже  на  то!  --   Андреа   изобразил   крайнее
изумление. -- Царапина, дружище!
     -- Как  бы не так, царапина! Если б тебе руку оторвало, ты
сказал  бы  то  же  самое.  Спустимся  в  каюту.   Для   такого
специалиста, как я, твоя рана -- детская забава.
     -- Но ведь капитан...
     -- Подождет.  И  твой  рассказ  тоже. Старый знахарь Дасти
Миллер не позволит беспокоить своих пациентов. Пошли!
     -- Ну, хорошо, хорошо, --  послушно  ответил  Андреа  и  с
деланно покорным видом последовал за Миллером.
     Снова  включив  дизель,  Кейси  полностью выжал дроссель и
повел катер на север,  почти  к  самому  мысу  Демирджи,  чтобы
исключить  даже  ничтожный  шанс  попасть  под огонь минометных
батарей, потом, повернув на восток,  прошел  несколько  миль  и
затем  отвернул  на  юг. Катер вошел в Майдосский пролив. Встав
рядом с Брауном,  Мэллори  всматривался  в  темные  неподвижные
воды.  Увидев  прямо по курсу белые клочья пены, схватил Брауна
за руку.
     -- Буруны впереди, Кейси. Может, рифы? Кейси долго молчал,
вглядываясь в темноту. Наконец покачал головой.
     -- Это буруны от форштевней, -- бесстрастно  произнес  он.
-- Эсминцы на подходе.

     Глава семнадцатая. СРЕДА. ПОЛНОЧЬ

     Командир  новейшего  эсминца "Сирдар" (класса "S") капитан
третьего ранга королевского военно-морского флота Винсент Райан
оглядел набитую  битком  штурманскую  рубку,  задумчиво  теребя
холеную  бороду.  Более  грязных  и диких оборванцев ему еще не
доводилось видеть. Разве что в ту пору, когда он  участвовал  в
поимке   экипажа   пиратского  судна,  действовавшего  в  бухте
Байэс-Бей, и служил, имея чин младшего офицера, на базе  Чайна.
Внимательнее   взглянув  на  бродяг,  Райан  еще  раз  подергал
бородку. Кроме жутковатого вида, в этих  молодцах  было  что-то
еще.  Не дай Бог связаться с такой компанией. Опасны, и весьма,
но почему -- сразу и  не  поймешь.  В  гостях  ощущались  такое
спокойствие  и  такая  невозмутимая  собранность, что командиру
эсминца  было  не  по   себе.   Дженсен   называл   их   своими
головорезами. А уж каперанг умеет подбирать кадры.
     -- Быть  может,  кто-либо  из  вас  хочет спуститься вниз,
джентльмены? -- предложил он. -- Горячая вода, сухая  одежда  и
теплые постели и вашим услугам. Самим нам спать не придется.
     -- Большое  спасибо, сэр... -- Мэллори помедлил. -- Но нам
хотелось бы досмотреть до конца все представление.
     -- Лады! Тогда оставайтесь на мостике,  --  весело  сказал
Райан.  Палуба задрожала под ногами: "Сирдар" набирал скорость.
-- Пеняйте на себя, если что произойдет.
     -- А мы заколдованные, -- заверил его Миллер.  --  С  нами
никогда ничего не происходит.
     Дождь  перестал,  и  в просветах рваных облаков видны были
холодно поблескивающие  звезды.  Мэллори  огляделся.  Слева  по
курсу  увидел  Майдос  и  громаду Навароне по правому борту. За
кормой, примерно в кабельтове, он  различил  еще  два  корабля.
Белые  буруны  выделялись особенно ярко на фоне темных силуэтов
эсминцев. Мэллори повернулся к командиру корабля:
     -- Разве с вами нет транспортов, сэр?
     -- Нет. Транспортов нет, -- Райан испытал  странную  смесь
удовольствия  и замешательства от того, что этот человек назвал
его сэром. -- Только эсминцы. Медлить нельзя.  Черепахам  здесь
делать нечего. Мы и так выбились из графика.
     -- Сколько  времени  потребуется,  чтобы  всех  забрать  с
острова?
     -- Полчаса.
     -- Что?! Тысячу двести человек погрузить за полчаса? -- не
поверил Мэллори.
     -- Примем на борт значительно больше, --  вздохнул  Райан.
-- Половина  жителей,  черт  бы их побрал, тоже хочет уходить с
нами. И даже вместе  с  погрузкой  гражданского  населения  нам
нужно  всего  полчаса. Хотя, пожалуй, потратим несколько больше
времени. Кроме людей, будем грузить оборудование.
     Мэллори кивнул, скользнув взглядом по стройным  очертаниям
"Сирдара".
     -- И куда же вы все это хозяйство думаете разместить?
     -- Резонный  вопрос,  --  согласился  Райан. -- Лондонская
подземка в пять вечера -- ерунда по сравнению с тем, что  будет
твориться на палубе при погрузке. Как-нибудь справимся.
     Кивнув  опять,  Мэллори поглядел на остров Навароне. Через
две-три минуты из-за мыса покажется крепость.  Кто-то  коснулся
его  руки.  Капитан  обернулся,  заглянул  с улыбкой в грустные
глаза грека.
     -- Теперь недолго, Лука, -- произнес он спокойно.
     -- А люди, майор? --  вырвалось  у  маленького  грека.  --
Жители города не пострадают?
     -- Все  обойдется.  По  словам  Дасти  выходит,  что скала
взлетит вверх. Упадет со всеми потрохами прямо в бухту.
     -- А как же лодки?
     -- Не переживай! Ведь на их борту никого не будет.. Ты  же
знаешь,    все    должны   оставить   гавань   с   наступлением
комендантского часа.
     Райан взял за локоть Мэллори:
     -- Капитан  Мэллори,  хочу  представить   вам   лейтенанта
Бистона,  моего  артиллерийского  офицера.  --  В голосе Райана
прозвучал холодок. Видно, командир эсминца не очень-то  жаловал
своего    артиллерийского    офицера.   --   Лейтенант   Бистон
обеспокоен...
     -- Действительно, я  обеспокоен!  --  Тон  лейтенанта  был
холоден,    равнодушен,    с    почти    неуловимым    оттенком
снисходительности.  --  Насколько  я  понял,  вы  рекомендовали
командиру не отвечать немцам огнем из орудий?
     -- Вы  будто  по  Би--би--си  выступаете,  -- сухо ответил
Мэллори. -- Но  вы  правы.  Я  действительно  так  сказал  ему.
Обнаружить  пушки  можно  лишь  прожекторами,  но тогда корабли
обречены. Если откроете огонь, произойдет то же самое.
     -- Я не понимаю вас, -- удивленно выгнул брови лейтенант.
     -- Выдадите себя, -- терпеливо объяснял Мэллори. --  Немцы
вас  накроют с первого же залпа. А если дать им пару минут, они
разделаются со всеми. Есть  основания  полагать,  что  меткость
немецких артиллеристов просто фантастическая.
     -- У  моряков  тоже  есть  такие  основания. Третий снаряд
крепостных орудий угодил прямо в артиллерийский  погреб  второй
башни  "Сибариса".  Как, по-вашему, капитан Мэллори, почему это
произошло? -- Слова новозеландца, похоже, не убедили Бистона.
     -- На батарее обеспечено радиолокационное целеуказание, --
объяснил Мэллори. -- Над  крепостью  возвышаются  две  огромные
антенны.
     -- На "Сирдаре" в прошлом месяце тоже установили радар, --
тотчас  отозвался  Бистон.  --  Мы и сами могли бы поразить ряд
целей, если бы...
     -- И то правда, промахнуться сложно, --  вмещался  Миллер.
Тон  его  был сух и вызывающ. -- Остров чертовски большой, Мак.
[Мак -- жаргонное, полупрезрительное  обращение  к  незнакомому
человеку]
     -- А  вы  кто такой? -- взбеленился Биотоп. -- Какого беса
вмешиваетесь?
     -- Я капрал Миллер, -- невозмутимо ответил янки. -- У вас,
видно,  очень  уж  чуткий  прибор,  лейтенант,  если  он  может
отыскать пещеру на участке площадью в сотню квадратных миль.
     На  минуту  стало  тихо,  потом  Бистон  что-то  буркнул и
отвернулся.
     -- Вы уязвили  профессиональную  гордость  артиллерийского
офицера,  капрал,  --  заметил  Райан.  --  Лейтенанту очень уж
хочется пострелять. Но обойдемся без шума... Когда пройдем  эту
точку, капитан?
     -- Точно не скажу... -- Мэллори повернулся к Брауну. -- Вы
как думаете, Кейси?
     -- Через минуту, сэр. Не позже.
     Кивнув,  Райан  ничего  не  сказал.  На мостике воцарилось
молчание,  нарушаемое  шумом  бурлящей   воды   да   жутковатым
щелканьем  гидролокатора.  Небо  постепенно расчищалось. Сквозь
редеющее облако пыталась пробиться луна. Никто не произносил ни
слова. Никто не  шевелился.  Мэллори  чувствовал  рядом  рослую
фигуру Андреа, ощущал за спиной дыхание Миллера, Брауна и Луки.
Рожденный  далеко  от  моря  и  выросший  у отрогов Южных Альп,
Мэллори был до кончиков ногтей сухопутным человеком. И море,  и
корабли  не  волновали его душу, но никогда еще ему не было так
хорошо, как здесь. Никогда прежде не испытывал он,  что  значит
быть  своим  среди  своих.  Кейт был более чем счастлив, он был
удовлетворен. Да и могло ли быть иначе? Рядом находились Андреа
и его новые друзья, и  они  сделали  невозможное.  Не  все  они
возвращаются  домой...  Энди  Стивенса  нет рядом. Но, странное
дело, Мэллори не испытывал  печали,  а  только  легкую  грусть.
Словно угадав его мысли, Андреа чуть наклонился вперед.
     -- Жаль,  что  его  нет  с  нами,  -- сказал грек. -- Энди
Стивенс должен был быть сейчас с нами. Ведь ты об этом подумал?
     Мэллори, кивнув, улыбнулся, но ничего не сказал.
     -- Но это неважно, так ведь, Кейт? -- В голосе  Андреа  не
было  ни  тревоги,  ни  сомнения.  Он лишь отмечал факт. -- Это
ничего не меняет.
     -- Абсолютно ничего, -- кивнул Мэллори. При этих словах он
взглянул вверх. Из недр утеса вырвалось  ярко-оранжевое  пламя.
Мэллори  даже  не заметил, что эсминец огибает мыс. Над головой
раздался гул. Так грохочет  экспресс,  вылетающий  из  туннеля.
Сразу за кормой эсминца взвился огромный столб воды. Сжав губы,
Мэллори   невольно   стиснул   кулаки.   Понятно,   как   погиб
"Сибарис"...
     Артиллерийский офицер что-то сказал командиру. Оба  моряка
смотрели  на  Мэллори, а тот смотрел на моряков, не замечая их.
Его сознание странно  раздвоилось.  Еще  один  снаряд?  Мэллори
мысленно  очутился  в  снарядном  погребе, спрятанном глубоко в
скале. Умственным взором он видел немецких солдат.  Обреченных,
но не ведающих об этом. Представил шкивы, подтягивающие снаряды
и  картузы  к  шахте  элеватора.  Представил себе, как медленно
поднимается клеть; обнаженные провода, разделенные интервалом в
полдюйма. Сверкающее подпружиненное колесо, скользящее вниз  по
отполированной направляющей. Мягкий толчок площадки...
     В  ночное  небо  на  сотню  метров  взметнулся белый столб
пламени, и страшным взрывом из  крепости  Наварено  вырвало  ее
сердце. Не было ни пожара, ни клубов черного дыма. Ослепительно
яркий столб на мгновение осветил весь город, взвился под облака
и тотчас исчез. Затем послышался гулкий, как удар грома, взрыв,
поражающий  воображение  даже на таком расстоянии. Вслед за ним
-- глухой рокот: гигантским снопом поднялись ввысь и рухнули  в
бухту  тысячи тонн камня! То же произошло и с двумя гигантскими
орудиями крепости Навароне.
     Еще стоял в ушах грохот, еще не замерло вдали  эхо,  а  из
облаков,  серебря рябь воды по правому борту "Сирдара", выплыла
полная  луна.  Над  кильватерной  струей  за  кормой   эсминца,
сверкая,  взлетали  брызги. Прямо по носу, залитый белым лунным
светом, дремал загадочный и далекий остров Керос.



     Алистер Маклин.
     10 баллов с острова Наварон


 Пер. с англ. Н. Е. Знаменской
 отсканированно А. Кириченко
 по изданию Спецкоманда. Выпуск 3. Алистер Маклин.
 "Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон"
 М.: Юрид. литература, 1990

     ГЛАВА 1. ЧЕТВЕРГ. 00.00--06.00

     Капитан Винсент  Райан,  командир  эскадренного  миноносца
"Сирдар",   новейшего   корабля   военно-морского   флота   Его
Величества,  стоя  на  мостике,  наблюдал  в   ночной   бинокль
отливающую луной серебряную гладь Эгейского моря.
     Прямо по курсу на север, поверх крутых, резко очерченных и
фосфоресцирующих  водяных  валов,  отбрасываемых  в обе стороны
острым форштевнем, милях в четырех, на фоне усыпанного звездами
черно-синего неба, вырисовывалась  мрачная  громада  скалистого
острова Кирос. После долгих месяцев осады две тысячи английских
солдат  готовились ночью принять на этом острове смерть. Помощи
они не ждали ниоткуда.
     Райан развернул бинокль  на  180  и  одобрительно  кивнул.
Картина радовала взор. Четыре эсминца, шедших с юга в кильватер
флагману, настолько совершено держали строй, что корпус первого
корабля  совершенно  закрывал  собой  остальных.  Райан перевел
бинокль на восток.
     "Странно,   --   подумал   он   неожиданно,--    насколько
безобидными  и незаметными могут оказаться последствия недавней
катастрофы". Отвесная  стена,  ограждавшая  гавань,  выглядела,
наверное,  точно  так  же и во времена Гомера, и только тусклое
красноватое  свечение  и  струйка  дыма  над   скалой   внушали
безотчетный  страх и мысли о кругах Дантова ада. Огромный уступ
в скале, издали такой  гладкий  и  правильный,  мог  возникнуть
естественным   образом   под   действием   морских   ветров  за
какую-нибудь сотню миллионов лет. А может  быть,  именно  здесь
добывали  мрамор  для  строительства  Парфенона  древние  греки
пятьдесят столетий назад. Казалось совершенно невероятным,  что
всего   лишь   десять   минут  назад  этого  уступа  вообще  не
существовало.  На  его  месте  высилась  тысячетонная  каменная
громада самой неприступной германской крепости на Эгейском море
с  двумя  знаменитыми  пушками  острова Наварон, которые теперь
благополучно покоились  на  девяностометровой  глубине  залива.
Покачав  головой,  капитан  Райан опустил бинокль и взглянул на
людей, которым удалось за пять минут достигнуть  большего,  чем
природе за пять миллионов лет.
     Капитан Меллори и капрал Миллер. На операцию их послал его
старый  друг,  капитан флота по фамилии Дженсен. Райан, кстати,
был чрезвычайно удивлен, узнав всего сутки назад,  что  Дженсен
--  начальник разведслужбы союзных войск в Средиземноморье. Вот
и все, что он о них знал. Да и в этом не был уверен.  Возможно,
их  и  звали  иначе, и воинские звания у них были другие. Таких
капитанов и капралов он раньше не встречал. Вообще они не  были
похожи  на военных. В намокшей, с бурыми пятнами крови немецкой
форме, грязные, небритые, отчужденно  глядящие  вдаль,  они  не
походили   на   тех  людей,  с  которыми  капитану  приходилось
встречаться. Он был уверен,  видя  покрасневшие  от  напряжения
глаза, распухшие веки, изможденные, испещренные морщинами серые
лица  немолодых уже людей, только в том, что ему никогда еще не
доводилось  видеть   людей,   доведенных   до   такой   степени
измождения.
     --  Значит,  так,--  сказал Райан,-- войска на Киросе ждут
эвакуации. Мы им в этом поможем, а  пушки  Наварона  больше  не
смогут нам помешать. Вы удовлетворены, капитан Меллори?
     --   Именно   это  и  требовалось  доказать,--  согласился
Меллори.
     Райан снова прильнул к биноклю. На этот раз  он  с  трудом
различил   на  фоне  моря  резиновую  лодку,  приближающуюся  к
скалистому берегу острова с запада.  Силуэты  двух  людей  едва
угадывались  в  темноте.  Райан  опустил  бинокль  и  задумчиво
произнес:
     -- Ваш приятель и  подруга  не  любят  зря  терять  время.
Кстати, вы меня им так и не представили, капитан Меллори.
     --  Не  было подходящего случая. Мария и Андреа. Андреа --
полковник греческой армии, 199-я моторизованная дивизия.
     --  Андреа  был  полковником  греческой  армии,--  заметил
Миллер,-- По-моему, он только что вышел в отставку.
     --  Может,  и так. Они очень спешили, капитан. Ведь они --
греческие патриоты, местные, и у них  много  дел  на  Навароне.
Кроме того, как я понимаю, у них есть сугубо личная причина для
спешки.
     -- Ясно.-- Райан не стал углубляться в подробности и снова
взглянул  на дымящиеся остатки взорванной крепости,-- Вроде бы,
на сегодня достаточно, джентльмены?
     Меллори едва заметно улыбнулся.
     -- Думаю, достаточно.
     -- В таком случае, предлагаю немного поспать.
     -- Чудесно.--Миллер с трудом оторвался от поручня и устало
прикрыл  рукой  воспаленные  глаза.--  Разбудите  меня,   когда
прибудем в Александрию.
     --  В  Александрию? -- удивленно переспросил Райан.-- Туда
не меньше тридцати часов хода.
     -- Именно это я и имел в виду,-- сказал Миллер. Но ему  не
удалось поспать свои тридцать часов, через полчаса он проснулся
от рези в глазах. Недовольно пробурчав что-то нечленораздельное
в  знак  протеста,  он  с  усилием  приоткрыл один глаз и сразу
понял,  что  ему  мешало:  яркая  лампочка,  расположенная  над
иллюминатором предоставленной им с Меллори каюты, светила ему в
лицо.  Миллер  приподнялся  на  локте,  привел  второй  глаз  в
работоспособное состояние и оглядел без энтузиазма двух  других
обитателей   каюты.   Меллори,   сидя  за  столом,  похоже,  --
расшифровывал какую-то депешу. Капитан Райан стоял в дверях.
     -- Безобразие,-- возмутился Миллер.-- Я глаз не сомкнул.
     --  Вы  спали  тридцать  пять  минут,--  сказал   Райан.--
Простите,  но Каир настаивал. Срочное сообщение особей важности
для капитана Меллори.
     --  Вот  как?  --  подозрительно  спросил  Миллер.   Затем
обрадовался.
     --   Наверное,   это   насчет   продвижения   по   службе,
представления  к  награде  и  внеочередного  отпуска,--  он   с
надеждой  взглянул  на Меллори, который с облегчением откинулся
на спинку стула, закончив расшифровку.
     -- Не совсем  так.  Начинается  достаточно  многообещающе:
сердечно рад, горячо поздравляю и все такое... Но потом кое-что
в  другом  стиле.--  Меллори зачитал текст: "Сообщение получил.
Сердечно поздравляю. Замечательно потрудились. Почему отпустили
Андреа, болваны? Срочно свяжитесь с ним. Вылетайте на  рассвете
под   прикрытием   бомбардировщиков.  Взлетная  полоса  в  двух
километрах  к  северо-востоку  от   Мандракоса.   Связь   через
"Сирдар".  Готовность  No  3.  Повторяю, готовность No 3. Желаю
успеха. Дженсен".
     Миллер взял телеграмму у Меллори, долго  вертел  ее  перед
носом, пытаясь приспособиться к освещению, перечитал в зловещей
тишине,  вернул  Меллори  и  растянулся  во  весь рост на своей
койке.
     -- О Боже! ~ произнес он и впал в состояние прострации.
     -- Лучше не скажешь,-- согласился Меллори. Он выразительно
покачал головой и повернулся к Райану.-- Простите, сэр, но  нам
придется попросить у вас три вещи. Резиновую лодку, портативный
передатчик   и  срочное  возвращение  на  Наварон.  Проследите,
пожалуйста,  чтобы  передатчик  был   настроен   на   постоянно
контролируемую  вашими радистами частоту. Когда получите сигнал
"СИ", передайте в Каир.
     -- "СИ"? -- переспросил Райан.
     -- Вот именно.
     -- И это все?
     -- Не помещала бы еще бутылка бренди,-- сказал Миллер.-- У
нас впереди нелегкая ночь. Райан вопросительно вскинул брови:
     -- Пять звездочек, капрал, если я вас правильно понял?
     -- Неужели,-- угрюмо заметил Миллер,-- у вас  хватит  духа
предложить три звездочки человеку, идущему на верную смерть?
     Мрачный  прогноз  Миллера  по  поводу  своей  безвременной
кончины, по крайней  мере,  в  эту  ночь  не  оправдался.  Даже
предполагаемые    лишения    на    поверку    обернулись   лишь
незначительными неудобствами.
     К тому времени, когда "Сирдар"  приблизился  к  скалистому
берегу  Наварена  на  минимально  безопасное  расстояние,  небо
заволокло  тучами,  задул  зюйд-вест   и   хлынул   ливень.   И
неудивительно,  что  Меллори с Миллером порядком промокли, пока
гребли от корабля к берегу. Еще  менее  удивительным  оказалось
то,  что  на  берегу они очутились в совершенно плачевном виде,
ибо коварная волна, накатываясь на берег, перевернула резиновое
суденышко, вынудив их принять морские ванны.  Ничего  страшного
при  этом  не произошло, так как снаряжение -- два "Шмайссера",
радиопередатчик  и  фонари   --   было   надежно   спрятано   в
водонепроницаемых  мешках  и  не пострадало. "В конце концов,--
подумал Меллори,--  почти  идеальная  высадка  по  сравнению  с
предыдущей,  когда  мы подплыли к Наварону на лодке и штормовая
волна разбила ее  в  щепы  о  неприступную  вертикальную  скалу
Южного Мыса".
     Скользя и спотыкаясь, не скупясь на крепкие выражения, они
упрямо взбирались по мокрой гальке и скользким валунам, пока на
их пути ни встала почти отвесная каменная стена. Меллори достал
фонарь и принялся внимательно изучать склон, освещая его узким,
как жало, лучом. Миллер тронул его за рукав.
     -- Мы не слишком рискуем? Я имею в виду фонарь.
     -- Никакого риска,-- отозвался Меллори.-- Сегодня ночью на
берегу  нет  ни  одного солдата. Они все тушат пожары в городе.
Кроме того, кого им  бояться?  Ведь  мы  --  перелетные  птицы.
Сделали  дело  и улетели. Только сумасшедшему взбредет в голову
снова вернуться на остров.
     -- Кто мы такие, я и  сам  знаю,--  выразительно  произнес
Миллер.-- В подсказке не нуждаюсь.
     Меллори усмехнулся и продолжал осмотр. Вскоре он обнаружил
то, что  искал:  изломанную  расщелину  в скале, по дну которой
струился ручей. Вместе с Миллером они начали карабкаться  вверх
вдоль его русла, по скользкой глине и осыпающимся камням. Через
пятнадцать  минут  они  выбрались  на плато и с трудом перевели
дыхание. Миллер запустил  руку  за  пазуху,  покопался  там,  и
спустя  мгновение  его  тяжелое  дыхание  сменилось булькающими
звуками.
     -- Что ты делаешь? -- спросил Миллер.
     -- У меня зуб на зуб не попадает от холода. А  что  значит
"готовность No 3", как думаешь?
     --  Никогда  таких указаний не получал. Но что это значит,
знаю: кому-то где-то угрожает смертельная опасность.
     -- Как минимум двое для такого  задания  мне  известны.  А
что,  если  Андреа  не  согласится?  Он ведь не наш офицер и не
обязан идти с нами. Кроме того, он собирался жениться.
     -- Андреа пойдет!  --  в  тоне  Меллори  не  было  и  тени
сомнения.
     -- Почему ты так уверен?
     --  Потому, что он -- единственный из всех, кого я знаю,--
обладает чувством абсолютной ответственности. И за других, и за
себя самого. Вот почему он вернулся на  Наварон  --  знал,  что
нужен.  И  сразу  же  покинет Наварон, как только увидит сигнал
"готовность No 3" -- поймет, что гдето нужен еще больше.
     Миллер забрал бутылку бренди у Меллори и  водворил  ее  на
прежнее место.
     --  Знаешь,  что  я  тебе  скажу?  Будущей  супруге Андреа
Ставроса это не очень понравится.
     -- Да и сам Андреа Ставрос не будет в восторге. Мне совсем
не хотелось бы портить ему настроение,--  заметил  Меллори.  Он
взглянул  на  светящийся циферблат своих часов.-- Через полчаса
будем в Мандракосе.
     Ровно через тридцать минут,  сняв  водозащитные  чехлы  со
"шмайссеров",  Меллори и Миллер бесшумно, короткими перебежками
от дерева  к  дереву,  пробирались  сквозь  оливковую  рощу  на
окраине  селения  Мандракос. Внезапно совсем рядом они услышали
звук, который невозможно ни с чем спутать,-- звяканье стакана о
горлышко бутылки.
     Оба настолько привыкли к неожиданностям, что  среагировали
одновременно:  молча опустились на землю и продолжали двигаться
ползком. Миллер с удовлетворением  втянул  носом  воздух  --  у
греческого самогона узо удивительно сильный дух.
     Спрятавшись  на опушке за низкорослым кустарником, Меллори
и Миллер осторожно выглянули из укрытия.
     Двое, сидящие под деревом  на  поляне,  судя  по  расшитым
тесьмой  жилетам,  широким  поясам  и  причудливым шляпам, были
местными жителями. Судя по винтовкам, лежащим на  коленях,  они
что-то   охраняли.   Бутылка,   из  которой  разливали  остатки
самогона, свидетельствовала о том, что к своим обязанностям они
относятся не слишком серьезно.
     Меллори и Миллер отползли  назад,  укрываясь  уже  не  так
тщательно,  как  прежде.  Поднялись,  взглянули  друг на друга.
Комментарии были излишни. Меллори пожал плечами и пошел вперед,
обходя поляну справа.  Еще  дважды,  пока  они  перебежками  от
дерева   к  дереву  и  от  дома  к  дому  пробирались  в  центр
Мандракоса, им встречались подобные часовые, также все довольно
своеобразно трактующие поставленную перед ними  задачу.  Миллер
потянул Меллори за рукав и спросил шепотом:
     -- Что отмечают наши друзья?
     --  Разве  не  понятно? Наварон теперь не представляет для
немцев интереса. Через неделю их здесь вообще не останется.
     -- Зачем же в таком случае выставлять  караул?  --  Миллер
кивнул в сторону стоящей посреди площади греческой православной
церквушки. Изнутри доносился приглушенный шум голосов, а сквозь
небрежно затемненные окна на улицу проникал свет.
     -- Может быть, в этом причина?
     -- Есть только один способ выяснить, -- сказал Меллори.
     Они   двинулись   вперед,  используя  все  возможные  меры
предосторожности, пока не  оказались  под  надежным  прикрытием
древних  церковных  стен.  Прямо  перед  ними высилось довольно
тщательно  занавешенное  окно.   Лишь   узкая   полоска   света
пробивалась  на  уровне  подоконника.  Они  прильнули глазами к
щели.
     Изнутри церковь казалась еще более древней,  чем  снаружи.
Высокие,   некрашеные   скамьи  из  потемневшего  многовекового
струганного  дуба   были   отполированы   до   блеска   многими
поколениями  прихожан.  Время  не  пощадило  дерево, и оно было
испещрено глубокими  трещинами.  Создавалось  впечатление,  что
белые отштукатуренные стены и потолок готовы обрушиться в любой
момент.
     Местные   жители   всех   возрастов,  мужчины  и  женщины,
некоторые в национальных праздничных, костюмах,  заполнили  все
свободные места в церкви. Светло было от сотен зажженных свечей
причудливой  формы,  закрепленных вдоль стен и алтаря. У алтаря
невозмутимо ждал чего-то седобородый священник  в  позолоченных
одеждах.
     Меллори  и Миллер вопросительно посмотрели друг на друга и
собирались уже разогнуться, когда сзади раздался очень низкий и
очень спокойный голос:
     --Руки на затылок,вежливо произнес он.-- И без  шуток.
У меня "шмайссер".
     Медленно  и  очень  осторожно  Меллори  и Миллер выполнили
команду.
     -- Теперь повернитесь. Спокойно.
     Они  повернулись.  Миллер  взглянул  на  темную  массивную
фигуру,   в  руках  которой  действительно,  как  обещано,  был
автомат, и раздраженно сказал:
     -- Если не трудно, убери  эту  штуковину.  Неизвестный  от
неожиданности  крякнул, опустил автомат и наклонился вперед. На
темном,  словно  вырубленном  из  камня,  лице   едва   заметно
промелькнуло удивление. Но подолгу Андреа Ставрос удивляться не
привык, поэтому лицо его мгновенно приняло обычный невозмутимый
вид.
     -- Немецкая форма сбила с толку,--произнес он, извиняясь.
     --  Твой  костюм  меня бы сбил с толку,-- заметил Миллер и
скептически оглядел Андреа:  высокие  черные  сапоги,  того  же
цвета  неправдоподобно  широкие галифе, вычурно расшитый жилет,
ярко-красный  широкий  пояс.  Миллер  передернулся  и   прикрыл
глаза.-- Собрался к местному старьевщику?
     --   Праздничный  наряд  моих  предков,--  с  достоинством
ответил Андреа.
     -- А вы что, выпали за борт?
     --  Не  совсем  по  своей   воле,--   ответил   Меллори.--
Вернулись, чтобы с тобой повидаться.
     --  Могли бы выбрать более удачное время.-- Он посмотрел в
сторону небольшого дома  на  противоположной  стороне  улицы.--
Может, поговорим там?
     Пропустив   их   вперед,  Андреа  закрыл  дверь.  Судя  по
спартанской обстановке и расставленным в ряд скамейкам, комната
служила местом проведения  общественных  собраний.  Деревенский
клуб.  Свет  трех коптящих керосиновых ламп весело отражался на
многочисленных  винных  бутылках  и  стаканах,  которыми   были
вплотную  уставлены два длинных стола. Тарелки с незамысловатой
закуской    свидетельствовали    о    том,    что     торжество
импровизированное  и  готовилось  на  скорую  руку. Но изобилие
питья  возвещало  о  явном  желании  компенсировать  недостаток
качества избытком количества.
     Андреа  подошел  к ближайшему столу и взялся разливать Узо
по стаканам. Миллер вытащил заветную бутылку бренди и  протянул
Андреа,  но  тот  был слишком увлечен процессом. Каждый получил
свой стакан.
     --  Будем  здоровы!*--  Андреа  осушил  стакан   и   решил
продолжить разговор.-- Ты ведь не зря вернулся, старина Кейт?
     В ответ Меллори достал радиограмму и вручил ее Андреа. Тот
прочитал текст и нахмурился.
     -- Я правильно понимаю, что значит "готовность No 3"?
     Меллори  опять промолчал и только кивнул, пристально глядя
на Андреа.
     -- Меня это не устраивает,-- он нахмурился еще больше.-- И
очень у меня много дел на Навароне. Я нужен людям здесь.
     -- Можно подумать, что это меня устраивает!  --  подхватил
Миллер.--Сколько  полезного я бы сделал в лондонском Вест-Энде!
По мне там давно скучают. У любой официантки  можете  спросить.
Да что уж теперь.
     Андреа невозмутимо промолчал и .посмотрел на Меллори.
     -- А ты что скажешь?
     -- Мне нечего сказать.
     Недовольство  на лице Андреа сменилось выражением угрюмого
раздумья. Он помедлил и снова потянулся к бутылке Узо.  Миллера
слегка передернуло.
     --  Прошу,--  протянул  он  бутылку  бренди.  Андреа  едва
заметно улыбнулся, впервые с момента встречи,  и  плеснул  всем
понемногу  благородного  напитка.  Затем  он  еще раз перечитал
радиограмму и вернул ее Меллори.
     -- Мне нужно подумать. Есть одно неотложное дело.
     Меллори вопросительно взглянул на него.
     -- Я должен быть на свадьбе.
     -- На свадьбе? -- вежливо переспросил Миллер.
     -- Представь себе, на свадьбе.
     -- Надо же! -- пожал  плечами  Миллер,--  В  такое  время,
ночью?
     --  Для некоторых жителей Наварена,-- сухо заметил Андреа,
-- ночь -- единственное  безопасное  время  суток.--  Он  резко
повернулся, подошел к двери и остановился в нерешительности.
     -- А кто женится? -- полюбопытствовал Меллори.
     Вместо  ответа  Андреа вернулся к столу, налил себе добрых
полстакана бренди,  залпом  выпил,  пригладил  пятерней  густую
черную  шевелюру,  подтянул пояс, расправил плечи и уже гораздо
решительней зашагал к двери. Меллори и Миллер  молча  проводили
его  взглядом,  а  когда  дверь  за ним закрылась, так же молча
уставились друг на друга. Минут пятнадцать спустя они  все  еще
пялили  друг  на  друга  глаза, теперь уже с выражением легкого
изумления.
     Происходило это в церкви, где они сидели, примостившись на
самой дальней от алтаря скамье. Свободных мест больше не  было.
До алтаря было не меньше шестидесяти футов, но благодаря своему
высокому  росту  и  сравнительно удачному расположению мест они
хорошо видели все происходящее.
     По правде говоря, смотреть было уже не на  что.  Церемония
окончилась.  Православный  священник  торжественно  благословил
новобрачных, и Андреа с Марией, девушкой, показавшей им  дорогу
в  крепость  Наварена,  повернули  с соответствующим обстановке
достоинствам к выходу. Андреа наклонился и прошептал что-то  на
ухо Марии. Лицо его при этом светилось нежностью и заботой. Но,
видимо,  смысл  слов  не  вполне соответствовал выражению лица,
поскольку  между  новобрачными  сразу   вспыхнула   перебранка.
Правда,  назвать  это  перебранкой было бы не совсем верно, ибо
бранилась  только  Мария.  Гневно  сверкая  черными  глазами  и
выразительно жестикулируя, она даже не пыталась понизить голос,
чтобы  скрыть свое возмущение. Андреа же с видом побитой собаки
умоляюще заглядывал ей в глаза и  безуспешно  пытался  сдержать
шквал   обрушившейся   на   него  ярости.  Изредка  он  жалобно
поглядывал по сторонам, как бы извиняясь перед присутствующими.
Лица гостей выражали разнообразную гамму чувств: от  недоумения
до полного замешательства и откровенного страха. Очевидно, этот
спектакль   показался  всем  весьма  необычным  послесловием  к
свадебной церемонии.
     В тот момент, когда новобрачные поравнялись со скамьей, на
которой  сидели  Меллори  и  Миллер,  эта  своеобразная  беседа
достигла  своего апогея. Андреа прикрыл рот рукой, наклонился к
Меллори.
     --  Это,--  прошептал  он  с  гордостью,  --  наша  первая
семейная сцена.
     Больше  ему  ничего не дали сказать. Властно взяв мужа под
руку, Мария буквально выволокла его из церкви,
     Даже после того, как они исчезли  из  виду,  голос  Марии,
отчетливый  и  громкий, был хорошо слышен всем присутствующим в
церкви.  Миллер  наконец  отвел  глаза  от  дверного  проема  и
задумчиво посмотрел на Меллори.
     --   Очень   экспансивная  девушка.  Жаль,  я  не  понимаю
по-гречески.  Интересно,  что  она   говорила?   Лицо   Меллори
оставалось невозмутимым:
     -- А как же наш медовый месяц?
     -- Понятно,-- так же невозмутимо протянул Миллер.-- Может,
нам лучше пойти за ними?
     -- Зачем?
     --  Андреа  сильнее  кого-либо,--Миллер,  как  всегда,  не
преувеличивал,-- Но,  по-моему,  сейчас  противник  ему  не  по
зубам.
     Меллори  понимающе улыбнулся и направился к выходу. За ним
--  Миллер,  а  за  Миллером  --  толпа  гостей,  сгорающих  от
естественного    желания   не   упустить   второй   акт   этого
незапланированного  спектакля.  Но  деревенская  площадь  перед
церковью была пустынна.
     Меллори  не  раздумывал.  Опыт  долгого  общения  с Андреа
безошибочно подсказал ему дорогу к дому, где совсем недавно тот
потряс их своим неожиданным  сообщением.  Предчувствие  его  не
обмануло.  Андреа,  со стаканом бренди в руке, потирал щеку, на
которой алело внушительное пятно. Он поднял глаза на Меллори  и
Миллера.
     -- Она ушла к своей матери,-- угрюмо сообщил он.
     Миллер посмотрел на часы.
     --  Через  минуту и двадцать пять секунд после свадьбы, --
восхищенно произнес он,-- Мировой рекорд.
     Андреа нахмурился, но тут быстро нашелся Меллори:
     -- Значит, ты идешь с нами?
     -- Конечно,-- буркнул Андреа. Он с раздражением смотрел на
ввалившуюся толпу. Гости, бесцеремонно расталкивая друг  друга,
ринулись  к  уставленным  бутылками  столам,  словно изнуренные
жаждой верблюды к заветному оазису в пустыне.
     -- Кто-то  ведь  должен  за  вами  присматривать.  Меллори
посмотрел на часы.
     --   До  отлета  три  с  половиной  часа.  Мы  умираем  от
усталости, Андреа. Где  бы  поспать?  Но  только  в  безопасном
месте. Твоя охрана пьяна в стельку.
     --  Они  не  просыхают с тех пор, как крепость взлетела на
воздух,-- сказал Андреа.-- Пойдемте, я проведу вас.
     Миллер  посмотрел  на  местных  жителей,  которые,  весело
переговариваясь,    целиком   сосредоточились   на   содержимом
многочисленных бутылок.
     -- А как же твои гости?
     -- Что с ними будет?  --  Андреа  обвел  мрачным  взглядом
своих  соотечественников.--  Взгляните  на них. Вы когда-нибудь
бывали на свадьбе, где хоть  кому-то  было  дело  до  жениха  и
невесты? Пошли.
     Они направились к югу и скоро вышли за пределы Мандракоса.
Дважды  их  останавливал  патруль,  и  дважды сердитое ворчание
Андреа быстро возвращало стражу к вожделенным  бутылкам.  Дождь
продолжал  лить  как  из  ведра,  но  Меллори  и Миллер уже так
промокли, что им было  все  равно.  Что  касается  Андреа,  он,
похоже, просто не замечал дождя.
     Минут    через   пятнадцать   Андреа   остановился   перед
распахнутой дверью маленького, полуразвалившегося и,  очевидно,
заброшенного сарая у обочины дороги.
     --  Там,  внутри,  сено,--  сказал  он.-- Здесь мы будем в
безопасности.
     -- Прекрасно,--  сказал  Меллори.--  Сейчас  передадим  на
"Сирдар", чтобы радировали в Каир, а потом...
     -- При чем тут Каир? -- спросил Андреа.
     --  Каир  должен  знать,  что  мы  тебя  нашли  и готовы к
переброске... А потом можно целых три часа спать спокойно.
     Андреа кивнул:
     -- Три часа осталось.
     -- Целых три часа,--мечтательно повторил Меллори.
     Суровое лицо  Андреа  расплылось  в  улыбке.  Он  дружески
похлопал Меллори по плечу.
     -- Такой человек, как я, за три часа может многое успеть.
     Он  повернулся  и  вскоре  скрылся  в  темноте.  Меллори и
Миллер, не говоря ни слова, проводили его глазами, затем так же
молча переглянулись и вошли в сарай.
     Ни  одна  авиационная   служба   мира   не   решилась   бы
зарегистрировать аэродром Мандракоса. Окруженная со всех сторон
холмами  узкая полоска земли длиной чуть более полумили служила
взлетнопосадочной полосой. Обилие  ухабов  и  ям  гарантировало
поломку шасси самолета любой конструкции. Однако британские ВВС
уже  использовали этот аэродром раньше. Поэтому возможность еще
одной попытки не исключалась.
     С юга к аэродрому примыкала роща фиговых деревьев. Под  их
ненадежным  укрытием  теперь  и расположились Меллори, Миллер и
Андреа. Первые двое, сжавшись в  комок,  дрожали  от  холода  в
насквозь  промокшей одежде, зато Андреа, не обращая внимания на
дождь, растянулся на траве во  весь  рост,  подложил  руки  под
голову   и  мечтательно  смотрел  в  небо.  Лицо  его  выражало
неподдельное удовлетворение.
     -- А вот и они,-- сказал Андреа.
     Меллори  и  Миллер  прислушались  и  вскоре  тоже   узнали
характерный  гул моторов приближающихся самолетов. Через минуту
из-за  северной  гряды  появилась  эскадрилья  из  восемнадцати
тяжелых   "Веллингтонов",   отчетливо  видимых  на  сером  фоне
предрассветного неба. Они на бреющем полете  прошли  прямо  над
аэродромом,  держа  курс на город Наварон. Еще через пару минут
послышались взрывы, и яркое зарево заалело на темном небе.  Это
"Веллингтоны"  сбросили  свой  груз на остатки крепости. Редкие
следы трассирующих пуль, выпущенных  явно  из  ручного  оружия,
свидетельствовали  о  слабости противовоздушной обороны города.
Удивляться этому не приходилось. Крепость  взлетела  на  воздух
вместе со всеми зенитными батареями города. Атака была мощной и
мгновенной.  Не прошло и двух минут с начала бомбардировки, как
взрывы прекратились и самолеты, развернувшись,  взяли  курс  на
запад и скрылись за горизонтом.
     Еще  минуту  все  трое  смотрели  им вслед, пока Миллер не
нарушил молчание:
     -- С чего это нам такие почести?
     -- Представления  не  имею,--  откликнулся  Меллори.--  Но
думаю, что ничего приятного это нам не сулит.
     --   Теперь   уже  недолго  ждать.--  Андреа  обернулся  и
посмотрел в сторону южных гор.-- Слышите?
     Никто ничего не  слышал,  но  сомневаться  в  способностях
Андреа  не приходилось. Его слух был столь же безупречен, как и
его феноменальное зрение. Теперь  и  они  уже  могли  различить
приглушенный  звук  мотора. Одинокий бомбардировщик, неизменный
"Веллингтон", вынырнув из темноты, сделал круг над полосой в то
время, как Меллори  подавал  фонарем  условные  знаки,  и  стал
заходить  на  посадку.  Приземлившись  в  дальнем конце полосы,
самолет, угрожающе вздрагивая на ухабах,  остановился  в  сотне
.ярдов от ожидавших его людей.
     --  Прошу  запомнить,--  обратился к товарищам Андреа.-- Я
обещал вернуться через неделю.
     -- Никогда ничего не обещай,-- сурово заметил Миллер.--  А
что,  если мы через неделю не вернемся? Вдруг нас перебросят на
Тихий океан?
     -- Вот и объяснишь это Марии. Миллер покачал головой.
     -- Так мы не договаривались.
     -- О твоей трусости мы порассуждаем позже,--  перебил  его
Меллори.--  Пошли  скорее.  Они побежали к ожидавшему самолету.
Прошло полчаса  с  тех  пор,  как  "Веллингтон"  взял  курс  на
неизвестную  пассажирам  точку  назначения.  Андреа и Миллер, с
чашками кофе в руках, безуспешно пытались поудобней  устроиться
на жестких соломенных тюфяках в среднем отсеке бомбардировщика,
когда  Меллори  вышел  из пилотской кабины. Миллер посмотрел на
него с унылой покорностью. Энтузиазм
     и жажда приключений в его взгляде отсутствовали полностью.
     -- Ну, и что тебе удалось выяснить? --  по  тону,  которым
был  задан вопрос, было совершенно ясно, что ничего хорошего от
Меллори не ожидалось,--Куда  теперь?  На  остров  Родос  или  в
Бейрут? А может быть, сразу в райские кущи?
     -- Этот парень сказал -- в Термоли.
     --  Термоли,  говоришь?  Всю  жизнь мечтал там побывать.--
Миллер сделал паузу.-- Где это Термоли, черт бы его побрал?
     -- По-моему, в Италии. Где-то на южном берегу Адриатики.
     -- Только не это! -- Миллер повернулся к стене  и  натянул
одеяло на голову.-- Терпеть не могу спагетти!

     ГЛАВА 2. ЧЕТВЕРГ. 14.00--23.30

     Посадка   в  Термоли,  на  адриатическом  побережье  южной
Италии, была точно такой же тряской, как печальной памяти взлет
с полосы Мандракоса -- База  истребителей  в  Термоли  гордо  и
оптимистично  значилась  в  официальных  документах  сданной  в
эксплуатацию, однако достроить ее  явно  не  удалось,  судя  по
зверскому  козлу при соприкосновении с землей и заячьим прыжкам
самолета при  пробежке  к  недостроенной  контрольной  вышке  в
восточной части летного поля.
     Меллори  и  Андреа,  ступившие наконец с трапа самолета на
земную твердь, выглядели не  слишком  лучезарно.  Что  касается
Миллера,    знаменитого    патологическим   неприятием   любого
известного вида транспорта, то смотреть  на  него  было  просто
жалко. Но ни попросить, ни тем более получить компенсации он не
успел.   Пятнистый   "джип"   с  опознавательными  знаками  5-й
британской армии уже подрулил к  самолету.  Сидевший  за  рулем
сержант,  быстро  проверив  документы,  молча  пригласил  их  в
машину. Он так и не раскрыл рта, пока они  колесили  по  улицам
изуродованного   войной   Термоли.   Это  не  удивило  Меллори.
Очевидно,  шоферу   было   категорически   запрещено   с   ними
разговаривать.   С   подобной   ситуацией  Меллори  приходилось
сталкиваться неоднократно. Его  группа  принадлежала  к  редкой
касте  "неприкасаемых".  За  исключением  двух -- трех человек,
никто  не  имел  права  заговорить  с  ними.  Такое  положение,
понятное  и  обоснованное  по  своей  сути,  с  годами было все
труднее  переносить.   Вынужденная   изоляция   от   окружающих
действовала на нервы.
     Через  двадцать  минут  джип  подъехал  к одиноко стоящему
зданию на окраине Термоли. Шофер отдал честь часовому у дверей.
Тот ответил небрежным приветствием. Меллори  расценил  это  как
свидетельство  того,  что они прибыли к месту назначения. Чтобы
не заставлять  шофера  нарушать  обет  молчания,  он  сам,  без
приглашения,  открыл  дверцу  и  выбрался  из машины. Остальные
последовали его примеру. "Джип" тотчас уехал.
     Дом, а скорее небольшой  дворец,  являл  собой  прекрасный
образец   архитектуры   позднего  Возрождения.  Однако  Меллори
интересовали не  внешние  достоинства  дворца,  а  то,  что  их
ожидало  внутри.  В  конце мраморной лестницы, ведущей к резным
дверям, перед ними возник часовой в чине капрала,  с  автоматом
наизготовку.  По  виду  он  напоминал  школьника,  сбежавшего с
уроков.
     -- Фамилия!
     -- Капитан Меллори.
     -- Документы?
     -- Боже,-- застонал Миллер, -- меня тошнит.
     -- У нас нет документов, --  вежливо  сказал  Меллори.  --
Пропустите нас, пожалуйста.
     -- Не положено.
     --   Понятно,  понятно,  --  успокоил  его  Андреа.  Затем
наклонился, легко, без видимого напряжения  вырвал  автомат  из
рук  ошарашенного  капрала,  вынул  обойму,  положил в карман и
вернул автомат часовому,-- А теперь прошу.
     Пунцовый  от  ярости  капрал   застыл   на   мгновение   в
нерешительности,  внимательно  осмотрел  всех  троих, распахнул
дверь и жестом пригласил следовать за ним.
     Перед ними открылся длинный, отделанный мрамором  коридор,
с  высокими  окнами  по  одну  сторону.  На  другой  стороне, в
простенках между обитыми кожей двойными дверями, висели картины
в золоченых рамах. Они  уже  прошли  половину  коридора,  когда
Андреа  похлопал  по плечу идущего впереди капрала и" не говоря
ни слова, вернул обойму. Капрал еле заметно  улыбнулся  и  тоже
молча  вставил ее на место. Шагов через двадцать он остановился
у двери в конце  коридора  и  постучал.  Услышав  произнесенное
сквозь  зубы согласие, он распахнул дверь и отступил в сторону,
пропуская гостей. Затем все так же молча прикрыл за ними  дверь
и, видимо, удалился.
     Комната, обставленная со средневековой роскошью, вероятно,
служила  гостиной.  Тяжелые  парчовые  портьеры  спускались  до
самого пола, выложенного  темным  дубовым  паркетом.  Массивные
кресла  были  обиты  кожей. На стенах висели полотна несомненно
старых мастеров. В глазах рябило от обилия бронзовых украшений.
Пожалуй, даже привередливый итальянский аристократ,  очутившись
здесь, не стал бы презрительно морщить нос.
     Внушительных размеров камин, в котором свободно можно было
бы зажарить  крупного  быка,  находился в противоположном конце
гостиной.  Весело  потрескивающие  сосновые  поленья  наполняли
комнату  тонким  хвойным ароматом. У камина стояли трое молодых
людей, внешностью выгодно отличавшихся от недотепы-капрала. Они
были  постарше,  крепко  сбитые,  широкоплечие  и   производили
впечатление  хорошо  тренированных  парней,  уже  побывавших  в
переделках. Форма морской пехоты была им явно к лицу.
     Но ни роскошная обстановка, ни  невесть  откуда  взявшиеся
морские  пехотинцы  не производили впечатления на Меллори и его
друзей. Их  пристальное  внимание  привлек  еще  один  человек,
появившийся  в  комнате.  Высокий,  плотный,  он  склонился над
столом.  Мужественное  лицо,  изрезанное  морщинами,   властный
проницательный  взгляд, роскошная седая борода -- он был как бы
списан с  портрета  типичного  британского  капитана,  каковым,
собственно  говоря,  и являлся, судя по безупречно белоснежному
кителю. С замиранием сердца Меллори, Андреа и Миллер уставились
с очевидным отсутствием восторга на пиратскую  фигуру  капитана
ВМФ     Дженсена,    руководителя    разведки    союзников    в
Средиземноморье,  человека,  который  недавно  отправил  их   с
самоубийственной     миссией    на    остров    Наварен.    Они
многозначительно переглянулись и обреченно вздохнули.
     Капитан  Дженсен  выпрямился   в   ослепительной   улыбке,
напоминающей  тигриный  оскал,  и,  приветственно вскинув руки,
шагнул к ним навстречу.
     --  Меллори!  Андреа!  Миллер!  --  после  каждого   имени
следовала  театральная  пятисекундная пауза.-- У меня нет слов!
Просто нет слов!  Великолепно  потрудились,  великолепно...--Он
запнулся  и  внимательно посмотрел на вошедших.-- А вы, похоже,
не очень удивлены нашей встрече, капитан Меллори?
     -- Поймите меня правильно, сэр.  Только  когда  появляется
какая-нибудь грязная работенка, о нас вспоминают...
     -- Да, да, понимаю... Кстати, как ваше самочувствие?
     --  Устали,--  твердо  заявил Миллер.-- Смертельно устали.
Необходим отдых. По крайней мере мне.
     -- Именно это вас и ожидает, мой друг,--  серьезным  тоном
произнес     Дженсен.--     Продолжительный    отдых.    Весьма
продолжительный.
     -- Весьма продолжительный? -- во взгляде Миллера  сквозило
откровенное недоверие.
     --  Конечно.--  Дженсен на мгновенье замешкался, пригладил
бороду.-- И немедленно... как только вернетесь из Югославии.
     -- Югославия? -- Миллер явно не ожидал такого оборота.
     -- Сегодня же ночью.
     -- Сегодня!
     -- Парашютный десант.
     -- Парашютный десант!
     -- Я знаю, капрал Миллер,-- сдержанно  заметил  Дженсен,--
что  вы получили классическое образование и, кроме того, только
что вернулись из Греции. Тем не менее мы могли бы обойтись  без
рефренов,  столь характерных для древнегреческого хора, если вы
не против.
     Миллер угрюмо посмотрел на Андреа.
     -- Накрылся твой медовый месяц.
     -- В чем дело? -- строго спросил Дженсен.
     -- Солдатская шутка, сэр.
     Меллори попытался робко протестовать.
     -- Вы забываете,  сэр,  что  никто  из  нас  не  прыгал  с
парашютом.
     -- Я ничего не забываю. Всегда когда-то надо начинать. Что
вы знаете о войне в Югославии, джентльмены?
     -- Какой войне? -- осторожно переспросил Андреа.
     --  Я  так  и  думал,--  с  удовлетворением  констатировал
Дженсен.
     -- Я кое-что слышал,-- вызвался Миллер.-- Группа,  как  их
там  называют,  партизан,  что  ли,  ведет  подпольную борьбу с
немецкими оккупационными войсками.
     -- Вам здорово повезло,-- сурово сказал Дженсен,-- что эти
партизаны вас не  слышат.  Какое  там  подполье!  По  последним
сведениям,   в   Югославии   триста  пятьдесят  тысяч  партизан
сдерживают  двадцать  восемь  немецких  дивизий.--  Он   сделал
паузу.--  Это больше, чем противостоит союзным войскам здесь, в
Италии.
     -- Откуда было  мне  знать,--  посетовал  Миллер  и  вдруг
оживился.--  Раз их там целых триста пятьдесят тысяч, зачем еще
мы им понадобились?
     -- Вам пора научиться сдерживать  эмоции,  капрал,--  едко
заметил  Дженсен.--  Партизаны  сами  знают, что им делать. Они
ведут бои в тяжелейших, пожалуй, самых суровых сегодня условиях
в Европе. Беспощадная, жестокая битва  за  каждую  пядь  земли.
Оружие,  боеприпасы, продукты, одежда -- всего этого партизанам
отчаянно не хватает. Но эти двадцать  восемь  немецких  дивизий
они зацепили крепко.
     -- Всю жизнь мечтал им помочь,-- пробурчал Миллер.
     -- Что от нас требуется, сэр? -- перебил его Меллори.
     Дженсен смерил Миллера ледяным взглядом:
     --  Мало кто отдает себе отчет в том, что югославы -- наши
самые главные союзники на юге Европы. Их война -- наша война. У
них нет шансов на победу, если только...
     -- Если  только  мы  им  не  поможем,--  понимающе  кивнул
Меллори.
     --  Совершенно  верно,  хотя  и  неоригинально.  Им  нужно
помочь. На сегодняшний  день  мы  --  единственные,  кто  может
снабжать  их оружием, боеприпасами, одеждой и медикаментами. Но
грузы не  доходят  до  цели.--  Он  повернулся  и  стремительно
подошел   к   висящей  на  стене  карте  Европы.--  Центральная
Югославия,   Босния   и   Герцеговина,   джентльмены,--   конец
бамбуковой   указки,  казалось,  готов  был  просверлить  карту
насквозь.-- За  последние  два  месяца  мы  предприняли  четыре
попытки  переправить  груз  партизанам.  Все  связные бесследно
исчезли.  Девяносто   процентов   снаряжения,   сброшенного   с
самолетов,  попало  в руки фашистов. Они подобрали ключ к нашим
радиошифрам и создали широкую агентурную  сеть  здесь,  на  юге
Италии,  у нас под носом. Как им это удалось? Вот в чем вопрос,
джентльмены.  Жизненно  важный  вопрос.  Мне  необходим  ответ.
"Десять баллов" этот ответ добудут.
     -- Десять баллов? -- вежливо переспросил Меллори.
     -- Кодовое название вашей операции.
     -- Почему такое странное название? -- спросил Андреа.
     --   Ничего  странного.  Вы  когда-нибудь  слышали,  чтобы
название операции имело прямое отношение к сути  дела?  В  этом
весь фокус, дорогой мой.
     -- Я надеюсь, это название не подразумевает штыковую атаку
или штурм крепости,-- ледяным тоном произнес Меллори. Дженсен и
бровью  не  повел. Тогда Меллори продолжил: -- По шкале Бофорта
10 баллов означают шторм.
     -- Шторм! -- Казалось бы, трудно выразить  в  одном  слове
удивление и скорбь одновременно, но Миллеру это удалось.-- Боже
мой! А я всю свою жизнь мечтаю о штиле!
     --  Даже  моему  терпению  есть предел, капрал Миллер,-- в
голосе Дженсена появились угрожающие нотки.-- Я могу, повторяю,
именно могу отменить свое сегодняшнее  распоряжение  по  вашему
поводу!
     -- По моему поводу? -- настороженно переспросил Миллер.
     -- Представление к медали "За выдающиеся заслуги".
     -- Она будет прекрасно смотреться на крышке моего гроба,--
мрачно буркнул Миллер.
     -- Что вы сказали?
     --    Капрал    Миллер    хотел   выразить   благодарность
командованию,-- Меллори подошел к карте  вплотную.--  Босния  и
Герцеговина -- это довольно большая территория, сэр.
     --  Согласен.  Но  мы  с  точностью до двадцати миль знаем
место, где произошли столь неприятные для нас пропажи груза.
     Меллори отвернулся от карты и медленно произнес:
     -- Подготовка проведена внушительная.  Утренний  налет  на
Наварон.  Бомбардировщик  для нашей переправки сюда. И все это,
как  я  понял  из  ваших  слов,  для  того,  чтобы   немедленно
приступить  к  выполнению  операции.  Значит, все было известно
заранее?
     -- Мы разрабатываем  план  этой  операции  уже  почти  два
месяца.  Предполагалось,  что  вы  прибудете  сюда за несколько
дней, но... вы сами знаете, как получилось.
     -- Мы  знаем.--Угроза  лишиться  медали  не  охладила  пыл
Миллера.--  Возникли  некоторые  непредвиденные обстоятельства.
Послушайте, сэр, а при чем  тут  мы?  Это  работа  для  опытных
разведчиков,   а   не  специалистов  по  диверсиям,  взрывам  и
рукопашному бою. Мы ведь даже не говорим на  сербско-хорватском
или как там его называют...
     --   Позвольте   мне   самому   решать,--   Дженсен  опять
продемонстрировал  им  свой  тигриный  оскал.--   Кроме   всего
прочего, вам всегда везет.
     --  Удача  отворачивается от усталого человека, -- заметил
Андреа.-- А мы действительно очень устали.
     -- Устали или нет, а мне не найти другой команды  в  Южной
Европе,  способной  конкурировать  с  вами  в  профессиональной
подготовке и опыте.-- Дженсен опять улыбнулся.-- И везении. Мне
приходится быть жестоким, Андреа. Мне это  не  по  душе,  но  я
вынужден.  Я понимаю, что вы устали. Поэтому я и решил дать вам
подкрепление.
     Меллори  посмотрел  на  трех  молодых  солдат,  стоящих  у
камина,  потом  перевел  взгляд  на Дженсена. Тот утвердительно
кивнул.
     -- Они молоды, полны сил и желания их применить. Коммандос
-- самые квалифицированные солдаты на сегодняшний  день.  Очень
многое  умеют,  уверяю  вас.  Возьмите, например, Рейнольдса,--
Дженсен кивнул в сторону высокого, темноволосого  сержанта  лет
тридцати,  смуглого,  с  крупными  чертами лица.-- Умеет делать
все, от  подводных  взрывных  работ  до  управления  самолетом.
Кстати,  сегодня он будет сидеть за штурвалом. Кроме того, сами
видите,  он  может  пригодиться,  когда  нужно  будет  поднести
что-нибудь тяжелое.
     Меллори сухо заметил:
     --  Мне  всегда  казалось,  что  лучшего  носильщика,  чем
Андреа, не найти.
     Дженсен обернулся к Рейнольдсу:
     --  У  них  возникли  сомнения.   Продемонстрируйте   свои
способности.
     Рейнольдс   помедлил,  потом  наклонился  и  взял  в  руки
массивную бронзовую кочергу, стоящую у камина. Согнуть ее  было
совсем  не  просто.  Лицо  его  побагровело,  на  шее  вздулись
желваки, руки подрагивали от напряжения. И все же медленно,  но
неумолимо  кочерга сгибалась, превращаясь в гигантскую подкову.
С виноватой  улыбкой  Рейнольдс  передал  кочергу  Андреа.  Тот
нехотя  принял  ее.  Согнул  плечи,  напрягся так, что костяшки
пальцев, сжимающих кочергу, на глазах побелели.  Однако  металл
не    поддавался.    Кочерга   упрямо   не   желала   принимать
первоначальную  форму.  Андреа  смерил  Рейнольдса  оценивающим
взглядом и медленно положил кочергу на прежнее место.
     -- Это я и имел в виду,-- произнес Дженсен.-- Усталость. А
вот сержант  Гроувс.  Прибыл  к  нам  из  Лондона через Ближний
Восток. В прошлом -- авиационный штурман. Знаком  с  последними
новинками  в  области  диверсий,  взрывных работ и электроники.
Специалист  по  подслушивающим  устройствам,   бомбамсюрпризам,
часовым  механизмам.  Человекминоискатель.  И, наконец, сержант
Саундерс --радист высочайшего класса.
     -- А ты -- старый, беззубый  лев,  по  которому  живодерня
плачет,-- обращаясь к Меллори, мрачно процедил Миллер.
     --   Не   говорите  глупостей,  капрал!  --  резко  сказал
Дженсен.-- Шесть -- идеальное число. Вас  подстрахуют  со  всех
сторон.  Парни  знают  свое дело. Без них вам не обойтись. Если
это задевает ваше самолюбие, то хочу заметить, что  они  должны
были  идти  не  с  вами, а после вас, в том случае, если... Ну,
сами понимаете.
     --  Понимаем,--  в  тоне  Миллера  не  было  и  намека  на
уверенность.
     -- Все ясно?
     -- Не совсем,-- сказал Меллори.-- Кто назначается старшим?
     Дженсен искренне удивился:
     -- Конечно, вы, что за вопрос!
     --    Тогда    так,--    Меллори    говорил   спокойно   и
доброжелательно.-- Насколько мне известно,  сегодня  в  военной
подготовке,  особенно у коммандос, упор делается на инициативу,
независимость, способность  самостоятельно  принимать  решения.
Это   прекрасно,   особенно  если  нашим  друзьям  представится
возможность действовать в  одиночку.  --  Он  выдавил  из  себя
улыбку.  Видно  было,  что  ему  не  по себе. -- Во всех других
случаях я буду требовать строгого и безоговорочного  подчинения
приказам. Моим приказам. Мгновенно и беспрекословно.
     -- В противном случае? -- спросил Рейнольдс.
     --  Излишний  вопрос,  сержант.  Вам  хорошо известно, что
бывает за неподчинение боевому приказу в военное время.
     -- На ваших друзей тоже распространяется это требование?
     -- Нет.
     Рейнольдс повернулся к Дженсену:
     -- Мне это не нравится, сэр. Меллори  устало  опустился  в
кресло, закурил сигарету и кивнул в сторону Рейнольдса:
     -- Замените его.
     -- Что? -- Дженсен был не готов к такому повороту событий.
     --  Я  сказал,  что  его  нужно  заменить. Мы еще не вышли
отсюда, а он уже подвергает сомнению мою точку зрения.  Что  же
будет  потом?  Он  опасен.  Все  равно  что взять с собой бомбу
замедленного действия.
     -- Но послушайте, Меллори...
     -- Либо он, либо я.
     -- И я,-- тихо произнес Андреа.
     -- И я тоже,-- присоединился Миллер. В комнате  воцарилось
напряженное молчание. Рейнольдс подошел к Меллори.
     -- Сэр.
     Меллори неодобрительно посмотрел в его сторону.
     --  Простите меня,-- продолжал Рейнольдс.-- Я был не прав.
Это больше никогда не повторится. Я очень хочу работать с вами,
сэр.
     Меллори перевел  взгляд  на  Андреа  и  Миллера.  На  лице
Миллера  застыло  неподдельное  удивление. Энтузиазм Рейнольдса
был ему непонятен. Невозмутимый, как всегда, Андреа еле заметно
кивнул головой. Меллори улыбнулся.
     -- Уверен, что капитан Дженсен в вас  не  ошибся,  сержант
Рейнольдс.
     -- Вот и договорились. -- Дженсен сделал вид, будто ничего
не случилось.  --  Теперь  --  спать. Но прежде мне хотелось бы
услышать краткий отчет о событиях на Навароне. -- Он  посмотрел
в  сторону  морских  пехотинцев.  --  Вам придется оставить нас
одних.
     -- Слушаюсь, сэр,-- Рейнольдс вновь  обрел  уверенность.--
Разрешите  пройти на летное поле, проверить готовность самолета
и снаряжение.
     Дженсен  утвердительно  кивнул.  Как   только   дверь   за
десантниками  закрылась,  Дженсен  подошел  к  боковой  двери и
приоткрыл ее: -- Заходите, генерал.
     Вошедший был очень высок и худ.  Вероятно,  ему  было  лет
тридцать    пять,    но   выглядел   он   существенно   старше.
Переутомление, усталость, лишения,  годы  отчаянной  борьбы  за
существование не прошли для него даром. Преждевременная седина,
глубокие  морщины  на  смуглом  лице  -- бесстрастные свидетели
перенесенных  страданий.   Темные,   блестящие   глаза   горели
внутренним  огнем.  Такие  глаза бывают у человека, фанатически
преданного прекрасной, но пока недостижимой идее. На  нем  была
форма британского офицера без погон и знаков различия.
     Дженсен заговорил:
     --    Познакомьтесь,   джентльмены.   Генерал   Вукалович.
Заместитель командующего партизанскими  соединениями  Боснии  и
Герцеговины.  Вчера  доставлен самолетом из Югославии под видом
врача для организации  поставок  медикаментов  партизанам.  Его
настоящее  имя  знаем  только  мы  с вами. Генерал, это -- ваши
люди.
     Вукалович оглядел их изучающим  взглядом.  Лицо  его  было
непроницаемым.
     --  Эти  люди  устали,  капитан  Дженсен.  Слишком  многое
поставлено на карту... Они не справятся.
     -- Он абсолютно прав,-- с готовностью поддержал Миллер.
     --  Они,  конечно,  немного  устали  с  дороги,  --  мягко
произнес  Дженсен.--  От  Наварена  путь  неблизкий...  Тем  не
менее...
     -- Наварон? -- перебил его Вукалович.--  Эти  трое  --  те
самые люди?..
     -- Трудно в это поверить, я согласен.
     -- Наверное, я был к ним несправедлив.
     --   Абсолютно  справедливы,  генерал,  --  вступил  снова
Миллер. -- Мы истощены. Мы совершенно ни на что не способны.
     -- Прекратить разговоры, -- Дженсена трудно было  сбить  с
толку. -- Капитан Меллори, кроме генерала и еще двух человек, в
Боснии  никому не будет известно, кто вы и какова истинная цель
вашей экспедиции. Представит ли  вам  генерал  этих  двух,  его
дело.  Кстати,  генерал Вукалович одновременно с вами полетит в
Югославию. Только на другом самолете.
     -- Почему на другом? -- спросил Меллори.
     -- Потому, что его самолет должен вернуться, а ваш -- нет.
     -- Ясно, --  сказал  Меллори.  В  наступившей  тишине  он,
Андреа  и  Миллер  пытались  вникнуть  в  смысл последней фразы
Дженсена. Погруженный в мысли, Андреа машинально подбросил дров
в догорающий камин и оглянулся в поисках кочерги.  Единственная
кочерга  в  комнате,  согнутая Рейнольдсом в подкову, сиротливо
валялась у камина.  Андреа  поднял  ее,  рассеянно  покрутил  в
руках,  без видимых усилий разогнул, поворошил дрова и поставил
на  место,  продолжая   сосредоточенно   хмуриться.   Вукалович
наблюдал за этой сценой, не отрываясь.
     Дженсен продолжал:
     --  Ваш  самолет, капитан Меллори, не вернется потому, что
им можно пожертвовать в интересах достоверности легенды.
     -- Нами тоже  придется  пожертвовать?  --  поинтересовался
Миллер.
     --  Вам не удастся ничего сделать, пока вы не окажетесь на
земле, капрал Миллер. Там,  куда  вам  надо  попасть,  ни  один
самолет  не  сядет.  Поэтому  вы  --  прыгаете,  а  самолет  --
разбивается.
     -- Звучит очень достоверно,--  пробурчал  Миллер.  Дженсен
пропустил это замечание мимо ушей.
     -- Действительность на войне порой слишком сурова. Поэтому
я и отослал  троих  молодых  людей.  Не  хотелось  остужать  их
энтузиазм.
     -- А мой уже совсем остыл,-- скорбно заметил Миллер.
     -- Помолчите же, наконец. Было бы все же  неплохо  узнать,
почему  восемьдесят  процентов  наших  поставок попадает в руки
фашистов.  Хорошо  также,  если  вам   удастся   обнаружить   и
освободить  наших связных, захваченных немцами. Но это не самое
главное. Этими грузами и даже  связными  можно  пожертвовать  в
интересах  дела. Но мы никак не можем пожертвовать жизнями семи
тысяч людей, находящихся под командованием генерала Вукаловича.
Семь тысяч партизан окружены гитлеровцами в горах  Боснии,  без
боеприпасов, без продовольствия, без будущего.
     --  И  мы  должны  им  помочь? -- мрачно спросил Андреа.--
Вшестером?
     -- Во  всяком  случае,  попытаться,--  откровенно  ответил
Дженсен.
     -- Но у вас есть хотя бы план?
     --  Пока  нет.  Только  наметки.  Общие идеи, не больше.--
Дженсен устало приложил руку ко лбу.-- Я сам всего шесть  часов
назад  прилетел  из  Александрии.--  Он  помедлил,  потом пожал
плечами.--  До  вечера  далеко.  Кто  знает,  все   еще   может
измениться.  Несколько  часов  сна  способны сотворить чудо. Но
прежде всего -- отчет о  наваронской  операции.  Вам  троим  не
имеет  смысла здесь оставаться, джентльмены. Думаю, что капитан
Меллори один сможет  удовлетворить  мое  любопытство.  Спальные
комнаты в противоположном конце коридора.
     Меллори  дождался,  пока  дверь  за  Вукаловичем, Андреа и
Миллером закрылась, после чего спросил:
     -- Как доложить, сэр?
     -- Что именно?
     -- О Навароне, естественно.
     -- К черту Наварон. Дело кончено, о нем можно  забыть.  --
Он взял со стола указку и подошел к карте. -- Итак, начнем.
     --  Значит, план все-таки существует? -- осторожно спросил
Меллори.
     -- Конечно, существует,-- бесстрастно подтвердил Дженсен и
повернулся к карте.-- В  десяти  милях  отсюда  проходит  линия
Густава.  Пересекает  Италию  вдоль  рек Сангро и Лири. По этой
линии  немцы  построили  самые  мощные  на   сегодняшний   день
оборонительные  сооружения.  Здесь, у Монте-Кассино, безуспешно
пытались прорваться лучшие дивизии союзников. А здесь, в Анцио,
пятьдесят тысяч американцев стоят не на жизнь, а на смерть. Вот
уже пять долгих месяцев мы, словно головой стену, пробиваем эту
проклятую линию Густава. Наши потери в  живой  силе  и  технике
невозможно сосчитать. И пока мы не продвинулись ни на дюйм.
     --  Вы,  кажется,  что-то  говорили  о  Югославии,  сэр,--
неуверенно напомнил Меллори.
     -- Я подхожу к этому,-- успокоил его  Дженсен.--  Прорвать
линию Густава можно, только ослабив немецкую оборону. А достичь
этого  можно, только убедив немцев оттянуть часть своих дивизий
с линии фронта. Приходится использовать тактику Алленби.
     -- Ясно.
     -- Ничего вам не ясно. Генерал Алленби во  время  войны  с
турками в Палестине, в 1918 году, безуспешно пытался прорваться
сквозь  массированную линию обороны противника, протянувшуюся с
запада на восток от Иордании до  Средиземного  моря.  Тогда  он
пустился на хитрость. Собираясь прорываться на западном, убедил
турков,  что  готовит  атаку  на  восточном фланге обороны. Для
этого он велел разбить огромный палаточный  лагерь,  в  котором
находилось  всего  несколько  сот  человек. В их задачу входило
создавать   впечатление    кипучей    активности    во    время
разведывательных  полетов  противника. Разведке предоставлялась
возможность   наблюдать   нескончаемое    движение    армейских
грузовиков на востоке в течение всего дня. Конечно, туркам было
невдомек,  что  та  же  колонна  всю  ночь двигалась в обратном
направлении. Пришлось даже изготовить пятнадцать тысяч  лошадей
из брезента. Мы действуем в том же духе.
     -- Шьете лошадиные чучела?
     -- Весьма остроумно.-- Дженсен опять повернулся к карте.--
Все аэродромы   между   Термоли   и   Бари  заполнены  макетами
бомбардировщиков и истребителей. Рядом с Фоей разбит гигантский
военный лагерь, в котором  всего  двести  человек  контингента.
Гавани  Бари  и  Таранто буквально забиты десантными кораблями.
Фанерными, разумеется. С утра до позднего вечера колонны танков
и грузовиков движутся в направлении  адриатического  побережья.
Будь  вы, Меллори, в составе германского командования, какие бы
выводы вы сделали из этого?
     -- Я  предположил  бы  подготовку  воздушного  и  морского
десанта в Югославию. С некоторой долей сомнения, разумеется.
     --  Именно  так  отреагировали  немцы,-- с удовлетворением
заметил Дженсен.-- Они очень обеспокоены. Обеспокоены до  такой
степени, что уже перевели две дивизии из Италии в Югославию для
отражения возможной атаки.
     -- Но их мучают сомнения?
     --  Уже  почти  нет.--  Дженсен откашлялся.-- Видите ли, у
всех четверых наших связных, схваченных гитлеровцами,  была  на
руках   информация   о   готовящемся  вторжении  на  территорию
Югославии в начале мая.
     -- Информация была у них на руках...--  Меллори  запнулся,
пристально  посмотрел  на Дженсена и продолжил: -- А как немцам
удалось схватить всех четверых?
     -- Мы их предупредили.
     -- Что?!
     -- Мы никого не принуждали. Они шли добровольно,--  быстро
пробормотал  Дженсен.  Очевидно,  что  даже  ему было неприятно
останавливаться на суровых реальностях  войны.--  Ваша  задача,
мой мальчик, состоит в том, чтобы превратить сомнения в твердую
уверенность.--  Подчеркнуто  игнорируя  замешательство Меллори,
Дженсен развернулся к карте и ткнул  указкой  приблизительно  в
центр   Югославии.--  Долина  реки  Неретвы,--  произнес  он,--
Жизненно важный участок на пути с севера на юг Югославии.  Тот,
кто  контролирует эту долину, держит контроль над всей страной,
и  немцам  это  известно  не  хуже   нашего.   Если   готовится
наступление,  то главный удар должен быть нанесен именно здесь.
Вопрос о вторжении в Югославию -- дело ближайшего  будущего,  и
они   понимают   это.   Больше  всего  их  страшит  возможность
объединения сил союзников с русскими, наступающими  с  востока.
Такая  встреча,  если  ей  суждено случиться, возможна только в
этой долине. Они  уже  сосредоточили  по  берегам  Неретвы  две
бронетанковые  дивизии.  В  случае вторжения эти две дивизии не
продержатся  и  сутки.  Отсюда,  с   севера,   немцы   пытаются
перебросить  в  долину  Неретвы  целый армейский корпус, но для
этого им нужно миновать перевал -- Клеть Зеницы.  Другого  пути
нет.  Именно  здесь  сосредоточены семь тысяч партизан генерала
Вукаловича.
     -- Вукалович в курсе дела? -- спросил Меллори.-- Он знает,
что вы задумали?
     -- Да. Так же, как и другие представители командования. Им
понятна  степень  сложности  и  риска  предстоящей  акции.  Они
согласны.
     -- У вас есть фотографии?
     --  Прошу.--  Дженсен  достал  из ящика стопку фотографий,
отобрал одну и положил на стол перед Меллори.-- Вот это --  так
называемая  Клеть  Зеницы.  Очень  точное  название:  настоящая
клетка, идеальная западня. С севера и  запада  --  непроходимые
горы.  С  востока -- Неретвинское водохранилище и каньон. С юга
-- река  Неретва.  К  северу  от  Клети,  на  перевале  Зеницы,
пытается  пробиться  одиннадцатый  корпус  германской  армии. С
запада, через ущелье, в Клеть Зеницы  так  же  отчаянно  рвутся
отдельные  части  гитлеровцев.  С юга, за рекой, под прикрытием
леса   расположились   две   бронетанковые   дивизии   генерала
Циммермана.
     --  А  это  что?  --  Меллори  обратил  внимание на темную
полоску,  пересекающую   русло   реки   чуть   севернее   места
расположения немецких танковых дивизий.
     --  Это,-- многозначительно произнес Дженсен,-- мост через
Неретву.
     Вблизи мост через Неретву выглядел куда более внушительно,
чем на фотографии, сделанной  с  самолета.  Массивная  стальная
громадина,  увенчанная сверху темной полосой бетонной эстакады,
возносилась  над  стремительными  серо-зелеными  валами  бурной
Неретвы.  На  южном  берегу  за узкой полоской прибрежного луга
темнел  густой  сосновый  лес.  Под  надежным  его   прикрытием
притаились  в  напряженном  ожидании  две бронетанковые дивизии
генерала Циммермана.
     Искусно    замаскированная    командирская     дивизионная
радиостанция  располагалась  недалеко  от реки, на опушке леса.
Громоздкий длинный  грузовик  был  неразличим  уже  с  двадцати
шагов.
     Именно  на  этом  грузовике  в  данный  момент  находились
генерал  Циммерман  и  его  адъютант,   капитан   Варбург.   Их
настроение  было  под  стать  вечным сумеркам окружающего леса.
Высокий лоб, орлиный профиль, благородные черты лица Циммермана
никак не вязались с его беспокойством. Он с  явным  нетерпением
сорвал  с головы фуражку, судорожно пригладил седеющую шевелюру
и обратился к сидящему за передатчиком радисту:
     -- Неужели ничего до сих пор?
     -- Никак нет, господин генерал.
     -- Вы поддерживаете связь с лагерем капитана Нойфельда?
     -- Да, ваша честь.
     -- Его радисты продолжают наблюдение?
     -- Постоянно. Никаких известий. Ничего  нового.  Циммерман
повернулся и вышел. Варбург -- за
     ним. Отойдя на подобающее расстояние от станции,
     генерал в сердцах выругался:
     -- Проклятье! Черт бы их всех побрал!
     --  Вы  уверены,  господин генерал,-- Варбург был высоким,
светловолосым приятным молодым  человеком  лет  тридцати.  Было
видно,  что  он  тоже  искренне  переживает,--  что они готовят
наступление?
     -- Я это нутром чувствую, мой мальчик. Развязка  неминуемо
приближается.
     --  Но  вы не можете знать наверняка, господин генерал! --
возразил Варбург.
     --  Это  верно,--  Циммерман  тяжело  вздохнул.--  Я  знаю
только,   что   если   они   действительно   окажутся  здесь  и
одиннадцатая армия так и не сможет прорваться на севере, а  нам
не удастся перебить этих проклятых партизан, то...
     Варбург ждал окончания фразы, но Циммерман вдруг замолчал,
угрюмо  погрузившись  в свои размышления. Неожиданно у Варбурга
вырвалось:
     --  Я  бы  так  хотел  снова  увидеть  Германию,  господин
генерал! Хотя бы еще один раз!
     --  Нам  всем  этого  хочется,  мой  мальчик.--  Циммерман
медленно дошел до опушки леса и остановился. Долго и пристально
смотрел он в сторону  моста  через  Неретву.  Покачал  головой,
повернулся  и усталой походкой зашагал обратно. Через мгновение
он скрылся во мраке леса.
     Камин в  роскошной  гостиной  дворца  в  Термоли  догорал.
Дженсен  подбросил дров, выпрямился, подошел к столу и наполнил
две рюмки. Протянул одну Меллори и произнес:
     -- Что скажете?
     -- Это и есть план? -- Непроницаемое лицо Меллори  надежно
скрывало раздирающие его сомнения.-- Это все?
     -- Да.
     --  Ваше здоровье.-- Меллори поднял рюмку.-- И мое тоже.--
Вторая пауза была более  продолжительной:  --  Любопытно  будет
посмотреть на реакцию Дасти Миллера, когда он все узнает.
     Как и думал Меллори, реакция Миллера была любопытной, хотя
и вполне   предсказуемой.   Спустя  шесть  часов  облаченный  в
британскую форму,  так  же  как  Меллори  и  Андреа,  Миллер  с
нескрываемым  ужасом слушал рассказ Дженсена о том, что, по его
мнению, предлагалось им совершить в ближайшие  двадцать  четыре
часа. Закончив, Дженсен посмотрел прямо на Миллера и спросил:
     -- Ну как? Выполнимо?
     -- Выполнимо? -- Миллер был потрясен.-- Это самоубийство.
     -- Андреа?
     Андреа  пожал  плечами,  развел  руки и промолчал. Дженсен
кивнул и добавил:
     -- Извините, но выбора у меня нет.  Пора  идти.  Остальные
уже на летном поле.
     Андреа  и  Миллер  вышли из комнаты и побрели по коридору.
Меллори  задержался  в  дверях  и  нерешительно  повернулся   к
Дженсену. Тот вопросительно поднял брови.
     Меллори тихо произнес:
     -- Разрешите хотя бы Андреа сказать.
     Дженсен  пристально  посмотрел  на  него  и,  отрицательно
покачав головой, решительно направился к двери.
     Через двадцать минут в  полном  молчании  они  прибыли  на
аэродром  Термоли,  где  их  ждали  Вукалович и двое сержантов.
Третий,  Рейнольдс,  уже  сидел  в  кабине   одного   из   двух
"Веллингтонов",   стоящих  на  взлетной  полосе,  и  разогревал
двигатели. Через десять минут они уже были в воздухе.  В  одном
самолете  Вукалович,  в  другом  Меллори, Миллер, Андреа и трое
сержантов. Самолеты взяли курс в разных направлениях.
     Дженсен, оставшись в одиночестве на  поле  аэродрома,  еще
долго  смотрел  вслед  набиравшим высоту самолетам, пока они не
исчезли в темном безлунном  небе.  Затем,  совсем  как  генерал
Циммерман  незадолго  до  этого,  сокрушенно  покачал  головой,
медленно повернулся и тяжело зашагал прочь.

     ГЛАВА 3. ПЯТНИЦА. 00.30--02.00

     Сержант Рейнольдс, отметил про себя Меллори, действительно
умел обращаться с самолетом. Хотя глаза его выдавали постоянное
напряжение, внешне он был спокоен и  уверен  в  себе.  Движения
точны  и  продуманны.  Такое  же  впечатление  оставляла работа
Гроувса, который привычно  обосновался  в  штурманском  кресле.
Тусклый  свет  и  стесненные  условия  не слишком его удручали.
Меллори  взглянул  в  иллюминатор   и   увидел   белые   буруны
Адриатического  моря  в  какой-нибудь  сотне футов под ними. Он
повернулся к Гроувсу.
     -- Мы по плану должны лететь так низко?
     -- Да. У немцев радарные установки на  одном  из  островов
вблизи  побережья.  Начнем  набирать  высоту,  когда подлетим к
Далмадии.
     Меллори кивнул и обратился к  Рейнольдсу.  В  его  взгляде
сквозило любопытство:
     --  Капитан  Дженсен  был  прав,  когда  говорил,  что  вы
прекрасный пилот. Как удалось морскому десантнику научиться так
водить эту штуку?
     -- Опыта мне не занимать,--ответил Рейнольдс.--  Три  года
службы  в  ВВС,  из  них  два года -- в качестве пилота в полку
бомбардировщиков.  Однажды  в  Египте  я  решил  полетать   без
разрешения на новом самолете. Такое случалось нередко и раньше,
но  мне  чертовски  не  повезло.  У машины оказался неисправный
расходомер.
     -- Вам пришлось приземлиться?
     -- Да. И с очень  большой  скоростью,--  он  усмехнулся.--
Никто не возражал, когда я подал рапорт о переводе. Видимо, они
решили, что я не вполне соответствую требуемому образу военного
летчика.
     Меллори перевел глаза на Гроувса:
     -- А вы?
     Гроувс широко улыбнулся и кивнул в сторону Рейнольдса:
     --   Я   был   его  штурманом  в  тот  день.  Нас  выгнали
одновременно.
     -- Ну что ж, я думаю, это  неплохо,--  задумчиво  произнес
Меллори.
     -- Что неплохо? -- переспросил Рейнольдс.
     -- То, что вам доводилось бывать в немилости. Тем лучше вы
сыграете  свою  роль,  когда наступит время. Если оно наступит,
конечно.
     -- Я не совсем понимаю,-- начал было Рейнольдс. Но Меллори
перебил его: -- Перед началом операции я хочу,  чтобы  вы  все,
без исключения, сорвали знаки различия и нашивки.-- Он кивнул в
сторону  Андреа  и  Миллера,  давая  понять, что к ним это тоже
относится,  и  снова  взглянул  на  Рейнольдса.--   Сержантские
нашивки, значки, награды. Все.
     --  С  какой стати, черт возьми, я должен это делать! -- У
Рейнольдса, заметил Меллори,  была  весьма  низкая  температура
кипения.  Ничего  приятного  это  не сулило.-- Я, между прочим,
заслужил эти нашивки, эти  награды  и  знаки  различия!  Какого
черта, спрашивается...
     Меллори улыбнулся:
     -- Неподчинение старшему по званию в боевой обстановке?
     -- Бросьте придираться! -- возмутился Рейнольдс.
     -- Не "бросьте придираться", а "бросьте придираться, сэр"!
     --   Бросьте   придираться,  сэр,--  Рейнольдс  неожиданно
улыбнулся.-- Ладно уж, давайте ножницы.
     --  Видите  ли,--  пояснил  Меллори,--  мне  меньше  всего
хочется попасть в лапы фашистов.
     -- Аминь,-- не удержался Миллер.
     --  Но  для того, чтобы добыть необходимую информацию, нам
придется действовать в непосредственной близости,  а  возможно,
даже  и  за линией фронта. Нас могут схватить. На этот случай у
нас есть легенда.
     -- А можно узнать, что это за  легенда,  сэр?  --  вежливо
поинтересовался Гроувс.
     --  Разумеется,--  с  раздражением произнес Меллори. Потом
продолжил уже спокойнее: -- Неужели  вы  не  понимаете,  что  в
нашем деле успех определяется одним условием -- полным взаимным
доверием?  Как  только у нас возникнут секреты друг от друга --
нам конец!
     В сумраке кабины невозможно было заметить, как  сидящие  в
дальнем  углу  Андреа и Миллер при этих словах многозначительно
переглянулись и обменялись кривыми ухмылками.
     Выходя  из  пилотской  кабины,  Меллори  незаметно  тронул
Миллера  за  плечо. Минуты через две после этого Миллер зевнул,
потянулся, потом встал и пошел следом за Меллори. Тот ждал  его
в  дальнем  конце  грузового  отсека.  В  руках у него были два
сложенных листка бумаги. Он развернул один  из  них  и  показал
Миллеру,  осветив  его  карманным фонариком. Миллер внимательно
изучил бумагу и вопросительно посмотрел на Меллори.
     -- Что это такое?
     -- Пусковой механизм подводной  мины.  На  полторы  тысячи
фунтов. Запомни наизусть.
     Миллер  долго  рассматривал листок, потом кивнул в сторону
другой бумаги в руке Меллори.
     -- А здесь что?
     Меллори развернул бумагу. Это была крупномасштабная карта,
в центре  которой   изображен   причудливо   изогнутый   контур
водохранилища,  вытянутого  сначала с востока на запад, а затем
под прямым  углом  поворачивающего  на  юг  до  плотины.  Южнее
плотины по дну извилистого ущелья текла река.
     -- Эти бумаги надо показать Андреа, после чего уничтожить.
     Меллори  оставил  Миллера  учить  уроки  в  одиночестве и,
вернувшись в пилотскую кабину, наклонился над столом штурмана.
     -- Следуем намеченным курсом? -- спросил он Гроувса.
     --  Так  точно,  сэр.  В  данный  момент   огибаем   южную
оконечность  острова  Хвар.  Впереди  уже  виден  берег, можете
убедиться.
     Меллори посмотрел в  направлении,  указанном  Гроувсом,  и
различил  впереди  несколько едва заметных огоньков. Но тут ему
пришлось схватиться рукой за спинку кресла  Гроувса,  чтобы  не
потерять  равновесие.  Самолет  начал  резко  набирать  высоту.
Меллори взглянул на Рейнольдса.
     -- Поднимаемся, сэр.  Впереди  высокая  горка.  Посадочные
огни партизан должны показаться через полчаса.
     --  Через тридцать три минуты,-- уточнил Гроувс.-- Ровно в
час двадцать.
     Еще около получаса  Меллори  провел  в  пилотской  кабине,
примостившись  на  откидном  стуле.  Андреа  вышел  и больше не
появлялся.  Миллер  тоже  отсутствовал.  Гроувс  склонился  над
приборами,  Рейнольдс  не  выпускал  из  рук  штурвал, Саундерс
приник к своему передатчику.  Все  молчали.  В  час  пятнадцать
Меллори  поднялся,  велел  Саундерсу  упаковывать  аппаратуру и
вышел  из  кабины.  Он  обнаружил  Андреа  и  все-таки  жалобно
выглядящего     Миллера     полностью    экипированными,    уже
пристегнувшими парашютные кольца к страховочному шнуру.  Андреа
отдраил  люк  и  методично  бросал  обрывки  бумаги  в  зияющую
пустоту. Меллори поежился от холода. Андреа ухмыльнулся, жестом
подозвал его к себе и кивнул в сторону распахнутого люка.
     --  Внизу  полно  снега,--  прокричал   он.   Внизу   было
действительно  много  снега.  Теперь Меллори стало ясно, почему
Дженсен не допускал мысли о посадке  самолета  в  этих  местах.
Земля   внизу  была  гористая,  крутые  склоны  чередовались  с
глубокими ущельями. Долины  и  подножия  гор,  поросшие  густым
сосновым  лесом,  были  покрыты плотным снежным ковром. Меллори
отошел в глубь отсека, подальше от двери, и взглянул на часы.
     -- Час шестнадцать! -- ему тоже приходилось кричать.
     -- У тебя, наверное,  часы  спешат,--  недовольно  проорал
Миллер.  Меллори  отрицательно  покачал  головой.  Миллер уныло
опустил глаза. Прозвенел звонок, и Меллори направился в кабину,
пропустив вышедшего оттуда Саундерса. Когда он вошел, Рейнольдс
обернулся, затем показал  взглядом  вперед.  Меллори  посмотрел
туда и понимающе кивнул.
     Три  огня,  образовав букву "Л", отчетливо виднелись прямо
по курсу самолета всего в нескольких милях. Меллори повернулся,
тронул Гроувса за плечо  и  кивнул  в  сторону  выхода.  Гроувс
вышел. Меллори спросил у Рейнольдса:
     --  Как  подается  сигнал  готовности  к прыжку? Рейнольдс
показал на зеленую и красную кнопки.
     -- Объявите предварительную готовность. Сколько осталось?
     -- Около тридцати секунд.
     Меллори опять  посмотрел  в  иллюминатор.  Огни  были  уже
совсем близко. Он повернулся к Рейнольдсу:
     -- Включите автопилот. Перекройте кран подачи топлива.
     -- Как же так? У нас достаточно горючего, чтобы...
     --  Перекройте  этот  чертов  кран!  И  выходите. Даю пять
секунд.
     Рейнольдс выполнил приказ. Меллори последний раз  взглянул
на  приближающиеся  огни,  нажал  на зеленую кнопку, поднялся и
быстро вышел из кабины. Когда он подошел к  открытому  люку,  в
самолете  уже  никого  не  осталось. Меллори закрепил кольцо на
страховочном шнуре, ухватился руками  за  края  люка  и  резким
движением вытолкнул себя в черноту суровой боснийской ночи.
     Сильный  неожиданный  рывок  заставил  Меллори  посмотреть
наверх. Вид раскрывшегося парашюта его  успокоил.  Он  взглянул
вниз  и  увидел  еще  пять  таких  же  куполов,  два из которых
раскачивались так же, как и его собственный,  упрямо  не  желая
сохранять  равновесие.  Ему  с  Андреа и Миллером еще есть чему
поучиться, отметил про себя Меллори. Обращаться с парашютом,  к
примеру.
     Меллори  посмотрел на восток, пытаясь разглядеть покинутый
ими  самолет,  но  тот  уже  скрылся  из  виду.  Внезапно   еще
различимый  шум двигателей прекратился. Несколько долгих секунд
он слышал только свист ветра в ушах.  Вслед  за  этим  раздался
мощный  глухой  звук  от  удара  врезавшегося в землю самолета.
Вспышки не было, во всяком  случае,  он  ее  не  видел.  Только
взрыв,  затем  тишина.  Впервые  за  эту ночь на небе появилась
луна.
     Андреа,  грузно  приземлившись,  не  удержался  на  ногах,
прокатился  по снегу и попробовал быстро встать. Обнаружив, что
руки и ноги целы, отстегнул парашют и инстинктивно -- сработала
внутренняя система самосохранения -- повернулся на 360 . Ничего
подозрительного  вокруг.  Теперь  он  уже   более   внимательно
осмотрел место приземления.
     Им  чертовски  повезло.  Окажись  они  сотней футов южнее,
пришлось бы провести остаток ночи, а может  быть,  и  подождать
окончания   войны,  болтаясь  на  верхушках  высоченных  сосен.
Приземлиться на узком клочке  земли  между  лесом  и  скалистой
горной стеной -- вот уж действительно удача!
     Впрочем,  не все так легко отделались. Метрах в пятнадцати
от места приземления  Андреа  стояло  одинокое  дерево.  В  его
ветвях  запутался  парашют.  Андреа  в изумлении поднял глаза и
сорвался с места.
     Парашютист повис на стропах,  зацепившись  за  мощный  сук
вековой  сосны.  Пальцы  его рук были судорожно сжаты в кулаки,
колени подтянуты, локти прижаты к туловищу в классической  позе
для   приземления.   Однако  до  земли  оставалось  чуть  более
полуметра.  Глаза  его   были   крепко   зажмурены.   Очевидно,
происходящее не доставляло Миллеру удовольствие.
     Андреа  подошел  и  слегка  тронул  его  за  плечо. Миллер
раскрыл глаза и посмотрел вниз. Затем медленно разогнул колени.
До земли оставалось сантиметров  десять.  Андреа  вытащил  нож,
полоснул  по  стропам,  и  Миллер  благополучно  завершил  свой
затянувшийся прыжок. Спокойно одернул  куртку  и  вопросительно
посмотрел  на Андреа. Андреа также невозмутимо кивнул в сторону
поляны.   Трое   из   оставшихся   благополучно   приземлились,
четвертый, Меллори, вот-вот должен был коснуться земли.
     Через   пару   минут,   когда   все  шестеро  подходили  к
догорающему сигнальному костру, послышался крик, и они  увидели
фигуру   бегущего   к  ним  человека.  Сначала  они  машинально
схватились за автоматы, но тут же опустили  их,  поняв,  что  в
этом  нет необходимости -- бегущий держал автомат в левой руке,
дулом вниз, а правой приветственно размахивал над  головой.  Он
был облачен в выцветшие лохмотья, некогда бывшие военной формой
незнакомой  армии.  Длинные волосы до плеч, всклокоченная рыжая
борода и косящий правый глаз довершали живописную картину.  То,
что  он  их приветствовал, не вызывало сомнений. Бормоча что-то
непонятное,  он  по  очереди  пожал  всем  руки  и   безобразно
осклабился, выражая таким образом свою радость.
     Вскоре  к  нему  присоединилось  еще  человек  десять. Все
бородатые,  все  в   непонятной   форме   самой   разнообразной
принадлежности,  и  все в праздничном настроении. Вдруг, словно
по сигналу, они замолкли и почтительно расступились,  пропуская
появившегося  из  леса человека, очевидно, их командира. Он был
совсем не похож на своих подчиненных. В первую очередь тем, что
был гладко выбрит и облачен в форму британского солдата.  Кроме
того,  он  не  улыбался.  По угрюмому выражению его лица трудно
было  предположить,  что  он  вообще  способен  улыбаться.   Он
выделялся  среди  остальных,  помимо прочего, гигантским ростом
под два метра и хищным орлиным профилем.  На  поясе  --  четыре
зловеще изогнутых кинжала. Подобные излишества могли показаться
нелепыми и даже смешными, но, глядя на него, почему-то смеяться
не  хотелось.  Он  заговорил по-английски немного напыщенно, но
правильно строя фразы.
     -- Добрый вечер. Я -- капитан Дрошный. Меллори сделал  шаг
вперед:
     -- Капитан Меллори.
     --   Добро   пожаловать,  капитан  Меллори,  к  партизанам
Югославии.-- Дрошный кивнул  в  сторону  догорающих  костров  и
скривил  лицо,  пытаясь изобразить улыбку. Он так и не протянул
руку Меллори.--Как видите, мы вас ждали.
     -- Ваши костры нам очень помогли,-- отметил Меллори.
     -- Я рад.-- Дрошный посмотрел  на  восток,  потом  перевел
взгляд  на  Меллори  и покачал головой.-- Приходится сожалеть о
самолете.
     -- На войне потери неизбежны. Дрошный кивнул.
     -- Пойдемте. Наш штаб  расположен  неподалеку.  Больше  не
было  сказано ни слова. Дрошный повернулся и направился в глубь
леса. Идя за ним, Меллори обратил  внимание  на  следы  ботинок
Дрошного,  отчетливо  видимые  на снегу в ярком свете взошедшей
луны.  Они  показались  Меллори  весьма  любопытными.   Рисунок
ребристой  подошвы отпечатывался в виде трех расположенных друг
под другом уголков. При этом на правой подметке верхний  уголок
был  наполовину  стерт.  Эту особенность Меллори подсознательно
отметил. Он не смог бы объяснить, зачем ему это  нужно.  Просто
люди,  подобные  Меллори, всегда стараются отметить и запомнить
все необычное. Это помогает им выжить.
     Склон становился круче, снег -- глубже. Бледный свет  луны
с  трудом пробивался сквозь покрытые снегом густые ветки сосен.
Дул слабый ветерок, было очень холодно. Минут десять они шли  в
тишине. Потом послышался твердый, властный голос Дрошного:
     --  Не  двигаться,--  он  театральным  жестом вскинул руку
вверх.-- Стойте! Слушайте!
     Они остановились,  посмотрели  вверх  и  прислушались.  Во
всяком  случае, так поступили Меллори и его товарищи, тогда как
югославы   повели   себя   по-другому.   Быстро,   умело,   без
дополнительной    команды   они   взяли   в   кольцо   шестерых
парашютистов, упершись дулами винтовок в  их  бока  и  спины  с
решительностью,   не  оставляющей  сомнений  в  серьезности  их
намерений.
     Реакцию Меллори и его спутников  легко  было  предугадать.
Менее  привыкшие  к  превратностям  судьбы, Рейнольдс, Гроувс и
Саундерс буквально оторопели  от  столь  неожиданного  поворота
событий.   Меллори  посерьезнел.  Миллер  вопросительно  поднял
брови. А вот Андреа, как и можно было предвидеть,  даже  бровью
не   повел,   он  отреагировал  на  попытку  применить  насилие
по-своему. Правая рука его, медленно поднимаясь  вверх  в  знак
капитуляции, неожиданно рванулась в сторону. Он крепко обхватил
пальцами ствол винтовки одного из своих сторожей и выхватил ее.
В  то  же  время  локтем  левой руки он нанес сильнейший удар в
солнечное сплетение  второму,  который,  скорчившись  от  боли,
опустился  на  снег.  Взявшись  за  ствол обеими руками, Андреа
размахнулся винтовкой и со всего  маху  опустил  ее  на  голову
стоящего  справа.  Все  произошло  так стремительно, что тот не
успел увернуться и рухнул, словно подкошенный. Второй конвойный
с трудом приподнялся на колено и вскинул винтовку, но не  успел
спустить  курок.  Штык винтовки Андреа вонзился ему в горло. Он
захрипел и повалился в снег.
     Трех секунд, в  течение  которых  это  произошло,  хватило
остальным  югославам,  чтобы  прийти  в  себя от неожиданности.
Полдюжины солдат набросились на Андреа, повалив его  на  землю.
Клубок тел покатился по снегу. Сначала Андреа в привычном стиле
крушил   нападавших,  но  силы  были  неравны.  Когда  один  из
югославов начал бить его рукояткой пистолета по голове,  Андреа
понял,  что сопротивление бесполезно. Под дулами винтовок его с
трудом поставили на ноги. Но  и  нападавшие  были  в  плачевном
виде.
     Дрошный, сверкая глазами, медленно подошел, выхватил из-за
пояса один из своих кинжалов и приставил клинок к горлу Андреа,
поранив  кожу.  Тонкая  струйка  крови  поползла  по блестящему
лезвию. Казалось, что Дрошный вот-вот вонзит  кинжал  по  самую
рукоятку, но он перевел взгляд на лежащих на снегу.
     -- Как там они?
     Молодой югослав присел на корточки. Сначала осмотрел того,
кому досталось  прикладом  по  голове.  Пощупал  его  голову  и
перешел к следующему. Затем поднялся на ноги. В свете луны  его
лицо казалось неестественно бледным.
     --  Иосиф  мертв.  У  него  проломлен  череп. Его брат еще
дышит... Боюсь, что и его дело плохо.
     Дрошный  перевел  глаза  на  Андреа,  губы  расползлись  в
зловещей улыбке. Он слегка надавил на кинжал.
     --  Надо бы убить тебя сейчас, но я сделаю это позже.-- Он
убрал нож и поднес руки к лицу Андреа,  растопырив  крючковатые
пальцы: -- Вот этими самыми руками!
     --  Этими  руками.--  Андреа  с  серьезным  видом осмотрел
четыре  пары  рук,  вцепившихся  в  него  с  двух   сторон,   и
презрительно  взглянул  на  Дрошного:  --  Ваша  смелость  меня
потрясает.
     На  мгновение  воцарилась  тишина.  Трое  юных   сержантов
наблюдали  за происходящим с нескрываемым удивлением. Меллори и
Миллер сохраняли спокойствие.  Сначала  показалось,  что  смысл
сказанного  не  дошел  до  Дрошного.  Вдруг его лицо перекосила
злобная гримаса, и он с размаху ударил Андреа по  лицу  тыльной
стороной ладони. В уголке рта Андреа появилась кровь, но сам он
не  шелохнулся.  Лицо  его  сохраняло бесстрастное выражение, а
затем он снова еле заметно улыбнулся.
     Дрошный злобно сощурился и еще раз  ударил,  на  этот  раз
другой рукой. Эффект был тот же самый, за исключением того, что
кровь появилась в другом уголке рта. Андреа опять улыбнулся, но
от  взгляда его повеяло могильным холодом. Дрошный повернулся и
пошел прочь. Перед Меллори он остановился.
     -- Вы командуете этими людьми, капитан Меллори?
     -- Так точно, я.
     -- Впервые встречаю такого молчаливого командира!
     -- Что я могу сказать человеку,  который  обращает  оружие
против  своих  друзей  и  союзников?  --  хладнокровно  заметил
Меллори.-- Я буду  говорить  с  вашим  командиром.  Нет  смысла
разговаривать с сумасшедшим.
     Дрошный  побагровел.  Он  сделал шаг вперед и размахнулся.
Быстрым уверенным движением, не обращая внимания  на  два  дула
винтовок,  упершиеся ему в спину, Меллори выхватил парабеллум и
направил на Дрошного. Щелчок предохранителя отчетливо прозвучал
в наступившей неестественной тишине. И партизаны, и парашютисты
застыли  в  оцепенении.  Трое  сержантов,  как  и   большинство
партизан,     выглядели    растерянными.    Конвоиры    Меллори
вопросительно смотрели на Дрошного, Дрошный смотрел на  Меллори
как  на  безумца.  Андреа  ни на кого не смотрел. Миллер принял
свойственное  только  ему  выражение  полного   безразличия   к
происходящему.  Но  именно Миллер, единственный из всех, сделал
едва заметное  движение,  положив  палец  на  спусковой  крючок
своего  "шмайссера".  Однако мгновение спустя убрал его, решив,
что время "шмайссеров" пока не наступило.
     Дрошный медленно опустил руку и сделал два шага назад. Его
лицо потемнело от злобы, в глазах светилась  ненависть.  Но  он
держал себя в руках.
     --  Разве  вы  не  понимаете,  что  мы обязаны действовать
осторожно,  пока  не   удостоверимся   окончательно   в   ваших
намерениях?
     --  Откуда  я  мог  это знать? -- Меллори кивнул в сторону
Андреа.-- В следующий раз попросите  своих  людей  поделикатней
обращаться  с  моим  другом.  Он не любит, когда ему грубят. Он
иначе не умеет, и я его понимаю.
     -- Объясняться будете позже. А сейчас сдайте оружие.
     -- Это исключено.-- Меллори вложил пистолет в кобуру.
     --Вы спятили? Я могу силой разоружить вас.
     -- Верно,--  согласился  Меллори.--  Правда,  сначала  вам
придется убить нас. И, боюсь, после этого вы недолго останетесь
капитаном, приятель.
     Дрошный  задумался.  Резко произнес что-то на своем языке.
Солдаты опять подняли винтовки на Меллори и его друзей.  Однако
приказа сдать оружие не последовало. Дрошный повернулся, махнул
рукой  остальным  и  вновь  двинулся  вверх  по склону. Меллори
понял, что Дрошный предпочел лишний раз не испытывать судьбу.
     Минут двадцать они взбирались вверх. Впереди, из  темноты,
послышался  чей-то  голос.  Дрошный  ответил, не замедляя шага.
Вскоре они миновали двух  часовых,  вооруженных  автоматами,  и
оказались  в  расположении  лагеря, если так можно было назвать
несколько наспех срубленных деревянных бараков.
     Поляну, на которой  был  разбит  лагерь,  со  всех  сторон
обступили  плотные  ряды  самых  высоких  в  Европе  сосен.  Их
раскидистые кроны так плотно смыкались над лагерем на высоте от
восьмидесяти до ста футов, что сквозь образовавшийся  купол  ни
одна снежинка не упала на землю. В другую сторону этот купол не
пропускал и луча света.
     Ярко горели керосиновые фонари, освещая территорию лагеря.
Дрошный остановился и обратился к Мел-лори:
     --  Вы  пойдете  со  мной.  Остальные  останутся здесь. Он
подвел Меллори  к  двери  самого  большого  барака.  Не  ожидая
приглашения,  Андреа  сбросил  с  плеч рюкзак и уселся на него.
Остальные, немного помедлив, последовали его примеру.  Конвоиры
застыли  в  нерешительности, переглянулись и, на всякий случай,
взяли сидящих  в  кольцо.  Рейнольдс  повернулся  к  Андреа.  В
выражении  его  лица  полностью  отсутствовали  восхищение  или
доброжелательность.
     -- Вы спятили,-- с негодованием прошептал Рейнольдс.-- Это
просто сумасшествие. Вас могли убить. Нас всех могли убить. Вы,
случайно, не контуженный?
     Андреа  промолчал.  Он  закурил  свою  вонючую  сигару   и
пристально   посмотрел  на  Рейнольдса,  пытаясь  придать  лицу
миролюбивое выражение.
     -- Спятил -- это слабо сказано.-- Гроувс  был  взбешен  не
меньше  Рейнольдса.--  Вы же убили партизана! Вы понимаете, что
это значит? Вам невдомек,  что  осторожность  для  них  превыше
всего?
     Степень  его  осведомленности  так  и не удалось выяснить.
Вместо  ответа  Андреа  глубоко  затянулся,   выпустил   облако
ядовитого  дыма и перевел умиротворенный взгляд с Рейнольдса на
Гроувса.
     Миллер попытался разрядить обстановку:
     -- Будет вам. Не надо преувеличивать. Андреа действительно
чуть-чуть погорячился.
     -- Спаси нас Бог,-- выразительно произнес  Рейнольдс  и  в
отчаянии  посмотрел  на  своих товарищей.-- Оказаться за тысячу
миль от дома,  от  своих,  в  компании  убийц-маньяков!  --  Он
поглядел  на  Миллера  и  язвительно  передразнил:  -- "Не надо
преувеличивать..."
     Миллер обиженно отвернулся.
     Комната была просторной и почти пустой:  деревянный  стол,
скамья и два стула. Только потрескивание дров в печке создавало
относительный уют.
     Все  это  Меллори  отметил про себя машинально. Он даже не
отреагировал на слова Дрошного:
     --  Капитан  Меллори.  Разрешите  представить  вам   моего
командира.--  Его  взгляд  был прикован к человеку, сидящему за
столом.
     Небольшого роста, коренастый, на вид ему было лет тридцать
пять. Морщинки у глаз и в уголках рта, застывшего в полуулыбке,
свидетельствовали о доброжелательном настроении. Он был одет  в
форму  капитана  германской  армии.  На  шее тускло поблескивал
Железный Крест.

     ГЛАВА 4. ПЯТНИЦА. 02.00--03.30

     Сидящий за столом гитлеровец откинулся на спинку  стула  и
удовлетворенно   потер   руки.  Ситуация  явно  доставляла  ему
удовольствие.
     -- Гауптман Нойфельд к вашим услугам, капитан Меллори.--Он
взглянул на то место, где на форме  Меллори  должны  были  быть
нашивки.--  Если я правильно понял, конечно. Вы не ожидали меня
увидеть?
     -- Я сердечно рад вас видеть, герр  гауптман.--  Выражение
удивления  на  лице  Меллори  сменилось радостной улыбкой. Он с
глубоким облегчением вздохнул.-- Вы даже  представить  себе  не
можете,  как  я  рад.--  Улыбаясь,  он  повернулся к Дрошному и
застыл в замешательстве.-- Кто же вы? Кто этот человек, капитан
Нойфельд? Что это за  люди,  которые  привели  нас  сюда?  Они,
должно быть...
     Дрошный мрачным голосом прервал:
     -- Один из его группы убил нашего человека.
     --  Что?  -- улыбка мгновенно исчезла с лица Нойфельда. Он
резко встал,  опрокинув  стул.  Меллори,  не  обращая  на  него
внимания, продолжал смотреть на Дрошного.
     -- Кто вы такой? Скажите мне, ради Бога!
     -- Нас называют "четниками",-- угрюмо процедил Дрошный.
     -- Четники? Четники? Что еще за четники?
     --  Позвольте  усомниться  в вашей искренности, капитан.--
Нойфельд уже взял себя в руки. Его  лицо  стало  непроницаемым.
Только  глаза  метали  молнии.  Людям, недооценивающим капитана
Нойфельда,  грозят  большие  неприятности,  отметил  про   себя
Меллори.--  Вам, командиру отряда, заброшенного в эту страну со
спецзаданием,  неизвестно,  что  четники  --  наши  югославские
друзья?
     --   Друзья?   Понятно.--   Лицо   Меллори  прояснилось.--
Предатели, коллаборационисты, другими словами.
     Дрошный, издав горлом подобие львиного рыка, схватился  за
нож  и двинулся на Меллори. Резкий окрик Нойфельда заставил его
остановиться.
     -- Кстати, о каком спецзадании  вы  говорили?  --  спросил
Меллори.  Он  внимательно  оглядел  каждого из присутствующих и
понимающе  усмехнулся.--  У   нас   действительно   специальное
задание, но совсем не в том смысле, как вам кажется. По крайней
мере, не в том смысле, как мне кажется, что вам кажется.
     --  Вот  как?  -- Нойфельд умел вскидывать брови ничуть не
хуже Миллера, отметил Меллори.-- Тогда почему мы  ждали  вашего
появления? Объясните, если можете.
     --  Одному Богу известно,-- честно признался Меллори.-- Мы
приняли ваших людей за партизан. Именно поэтому один из них был
убит, как мне кажется.
     -- Именно поэтому? -- Нойфельд с  интересом  посмотрел  на
Меллори,  придвинул  стул,  уселся  и  приготовился  слушать.--
Объясните все по порядку.
     Как   подобает   истинному    представителю    лондонского
Вест-Энда,  Миллер  имел  обыкновение во время еды пользоваться
салфеткой. Он не изменил  своей  привычке  и  сейчас,  сидя  на
рюкзаке  и придирчиво ковыряя вилкой в банке с консервами. Трое
сержантов, сидящие рядом, с недоумением взирали на эту картину.
Андреаё пыхтя неизменной сигарой и не обращая никакого  внимания
на охрану, не спускавшую с него глаз, неторопливо разгуливал по
территории  лагеря,  отравляя  окрестности  ядовитым  дымом.  В
морозном воздухе ясно послышались звуки пения под аккомпанемент
гитары. Когда Андреа закончил обход лагеря, Миллер взглянул  на
него и кивнул в ту сторону, откуда доносилась музыка.
     -- Кто солирует? Андреа пожал плечами.
     -- Радио, "наверное.
     --  Надо  бы  им купить в таком случае новый приемник. Мой
музыкальный слух не в силах это вынести.
     --  Послушайте,--   возбужденным   шепотом   перебил   его
Рейнольдс,-- Мы тут кое о чем поговорили...
     Миллер картинно вытер губы торчащей изпод ворота салфеткой
и мягко сказал:
     --  Не  надо. Подумайте, как будут убиваться ваши матери и
невесты.
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Я имею в виду побег,-- спокойно ответил Миллер.-- Может
быть, оставим до следующего раза?
     -- Почему не сейчас? -- Гроувс был воинственно настроен.--
Конвоиры ушли...
     -- Вам так  кажется?  --  Миллер  тяжело  вздохнул.--  Ах,
молодежь,  молодежь.  Посмотрите внимательней. Вам кажется, что
Андреа решил прогуляться от нечего делать?
     Они  быстро  исподтишка  огляделись,  затем  вопросительно
посмотрели на Андреа.
     --  Пять  темных окон,-- тихо произнес Андреа.--За ними --
пять темных силуэтов. С пятью темными автоматами.
     Рейнольдс кивнул и отвернулся.
     --  Ну,  что  же.--  Привычка  Нойфельда   потирать   руки
напомнила  Меллори одного судью. Тот всегда так же потирал руки
перед объявлением  смертного  приговора.--  Вы  рассказали  нам
весьма необычную историю, дорогой капитан Меллори.
     --  Вот  именно,-- согласился Меллори.-- Как необычно и то
положение, в котором мы теперь оказались.
     -- Еще один аргумент.-- Медленно загибая пальцы,  Нойфельд
перечислил  доводы  Меллори.--  Итак,  вы  утверждаете,  что  в
течение нескольких месяцев занимались контрабандой  пенициллина
и  наркотиков на юге Италии. Как офицер связи союзной армии, вы
имели доступ на склады американских военных баз.
     -- В конце концов у нас возникли некоторые  затруднения,--
признал Меллори.
     --  Я  подхожу  к  этому. Всему свое время. Эти товары, но
вашим словам, переправлялись вермахту.
     -- Предпочел бы, чтобы  вы  произносили  фразу  "по  вашим
словам"  другим  тоном,  --  с раздражением заметил Меллори. --
Наведите справки у командующего военной разведкой в  Падуе.  Он
подчинен непосредственно фельдмаршалу Кессельрингу.
     --  С удовольствием.-- Нойфельд поднял телефонную трубку и
произнес что-то по-немецки. Меллори был искренне удивлен:
     -- У вас прямая связь  с  внешним  миром?  Непосредственно
отсюда?!
     --   У   меня  прямая  связь  с  сараем,  расположенным  в
пятидесяти ярдах  отсюда.  Там  установлен  мощный  передатчик.
Продолжим.  Вы  утверждаете  далее,  что  вас  раскрыли, судили
военным трибуналом и приговорили к расстрелу. Верно?
     --  Если   ваша   хваленая   шпионская   сеть   в   Италии
действительно   существует,  вы  узнаете  об  этом  не  позднее
завтрашнего дня,-- сухо заметил Меллори.
     -- Узнаем, непременно узнаем.  Итак,  вам  удалось  бежать
из-под    стражи,   убив   охранников.   Там   же,   в   здании
разведуправления, вы случайно подслушали,  как  инструктировали
группу  десантников  перед  отправкой в Боснию.-- Он загнул еще
один палец.-- Возможно, вы говорите правду. В чем, вы  сказали,
заключалась их миссия?
     --  Я  ничего  не  говорил.  Мне  было не до подробностей.
Что-то, касающееся освобождения британских связных и перекрытия
каналов утечки информации. Я не совсем уверен. У нас были более
серьезные проблемы.
     --  Я  в  этом  не  сомневаюсь,--  презрительно   произнес
Нойфельд.-- Вам надо было спасать свои шкуры. А что случилось с
вашими погонами, капитан? Где нашивки, орденские планки?
     --  Вы,  очевидно, не знаете, что такое британский военный
трибунал, гауптман Нойфельд.
     -- Вы  могли  сами  от  них  избавиться,--  мягко  заметил
Нойфельд.
     --  А  после этого опорожнить наполовину баки захваченного
нами самолета, если следовать вашей логике?
     -- Баки были полупустыми? Разве ваш самолет при падении не
взорвался?
     -- Падение самолета  никак  не  входило  в  наши  планы,--
сказал  Меллори.--  Мы предполагали приземлиться, но неожиданно
кончилось горючее. В самый неподходящий момент,  как  я  теперь
понимаю.
     Нойфельд задумчиво произнес:
     -- Каждый раз, когда партизаны разводят костры, мы следуем
их примеру.  В  данном  случае  мы знали, что вы или кто-нибудь
другой обязательно прилетите. Горючее кончилось,  говорите?  --
Он  опять  что-то  сказал  в  трубку  и повернулся к Меллори.--
Звучит  правдоподобно.   Остается   только   объяснить   смерть
подчиненного капитана Дрошного.
     --  Здесь я должен извиниться. Это была нелепая ошибка. Но
вы должны нас понять. Меньше всего нам хотелось попасть к  вам.
Мы слышали, что бывает с английскими парашютистами, попавшими к
немцам.
     Нойфельд загнул еще один палец.
     -- На войне как на войне. Продолжайте.
     --  Мы  собирались  приземлиться  в расположении партизан,
перейти линию фронта и сдаться. Когда  Дрошный  приказал  своим
людям  взять  нас  на  мушку,  мы  решили,  что  партизаны  нас
раскрыли, что их предупредили об угоне самолета. В таком случае
у нас просто не было выбора.
     -- Подождите на  улице.  Мы  с  капитаном  Дрошным  сейчас
выйдем.
     Меллори  вышел.  Андреа, Миллер и трое сержантов терпеливо
ждали,  сидя  на  рюкзаках.  Откуда-то  продолжала   доноситься
музыка.  На  мгновение  Меллори  повернул голову и прислушался,
затем направился  к  остальным.  Миллер  деликатно  вытер  губы
салфеткой и вопросительно взглянул на Меллори.
     -- Мило поболтали?
     --  Навесил  ему  лапшу  на  уши.  То, о чем мы говорили в
самолете.-- Он  взглянул  на  сержантов.--  Кто-нибудь  говорит
по-немецки?
     Все дружно отрицательно покачали головами.
     --  Прекрасно. Советую забыть также и английский. Если вас
спросят, вы ничего не знаете.
     --  Даже  если  меня  не  спросят,--  язвительно   добавил
Рейнольдс,-- я все равно ничего не знаю.
     -- Тем лучше,-- одобрительно заметил Меллори.-- Значит, вы
никому ничего не расскажете, верно?
     Он  замолчал и повернулся. Дрошный и Нойфельд показались в
дверях барака. Нойфельд подошел ближе
     и сказал:
     -- Не желаете немного выпить и подкрепиться, пока мы  ждем
подтверждения  вашей  информации?  -- Как только что Меллори до
этого, он повернулся  и  прислушался  к  доносящемуся  издалека
пению.-- Но прежде я хочу познакомить вас с нашим менестрелем.
     --  Мы  готовы  обойтись  выпивкой  и  закуской,-- заметил
Андреа.
     -- Вы сейчас поймете, что были не правы. Пойдемте.
     Столовая, если ее можно было так назвать, находилась ярдах
в сорока. Нойфельд распахнул дверь наспех сколоченной времянки,
и они оказались в длинной,  неуютной  комнате.  Два  деревянных
стола  на  козлах  и  четыре  скамьи стояли на земляном полу. В
дальнем конце комнаты горел очаг. Ближе  к  печке,  за  дальним
концом  стола,  расположились  трое  мужчин.  Судя по шинелям с
поднятыми воротниками и висящим на ремнях винтовкам,--  недавно
сменившиеся  часовые.  Они  пили  кофе  и  слушали  тихое пение
человека, сидящего на полу у огня.
     На  плечи  певца  была  накинута  видавшая  виды   куртка,
залатанные   брюки   заправлены   в  драные  сапоги.  Его  лицо
невозможно было разглядеть под копной  густых  черных  волос  и
темными очками в металлической оправе.
     Рядом  с  ним  сидела девушка. Она дремала, положив голову
ему на плечо. Обтрепанная английская шинель,  доходящая  ей  до
пят,   прикрывала   ноги.   Пышные   русые   волосы,   небрежно
разметавшиеся  по   плечам,   сделали   бы   честь   жительнице
Скандинавии, но широкие выдающиеся скулы, густые черные брови и
длинные ресницы выдавали славянское происхождение.
     Нойфельд  прошел  в  дальний конец комнаты и остановился у
печки. Он наклонился к певцу и тронул его за плечо:
     -- Я хочу тебя кое с кем познакомить, Петар. Петар опустил
гитару, поднял голову и тронул девушку  за  рукав.  Она  тотчас
встрепенулась  и  широко  раскрыла  глаза.  Ее взгляд напоминал
взгляд попавшего  в  капкан  зверя.  Она  быстро  оглянулась  и
вскочила на ноги. Потом наклонилась и помогла встать гитаристу.
По  тому,  как  неуверенно  он схватился за руку девушки, стало
ясно, что он слепой.
     -- Это Мария,-- сказал Нойфельд.--  Мария,  познакомься  с
капитаном Меллори.
     --  Капитан  Меллори,--  медленно  повторила  она  тихим и
немного  хриплым  голосом.  Ее  английское  произношение   было
практически безупречным.-- Вы англичанин, капитан Меллори?
     Меллори решил, что сейчас не время и не место рассказывать
о своем новозеландском происхождении. Он улыбнулся.
     -- В некотором роде. Мария улыбнулась в ответ.
     --  Всегда  мечтала встретить англичанина.-- Она подошла к
Меллори вплотную, отвела в сторону протянутую было  руку  и  со
всего размаху влепила ему звонкую пощечину.
     -- Мария! -- вмешался Нойфельд.-- Он на нашей стороне.
     -- Значит, он не только англичанин, но еще и предатель! --
Она снова  размахнулась,  но  тут  ее  рука  оказалась в тисках
пальцев Андреа. Она отчаянно вырывалась, пока  не  убедилась  в
бесплодности  своих  попыток. Глаза ее горели от ярости. Андреа
поднял свободную руку и ностальгически потер левую щеку.
     -- Боже мой, она напомнила мне мою Марию! -- с восхищением
произнес Андреа, потом повернулся к Меллори:  --  Эти  югославы
скоры на руку.
     Меллори,   поглаживая   пострадавшую   щеку,  обратился  к
Нойфельду:
     -- Вероятно, Петар, или как там его, мог бы...
     -- Нет,-- перебил его Нойфельд.-- Об этом позже, а  сейчас
надо  подкрепиться.--  Он  подошел  к  столу и жестом пригласил
остальных  садиться.--  Простите.  Виноват.  Это   можно   было
предвидеть.
     -- Она случайно... хм... не того? -- деликатно осведомился
Миллер.
     -- Вы считаете, что она слишком вспыльчива?
     -- Мне кажется, общение с ней небезопасно.
     --  Эта  девушка  окончила  факультет  иностранных  языков
белградского университета.  С  отличием,  между  прочим.  Потом
вернулась  домой  в боснийские горы и нашла изуродованные трупы
родителей и двух младших братьев. С тех пор она  немного  не  в
себе, как видите.
     Меллори  повернулся  и  опять  взглянул на девушку. Она, в
свою очередь,  не  спускала  с  него  глаз,  и  взгляд  ее  был
откровенно враждебным. Он снова повернулся к Нойфельду.
     -- Кто это сделал? Я имею в виду ее семью.
     --  Партизаны,--  с  яростью выпалил Дрошный.-- Партизаны,
будь они трижды прокляты! Родители Марии были четниками.
     -- А при чем здесь певец?
     -- Это ее  старший  брат.--  Нойфельд  покачал  головой.--
Слепой  от  рождения.  Без  нее  ни шагу. Она -- его глаза, его
жизнь.
     Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если  верно
говорят,  что  армия сильна набитым брюхом, то эта армия далеко
не уйдет, отметил про себя Меллори. Он слышал, что положение  с
продовольствием у партизан отчаянное, но, судя по всему, немцам
и  четникам  было  немногим  лучше. Без энтузиазма он зачерпнул
ложкой -- вилка в данном  случае  была  бесполезна  --  немного
сероватой  кашицы  неопределенного  происхождения,  где одиноко
плавали жалкие кусочки вареного мяса, и с завистью посмотрел на
Андреа, перед которым стояла уже  пустая  тарелка.  Миллер,  не
глядя  в  тарелку, деликатно потягивал из стакана красное вино.
Трое сержантов на еду и  не  посмотрели.  Они  никак  не  могли
оторвать   глаз   от   девушки.   Нойфельд,   глядя   на   них,
снисходительно улыбнулся.
     -- Я согласен  с  вами,  джентльмены,  эта  девушка  очень
красива.  Только Богу известно, как она еще похорошеет, если ее
помыть, но она не для вас. И не для кого. Она уже  повенчана.--
Он  оглядел  обращенные  к  нему лица и покачал головой.-- Не с
мужчиной, а с мечтой. С мечтой о возмездии партизанам.
     --   Очаровательно,--    прошептал    Миллер.    Остальные
промолчали,  да  и  что  тут  было говорить. Они ели молча, под
аккомпанемент заунывного  пения.  Голос  звучал  мелодично,  но
гитара,  казалось,  была совсем расстроена. Андреа отодвинул от
себя пустую тарелку и обратился к Нойфельду.
     -- О чем он поет?
     -- Это старинный боснийский романс, как мне сказали. Очень
грустная песня. Она существует и в английском варианте.-- Он на
мгновенье  задумался.--  Вспомнил.  Называется  "Моя   одинокая
любовь".
     --  Попросите  его  сменить пластинку,-- пробурчал Андреа.
Нойфельд удивленно посмотрел на него,  но  ничего  не  ответил.
Подошедший  немецкий  сержант  что-то  прошептал ему на ухо. Он
удовлетворенно кивнул.
     -- Итак,-- глубокомысленно изрек Нойфельд,-- мы обнаружили
остатки вашего самолета. Его  баки  действительно  были  пусты.
Думаю, нам нет смысла дожидаться радиограммы из Падуи. А вы как
считаете, капитан Меллори?
     -- Я ничего не понимаю.
     --  Это  не  важно.  Вы  когда-нибудь  слышали  о генерале
Вукаловиче?
     -- О ком, простите?
     -- О Вукаловиче.
     -- Это не наш человек,-- уверенно  произнес  Миллер.--  По
фамилии видно.
     -- Вы, должно быть, единственные в Югославии, кто о нем не
слышал.   Всем   остальным   он  хорошо  известен.  Партизанам,
четникам,  немцам,   болгарам.   Всем.   Он   здесь   настоящий
национальный герой.
     -- Будьте любезны, еще вина,-- попросил Андреа.
     --  Лучше  послушайте,--  раздраженно  сказал  Нойфельд.--
Вукалович командует  партизанской  дивизией,  которая  уже  три
месяца  находится  в  окружении. Эти люди, как и сам Вукалович,
безумны. У них нет путей  к  отступлению.  Не  хватает  оружия,
боеприпасов.  Почти  не  осталось  продовольствия.  Они одеты в
лохмотья. У них нет никаких шансов.
     -- Что мешает им уйти? -- поинтересовался Мел-лори.
     -- Это невозможно. С востока -- ущелье Неретвы, с севера и
запада -- непроходимые горы. Единственный путь к отступлению --
на юг, по мосту через Неретву. Но здесь их поджидают  две  наши
бронетанковые дивизии.
     --  А  через  горы?  --  спросил Меллори.-- Должны же быть
перевалы.
     -- Их два. Оба блокированы нашими подразделениями.
     --  Тогда  почему  они  не  сдаются?  --  резонно  заметил
Миллер.-- Неужели им не известны правила ведения войны?
     --  Они  безумны,  я  же вам говорил,-- сказал Нойфельд.--
Совершенно безумны.
     В  это  самое  время  Вукалович  со   своими   партизанами
демонстрировали немцам степень своего безумия.
     Вот  уже  три  долгих  месяца  отборные  немецкие части, к
которым   недавно   присоединились   подразделения   альпийских
стрелков,  безуспешно  пытались форсировать западный перевал --
узкий каменистый проход  в  горах,  открывающий  путь  к  Клети
Зеницы.   Несмотря   на   значительные   потери   и   отчаянное
сопротивление   партизан,   немцы    с    завидным    упорством
предпринимали попытки прорвать оборону.
     Этой  холодной  лунной ночью их наступление было продумано
профессионально,  с  типично  немецкой   скрупулезностью.   Они
поднимались  по  ущелью  тремя  колоннами, на равном расстоянии
друг от друга. Белые маскхалаты делали их незаметными  на  фоне
снега.  Они  продвигались перебежками в те редкие минуты, когда
луна  пряталась  за   облаками.   Однако   обнаружить   их   не
представляло  труда: судя по непрекращающемуся огню из винтовок
и автоматов, они не  испытывали  недостатка  боеприпасов.  Чуть
подальше  от  переднего  фланга  атаки,  из-за  каменной гряды,
раздавался  треск  тяжелых  пулеметов,  ведущих  заградительный
огонь.
     Партизаны  обосновались  на перевале, укрывшись за грудами
камней и поваленными деревьями. Несмотря  на  глубокий  снег  и
пронизывающий   восточный  ветер,  шинели  на  партизанах  были
редкостью. Вместо них -- пестрая  смесь  английской,  немецкой,
итальянской,    болгарской   и   югославской   военной   формы.
Единственное, что их объединяло,-- неизменная красная звезда  с
правой  стороны  пилоток, ушанок, папах. Видавшая виды форма не
спасала  от  холода,  людям  приходилось  двигаться,  чтобы  не
замерзнуть. Среди партизан оказалось множество раненых. Почти у
каждого   были   перебинтованы   рука,   нога  или  голова.  Но
удивительней  всего  были  их   лица.   Усталые,   голодные   и
изможденные   до   крайности,   они  светились  спокойствием  и
уверенностью. Этим людям терять было нечего.  В  центре  группы
партизан,  под  прикрытием  двух  чудом уцелевших под вражеским
огнем сосен, стояли двое. Густая с проседью шевелюра и глубокие
морщины  на  усталом  лице  одного  из  них  выдавали  генерала
Вукаловича.  Его темные глаза блестели, как всегда, ярко, когда
он наклонился, чтобы прикурить сигарету у  своего  спутника  --
смуглого,  с  крючковатым  носом  и вьющимися черными волосами,
выбивающимися из-под потемневшей от крови  повязки  на  голове.
Вукалович улыбнулся.
     -- Конечно, я спятил, мой дорогой Стефан. И ты тоже, иначе
бы уже  давно  отошел с этой позиции. Мы все сумасшедшие. Разве
не знал?
     -- Как  же  не  знать,--  майор  Стефан  провел  рукой  по
подбородку, поросшему недельной щетиной.-- Но то, что вы решили
прыгать  с  парашютом  в  расположение  нашей  части, настоящее
безумие. Вы же могли...-- он внезапно осекся и посмотрел  туда,
где  только что раздался щелчок ружейного выстрела. Паренек лет
семнадцати, отведя винтовку в  сторону  и  приставив  к  глазам
бинокль, вглядывался в белесую мглу ущелья.-- Попал?
     Парень   вздрогнул   и   отвел  бинокль.  "Мальчишка,--  с
отчаянием подумал Вукалович.-- Совсем еще  ребенок.  Ему  бы  в
школу ходить". Паренек произнес:
     -- Не знаю, не уверен.
     -- Сколько патронов осталось? Пересчитай.
     -- Я и так знаю -- семь.
     --  Стреляй только наверняка. -- Стефан снова повернулся к
Вукаловичу. -- Боже мой,  генерал,  вы  же  могли  приземлиться
прямо к немцам в лапы.
     --  Боюсь,  что  у меня не было выбора,-- спокойно заметил
Вукалович.
     -- Времени мало! -- Стефан в сердцах  сжал  кулаки.--  Так
мало  времени  осталось.  Вам  не  надо  было возвращаться. Это
безумие.  Там  вы  больше   нужны...--   он   вдруг   замолчал,
прислушался  на  секунду  и, обхватив Вукаловича руками, тяжело
повалился в снег, увлекая его за собой. В это же время раздался
пронзительный свист снаряда и послышался мощный взрыв.  На  них
посыпались  ветки  и  мелкие  камни. Слышны были стоны раненых.
Вскоре взорвался еще один  снаряд,  затем  еще  один  метрах  в
десяти друг от друга.
     -- Пристрелялись, черт бы их побрал! -- Стефан приподнялся
и посмотрел в сторону ущелья. Несколько долгих секунд он ничего
не мог  разглядеть  --  луна  скрылась за облаком, но когда она
вышла, ему не пришлось напрягать зрение, чтобы увидеть  немцев.
Видимо,  по  команде  они,  не  маскируясь, поднялись на ноги и
стали  быстро  карабкаться  вверх  по   склону   с   автоматами
наизготовку.  Как  только вышла луна, они открыли огонь, Стефан
пригнулся, укрывшись за большим камнем.
     -- Огонь! -- закричал он.-- Огонь!
     Не успел прозвучать первый  ответный  залп  партизан,  как
долина погрузилась в темноту. Выстрелы смолкли.
     --    Стрелять!    Продолжайте   стрелять!   --   закричал
Вукалович.--  Они  приближаются.--  Генерал  выпустил   длинную
очередь из своего автомата и обернулся к Стефану: -- Эти ребята
там, внизу, неплохо знают свое дело.
     -- Неудивительно,-- Стефан выдернул чеку и, размахнувшись,
швырнул гранату.-- Мы их давно тренируем.
     Снова появилась луна. Первая цепочка немцев была уже ярдах
в двадцати  пяти. В дело пошли гранаты, стрельба велась в упор.
Немцы  падали,  но  на  их  место  подходили  новые,  неминуемо
приближаясь   к  линии  обороны.  Все  смешалось  в  рукопашной
схватке. Люди кричали и убивали друг друга. Но прорвать оборону
немцам не удавалось. Вдруг густые, темные облака закрыли  луну,
и  ущелье  погрузилось  в  кромешную  тьму.  Шум боя постепенно
стихал, пока не наступила неожиданная тишина.
     -- Тактический ход? -- вполголоса спросил Вукалович.-- Как
ты думаешь, они вернутся?
     -- Только не сегодня,-- уверенным тоном  сказал  Стефан.--
Они ребята смелые, но...
     -- Не безумцы?
     -- Именно.
     Из-под  повязки по лицу Стефана текла струйка крови, но он
улыбался.  Подошел  грузный  человек  с  нашивками  сержанта  и
небрежно отдал честь. Стефан поднялся.
     --   Они   ушли,   майор.  Наши  потери  --  семь  убитых,
четырнадцать раненых.
     -- Установите посты в двухстах метрах  вниз  по  склону,--
приказал Стефан и повернулся к Вукаловичу:
     -- Вы слышали? Семь человек убито. Четырнадцать ранено.
     -- Сколько остается?
     -- Двести человек. Может быть, двести пять.
     --  Из  четырехсот,-- с горечью произнес Вукалович.-- Боже
мой, из четырехсот!
     -- У нас шестьдесят раненых.
     -- Ну, уж их-то теперь можете отправить в госпиталь.
     -- Госпиталя больше нет.-- Стефан тяжело вздохнул.-- Я  не
успел  вам  рассказать.  Сегодня  утром  разбомбили.  Оба врача
погибли. Все оборудование и лекарства уничтожены. Вот так.
     Вукалович задумался.
     --  Я  прикажу,  чтобы  прислали  медикаменты  из  лагеря.
Ходячие раненые могут самостоятельно добраться до лагеря.
     -- Раненые не уйдут, генерал. Вукалович понимающе кивнул:
     -- Как с боеприпасами?
     --  На  два  дня  хватит.  Может  быть,  и  на  три,  если
экономить.
     -- Шестьдесят раненых! --  Вукалович  скептически  покачал
головой.--   Медицинской  помощи  ждать  неоткуда.  Патроны  на
исходе. Есть нечего. Укрываться негде. И они не хотят  уходить.
Они тоже безумны?
     -- Да, генерал.
     --  Я собираюсь наведаться в лагерь,-- сказал Вукалович.--
Хочу поговорить с полковником Ласло.
     -- Конечно,-- Стефан  слегка  улыбнулся.--  Но  не  думаю,
чтобы   он   произвел   на   вас   впечатление  человека  более
здравомыслящего, чем я.
     -- Я на это и не надеюсь,-- согласился  Вукалович.  Стефан
отдал  честь  и  удалился, на ходу вытирая кровь с лица. Пройдя

Вукалович молча наблюдал за ним, покачивая головой.
     Меллори  отодвинул  пустую  тарелку  и  закурил  сигарету.
Вопросительно посмотрел на Нойфельда:
     -- Что предпринимают партизаны в Клети Зеницы, как  вы  ее
называете?
     --  Пытаются вырваться из окружения,-- ответил Нойфельд.--
Во всяком случае, не теряют надежды.
     -- Но вы сами сказали, что это невозможно.
     -- Для этих безумных партизан нет ничего невозможного. Как
бы мне хотелось,-- Нойфельд с горечью  взглянул  на  Меллори,--
воевать с нормальными людьми вроде англичан или американцев. Во
всяком случае, мы располагаем надежной информацией, что попытка
прорыва  из  окружения готовится в ближайшее время. Беда в том,
что есть два пути. Они могут  попробовать  перейти  мост  через
Неретву, и мы не знаем, где готовится прорыв.
     --  Все  это  очень  интересно,--  Андреа  с  раздражением
обернулся на слепого певца, который продолжал вариации на  темы
все того же романса.-- Нельзя ли нам соснуть немного?
     --   Боюсь,   что   сегодня   не   получится.--   Нойфельд
переглянулся с Дрошным и улыбнулся.--  Вам  придется  разузнать
сначала, где партизаны готовят прорыв.
     --   Нам?  --  Миллер  опорожнил  стакан  и  потянулся  за
бутылкой.-- Сумасшествие -- заразная болезнь! Нойфельд  его  не
слышал.
     --  Партизанский  лагерь  в  десяти  километрах отсюда. Вы
изобразите   из   себя   настоящих   английских    десантников,
заблудившихся  в  лесу.  После  того,  как вы узнаете их планы,
скажете, что вам необходимо попасть в главный штаб  партизан  в
Дрваре. Вместо этого вернетесь сюда. Нет ничего проще!
     --   Миллер   прав,--  убежденно  произнес  Меллори.--  Вы
действительно сумасшедший.
     -- Я  начинаю  думать,  что  мы  слишком  часто  обсуждаем
проблему  психических  заболеваний,--  Нойфельд улыбнулся.-- Вы
предпочитаете, чтобы  капитан  Дрошный  предоставил  вас  своим
людям?   Уверяю   вас,  они  очень  расстроены  потерей  своего
товарища.
     -- Как вы можете просить  нас  об  этом?  --  Меллори  был
возмущен.--  Партизаны наверняка получат информацию о нас. Рано
или поздно. А тогда... Вы хорошо знаете, что потом  произойдет.
Нас нельзя туда посылать. Вы не можете это сделать.
     --   Могу  и  обязательно  сделаю.--  Нойфельд  недовольно
оглядел Меллори и пятерых его друзей.-- Так получилось,  что  я
не питаю добрых чувств к спекулянтам наркотиками.
     --   Не   думаю,  чтобы  с  вашим  мнением  согласились  в
определенных кругах,-- сказал Меллори.
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Начальнику военной разведки маршалу Кессельрингу это не
понравится.
     -- Если вы не вернетесь, об этом никто не узнает.  А  если
вернетесь...--  Нойфельд  улыбнулся  и  прикоснулся к Железному
Кресту, висящему на шее. Наверное, его украсят дубовым листком.
     -- Какой симпатичный человек, верно? -- произнес  Меллори,
ни к кому не обращаясь.
     --  Пора  идти.--  Нойфельд  встал  из-за  стола.-- Петар,
готов?
     Слепой утвердительно кивнул, перебросил гитару за спину  и
поднялся, опираясь на руку сестры.
     -- А они здесь при чем? -- спросил Меллори.
     -- Это ваши проводники.
     -- Эти двое?
     --  Видите ли,-- резонно заметил Нойфельд,-- вам незнакомы
здешние места. А Петар и его сестра ориентируются в этих  лесах
как дома.
     --  Но разве партизаны...-- начал Меллори, но Нойфельд его
прервал.
     --  Вы  не  знаете  местных  обычаев.   Эти   двое   могут
беспрепятственно  войти  в  любой  дом,  и  их примут наилучшим
образом. Местные жители суеверны и  считают,  впрочем,  не  без
оснований,  что  на  Петаре  и Марии лежит проклятье, что у них
дурной глаз. Поэтому люди боятся их рассердить.
     -- Но откуда они знают, куда нас нужно отвести?
     -- Не беспокойтесь,  знают.--  Нойфельд  кивнул  Дрошному,
который  сказал  что-то  Марии на сербскохорватском. Та, в свою
очередь, прошептала несколько слов Петару на ухо.  Он  издал  в
ответ какие-то гортанные звуки.
     -- Странный язык,-- отметил Миллер.
     --  У него дефект речи,-- объяснил Нойфельд.-- С рождения.
Петь может,  а  говорить  нет.  Какая-то  неизвестная  болезнь.
Теперь  вам  понятно,  почему  их  считают  проклятыми?  --  Он
повернулся к Меллори.-- Подождите со своими людьми на улице.
     Меллори кивнул, жестом предложил остальным пройти  вперед.
Задержавшись   в   дверях,  он  заметил,  что  Нойфельд  быстро
обменялся несколькими фразами с Дрошным, который отдал короткий
приказ одному из своих четников. Оказавшись на  улице,  Меллори
поравнялся с Андреа и незаметно для других прошептал что-то ему
на ухо. Андреа едва уловимо кивнул и присоединился к остальным.
     Нойфельд  и  Дрошный  появились  в  дверях барака вместе с
Петаром и Марией, затем направились к Меллори  и  его  друзьям.
Андреа  небрежной  походкой двинулся к ним навстречу, попыхивая
неизменной   сигарой.   Остановившись    перед    растерявшимся
Нойфельдом,  он  с  важным  видом  затянулся  и выпустил облако
вонючего дыма прямо ему в лицо.
     -- Вы  мне  не  нравитесь,  гауптман  Нойфельд,--  объявил
Андреа. Он перевел взгляд на Дрошного.-- И этот торговец ножами
тоже.
     Лицо Нойфельда потемнело от негодования, но он быстро взял
себя в руки и стальным голосом произнес:
     --  Меня не волнует, что вы обо мне думаете.-- Он кивнул в
сторону Дрошного.--  Но  советую  вам  не  попадаться  на  пути
капитана.  Он  --  босниец,  а  боснийцы -- народ гордый. Кроме
того, в искусстве владения ножом ему нет равных на Балканах.
     -- Нет равных? -- Андреа громоподобно захохотал и выпустил
струю дыма в  лицо  Дрошного.--  Точильщик  кухонных  ножей  из
оперетки.
     Дрошный  застыл, не веря своим ушам. Но его замешательство
было недолгим. Обнажив зубы в оскале, которому  бы  позавидовал
любой  волк  из  местного  леса, он выхватил из-за пояса кривой
кинжал и бросился на Андреа. Словно  молния,  блеснул  зловещий
клинок,  прежде  чем  вонзиться  в горло Андреа. Этим бы дело и
кончилось, если бы не удивительная способность Андреа мгновенно
реагировать на опасность. В те доли секунды, пока нож  Дрошного
со  свистом рассекал воздух, Андреа успел не только уклониться,
но и перехватить руку, держащую нож. Два гиганта повалились  на
снег,  отчаянно  пытаясь  не  дать  друг другу завладеть ножом,
выпавшим из рук Дрошного.
     Все произошло так быстро и неожиданно, что никто  даже  не
сдвинулся с места. Трое сержантов, Нойфельд и четники оцепенели
от  удивления.  Меллори,  стоящий  рядом  с  Марией,  задумчиво
потирал  подбородок.  Миллер,  деликатно  стряхивая   пепел   с
сигареты,   наблюдал  за  происходящим  с  выражением  усталого
недоумения.
     Мгновенье  спустя  Рейнольдс,  Гроувс  и   двое   четников
бросились  на  катающихся  по  земле Андреа и Дрошного, пытаясь
разнять их. Но это удалось только после  того,  как  на  помощь
пришли  Нойфельд и Саундерс. Дрошный и Андреа поднялись. Первый
с перекошенным от злобы лицом и горящими от ненависти  глазами,
второй  -- с сигарой в зубах, которую умудрился подобрать, пока
их растаскивали.
     --  Сумасшедший!  --  в  ярости  бросил  в   лицо   Андреа
Рейнольдс.--  Маньяк!  Психопат  проклятый!  Изза тебя нас всех
убьют.
     --  Меня  бы  это   не   удивило,--   задумчиво   произнес
Нойфельд.-- Пойдемте. Хватит глупостей.
     Он  шел  впереди.  Когда они выходили за пределы лагеря, к
ним присоединилось полдюжины четников, которыми командовал  тот
самый   рыжебородый  и  косоглазый,  который  встретил  их  при
приземлении.
     -- Кто эти люди и зачем они здесь? --  спросил  Меллори  у
Нойфельда.-- Они не пойдут с нами.
     --  Сопровождение,--  пояснил Нойфельд.-- Только на первые
семь километров пути.
     -- Зачем? Ведь  нам  не  грозит  опасность  от  вас  и  от
партизан тоже, как вы утверждали?
     --  Вы  здесь  ни  при  чем,-- сухо сказал Нойфельд.-- Нас
волнует грузовик,  на  котором  вас  довезут  почти  до  места.
Грузовики   здесь   на  вес  золота.  Охрана  нужна  на  случай
партизанской засады.
     Через двадцать минут они вышли на дорогу.  Луна  скрылась,
шел  снег.  Дорога  представляла  собой  едва накатанную колею,
петляющую  между   деревьями.   Их   ожидала   невиданная   ими
конструкция  на четырех колесах. Древний, обшарпанный грузовик,
объятый клубами густого дыма, казалось,  горел.  При  ближайшем
рассмотрении  выяснилось,  что  дым  выходит из выхлопной трубы
пыхтящего, словно паровоз, механизма. Вероятно, тот  допотопный
экипаж  работает  на  дровах, которых в лесах Боснии в избытке,
подумал Меллори. Миллер в изумлении  осмотрел  окутанную  дымом
машину и повернулся к Нойфельду:
     -- Вы называете это грузовиком?
     -- Называйте, как хотите. Можете идти пешком.
     --  Десять  километров?  Лучше  умру  от удушья.-- С этими
словами Миллер забрался в кузов,  крытый  брезентом.  Остальные
последовали  его  примеру.  На дороге остались только Дрошный и
Нойфельд.
     Нойфельд сказал:
     -- Жду вас завтра к обеду.
     -- Вашими бы устами...-- заметил Меллори.-- Если  они  уже
получили радиограмму, то...
     --  Не  разбив  яйца,  омлет не приготовишь,-- невозмутимо
перебил его Нойфельд.
     Выпустив очередную струю  дыма,  изрядная  доля  которого,
судя  по дружному кашлю, донесшемуся из-под брезента, досталась
сидящим  в  кузове,  грузовик  зарычал,  затрясся  и   медленно
покатился  по  дороге.  Нойфельд  и Дрошный смотрели ему вслед,
пока он не скрылся за поворотом. Нойфельд покачал головой.
     -- Мелкие жулики,-- произнес он неодобрительно.
     -- Очень мелкие,--  согласился  Дрошный.--  Но  мне  нужен
самый крупный из них. У меня по нему руки чешутся, капитан!
     Нойфельд похлопал его по плечу.
     --  Он  от  вас  не  уйдет,  друг  мой. Они уже достаточно
далеко. Вам пора.
     Дрошный  кивнул   и   пронзительно   свистнул.   Невдалеке
послышался звук мотора, и вскоре из-за сосен на дороге появился
старенький  "фиат".  Он  подъехал,  гремя намотанными на колеса
цепями. Дрошный сел рядом с водителем,  и  машина  покатила  за
скрывшимся за поворотом грузовиком.

     ГЛАВА 5. ПЯТНИЦА. 03.30--05.00

     Четырнадцать    пассажиров,    примостившихся   на   узких
деревянных скамьях в кузове грузовика, едва  ли  могли  назвать
поездку  приятной.  Отсутствие  подушек на сиденьях дополнялось
отсутствием  рессор  у  грузовика.  Рваный  брезентовый   полог
свободно  пропускал  снаружи  холодный  воздух  и  ядовитый дым
приблизительно в равных количествах. По крайней  мере,  подумал
Меллори, все эти неудобства отгоняют сон.
     Андреа  сидел  напротив  Меллори  и,  казалось,  никак  не
реагировал на удушливую атмосферу. Впрочем, удивляться этому не
приходилось, ибо по своей едкости  дым  грузовика  ни  в  какое
сравнение  не  шел с дымом от сигары, которую Андреа не вынимал
изо  рта.  Он  лениво  оглядывал  кабину,  пока  не  встретился
взглядом  с Меллори. Тот едва заметно кивнул. Такой жест не мог
вызвать  подозрения  даже  у  самого  бдительного  наблюдателя.
Андреа  медленно опустил взгляд на правую руку Меллори, которая
свободно лежала на колене. Меллори отклонился назад  и  глубоко
вздохнул. В это же время рука как бы непроизвольно соскользнула
с  колена. Вытянутый большой палец указывал прямо в пол кузова.
Андреа,  словно  Везувий,  выпустил  облако  ядовитого  дыма  и
отвернулся с безразличным видом.
     Несколько    километров   дымящий   грузовик   трясся   по
сравнительно гладкой дороге,  затем  свернул  налево  на  узкую
просеку  и,  натужно  взревев, пополз в гору. Две минуты спустя
тот же маневр проделал "фиат" с  сидящим  на  переднем  сиденье
Дрошным.
     Подъем  был  таким  крутым  и  скользким,  что  старенький
грузовик, пыхтя из  последних  сил,  полз  вверх  с  черепашьей
скоростью. Меллори и Андреа бодрствовали, в то время как Миллер
и сержанты дремали то
      ли от усталости, то ли надышавшись удушливого газа. Мария
и Петар  спали"  держась  за руки и прислонившись друг к другу.
Четники же и не помышляли об отдыхе. Наконец  стало  ясно,  что
дыры  в  брезенте  проделаны  не  зря. Напряженно вглядываясь в
темноту окружающего леса" люди  Дрошного  использовали  их  как
бойницы.    Очевидно,    грузовик    вторгся   на   территорию,
контролируемую партизанами. Возможно, это  была  в  своем  роде
"ничья земля".
     Вперед  смотрящий  четник постучал дулом автомата по крыше
кабины  грузовика.  Машина  остановилась.  Рыжебородый   четник
спрыгнул на землю, быстро осмотрелся, нет ли поблизости засады,
и пригласил остальных последовать его примеру. Он так энергично
махал   рукой,   что  было  ясно  --  оставаться  здесь  дольше
положенного ему совсем не хотелось. Друг за  другом  Меллори  и
его  товарищи спрыгнули на землю. Рейнольдс помог слепому певцу
вылезти из машины и протянул руку Марии. Не  говоря  ни  слова,
она  оттолкнула  руку  Рейнольдса  и,  перемахнув  через  борт,
спрыгнула вниз. Рейнольдс посмотрел  на  нее  с  недоумением  и
отошел  в  сторону  с  обиженным  видом. Грузовик стоял на краю
небольшой поляны. Пыхтя, урча и выпуская неимоверное количество
дыма, машина развернулась  на  этом  маленьком  пятачке  и,  не
останавливаясь,  покатила  вниз  по дороге. Четники, сидевшие в
кузове,  сохраняли  молчаливое  безразличие,  не  пытаясь  даже
помахать рукой на прощание.
     Мария подхватила Петара под руку, смерила Меллори холодным
взглядом  и,  кивнув  головой,  быстро пошла по узкой тропинке,
ведущей в лес. Меллори пожал плечами и покорно двинулся следом.
Трое сержантов тоже не заставили себя ждать.  Андреа  и  Миллер
задержались  на несколько мгновений на дороге, пристально глядя
вслед  грузовику,  скрывшемуся  за  поворотом.  Затем   и   они
углубились в лес, тихо переговариваясь.
     Старый  грузовик,  весело  покативший  вниз,  не успел как
следует разогнаться. Проехав метров триста после  поворота,  за
которым  скрылись  Меллори  с товарищами, он остановился. Двое,
рыжебородый командир отряда  и  еще  один,  с  черной  бородой,
перепрыгнули  через  борт  и  скрылись  в  лесу. Грузовик снова
затарахтел и тронулся. Густые клубы дыма еще долго  висели  над
дорогой, как бы застыв в морозном воздухе.
     В  это же время из "фиата", остановившегося в километре от
грузовика, вылез Дрошный  и  углубился  в  лес.  Машина  быстро
развернулась и покатила вниз по дороге.
     Узкая  тропа, петляя между деревьями, взбиралась все круче
в гору. Рыхлый, глубокий снег сильно затруднял  движение.  Луна
спряталась  окончательно, в вершинах сосен завывал ветер, мороз
крепчал.  Казалось,  что  тропу   временами   невозможно   было
различить,   но   Мария   уверенно   шла   вперед,  безошибочно
ориентируясь  в  густом  сумраке  леса.   Несколько   раз   она
оступалась,  проваливаясь  в  глубокий  снег,  но  ни  разу  не
выпустила руку Петара из своей. После того, как в очередной раз
она  упала,  увлекая  за  собой  слепого  брата,  Рейнольдс  не
выдержал и поспешил на помощь. Но не успел он взять ее за руку,
как она вырвалась и с силой оттолкнула его. Рейнольдс изумленно
посмотрел на девушку и повернулся к Меллори.
     -- Какого черта! Я ведь просто хотел помочь...
     --  Оставьте  ее  в  покое,-- сказал Меллори.-- Вы для нее
всего лишь "один из них".
     -- Что это значит?
     --  На  вас  форма  английского  солдата.  Бедняжке  этого
достаточно. Не надо ее трогать.
     Рейнольдс  недоуменно  покачал  головой. Он поправил лямки
рюкзака, подтянул его повыше, оглянулся через плечо, сделал шаг
вперед и вдруг, остановившись, снова обернулся. Он взял Меллори
за рукав и показал рукой в направлении тропы вниз по склону.
     Ярдах в тридцати от них Андреа тяжело  рухнул  в  снег.  С
трудом  поднялся,  сделал  несколько  шагов  и  снова упал. Как
видно, крутой подъем, тяжелый  рюкзак  и  солидная  комплекция,
помноженные  на  прожитые  годы,  доконали его окончательно. По
знаку Меллори все  остановились  и  уселись  в  снег,  поджидая
Андреа,  который,  покачиваясь, как пьяный, и держась за правый
бок,  медленно  приближался.  Рейнольдс  взглянул  на  Гроувса.
Вместе   они  посмотрели  на  Саундерса  и  понимающе  покачали
головами. Андреа поравнялся с ними. Его лицо  вдруг  перекосило
от боли.
     -- Ничего,-- произнес он, тяжело дыша.-- Сейчас пройдет.
     Саундерс   помедлил,   потом  подошел  к  Андреа.  Неловко
протянул руки, предлагая взять рюкзак и "шмайссер".
     -- Давай помогу, папаша.
     На мгновенье Андреа грозно нахмурился, но потом взгляд его
потух. Он покорно снял рюкзак и  протянул  его  Саундерсу.  Тот
указал жестом на автомат. Андреа виновато улыбнулся.
     --  Благодарю.  Без  него  мне будет не по себе. Они снова
тронулись в путь, поминутно  оглядываясь  на  Андреа.  Опасения
были   не   напрасны.   Скоро   Андреа  остановился,  буквально
скорчившись от боли. Сказал, с трудом выговаривая слова:
     -- Мне надо передохнуть... Ступайте, я вас догоню.
     -- Я останусь с тобой,-- с готовностью вызвался Миллер.
     --  Не  надо  никому   оставаться,--   обиженно   произнес
Андреа.-- Как-нибудь сам управлюсь.
     Миллер  промолчал. Он взглянул на Меллори и кивнул головой
в сторону холма. Меллори наклонил  голову  в  знак  согласия  и
махнул  рукой  Марии.  Они медленно тронулись, оставив Андреа и
Миллера позади.  Дважды  Рейнольдс  оборачивался  с  выражением
беспокойства  и раздражения одновременно. Потом пожал плечами и
решительно пошел вперед.
     Андреа продолжал сидеть на корточках, напряженно хмурясь и
держась за правый  бок,  пока  идущий  последним  Рейнольдс  не
скрылся  из  виду.  Разогнувшись  без  видимых  усилий,  Андреа
послюнявил палец и поднял его вверх. Убедившись, что ветер дует
вдоль тропы, достал сигару, прикурил и с  наслаждением  глубоко
затянулся. Чудесное выздоровление могло бы удивить кого угодно,
но  только  не  Миллера,  который усмехнулся и кивнул в сторону
долины. Андреа ухмыльнулся в ответ и вежливым жестом  предложил
Миллеру пройти вперед.
     Спустившись  ярдов  на  тридцать,  они  дошли до поворота.
Отсюда  хорошо   просматривался   пройденный   прямой   участок
тропинки.  Могучий ствол огромной сосны надежно прикрывал их со
стороны дороги. Минуты две они стояли  за  деревом,  напряженно
глядя  вниз и вслушиваясь в ночную тишину. Вдруг Андреа кивнул,
наклонился и бережно положил сигару в маленькую сухую  лунку  у
самого корня сосны.
     Они  не  произнесли  ни  слова,  все  было  понятно и так.
Миллер, пригнувшись, выбрался из-за дерева и улегся в  глубокий
снег  на  спину,  ногами  к  тропинке,  широко  раскинув руки и
обратив к небу  безжизненное  лицо.  Стоя  за  деревом,  Андреа
переложил  "шмайссер"  в  другую  руку,  взяв автомат за ствол,
достал из бездонного кармана нож и прикрепил его на поясе.  Оба
застыли без движения.
     Возможно,   благодаря   тому,  что  тело  Миллера  глубоко
погрузилось в рыхлый снег, он  увидел  поднимающихся  по  тропе
людей  задолго  до  того,  как  они  заметили  его.  Вначале он
различил лишь два темных силуэта, которые,  словно  привидения,
постепенно материализовались на фоне падающего снега. Когда они
подошли поближе, он узнал в одном из них рыжебородого командира
четников.
     Заметив   лежащего   под   деревом   Миллера,   они  резко
остановились  и  несколько  секунд  не  двигались,   напряженно
озираясь.   Затем   переглянулись   и  с  автоматами  наперевес
заспешили вверх по склону. Миллер закрыл глаза. Они ему  больше
не  были нужны, уши поставляли всю необходимую информацию. Звук
приближающихся  шагов  вдруг  прекратился  и  сменился  тяжелым
дыханием наклонившегося над ним человека.
     Миллер  дождался,  пока  четник дыхнул ему прямо в лицо, и
только тогда открыл глаза.  Рыжая  борода  почти  касалась  его
носа.  В  одно  мгновенье раскинутые руки Миллера взметнулись и
крепко сомкнулись на горле застигнутого врасплох четника.
     Андреа бесшумно появился из-за  дерева,  уже  замахнувшись
"шмайссером".  Второй  четник,  рванувшийся на помощь товарищу,
краем  глаза  заметил  Андреа  и  инстинктивно  вскинул   руки,
защищаясь  от  удара.  С таким же успехом он мог подставить под
опускающийся автомат пару соломинок. Андреа скривился  от  силы
удара,  отбросил автомат в сторону и, выхватив из-за пояса нож,
навалился на  того,  который  все  еще  трепыхался  в  железных
объятиях Миллера.
     Наконец,  Миллер отряхнул снег и оглядел трупы. Неожиданно
его чем-то привлек рыжебородый.  Подошел  ближе  и  потянул  за
бороду. Она осталась у него в руках, оголив чисто выбритое лицо
с безобразным шрамом от угла рта до самого уха.
     Андреа  и Миллер молча переглянулись. Затем оттащили трупы
подальше от тропинки  и  забросали  сосновыми  ветками.  Андреа
аккуратно  замел все следы. Он знал, что через какой-нибудь час
снег надежно укроет все плотным ковром. Он подобрал  сигару,  и
они, не оглядываясь, зашагали вверх по тропе.
     Если  бы  они  и  оглянулись,  то все равно не заметили бы
прятавшегося за стоящим в отдалении деревом  человека.  Дрошный
появился  на  дороге  как раз в тот момент, когда Андреа кончал
заметать следы. Смысл происходящего был вполне ясен.
     Он подождал,  пока  Андреа  и  Миллер  скроются  из  виду,
постоял  еще  пару  минут для верности и заспешил вслед. На его
смуглой бандитской физиономии  застыло  выражение  удивления  и
беспокойства.  Он  дошел  до  сосны, где четников ждала засада,
быстро осмотрелся и углубился  в  лес  по  дорожке,  заметенной
Андреа.  Удивление  на  его  лице  уступило место беспокойству,
которое, в свою очередь, перешло в мрачную уверенность.
     Он откинул в сторону ветки и, скорбно опустив плечи, долго
смотрел  на  застывшие  в  неестественных  позах   тела   своих
товарищей. Потом выпрямился и повернул голову в сторону дороги,
по  которой  ушли  Андреа и Миллер. Его тяжелый взгляд не сулил
ничего хорошего.
     Андреа и Миллер долго взбирались вверх, пока на  очередном
повороте  тропинки  не услышали доносящиеся сверху приглушенные
звуки расстроенной гитары. Андреа замедлил  шаг,  с  сожалением
выбросил  в  снег сигару, наклонился и схватился за правый бок.
Миллер бережно взял его за локоть,
     Вскоре  они  увидели  своих.  Те  продвигались   медленно.
Глубокий  снег и все круче взбирающаяся вверх тропа делали свое
дело. Рейнольдс оглянулся в который уже раз и заметил Андреа  с
Миллером.  Он крикнул Меллори, тот приказал всем остановиться и
подождать  отставших.  Когда  они  поравнялись  с   остальными,
Меллори участливо спросил у Андреа:
     -- Лучше не стало?
     -- Долго еще идти? -- хрипло осведомился тот.
     -- Не больше мили.
     Андреа ничего не ответил. Он опустил голову и тяжело дышал
с несчастным  видом  больного  человека, которому предстоит еще
полтора  километра  карабкаться  в  гору  по  глубокому  снегу.
Саундерс,  с  двумя  рюкзаками  за  спиной,  подошел к Андреа и
деликатно произнес:
     -- Вам будет легче, если...
     -- Я знаю.-- Андреа горько улыбнулся, снял с плеча автомат
и протянул его Саундерсу.-- Спасибо, сынок.
     Петар  продолжал  тихо  перебирать  струны  своей  гитары,
наполняя  мрачный  лес  потусторонними  звуками. Миллер перевел
взгляд с него на Меллори:
     -- Зачем здесь музыка?
     -- Вероятно, это пароль Петара.
     -- Как говорил Нойфельд? Никто пальцем  не  тронет  нашего
певца?
     -- Что-то вроде этого.
     Они  тронулись  в путь. Меллори пропустил остальных вперед
и, оставшись рядом с Андреа, посмотрел на него, как бы оценивая
его физическое состояние.  Андреа  поймал  его  взгляд  и  едва
заметно кивнул. Меллори отвел глаза.
     Через пятнадцать минут их остановили трое как из-под земли
появившихся  часовых.  Они  возникли  так  неожиданно, что даже
Андреа, будь у  него  автомат,  ничего  бы  не  смог  поделать.
Рейнольдс тревожно обернулся к Меллори. Тот улыбнулся и покачал
головой.
     --  Все в порядке. Это партизаны -- видите у них звезды на
фуражках. Просто сторожевой пост на одной из главных дорог.
     Так и оказалось. Мария  быстро  сказала  чтото  одному  из
солдат, тот кивнул и пошел вперед по тропинке, жестом приглашая
следовать  за  ним.  Остальные  двое  остались на месте. Они не
сводили глаз  с  Петара  и  крестились  каждый  раз,  когда  он
прикасался  к  своей  дребезжащей  гитаре.  "Нойфельд был прав,
когда говорил о суеверном страхе, с которым  относятся  местные
жители к слепому певцу и его сестре",-- подумал Меллори.
     Они   были  в  партизанском  лагере  через  десять  минут.
Удивительно, насколько этот лагерь походил на лагерь  гауптмана
Нойфельда. Те же деревянные бараки, сгрудившиеся посреди поляны
в  окружении  высоких  сосен.  Партизан  сказал Марии несколько
слов, и она обратилась к Меллори, всем своим  видом  показывая,
насколько ей противно с ним общаться:
     --  Мы  будем  в  доме  для  гостей. Вас ждет командир для
доклада. Солдат покажет вам дорогу.
     Партизан кивнул в подтверждение. Меллори последовал за ним
к большому, ярко освещенному бараку.  Солдат  постучал,  открыл
дверь и пригласил войти.
     Командир    был    высокий,    худой,    темноволосый,   с
аристократически  тонким  лицом,  характерным  для   боснийских
горцев. Он протянул Меллори руку и улыбнулся.
     --  Майор  Брозник,  к  вашим  услугам.  Сейчас  уже очень
поздно, но, как видите, мы на ногах. Хотя, честно признаться, я
ожидал вас раньше.
     -- Не пойму, о чем вы говорите.
     -- Что такое? Вы -- капитан Меллори, верно?
     -- Даже не слыхал о таком.-- Меллори пристально смотрел  в
глаза  Брознику,  затем  мельком  взглянул  на конвоира и опять
перевел взгляд на Брозника. Брозник на мгновенье нахмурился, но
потом лицо его  прояснилось.  Он  сказал  что-то  солдату,  тот
повернулся и вышел. Меллори протянул руку.
     -- Капитан Меллори. Прошу простить меня, майор Брозник, но
я настаиваю на конфиденциальности нашей беседы.
     -- Вы никому не доверяете? Даже здесь, в моем лагере?
     -- Никому.
     -- Даже своим людям?
     -- Я не доверяю им, чтобы не ошибиться. Я не доверяю себе,
чтобы  не  ошибиться.  Наконец,  я  не  доверяю  вам,  чтобы не
ошибиться.
     -- Объяснитесь,-- в голосе Брозника,  как  и  во  взгляде,
почувствовался холодок.
     -- У вас не пропадали двое партизан, один с рыжей бородой,
другой  с  черной? У рыжебородого глаз косит и на лице шрам ото
рта до уха? Брозник подошел к нему вплотную.
     -- Что вам о них известно?
     -- Так вы их знаете?
     Брозник кивнул и тихо произнес:
     -- Они погибли в бою. Месяц назад.
     -- Вы нашли их тела?
     -- Нет.
     -- Вам бы это не удалось. Они перешли к четникам.
     -- Но они и так были четниками, порвавшими с прошлым.
     -- Значит, они порвали с ним еще раз. Они следили за  нами
сегодня. По приказу капитана Дрошного. Я приказал убить их.
     -- Вы... приказали... их убить?
     --  Послушайте,--  устало  сказал  Меллори.--  Если бы они
оказались  здесь,  а  они,  без  сомнения,   собирались   здесь
появиться вскоре после нашего прихода, мы бы их не узнали, а вы
-- встретили бы с распростертыми объятиями, как героев, которым
удалось  бежать  из плена. Они бы доносили о каждом нашем шаге.
Даже если бы мы их узнали и предприняли  соответствующие  меры,
здесь    наверняка   нашлись   бы   другие   четники,   которые
незамедлительно  поставили  бы  в  известность  своих   хозяев.
Поэтому  мы  предпочли  избавиться  от  них без лишнего шума, в
укромном месте, хорошенько припрятав трупы.
     -- Среди моих людей четников нет. Меллори сухо заметил:
     -- Редкий фермер, открыв мешок и увидев два гнилых  яблока
сверху,  поручится, что больше ни одного в мешке нет.-- Меллори
улыбнулся,  чтобы  смягчить  впечатление  от  своих   слов,   и
продолжил  как  ни  в  чем не бывало: -- Итак, майор, гауптману
Нойфельду потребовалась кой-какая информация.
     Сказать, что  гостиница  по  праву  носила  столь  громкий
титул,  было  бы,  мягко  говоря,  преувеличением. Под хлев для
особо малоценных домашних животных  эта  хижина  еще  с  грехом
пополам   сгодилась  бы,  однако  для  ночлега  людей  ей  явно
недоставало  того,  что  в  современном   цивилизованном   мире
именуется  элементарными  удобствами.  Даже  древним спартанцам
здешняя обстановка не  показалась  бы  слишком  шикарной.  Один
дощатый стол, одна скамья, догорающий камин и земляной пол.
     В  комнате  было шесть человек -- трое стояли, один сидел,
двое растянулись на бугристом полу. Петар, на  этот  раз  один,
без  сестры,  сидел  на  полу, обхватив руками гитару, и глядел
невидящим взором в сторону догорающего очага.  Андреа  с  явным
удовольствием устроился на полу в спальном мешке, подложив руку
под  голову,  и  пыхтел  особенно  зловонной  сигарой.  Миллер,
полулежа, углубился в потрепанный томик  стихов.  Рейнольдсу  и
Гроувсу  тоже  не  спалось.  Они  стояли  у  окна  и  бесцельно
рассматривали  тускло  освещенную  территорию   лагеря.   Когда
Саундерс  распаковал  свой  передатчик  и двинулся к двери, они
обернулись в его сторону.
     С тоской в голосе Саундерс произнес:
     -- Спокойной ночи.
     -- Спокойной  ночи?  --  Рейнольдс  вопросительно  вскинул
брови.-- Куда это ты собрался?
     --  В  соседний  барак.  Там у них радисты. Надо отстучать
радиограмму в Термоли. Не хочу своим треском мешать вам спать.
     Саундерс вышел. Гроувс подошел к столу,  сел  и  задремал,
подперев  голову  рукой.  Рейнольдс  остался  стоять у окна. Он
видел, как Саундерс подошел к двери соседнего темного барака  и
открыл ее. В окне вспыхнул свет.
     Одновременно  на  снегу  появилась  длинная  узкая полоска
света  от  приоткрывшейся  двери  майора  Брозника.  В   проеме
появился  силуэт  Меллори.  В руках он держал что-то похожее на
листок бумаги. Затем дверь закрылась, и  Меллори  направился  к
радиобараку.
     Внезапно  Рейнольдс  застыл и напряг зрение до предела. Не
успел  Меллори  сделать  несколько  шагов,  как  на  его  пути,
появившись   из-за   угла   барака,   возникла  темная  фигура.
Инстинктивно Рейнольдс потянулся к  кобуре,  но  сразу  опустил
руку.  Что  бы ни сулила эта неожиданная встреча, опасности для
жизни Меллори она не представляла. У Марии не  было  оружия,  в
этом  Рейнольдс  был  твердо  уверен.  В  том, что именно Мария
неожиданно возникла на пути Меллори, не было сомнений.
     Не веря своим глазам, Рейнольдс прижался лицом к  оконному
стеклу.  Не  менее  двух  минут он наблюдал, как девушка, столь
откровенно выражавшая свою ненависть к Меллори все  это  время,
влепившая  ему  такую  смачную  пощечину при первой же встрече,
теперь оживленно и дружески с ним беседовала.  Это  было  такой
неожиданностью  для Рейнольдса, что он впал в состояние транса.
Однако  это  состояние  покинуло  его  окончательно,  когда  он
увидел,  как  Меллори дружеским жестом обнял девушку за плечо и
она не предприняла попытки сбросить  его  руку.  Объяснить  это
было  просто  невозможно.  Ничего хорошего подобная ситуация не
сулила. Рейнольдс обернулся и жестом подозвал Гроувса  к  окну.
Гроувс  не  заставил себя ждать, но к этому времени Марии уже и
след простыл.  Меллори  в  одиночестве  направлялся  в  сторону
барака  радистов  все  с  тем  же  листом бумаги в руке. Гроувс
вопросительно взглянул на Рейнольдса.
     -- Они стояли рядом,--  зашептал  Рейнольдс.--  Меллори  и
Мария. Я сам видел. Они разговаривали.
     -- Ты в этом уверен?
     --  Бог  свидетель.  Я  видел их вместе, приятель. Он даже
положил ей руку на плечо. Отойди скорее от окна. Мария идет.
     Не торопясь, но и не теряя  времени,  чтобы  не  возбудить
подозрения Андреа и Миллера, они вернулись к столу. Скоро вошла
Мария  и,  не  говоря  ни  слова,  прошла  к огню, села рядом с
Петаром и взяла  его  за  руку.  Через  минуту-другую  вернулся
Меллори  и  уселся  на матрас рядом с Андреа, который вынул изо
рта  сигару  .и  выжидательно  посмотрел   на   Меллори.   Тот,
убедившись,  что  за  ним  не  наблюдают,  кивнул. Андреа снова
сосредоточился на сигаре.
     Рейнольдс нерешительно  посмотрел  на  Гроувса  и  сказал,
обращаясь к Меллори:
     -- Может быть, организуем ночное дежурство, сэр?
     --  Дежурство?  --  Меллори  искренне  удивился.-- Это еще
зачем? Мы ведь в партизанском лагере, сержант, у наших  друзей.
Кроме  того,  вы  имели возможность сами убедиться, что система
охраны у них на высоте.
     -- Кто знает...
     -- Я знаю. Ложитесь спать. Рейнольдс упорствовал:
     -- Саундерс там один. Мне это не нравится...
     -- Он  передает  шифровку  по  моей  просьбе.  Это  займет
несколько минут, не больше.
     -- Но как же...
     --  Отставить разговоры! -- вмешался Андреа.-- Вы слышали,
что сказал капитан?
     Но Рейнольдс уже распалился. Остановить  его  было  просто
невозможно.   Раздражение   и   недовольство   взяли  верх  над
остальными чувствами.
     -- С какой стати я должен замолчать? Кто он  такой,  чтобы
мне приказывать? Вместо того, чтобы указывать другим, посмотрел
бы на себя сначала. Эта проклятая вонючая сигара никому не дает
вздохнуть спокойно.
     Миллер неторопливо опустил томик стихов.
     --  По  поводу сигары я с вами абсолютно согласен, молодой
человек. Но  прошу  вас  не  забывать,  что  вы  обращаетесь  к
человеку в звании полковника.
     Миллер  снова  погрузился  в  чтение.  Несколько мгновений
Рейнольдс и Гроувс изумленно  смотрели  друг  на  друга,  затем
Рейнольдс поднялся и обратился к Андреа.
     --  Сэр,  я  очень сожалею. Я действительно не представлял
себе...
     Андреа примирительно махнул  рукой  и  взялся  за  сигару.
Несколько  минут  все  молчали.  Мария склонила голову на плечо
Петару и, судя по всему, спала. Миллер прикрыл глаза и  покачал
головой,  выражая таким образом наслаждение поэтическим изыском
прочитанного. Затем он  отложил  книгу  в  сторону  и  поглубже
забрался  в  спальный мешок. Андреа погасил сигару и последовал
его примеру. Меллори  уже  спал.  Гроувс  улегся,  и  Рейнольдс
остался  сидеть за столом в одиночестве, устало подперев голову
руками. Минут пять он полудремал  в  этой  позе,  потом  рывком
поднялся и взглянул на часы. Подошел к Меллори и растолкал его.
Меллори недовольно открыл глаза.
     --  Двадцать  минут  прошло,-- в голосе Рейнольдса звучала
тревога.-- Уже двадцать минут, как Саундерс ушел.
     -- Ну и что? -- терпеливо разъяснял Меллори.-- За двадцать
минут он мог  только  связаться  с  центром,  а  ему  еще  надо
передать радиограмму.
     -- Конечно, сэр. Разрешите проверить обстановку?
     Меллори  устало кивнул и закрыл глаза. Рейнольдс прихватил
автомат и вышел из барака, тихо прикрыв за  собой  дверь.  Сняв
затвор   с   предохранителя,  он  быстрым  шагом  направился  к
радиобараку.
     Окно Саундерса  все  еще  светилось.  Рейнольдс  попытался
заглянуть  внутрь,  но  не  смог ничего разглядеть за замерзшим
стеклом. Он подошел к двери. Она  была  слегка  приоткрыта.  Он
приподнял  автомат, опустил палец на спусковой крючок и раскрыл
дверь настежь так, как это  обычно  делают  морские  пехотинцы,
врываясь в помещение,-- резким ударом правой ноги.
     В  комнате не было никого. Никого, кто мог бы представлять
опасность для Рейнольдса. Медленно опустив  автомат,  он  вошел
внутрь. То, что он увидел, привело его в шоковое состояние.
     Сидящий   за  передатчиком  Саундерс  завалился  на  стол,
неестественно  повернув  голову  вбок.  Руки  его   безжизненно
повисли.  На  спине,  между  лопаток,  торчала  рукоятка  ножа.
Рейнольдс инстинктивно  отметил,  что  крови  не  было.  Смерть
наступила   мгновенно.   Сам   передатчик   представлял   собой
бесформенную  груду  искореженного  металла.  Восстановить  его
было,  очевидно,  невозможно. Рейнольдс осторожно приблизился к
Саундерсу и тронул его за плечо. Тело как  будто  дернулось  и,
потеряв равновесие, медленно сползло со стола и с глухим стуком
упало  на  пол,  перекатилось  на  спину  и  застыло. Рейнольдс
склонился над  ним,  глядя  на  посеревшее  лицо,  еще  недавно
покрытое загаром, на безжизненные мутные глаза, устремившиеся в
пустоту. Он резко поднялся и выбежал на улицу.
     В  гостинице  все  спали.  Рейнольдс  подошел  к  лежащему
Меллори и с  силой  потряс  его  за  плечо.  Меллори  дернулся,
недовольно открыл глаза и приподнялся на локте.
     --  Вы  говорили, что мы среди друзей! -- в хриплом голосе
Рейнольдса  от  негодования  проскальзывали   звуки,   подобные
шипенью  змеи.--  Мы  здесь  в  безопасности, так вы сказали. О
Саундерсе незачем беспокоиться, верно? Вы знаете, что говорите,
так вы сказали? Черта с два вы знаете!
     Меллори промолчал. Он резко поднялся. На лице его не  было
и тени сонливости.
     -- Саундерс? -- быстро спросил он. Рейнольдс кивнул.
     --  Я  думаю, вам лучше пойти со мной. Не говоря ни слова,
они вышли из барака, пересекли  территорию  лагеря  и  вошли  в
радиорубку. Меллори дошел только до двери и остановился. Секунд
десять,  которые  показались  Рейнольдсу  вечностью,  он  молча
смотрел на Саундерса и разбитый вдребезги передатчик. Лицо  его
сохраняло  непроницаемое  выражение.  Это показалось Рейнольдсу
обидным, и он взорвался:
     -- Вы что, так и собираетесь всю  ночь  здесь  стоять?  Вы
намерены что-нибудь предпринять или нет, черт возьми?
     -- Любая пчела может ужалить один раз в жизни,-- задумчиво
произнес  Меллори.-- Прошу вас впредь не говорить со мной таким
тоном. Что я должен делать, по-вашему?
     -- Как это, что? -- Рейнольдс пытался взять себя в руки.--
Найти сукина сына, который это сделал.
     -- Найти его будет нелегко,--  заключил  Меллори.--  Я  бы
даже   сказал,   невозможно.  Если  убийца  из  лагеря,  то  он
благополучно вернулся на свое место. Если он пришел из леса, то
сейчас он уже далеко и с каждой секундой удаляется от  нас  все
дальше.  Пойдите  разбудите  Андреа,  Миллера  и Гроувса. Пусть
придут сюда. Затем оповестите о случившемся майора Брозника.
     -- Я  расскажу  им,  что  случилось,--  с  горечью  сказал
Рейнольдс.--  И еще я скажу, что этого бы не произошло, если бы
вы меня послушались. Но ведь вы этого не сделали, верно?
     -- Я был не прав в отличие от  вас.  А  теперь  выполняйте
приказ.
     Рейнольдс   помедлил.   Он   был   явно  на  грани  срыва.
Негодование и недоверие сменяли друг друга на его  возбужденном
лице. Однако что-то во взгляде Меллори заставило его взять себя
в руки. Он недовольно кивнул, повернулся кругом и вышел.
     Меллори  подождал,  пока  он  скроется  за  углом,  достал
фонарик и начал внимательно  изучать  покрытую  ледяной  коркой
поверхность  снега  у  входа в барак. Внезапно что-то привлекло
его внимание. Он  присел  на  корточки  и  наклонился,  поднеся
фонарик вплотную к земле.
     След был едва заметным. Отпечаталась только передняя часть
подошвы  правого  ботинка.  Но рисунок был отчетливо виден: три
расположенных  друг  под  другом  уголка.  Верхний  уголок  был
наполовину  стерт.  Меллори  быстро  пошел  в  сторону  леса  и
обнаружил еще два таких же отпечатка  на  снегу,  пока  ледяной
наст  не  уступил  место мерзлой земле, такой твердой, что даже
колеса  автомобиля  не  оставили  бы  на  ней  следов.  Меллори
вернулся  назад,  аккуратно  затерев  носком  ботинка  все  три
обнаруженных им отпечатка. Скоро появились  Рейнольдс,  Андреа,
Миллер  и  Гроувс.  Майор Брозник со своими людьми подошел чуть
позже.
     Они   внимательно   обследовали   радиорубку   в   надежде
обнаружить  улики,  но их не было. Скрупулезно, стараясь ничего
не упустить, они  осмотрели  снег  вокруг  барака,  но  никаких
подозрительных    следов    не   обнаружили.   Получив   мощное
подкрепление из нескольких  десятков  заспанных  партизан,  они
немедля   приступили   к   осмотру   всех   строений  лагеря  и
окрестностей. Ничего обнаружить так и не удалось.
     -- Надо  объявить  отбой,--  произнес  наконец  Меллори.--
Похоже, ему удалось уйти.
     --  Вероятно,--  согласился  майор  Брозник.  Он был очень
расстроен и  сердит.  Ему  казалось  невероятным,  чтобы  такое
случилось  в его лагере.-- Надо будет удвоить число дозорных на
оставшуюся ночь.
     -- Не  имеет  смысла,--сказал  Меллори.--Наш  приятель  не
вернется.
     -- "Не имеет смысла",-- передразнил его Рейнольдс.-- То же
самое вы говорили по поводу бедняги Саундерса. А где он теперь?
Мирно  спит  в  своей  постели? Черта с два! Он на том свете! И
незачем говорить, будто...
     Андреа угрожающе заворчал и двинулся навстречу Рейнольдсу.
Но Меллори жестом остановил его:
     -- Конечно, вы  здесь  командир  и  вам  решать,  майор,--
произнес  Меллори.--  Простите,  что  не дали вам и вашим людям
спать. Увидимся утром,-- он невесело улыбнулся. -- Благо, ждать
осталось недолго.-- Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг на  его
пути возник Гроувс. Тот самый Гроувс, чье благодушие обычно так
выгодно  отличало  его  от  Рейнольдса,  теперь был вне себя от
ярости.
     -- Выходит, он просто так ушел в дело  с  концом?  Смылся,
исчез навеки и все?
     Меллори задумчиво посмотрел на него и сказал:
     -- Не думаю. Я бы так не сказал. Скоро мы его найдем.
     --  Скоро?  Еще  до того, как он умрет от старости? Андреа
посмотрел на Меллори.
     -- Через двадцать четыре часа?
     -- Скорее.
     Андреа кивнул, и  они  с  Меллори  зашагали  к  гостинице.
Рейнольдс  и  Гроувс  проводили их взглядом и, тяжело вздохнув,
мрачно переглянулись.
     -- Вы только посмотрите на них!  Идут  и  мирно  беседуют,
словно  ничего  не  случилось  с  беднягой Саундерсом.-- Гроувс
покачал головой,-- Им наплевать. Им абсолютно все равно!
     -- Я бы так не сказал,--вмешался стоящий  рядом  Миллер.--
Они делают вид, будто им все равно, а это не одно и то же.
     --  Лица,  словно  деревянные  маски,--  в сердцах добавил
Рейнольдс.-- Они даже не сказали, что им жаль Саундерса!
     -- Видите ли, -- терпеливо произнес Миллер, -- разные люди
по-разному реагируют на одинаковые обстоятельства. Я  согласен,
что  в  подобной  ситуации скорбь и негодование естественны, но
если бы Меллори и Андреа  тратили  время  и  силы  на  подобную
реакцию  по  каждому  такому  поводу, от них давно бы ничего не
осталось. Поэтому они предпочитают действовать. И убийца вашего
друга  неминуемо  получит  свое.  Возможно,  вы   не   обратили
внимания, но смертный приговор ему только что прозвучал.
     --  Откуда вы знаете? -- недоверчиво спросил Рейнольдс. Он
кивнул в сторону Меллори и Андреа, которые как  раз  входили  в
барак.-- Они об этом и еловом не обмолвились.
     -- Телепатия.
     -- Что это значит?
     --   Долго   рассказывать,--  устало  заметил  Миллер.  --
Напомните мне утром.

     ГЛАВА 6. ПЯТНИЦА. 08.00--10.00

     Раскидистые заснеженные кроны  высоких  сосен,  окружавших
лагерь  майора  Брозника,  переплетаясь, накрывали поляну почти
непроницаемым покровом, сквозь который  лишь  коегде  кусочками
проглядывало  небо.  Даже  в солнечный летний полдень внизу был
полумрак, а пасмурным  ранним  утром,  спустя  лишь  час  после
восхода солнца, в лагере было почти невозможно отличить день от
ночи.   В   столовой,  где  команда  Меллори  и  майор  Брозник
завтракали, было настолько темно, что две коптящие  керосиновые
лампы не рассеивали мрак, а, скорее, сгущали его.
     Сумрак  комнаты как нельзя лучше соответствовал настроению
сидящих за столом. Они ели  молча,  низко  опустив  головы,  не
глядя  друг  на  друга.  То,  что  произошло  предыдущей ночью,
растревожило всех,, но особенно Рейнольдса и Гроувса, на  лицах
которых  застыло  выражение  негодования  и  скорби  по убитому
Саундерсу. Они так и не притронулись к еде.
     Довершал невеселую  картину  более  чем  скудный  утренний
рацион   партизанской  столовой.  Две  симпатичные  партизанки,
призванные под знамена маршала Тито прямо со  школьной  скамьи,
поставили   перед   каждым   по   тарелке   "поленты",   весьма
неаппетитного блюда из овсянки, и  по  стакану  ракии,  местной
водки,  отличающейся  резким  запахом  и необычайной крепостью.
Миллер поковырял ложкой в тарелке без всякого энтузиазма.
     -- Ну,  ну,--пробурчал  он  себе  под  нос.--  Это  что-то
новенькое.
     -- Больше ничего нет,-- извиняющимся тоном сказал Брозник.
Он опустил  ложку  и отодвинул от себя тарелку.-- Кусок в горло
не лезет. Подумать только! Все подходы к лагерю  охраняются,  и
тем  не  менее  убийца  оказался  здесь.  Может  быть, ему и не
пришлось обходить посты, может быть, он уже находился в лагере?
Предатель среди нас, и я  бессилен  его  обнаружить!  Просто  в
голове не укладывается.
     Все  молчали  и  избегали  смотреть  на  Брозника, по тону
которого легко угадывалось его подавленное состояние. Андреа, с
аппетитом опустошивший свою тарелку, с  сожалением  смотрел  на
нетронутые тарелки Рейнольдса и Гроувса. Перевел вопросительный
взгляд  на  сержантов.  Они  кивнули,  Андреа  протянул  руку и
передвинул  тарелки  к  себе.  В  мгновенье  ока  они  остались
пустыми.  Рейнольдс и Гроувс смотрели на Андреа, широко раскрыв
глаза, не столько потрясенные  непритязательностью  его  вкуса,
сколько неспособные понять, как может человек с таким аппетитом
поглощать  пищу  всего  несколько  часов  спустя после убийства
одного из своих товарищей. Миллер тоже посмотрел  на  Андреа  с
нескрываемым  ужасом и, попробовав еще немного своей "поленты",
отложил ложку, брезгливо сморщив нос. Он с удивлением  отметил,
как Петар неловко орудовал ложкой, не снимая с плеча гитары.
     --  Он  что  --  никогда  не  расстается  с этой проклятой
гитарой? -- с раздражением спросил Миллер.
     -- Бедняжка,-- тихо сказал Брозник.-- Так  мы  его  зовем.
Слепой  бедняжка. Он с гитарой не расстается, всегда ее с собой
носит. Даже спит с ней, разве  вы  не  обратили  внимания  этой
ночью? Ему эта гитара дороже жизни. Несколько недель тому назад
один  из наших парней, шутки ради, попробовал отнять ее у него.
Так Петар, не смотрите, что слепой, чуть его не убил!
     -- Ему, должно быть, медведь на  ухо  наступил,--  заметил
Миллер.-- Более расстроенной гитары я в жизни не слышал.
     Брозник слегка улыбнулся.
     --  Согласен.  Но  неужели  вы не понимаете? Он ощущает ее
близость. Она принадлежит только  ему.  Это  все,  что  у  него
осталось в мире кроме мрака и пустоты. Наш бедняжка.
     --  По  крайней  мере,  мог  бы  ее настроить,-- пробурчал
Миллер.
     -- Я понимаю ваши благие намерения, мой  друг.  Вы  хотите
отвлечь нас от тяжелых мыслей, но, к сожалению, это невозможно.
-- Брозник повернулся к Меллори. -- Как невозможно и то, что вы
задумали,  --  освободить  захваченных связных и нейтрализовать
немецкую  контрразведку.  Это  безумие,  чистой  воды  безумие!
Меллори махнул рукой.
     -- Взгляните на себя. Провианта нет. Пушек нет. Транспорта
нет. Есть винтовки, но к ним нет патронов. Нет лекарств. Танков
нет, самолетов. Надежды нет, а вы продолжаете борьбу. Разве это
не безумие?
     --  Ну  что  ж.--  Брозник  улыбнулся,  подвинул к Меллори
бутылку ракии. Подождал, пока он нальет себе  стакан.--  Выпьем
за безумцев!
     --  Я  только что беседовал с майором Стефаном на западном
перевале,-- сказал генерал Вукалович,-- Он считает, что мы  все
сошли с ума. Что вы на это скажете, полковник Ласло?
     Человек,  лежащий  в  укрытии рядом с Вукаловичем, опустил
бинокль. Это был загорелый здоровяк средних лет с  потрясающими
иссиня-черными   усами,   как   будто   намазанными  гуталином.
Задумавшись на мгновение, он сказал:
     -- Он, без сомнения, прав, генерал.
     -- Ваш отец -- чех,-- возразил Вукалович.--  А  ведь  чехи
всегда отличались благоразумием.
     --  Он родом с Высоких Татр,-- объяснил Ласло.-- А там все
сумасшедшие.
     Вукалович  улыбнулся,  поудобней  устроился  и,  подняв  к
глазам  бинокль, начал внимательно осматривать местность сквозь
расщелину в камнях.
     Метрах  в  пятидесяти  от  них  каменистый  горный   склон
переходил  в  узкое,  не  более  ста  метров в ширину, покрытое
травой плато. Эта  зеленая  полоска  протянулась  с  запада  на
восток,  насколько  хватало  глаз.  С  юга плато крутым обрывом
спускалось  к  широкой  и  быстрой  реке.  Вода  в  реке   была
специфического  бело-зеленого  цвета,  столь  характерного  для
альпийских рек. Зеленоватая ледяная вода здесь и  там  вскипала
белыми   бурунами.   Прямо  напротив  того  места,  где  лежали
Вукалович  и  Ласло,   река   была   перегорожена   мостом   --
внушительной   стальной   конструкцией,  покрашенной  в  те  же
бело-зеленые цвета. На той  стороне  реки,  к  югу  от  берега,
полого  поднимался  поросший травой склон, дальше, метров через
пятьдесят, вставал густой сосновый лес.  На  опушке  леса,  под
кронами  сосен,  можно  было  различить  тускло  поблескивающие
силуэты танков.  Дальше  за  лесом  возвышались  величественные
горные  вершины,  покрытые  ослепительно  сверкающим  под ярким
солнцам снегом. Вукалович опустил бинокль и тяжело вздохнул.
     -- Как вы думаете, сколько там может быть танков?
     -- Сам бы хотел знать.-- Ласло виновато  развел  руками.--
Может,  десять,  а  может, и двести. Представления не имеем. Мы
посылали разведчиков. И не раз. Но они не вернулись.  Возможно,
их  снесло  течением,  когда  они  пытались  перебраться  через
Неретву.-- Он взглянул  на  Вукаловича  и  задумался.--  Вы  не
знаете,  откуда  немцы  готовят  атаку:  со  стороны  западного
перевала, через ущелье Зеницы или здесь, через мост?
     Вукалович отрицательно покачал головой.
     -- Но вы полагаете, что ждать осталось недолго?
     -- Совсем недолго.-- Вукалович в сердцах  стукнул  кулаком
по земле.-- Неужели невозможно уничтожить этот чертов мост?
     --  Пять  раз  его  бомбили,--  мрачно  сказал Ласло.-- На
сегодняшний день сбито двадцать семь самолетов.  Вдоль  Неретвы
установлено две сотни зениток, а ближайшая база "мессершмиттов"
всего  в  десяти минутах лету. Радары немецкой береговой охраны
ловят английских бомбардировщиков, как  только  они  появляются
над  побережьем.  А когда они долетают сюда, "мессершмитты" уже
тут как тут. Кроме того, не забывайте, что мост с  двух  сторон
упирается в скалы.
     -- То есть годится только прямое попадание?
     --  Прямое попадание в цель семи метров шириной с высоты в
три тысячи метров практически невозможно. К тому  же  цель  так
умело  замаскирована,  что  вы и с земли не обнаружите ее уже с
пятисот метров. Дважды невыполнимая задача.
     --  Мы  тоже  не  сможем  его  взорвать,--  уныло   сказал
Вукалович.
     -- Не сможем. Последнюю попытку мы предприняли позапрошлой
ночью.
     --  Вы  пытались  взорвать мост? Но ведь я приказал вам не
рисковать попусту.
     -- Вы посоветовали не рисковать, но я все думаю,  что  мне
виднее. Они начали стрелять осветительными ракетами, когда наши
отряды были еще на середине плато. Ну и началось...
     --  Можете не продолжать,-- перебил его Вукалович.-- Какие
потери?
     -- Мы положили полбатальона.
     -- Полбатальона! А скажите мне, дорогой Ласло,  что  вышло
бы в самом невероятном случае, доберись ваши люди до моста?
     -- У них были толовые шашки и ручные гранаты...
     --   А   петард   не  было  случайно?  --  горько  съязвил
Вукалович.-- Пригодились бы для фейерверка. Этот мост сделан из
стали и покоится на железобетонных опорах, приятель! Вам нечего
было и пытаться!
     -- Так точно, генерал,-- Ласло  отвел  глаза.--  Наверное,
вам придется отстранить меня от командования отрядом.
     -- Думаю, да.-- Вукалович внимательно посмотрел на усталое
лицо полковника.-- И я наверняка бы сделал это, если бы не одно
обстоятельство.
     -- Какое именно?
     --  Все  имеющиеся  в моем распоряжении командиры такие же
сумасшедшие, как вы. А если немцы начнут  атаку,  скажем,  этой
ночью?
     --  Будем  стоять  до  последнего.  Мы  -- югославы, и нам
отступать некуда. Другого выхода нет.
     -- Нет другого выхода? Две тысячи  человек  с  допотопными
винтовками,  изможденные  и  голодные,  почти  без  боеприпасов
против, может  быть,  двух  образцовых  немецких  бронетанковых
дивизий.  И  вы собираетесь драться. Никогда не поздно сдаться,
вы меня понимаете...
     Ласло улыбнулся.
     -- При всем моем уважении к вам, генерал, должен заметить,
что сейчас не время для шуток. Вукалович похлопал его по плечу.
     -- Мне тоже не смешно. Собираюсь посетить северо-восточные
укрепления, в  районе  плотины.  Посмотрим,  насколько  безумен
полковник Янци. Кстати, полковник!
     -- Слушаю вас.
     --   Если   начнется   атака,  я  могу  отдать  приказ  об
отступлении.
     -- Отступление?
     -- Не сдача, а отступление. За которым,  будем  надеяться,
лежит путь к победе.
     -- Я уверен: генерал знает, что говорит.
     --  Генерал  не  знает.--  Не обращая внимания на немецких
снайперов на том берегу Неретвы,  Вукалович  поднялся  во  весь
рост.
     --  Когда-нибудь  слышали о некоем капитане Мел-лори? Кейт
Меллори -- новозеландец, это имя вам ни о чем не говорит?
     -- Нет,-- быстро сказал Ласло. Помедлил, потом добавил:
     -- Хотя постойте... Не тот ли это парень, который лазил по
горам?
     --  Тот  самый.  Хотя,  как  мне  дали  понять,   это   не
единственное  его  занятие.--  Вукалович  почесал подбородок.--
Если то, что я слышал о нем, правда, то его без сомнения  можно
назвать весьма одаренным человеком.
     --  А  причем  здесь  этот  вундеркинд?  -- с любопытством
спросил Ласло.
     -- Дело вот в чем,--  Вукалович  вдруг  посерьезнел,  даже
погрустнел.--  Когда  все  идет  прахом и не остается последней
надежды, всегда есть единственный в мире человек, который может
тебе помочь. Ты  можешь  не  знать,  кто  он,  где  он,  но  он
обязательно существует. Во всяком случае, так говорят.
     -- Совершенно верно,-- вежливо согласился Ласло.-- Но Кейт
Меллори причем?
     -- Перед сном буду молиться за него. Вам тоже советую.
     -- Слушаюсь. А за нас можно помолиться?
     -- Тоже неплохая мысль,-- сказал Вукалович.
     Поросшие лесом склоны холма, подступающего к лагерю майора
Брозника,  крутые  и  скользкие.  Подъем  был  нелегким, копыта
лошадей  скользили,  приходилось  напрягать  все  силы,   чтобы
удержаться  в  седле.  Однако  неудобства ощущали далеко не все
всадники. Партизанам, сопровождавшим группу  Меллори,  подобный
подъем  был  не  в  новинку,  они чувствовали себя в седле, как
дома. Мерно попыхивающий своей мерзкой  сигарой,  Андреа  тоже,
по-видимому,  не  испытывал  затруднений  в  отличие  от  своих
товарищей. Эта  деталь,  подмеченная  Рейнольдсом,  лишний  раз
подкрепила  зреющие  в  его  душе  мрачные  подозрения.  Он  не
сдержался:
     -- Ваше недомогание за ночь  как  рукой  сняло,  полковник
Ставрос, сэр!
     -- Зовите меня Андреа.-- Он вынул сигару изо рта.-- У меня
бывают сердечные приступы. Как приходят, так и уходят.-- Сигара
водрузилась на прежнее место.
     --  Это уж точно,-- тихо пробурчал Рейнольдс и в очередной
раз подозрительно  обернулся  назад.--  Где  же,  черт  возьми,
Меллори?
     --  Где  же,  черт  возьми,  капитан  Меллори,--  поправил
Андреа.
     -- Пусть так, но где он?
     -- У  руководителя  экспедиции  множество  обязанностей,--
сказал  Андреа.-- За многим надо присмотреть. Вероятно, этим он
и занимается в данное время.
     -- Лучше бы помолчал,-- буркнул Рейнольдс.
     -- Что вы сказали?
     -- Ничего.
     Капитан Меллори, как правильно догадался  Андреа,  в  этот
момент  был  занят  делом. Вместе с Брозником в его комнате они
склонились над расстеленной  на  столе  картой.  Брозник  ткнул
пальцем в северную часть карты.
     --   Согласен.   Это  ближайшая  из  возможных  посадочных
площадок. Но она расположена очень высоко.  В  это  время  года
снежный  покров  там  не  меньше  метра.  Есть  и другие места,
получше.
     -- Ни минуты не сомневаюсь,-- сказал Меллори.-- Чем дальше
поле, тем оно зеленее, как говорится. Возможно, это относится и
к летным полям.  Но  у  меня  нет  времени  их  выбирать.--  Он
решительно опустил палец на место, указанное до этого Брозником
на  карте.--  Мне необходима посадочная площадка здесь и только
здесь. Она должна быть готова сегодня к  ночи.  Я  был  бы  вам
весьма  признателен,  если  бы  вы  послали нарочного к Конжичу
через час и  позаботились  о  передаче  моего  запроса  в  штаб
партизанских формирований в Дрваре.
     Брозник сухо заметил:
     -- Вы привыкли требовать невозможное, капитан Меллори.
     --  Ничего  невозможного здесь нет. Потребуется всего лишь
тысяча человек. Вернее, их ноги. Небольшая цена за  семь  тысяч
человеческих жизней, не правда ли? -- Он вручил Брознику листок
бумаги.   --  Наша  частота  и  код.  Попросите,  чтобы  Конжич
радировал как можно скорее. -- Меллори взглянул на часы.  --  Я
отстал от своих уже на двадцать минут. Надо спешить.
     -- Вы правы,-- согласился Брозник. Он помедлил, подыскивая
подходящие  слова, и неловко произнес: -- Капитан Меллори, я...
я...
     -- Знаю. Не беспокойтесь. Правда, такие, как я, никогда не
доживают до старости. Ума не хватает.
     -- Нам всем тоже.-- Брозник сжал руку Меллори.-- Сегодня я
буду молиться за вас. Меллори помолчал, потом кивнул.
     -- Только молитесь подольше.
     Проводники-партизаны ехали впереди остальных, петляя между
деревьями, вдоль пологого склона.  Следом  за  ними,  плечом  к
плечу, тряслись на низкорослых горных лошадках Андреа и Миллер,
затем  Петар,  чью  лошадь держала под уздцы Мария. Рейнольдс и
Гроувс случайно или по какой-то другой причине отстали  и  тихо
переговаривались.
     Гроувс задумчиво произнес:
     -- Интересно, о чем сейчас говорят Меллори с майором?
     Рейнольдс горько скривил губы:
     -- Лучше бы нам этого не знать.
     --  Может  быть,  ты  и прав, хотя это ничего не меняет.--
Гроувс помолчал, потом продолжил: -- Брозник -- мужик что надо.
Это сразу видно.
     -- Возможно. А Меллори?
     -- Да и Меллори не хуже.
     -- Не хуже? -- Рейнольдс был вне себя.-- Боже правый, я же
тебе говорил! Я его собственными глазами видел с  этой...--  Он
презрительно  кивнул в сторону Марии, ехавшей метрах в двадцати
от них.-- Эта девчонка влепила ему -- и еще как  влепила  --  в
лагере  Нойфельда, и вдруг после этого я вижу, как они воркуют,
словно голубки, рядом с домом Брозника.  Тебе  не  кажется  это
странным?  Сразу  после  этого  Саундерса зарезали. Совпадение?
Знаешь,  Гроувс,  Меллори  запросто  сам  мог  это  сделать.  У
девчонки тоже было достаточно времени для этого, прежде чем она
встретилась  с  Меллори.  Разве  что  у  нее  не хватило бы сил
всадить человеку нож в спину по самую  рукоять.  Но  у  Меллори
было   достаточно   и  сил,  и  времени,  да  и  ситуация  была
подходящая, когда он относил эту чертову радиограмму Саундерсу.
Гроувс возразил:
     -- Но зачем, скажи на милость, ему это надо?
     --  Брозник  передал  ему  какую-то  срочную   информацию.
Меллори  необходимо было сделать вид, будто информация передана
в Италию. Но, может быть, именно этого он меньше всего хотел. И
нашел единственный доступный для себя  выход,  а  потом  разбил
передатчик,   чтобы   никто   не   смог  им  воспользоваться  в
дальнейшем. Видимо, поэтому он и  отговаривал  меня  установить
дежурство  и  пойти проведать Саундерса -- чтобы я не обнаружил
его труп. В этом случае, с учетом фактора  времени,  подозрение
автоматически падало на него.
     --  У  тебя воображение разыгралось. Но логика рассуждений
Рейнольдса явно произвела на Гроувса впечатление.
     -- А нож в спине Саундерса -- тоже плод моего воображения?
     Через  полчаса  Меллори  догнал  остальных.   Он   объехал
Рейнольдса    и   Гроувса,   которые   не   повернули   головы,
сосредоточенно глядя на дорогу, затем Марию и  Петара,  занятых
тем же, и пристроился вслед Андреа и Миллеру.
     В таком порядке они еще около часа продирались сквозь чащу
боснийского   леса.  Изредка  на  их  пути  попадались  поляны,
хранившие остатки человеческого обитания. Крошечные деревеньки,
хутора. Но жизнь их  покинула,  они  были  пусты.  Все  так  же
зеленела  трава,  шумели величественные деревья, пели птицы, но
на месте  непритязательных  жилищ  трудолюбивых  горцев  мрачно
дымились  почерневшие  груды  обгорелых бревен. В воздухе стоял
терпкий запах дыма, запах горя, смерти  и  разрушения,  которые
принесла  на  эту  землю  жестокая  война.  Кое-где  попадались
маленькие, сложенные из  камней  хижины,  на  которые,  видимо,
пожалели   взрывчатки   и   бензина,   но  все  остальное  было
безжалостно уничтожено. В первую очередь уничтожили,  вероятно,
церкви  и  школы. От деревенской больницы не осталось буквально
ничего, кроме нескольких покореженных  скальпелей  и  пинцетов.
Остальное  гитлеровцы  сровняли  с  землей.  Меллори ужаснулся,
представив, что произошло с  больными.  Однако  его  больше  не
удивляла   цифра   в   350  000  человек,  названная  капитаном
Дженсеном. Если принять в расчет женщин и детей, то  получится,
что   под  знамена  маршала  Тито  встало  не  меньше  миллиона
добровольцев.  Даже  тем,  кто  не   горел   жаждой   мести   и
патриотическими  чувствами,  просто  некуда было больше идти. У
этих людей буквально ничего не осталось. Им нечего было терять,
кроме собственной жизни, которую они, кажется, не очень  высоко
ценили.  Зато, уничтожив врага, они приобретали все. "Будь я на
месте немецкого солдата, назначение в Югославию меня  не  очень
обрадовало  бы,-- подумал Меллори.-- Эту войну вермахту никогда
не выиграть. Солдатам из Западной Европы бессмысленно  бороться
со свободолюбивыми горцами".
     Едущие впереди партизаны не смотрели по сторонам, проезжая
останки  деревень своих почти наверняка погибших соплеменников.
Им  незачем  смотреть,  понял  вдруг  Меллори.  Каждому  сполна
хватало  собственных  воспоминаний.  Если  бы чувство жалости к
врагу было ему знакомо, в эти минуты Меллори пожалел бы немцев.
     Постепенно  извилистая  лесная  тропинка  уступила   место
неширокой, но плотно укатанной дороге. Один из партизан вскинул
руку, предлагая остальным остановиться.
     --   Судя   по   всему,   нейтральная  полоса,--  заключил
Меллори.-- По-моему, именно здесь  нас  высадили  из  грузовика
утром.
     Догадка  Меллори  оказалась верной. Партизаны заулыбались,
помахали руками, прокричали какую-то тарабарщину на прощание и,
пришпорив лошадей, двинулись в обратном направлении.
     Семеро оставшихся, с Меллори  и  Андреа  впереди  и  двумя
сержантами  в конце колонны, двинулись вниз по дороге. Снегопад
прекратился, и сквозь редкие облака засветило солнце.  Внезапно
Андреа,  поглядывающий  по  сторонам,  тронул Меллори за рукав.
Меллори посмотрел туда,  куда  указывал  Андреа.  За  редеющими
соснами,   сбегающими   вниз   по   склону,  вдалеке  виднелась
ярко-зеленая полоска. Меллори повернулся в седле.
     -- Спускаемся вниз. Надо взглянуть, что там такое. Из леса
не выходить!
     Лошади медленно двинулись вниз по  скользкому  склону.  Не
доезжая  десяти  ярдов  до края леса, всадники по знаку Меллори
спешились и, прячась за стволами деревьев, а в  конце  ползком,
добрались  до  опушки.  Там  они  залегли, прячась между корней
огромных сосен. Меллори  достал  бинокль  и  протер  запотевшие
стекла.
     Ярдах  в трехстах ниже проходила граница снежного покрова.
За полосой бурой, беспорядочно покрытой валунами земли зеленела
чахлая травка. Еще ниже видна была покрытая гравием  дорога.  В
удивительно  хорошем  для этих мест состоянии, заметил Меллори.
Ярдах  в  ста  от  дороги,  параллельно  ей,   была   проложена
узкоколейка.  Ржавая,  заросшая  травой.  Ею,  видимо, давно не
пользовались. Сразу за узкоколейкой земля обрывалась  к  узкому
извилистому  озеру,  противоположный  берег  которого отвесной,
каменной стеной поднимался к заснеженным вершинам.
     Со своего наблюдательного поста  Меллори  отчетливо  видел
крутой  поворот  озера.  Оно  было неправдоподобно красиво: под
ярким весенним солнцем блестело и искрилось,  как  изумруд.  На
гладкой  поверхности под порывами ветра возникала рябь, и тогда
изумрудный цвет сменялся лазурным. В ширину озеро было не более
четверти мили, но длина его исчислялась многими милями. Длинный
правый рукав, причудливо извиваясь между гор, уходил к востоку.
Левый  рукав,  начинающийся  от  поворота  к  югу,  упирался  в
бетонное  тело плотины, перегородившей узкое ущелье с отвесными
каменными стенами, почти смыкающимися наверху. Невозможно  было
отвести  взор  от зеркальной изумрудной поверхности, на которой
отражались заснеженные горы.
     -- Да...-- тихо сказал Миллер,--  красота!  Андреа  смерил
его  невыразительным  взглядом  и  снова  принялся  осматривать
озеро.
     У Гроувса любопытство возобладало над неприязнью.
     -- Что это за озеро, сэр? Меллори опустил бинокль.
     -- Представления не имею. Мария!  --  Она  не  ответила.--
Мария! Что это за озеро?
     --  Неретвинское  водохранилище,--  нехотя  сказала она.--
Самое большое в Югославии.
     -- Стратегически важный объект?
     --  Очень  важный.  Тот,  в  чьих   руках   водохранилище,
контролирует всю Центральную Югославию.
     -- Насколько я понимаю, оно в руках немцев?
     --  Да.  Оно  в  наших  руках.-- Она не сдержала довольной
улыбки.-- Мы, то есть немцы, полностью контролируем все подходы
к озеру. С двух сторон оно зажато скалами. На дальнем восточном
конце есть только один  мост  через  ущелье,  и  он  охраняется
круглые  сутки.  Так  же,  как  и  сама  плотина.  К  ней можно
добраться  только  одним  путем  --   по   стальной   лестнице,
закрепленной на скале под плотиной;
     Меллори сухо заметил:
     -- Ценная информация. Особенно для команды диверсантов. Но
у нас  есть  более  срочные  дела:  Пошли!  --  Он посмотрел на
Миллера, который понимающе кивнул и двинулся вверх  по  склону.
Двое  сержантов  и Мария с братом последовали за ним. Меллори и
Андреа на минуту задержались.
     -- Интересно, как она выглядит,-- пробормотал Меллори.
     -- Что именно? -- спросил Андреа.
     -- Другая сторона плотины.
     -- А лестница в скале?
     -- И лестница в скале тоже.
     С того места, где лежал генерал  Вукалович,--  на  вершине
западной  стороны  ущелья  Неретвы -- ему открывался прекрасный
вид на закрепленную в скале лестницу. Хорошо была видна  и  вся
внешняя  стена  плотины,  спускавшаяся  глубоко  вниз,  ко  дну
ущелья,  по  которому  спешила  река,  вырвавшись  из  выходных
отверстий  в  теле  дамбы.  Несмотря  на  впечатляющую  высоту,
плотина была неширокой --  не  более  тридцати  ярдов  в  самой
верхней  своей  части.  На самой плотине, со стороны восточного
берега,  на  небольшом  возвышении  стояло  здание   управления
станции и два небольших строения, в которых, судя по количеству
солдат, патрулирующих дамбу, располагалась охрана. Стены ущелья
поднимались  вертикально  футов на тридцать выше домов, а затем
зловеще зависали над плотиной.
     От здания управления ко дну  ущелья  вела  зигзагообразная
стальная  лестница,  закрепленная  в  теле скалы металлическими
скобами. Она была выкрашена в ярко-зеленый цвет.  От  основания
лестницы,  вдоль  берега  реки,  по  дну  ущелья  вилась  узкая
тропинка. Ярдов через сто она обрывалась --  там  стена  ущелья
была   рассечена   глубокой  ложбиной  --  следом  от  оползня,
сошедшего  здесь  в  незапамятные  времена.  Через   реку   был
перекинут  подвесной мост, от которого тропинка шла дальше вниз
по течению, но уже по правому берегу.
     Мост был далеко не новым и грозил рухнуть под  собственной
тяжестью  в  бурные  воды  Неретвы.  Но поражало совсем не это.
Казалось,  что  место  для  него  было   подобрано   человеком,
находившимся не в ладах со здравым смыслом. Прямо над мостом на
краю  ложбины  завис  огромный  валун.  Его  угрожающий  вид не
позволил бы замешкаться даже самому  хладнокровному  смельчаку,
решившему  перебраться  через  реку.  На  самом же деле другого
места для моста просто не было.
     Каменистая тропа, вьющаяся от моста по  западному  берегу,
доходила  до  массивного мыса и там обрывалась, чтобы появиться
снова  на  восточном  берегу.   По-видимому,   в   этом   месте
предполагалось  пересекать  реку  вброд.  Но  быстрое течение и
скользкие камни вызывали законное  сомнение  в  удачном  исходе
столь рискованной процедуры.
     Генерал Вукалович опустил бинокль и повернулся к человеку,
расположившемуся рядом.
     --  На восточном фронте все спокойно, не так ли, полковник
Янци? -- спросил он с улыбкой.
     -- На восточном фронте тишина,-- согласился Янци. Это  был
небольшого  роста  человек  с  круглой  смешливой  физиономией,
плутовским блеском в глазах и совершенно  не  вяжущейся  с  его
обликом  седой  шевелюрой.--  Вот  на  северном фронте ситуация
совсем не такая благополучная.
     Улыбка  исчезла  с  лица  Вукаловича,  когда  он  направил
бинокль  на  север.  Километрах  в пяти в ярких лучах утреннего
солнца отчетливо виднелась густо поросшая лесом  Клеть  Зеницы.
За  эту  долину уже несколько недель шли ожесточенные бои между
обороняющимися партизанами под командованием полковника Янци  и
наступающими частями 11-го армейского корпуса германской армии.
Время от времени над лесом поднимались столбы дыма, собираясь в
темные  тучи  на  безоблачном  голубом  небе. Непрерывный треск
винтовочных    выстрелов    сопровождался    тяжело    ухающими
артиллерийскими  залпами. Вукалович опустил бинокль и задумчиво
посмотрел на Янци.
     -- Небольшое послабление перед атакой?
     -- А что же еще? Готовят последний удар.
     -- Сколько у них танков?
     -- Трудно сказать наверняка. Мы  считаем,  что  около  ста
пятидесяти.
     -- Значит, сто пятьдесят!
     --  Это  сведения моих штабистов. Кроме того, они считают,
что среди них не меньше пятидесяти "тигров".
     -- Дай Бог,  чтобы  ваши  штабисты  ошиблись.--  Вукалович
устало потер покрасневшие от бессонницы глаза. За последние две
ночи  ему  так  и  не  удалось  прилечь.--  Пойдемте посмотрим,
сколько нам удастся насчитать.
     Мария  и  Петар  ехали  впереди,  а  Рейнольдс  и   Гроувс
подчеркнуто держались особняком и отстали от остальных ярдов на
пятьдесят.  Меллори,  Андреа  и  Миллер  ехали  рядом  по узкой
дороге, почти касаясь друг друга. Андреа задумчиво посмотрел на
Меллори.
     -- Есть какие-нибудь идеи по поводу смерти Саундерса?
     Меллори покачал головой.
     -- Спроси о чем-нибудь попроще.
     --  Что  было  в  радиограмме,  которую  он   должен   был
отправить?
     --  Отчет  о  нашем  успешном  прибытии в лагерь Брозника.
Больше ничего.
     -- Психопат,-- заключил Миллер.-- Я имею в виду того парня
с ножом. Только психопат может зарезать из-за такой мелочи.
     -- Возможно, он ошибался и совсем по другой причине  пошел
на  убийство,-- задумчиво сказал Меллори.-- Он мог считать, что
это послание другого рода.
     -- Другого рода послание? -- Миллер вскинул  брови  одному
ему известным способом.-- А что же там могло...-- Тут он поймал
взгляд Андреа и запнулся, видимо, раздумав продолжать. Вместе с
Андреа  они  с  любопытством  наблюдали за Меллори, который был
погружен в тяжелые раздумья.
     Это длилось недолго. С  видом  человека,  который  пришел,
наконец, к важному решению, Меллори встрепенулся, поднял голову
и  крикнул  Марии,  веля  остановиться.  Вместе  они  подождали
Рейнольдса с Гроувсом.
     -- У нас есть несколько вариантов  дальнейших  действий,--
сказал  Меллори,--  не знаю, лучший или худший из них я выбрал,
но у меня  созрело  решение.--  Он  улыбнулся.--  Надеюсь,  что
лучший, ибо только так мы можем самым быстрым образом выбраться
отсюда.   Я   переговорил   с   майором   Брозником  и  выяснил
необходимое. Он сказал мне...
     -- Добыли  информацию  для  Нойфельда,  выходит?  --  Если
Рейнольдс  и  пытался скрыть презрительные нотки, то у него это
плохо получалось.
     --  К  чертям  Нойфельда,--  спокойно  сказал   Меллори.--
Партизанским  разведчикам  удалось  обнаружить,  где содержатся
четверо связных, захваченных гитлеровцами.
     -- Они это узнали? -- спросил Рейнольдс.-- Почему  же  они
сами ничего не предпринимают?
     --  По  вполне  понятной  причине.  Пленники  находятся на
немецкой территории, высоко в горах. Их  держат  в  охраняемом,
неприступном блокгаузе.
     --  А  что  же  мы  можем  сделать  с  этими  пленниками в
неприступном блокгаузе?
     -- Все просто,-- сказал Меллори и уточнил: -- Теоретически
все просто. Мы их освобождаем и этой ночью  отбываем  отсюда  к
своим.
     Рейнольдс  и  Гроувс  уставились сначала на Меллори, потом
друг на  друга  с  откровенным  недоумением.  Андреа  и  Миллер
предпочитали ни на кого не смотреть.
     -- Вы спятили! -- с уверенностью сказал Рейнольдс.
     --  Вы спятили, сэр,-- неодобрительно поправил его Андреа.
Рейнольдс  непонимающе  посмотрел  на   Андреа,   потом   вновь
обратился к Меллори.
     --  Вы  действительно сошли с ума! -- настаивал он.-- Куда
мы можем отсюда деться?
     -- Домой. В Италию.
     -- В Италию! -- Рейнольдсу потребовалось не  менее  десяти
секунд,  чтобы  переварить информацию. Он продолжал с издевкой:
-- Я полагаю, мы отправимся туда на самолете?
     -- Плыть далековато, даже для такого спортивного  молодого
человека, как вы. Конечно, самолетом, как же еще?
     -- Полетим? -- Гроувс был, похоже, слегка ошарашен.
     --  Полетим.  В  десяти километрах отсюда, высоко в горах,
есть плато. Эта местность контролируется партизанами.  Сегодня,
в девять вечера, туда прилетит самолет.
     Как  часто поступают люди, не уловившие смысла сказанного,
Гроувс повторил услышанное в виде вопроса:
     -- Сегодня, в девять вечера,  туда  прилетит  самолет?  Вы
только что об этом договорились?
     -- Каким образом? У нас нет передатчика. Недоверчивая мина
Рейнольдса полностью соответствовала его тону:
     --  Но как вы можете быть уверены, что он будет там именно
в девять вечера?
     -- Потому что, начиная с шести часов  вечера  сегодняшнего
дня и в течение всей следующей недели, если понадобится, каждые
три часа над плато будет появляться английский бомбардировщик.
     Меллори  пришпорил коня, и они тронулись в путь. Рейнольдс
и Гроувс, как обычно, пристроились в хвосте  отряда.  Некоторое
время  Рейнольдс буравил спину Меллори сердитым взглядом, затем
повернулся к Гроувсу.
     -- Ну-ну. Интересно получается. Мы случайно оказываемся  в
лагере  Брозника,  он  случайно  узнает  о  том, где содержатся
связные.  Над  неким  аэродромом,  в  некое  время  оказывается
самолет,  о  чем  нам  тоже  случайно  становится известно. А я
наверняка знаю, что никаких высокогорных аэродромов здесь нет и
не было. Тебе это не кажется  странным?  Или  ты  предпочитаешь
продолжать слепо верить тому, что он нам говорит?
     По  несчастному  лицу  Гроувса  было видно, что у него и в
мыслях такого не было.
     -- Что же нам делать?
     -- Быть бдительными.
     Ярдах в пятидесяти впереди них Миллер прокашлялся  и  тихо
сказал, обращаясь к Меллори:
     -- Похоже, что Рейнольдс не доверяет вам, как прежде, сэр.
     Меллори сухо ответил:
     --  Ничего  удивительного.  Ведь  он  считает,  что я убил
Саундерса.
     На этот раз  переглянулись  Миллер  и  Андреа.  Их  обычно
непроницаемые лица выражали крайнюю степень недоумения.

     ГЛАВА 7. ПЯТНИЦА. 10.00--12.00

     В  полумиле  от  лагеря  Нойфельда  их встретили четники с
капитаном Дрошным во главе. Нельзя сказать, чтобы  Дрошный  был
рад   их  видеть,  но  поддерживать  холодный  нейтралитет  ему
удавалось, хотя, наверное, не без усилий.
     -- Значит, все-таки вернулись?
     -- Как видите,-- ответил Меллори. Дрошный  перевел  взгляд
на лошадей.
     -- Путешествуем с комфортом.
     --  Подарок  нашего приятеля -- майора Брозника.-- Меллори
усмехнулся.-- Он считает,  что  мы  так  быстрее  доберемся  до
Конжича.
     Похоже,  что  Дрошному  было  наплевать на то, что считает
майор Брозник. Он  кивнул  головой,  пришпорил  коня  и  рысцой
двинулся к лагерю.
     Не  успели  они  спешиться,  как  Дрошный  повел Меллори в
резиденцию Нойфельда. Прием Нойфельда тоже нельзя было  назвать
радушным. Правда, в отличие от Дрошного, ему удалось изобразить
на лице подобие улыбки. Он не скрывал своего удивления.
     --  Откровенно  говоря,  капитан, я не надеялся больше вас
увидеть.  Слишком  уж  много  было,  скажем  так...  отягчающих
обстоятельств.  Тем  не  менее я рад нашей встрече. Ведь вы без
информации не вернулись бы, верно? А теперь  перейдем  к  делу,
капитан Меллори.
     Меллори неодобрительно посмотрел на Нойфельда.
     --   Вы  не  производите  на  меня  впечатление  надежного
делового партнера, к сожалению.
     -- Вот как? -- вежливо  переспросил  Нойфельд.--  В  каком
смысле?
     --  Деловые партнеры друг друга не обманывают. Вы сказали,
что войска Вукаловича приведены в боевую готовность. Так оно  и
есть.  Но  не  для  того,  чтобы  прорвать  окружение,  как  вы
утверждали, а для того,  чтобы  отразить  решающее  наступление
немцев.  Наступление,  цель которого -- стереть их с лица земли
раз и навсегда. Партизаны уверены, что  оно  начнется  в  самое
ближайшее время.
     --  Видите  ли,  не  мог  же  я  выдавать вам наши военные
секреты, которые вы могли бы, я  повторяю,  могли  бы  передать
врагу.  В  то  время  у  меня  не  было оснований безоговорочно
доверять вам,-- резонно заметил Нойфельд.-- Вы же не  настолько
наивны,  чтобы  не понять этого. Откуда вы узнали о готовящемся
наступлении? Кто снабдил вас информацией?
     -- Майор Брозник.--  Меллори  улыбнулся.--  Он  был  очень
откровенен со мной.
     Нойфельд  подался  вперед, лицо его застыло от напряжения.
Пристально глядя в глаза Меллори, он произнес:
     -- Они не говорили вам, откуда ожидается наступление?
     -- Я запомнил только одно: мост через Неретву. Нойфельд  с
облегчением  опустился  на  стул,  глубоко  вздохнул  и,  чтобы
смягчить впечатление от дальнейшего, широко улыбнулся:
     --  Друг  мой,  не  будь  вы   англичанином,   дезертиром,
изменником  и спекулянтом наркотиками, то могли бы претендовать
на  Железный  Крест.  Кстати,--  заметил  он   вскользь,--   по
сообщениям  из  Падуи,  ваша  версия  о  побеге  из-под  стражи
подтвердилась.  Значит,  говорите,  мост  через   Неретву?   Вы
уверены? Меллори был заметно раздражен:
     -- Если вы мне не доверяете...
     --  Ну  что  вы,  что  вы. Так просто, к слову пришлось.--
Нойфельд сделал паузу,  затем  тихо  произнес:  --  Мост  через
Неретву.-- В его устах это прозвучало словно заклинание.
     Дрошный тихо добавил:
     -- Мы так и подозревали.
     -- Ваши подозрения меня не интересуют,-- грубо перебил его
Меллори.--  Поговорим  о  нас,  если  вы  не против. Мы неплохо
поработали, так вы сказали? Мы выполнили вашу просьбу и  добыли
необходимую  информацию,  верно?  --  Нойфельд  кивнул.-- Тогда
помогите  нам  отсюда  выбраться.  И  поскорее.  Отправьте  нас
подальше  за линию фронта. В Австрию или Германию, если угодно.
Чем дальше отсюда, тем лучше. Вы понимаете, что будет  с  нами,
если мы опять попадем к англичанам или югославам?
     -- Нетрудно догадаться,-- почти весело заметил Нойфельд.--
Но вы  нас  недооцениваете,  мой друг. Безопасное место для вас
уже готово. Шеф военной разведки в  Северной  Италии  жаждет  с
вами  познакомиться.  Он считает, что вы могли бы оказаться ему
весьма полезны.
     Меллори понимающе кивнул.
     Генерал Вукалович рассматривал в бинокль ущелье Зеницы  --
узкую,  густо  поросшую  лесом  полоску  земли,  с  двух сторон
зажатую крутыми скалистыми склонами высоких гор.
     Между  сосен  легко  угадывались  силуэты   танков   11-го
армейского   корпуса   вермахта.   Немцы   даже  не  попытались
замаскировать или спрятать их поглубже в лесу. Типично немецкая
самоуверенность,   горько   усмехнулся   Вукалович.   Они    не
сомневаются  в  исходе  готовящегося наступления. Он ясно видел
фигурки   солдат,   суетящихся   вокруг   танков.    Судя    по
непрекращающемуся гулу моторов, доносящемуся из леса, остальные
танки  маневрировали,  выходя  на  вторые  позиции для грядущей
атаки. Мощные моторы "тигров" натужно ревели.
     Вукалович  опустил  бинокль,  сделал   несколько   пометок
карандашом  на  листке  бумаги  и  углубился  в  арифметические
подсчеты. Со вздохом отложил листок и повернулся  к  полковнику
Янци, погруженному в аналогичные вычисления. Устало произнес:
     -- Принесите мои извинения своим штабистам, полковник. Они
умеют считать ничуть не хуже меня.
     Обычные  пиратская  удаль и самонадеянная ухмылка капитана
Дженсена куда-то исчезли.  Невозможно  было  предположить,  что
столь  благородные  черты лица способна так исказить усталость.
Нахмуренные брови  и  сосредоточенный  взгляд  покрасневших  от
бессонницы глаз выдавали напряженную работу мысли. Заложив руки
за   спину,   он  размеренно  ходил  из  угла  в  угол  комнаты
оперативного штаба армии в Термоли.
     Он вышагивал не в одиночестве. Рядом с  ним,  бок  о  бок,
прохаживался    крепко    сбитый,   седой   человек   в   форме
генерал-лейтенанта британских вооруженных сил. Так  же,  как  и
Дженсен,  генерал  был  погружен  в  размышления.  Когда  они в
очередной  раз  дошли  до  дальнего   угла   комнаты,   генерал
остановился    и    вопросительно    посмотрел   на   сержанта,
склонившегося в наушниках над  большим  армейским  передатчиком
фирмы  Ар-Си-Эй.  Сержант медленно покачал головой из стороны в
сторону. Хождение возобновилось. Генерал резко сказал:
     -- Время уходит.  Надеюсь,  вы  понимаете,  Дженсен,  что,
начав  крупную  военную  акцию,  пойти  на  попятную совершенно
невозможно?
     -- Я это понимаю,-- тяжело произнес Дженсен.-- Что доносит
разведка?
     -- В донесениях недостатка нет, но только  Богу  известно,
что нам с ними делать,-- в голосе генерала звучала горечь.-- На
всей  линии  Густава  неспокойно. Туда подтянуты, насколько нам
известно, две танковые дивизии, одна немецкая пехотная дивизия,
дивизия  австрийцев  и  два  батальона  знаменитых   альпийских
стрелков.  Наступление  они не готовят, это совершенно ясно, их
дислокация делает  наступление  невозможным  в  данный  момент.
Кроме  того,  если  бы  они  вдруг  решились на наступление, то
наверняка постарались бы проводить переброску сил тайно.
     -- Как объяснить, в таком случае, их  активность?  Генерал
вздохнул.
     --   Наши   "компетентные   источники"   утверждают,   что
гитлеровцы  готовят  неожиданный  отход   на   новые   позиции.
Компетентные  источники!  Меня  больше всего беспокоит, что эти
проклятые дивизии в данный момент находятся на  линии  Густава.
Дженсен, что случилось, в конце концов?
     Дженсен беспомощно пожал плечами.
     -- Мы договорились о выходе на связь каждые два часа после
четырех часов утра...
     -- И до сих пор ничего?
     Дженсен промолчал.
     Генерал задумчиво посмотрел на него.
     -- Самые лучшие люди во всей Южной Европе, вы говорите?
     -- Да, именно так.
     Сомнения  генерала  в правильности подбора Дженсеном людей
для операции "Десять баллов" существенно возросли  бы,  окажись
он  в  этот  момент  среди них, в лагере гауптмана Нойфельда, в
Боснии.  Не  было  и  речи  о   гармонии,   взаимопонимании   и
безусловном доверии друг к другу, столь естественных для отряда
специально  отобранных диверсантов, считающихся лучшими в своем
деле.   Напротив,   в   их   отношениях   отчетливо   ощущались
напряженность,   подозрительность   и   недоверие.   Рейнольдс,
обращаясь к Меллори, с большим трудом сдерживал распиравшее его
негодование.
     -- Я хочу знать сейчас! -- Голос  Рейнольдса  срывался  на
крик.
     -- Говорите тише,-- резко прервал его Андреа.
     --  Я хочу знать сейчас,-- повторил Рейнольдс. На этот раз
почти шепотом, но тем не менее настойчиво и требовательно.
     -- Вам скажут, когда придет время.-- Голос Меллори звучал,
как всегда, спокойно и бесстрастно.-- Но не раньше. Чем  меньше
вы знаете, тем меньше можете разболтать.
     Рейнольдс угрожающе сжал кулаки и двинулся на Меллори.
     --  Не  хотите  ли  вы сказать, что я, черт бы вас побрал,
собираюсь...
     --  Я  ничего  не  хочу   сказать,--   сдержанно   заметил
Меллори.--  Я  был  прав  тогда,  в  Термоли, сержант. Вы самая
настоящая мина  замедленного  действия,  с  взведенным  часовым
механизмом.
     -- Может быть,-- ярость Рейнольдса уже перехлестнула через
край.--  Во  всяком  случае, бомба -- штука честная. Мне нечего
скрывать в отличие от некоторых!
     -- Повтори, что ты сказал,-- спокойно произнес Андреа.
     -- Что?
     -- Повтори.
     -- Послушай, Андреа...
     -- Не Андреа, а полковник Ставрос, сыпок.
     -- Да, сэр.
     -- Повтори свои слова, и я гарантирую  тебе  минимум  пять
лет тюрьмы за неуважение к командиру в боевых условиях.
     --  Так  точно, сэр,-- попытка держать себя в руках стоила
Рейнольдсу героических усилий. Это было очевидно.--  Но  почему
он  ни слова не сказал нам о своих планах на сегодняшнее утро и
в то же время сообщил,  что  вечером  мы  улетаем  с  какого-то
непонятного аэродрома на плато Ивеничи?
     --  Потому  что  немцы  могут  вмешаться  в  наши планы,--
терпеливо  пояснил  Андреа.--  Если  им  удастся   их   узнать.
Например,  выпытав  у кого-нибудь из нас. Информация об Ивеничи
им ничего не даст. Эта местность контролируется партизанами.
     Миллер  благоразумно  переменил  тему.  Он   обратился   к
Меллори:
     -- Две тысячи метров над уровнем моря, ты говоришь? Там же
снега  должно быть по пояс. Каким образом его можно расчистить,
хотелось бы знать?
     -- Не знаю,-- пожал плечами Меллори.-- Ктонибудь  об  этом
позаботится, я полагаю. Придумают способ.
     Плато  Ивеничи, на высоте двух тысяч метров, действительно
было покрыто толстым снежным ковром, но тот, кто должен был  об
этом позаботиться, уже кое-что придумал.
     Плато представляло собой мрачную, белую, холодную пустыню,
совершенно  несовместимую с присутствием человека. С запада его
окаймляла двухсотметровая  каменная  гряда  с  почти  отвесными
стенами,  испещренная  многочисленными  ледопадами,  и  кое-где
островками чудом прилепившихся корнями к остаткам земли  сосен,
покрытыми  заледеневшим  слоем  снега.  С  востока  плато круто
обрывалось вниз к долине.
     Ровная, как  стол,  поверхность  плато,  покрытая  снежной
скатертью,    в    лучах   яркого   горного   солнца   отливала
неестественной белизной, от которой глазам становилось  больно.
В  длину  плато  простиралось,  вероятно,  на полмили. В ширину
нигде  не  превышало  сотни  ярдов.  Южная  оконечность  плавно
переходила в относительно пологий горный склон.
     Здесь, на окраине плато, стояли две белые палатки:
     одна  --  маленькая,  другая -- большая, шатровая. Рядом с
маленькой разговаривали двое мужчин.  Один  из  них,  повыше  и
постарше,  в  серой  шинели  и  темных  очках,  полковник  Вис,
командующий сараевской партизанской бригадой. Другой,  помоложе
и  постройней,  его адъютант, капитан Вланович. Оба внимательно
осматривали плато.
     Капитан Вланович вздохнул:
     -- Должны же быть какие-то другие, более простые способы.
     -- Назови их, Борис, мой мальчик,  и  я  тут  же  с  тобой
соглашусь.--  Полковник  Вис производил впечатление спокойного,
уверенного  в  себе  человека.--  Я  согласен,  бульдозеры  или
снегоочистители  пришлись  бы  как нельзя к месту. Но ты должен
согласиться  со  мной,  что   преодолеть   почти   вертикальные
каменистые  склоны  не под силу даже самому искусному водителю.
Кроме  того,  зачем  нужна  армия,  если  не  для  того,  чтобы
маршировать, верно?
     --   Так   точно,--  уверенности  в  голосе  Влановича  не
чувствовалось.
     Оба взглянули на север, пытаясь охватить взглядом плато на
всем его протяжении.
     Дальше открывалась  величественная  картина  остроконечных
горных вершин, покрытых снежными шапками. Они ярко искрились на
солнце, оттеняя прозрачную голубизну безоблачного неба. Зрелище
было необычным.
     Не  менее  впечатляющим  было то, что происходило на самом
плато. Солидная колонна из тысячи солдат, половина которых была
одета в серую форму югославской армии, а остальные -- в пестрых
одеждах непонятной  принадлежности,  медленно  продвигалась  по
глубокому снегу.
     Колонна  представляла  собой  двадцать шеренг по пятьдесят
человек в каждой. Взявшись за руки и наклонившись, люди мелкими
шажками продвигались вперед. Они шли очень медленно,  что  было
неудивительно,  ибо  первая шеренга увязала в снегу по пояс. На
лицах людей  появились  первые  признаки  усталости.  Это  была
убийственно  тяжелая  работа, от которой на такой высоте бешено
билось сердце и каждый вдох давался с трудом, а налитые свинцом
ноги отказывались повиноваться и отзывались  болью  в  суставах
при попытке сдвинуть их с места.
     Не  только  на  долю  мужчин выпало это суровое испытание.
Первые  пять  рядов  состояли  исключительно   из   солдат,   в
оставшейся  же части колонны женщин было приблизительно столько
же, сколько и мужчин. Но различить их было трудно, так как  они
с  головы до ног закутались в самые немыслимые одежды, спасаясь
от лютого холода и пронизывающего ветра. Две последних  шеренги
целиком состояли из партизанок, бредущих по колено в снегу.
     Зрелище было фантастическим, хотя и нередким для Югославии
во время     войны.    Практически    все    аэродромы    внизу
контролировались подразделениями вермахта и были недоступны для
югославов. Поэтому партизанам  приходилось  подобными  методами
создавать  импровизированные взлетно-посадочные полосы высоко в
горах.  При  такой  глубине  снежного  покрова  и   в   местах,
совершенно  недоступных  для  техники,--  у них не было другого
выхода.
     Полковник Вис  посмотрел  на  работающих  и  повернулся  к
капитану Влановичу.
     -- Борис, мой мальчик, надеюсь, вы понимаете, что мы здесь
не на   прогулке?   Организуйте   доставку   продовольствия   и
позаботьтесь  о  том,  чтобы  приготовили   горячий   суп.   За
сегодняшний   день   придется   израсходовать  недельную  норму
продуктов. -- Слушаюсь,-- Вланович  кивнул  головой  и  сдвинул
набок   ушанку,   чтобы  лучше  слышать  зазвучавшую  с  севера
канонаду.-- Это что еще за чертовщина? Вис сказал задумчиво:
     -- Звук далеко разносится  в  чистом  горном  воздухе.  Не
правда ли, капитан?
     -- Простите, полковник...
     --  Это  значит,  мой  мальчик,--  проговорил  Вис с явным
удовлетворением,-- что базе "мессершмиттов" в  Ново-Дервенте  в
данный момент хорошо достается.
     -- Я не совсем понимаю... Вис терпеливо вздохнул.
     --  Когда-нибудь  я сделаю из тебя настоящего солдата, мой
мальчик. "Мессершмитты", Борис,-- это истребители,  вооруженные
всевозможными  мерзкими  пушками  и  пулеметами.  А  что сейчас
представляется идеальной  мишенью  для  истребителей  здесь,  в
Югославии?
     --  Идеальная  мишень...--  Вланович осекся и посмотрел на
колонну.-- Боже мой!
     -- Вот именно.  Британские  ВВС  оттянули  с  итальянского
фронта  шесть  эскадрилий своих лучших тяжелых бомбардировщиков
-- "ланкастеров" только для того, чтобы уважить наших друзей  в
НовоДервенте.--  Он  тоже  сдвинул  фуражку  набок, чтобы лучше
слышать.-- Прилежно работают, верно? После того, как  закончат,
ни  один "мессер" не сможет взлететь оттуда как минимум неделю.
Если, конечно, останется кому взлетать.
     -- Разрешите сказать, полковник?
     -- Разумеется, капитан.
     -- Есть и другие базы истребителей.
     -- Верно.-- Вис запрокинул голову.-- Видите что-нибудь?
     Вланович  посмотрел  вверх,  прикрывая  ладонью  глаза  от
яркого солнца, и покачал головой.
     --  Я  тоже не вижу,-- согласился Вис.-- Но на высоте семь
тысяч   метров   до   наступления   темноты   будут    дежурить
истребители-перехватчики.
     --  Кто  же  он  такой,  полковник? Кто этот человек, ради
которого   работают   наши   солдаты,    взлетают    эскадрильи
бомбардировщиков и истребителей?
     -- Некий капитан Меллори, насколько мне известно.
     -- Капитан? Как и я?
     --  Капитан.  Но  думаю, не совсем, как вы, Борис,-- мягко
заметил Вис.-- Дело не в звании, а в имени. Это Меллори.
     -- Никогда о нем не слышал.
     -- Все впереди, мой мальчик.
     -- Но зачем все это нужно этому самому Меллори?
     -- Спросишь у него сам сегодня вечером.
     -- Он будет вечером здесь?
     -- Будет. Если,-- добавил он мрачно,-- доживет.
     Нойфельд  решительной   походкой   вошел   в   радиорубку,
помещавшуюся  в  ветхом  бараке.  Дрошный  следовал  за  ним. В
комнате  не  было  ничего,  кроме   стола,   двух   стульев   и
портативного  передатчика.  Сидящий за ним капрал вопросительно
обернулся на вошедших.
     --  Соедините  меня   со   штабом   седьмого   корпуса   у
Неретвинского   моста,--   распорядился   Нойфельд.  Он  был  в
прекрасном  расположении  духа.--  Я  хочу  говорить  лично   с
генералом Циммерманом.
     Капрал  кивнул и отстучал позывные. Ответ не заставил себя
долго ждать. Капрал взглянул  на  Нойфельда.--  Генерал  сейчас
подойдет, герр гауптман.
     Нойфельд  взял  наушники  и  указал  капралу на дверь. Тот
поднялся и вышел из комнаты. Нойфельд занял его место  и  надел
наушники.   Через   несколько  секунд,  услышав  хриплый  голос
генерала, он машинально выпрямился.
     -- Говорит  гауптман  Нойфельд,  герр  генерал.  Англичане
вернулись. Согласно их информации, партизанская дивизия в Клети
Зеницы  ожидает  наступления  со стороны моста через Неретву, с
юга.
     -- Вот как? -- генерал  Циммерман,  удобно  устроившись  в
кресле передвижной радиостанции, дислоцированной на опушке леса
к  югу  от  моста  через  Неретву,  не  скрывал удовлетворения.
Брезентовый полог кузова был поднят, и  генерал  снял  фуражку,
наслаждаясь лучами нежного весеннего солнца.-- Интересно, очень
интересно. Что еще?
     Голос    Нойфельда,    искаженный    помехами,    приобрел
металлический оттенок:
     -- Они попросили переправить их в надежное место. Подальше
за линию фронта, даже в Германию.  Им  здесь  несколько  не  по
себе.
     --  Ну-ну. Чувствуют себя не в своей тарелке? -- Циммерман
помолчал,   задумался,   потом   продолжил:--   Вы    полностью
информированы  о  сложившейся  ситуации,  гауптман Нойфельд? Вы
понимаете, насколько важны все мельчайшие детали в этой игре?
     -- Да, герр генерал.
     -- В таком случае мне надо немного подумать. Ждите.
     Циммерман обдумывал решение, поворачиваясь  из  стороны  в
сторону  в  своем  кресле.  Он задумчиво посмотрел на север и в
который раз увидел луга, подходящие к  южному  берегу  Неретвы,
стальной   мост,   перекинутый   через  реку,  северный  берег,
взбегающий к каменистой гряде --  линии  обороны  партизан  под
командованием  полковника  Ласло.  На восток, к ущелью, уходила
бело-зеленая  лента  реки.  Он  повернулся   направо.   К   югу
простирался  глухой  сосновый  бор,  который  на  первый взгляд
казался безобидно пустынным, пока привыкшие к темноте глаза  не
различили   угловатые  силуэты,  тщательно  замаскированные  от
любопытных глаз брезентом и сосновыми ветками. Вид этих скрытых
в лесу  танков,  авангарда  двух  бронетанковых  дивизий  помог
Циммерману  принять  окончательное  решение.  Он  взял  в  руки
микрофон.
     -- Гауптман Нойфельд? Я разработал  план  действий.  Прошу
вас беспрекословно выполнять следующие инструкции...
     Дрошный  снял  с  головы параллельно включенные наушники и
неуверенно спросил у Нойфельда:
     -- По-моему, генерал слишком многого от нас хочет. Вам  не
кажется?
     Нойфельд отрицательно покачал головой.
     --  Генерал  Циммерман  всегда  знает,  что  делает. Таких
людей, как Меллори, ему ничего не стоит раскусить.
     -- Хотелось бы верить,-- неуверенно произнес Дрошный.
     Они вышли на улицу. Нойфельд сказал, обращаясь к радисту:
     -- Капитана Меллори ко мне. И сержанта Баера тоже.
     Когда Меллори вошел к Нойфельду, Дрошный и Баер  уже  были
там. Нойфельд был деловит и краток.
     --  Вас  заберет  самолет  на  лыжах. Только такой самолет
способен  приземлиться  в  этих  чертовых  горах.  У  вас  есть
несколько  часов  для  сна.  Мы  отправимся  не раньше четырех.
Вопросы есть?
     -- Где находится аэродром?
     -- На поляне, в километре отсюда. Что еще?
     -- Вопросов больше нет. Только если можно, поскорее. Вот и
все.
     -- Вам  не  надо  беспокоиться,  Меллори,--  прочувственно
произнес  Нойфельд.--  Я  сам мечтаю поскорее вас отправить. Вы
для меня, честно говоря, как бельмо на глазу. И чем скорее  вас
здесь не будет, тем лучше.
     Меллори  понимающе  кивнул  и вышел. Нойфельд повернулся к
Баеру:
     -- У меня к вам небольшое поручение,  сержант.  Небольшое,
но очень ответственное...
     Меллори  медленно шел по территории лагеря, погрузившись в
свои мысли. Когда он подходил к своему  временному  пристанищу,
дверь  барака  открылась  и  оттуда  появился Андреа, окутанный
сигарным дымом. Не произнеся .ни слова и сердито  нахмурившись,
он  прошел  мимо  Меллори.  Из  комнаты слышались звуки гитары.
Петар, как  обычно,  наигрывал  югославскую  версию  "Покинутой
любви".  Видимо,  это  была  его  любимая  песня. Когда Меллори
вошел, Мария, Рейнольдс и  Гроувс  тихо  сидели  рядом,  Миллер
лежал в спальном мешке с неизменным томиком стихов в руках.
     Меллори кивнул головой в сторону двери.
     --  Что-то расстроило нашего друга. Миллер усмехнулся и, в
свою очередь, кивнул на Петара.
     --  Он  опять  играет  любимую  мелодию  Андреа.   Меллори
усмехнулся и повернулся к Марии.
     --   Попросите  его  прекратить  пение.  Сегодня  днем  мы
улетаем, и нам необходимо выспаться.
     -- Можем поспать в самолете,-- хмуро  сказал  Рейнольдс.--
Или  когда  прибудем в конечный пункт своего назначения, где бы
он ни был.
     -- Нет, спите сейчас.
     -- Почему именно сейчас?
     -- Почему сейчас? -- Меллори рассеянно  посмотрел  куда-то
вдаль и тихо произнес: -- Потому, что другого случая может и не
быть.
     Рейнольдс  удивленно  взглянул  на  него.  Впервые  в  его
взгляде не было враждебности и недоверия. Только любопытство  и
что-то похожее на понимание.
     На  плато  Ивеничи  колонна продолжала неумолимо двигаться
вперед, но назвать ее колонной солдат  язык  не  поворачивался.
Они  вообще не походили на человеческие существа. Доведенные до
крайнего истощения, с перекошенными от напряжения  лицами,  они
медленно   продвигались,   автоматически  переставляя  затекшие
непослушные ноги, словно зомби -- вставшие из  могил  мертвецы.
То  тут,  то  там  кто-нибудь  спотыкался и падал, чтобы уже не
подняться  больше.  Его  оттаскивали  в  сторону,  к  остальным
бедолагам,  которых  заботливые  партизанки пытались привести в
чувство. Они растирали  отмороженные  конечности  и  вливали  в
горло  ослабших товарищей щедрые порции горячего супа и крепкой
ракии.
     Капитан Вланович повернулся к полковнику  Вису.  Лицо  его
исказило страдание, голос был хриплый и глухой.
     --  Это  безумие,  полковник, безумие! Вы сами видите, что
это невозможно. Нам никогда не успеть. Взгляните --  за  первые
два  часа выбыли из строя двести пятьдесят человек. Кислородное
голодание,  холод,  колоссальные  физические  нагрузки...   Это
безумие.
     --  Сама война -- безумие,-- спокойно заметил Вис.-- Дайте
радиограмму. Нам потребуется еще пятьсот человек.

     ГЛАВА 8. ПЯТНИЦА. 15.00--21.15

     Решающий момент наступил, Меллори знал это. Он взглянул на
Андреа, Миллера, Рейнольдса и Гроувса и понял, что им это  тоже
ясно.  На  их  лицах, как в зеркале, отражались его собственные
ощущения:
     крайняя степень напряжения,  готовность  в  любую  секунду
взорваться и перейти к решительным действиям.
     Подобный момент истины наступал всегда, срывая с людей все
наносное.  Тогда становилось ясно, кто чего стоит. Он надеялся,
что Рейнольдс и Гроувс проявят себя с лучшей стороны. О Миллере
и Андреа беспокоиться не  приходилось  --  слишком  хорошо  они
знали  друг  друга.  Миллер, когда, казалось, все потеряно, был
способен на невозможное. А обычно благодушно настроенный Андреа
превращался  в  совершенно  другого  человека  --   невероятную
комбинацию холодного рассудка и беспощадной стремительной силы.
Меллори  никогда  прежде  не  доводилось встречаться с подобным
феноменом. Когда  Меллори  заговорил,  голос  его  звучал,  как
всегда, спокойно и бесстрастно.
     --  Мы  отправляемся  в  четыре  часа.  Сейчас  три.  Если
повезет, захватим их  врасплох.  Все  ясно?  Рейнольдс  спросил
неуверенно:
     --  Вы  хотите  сказать, что если что-нибудь сорвется, нам
придется применить оружие?
     -- Вам придется стрелять. И стрелять наверняка. Вы  должны
убивать. Это приказ, сержант.
     --  Бог свидетель,-- сказал Рейнольдс,-- я не могу понять,
что происходит.-- По выражению его лица было  понятно,  что  он
уже отчаялся разобраться в ситуации.
     Меллори  и  Андреа  вышли  из  барака и небрежной походкой
направились к резиденции Нойфельда. Меллори сказал:
     -- Если не мы их, то они нас, понимаешь?
     -- Понимаю. А где Петар и Мария?
     -- Может быть, спят? Они вышли из барака пару часов назад.
Мы заберем их позже.
     -- Как бы поздно не было...  Они  очень  рискуют,  старина
Кейт.
     --  Что  можно  поделать, Андреа? Последние десять часов я
только об этом и думаю. Это  непомерный  риск,  но  я  вынужден
пойти на это. В случае необходимости ими придется пожертвовать,
Андреа. Ты же понимаешь, что для меня значило бы открыть сейчас
карты.
     --  Еще  бы,--  тяжело произнес Андреа.-- Это был бы конец
всему.
     Они вошли к Нойфельду, не постучавшись. Он сидел за столом
рядом с Дрошным и, увидев их, раздраженно взглянул на часы.
     -- Я же говорил в четыре, а сейчас только три.
     --  Перепутали,--  извинился  Меллори,  закрывая  дверь.--
Прошу без глупостей.
     Нойфельд  и  Дрошный  глупить не собирались. Вряд ли можно
решиться   на   необдуманный   поступок   под    дулами    двух
"парабеллумов",  с заботливо прикрученными глушителями. Они так
и продолжали сидеть,  не  двигаясь  с  места,  только  лица  их
побелели. Нойфельд первым нарушил молчание:
     -- Я виноват, что недооценил вас...
     --  Спокойно.  Людям  Брозника  удалось обнаружить, где вы
содержите  четверых  английских  связных.  Нам   приблизительно
известно, где они находятся. Вы знаете это точно. Сейчас вы нас
туда отведете. Немедленно.
     -- Сумасшедшие,-- уверенно заключил Нойфельд.
     --  Нам  это  и  без вас известно.-- Андреа зашел за спину
Нойфельду  и  Дрошному,  вынул  у  них  пистолеты  из   кобуры,
опорожнил  магазины  и  положил  их  на  прежнее  место.  Потом
проделал ту же операцию с двумя стоящими в углу "шмайссерами" и
положил их на стол перед Нойфельдом и Дрошным.
     -- Прошу  вас,  джентльмены,--  любезно  сказал  Андреа.--
Вооружены до зубов. Дрошный злобно процедил:
     --  А  если мы откажемся идти с вами? От любезности Андреа
не осталось и следа. Он неторопливо обошел  вокруг  стола  и  с
такой силой ткнул глушителем пистолета Дрошному в зубы, что тот
застонал от боли.
     --  Не  надо...-- голос Андреа звучал почти умоляюще,-- не
надо меня дразнить, пожалуйста.
     Дрошный решил не испытывать судьбу, Меллори подошел к окну
и выглянул наружу. Недалеко от барака  Нойфельда  стояло  около
дюжины четников. Все они были вооружены. В дальнем конце лагеря
виднелась   конюшня.   Двери  ее  были  раскрыты  настежь.  Это
означало, что Миллер и двое сержантов заняли позиции.
     -- Пройдете  по  территории  лагеря  к  конюшне,--  сказал
Меллори.-- Ни с кем не заговаривать, никаких предупреждений или
условных сигналов не давать. Мы следуем за вами в десяти шагах.
     --  В  десяти  шагах? Что же нам мешает нарушить уговор, в
таком случае? Ведь вы не решитесь держать нас на прицеле у всех
на виду.
     -- Это верно,-- согласился Меллори.-- С того момента,  как
вы откроете эту дверь, на вас будут нацелены три "шмайссера" из
конюшни.  Одно  лишнее  движение, повторяю, одно движение, и вы
будете перерезаны очередью надвое. Вот почему  мы  предпочитаем
держаться подальше. Мы не хотим, чтобы нас заодно прихватило.
     По  сигналу  Андреа  Нойфельд и Дрошный, нахмурившись и не
произнеся  ни  слова,  повесили  автоматы  на  плечи.   Меллори
оценивающе осмотрел их и сказал:
     --  Я  думаю,  вам  надо  переменить  выражение лиц. Легко
догадаться, что вы не  в  лучшем  расположении  духа.  Если  вы
покажетесь  в дверях с такими кислыми рожами, Миллер пристрелит
вас раньше, чем вы успеете сойти с  крыльца.  Поверьте  мне,  я
знаю, что говорю.
     Видимо,  они  поверили,  потому  что, когда Меллори открыл
дверь, их лица приняли почти нормальное выражение. Они сошли  с
крыльца  и  направились через весь лагерь, к конюшне. Когда они
были на полпути, Андреа и Меллори двинулись вслед за ними. Пару
раз они ловили на себе любопытные взгляды, но никто  ничего  не
заподозрил. Переход к конюшне закончился без приключений.
     Спустя  две  минуты  так же спокойно им удалось выехать за
территорию лагеря. Нойфельд и Дрошный, как и полагалось в таком
случае, ехали  впереди  остальных.  Дрошный  выглядел  особенно
воинственно,  вооруженный  автоматом,  пистолетом и неизменными
кривыми кинжалами за поясом. Следом за ними пристроился Андреа,
у которого, судя по всему, что-то не ладилось с  автоматом.  Он
внимательно  его осматривал, держа в руках. При этом он ни разу
не посмотрел в сторону  Нойфельда  и  Дрошного.  Но  никому  не
приходило  в  голову,  что  стоит  лишь слегка приподнять ствол
"шмайссера" и согнуть лежащий на спусковом  крючке  палец,  как
пули изрешетят того и другого.
     За  Андреа  следовали  Меллори и Миллер. Им, как и Андреа,
судя по их виду, было  глубоко  безразлично  все  происходящее.
Рассеянно глядя по сторонам, они сладко позевывали. Рейнольдс и
Гроувс,  замыкающие  колонну,  не  могли  похвастать  столь  же
беззаботным  видом.  Их  неподвижные  лица  и  бегающие   глаза
выдавали  крайнее  внутреннее  напряжение.  Но  их беспокойство
оказалось напрасным. Все семеро благополучно выехали из лагеря,
не навлекая на себя ни малейшего подозрения.
     Более двух с половиной часов они взбирались в гору. Солнце
уже клонилось к редеющим на западе соснам, когда они выехали на
ровную поляну. Нойфельд и Дрошный остановили коней и подождали,
пока остальные поравняются с ними. Меллори  натянул  поводья  и
пристально  посмотрел на стоящее посреди поляны здание. Это был
приземистый каменный блокгауз --  основательный,  массивный,  с
узкими зарешеченными окнами и двумя трубами на крыше. Над одной
из них вился дымок.
     -- Это здесь? -- спросил Меллори.
     --  Вопрос считаю излишним,-- сухо ответил Нойфельд. В его
голосе легко угадывалось  раздражение.--  Вы  считаете,  что  я
потратил столько времени, чтобы привести вас в другое место?
     --  Я бы не исключал такую возможность,-- ответил Меллори.
Он  еще  раз  внимательно  посмотрел   на   дом.--Гостеприимное
местечко.
     --  Склады боеприпасов югославской армии не предполагалось
использовать в качестве шикарных гостиниц.
     -- Я тоже так думаю,-- согласился Меллори. По его  сигналу
они  двинулись  по направлению к дому. Но не успели тронуться с
места,  как  приподнялись  металлические  задвижки  и  в  узких
амбразурах  стены  блокгауза  показались два автоматных ствола.
Семеро  всадников  на  открытой   поляне   представляли   собой
идеальную мишень.
     --  Ваши  люди  начеку,--  заметил  Меллори,  обращаясь  к
Нойфельду.-- Но ведь для охраны такого помещения  не  требуется
много людей. Сколько их там, кстати?
     -- Шестеро,-- нехотя ответил Нойфельд.
     --   Если   окажется,   что   их  семеро,  тебе  крышка,--
предупредил его Андреа.
     --  Шестеро,--  повторил  Нойфельд.  Когда  они  подъехали
ближе, автоматы исчезли. Очевидно, охранники узнали Нойфельда и
Дрошного.
     Амбразуры  захлопнулись, тяжелая стальная дверь открылась.
В проеме двери появился сержант и почтительно отдал  честь.  Он
был явно удивлен.
     --  Какая  приятная  неожиданность,  гауптман  Нойфельд,--
сказал сержант.-- Нас не предупредили о вашем визите.
     -- Передатчик в лагере временно вышел из строя.-- Нойфельд
жестом пригласил всех зайти внутрь. Андреа  галантно  предложил
немецкому  офицеру  пройти  вперед,  для  пущей  убедительности
переложив "шмайссер" в правую  руку.  Нойфельд  вошел,  за  ним
Дрошный и пятеро остальных.
     Узкие  окна  пропускали  так  мало  света,  что  зажженные
керосиновые лампы выглядели вполне естественно. Едва ли не ярче
ламп освещал комнату горящий в углу камин. Серые каменные стены
производили  унылое  впечатление,  но  сама  комната  была   на
редкость  хорошо  обставлена: стол, стулья, два кресла, диван и
даже ковер на полу. Из комнаты вели три двери, одна из  которых
была  обита  железом  и  закрыта  на  тяжелый  замок. Вместе со
встретившим их сержантом в комнате находилось трое  вооруженных
солдат.  Меллори  посмотрел  на  Нойфельда,  который  с  трудом
сдерживал ярость.
     Обращаясь к охраннику, Нойфельд сказал:
     -- Приведите пленных.
     Охранник кивнул, снял с крючка на  стене  большой  ключ  и
направился  к  закрытой  двери.  Сержант  с  другим  охранником
закрывали задвижки амбразур. Андреа небрежной походкой  подошел
к  одному  из охранников и неожиданно, резким движением, сильно
толкнул его в сторону сержанта.  Оба  они,  не  удержавшись  на
ногах,  упали  на  охранника,  уже  вставившего  ключ  в  замок
железной двери. Тот, в свою очередь,  упал  на  пол.  Все  трое
изумленно  уставились на Андреа, не понимая, что происходит, да
так и застыли в этих позах -- и поступили весьма  благоразумно,
ибо  под  дулом  направленного  на тебя с расстояния трех шагов
"шмайссера" лучше не суетиться.
     Меллори обратился к сержанту:
     -- Где остальные трое?
     Ответа  не  последовало.  Сержант  посмотрел  на  него   с
вызовом.  Меллори  повторил  вопрос.  На  этот  раз  на  чистом
немецком  языке.  Охранник,  не  обращая  на   него   внимания,
вопросительно  посмотрел на Нойфельда, лицо которого напоминало
каменную маску.
     -- Не сходите с ума,-- последовал ответ  Нойфельда.--  Или
вы не видите, что это убийцы? Отвечайте на вопрос!
     --  Они  спят после ночного дежурства,-- сержант указал на
одну из дверей.-- Там.
     -- Откройте дверь  и  прикажите  им  выходить  по  одному.
Спиной вперед, руки за голову,-- приказал Меллори.
     -- Делайте, как вам сказано,-- подтвердил Нойфельд.
     Сержант  выполнил  приказ.  Трое  охранников, отдыхавшие в
соседней  комнате,  даже  не  помышляли  о  сопротивлении  и  в
точности   выполнили   предъявленные   им  требования.  Меллори
повернулся к охраннику, который с  ключом  в  руках  успел  уже
отойти от двери.
     --  Откройте  дверь,--  приказал  Меллори. Охранник открыл
замок и  широко  раскрыл  дверь.  Четверо  английских  офицеров
медленно,  неуверенной  походкой  вошли в комнату. Они, видимо,
потеряли  в  весе  за  время  заключения,   но   физически   не
пострадали.  Выходивший  первым  майор с пышными усами внезапно
остановился и с удивлением посмотрел на Меллори и его людей.
     -- Боже правый! -- в его речи ощущался характерный  акцент
жителя  лондонского предместья.-- Какого черта вы, парни, среди
этого дерьма...
     -- Отставить разговоры,-- оборвал его Меллори.-- Простите,
но сейчас нет времени на объяснения,-- уже мягче  сказал  он.--
Одевайтесь потеплее, выходите и ждите на улице.
     -- Но... куда вы нас забираете?
     --  Домой.  В  Италию.  Сегодня  же вечером. Поторопитесь,
прошу вас.
     -- Италия? Что вы имеете в виду?
     --  Быстрее!  --  Меллори  взглянул  на  часы  и   покачал
головой.-- Мы уже опаздываем.
     С  трудом подавив естественное волнение, четверо пленников
собрали теплую одежду и вышли из дома. Меллори вновь повернулся
к сержанту.
     -- У вас должны быть лошади. Где конюшня?
     -- С обратной стороны блокгауза,-- с  готовностью  ответил
сержант.  Судя  по  всему,  он  быстро  приспособился  к  новым
обстоятельствам.
     -- Хороший мальчик,-- похвалил его Меллори и посмотрел  на
Гроувса   и  Рейнольдса.--  Нам  понадобятся  еще  две  лошади.
Приготовьте их, будьте так добры.
     Сержанты  вышли.  Под  неусыпным  наблюдением  Меллори   и
Миллера  Андреа  по  очереди  обыскал шестерых охранников и, не
обнаружив ничего подозрительного, загнал всех в камеру,  закрыл
замок  и  повесил  ключ  на  крюк, вбитый в стену. Затем так же
тщательно Андреа обыскал Нойфельда и  Дрошного.  Лицо  Дрошного
побагровело  от  ярости,  когда  Андреа  небрежно  швырнул  его
кинжалы в угол комнаты.
     Меллори посмотрел на них и сказал:
     -- Я бы, конечно, пристрелил вас обоих, но сейчас  в  этом
нет необходимости. До утра вас не хватятся.
     -- Да кому они вообще нужны,-- резонно заметил Миллер.
     -- Во всяком случае, не нам,-- безразличным тоном произнес
Меллори  и  улыбнулся.--  Не  могу отказать себе в удовольствии
сказать вам кое-что на прощание, гауптман Нойфельд. Вам будет о
чем  подумать,   пока   вас   случайно   не   обнаружат.--   Он
многозначительно  посмотрел на молчащего Нойфельда и продолжал:
-- Я имею ^ виду ту информацию,  которую  передал  вам  сегодня
утром.
     Нойфельд тревожно посмотрел на него.
     -- При чем здесь ваша информация?
     -- Боюсь, что она была несколько неточной. Дело в том, что
Вукалович ожидает наступление не с юга, через мост, а с севера,
через  ущелье  Зеницы.  Сейчас, насколько нам известно, в лесу,
севернее ущелья, дислоцировано около двухсот ваших танков. Но к
двум  часам  ночи,  то  есть   ко   времени,   когда   намечено
наступление, от них уже ничего не останется. Я связался с базой
бомбардировщиков  в  Италии. Представляете, какая замечательная
цель -- две сотни танков на площади в  сто  пятьдесят  ярдов  в
ширину  и  не более трехсот в длину! Английские бомбардировщики
будут ровно в 1.30, а к 2 часам с танками будет покончено!
     Нойфельд посмотрел  на  него  долгим  застывшим  взглядом.
Потом медленно и тихо произнес:
     -- Черт бы вас побрал! Проклятье!
     --  За  это  вас  по  головке не погладят, это уж как пить
дать,--  согласился  Меллори.--  К  тому  времени,  когда   вас
обнаружат,  если  это  вообще произойдет, все будет кончено. До
встречи после войны.
     Андреа запер Нойфельда и  Дрошного  в  боковой  комнате  и
повесил  ключ на тот же крючок, где висел ключ от камеры. Затем
они вышли, закрыли наружную дверь, повесив ключ на вбитый рядом
гвоздь, и двинулись в путь. Гроувс и  Рейнольдс  оседлали  двух
новых  лошадей  и  поскакали  вслед за своим отрядом. Впереди с
компасом и картой в руках ехал Меллори.
     Некоторое время они ехали по  краю  поляны,  вдоль  опушки
леса.  Они  проехали  около  полумили,  когда  Андреа остановил
лошадь,  спешился  и  начал  внимательно   осматривать   правое
переднее  копыто  лошади. Затем перевел взгляд на подъехавших к
нему товарищей.
     -- Камень попал в подкову,-- объяснил  он.--  Дело  плохо,
придется  его  удалять.  Не ждите, я догоню вас через несколько
минут.
     Меллори кивнул и двинулся вперед, сделав  знак  остальным.
Андреа  вытащил  нож, поднял копыто и усердно изображал, как он
вытаскивает застрявший камень. Спустя пару минут он оглянулся и
увидел,  что  замыкающие  Рейнольдс  и   Гроувс   скрылись   за
поворотом.  Андреа  убрал  нож,  отпустил  лошадь, которая и не
думала хромать, привязал ее к дереву и пошел пешком обратно, по
направлению к блокгаузу. Присев за стволом подходящей сосны, он
достал из футляра бинокль.
     Ему не пришлось  долго  ждать.  На  противоположном  конце
поляны  из-за  дерева выглянул человек. Андреа, растянувшись на
снегу, поднял к глазам бинокль. Он сразу узнал сержанта  Баера,
чье  лунообразное  лицо  и  добрые тридцать килограммов лишнего
веса при маленьком росте не давали возможности  спутать  его  с
кем-либо.
     Баер, осмотрев поляну, скрылся в лесу и тотчас же появился
снова,  ведя  за собой лошадей. У первой к седлу был приторочен
какой-то груз в большом брезентовом мешке.  Две  другие  лошади
везли  седоков  со  связанными  сзади руками. Без сомнения, это
были Мария и Петар. За ними из  леса  выехали  четверо  солдат.
Процессия  с  сержантом  Баером  во  главе  пересекла  поляну и
скрылась за блокгаузом. Андреа  задумчиво  осмотрел  опустевшую
поляну, раскурил новую сигару и поспешил к своей лошади.
     Сержант Баер подошел к двери блокгауза и достал из кармана
ключ. Тут он обратил внимание на другой ключ, висящий на гвозде
снаружи.  Снял его, спрятав свой обратно в карман, открыл дверь
и зашел внутрь. Он огляделся,  снял  со  стены  второй  ключ  и
открыл   боковую   комнату.  Оттуда  вышел  гауптман  Нойфельд,
взглянул на часы и улыбнулся.
     -- Вы пунктуальны, как всегда,  сержант  Баер.  Передатчик
прихватили?
     -- Конечно. Он на улице.
     -- Прекрасно, прекрасно.-- Нойфельд взглянул на Дрошного и
снова улыбнулся.-- Пора нам побывать на плато Ивеничи.
     Сержант Баер подобострастно произнес:
     --  Вы  так  уверены,  что речь идет о плато Ивеничи, герр
гауптман? Позвольте спросить, на чем основана ваша уверенность?
     -- На чем основана? Все очень просто, дорогой Баер. Дело в
том, что Мария... Кстати, вы привезли ее с собой?
     -- Конечно, герр гауптман.
     -- Так вот, Мария мне сказала.  Это  плато  Ивеничи.  Ночь
опустилась  на  плато  Ивеничи,  но колонна выбивающихся из сил
людей продолжала свое дело. Снег на  предполагаемой  посадочной
полосе  был  уже  примят, оставалось лишь поплотнее утрамбовать
его. Работа куда менее сложная физически, но люди уже настолько
измотались, что едва передвигали онемевшие  ноги.  Даже  свежие
силы   пятисот   человек,   прибывших  на  подмогу,  не  смогли
существенно изменить положение.
     Колонна, правда, несколько  изменила  систему  построения.
Теперь  она  вытянулась  в  длину: пятьдесят шеренг по двадцать
человек в каждой. Снег под крыльями самолета был уже достаточно
примят, дело было  за  тем,  чтобы  добиться  как  можно  более
твердой поверхности для шасси.
     Яркая  луна  низко висела над вершинами гор. Редкие облака
медленно плыли с севера. Когда они пересекали лунный  диск,  по
белой  поверхности  покрытого снегом плато лениво ползли черные
тени, погружая на несколько мгновений колонну людей в кромешную
темноту. В этом сказочном чередовании света и тьмы было  что-то
зловещее,  рождавшее суеверные страхи. Как прозаически -заметил
полковник Вис,  обращаясь  к  капитану  Влановичу:  "Похоже  на
Дантов  ад,  только  на сотню градусов прохладней". "По крайней
мере, на сотню",-- подумал Вис.
     Насколько в аду жарко, он мог только догадываться.
     Именно  эта  картина  открылась  взору   Меллори   и   его
товарищей,  когда  они,  преодолев  последний  затяжной подъем,
остановили  коней  на  вершине  каменистой  гряды,   отделяющей
западную  оконечность  плато от крутого скалистого склона. Было
без  двадцати  девять  вечера.  Какое-то  время  они  не  могли
сдвинуться   с   места,  завороженные  открывшейся  перед  ними
фантастической картиной. Тысяча усталых людей,  мерно  бредущих
по  снежной  равнине,--  они  понимали,  что  ничего  подобного
никогда в жизни не видели и больше не увидят.  Меллори  первому
удалось  сбросить  с себя оцепенение. Он посмотрел на Миллера и
Андреа  и  медленно  покачал  головой  с  выражением  глубокого
изумления, как бы отказываясь верить собственным глазам. Миллер
и Андреа были также потрясены. Меллори пришпорил коня и свернул
на едва заметную тропинку, ведущую вниз вдоль склона.
     Через десять минут их приветствовал полковник Вис.
     --  Не  ожидал  вас  увидеть, капитан Меллори,-- энергично
тряся его руку, сказал Вис.-- Бог свидетель, не ждал вас. У вас
и ваших людей потрясающая способность выходить сухими из воды.
     -- Повторите это через  несколько  часов,--  сухо  заметил
Меллори,--  и  мне  будет  действительно  приятно услышать ваши
слова.
     -- Но ведь все уже  кончено.  Мы  ожидаем  самолет,--  Вис
посмотрел  на  часы,--  ровно  через  восемь минут. У нас здесь
достаточно места для приземления и для взлета. Вы сделали  все,
ради  чего  прилетели,  и  весьма преуспели в этом. Вам здорово
повезло.
     -- Повторите  через  несколько  часов,  --  Меллори  опять
сказал.
     --  Простите,  -- Вис не мог скрыть удивления, -- боитесь,
что самолет не долетит?
     -- Я абсолютно уверен в самолете. Просто то, что было, что
сделано... Это только начало.
     -- Начало?
     -- Я вам объясню.
     Нойфельд, Дрошный и  сержант  Баер  привязали  лошадей  на
опушке  леса  и  пошли  к  вершине гряды пешком. Сержанту Баеру
приходилось особенно туго -- взбираться по снегу  с  переносным
передатчиком   в   большом   рюкзаке  за  спиной  человеку  его
комплекции было не просто. Добравшись до вершины гряды,  откуда
открывался  вид  на  плато, они залегли в снег. Нойфельд достал
было бинокль, но сразу отложил его: луна появилась из-за черных
облаков,  осветив  все  происходящее  на  плато  до  мельчайших
деталей  --  черные  фигуры  людей настолько ярко выделялись на
белом  в  лунном  свете  снегу,  что  бинокль   совершенно   не
требовался.
     Справа  стояли  палатки  Виса и наспех сооруженная полевая
кухня. Рядом с меньшей палаткой  стояла  группа  из  десяти  --
двенадцати человек, занятая, судя по всему, оживленной беседой.
Прямо напротив своего наблюдательного поста они увидели колонну
людей,  которая,  развернувшись  на краю плато, начала медленно
двигаться в противоположном  направлении.  Люди  шли  медленно,
едва переставляя ноги по свежеутрамбованному снегу. Так же, как
незадолго  до этого Меллори и его друзей, Нойфельда, Дрошного и
Баера  поразила  величественная  необычность  происходящего   в
полумраке   таинства.  Нойфельду  пришлось  сделать  над  собой
усилие, чтобы оторвать взгляд от ползущей колонны и вернуться к
действительности.
     --  Как  мило,  --  прошептал  он,  --  со  стороны  наших
югославских  друзей  предпринять  такие грандиозные усилия ради
нас. -- Он повернулся  к  Баеру  и  указал  на  передатчик.  --
Свяжитесь с генералом.
     Баер  расчехлил  передатчик, установил его прямо на снегу,
выдвинул  телескопическую  антенну   и   стал   крутить   ручку
настройки.  Он  быстро  настроился  на  нужную частоту, передал
Нойфельду микрофон. Нойфельд надел наушники и  снова  посмотрел
вниз,  где  тысяча  людей,  мужчины  и женщины, словно муравьи,
медленно передвигались по снежной равнине. Внезапно в наушниках
послышался треск. Нойфельд встрепенулся.
     -- Герр генерал?
     --  Это  вы,  гауптман  Нойфельд,  --  голос  генерала   в
наушниках  звучал негромко, но чисто, без искажений и помех. --
Ну как, оправдались мои предположения  относительно  психологии
англичан?
     --  Вы  настоящий  психолог, герр генерал. Все произошло в
точности так, как вы предсказывали. Вам будет интересно узнать,
что британские ВВС планируют начать массированную бомбардировку
ущелья Зеницы сегодня ночью, ровно в 1.30.
     --  Ну,  ну,  --  задумчиво  произнес  Циммерман.  --  Это
интересно, хотя и неудивительно.
     --  Так  точно,  герр  генерал.-- Нойфельд поднял глаза на
Дрошного, который тронул его за  рукав  и  указал  на  север,--
Минутку, герр генерал.
     Нойфельд  снял наушники и посмотрел в направлении, которое
указывал Дрошный. Он поднес к глазам бинокль, но так  ничего  и
не    заметил.   Однако   все   явственней   был   слышен   гул
приближающегося самолета. Нойфельд водрузил наушники на прежнее
место.
     -- За пунктуальность надо  поставить  англичанам  пятерку.
Самолет уже на подходе.
     -- Отлично. Держите меня в курсе.
     Нойфельд  сдвинул  наушники  и  обратил  взгляд  на север.
Непроглядная тьма. Ошибки быть  не  могло  --  звук  самолетных
двигателей  становился все отчетливей. Внезапно внизу, в районе
плато,  прозвучали  три  резких  сигнала.   В   мгновение   ока
человеческая колонна рассыпалась.
     Мужчины и женщины, освобождая взлетную полосу, бросились в
глубокий  снег  с восточной стороны плато. Осталось, видимо, по
предварительной договоренности,  человек  восемьдесят,  которые
перешли на противоположную сторону полосы.
     --  Должен  сказать,  они неплохо организованы,-- произнес
Нойфельд с видимым удовольствием.
     Дрошный по-волчьи оскалился:
     -- Тем лучше для нас, верно?
     -- По-моему, все сегодня стараются  изо  всех  сил,  чтобы
помочь нам,-- согласился Нойфельд.
     Темная  громадная  туча  медленно  проплыла к югу, и белая
луна осветила плато.  Нойфельд  сразу  увидел  самолет,  совсем
близко,  не  более чем в миле. Его очертания резко выделялись в
мерцающем свете  луны,  пока  он  опускался  на  дальний  конец
взлетной  полосы.  Вновь  прозвучал сигнальный свист, и в ту же
секунду люди по обеим сторонам  взлетной  дорожки  одновременно
включили  карманные  фонари,  что  было необязательно при ярком
лунном свете, но совершенно необходимо в том случае, если  луна
опять спрячется за тучу.
     --  Посадка закончена,-- сказал в микрофон Нойфельд.-- Это
бомбардировщик "Веллингтон".
     -- Будем надеяться, что посадка  прошла  удачно,--  сказал
Циммерман.
     -- Будем надеяться, герр генерал.
     "Веллингтон"    совершил   успешную   посадку.   Настолько
успешную, насколько возможно было в таких труднейших  условиях.
Сначала  он  быстро  снижал  скорость, но затем, приземлившись,
покатился вперед, как будто не тормозя.
     Нойфельд произнес в микрофон:
     -- Посадка закончена, герр генерал.
     -- Почему он не останавливается? -- удивился Дрошный.
     -- Нельзя сажать самолет на снег так же, как  на  бетонную
полосу,--  объяснил  Нойфельд.'--  Им  потребуется  каждый  ярд
полосы при взлете.
     Было видно, что пилот "Веллингтона" придерживается того же
мнения. Когда ему оставалось ярдов пятьдесят до конца  дорожки,
две  группы  людей  выделились  из  рядов, огородивших взлетную
полосу. Одна группа бросилась к уже открытой двери самолета,  а
другая  --  в  хвост.  Обе  группы подбежали к бомбардировщику,
когда он выруливал на стоянку в конце  полосы.  Дюжина  человек
схватилась за хвост машины, поворачивая ее на 180 .
     Дрошный был потрясен.
     -- Клянусь Богом, они не теряют времени.
     --  Они  не  имеют  права  терять ни секунды. Если самолет
остановится даже на самое короткое время, то начнет погружаться
в снег,-- Нойфельд поднял к глазам бинокль и сказал в микрофон:
     -- Они садятся в самолет, мой генерал. Один,  два,  три...
семь,  восемь,  девять.  Есть,  девять!  -- Нойфельд вздохнул с
облегчением.-- Примите мои поздравления, мой генерал. Девять!
     Самолет тем временем уже развернулся в ту сторону,  откуда
прилетел.  Пилот,  не  отпуская тормозов, запустил двигатели на
полную мощность, и  через  двадцать  секунд  машина  уже  опять
бежала  по  взлетной полосе. Пилот не допускал случайностей. Он
дотянул "Веллингтон" до самого конца  полосы,  и  только  после
этого самолет взмыл в ночное небо.
     -- Взлет завершен, герр генерал,-- доложил Нойфельд.-- Все
точно  по  плану.--  Он прикрыл микрофон рукой, посмотрел вслед
удаляющемуся бомбардировщику и улыбнулся Дрошному.--  Я  думаю,
мы могли бы пожелать им "счастливого пути".
     Меллори в числе сотен людей, окружавших взлетную площадку,
опустил бинокль:
     -- Счастливого пути.
     Полковник Вис печально покачал головой:
     --  И  все  эти  усилия  только  для того, чтобы отправить
пятерых моих людей на каникулы в Италию.
     -- Видит Бог, они заслужили отдых,-- возразил Меллори.
     -- Бог с ними. Лучше подумаем о себе,-- произнес Рейнольдс
требовательно. Несмотря на тон, лицо его не выражало злобы.  Он
был  всего  лишь расстроен и слегка удивлен: -- В этом чертовом
самолете должны были сидеть мы!
     -- Будет вам. Я просто передумал.
     -- Черт бы вас  побрал  с  вашими  вечными  фокусами,--  в
сердцах выпалил Рейнольдс.
     На  борту  "Веллингтона"  усатый  майор оглядел трех своих
товарищей и пятерых партизан, покачал головой  и  повернулся  к
сидящему рядом капитану:
     -- Просто удивительно!
     -- Очень странно, сэр, -- сказал капитан. Он бросил взгляд
на бумаги в руке майора,-- Что у вас там?
     --  Карты  и  документы, которые я должен отдать какому-то
бородатому моряку, когда  мы  приземлимся  в  Италии.  Странный
малый этот Меллори.
     -- Так точно, сэр, очень странный,-- согласился капитан.
      Вис,  Вланович  и  Меллори со своей группой отделились от
толпы и стояли у входа в палатку Виса.
     Меллори обратился к Вису:
     --  Вы   приготовили   веревки?   Мы   должны   немедленно
отправляться.
     --  К чему вся эта спешка, сэр? -- поинтересовался Гроувс.
Так   же,   как   у    Рейнольдса,    его    обида    сменилась
замешательством.-- Все как-то неожиданно.
     --  Петар  и Мария,-- угрюмо произнес Меллори.-- Это из-за
них надо спешить.
     -- А что с Петаром и Марией? -- подозрительно  осведомился
Рейнольдс.
     --  Их  держат  взаперти  в  блокгаузе. А когда Нойфельд и
Дрошный вернутся туда...
     -- Вернутся? -- изумился Гроувс.-- Что вы имеете  в  виду?
Мы  же  их заперли. И каким образом, господи помилуй, вам стало
известно, что Петара и Марию держат в блокгаузе? Как это  может
быть?  Ведь  их  же не было там, когда мы уходили... а это было
совсем недавно.
     -- Когда Андреа сказал, что его лошадь поранила  копыто  о
камень  по  пути сюда из блокгауза, дело было совсем не в этом.
Андреа установил наблюдение.
     --  Видите  ли,--  объяснил  Миллер,--  Андреа  никому  не
доверяет.
     --  Он  видел, как сержант Баер вел туда Петара и Марию,--
продолжал Меллори.-- Они были связаны. Баер освободил Нойфельда
и Дрошного,  и,  бьюсь  об  заклад,  наша  драгоценная  парочка
следила, действительно ли мы улетели.
     --  Вы не все нам рассказываете, правда, сэр? -- с горечью
отметил Рейнольдс.
     -- Вот что я вам скажу,--  уверенно  отчеканил  Меллори.--
Если  мы  не  попадем  туда  как  можно  скорее, Марии и Петару
придется туго. Нойфельд и Дрошный еще не знают, но уже,  должно
быть, предполагают, что именно Мария сообщила мне, где скрывают
этих четырех связных. Они всегда знали, кто мы,-- Мария сказала
им.  Теперь  они знают, кто такая Мария. Как раз перед тем, как
Дрошный убил Саундерса...
     --   Дрошный?   --   лицо   Рейнольдса   выражало   полную
растерянность.-- Мария?
     --  Я ошибся,-- в голосе Меллори слышалась усталость.-- Мы
все понаделали  ошибок,  но  эта  была  самая  серьезная.--  Он
улыбнулся,  но  глаза  оставались  серьезными.--  Вспомните  те
резкие слова, которые вы  бросили  в  адрес  Андреа,  когда  он
затеял драку с Дрошным у столовой в лагере Нойфельда.
     -- Конечно, я помню. Это была глупейшая история...
     --  Вы сможете извиниться перед Андреа, когда представится
возможность,-- перебил Меллори.-- Андреа провоцировал Дрошного,
потому что я его об этом просил. Я знал, что Нойфельд и Дрошный
о чемто договаривались в столовой,  когда  мы  вышли,  и  искал
момент,  чтобы  спросить  Марию,  что именно они обсуждали. Она
сказала, что они намеревались послать пару четников за  нами  в
лагерь Брозника, тайно, конечно, чтобы сообщить о нас. Это были
те  двое наших "проводников" в грузовике. Андреа и Миллер убили
их.
     -- Теперь понятно,-- протянул Гроувс.--  Андреа  и  Миллер
убили их.
     --  Чего  я не знал, так это того, что Дрошный тоже шел за
нами  по  пятам.  Он  видел  нас  с  Марией  вместе,--  Меллори
посмотрел  на  Рейнольдса.--  Так  же, как и вы. Я не знал в то
время, что он нас видел, но теперь мне это известно.  С  самого
утра  Мария все время находится под угрозой смерти. Но я ничего
не мог сделать. Вплоть до последнего момента. Если бы я  только
высунулся, с нами было бы все кончено.
     Рейнольдс покачал головой.
     -- Но вы сами только что сказали, что Мария предала нас...
     --   Мария,--  сказал  Меллори,--  высококвалифицированный
агент  английской  разведки.  Отец  --  англичанин,   мать   --
югославка.  Она  жила в этой стране еще до прихода немцев. Была
студенткой в Белграде. Примкнула к партизанам, которые  обучили
ее как радистку, а затем организовали для нее побег к четникам.
У  четников  в  это  время находилась в плену радистка одной из
британских  миссий.  Немцы  главным   образом   обучили   Марию
абсолютно  достоверно  копировать  почерк  этой  радистки: ведь
каждый радист имеет свой собственный почерк.  И,  конечно,  тут
сыграл  роль  ее  безупречный  английский.  Таким  образом, она
оказалась в непосредственном контакте с  нашими  разведцентрами
как  в  Северной  Африке,  так  и  в Италии. Немцы считали, что
полностью околпачили нас. На  самом  деле  все  было  наоборот.
Миллер сказал с упреком:
     -- Ты мне тоже всего этого не говорил.
     --  Мне надо было все обдумать. Ее ведь все-таки уличили в
том, что она принимала участие  в  заброске  последних  четырех
связных.  Она,  конечно, сообщила об этом немцам. А эти связные
приносили информацию, укрепляющую веру немцев в то, что  второй
фронт,  --  а  на самом деле настоящее вторжение в Югославию --
дело первостепенной важности.
     Рейнольдс произнес медленно, почти по слогам:
     -- О нашем прибытии они тоже знали?
     -- Безусловно. Они знали о нас все, кроме одного:
     они не знали, что мы знали о том, что они  знали.  Поэтому
то, что они знали, было только наполовину достоверно.
     Рейнольдс   с   явным  трудом  усвоил  услышанное  и  тихо
произнес: -- Сэр!
     -- Да?
     -- Я был неправ, сэр.
     -- Это случается,-- успокоил  его  Меллори.--  Иногда  это
случается.  Вы были неправы, сержант, но вы ошибались из лучших
побуждений. Это моя вина. Только моя. Но у  меня  были  связаны
руки.--  Меллори  похлопал  его  по плечу.-- Я думаю, теперь вы
найдете в себе силы простить меня.
     -- А Петар? -- спросил Гроувс.-- Он не ее брат?
     -- Петар -- это Петар. И ничего больше. Чист, как стекло.
     -- И все-таки еще много неясного...-- начал Рейнольдс,  но
Меллори перебил его.
     --  Отложим  разговоры. Полковник Вис, прошу вас, карту.--
Капитан Вланович вынес карту из палатки, и  Меллори  указал  на
флажок: -- Взгляните сюда. Плотина на Неретве и Клеть Зеницы. Я
сообщил  Нойфельду  то,  что  сказал  мне  Брозник,-- партизаны
уверены, что наступление  начнется  с  юга  через  Неретвинский
мост.  Но,  как я уже говорил, Нойфельд знал -- и еще до нашего
прибытия,-- кто мы такие на самом деле. Поэтому он был убежден,
что я лгу. Он был также убежден в моей осведомленности  в  том,
что наступление готовится через ущелье Зеницы на севере. Уверяю
вас,   что   были   весьма   веские  причины  так  думать:  там
сосредоточены двести немецких танков. Вис был потрясен:
     -- Двести!
     -- Сто девяносто из них сделаны из фанеры, хотя Нойфельд и
Дрошный  предполагают,  что  это  нам  неизвестно.   Германское
командование  заинтересовано  в  том,  чтобы информация о якобы
готовящемся  наступлении  с   севера   попала   в   Италию,   и
единственный  способ  в  этом  убедиться  --  дать  нам улететь
отсюда. Что они с удовольствием и сделали, поочередно  устраняя
с  нашего  пути  все  возможные  препятствия.  Они, несомненно,
понимали,  что  нам  прежде  всего  необходимо  любым  способом
попасть  в блокгауз. Дали нам возможность освободить английских
связных, но при этом задержали единственного человека,  который
мог  помочь нам,-- Марию. И, естественно, предупредили сержанта
Баера, который потом их и освободил.
     -- Понятно.-- Для всех было очевидно, что полковнику  Вису
ничего не понятно.-- Вы упоминали массированную воздушную атаку
на  северное  ущелье Зеницы. Теперь, конечно, целью станет мост
через Неретву?
     -- Никоим образом. Вы же не захотите,  чтобы  мы  нарушили
слово,  данное  вермахту.  Как и обещано, воздушная атака будет
произведена на ущелье Зеницы. Чтобы убедить немцев  на  случай,
если у них остались последние сомнения на наш счет. Кроме того,
вы  знаете так же хорошо, как и я, что к этому мосту невозможно
подступиться с воздуха.  Он  должен  быть  ликвидирован  другим
способом.
     -- Каким именно?
     --   Что-нибудь   придумаем.   Утро   вечера  мудренее.  И
последнее,  полковник  Вис.  В  полночь   прибудет   еще   один
"Веллингтон",  затем еще один в три часа утра. Отпустите обоих.
Следующий прибудет в шесть часов утра -- вот его  задержите  до
нашего  возвращения.  Лучше  сказать, до нашего предполагаемого
возвращения. Если повезет, мы улетим до рассвета.
     -- Если повезет,-- мрачно повторил Вис.
     -- И радируйте генералу Вукаловичу. Сообщите ему все,  что
услышали  от  меня. Обрисуйте обстановку и скажите, чтобы в час
ночи  открыл  массированный  огонь  из  стрелкового  оружия  на
северном перевале.
     -- А по какой цели?
     -- Хоть по луне.-- Меллори вскочил на лошадь.-- По коням и
в путь.
     --  Луна, конечно, незавидная мишень,-- согласился генерал
Вукалович,-- и притом очень далекая. Но если  это  нужно  нашим
друзьям,   мы  готовы.--  Вукалович  помолчал  и  посмотрел  на
полковника  Янцы,  сидевшего  рядом  на  упавшем  дереве.   Они
находились  в  лесу,  к  югу  от  ущелья Зеницы. Затем он опять
проговорил в микрофон: -- И все-таки  танков  много,  полковник
Вис.  Вы  не  хотите,  чтобы  мы  находились в непосредственной
близости к этому месту после часа ночи?  Не  беспокойтесь,  нас
там  не будет.-- Вукалович снял наушники и повернулся к Янци.--
Снимаемся  в  полночь.  Тихо  и  осторожно.  Оставим  несколько
человек, пусть устроят побольше шума.
     -- Это те, которые будут палить в луну?
     --  Именно.  Свяжитесь  с  полковником  Ласло  на Неретве.
Сообщите  ему,  что  мы  присоединимся   к   нему   до   начала
наступления.  Затем  соединитесь  с  майором Стефаном. Скажите,
чтобы оставил позицию и пробирался в штаб  полковника  Ласло.--
Вукалович задумался.-- Немного развлечемся, верно?
     --  Есть  ли какой-нибудь шанс у этого Меллори? -- в самом
вопросе Янци слышался ответ.
     -- Давайте рассуждать,-- начал Вукалович.-- Конечно,  шанс
есть.  Должен  быть.  В  конце  концов  это ведь дело случая. А
выбора нет у нас.
     Янцы не  ответил,  но  несколько  раз  кивнул,  как  будто
Вукалович провозгласил некую мудрую истину.

     ГЛАВА 9. ПЯТНИЦА 21.15 -- СУББОТА 00.40

     Меллори  и  его  люди  спустились  на лошадях по поросшему
густым лесом холму от плато Ивеничи до блокгауза в четыре  раза
быстрее,  чем  поднялись,  скользя  по  обледенелой поверхности
склона, покрытой глубоким  снегом,  они  всякий  раз  рисковали
наткнуться  на  густо растущие сосны. Ни один из пяти всадников
не был опытным  наездником,  и  поэтому  неизбежные  падения  и
столкновения  были  столь  же частыми, сколь и болезненными. Ни
один из них не смог избежать весьма чувствительного падения  из
седла  в  глубокий снег. Но именно этот толстый снежный покров,
да еще привычка к подобным переходам их горных лошадей  спасали
от серьезных травм. К счастью, ни один из них не переломал себе
костей.
     Показался  блокгауз. Когда они находились в двухстах ярдах
от цели,  Меллори  предупреждающе  поднял  руку.  Он  спешился,
привязал   свою  лошадь  к  стволу  сосны  и  жестом  пригласил
остальных последовать его примеру.
     Миллер пожаловался:
     -- Я устал от этой чертовой лошади, но еще больше  мне  не
хочется  волочиться  пешком по снегу. Почему бы нам до конца не
доехать на лошадях?
     -- Потому что  за  блокгаузом  конюшня,  и  лошади  начнут
беспокоиться и ржать, если почуят своих.
     -- Они и так могут заржать.
     --  Но  там еще и часовые на постах,-- заметил Андреа.-- Я
не  думаю,  капрал  Миллер,  что  мы  должны   быть   настолько
безрассудны, чтобы появиться перед ними верхом на лошадях.
     --  Часовые?  Зачем?  Кого  им  опасаться?  Нойфельд и его
компания  должны  быть  уверены,  что  мы   уже   пол-Адриатики
пролетели.
     --  Андреа  прав,--  сказал  Меллори.--  О Нойфельде можно
говорить что угодно, но он  первоклассный  офицер  и  учитывает
все.  Там  будет  охрана,  --  Он поднял голову к ночному небу.
Небольшая туча приближалась к лунному диску. -- Видите?
     -- Вижу,-- жалобно протянул Миллер.
     -- В нашем распоряжении тридцать секунд. Бежим к  дальнему
торцу  блокгауза  --  там  нет амбразур. И, когда мы будем там,
сохрани вас господи, вымолвить хоть слово. Полная тишина.  Если
они  что-нибудь  услышат, если только заподозрят, что мы здесь,
то  забаррикадируют  вход  и  используют  Петара  и  Марию  как
заложников. Тогда придется ими пожертвовать.
     -- И вы бы на это пошли, сэр? -- изумился Рейнольдс.
     --  И  я  бы  на это пошел. Хотя с большей радостью дал бы
отрубить себе правую руку, но я бы на это  пошел.  У  меня  нет
выбора, сержант.
     -- Да, сэр. Я понимаю.
     Луна  скрылась  за  тучей. Пятеро людей вышли из укрытия и
бросились вниз по склону, с трудом преодолевая  густой  снежный
покров.  Не доходя тридцати метров до блокгауза, они по сигналу
Меллори замедлили шаг,  чтобы  не  быть  услышанными  часовыми.
Затем  продолжили  движение,  осторожно  ступая  след  в  след.
Наконец, они достигли нужного места. Луна все еще  была  скрыта
за  тучей,  и  они  остались  незамеченными.  Меллори  не  стал
поздравлять ни себя, ни своих товарищей с  успехом.  Он  быстро
опустился на четвереньки и пополз за угол блокгауза, прижимаясь
к  стене.  В пяти футах от угла располагалась первая амбразура.
Меллори не пришлось закапываться глубже в снег  --  стены  были
так  толсты,  что  он уже находился в мертвой зоне. Он старался
производить как можно меньше шума. И небезуспешно. Ему  удалось
совершенно беззвучно миновать амбразуру. Остальные четверо тоже
удачно  справились с этой нелегкой задачей, несмотря на то, что
в последний момент луна уже выползла из-за тучи.
     Меллори  добрался  до  входа.  Он  сделал  знак   Миллеру,
Рейнольдсу и Гроувсу оставаться на своих местах, в то время как
они с Андреа прильнули к двери.
     И  сразу  же  услышали голос Дрошного, угрожающий и полный
ненависти.
     -- Предательница.  Вот  кто  она  такая.  Расстрелять  ее.
Немедленно!
     --  Зачем  вы  это  сделали,  Мария?  -- голос Нойфельда в
противоположность Дрошного был спокойным и даже мягким.
     -- Зачем она это сделала?  --  прорычал  Дрошный.--  Из-за
денег. Вот зачем. Что же еще?
     -- Почему? -- Нойфельд продолжал мягко настаивать.-- Разве
капитан Меллори грозился убить вашего брата?
     --  Хуже.--  Они  должны  были напрягаться, чтобы услышать
тихий голос Марии.-- Он хотел убить меня. Кто бы тогда ухаживал
за моим слепым братом?
     --  Мы  теряем  время,--  Дрошный  был   в   нетерпении.--
Разрешите мне их вывести в расход обоих.
     --   Нет.--   Спокойный   голос   Нойфельда   не  допускал
возражений.--  Слепой  мальчик,  испуганная  девочка.   Вы   же
человек!
     -- Я четник!
     -- А я офицер вермахта.
     Андреа прошептал на ухо Меллори:
     --  В любую минуту кто-нибудь может заметить наши следы на
снегу.
     Меллори кивнул и  отступил  в  сторону.  У  него  не  было
никаких  иллюзий  относительно  реакции  вооруженных  до  зубов
людей, когда они с Андреа ворвутся в комнату. Поэтому он пустил
вперед Андреа. Никто лучше его не справился бы с таким делом. И
Андреа незамедлительно это  доказал.  Быстрый  поворот  дверной
ручки,  мгновенное  движение  правой  ноги  -- и вот уже Андреа
стоит в дверном проеме. Дверь еще не до конца распахнулась, а в
комнате  уже  звучало  ровное  стаккато   "шмайссера"   Андреа.
Выглянув из-за его плеча, Меллори сквозь образовавшуюся дымовую
завесу   увидел,   как   с   застывшим   удивлением  на  лицах,
скорчившись, падали на пол двое немецких  солдат.  Подняв  свой
автомат, Меллори вошел в комнату вслед за Андреа.
     В "шмайссере" больше не было нужды. Остальные солдаты были
безоружны.  Дрошный  и  Нойфельд двигались. Они были совершенно
потрясены происходящим  и  к  тому  же  понимали  бесполезность
самоубийственного сопротивления.
     Меллори обратился к Нойфельду:
     --  Вы только что купили себе жизнь.-- Затем он повернулся
к Марии, подождал, пока она и ее брат выйдут из дома,  и  снова
посмотрел на Дрошного и Нойфельда: -- Ваше оружие.
     Нойфельд, с трудом двигая губами, вымолвил:
     -- Во имя господа Бога...
     Но  Меллори  не  был  расположен  к беседе. Он поднял свой
"шмайссер":
     -- Ваше оружие.
     Нойфельд и Дрошный, как во сне, отстегнули свои  пистолеты
и бросили на пол.
     --  Ключи.-- Дрошный и Нойфельд смотрели на него молча и с
полным непониманием.-- Ключи,-- повторил Меллори.-- Немедленно!
Или они уже не понадобятся.
     На несколько секунд в комнате воцарилось полное  молчание.
Затем  Нойфельд повернулся к Дрошному и кивнул. Тот хмуро, если
только можно назвать хмурым лицо, перекошенное от  изумления  и
ужаса,  достал  из  кармана  ключи. Миллер взял их, молча отпер
одну из дверей, показал  на  нее  автоматом  и  подождал,  пока
Дрошный, Нойфельд, Баер и другие солдаты войдут. Затем запер за
ними  дверь  и  положил  ключи в карман. Андреа нажал спусковой
крючок своего автомата, направленного на передатчик. Теперь уже
вряд ли кто-то взялся бы его починить. Затем они вышли. Меллори
запер дверь и далеко зашвырнул ключ, который сразу же утонул  в
снегу.  Рядом с блокгаузом были привязаны лошади. Семь лошадей.
Как раз то, что нужно. Меллори подбежал к амбразуре и крикнул:
     -- Наши лошади привязаны к соснам в двухстах ярдах отсюда.
Не забудьте.
     Рейнольдс посмотрел на него с удивлением.
     -- Вы думаете об этом, сэр? В такую минуту?
     -- Я должен думать  обо  всем  в  любое  время.--  Меллори
повернулся к Петару, который неловко взбирался на лошадь, затем
обратился к Марии: -- Скажите ему, чтобы снял очки.
     Мария  посмотрела  на  него  с удивлением, потом кивнула и
что-то  сказала  своему  брату.  Он  сначала  не  понял,  потом
послушно  наклонил  голову,  снял  темные  очки  и спрятал их в
карман.
     Рейнольдс изумленно посмотрел на Меллори:
     -- Я не понимаю, сэр.
     Меллори пришпорил  лошадь  и  обрезал:  --  А  вам  это  и
необязательно.
     -- Прошу прощения, сэр.
     Меллори повернул свою лошадь и произнес устало:
     --  Уже  почти  одиннадцать  часов,  сыпок,  а это слишком
поздно, учитывая, что нам еще надо успеть.
     -- Сэр,-- Рейнольдсу  явно  понравилось  то,  что  Меллори
назвал  его  "сынок",--  мне  действительно  необязательно  это
знать.
     -- Я ответил на ваш вопрос. Мы должны  ехать  так  быстро,
как  только смогут наши лошади. Слепой не видит препятствий, не
может хорошо сохранять равновесие и должным  образом  управлять
лошадью.  Короче,  у  слепого  гораздо больше шансов выпасть из
седла, чем у нас с вами. Достаточно того, что слепой  слеп.  Мы
не можем подвергать его дополнительному риску. Он может упасть,
очки разобьются и поранят ему глаза.
     -- Я не думал... я хотел... простите, сэр.
     --  Не  извиняйся,  сынок.  Настала моя очередь извиниться
перед тобой. Будь так добр, последи за ним.
     Полковник Ласло обозревал в бинокль залитый лунным  светом
скалистый склон у моста через Неретву. На южном берегу реки, на
лугу,  на  опушке  соснового бора и в самом бору, насколько мог
видеть полковник, не было никакого  движения,  ни  души.  Ласло
стало   уже  охватывать  беспокойство  от  этой  неестественной
тишины, когда кто-то тронул его за плечо. Он повернулся и узнал
майора Стефана, командира батальона на западном перевале.
     -- Добро пожаловать.  Генерал  предупредил  меня  о  вашем
прибытии. Ваш батальон с вами?
     --   То,   что   от   него   осталось.--  Стефан  печально
улыбнулся.-- Все, кто может передвигаться. И те, кто не может.
     -- Если Бог поможет, нам все  и  не  понадобятся  сегодня.
Генерал говорил вам о некоем Меллори? -- Майор Стефан кивнул, и
Ласло  продолжал:  --  Если его постигнет неудача... Если немцы
перейдут сегодня ночью Неретву...
     -- Ну что ж,--  Стефан  пожал  плечами,--  мы  все  готовы
умереть сегодня ночью.
     -- Да, чему быть, того не миновать,-- согласился Ласло. Он
поднял  бинокль  и вновь углубился в наблюдение за Неретвинским
мостом.
     Тем  временем  Меллори  и  шестеро  его  спутников  весьма
успешно  справлялись  со своими лошадьми. Даже Петар ни разу не
упал. По правде говоря, этот склон не  был  таким  крутым,  как
предыдущий,  от плато Ивеничи до блокгауза, но Рейнольдс все же
предполагал, что Меллори  намеренно  ограничивает  скорость  их
передвижения.  Возможно, размышлял Рейнольдс, Меллори оберегает
слепого, который неотступно следовал  за  ним.  Гитара  Петара,
крепко  привязанная,  висела  через  плечо, поводья он бросил и
обеими руками Крепко вцепился в переднюю луку седла. Постепенно
мысли  Рейнольдса  перенеслись  к  сцене  в  блокгаузе.   Через
некоторое время он пустил свою лошадь вперед и догнал Меллори.
     -- Сэр?
     -- В чем дело? -- Меллори был явно недоволен.
     --  Одно  слово, сэр. Очень срочно. Меллори поднял руку, и
вся кавалькада остановилась.
     -- Покороче,-- резко произнес он.
     --  Нойфельд  и  Дрошный,  сэр...--  Рейнольдс  как  будто
засомневался,  потом продолжил: -- Вы считаете, они знают, куда
мы направляемся?
     -- Какое это может иметь значение?
     -- Прошу вас.
     -- Да, знают. Если только они не последние кретины. А  они
не последние.
     -- Очень жаль, сэр,-- констатировал Рейнольдс,-- что вы их
все-таки не прикончили напоследок.
     -- Ближе к делу,-- нетерпеливо отрезал Меллори.
     --  Слушаюсь, сэр. Вы говорили, что сержант Баер освободил
их раньше.
     -- Конечно.-- Меллори начинал  терять  терпение.--  Андреа
видел, как они появились. Я уже все объяснил. Они -- Нойфельд и
Дрошный  --  должны  были  подняться  на  плато  Ивеничи, чтобы
удостовериться, что мы улетели.
     -- Я это понимаю, сэр. И вы  знали,  что  Баер  следит  за
нами. Как он попал в блокгауз?
     Терпение Меллори лопнуло, и он выпалил с раздражением:
     -- Потому что я оставил оба ключа снаружи.
     --  Да,  сэр.  Вы  ожидали его. Но сержант Баер не знал об
этом и уж во всяком случае не думал найти там ключи.
     -- Господи, твоя власть, дубликаты! -- Меллори  с  яростью
вбил  кулак  одной  руки  в  ладонь  другой.--  Глупец! Глупец!
Конечно же, у него были свои ключи!
     -- А  Дрошный  может  знать  короткий  путь  до  лагеря,--
произнес Миллер задумчиво.
     --  Мало этого,-- Меллори уже взял себя в руки, но видимое
спокойствие не скрывало его внутреннего возбуждения,-- Он может
связаться по рации с Циммерманом и предупредить его, чтобы  тот
отвел   танковые   дивизии  от  Неретвы.  Вы  попали  в  точку,
Рейнольдс. Спасибо, сынок. Как думаешь, Андреа,  далеко  отсюда
до лагеря Нойфельда?
     --  Не  больше мили,-- бросил Андреа через плечо, так как,
верный своей привычке "меньше слов -- больше дела", был  уже  в
пути.
     Через  десять  минут  они  остановились  на опушке леса, в
двадцати ярдах от лагеря Нойфельда. В некоторых домах светились
окна, из столовой доносилась музыка и несколько солдат-четников
прогуливались по территории.
     Рейнольдс прошептал Меллори:
     -- Как мы это сделаем, сэр?
     -- Мы ничего не будем делать. Действовать будет Андреа.
     Гроувс тихо произнес:
     -- Андреа? Один? Он будет один? Меллори вздохнул:
     -- Объясните им, капрал Миллер.
     -- Да стоит ли? Впрочем, ладно. Дело вот в  чем,--  сказал
Миллер добродушно.-- У Андреа это просто хорошо получается.
     --  И  у  нас  получится,--  обиделся  Рейнольдс.--  Мы --
морские пехотинцы. Нас специально обучали.
     -- И хорошо научили, не сомневаюсь,-- согласился Миллер.--
Еще пять-шесть  лет  тренировки,  и  половина  из  вас   сможет
попробовать  с  ним  потягаться. Впрочем, я сильно сомневаюсь в
вашем успехе. Скоро вы  поймете  --  я  не  хочу  вас  обидеть,
поймите  меня правильно, сержанты: Андреа -- волк, а вы пока --
овцы,-- Миллер помолчал и мрачно закончил: -- Как и все те, кто
сейчас находится в радиорубке.
     -- Как и все те...-- Гроувс обернулся.-- Андреа! Он исчез!
Я не видел, как он ушел.
     -- Никто никогда этого не видит,-- объявил Миллер.-- И  те
несчастные тоже не увидят, как Андреа войдет.-- Он посмотрел на
Меллори.-- Пора.
     Меллори взглянул на светящиеся стрелки своих часов:
     -- 11.30. Уже пора.
     Все  замолчали,  и  стало совсем тихо. Только слышно было,
как нетерпеливо перебирают ногами лошади, привязанные  в  лесу.
Вдруг  Гроувс  изумленно вскрикнул: перед ними предстал Андреа.
Меллори посмотрел на него и спросил:
     -- Сколько?
     Андреа показал два пальца и медленно двинулся  к  лошадям.
Остальные  последовали  за ним. Рейнольдс и Гроувс обменивались
взглядами, которые яснее слов говорили, что  по  поводу  Андреа
они заблуждались не меньше, чем по поводу Меллори.
     В  тот самый момент, когда Меллори и его отряд привязывали
своих   лошадей   в   лесу,   окружающем   лагерь    Нойфельда,
бомбардировщик  "Веллингтон"  готовился  к  посадке  на  хорошо
освещенное летное поле. То самое,  на  котором  Меллори  и  его
друзья   впервые   появились   двадцать  четыре  часа  назад  в
итальянском городе  Термоли.  "Веллингтон"  мягко  приземлился.
Пока  он  бежал  по взлетной полосе, параллельно с ним двигался
армейский грузовик с радиостанцией. На левом переднем сиденье и
на правом заднем устроились две уже  знакомые  фигуры:  капитан
Дженсен, бородатый пират, и генерал-лейтенант британской армии,
с  которым  Дженсен  провел много часов, измеряя шагами комнату
Оперативного штаба в Термоли.
     Самолет и  грузовик  остановились  одновременно.  Дженсен,
демонстрируя   удивительную  ловкость  для  своих  внушительных
размеров, легко спрыгнул на землю  и  быстро  пересек  бетонную
полосу.  Он  оказался  у  "Веллингтона"  как  раз,  когда дверь
открылась и первый пассажир, усатый майор, спрыгнул на землю.
     Дженсен кивнул на бумаги, зажатые в  руке  майора,  и  без
лишних предисловий спросил:
     -- Это мне?
     Майор  поначалу  растерялся, обескураженный таким приемом,
затем кивнул в ответ. Дженсен  молча  взял  пакет,  вернулся  в
"джип",  на  свое  место, включил фонарик и принялся пристально
изучать бумаги. Повернувшись в своем  кресле,  он  обратился  к
радисту, сидящему рядом с генералом:
     --   Маршрут   полета   прежний.  Цель  та  же.  Передайте
немедленно на базу.
     Радист надел наушники.
     В пятидесяти милях к юго-востоку в местечке Фоя строения и
взлетные полосы базы тяжелых бомбардировщиков  королевских  ВВС
вибрировали   от  гула  работающих  самолетных  двигателей:  на
западном конце основной взлетной полосы  выстроились  несколько
эскадрилий   тяжелых  бомбардировщиков  "Ланкастер",  ожидающих
сигнала  к  взлету.  Сигнал  не  заставил  себя  долго   ждать.
Неподалеку  от  взлетной  полосы остановился "джип", похожий на
тот, в котором сидел  в  Термоли  Дженсен.  На  заднем  сиденье
радист  в  наушниках колдовал над рацией. Наконец, он оторвался
от нее и отчеканил:
     -- Инструкции прежние. Немедленно. Немедленно. Немедленно.
     -- Инструкции  прежние,--  повторил  капитан  на  переднем
сиденье.--  Немедленно.--  Он достал деревянный ящик, вынул три
ракетницы и выстрелил из каждой по очереди. Сверкающие  вспышки
--  зеленая,  красная  и  снова  зеленая  --  прочертили в небе
цветные дуги и растаяли у земли. Гром в  конце  взлетного  поля
усилился,   и  первый  "Ланкастер"  пришел  в  движение.  Через
несколько минут от земли оторвался последний и стал подниматься
в черное враждебное небо Адриатики.
     -- Я  абсолютно  уверен,  что  они  прекрасно  знают  свое
дело,--   доверительно   сообщил   Дженсен   генералу,   удобно
устроившемуся на заднем сиденье,-- Наши друзья  из  Фои  уже  в
пути.
     --  Прекрасно  знают  свое  дело...--  повторил генерал.--
Может быть. Не знаю. Зато  я  точно  знаю,  что  эти  проклятые
немецкие  и  австрийские  дивизии  все  еще  не  покинули своих
позиций  на  линии  Густава.  Час  наступления  на  этой  линии
пробьет...--  он  посмотрел  на  часы,--  ровно  через тридцать
часов.
     -- Времени достаточно,-- уверенно заявил Дженсен.
     -- Хотелось бы и мне в это верить.
     Дженсен бодро улыбнулся  в  ответ  и  повернулся  в  своем
кресле.  Как только он это сделал, улыбка сползла с его лица, а
пальцы  принялись  выбивать   нервную   барабанную   дробь   по
обтянутому кожей сиденью.
     К  тому времени, когда Дрошный и Нойфельд со своими людьми
примчались на лошадях к лагерю, луна опять выползла из-за тучи.
Пар,  поднимавшийся  от  вздымающихся  боков  лошадей,  сверкал
мелкими  блестками в лунном свете. Нойфельд соскочил с лошади и
повернулся к сержанту Баеру.
     -- Сколько лошадей осталось в конюшнях?
     -- Двадцать или около этого.
     -- Быстро. Сколько людей, столько и лошадей. Седлайте!
     Нойфельд  махнул  Дрошному,  и  они  вместе   побежали   к
радиорубке.  Дверь,  как  ни  странно, в эту холодную ночь была
широко распахнута. Еще не добежав до двери, Нойфельд прокричал:
     --  Связь  с  Неретвинским  мостом,  немедленно.  Сообщите
генералу Циммерману...
     У входа он остановился как вкопанный. Дрошный встал рядом.
Второй  раз  за  эту  ночь лица обоих вытянулись от полученного
потрясения. Всего одна лампа освещала комнату, но и этого  было
достаточно.  Двое  людей  лежали на полу в причудливо изогнутых
позах, один на другом. Оба были мертвы. Рядом  с  ними  валялся
вдрызг  разломанный  передатчик.  Нойфельд долго смотрел на эту
картину, не веря своим глазам, потом повернулся к Дрошному.
     -- Верзила,-- тихо произнес он.-- Это его работа.
     -- Точно,--  согласился  Дрошный  и  зловеще  оскалился.--
Помните, что вы мне обещали, гауптман Нойфельд? Верзила -- мой.
     --  Вы  получите  его. Пошли. Мы еще можем их догнать. Оба
повернулись и побежали обратно.  Сержант  Баер  и  солдаты  уже
седлали лошадей.
     --   Только   автоматы,--  прокричал  Нойфельд.--  Никаких
винтовок. Сегодня придется поработать. Да, сержант Баер!
     -- Слушаю, гауптман Нойфельд.
     -- Сообщите людям, что мы не будем брать пленных.
     Лошадей группы  Меллори  почти  не  было  видно  от  пара,
поднимавшегося  от их разгоряченных тел. Нетвердый шаг, который
даже  нельзя  было   назвать   рысью,   выдавал   беспредельную
усталость. Меллори взглянул на Андреа. Тот кивнул в ответ:
     -- Согласен. Пешком мы скорее доберемся.
     --  Наверное,  я  старею.-- Меллори на минуту задумался.--
Плохо соображаю сегодня.
     -- Не понимаю.
     -- Лошади. У Нойфельда и его людей будут свежие лошади  из
конюшен. Нам надо было убить их или хотя бы увести.
     --  Возраст  тут  ни при чем. Сказывается недосыпание. Мне
это тоже не приходило в голову.  Человек  не  в  состоянии  все
предусмотреть.
     Андреа  остановил  лошадь  и  хотел  сойти,  когда  что-то
привлекло его внимание на склоне, внизу. Он  окликнул  Меллори.
Через  минуту  они  подъехали к узкоколейке, столь типичной для
центральной Югославии. Колея, которая представилась  их  взору,
заросшая  и  достаточно  ржавая  на  вид, все же еще могла быть
использована по назначению. Это была та  самая  колея,  которая
попалась  им  на  глаза,  когда  они  обследовали  зеленые воды
Неретвинского водохранилища по пути из лагеря майора  Брозника.
Но  сейчас  Меллори и Миллер одновременно заметили помимо самой
колеи еще небольшую запасную ветку, ведущую в сторону, а на ней
небольшой паровозик. Этот старинный механизм  был  весь  покрыт
ржавчиной  и,  казалось,  не трогался со своей стоянки с самого
начала войны. По всей вероятности, так оно и было.
     Меллори достал крупномасштабную карту и  посветил  на  нее
фонарем.
     --  Нет  сомнений,  это  та самая колея, которую мы видели
сегодня утром.  Она  идет  вдоль  Неретвы  и  миль  через  пять
сворачивает к югу.-- Он помолчал и задумчиво произнес: -- Хотел
бы я знать, можно ли сдвинуть эту штуку с места.
     --  Что?  --  Миллер посмотрел на него с ужасом.-- Паровоз
развалится  на  части,  стоит  лишь  до  него  дотронуться.  Он
проржавел  насквозь. Да еще и дорога под уклон.-- Миллер бросил
тоскливый взгляд вниз со  склона.--  Какая,  по-твоему,  у  нас
будет  скорость,  когда мы налетим в конце пути на одну из этих
чудовищных сосен?
     -- Лошади выдохлись,-- мягко заметил Меллори,-- а я хорошо
знаю твою нелюбовь  к  пешим  прогулкам.  Миллер  посмотрел  на
паровоз с отвращением:
     -- Ну, можно придумать что-нибудь другое.
     --  Тише!  -- Андреа напрягся и вытянул шею,-- Они идут. Я
слышу их шаги.
     -- Уберите  подпорки  из-под  передних  колес!  --  быстро
сказал  Миллер.  Он  побежал  вперед  и  несколькими сильными и
меткими ударами, которые привели в полную негодность носки  его
ботинок, выбил из-под колеса треугольный костыль, прикрепленный
цепью к паровозу. Рейнольдс не менее энергично выбил второй.
     Все  вместе,  даже  Мария  и  Петар,  изо всех сил толкали
паровоз сзади. Ни с места. Они отчаянно пытались снова и снова.
Тщетно! Колеса паровоза не сдвинулись ни  на  сантиметр.  Тогда
высказал свое предположение Гроувс:
     -- Сэр, на таком уклоне паровоз могли оставить на
     тормозах.
     --  О, господи! -- воскликнул Меллори с досадой.-- Андреа,
быстро. Отпусти тормозной рычаг. Андреа бросился к подножке:
     --  Здесь  этих  чертовых  рычагов  не  меньше   дюжины,--
послышался его жалобный голос.
     --  Тогда  отпусти  всю  дюжину  этих  чертовых рычагов.--
Меллори с беспокойством поглядывал на колею. Может быть, Андреа
действительно слышал шаги, а может быть, и нет. Пока, во всяком
случае, никого  не  было  видно.  Но  он  хорошо  понимал,  что
Нойфельд  и  Дрошный,  которые  выбрались  из  блокгауза  через
несколько минут после их ухода и  знали  все  тропинки  в  лесу
гораздо лучше их, могли находиться где-нибудь поблизости.
     Со  стороны  паровоза  послышался немыслимый металлический
скрежет, а за ним голос Андреа:
     -- Готово!
     -- Толкайте,-- приказал Меллори.
     Опять раздался скрежет,  на  этот  раз  уже  от  колес,  и
паровоз   сдвинулся   с  места,  да  так  легко,  что  они,  не
удержавшись на ногах от неожиданности, попадали  на  землю.  Но
тут же вскочили и побежали догонять паровоз, который стал резво
набирать  скорость.  Андреа протянул руку Марии и Петару, потом
помог забраться остальным. Гроувс был последним и  уже  заносил
ногу  на  ступеньку,  как  вдруг  повернулся  и побежал назад к
лошадям, отвязал притороченные к стременам веревки,  перебросил
их  через  плечо  и бросился догонять паровоз. Меллори протянул
ему руку и помог вскочить на подножку.
     -- Сегодня не мой  день,--  печально  произнес  Меллори.--
Вернее,  вечер.  Сначала  я  забыл,  что  у  Баера  могут  быть
дубликаты ключей. Потом про лошадей, потом про тормоза,  теперь
не подумал о веревках. Интересно, что еще я забуду?
     --   Может  быть,  о  Нойфельде  и  Дрошном,--  послышался
бесстрастный голос Рейнольдса.
     -- А что с ними?
     Рейнольдс показал стволом "шмайссера" назад, на рельсы:
     -- Разрешите стрелять, сэр?
     Меллори   оглянулся.   Нойфельд,    Дрошный    и    группа
солдат-всадников  появились  из леса на расстоянии не более ста
ярдов от паровоза.
     --   Разрешаю   открыть   огонь,--   спокойно   согласился
Меллори.--   Остальным  лечь,--  Он  отстегнул  и  поднял  свой
"шмайссер" как раз в  тот  момент,  когда  Рейнольдс  нажал  на
спусковой   крючок   своего.  Секунд  пять  вся  тесная  кабина
паровозика  сотрясалась   от   грохота,   производимого   двумя
автоматами.  По  знаку  Меллори  стрельба прекратилась. Исчезла
мишень, по которой можно было бы стрелять. Нойфельд и его  люди
сначала  пытались  стрелять  в  ответ,  но  скоро  поняли, что,
балансируя в седлах лошадей,  они  находятся  в  гораздо  менее
выгодном   положении,   чем   их   противники,  которые  удобно
устроились на своем устойчивом железном коне. А поняв это,  они
повернули лошадей и скрылись в лесу по другую сторону колеи. Но
не  все  успели  это  сделать. Двое солдат лежали лицом вниз на
снегу, в то время как их лошади продолжали бежать за паровозом.
Миллер поднялся, огляделся и тронул Меллори за плечо:
     -- Меня интересует одна небольшая деталь. Как мы остановим
эту штуку?  --  он  с  интересом  посмотрел  в  окно:  --  Уже,
наверное, под шестьдесят идем.
     -- Думаю, не больше двадцати в час. Уже достаточно быстро,
чтобы обогнать лошадей. Спроси у Андреа. Он отпускал тормоза.
     -- Он отпустил десяток рычагов,-- поправил Миллер.-- Любой
из них мог быть тормозом.
     --  Но  ведь ты не станешь здесь околачиваться без дела,--
резонно заметил Меллори,-- вот и  выясни,  как  остановить  эту
чертову колесницу.
     Миллер  недовольно посмотрел на Меллори и принялся думать,
как остановить чертову колесницу.
     Рейнольдс одной рукой  поддерживал  Марию,  чтобы  она  не
упала  на болтающейся во все стороны платформе. Другой рукой он
взял Меллори за плечо и прошептал:
     -- Они схватят нас, сэр. Обязательно  схватят.  Почему  бы
нам не поберечь этих двоих? Поможем им скрыться в лесу.
     --  Благодарю  за  идею.  Но не могу согласиться. Только с
нами у них есть какой-то шанс. Слабый, но есть. Оставьте их,  и
они будут растерзаны.
     Паровоз  делал  уже  не двадцать миль в час, как утверждал
Меллори. И хотя он еще не делал  шестидесяти,  как  предполагал
Миллер,  но  шел  так  быстро, что весь трясся и дребезжал. Это
ясно указывало, что он находится на пределе своих возможностей.
К этому времени исчезли  последние  деревья  справа  от  колеи,
отчетливо  виднелись  на  западе потемневшие воды Неретвинского
водохранилища. Колея теперь шла вдоль крутого обрыва.  У  всех,
кроме   Андреа,   лица  выражали  крайнее  напряжение.  Меллори
поинтересовался:
     -- Ну что, сообразили, как остановить эту штуковину?
     -- Очень просто,-- Андреа указал  на  рычаг.--  Достаточно
потянуть его на себя.
     -- Прекрасно, машинист. Действуй. Мне надо осмотреться.
     К  явному  облегчению большинства пассажиров, Андреа налег
на тормозной рычаг.  Послышался  невероятный  визг,  вызывавший
зубовный скрежет, паровоз потонул в клубах черного дыма, колеса
проползли  еще  какое-то  небольшое  расстояние  по  рельсам, и
паровоз остановился.  Все  смолкло,  дым  развеялся.  Андреа  с
сознанием      выполненного      долга      и      с      видом
специалиста-железнодорожника  выглянул  из  окна.  Для  полноты
картины  ему не хватало только промасленной ветоши в одной руке
и сигнального флажка в другой. Меллори  и  Миллер  спрыгнули  и
побежали  к  обрыву, остановившись не более чем в десяти дюймах
от края.  Правда,  до  конца  добежал  только  Меллори.  Миллер
последние два метра полз на четвереньках, зажмурив глаза. Потом
он приоткрыл один глаз, заглянул вниз, зажмурился снова и также
на  четвереньках  пополз  обратно.  Миллер жаловался, что, даже
стоя на верхней ступеньке лестницы, с  трудом  удерживается  от
желания броситься в пролет.
     Меллори   задумчиво  глядел  в  глубину.  Они  стояли  над
водохранилищем,  которое,  отражаясь  в  неверном  свете  луны,
казалось,  находилось  невероятно  далеко, в головокружительной
глубине.  Широкая  верхняя  часть  стены  плотины  была  хорошо
освещена  и охранялась не менее чем полдюжиной немецких солдат.
Лестница, о которой говорила Мария, была скрыта от  глаз,  зато
виднелся  подвесной  мост,  весьма ненадежный на первый взгляд,
постоянно находящийся под угрозой огромного  валуна  каменистой
осыпи  левого  берега. Еще ниже вода светлела, что указывало на
предполагаемый брод. Меллори задумался. Несколько мгновений  он
смотрел на открывшуюся картину, вспомнил, что погоня может быть
уже  близка,  и  поспешил  обратно  к  паровозу. Он обратился к
Андреа:
     -- Мили полторы, не больше, я думаю.-- Повернулся к Марии:
-- Вы знаете, там есть брод или должен быть брод, немного  ниже
плотины. Можно ли спуститься вниз?
     -- Только горному козлу.
     --   Какое   неуважение   к   командиру,--  неодобрительно
проворчал Миллер.
     -- Не обращайте на него внимания,-- сказал Меллори.
     В пяти-шести милях от плотины генерал Циммерман  вышагивал
взад  и  вперед  по поляне, окруженной сосновым бором, к югу от
Неретвинского моста. Рядом с ним шагал полковник, один  из  его
дивизионных  командиров.  В глубине леса можно было рассмотреть
сотни людей, множество танков и самоходных  орудий,  с  которых
были  сняты  маскировочные  чехлы.  У  каждого  танка  и орудия
хлопотала группа людей, по всей видимости, производя  последние
приготовления.  Игра  в  прятки  окончилась.  Все ожидания тоже
подходили к концу. Циммерман посмотрел на часы.
     --  Двенадцать   тридцать.   Первые   пехотные   батальоны
отправятся   через   пятнадцать   минут  и  рассредоточатся  по
северному берегу. В два часа пойдут танки.
     Так точно, герр генерал.-- Все детали были  продуманы
много  часов  назад,  но  иногда  полезно  повторить  указания.
Полковник посмотрел на север.-- Я иногда  думаю,  есть  ли  там
кто-нибудь вообще.
     -- Меня беспокоит не север,-- угрюмо произнес Циммерман.--
Я все время думаю о западе.
     --  Союзники?  Вы...  Вы думаете их воздушная армада скоро
прибудет? Вы все еще об этом думаете, мой генерал?
     -- Я все еще думаю об этом.  Они  прилетят,  помяните  мое
слово. За мной, за вами, за всеми нами.-- Он передернул плечами
и  принужденно  улыбнулся.-- Костлявая старуха-смерть уже точит
свою косу.

     ГЛАВА 10. СУББОТА. 00.40--01.20

     -- Мы подъезжаем,-- сказала Мария. Она высунулась из  окна
дребезжащего  и  болтающегося  во  все  стороны  паровоза, и ее
светлые волосы подхватил и  рассыпал  ветер.  Отодвинувшись  от
окна, она обратилась к Меллори: -- Осталось метров триста.
     --  Пора  браться  за  дело,  машинист,--  Меллори, в свою
очередь, повернулся к Андреа.
     -- Вас понял.--  Андреа  налег  на  тормозной  рычаг.  Вся
процедура повторилась: немыслимый визг тормозов, скрежет колес,
огромное  облако  черного  дыма. Паровоз остановился, и Андреа,
выглянув из окна, увидел  ущелье  в  форме  перевернутой  буквы
"Л".-- В ярде остановились.
     --  Не  больше,--  согласился  Меллори.  Если  после войны
окажешься   без   работы,   тебе    всегда    найдется    место
железнодорожника,--  Он  спрыгнул  на землю, подал руку Марии и
Андреа, подождал, пока спустятся Миллер, Рейнольдс и  Гроувс  и
нетерпеливо крикнул Андреа:
     -- Ну что ты так долго?
     --  Иду,-- спокойно отозвался Андреа. Он отпустил до конца
рычаг тормоза, и  древняя  конструкция  опять  начала  набирать
скорость.-- Никогда не знаешь, что может случиться.
     Они  подошли  к  расщелине  на  обрыве  скалы. Этот обрыв,
вероятно, был результатом  какого-то  доисторического  оползня,
который  спустился  к  Неретве.  Водовороты вскипали у порогов,
образовавшихся при том же оползне много веков назад. Призвав на
помощь воображение, этот глубокий шрам на лице скалы можно было
бы назвать и лощиной, но на  самом  деле  это  была  совершенно
перпендикулярная прорезь, состоящая из каменистой осыпи, сланца
и гальки. И все готово было каждую минуту посыпаться вниз. Путь
этой  устрашающей массы только однажды, на середине, прерывался
небольшим скалистым уступом. Миллер  бросил  взгляд  в  зияющие
глубины,  быстро  отошел от края скалы, со страхом и недоверием
перевел взгляд на Меллори.
     -- Я думаю, да,-- ответил Меллори.
     -- Но ведь это немыслимо. Даже когда я взбирался на  южный
склон на Навароне...
     --   Ты   не  взбирался  на  южный  склон  на  Навароне,--
неодобрительно прервал его Меллори.-- Андреа и я тащили тебя на
веревке.
     -- Разве? А я и забыл. Но это...  такое  может  присниться
только в кошмарном сне.
     --  Но  нам же не надо взбираться по этому склону. Как раз
наоборот.  С  тобой  все  будет  в  порядке,  если  только   не
покатишься кубарем.
     --   Со  мной  будет  все  в  порядке,  если  не  покачусь
кубарем,-- автоматически повторил Миллер. Он следил за тем, как
Меллори связывает вместе две веревки  и  обвязывает  их  вокруг
ствола сосны.-- А Мария и Петар?
     --  Петару  для  этого  не  нужны  глаза. Ему нужно только
обвязаться веревкой и спуститься на  ней  вниз.  У  Петара  сил
достаточно.  Кто-нибудь уже будет внизу и поможет ему встать на
ноги. Андреа поможет нашей юной леди. Теперь поспешим. Нойфельд
и его люди с  минуты  на  минуту  будут  здесь.  Если  они  нас
застанут,  это  будет  совсем  ни  к  чему.  Андреа, ты идешь с
Марией.
     Андреа и девушка сразу же подошли к краю  лощины  и  стали
спускаться,  держась за веревку. Гроувс смотрел на них какое-то
время с сомнением, потом подошел к Меллори.
     -- Я пойду последним,  сэр,  и  заберу  веревку  с  собой.
Миллер взял его под руку и отвел на несколько шагов.
     --  Благородно,  мой  мальчик,  очень  благородно,  но,  к
сожалению, так не пойдет. Во всяком случае, не тогда, когда  от
этого  зависит  жизнь Дасти Миллера. Поясняю: наша жизнь сейчас
зависит от ведущего в связке, а капитан  Меллори,  насколько  я
знаю, лучший специалист в мире...
     -- Я не совсем понимаю...
     --  Эта  одна  из  причин,  по  которой  он  был  назначен
руководителем группы. Босния знаменита своими скалами и горами.
А Меллори  забирался  на  Гималаи,  когда  вы,  юноша,  еще  не
решались  вылезти  из  своей  коляски.  Но  даже  вы не слишком
молоды, чтобы ничего не слышать о нем.
     -- Кейт Меллори?! Новозеландец?!
     -- Он самый. Идите, ваша очередь.
     Первые  пятеро  спустились  благополучно.   Даже   Миллер,
который  шел предпоследним, совершил свое путешествие к выступу
скалы без приключений. Правда, при этом он  пользовался  только
ему  известной  альпинистской техникой, то есть попросту крепко
зажмурил глаза с самого начала и не открывал до  самого  конца.
Последним   шел   Меллори.   Он   сворачивал  веревку  по  мере
продвижения, спускался быстро и  уверенно,  казалось,  даже  не
глядя,  куда  ставит  ногу, но при этом не потревожил ни одного
камня. Гроувс неотступно следил  за  его  спуском  и  был  явно
потрясен.
     Меллори  встал  на  ноги  на  самом краю уступа. Свет луны
падал  таким  образом,  что  пороги   Неретвы,   обволакиваемые
кипящими и фосфоресцирующими бурунами, были полностью освещены,
тогда  как нижняя часть склона под их ногами оставалась в тени.
Пока Меллори изучал обстановку, луну закрыло небольшое  облако,
и  тогда  даже  то,  что раньше можно было разглядеть с трудом,
совсем скрылось из  виду.  Меллори  знал,  что  они  не  должны
дожидаться,  пока  снова  появится  луна,  так  как Нойфельд со
своими людьми мог  быть  рядом.  Меллори  закрепил  веревку  на
уступе и сказал Марии и Андреа:
     --  Вот  этот спуск будет действительно опасен. Опасайтесь
камнепадов.
     Андреа и Марии потребовалось  чуть  больше  минуты,  чтобы
завершить  спуск,  о  чем  они оповестили остальных, дернув два
раза за веревку. По пути они все же задели несколько  небольших
камней,  но  Меллори не опасался, что при спуске следующего это
может вызвать обвал, смертельно опасный  для  Андреа  и  Марии.
Андреа  прожил  слишком долгую и опасную жизнь, чтобы погибнуть
от такого пустяка. Отправляя следующего, он и его предупредил о
возможности обвала. В очередной раз Меллори  посмотрел  наверх,
туда,  откуда  они  только  что спустились. Если Нойфельд и его
люди уже прибыли, то вели они  себя  очень  тихо  и  осторожно:
конечно  же,  последние  два  часа  наверняка заставили их быть
осмотрительными.
     Луна  снова  выглянула  из-за  тучи,  когда  Меллори   уже
заканчивал  спуск.  Он  представлял  себе,  какой замечательной
мишенью мог послужить, если бы враг появился на вершине скалы в
этот момент, хотя Андреа и подстраховывал его  на  этот  случай
снизу. С другой стороны, освещение помогло ему спуститься в два
раза  быстрее,  чем  в  прошлый  раз. Восхищенные зрители снизу
наблюдали, как Меллори без  всякой  страховки  ловко  спускался
вниз:  без малейшей ошибки он успешно достиг каменистого берега
реки и посмотрел на пороги. Затем произнес, обращаясь  ко  всем
сразу:
     -- Вы знаете, что может произойти, если Нойфельд со своими
людьми  появится  на вершине скалы и увидит нас здесь при свете
луны? -- Молчание свидетельствовало о том, что они очень хорошо
знают, что может произойти в таком  случае.--  Тогда  за  дело.
Рейнольдс,  попробуете попытать счастье? -- Рейнольдс кивнул.--
Только оставьте автомат.
     Меллори отвязал веревку, затянул узлом на поясе Рейнольдса
и вместе  с  Андрея  и  Гроувсом  ухватился  за  другой  конец.
Рейнольдс  бросился вперед, перескакивая с камня на камень, что
было  чрезвычайно  трудно  в  кипящем  водовороте.  Дважды  его
сбивало с ног, дважды он поднимался снова и в тот момент, когда
уже  почти достиг противоположного берега, река опять сбила его
с ног и швырнула в поток. Кашляющего  и  отплевывающегося,  его
вытащили  на берег. Не взглянув ни на кого, не сказав ни слова,
он в ярости снова  бросился  вперед.  И  на  этот  раз  ярость,
видимо, помогла ему благополучно добраться до цели.
     Он  буквально  вполз  на противоположный берег и несколько
минут лежал  без  движения,  отдыхая  и  набираясь  сил.  Затем
поднялся,  подошел  к  сосне,  росшей  на  берегу,  снял с себя
веревку и привязал ее к стволу сосны. Меллори на своей  стороне
обернул  веревку дважды вокруг большого камня и кивнул Андреа и
Марии.
     Меллори опять взглянул наверх. Там все еще никого не было.
И все же Меллори считал, что  им  надо  торопиться  --  слишком
долго  их  баловала  удача.  Андреа  и  Мария были уже почти на
середине пути, когда он отправил вперед Гроувса с  Петаром.  Он
молил  бога, чтобы выдержала веревка. Как только Андреа и Мария
ступили на берег, он пустил Миллера с  автоматами  наперевес  и
остался  один.  Гроувс  и  Петар  тоже успешно достигли берега.
Меллори должен был дождаться, пока дойдет Миллер,  потому  что,
если  бы  он  пошел  вместе с ним и упал в воду, то, потянув за
собой Миллера, рисковал потерять оружие. Меллори подождал, пока
Андреа помог выбраться на берег Миллеру,  и  принялся  за  дело
сам.  Он  отвязал  веревку  от  страховочного камня, завязал ее
узлом вокруг пояса и бросился в воду. Он сорвался на том  самом
месте,  где  раньше  не  повезло  Рейнольдсу, но был вытянут на
берег, вдоволь наглотавшись воды.
     -- Раны, повреждения, сломанные кости? --  поинтересовался
Меллори.  Сам  он  чувствовал  себя  как  человек,  переплывший
Ниагару в бочке.-- Нет? Прекрасно.-- Он посмотрел на Миллера,--
Ты останешься со мной здесь. Андреа поведет остальных вверх, до
поворота реки. Там они и подождут нас.
     -- Я? -- удивился Андреа.-- Наверху лощины  того  и  гляди
появятся наши "друзья". Меллори отвел его в сторону:
     -- У нас еще есть "друзья", которые могут прийти по берегу
реки из  гарнизона  у  плотины.--  Он  кивнул  в  сторону  двух
сержантов, Марии  и  Петара.--  Что  будет  с  ними,  если  они
нарвутся на патруль альпийских стрелков?
     -- Я подожду тебя за поворотом.
     Андреа  и  остальные  стали  медленно подниматься вверх по
берегу реки, поминутно скользя и спотыкаясь & камни. Меллори  и
Миллер  отошли  под прикрытие двух больших валунов и установили
наблюдение.
     Прошло несколько минут. Луна все еще  светила,  а  наверху
лощины  по-прежнему  никого  не  было  видно.  Миллер  сказал с
беспокойством:
     -- Как ты думаешь, что могло случиться? Слишком долго  они
не появляются...
     -- Я думаю, что они все еще нас ищут.
     -- Ищут?
     --  Конечно.  Они  же не знают, где мы сошли с паровоза,--
Меллори вынул карту и принялся пристально ее изучать с  помощью
тщательно замаскированного карманного фонарика-карандаша. Через
три  четверти мили вниз по железной дороге был обозначен резкий
поворот налево. По всей вероятности, паровоз  сошел  с  рельсов
именно  там,--  Последний  раз,  когда  Нойфельд  и Дрошный нас
видели, мы были на паровозе. Естественно, они  будут  следовать
за  ним  до  тех  пор,  пока  не  дойдут до того места, где его
найдут. Когда они  обнаружат  разбитый  паровоз,  то,  конечно,
поймут,  что  случилось.  Но  уже  будет  поздно.  Возвращаться
придется вверх и на уставших лошадях.
     --  Все  именно  так,  клянусь   Богом.   Но   пусть   они
поторопятся,-- проворчал Миллер.
     -- Что я слышу? -- удивился Меллори,-- Дасти Миллер рвется
в бой?
     --  Совсем нет,-- отрезал Миллер. Он посмотрел на часы: --
Но время не терпит.
     -- Время на исходе,-- согласился Меллори. И в этот  момент
они  появились. Миллер, посмотрев наверх, заметил, как в лунном
свете сверкнуло чтото металлическое, и на краю лощины появилась
голова. Он тронул Меллори за руку.
     -- Я вижу,-- прошептал Меллори. Оба  одновременно  достали
"парабеллумы"  и  сняли  предохранители.  Тем временем голова в
шлеме стала подниматься и постепенно переросла в фигуру. Теперь
ее силуэт четко вырисовывался в  свете  луны  на  фоне  черного
неба.  Человек  стал  медленно  и осторожно спускаться и вдруг,
выбросив вверх руки, упал и покатился  вниз.  Если  даже  он  и
кричал,  ни Меллори, ни Миллер не могли слышать его крика из-за
шума бушующей реки. Падающий ударился  об  уступ,  отскочил  от
него и, раскинув руки, упал в воду. Следом за ним еще некоторое
время падали камни.
     Миллер угрюмо пофилософствовал:
     --  Ты  был  прав, когда говорил, что это опасно. Еще одна
фигура появилась  на  краю  обрыва  с  целью  совершить  вторую
попытку  спуска,  а  за  ней  еще несколько человек. Через пару
минут луна опять скрылась за тучей,  а  Меллори  и  Миллер  все
пытались  рассмотреть происходящее на другом берегу, пока у них
не разболелись глаза. Но сгустившаяся темнота не  позволяла  им
ничего разглядеть.
     Когда,  наконец,  луна  снова пробилась сквозь тучу, стало
видно,  что  первый  альпинист  уже  преодолел   выступ   и   с
максимальной    осторожностью   продвигался   дальше.   Меллори
тщательно прицелился и выстрелил.
     Альпинист судорожно  вздрогнул,  опрокинулся  на  спину  и
полетел   вниз   догонять  свою  смерть.  Следующий  покоритель
опасного  спуска,   несмотря   на   гибель   своего   товарища,
произошедшую  у  него на глазах, продолжал свой путь. Меллори и
Миллер прицелились, но  луна  внезапно  опять  скрылась,  и  им
пришлось  опустить  оружие.  К  тому  времени, когда луна вновь
появилась, четыре человека на том берегу уже закончили спуск, и
двое из них, обвязавшись веревками, готовились переходить вброд
реку. Меллори и Миллер ждали, пока они пройдут две трети  пути.
Теперь  они  представляли собой очень удобную мишень, и стрелки
не могли  промахнуться.  И  они  не  промахнулись.  Белая  пена
моментально  окрасилась в красный цвет, и, оставаясь попрежнему
в  связке,  тела  понеслись  к  ущелью.  Их   так   крутило   и
переворачивало,  руки  и  ноги так подбрасывало кверху, что они
были похожи на живых людей, которые, хоть и без всякой  надежды
на  успех,  стараются бороться за свою жизнь. Так или иначе, те
двое, которые остались на  берегу,  казалось,  не  воспринимали
случившееся  как  трагедию. Они смотрели на плывущие тела своих
товарищей в полном недоумении. Еще две-три секунды, и они так и
ушли бы из жизни,  не  ведая,  что  стряслось.  Но  луна  снова
спряталась,  и  Меллори  с  Миллером  пришлось  вновь  опустить
пистолеты. Тем двоим предоставлялась короткая передышка.
     Меллори посмотрел на часы и произнес возмущенно:
     -- Какого черта они не стреляют? Уже пять минут второго.
     -- Кто не начинает стрелять? -- удивился Миллер.
     -- Ты сам слышал. Ты же был там. Я  просил  Виса  передать
Вукаловичу,  чтобы они обеспечили нам прикрытие, начиная с часу
ночи. В районе ущелья Зеницы. Это меньше чем в миле отсюда.  Мы
больше   не   можем   ждать...--   Он  осекся.  Раздался  треск
беспорядочной винтовочной  стрельбы,  хорошо  слышный  даже  на
таком  сравнительно  большом  расстоянии. Меллори улыбнулся: --
Ладно уж. Плюс-минус пять  минут  роли  не  сыграют.  Пошли.  Я
думаю, Андреа уже беспокоится.
     Андреа  действительно  волновался.  Он  возник  перед ними
сразу, как только они миновали первый изгиб реки.
     -- Где вы оба болтались? -- начал он неодобрительно.--  Вы
заставили меня волноваться...
     --  Объясню  в  свое время. Если оно для нас наступит, это
свое время.  Наши  друзья-бандиты  будут  здесь  через  две-три
минуты.  Они прекрасно оснащены. Правда, четверых уже потеряли.
Нет, шестерых, считая тех двоих,  которых  Рейнольдс  уложил  с
паровоза.  Остановишься  у  следующей излучины и займешься ими.
Один. Я думаю, справишься?
     -- Сейчас не до шуток,-- возмутился Андреа.-- А потом что?
     -- Гроувс, Рейнольдс и Петар со  своей  сестрой  пойдут  с
нами  вверх  по  реке.  Рейнольдс  и  Гроувс  как можно ближе к
плотине,  а  Петар  и  Мария  до  первого  надежного   укрытия,
желательно  поближе  к  подвесному  мосту, учитывая этот чертов
камень, который того и гляди на него грохнется.
     -- Подвесной мост, сэр? -- спросил Рейнольдс.-- Камень?
     -- Я видел его, когда мы выходили из паровоза на разведку.
     -- Вы видели его? Но Андреа не видел.
     -- Я предупредил его.-- Меллори явно торопился. Не обращая
внимания на недоверчивое выражение лица сержанта, он  обратился
к  Андреа.-- Дасти и я больше ждать не можем. Призови на помощь
свой "шмайссер" и останови их.-- Он показал на  северо-запад  в
сторону  ущелья  Зеницы, откуда доносилась непрерывная ружейная
пальба.-- При таком шуме они не поймут разницы.
     Андреа кивнул, удобно устроился между двух больших  камней
и  выпустил  для пробы очередь из своего "шмайссера". Остальная
группа двинулась дальше, вверх по реке, спотыкаясь и скользя на
валунах, которыми была усеяна правая сторона Неретвы,  пока  не
выбрались  на тропинку, извивающуюся меж камней. По ней они шли
метров сто до небольшой излучины. Одновременно,  как  будто  по
приказу,   остановились  и  посмотрели  вверх.  Огромная  стена
Неретвинской плотины предстала перед ними во  всей  красе.  Дух
захватывало  от  ее  высоты.  Над плотиной вставали и уходили в
ночное небо скалы. Они поднимались сначала вертикально, а потом
как будто склонялись друг к другу и, казалось, даже соединялись
вершинами. Но Меллори  уже  хорошо  знал,  что  это  оптический
обман.  На  вершине  самой  стены  хорошо были видны сторожевые
будки и радиорубка. Можно было разглядеть и  маленькие  фигурки
немецких солдат. С самого верха восточной стороны плотины, там,
где   располагались   сторожевые   будки,  на  железных  опорах
спускалась вниз, к подножью ущелья,  зигзагообразная  лестница,
выкрашенная,   как  знал  Меллори,  в  зеленый  цвет.  В  тени,
отбрасываемой  плотиной,  она  казалась  черной.   У   подножья
лестницы бурлила белой пеной вода, стремясь побыстрее вырваться
из выходных труб плотины. Меллори попытался определить, сколько
ступеней у лестницы. Двести. Быть может, двести пятьдесят. И по
всей  длине  ни  одной площадки, где можно было бы передохнуть.
Лестница была полностью открыта для наблюдения сверху.  Меллори
подумал,  что он вряд ли бы выбрал такую лестницу для нападения
-- слишком опасно. На полпути между тем местом, где они стояли,
и подножьем лестницы над  беспокойными  водами  ущелья  качался
подвесной  мост.  Старый,  ветхий,  обшарпанный, он внушал мало
доверия,  но  если  и  внушал  какое-то,  то  оно   моментально
рассеивалось  от  одного  вида огромного валуна, висящего прямо
над восточной оконечностью моста, который,  казалось,  в  любую
минуту может низвергнуться со своего неустойчивого ложа.
     Рейнольдс   осмотрел   открывшуюся  его  взору  картину  и
обратился к Меллори:
     -- Мы были очень терпеливы, сэр.
     -- Вы  были  очень  терпеливы,  сержант,  и  я  вам  очень
благодарен.   Вам,   конечно,  известно,  что  в  Клети  Зеницы
располагается югославская дивизия. Это как раз слева от нас, за
горами. Вы также знаете, что в два часа ночи  немцы  собираются
пустить  через  Неретвинский  мост  две танковые дивизии против
партизан, вооруженных  только  винтовками.  И  если  немцев  не
остановить,  а  их  остановить трудно, они югославов уничтожат.
Вам,  наверно,  также   известно,   что   единственный   способ
остановить  немцев  --  взорвать Неретвинский мост. И вы знаете
наверняка,  что  все  наши  предыдущие  действия  были   только
прикрытием для настоящих.
     В голосе Рейнольдса была нескрываемая горечь:
     --  Теперь  узнал,  и  что  же?  --  Он  указал  в сторону
ущелья.-- Я также знаю, что мост расположен где-то там.
     --  Верно.  А  я  знаю  также,  что  если  бы  даже  мы  и
приблизились  к  мосту,  а это совершенно невозможно, то мы все
равно  не  взорвали  бы  его,  имей  мы  хоть  целый   грузовик
взрывчатки.  Взорвать  стальной мост на бетонных опорах -- дело
нешуточное.-- Он повернулся и посмотрел на  плотину.--  Поэтому
мы  сделаем  это  по-другому.  Видите  плотину?  За  ее  стеной
тридцать миллионов тонн воды. Вполне достаточно для того, чтобы
снести золотые ворота, а не то что этот мост через Неретву.
     Гроувс произнес шепотом:
     -- Вы сумасшедший.-- И, подумав, добавил: -- Сэр.
     -- Знаю не  хуже  вашего.  Но  мы  все  равно  снесем  эту
плотину. Дасти и я.
     --   Но  в  нашем  распоряжении  только  несколько  ручных
гранат,-- Рейнольдс был почти в  отчаянии.--  А  в  этой  стене
должно быть пять-семь метров толщины, и все из бетона. Взорвать
ее! Но как?
     Меллори покачал головой:
     -- Есть способ...
     -- Послушайте, вы, как всегда, не договариваете...
     --  Спокойно!  Черт  возьми,  парень,  неужели ты никогда,
никогда не поймешь? Если тебя  в  последнюю  минуту  поймают  и
заставят  говорить,  что  станет  с дивизией Вукаловича в Клети
Зеницы? Чего не знаешь, того не скажешь.
     --  Но  вы  же  знаете!  --  голос  Рейнольдса  звенел  от
негодования.-- Вы. и Дасти, и Андреа -- полковник Ставрос -- вы
все  знаете.  Гроувс и я знаем, что вы знаете, а вас тоже могут
заставить говорить.
     Меллори сказал сдержанно:
     -- Заставить говорить Андреа? Ну, если сильно  припугнуть,
вы  могли бы отнять у него его любимые сигары. Конечно, Дасти и
меня можно заставить говорить. Но кто-то должен это уметь.
     Гроувс   сказал    тоном    человека,    смиряющегося    с
действительностью:
     --  Как  вы  попадете  на  другую  сторону стены? Вы же не
можете ее взрывать с этой стороны!
     -- Не можем, имея  те  средства,  которыми  располагаем,--
согласился  Меллори.-- Мы перейдем на другую сторону. Перелезем
вон там,-- он показал на ущелье с другой стороны реки.
     -- Мы полезем туда? -- осведомился  Миллер  как  бы  между
прочим. Но было видно, что он ошеломлен.
     --  По  лестнице.  Но  не  все время. Три четверти пути по
лестнице, потом дальше по скале,  пока  не  выйдем  на  уровень
приблизительно  сорока  футов  над  плотиной,  как раз там, где
скала  начинает  нависать.  Оттуда,  с  уступа,  точнее  --  из
расселины...
     -- Расселина! -- в ужасе повторил Миллер.
     --  Расселина.  Она тянется на сто пятьдесят футов как раз
над  плотиной  под  углом,  вероятно,   градусов   двадцать   к
горизонтали. Вот туда мы и пойдем.
     Рейнольдс посмотрел на Меллори с недоверием:
     -- Это безумие!
     -- Безумие! -- эхом отозвался Миллер.
     --  Я  бы  не  делал  этого,  если  бы  у нас был выбор,--
признался Меллори.-- К сожалению, это единственный выход.
     -- Но вас обнаружат,-- не успокаивался Рейнольдс.
     -- Необязательно,-- Меллори вынул из своего рюкзака черный
водолазный костюм, и Миллер покорно достал такой же.  Пока  они
одевались, Меллори продолжал:
     -- Мы будем, как черные мухи на черной стене.
     -- Он еще на что-то надеется,-- проворчал Миллер.
     --  Кроме того, они должны смотреть в другую сторону, если
нам повезет и ВВС вовремя начнет бомбежку. А  если  мы  все  же
будем  обнаружены,  вот  тут начнете действовать вы с Гроувсом.
Капитан Дженсен был прав. Дело оборачивается так, что  нам  без
вас не обойтись.
     --  Комплименты?  --  Гроувс  повернулся  к  Рейнольдсу.--
Комплименты от капитана? Значит, нас ожидают неприятности.
     -- Что поделаешь? -- вздохнул Меллори. Он уже облачился  в
свой  костюм  и теперь укреплял на ремне альпинистские крючья и
молоток, которые он тоже вынул из рюкзака.
     -- Если мы  будем  в  опасности,  вы  оба  обеспечите  нам
прикрытие.
     -- Каким образом? -- подозрительно спросил Рейнольдс.
     --  Устроитесь  где-нибудь  внизу  у  подножья  плотины  и
откроете огонь по охране, которая находится наверху.
     --  Но  мы  будем,  как  на  ладони.--   Гроувс   осмотрел
каменистый   пейзаж   левого   берега   у  подножья  плотины  и
лестницы.-- Здесь совершенно негде укрыться.  У  нас  не  будет
никаких шансов.
     Меллори  завязал  рюкзак  и  повесил  на плечо свернутую в
кольцо длинную веревку:
     -- Боюсь, что их действительно очень мало.-- Он  посмотрел
на  светящийся  циферблат  своих  часов: -- Но зато в ближайшие
сорок пять минут вы в безопасности, а мы нет.
     -- В безопасности?
     -- Относительной, конечно.
     -- Хотите поменяться местами?  --  с  надеждой  проговорил
Миллер. Ответа не последовало, а Меллори был уже в пути. Миллер
бросил  последний  безнадежный  взгляд на скалы, ткнул ботинком
рюкзак и поплелся за Меллори.  Рейнольдс  готов  был  броситься
вдогонку, но Гроувс остановил его и кивнул Марии, чтобы она шла
с Петаром вперед:
     --  Мы  немного  подождем, чтобы обеспечить тыл. На всякий
случай.
     -- В чем дело? -- спросил его Рейнольдс шепотом.
     -- Вот в чем. Наш капитан  Меллори  уже  признавался,  что
совершил  за  эту  ночь  четыре  ошибки. Я думаю, что сейчас он
совершает пятую.
     -- Не понял.
     -- Он уложил все яйца в одну  корзину  и  не  учел  этого.
Какой  смысл,  например,  в том, чтобы вылезать к этой дурацкой
стене вдвоем? Они нас сверху уложат,  не  моргнув  глазом.  Для
такого  дела  достаточно  и  одного.  Тогда хотя бы один из нас
останется жив и сможет обеспечить безопасность Марии и  Петара.
Так что я пойду к плотине, а ты...
     -- А почему ты должен идти? Почему не...
     --  Погоди,  я  не  закончил.  Я  думаю,  Меллори  слишком
оптимистично настроен, если он думает, что  Андреа  один  может
задержать  людей,  идущих  от  ущелья.  Их,  по  самым скромным
подсчетам, должно быть не менее двадцати, и они не на  карнавал
собрались.  Они  собрались  нас укокошить. Что выйдет, если они
одолеют Андреа, выйдут к подвесному мосту и найдут там Марию  и
Петара?  А мы в это время будем рассиживаться и быть мишенями у
подножья плотины? Они  уничтожат  их  обоих,  ты  и  глазом  не
успеешь моргнуть.
     --  А  может  быть,  и  не сразу убьют. Что если Нойфельда
уложат прежде, чем они подойдут к подвесному мосту? Тогда, если
это будет зависеть от Дрошного,  Мария  и  Петар  еще  порядком
помучаются, прежде чем умереть. Вот ты и будешь стоять с Марией
и Петаром где-нибудь у моста и прикрывать нас.
     --  Ты,  может  быть,  и  прав.  Но мне это не нравится.--
Рейнольдс поежился.-- Меллори отдал нам приказ, а он не из тех,
кто любит, чтобы их приказы не выполняли.
     -- Он никогда не узнает. Даже если он вернется,  в  чем  я
сильно   сомневаюсь,   он  все  равно  не  узнает.  И  ведь  он
действительно начал делать ошибки.
     -- Не такого сорта.-- Рейнольдсу все еще было не по себе.
     -- Я прав или нет? -- настаивал Гроувс.
     -- Я не думаю, что это имеет  принципиальное  значение,  в
конце  концов,--  устало  согласился  Рейнольдс.-- 0'кей, пусть
будет по-твоему.
     Оба сержанта поспешили за Петаром и Марией.
     Андреа услышал шарканье тяжелых сапог по  камням,  звякнул
зацепившийся  за скалу автомат. Андреа затих, распластавшись на
животе  и  устроив  свой  "шмайссер".   между   камней.   Звуки
приближавшихся людей свидетельствовали о том, что они находятся
уже  не  более  чем в сорока ярдах от того места, где укрывался
Андреа. Он слегка приподнялся и нажал на спусковой крючок.
     Ответ последовал незамедлительно.  Сразу  из  четырех  или
даже  пяти автоматов, как определил Андреа. Не обращая внимания
на  свистящие  над  головой  пули,  он  поудобнее  устроился  и
выпустил  вторую очередь. Один из стрелявших вздрогнул, выронил
автомат и упал в Неретву, которая, бурля и вскипая белой пеной,
унесла его прочь. Андреа  выстрелил  снова,  и  второй  солдат,
конвульсивно  выпрямившись,  тяжело  упал  на  камни.  Внезапно
послышался резкий окрик, и стрельба затихла.
     Из  восьми  стрелявших  отделился  один,  показался  из-за
камня,  который  служил  ему  укрытием,  и  осторожно  пополз к
упавшему. На лице Дрошного, а это был именно он, пока он  полз,
появился  свойственный ему волчий оскал, но сейчас он отнюдь не
изображал улыбку. Он подполз к лежащему на камнях и  перевернул
его  на спину: это был Нойфельд. Кровь струилась из раны на его
голове. Дрошный выпрямился с искаженным от гнева лицом и  резко
повернулся, когда кто-то из его людей тронул его за руку.
     -- Он мертв?
     --  Пока  нет.  Ранен.  И  тяжело.  Он  будет без сознания
несколько часов, а может быть, и дней. Я не знаю,  только  врач
мог бы сказать.
     Дрошный повернулся к солдатам:
     -- Вы втроем перенесете его через брод в безопасное место.
Двое останутся  с  ним, третий вернется сюда. И, во имя господа
Бога, скажите остальным, чтобы поторапливались.
     Не теряя  злобного  выражения  и  на  мгновение  забыв  об
опасности,   Дрошный   вскочил   на  ноги  и  выпустил  длинную
автоматную  очередь.  Андреа  продолжал   удобно   лежать   без
движения,  насколько  это  было  возможно,  устроившись в своем
укрытии, и с интересом наблюдал за  происходившим,  не  обращая
ровным  счетом никакого внимания на отлетавшие рикошетом пули и
разлетавшиеся в разные стороны осколки камней.
     Звуки стрельбы достигли ушей охраны  на  вершине  плотины.
Невероятный   шум,   производимый  стрельбой,  и  эхо  от  нее,
доносившееся  со  стороны  ущелья  и  самой   плотины,   делали
совершенно  невозможным  определить,  откуда  она  раздается на
самом деле. Но зато стало абсолютно ясно, что к  привычной  уже
ружейной   стрельбе  добавились  характерные  звуки  автоматных
очередей. И  казалось,  что  автоматные  очереди  доносятся  со
стороны  ущелья от подножья плотины. Один из охранников плотины
подошел  к  дежурному  капитану,  коротко  о   чем-то   с   ним
переговорил  и  быстрым  шагом  двинулся  к  одному из бараков,
расположенному  на  бетонной  площадке  с   восточной   стороны
плотины. В этом строении дверью служила полотняная занавесь. За
ней располагалась радиостанция, на которой дежурил капрал.
     --  Распоряжение капитана,-- сказал сержант.-- Свяжитесь с
мостом через Неретву и передайте генералу Циммерману,  что  мы,
то  есть  капитан, обеспокоены. Вокруг нас стреляют, и какая-то
стрельба, похоже, доносится со стороны реки.
     Сержант с нетерпением ждал, пока оператор  наладит  связь.
Его нетерпение еще усилилось, когда в наушниках что-то крякнуло
и  оператор  стал записывать сообщение. Сообщение сержант отдал
капитану, и тот прочел его вслух.
     -- Генерал Циммерман сообщает: "Оснований для беспокойства
нет. Стреляют наши югославские друзья со стороны ущелья Зеницы,
они палят без цели, так как с минуты на минуту  ожидают  начала
наступления  соединений  одиннадцатой  армии.  Еще  больше шума
будет позже, когда англичане начнут сбрасывать  бомбы.  Но  вас
они  не  тронут,  можете  не  беспокоиться".--  Капитан опустил
листок с сообщением.-- Очень 'хорошо. Если генерал говорит, что
беспокоиться не о чем,-- значит, не о чем. Вы знаете  репутацию
генерала, сержант?
     --  Я  знаю  репутацию  генерала, сэр.-- С неопределенного
расстояния, откуда-то снизу, опять донеслись  звуки  автоматной
очереди. Сержант с недовольным и обеспокоенным видом замер.
     -- Вы все еще беспокоитесь? -- спросил капитан.
     --  Простите,  герр  капитан.  Я,  конечно, знаю репутацию
генерала и полностью ему доверяю.-- Он помолчал и продолжил: --
И все-таки, даю голову на отсечение, что  последняя  автоматная
очередь была из ущелья.
     --  Поберегите  свою  голову, сержант,-- добродушно сказал
капитан.--  Лучше  обратитесь  к  нашему  полковому   врачу   и
проверьте слух.
     На  самом  деле  слух  у  сержанта  был в полном порядке в
отличие  от  капитана.  Последняя   автоматная   очередь,   как
совершенно  справедливо  отметил  сержант,  действительно  была
произведена со стороны ущелья.
     Именно там  Дрошный  и  его  люди,  число  которых  теперь
удвоилось, продвигались вперед, парами или в одиночку, резкими,
очень  короткими  бросками,  стреляя  на ходу. Стрельба их была
абсолютно беспорядочна, так как они  все  время  спотыкались  и
скользили  на  камнях.  Андреа им не отвечал, вопервых, потому,
что не хотел до поры до времени обнаруживать  себя,  во-вторых,
потому,  что  берег  патроны.  Вторая  причина была существенно
важней, так как Андреа уже отбросил свой "шмайссер" в сторону и
теперь с интересом изучал гранату, которую только  что  снял  с
пояса.
     Дальше  вверх по реке сержант Рейнольдс стоял на восточном
конце деревянного шаткого  мостика,  который  соединял  стороны
ущелья  в  самой  узкой  его  части.  Беснующиеся  под ним воды
Неретвы не оставляли никакой надежды тому, кто случайно или  по
неосторожности свалился бы с этой шаткой конструкции. Рейнольдс
смотрел в ту сторону, откуда доносились автоматные очереди, и в
десятый раз решал вопрос:
     может  быть,  рискнуть,  перейти  мост  и прийти на помощь
Андреа? При всем его возникшем в  последнее  время  уважении  к
этому человеку он, как и Гроувс, не мог себе представить, чтобы
Андреа  в  одиночку смог справиться с двадцатью вооруженными до
зубов врагами. С другой стороны, он  клятвенно  обещал  Гроувсу
оставаться  с  Марией  и  Петаром.  Еще одна автоматная очередь
донеслась со стороны ущелья. Рейнольдс, наконец, сделал  выбор.
Он  оставит  свой  пистолет  Марии  на  случай,  если это вдруг
понадобится, и покинет ее на время, которое потребуется,  чтобы
оказать помощь Андреа.
     Он  обернулся,  чтобы сказать Марии о своем решении, но ни
ее, ни Петара не было поблизости. Рейнольдс с ужасом  огляделся
вокруг.  Его  первой  мыслью  было, что они упали в реку, но он
сразу отмел это нелепое предположение. Машинально  посмотрел  в
сторону  берега  у  подножья  плотины  и сразу, хотя луна в это
время скрылась,  увидел  их  обоих,  пробирающихся  к  железной
лестнице,  где стоял Гроувс. Сначала он удивился, что они пошли
туда, не предупредив его, а  потом  вспомнил,  что  ни  он,  ни
Гроувс  просто  не  сказали  им,  чтобы они оставались у моста.
"Спокойно,-- подумал он про  себя,--  Гроувс  скоро  вернет  их
обратно  к  мосту, и тогда будет возможность сказать им о своем
решении". Он даже немного успокоился.  Не  потому,  что  боялся
идти  к  Андреа  и  встретиться  лицом  к  лицу с Дрошным и его
людьми,  а  потому,  что,  хоть  и   ненадолго,   откладывалась
необходимость  принимать  решение,  в  правильности которого он
все-таки до конца не был уверен.
     Гроувс  изучал  нескончаемые  зигзаги   зеленой   железной
лестницы,  казалось,  намертво  сросшейся  со  скалой,  и вдруг
застыл от удивления,  увидев  Марию  и  Петара,  бредущих,  как
обычно, взявшись за руки. Он вспылил:
     --  Что  это  вы  здесь  делаете,  дорогуши?  Вы не имеете
никакого права здесь  находиться.  Разве  вы  не  понимаете  --
охрана  только  взгляд  бросит  вниз,  и  вас не будет в живых.
Возвращайтесь обратно к сержанту Рейнольдсу. Да поскорее!
     Мария мягко перебила его:
     -- Очень любезно с вашей стороны, сержант Гроувс,  что  вы
так  о  нас  беспокоитесь. Но мы не хотим уходить. Мы останемся
здесь.
     -- А  какого  черта  вы  будете  здесь  делать?  --  грубо
поинтересовался Гроувс. Он помолчал, потом продолжил уже мягче:
--  Я  теперь знаю, кто вы, Мария. Я знаю все, что вы сделали и
как прекрасно справились с делом. Но это не ваша работа.  Прошу
вас.
     --  Нет,--  она  упрямо  покачала  головой.--  Я тоже могу
стрелять.
     -- У вас не из чего стрелять.  Кроме  того,  здесь  Петар.
Какое право вы имеете рисковать им? Он знает, где находится?
     Мария  заговорила  со  своим братом посербскохорватски. Он
отвечал ей, как обычно, извлекая  из  горла  какие-то  странные
звуки. Когда он закончил, Мария повернулась к Гроувсу.
     --  Он  сказал,  что этой ночью готов умереть. У него есть
то, что вы называете шестым чувством,  и  он  говорит,  что  не
видит будущего за этой ночью. Он говорит, что устал убегать. Он
сказал, что будет ждать здесь, пока не пробьет его час.
     -- Из всех упрямцев...
     --  Пожалуйста,  сержант  Гроувс,--ее  голос,  по-прежнему
тихий, звучал уже тверже.-- Он уже сделал свой выбор, и вы  его
не переубедите. Гроувс кивнул:
     -- Но, может быть, я все-таки смогу переубедить вас.
     -- Я не понимаю.
     -- Петар не может нам помочь. Слепой не может ничего. Зато
вы сможете. Если захотите.
     -- Говорите.
     --  Андреа  сдерживает  отряд,  состоящий  как  минимум из
двадцати   четников   и   немецких   солдат.--   Гроувс   криво
усмехнулся,--  Я  не  сомневаюсь в том, что Андреа нет равных в
таком деле. И  все  же  один  человек  не  может  справиться  с
двадцатью. Если его убьют, то Рейнольдсу придется охранять мост
в  одиночку,  А  если  убьют  Рейнольдса,  то Дрошный со своими
людьми подоспеют как раз вовремя,  чтобы  предупредить  охрану,
как  раз  вовремя, чтобы спасти плотину, как раз вовремя, чтобы
послать сообщение генералу Циммерману, чтобы тот также  вовремя
отвел  танки  в  безопасное  место.  Я думаю, Мария, Рейнольдсу
может потребоваться ваша помощь. Здесь  ваша  помощь  не  нужна
совсем,  а от вашего присутствия там может зависеть успех всего
дела. Тем более что вы умеете стрелять.
     -- Но, как вы справедливо заметили, у меня нет оружия.
     -- Верно. Теперь оно у вас  будет.--  Гроувс  протянул  ей
свой "шмайссер", потом обойму.
     --  Но...--  Мария  с сомнением приняла оружие.-- Теперь у
вас нет автомата.
     -- Не волнуйтесь, у меня есть пистолет,--  Гроувс  показал
ей  свой  "парабеллум".--  Другого  оружия  мне  этой  ночью не
понадобится. Я не могу себе  позволить  шуметь  в  неположенное
время.
     -- Но я не могу оставить брата.
     -- Я думаю, можете. Скорее, должны. Никто больше не сможет
помочь вашему брату. Тем более, теперь. Пожалуйста, поспешите.
     -- Ну что ж.-- Она сделала несколько шагов, остановилась и
вновь  повернулась  к  нему.-- Мне кажется, вы слишком много на
себя берете, сержант Гроувс.
     -- Я не понимаю, о  чем  речь,--  ответил  Гроувс  ледяным
тоном.  Она  посмотрела  на него долгим взглядом, повернулась и
пошла вдоль берега вниз по реке.
     Гроувс удовлетворенно улыбнулся самому себе в темноте.
     Улыбка сходила с его лица по мере того,  как  лунный  диск
медленно   выплывал   из   своего  очередного  укрытия.  Гроувс
прошептал вдогонку Марии:
     -- Ложитесь лицом вниз на камни и молчите.
     Он проследил, как она немедленно исполнила его  приказ,  и
обратил  взгляд  вверх  на  лестницу.  Его  лицо  в этот момент
отражало крайнюю степень напряжения.
     Окунувшись в разлившийся лунный свет,  Меллори  и  Миллер,
как  могли,  теснее прижались к одной из опор лестницы. К этому
моменту  они  проделали  уже  три  четверти   пути.   Лестница,
казалось,  вросла  в  скалу,  стала  ее  частью. Их неподвижный
взгляд был устремлен в одну и ту же точку.
     Они смотрели наверх, где приблизительно в пятидесяти футах
над ними, чуть левее, двое любопытных  охранников  облокотились
на  парапет  наверху плотины. Их взгляд был устремлен в ущелье,
откуда доносились звуки стрельбы. Им достаточно было  перевести
взгляд  чуть  ниже,  и  Мария с Гроувсом были бы обнаружены. Им
достаточно  было  перевести  взгляд  чуть  правее,  и  были  бы
обнаружены  Меллори  и  Миллер.  Для  тех  и других это было бы
равносильно смерти.

     ГЛАВА 11. СУББОТА. 01.20--01.35

     Гроувс, так же как и  Меллори  с  Миллером,  заметил  двух
немецких  охранников, вглядывающихся сверху в то, что творилось
внизу, у подножья  плотины.  У  Гроувса  было  ощущение  полной
незащищенности.  Что  же должны были испытывать в этой ситуации
Меллори и Миллер, прижимаясь  к  лестнице  всего  в  нескольких
метрах  от  охранников?  У них обоих, и Гроувс это знал, были с
собой "парабеллумы" с глушителями. Но пистолеты были в карманах
мундиров, а мундиры -- под водолазными костюмами. И достать  их
сейчас  не  представлялось  возможным. Ясно, что если бы только
они начали  двигаться,  пытаясь  достать  оружие,  то  были  бы
мгновенно  обнаружены. Гроувсу было непонятно, как их вообще до
сих пор не обнаружили: луна так  ярко  освещала  и  плотину,  и
ущелье,  что  было светло, почти как в облачный полдень. Трудно
было поверить в то, что  у  солдат  вермахта  настолько  плохое
зрение.  Гроувсу оставалось только предположить, что солдаты не
столько всматривались, сколько вслушивались в  звуки  стрельбы,
постоянно   доносящиеся  снизу.  С  чрезвычайной  осторожностью
Гроувс вытащил свой "парабеллум". Даже принимая во внимание все
возможности этого оружия, шансы Гроувса  попасть  в  одного  из
охранников  с этого расстояния были весьма проблематичными. Так
что в данной ситуации пистолет мог оказать ему только моральную
поддержку. Просто сжимать его  в  руках  уже  было  лучше,  чем
ничего.
     Гроувс  оказался  прав.  Прав  в  том,  что два охранника,
совсем  не   успокоенные   заверениями   генерала   Циммермана,
напрягали  в  основном  не  зрение,  а слух, пытаясь определить
характер и  направление  огня,  звуки  которого  доносились  со
стороны   реки   и   становились   постепенно  все  отчетливей.
Во-первых,  потому,  что   они   простонапросто   приближались,
во-вторых,   потому,   что   отвлекающий   огонь   партизанских
защитников ущелья  Зеницы  слабел  из-за  недостатка  патронов.
Гроувс  был  прав  и  в  том,  что  ни  Меллори,  ни  Миллер не
предприняли даже попытки дотянуться до своего оружия. В  первую
минуту  Меллори,  как  и  подумал  Гроувс, боялся пошевелиться,
чтобы не привлечь внимания. Потом,  опять-таки  одновременно  с
Гроувсом,  пришел к мысли, что охранники больше напрягают слух,
чем зрение, и не стоило им в этом мешать. А  еще  через  минуту
Меллори   пришел   к   выводу,   что   вообще  ничего  не  надо
предпринимать, так как со своего наблюдательного поста он видел
то, что никак не мог видеть Гроувс: очередная громадная  черная
туча вот-вот готовилась накрыть лунный диск. И мгновение спустя
тень  наплывающей  траурной  завесы  перекрасила  зеленые  воды
Неретвы  в  цвет  индиго,  накрыла  стену  плотины,   поглотила
лестницу  с  прижавшимися  к  ней  людьми  и  повергла ущелье в
темноту. Гроувс вздохнул с облегчением и опустил  "парабеллум".
Мария  поднялась  и  продолжила путь к мосту. Петар повел своим
невидящим взглядом, как это обычно  делают  слепые.  Меллори  и
Миллер в тот же момент продолжили свой путь наверх.
     Меллори  уже  покинул  лестницу на очередном ее повороте и
поставил ногу на один из тех немногочисленных выступов, которые
предлагала почти вертикальная скала опытному  скалолазу.  Почти
не за что было держаться, почти что некуда было встать. Если бы
Меллори  мог  пользоваться  своим  альпинистским снаряжением --
крючьями и молотком, которые были прикреплены у него на  поясе,
то это восхождение он мог бы считать, исходя из своей практики,
средним  по  трудности.  Но  о том, чтобы воспользоваться этими
столь необходимыми в подобной  ситуации  предметами,  не  могло
быть и речи. Меллори находился как раз напротив стены плотины и
не  более  чем  в  тридцати футах от охранников. Незначительный
металлический лязг, который мог быть произведен молотком,  вряд
ли привлек бы слух не очень внимательного человека, но именно в
этом  пороке  -- невнимательности -- никак нельзя было обвинить
охранников. Таким образом, Меллори пришлось  полагаться  только
на  свой природный талант и многолетний альпинистский опыт, что
он и делал, истекая потом под своим водолазным костюмом. В  это
самое  время  Миллер,  сорока  футами ниже, продвигался вверх с
таким напряжением,  что  сразу  забыл  о  недавнем  вынужденном
отдыхе.  Одна мысль а подобном подъеме в другое время довела бы
его до истерики.
     В это время Андреа тоже продвигался  вперед,  но  ни  один
самый  искушенный  наблюдатель  не  смог  бы  обнаружить на его
смуглом лице и следа напряжения. Так же,  как  и  охранники  на
верху,  плотины,  Андреа  больше  слушал,  чем  смотрел. С того
места, где он находился, он мог видеть только камни и неустанно
бурлящие воды Неретвы. Не было слышно  ни  одного  постороннего
звука, но это могло означать только одно:
     Дрошный, Нойфельд -- Андреа не мог знать, что ранил именно
Нойфельда  -- и их люди, наученные горьким опытом, продвигались
вперед ползком, не покидая одного укрытия,  пока  не  обнаружат
другого.
     Прошло  не  больше минуты, и Андреа услышал то, что ожидал
услышать,-- негромкий  стук  задетого  кем-то  камня.  Ярдах  в
десяти,  определил  Андреа.  Он  удовлетворенно  кивнул, как бы
отвечая самому себе, и приготовил гранату. Две секунды помедлил
и, выглянув из-за своего камня, швырнул ее. Послышался взрыв, и
при вспышке света стало видно, как двое солдат,  перевернувшись
в воздухе, отлетели в разные стороны.
     Звук  взрыва  достиг  ушей  Меллори.  Он  затих и медленно
повернул  голову  к  вершине  плотины,   которая   теперь   уже
оставалась  в  двадцати  футах  под  ним. Двое охранников опять
насторожились, посмотрели  друг  на  друга,  недоуменно  пожали
плечами   и   продолжили   обход.   А  Меллори  продолжил  свое
восхождение.
     Теперь ему стало немного  легче.  Стали  попадаться  такие
выступы,  за  которые  можно  было  не  цепляться  пальцами,  а
ухватиться всей рукой или даже поставить  ногу.  Он  даже  смог
забить один крюк, что, конечно, намного облегчило работу. Когда
он  в  следующий раз остановился и посмотрел наверх, то увидел,
что  находится  не  более  чем  в  десяти  футах  от  наклонной
расселины,  до которой стремился добраться. И, как он и говорил
Миллеру, это была именно  расселина,  не  более  того.  Меллори
опять двинулся вперед и снова остановился, подняв голову.
     Трудно  различимый вначале из-за шума воды и беспорядочной
стрельбы,  доносящейся  со  стороны  ущелья  Зеницы,  с  каждой
минутой  все  яснее  слышался низкий гул, который вряд ли можно
было с чемнибудь спутать тому, кто хоть когда-либо  слышал  его
во  время войны: это был звук приближающейся эскадрильи тяжелых
бомбардировщиков.   Меллори   прислушался   и    удовлетворенно
улыбнулся.
     Многие  улыбнулись в ту ночь, услышав этот звук подходящей
с запада эскадрильи "Ланкастеров". Улыбнулся  Миллер,  все  еще
прижатый  к  лестнице  и собирающий все свое мужество, чтобы не
смотреть вниз. Улыбнулся Гроувс у подножья лестницы и Рейнольдс
у моста. Улыбнулся Андреа на правой стороне Неретвы, поняв, что
этот шум будет хорошим прикрытием для других звуков, и  снял  с
пояса  следующую гранату. У входа в полевую кухню на обжигающем
ветру  плато  Ивеничи  улыбнулись  и  пожали  друг  другу  руки
полковник  Вис  и  капитан Вланович. На южной оконечности Клети
Зеницы генерал Вукалович и  трое  старших  офицеров,  полковник
Янци,  полковник  Ласло  и  майор Стефан, одновременно опустили
бинокли, которые они  уже  много  часов  подряд  направляли  на
Неретвинский  мост  и окружающий его тревожный лес, и с улыбкой
облегчения посмотрели друг на друга. Но удивительнее всего было
то, что шире всех улыбнулся генерал Циммерман,  который  в  это
время  уже  садился в свою машину в лесу к югу от Неретвинского
моста.
     Меллори продолжил восхождение,  уже  быстрее  и  увереннее
достиг  расселины,  поднялся выше, приготовился вбить очередной
крюк в подходящую трещину в скале и вынул  молоток.  Сейчас  он
находился  все  еще не более чем в сорока футах над плотиной. А
для того, чтобы  вбить  крюк,  пришлось  бы  нанести  несколько
мощных   ударов.   Даже  при  тех  громовых  раскатах,  которые
производили "Ланкастеры", трудно было предположить, что  нельзя
будет различить металлический лязг молотка о крюк. Тем временем
звук работающих двигателей "Ланкастеров" неумолимо приближался.
     Меллори  посмотрел  вниз. Миллер смотрел вверх и, пытаясь,
удержаться все на той же злополучной лестнице, делал  отчаянные
жесты,   постукивал   по  циферблату  часов,  призывая  Меллори
обратить  внимание  на  время.  Меллори  отрицательно   покачал
головой и махнул свободной рукой, указывая вниз. Миллер в ответ
тоже помотал головой.
     "Ланкастеры"  в  это  время  как  раз  проходили у них над
головами. Ведущий отвернул,  пересекая  по  диагонали  плотину;
слегка  задрал  нос,  подлетая  к  горам. И в этот момент земля
вздрогнула. Миллиардами  черных  брызг  взорвалась  Неретва,  и
грохот  первого  взрыва  оглушил  их.  Бомба  весом  в полтонны
взорвалась в ущелье  Зеницы.  После  этого  грохот  падающих  и
разрывающихся  в  ущелье  бомб  стал  непрерывным.  В небольших
промежутках между взрывами грохотало эхо,  перекатывающееся  по
горам и долинам Боснии.
     Меллори  больше не приходилось опасаться, что его услышат:
он не смог бы услышать звука собственного  голоса.  Большинство
сброшенных  бомб  покрывало  ограниченное пространство не более
чем в миле от того места, где Меллори прижимался  к  скале.  Он
вбил  крюк,  укрепил  на  нем  веревку  и  бросил  другой конец
Миллеру. Тот немедленно ухватился за нее и полез  вверх.  Глядя
на   Миллера,   Меллори  подумал,  что  тот  похож  на  святого
великомученика. Миллер совсем не умел лазить по горам, но  явно
успешно  справлялся  с  веревкой.  В  очень  короткий  срок  он
добрался до Меллори, прочно встал ногами на  край  расселины  и
ухватился обеими руками за крюк.
     -- Ты что, собираешься повеситься на этом крючке?
     --   Вешаться   не  собираюсь,  но  попробуй  меня  отсюда
сдвинуть.
     -- И не подумаю,-- усмехнулся Меллори. Он свернул в кольцо
веревку, которую использовал
     Миллер для подъема, повесил ее на плечо и продолжил
     свой путь вверх по расселине.
     -- Я поднимусь выше, вобью еще один крюк, привяжу  к  нему
веревку, и ты поднимешься ко мне. Годится?
     Миллер бросил взгляд вниз и передернул плечами:
     --  Если  ты  думаешь,  что  мне нравится здесь, то сильно
ошибаешься.
     Меллори снова усмехнулся и двинулся вперед.
     К югу от  Неретвинского  моста  генерал  Циммерман  и  его
адъютант    напряженно   вслушивались   в   громовые   раскаты,
доносящиеся с места  воздушного  налета.  Генерал  взглянул  на
часы.
     -- Так,-- произнес он.-- Первый эшелон пойдет на позицию.
     В тот же момент вооруженные до зубов пехотинцы, согнувшись
почти  пополам,  чтобы  их  не было видно из-за парапета, стали
быстро продвигаться по Неретвинскому мосту. Перейдя  на  другую
сторону,  они рассредоточились за мостом вдоль северного берега
реки, скрытые от партизан крутым  подъемом  берега.  Однако  им
только   казалось,   что   они   были  скрыты.  На  самом  деле
партизанские  разведчики,  вооруженные  ночными   биноклями   и
полевыми телефонами, устроились, под смертельной угрозой быть в
любую  минуту  обнаруженными,  менее  чем в ста ярдах от моста,
постоянно посылая сообщения Вукаловичу.
     Циммерман посмотрел вверх и сказал адъютанту:
     -- Остановите их. Скоро опять покажется луна.--  Он  вновь
взглянул на часы.-- Через двадцать минут пускайте танки.
     --   Они   остановили   переход  через  мост?  --  спросил
Вукалович.
     -- Так точно! -- Это был голос  первого  наблюдателя.--  Я
думаю, в связи с тем, что вот-вот должна появиться луна.
     --  Я тоже так думаю,-- согласился Вукалович и добавил: --
Вам надо успеть вернуться. Это для вас единственный шанс.
     Андреа с таким же интересом  вглядывался  в  ночное  небо.
Вынужденное  отступление  поставило его в невыгодное положение:
он не был обеспечен  прикрытием.  "Луна  выйдет,  и  я  как  на
ладони",-- констатировал он, на мгновение призадумался и бросил
гранату  туда,  где  были  видны  самые  большие камни, ярдах в
двадцати. Не дожидаясь взрыва, стал быстро отползать  вверх  по
реке.  Единственным  результатом взрыва была бешеная автоматная
очередь, выпущенная Дрошным и его людьми  в  то  место,  откуда
только  что  сбежал Андреа. Одна из пуль чиркнула по рукаву его
куртки, но такое случалось уже не раз.  Он  успел  скрыться  за
очередным  скоплением  валунов  прежде,  чем  луна окончательно
вышла из своего укрытия и на  этот  раз  ярко  высветила  людей
Дрошного,   которые   в   этот   момент   пересекали   открытое
пространство. Пригнувшись у подвесного моста, Рейнольдс  вместе
с  подошедшей  Марией  слышали  взрыв  и определили, что Андреа
находился уже не более чем в ста ярдах, на другой стороне реки.
     Рейнольдс собирался  отправиться  на  помощь  Андреа,  как
только  Гроувс  пришлет  обратно Марию и Петара. Но три причины
заставили его временно отменить свое решение. Во-первых, Гроувс
не  смог  отослать   обратно   Петара.   Во-вторых,   неумолимо
приближающийся  звук  автоматных  очередей  говорил  о том, что
Андреа постепенно и равномерно отступает и находится  в  данный
момент  в  выгодной  боевой  позиции.  И,  наконец,  в-третьих,
Рейнольдс понимал, что если Дрошный и схватит  Андреа,  то  он,
заняв  оборонительную позицию за камнем, сможет некоторое время
задерживать Дрошного и его людей и не пускать их на мост.
     И все  же,  бросив  еще  один  взгляд  на  полную  луну  и
осыпанное  звездами  небо,  он  снова изменил решение. Холодный
расчет  уступил  место  характеру,  а  характер  Рейнольдса  не
позволял,  чтобы  кто-нибудь  один  служил  подсадной  уткой  и
отдувался  за  всех.  И  еще  его  мучила  мысль,  что  Дрошный
использует  лунное  освещение для последней атаки на Андреа. Он
тронул Марию за плечо.
     -- Даже все полковники  Ставросы,  взятые  вместе,  иногда
нуждаются  в  дружеской  поддержке. Оставайтесь здесь. Мы скоро
вернемся.-- Он повернулся и побежал по подвесному мосту.
     "Проклятье!" -- выругался  про  себя  Меллори.  Проклятье,
проклятье,  проклятье!  Хоть  бы еще одно облако! Почему они не
выбрали для операции безлунную ночь? Но ругайся, не ругайся  --
другого выхода не было. Какую выбрали, такую выбрали. Другой не
было  и  не  могло  быть.  И все равно: проклятая луна! Меллори
посмотрел на север, откуда ветер гнал одно  несчастное  облако,
за  которым  простиралось  чистое  звездное небо. Очень скоро и
плотина,  и  все  ущелье  будут  полностью  освещены.   Меллори
подумал,  что  на  этот период он мог бы себе придумать и более
удачное положение.
     К этому времени он  прошел  уже  половину  расстояния,  на
которое  простиралась  расселина.  Меллори  посмотрел  налево и
определил, что ему предстояло пройти  еще  около  тридцати  или
сорока   футов,   чтобы   пересечь   плотину  и  оказаться  над
водохранилищем. Он взглянул вправо и  не  удивился,  обнаружив,
что  Миллер  стоял  все  там же, где он его оставил, вцепившись
обеими руками в спасительный крюк. Он сжимал его так, как будто
это был самый драгоценный друг, каким он, впрочем, для  него  и
являлся  в тот момент. И, наконец, посмотрел вниз. Он находился
в пятидесяти футах над уровнем  плотины,  как  раз  над  крышей
сторожевой  будки.  Опять  взглянул  на  небо:  еще  минута, не
больше, и небо снова полностью очистится. Что  он  днем  сказал
Рейнольдсу? Вспомнил! Да, теперь ясно, что лучше бы он этого не
говорил.  Он был новозеландец, но всего лишь второго поколения.
Все  его  более  древние  предки  были  шотландцами,  а  хорошо
известно,  как  у  шотландцев  развито  шестое  чувство  и  дар
ясновидения. Он отбросил все  дурные  предчувствия  и  двинулся
вперед.
     Гроувсу,  стоящему  у  подножья  лестницы, Меллори был уже
виден только смутно, и то в основном за  счет  воображения.  Он
понимал,  что  как  только Меллори совсем скроется из виду, ему
будет очень трудно прикрыть его огнем. Гроувс потянул Петара за
рукав, пытаясь показать ему, чтобы тот сел у подножья лестницы.
Петар вначале смотрел на него невидящим и непонимающим  взором,
но  вдруг  как  будто понял, что от него хотят, и послушно сел.
Гроувс положил свой "парабеллум" с глушителем в карман и  полез
вверх.
     В  миле  к  западу  "Ланкастеры" продолжали бомбить ущелье
Зеницы. Бомбы ложились с необычайной аккуратностью,  попадая  в
одну   и   ту  же  цель.  Взрываясь,  они  поднимали  в  воздух
вывороченные с корнем деревья, тучи земли и камней, вызывая  то
тут,  то  там  вспышки  пожаров,  быстро  испепеляющих немецкие
фанерные танки. В семи милях к  югу  Циммерман  все  с  тем  же
интересом  и  удовольствием прислушивался к звукам бомбежки, не
прекращающейся на севере. Он повернулся к  адъютанту,  сидящему
рядом в командирской машине.
     --  Я  думаю,  мы можем поставить королевским ВВС отличную
отметку. Надеюсь, наших людей нет в районе бомбежки?
     -- Ни одного немецкого солдата  в  районе  ущелья  Зеницы,
герр генерал.
     --  Прекрасно, прекрасно.-- Генерал уже, повидимому, забыл
о своих дурных предчувствиях.--  Так,  пятнадцать  минут.  Луна
скоро  появится,  так  что попридержите пехоту. Следующая часть
пойдет с танками.
     Рейнольдс, пробираясь  вниз  по  правому  берегу  Неретвы,
ориентируясь на звук стрельбы, теперь уже
     совсем  отчетливой,  внезапно  застыл.  Все люди реагируют
одинаково, когда ощущают направленное им в затылок дуло.  Очень
осторожно,  чтобы,  не  дай  Бог,  не потревожить чей-то палец,
лежащий на спусковом крючке, Рейнольдс повел глазами вправо.  С
огромным  облегчением  он  обнаружил, что с этой стороны ему не
приходится ждать опасности.
     -- Вам был дан приказ,-- прозвучал голос Андреа.-- Что  же
вы здесь делаете?
     --  Я...  я  решил,  что  вам все же понадобится помощь.--
Рейнольдс потер шею.-- Простите, я был не прав.
     -- Пошли. Пора возвращаться и  переходить  мост.--  Андреа
швырнул  еще  пару гранат и побежал вверх вдоль реки. Рейнольдс
не отставал от него.
     Наконец, луна пробилась сквозь тучу. Во второй раз за  эту
ночь  Меллори пришлось затаить дыхание и прижаться к скале. Обе
ноги его упирались в уступ, образованный расселиной, руками  он
обхватил крюк, который успел до появления ночного светила вбить
в скалу и даже привязать к нему веревку. Менее чем в пяти ярдах
от  него  Миллер,  уцепившись  за  другой  конец веревки, успел
преодолеть какое-то расстояние вверх, а  теперь  тоже  вынужден
был  вжаться  всем  телом  в  скалу  и  застыть  в  вынужденной
неподвижности. Оба скалолаза смотрели вниз на плотину.
     Они разглядели шестерых охранников. Двое стояли на дальнем
западном  конце,  двое  --  в  середине,  а   оставшаяся   пара
находилась  непосредственно  под  альпинистами.  Ни Меллори, ни
Миллер не имели никакого представления, сколько еще  охранников
могло   быть  на  плотине  в  сторожевом  помещении.  Зато  они
прекрасно понимали, что положение их  отчаянное,  так  как  они
представляли собой прекрасную мишень.
     Пройдя  три четверти пути по лестнице, Гроувс тоже застыл.
С того места,  где  он  находился,  ему  отчетливо  были  видны
Меллори,  Миллер и двое охранников. Он вдруг ясно понял, что на
этот раз вряд ли удача улыбнется им. Меллори, Миллер, Петар или
он сам -- кто из них погибнет первым? Уцепившись  за  лестницу,
он  с  горечью  подумал,  что,  наверно,  будет первой жертвой.
Медленно и очень осторожно он ухватился левой рукой покрепче за
лестницу, правой достал свой  "парабеллум"  и  укрепил  его  на
сгибе локтя левой.
     Двое  охранников  на  восточном  конце  плотины испытывали
неопределенное  чувство  страха.  Как  и  прежде,   они   снова
перегнулись  через парапет и стали вглядываться вниз, в долину.
"Они должны меня увидеть, они не могут не видеть меня, господи,
я же как раз у них перед глазами",-- думал Гроувс. Он неминуемо
должен быть обнаружен.
     Должен быть, но не был. Волею судьбы  один  из  охранников
поднял  глаза  вверх,  посмотрел  левее,  и  рот  его сам собой
раскрылся от изумления.  Двое  в  черных  костюмах  прилипли  к
скале,  как тараканы. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы
прийти в себя и дернуть за рукав товарища. Тот посмотрел  в  ту
сторону,  куда ему указывали, и челюсть его тут же отвисла, как
несколько шагов, он нагнулся, чтобы помочь подняться  раненому.
ока  один  из них поднял "шмайссер", другой вытащил пистолет, и
оба прицелились в беззащитных альпинистов.
     Гроувс  еще   поудобней   пристроил   свой   "парабеллум",
тщательно  и  не спеша прицелился, нажал спусковой крючок. Один
из охранников, со "шмайссером" в руках, выронил автомат,  резко
выпрямился   и   стал  медленно  оседать,  переваливаясь  через
ограждение. Второму потребовалось не очень много времени, чтобы
оправиться от очередного изумления и понять, что происходит. Но
нужный момент, хоть и короткий, он упустил. Тело его  товарища,
которое  он  не успел удержать, полетело вниз в бушующие воды и
пропало в темной глубине ущелья.
     Оставшись один, охранник  перегнулся  через  парапет  и  с
ужасом следил за падением товарища. Было абсолютно ясно, почему
он находился в таком недоумении,-- выстрела он не слышал. И все
же очень скоро он осознал происходящее, так как следующая пуля,
отколов  кусочек  бетона  от  парапета, просвистела у его уха и
улетела в ночное  небо.  На  этот  раз  изумление  не  помешало
солдату действовать молниеносно. Надеясь скорее на Бога, чем на
свою  меткость,  он  сделал  два  выстрела и скрипнул зубами от
удовольствия. Сразу же в ответ на свой выстрел он услышал  крик
и  увидел, как Гроувс вскинул руку, все еще сжимающую пистолет,
и схватился за левое плечо. Лицо Гроувса  перекосило  от  боли,
глаза  заволокло пеленой, но он был сержантом морской пехоты, и
рана не помешала ему  снова  прицелиться.  "Что-то  у  меня  со
зрением",--  подумал  Гроувс.  Ему  казалось  сквозь  пелену на
глазах, что охранник сжимает свой пистолет двумя руками,  чтобы
лучше  прицелиться, но он не был в этом уверен. Он успел дважды
нажать спусковой крючок  своего  "парабеллума".  Внезапно  боль
куда-то пропала, и ему вдруг очень захотелось спать.
     Охранник   наверху  согнулся.  Он  пытался  ухватиться  за
парапет, чтобы сохранить равновесие, но почувствовал, что не  в
силах  больше  контролировать  движение  своих  рук и ног. Ноги
поскользнулись на краю  парапета,  и  последние  силы  оставили
человека,  оба  легких  которого  пробили  две пули, выпущенные
Гроувсом.  Какое-то  мгновение  его  пальцы  еще  сжимали  край
парапета, но затем разжались.
     Гроувс  был  без  сознания.  Весь  левый рукав его мундира
пропитался кровью, которая непрерывно лилась из рваной раны  на
плече.  Если  бы  его  правая  рука  не оказалась зажатой между
лестницей и скалой, он неминуемо упал бы  вниз.  Пальцы  правой
руки медленно разжались, и "парабеллум" выпал.
     Сидя  у  подножья  лестницы,  Петар  услышал, как пистолет
стукнулся о камень не более чем в футе от него. Он инстинктивно
вскинул голову вверх, поднялся, проверил  рукой,  на  месте  ли
гитара, и стал взбираться по лестнице.
     Меллори  и  Миллер  видели  сверху, как слепой певец полез
вверх к потерявшему сознание Гроувсу.  В  тот  же  момент,  как
будто   следуя   какому-то   телепатическому  сигналу,  Меллори
посмотрел вниз на Миллера, который сразу же поймал его  взгляд.
Лицо  Миллера было напряжено до предела и казалось изможденным.
Он освободил одну руку от веревки, которую сжимал изо всех сил,
и почти с  отчаянием  показал  Меллори  на  раненого  сержанта.
Меллори покачал головой.
     Миллер хрипло произнес:
     -- Первая потеря.
     -- Первая.
     Оба  снова  посмотрели  вниз. Петар находился уже не более
чем в пяти метрах от Гроувса. Ни Меллори, ни Миллер не  видели,
в  каком  состоянии  находился  в этот момент Гроувс. Глаза его
были закрыты, а правая рука начала понемногу сползать,  хоть  и
оставалась  по-прежнему  между  лестницей  и скалой. Постепенно
рука его сползала все ниже и ниже, вот уже высвободился локоть,
вот уже рука совсем свободна, и тело Гроувса стало  неотвратимо
отделяться  от  лестницы. Но именно в это время подоспел Петар.
Он стоял как раз под Гроувсом, успев  его  подхватить  и  снова
прижать  к  лестнице.  Петар  поймал  его  и какое-то время мог
удерживать. Но это было все, что он мог сделать.
     Луна  тем  временем,  наконец,  скрылась  за  долгожданным
облаком.
     Миллер  преодолел  последние  пять ярдов, которые отделяли
его от Меллори. Он произнес:
     -- Они оба погибнут, ты понимаешь это?
     -- Понимаю.-- Голос Меллори звучал еще более  устало,  чем
капитан выглядел.-- Пошли. Еще какихнибудь тридцать футов, и мы
будем на месте.
     Оставив  Миллера,  Меллори  продолжил  свой  путь вверх по
расселине. Меллори  двигался  теперь  очень  быстро,  постоянно
рискуя, чего никогда не позволил бы себе опытный скалолаз, но у
него  не  было  другого  выхода.  Время, время и еще раз время.
Минута ему потребовалась, чтобы подойти к тому  месту,  которое
наметил  заранее.  Он  вбил  еще  один  крюк  и  снова привязал
веревку. Затем подал сигнал Миллеру,  чтобы  тот  догонял  его.
Пока  Миллер преодолевал последний отрезок пути, Меллори снял с
плеча еще одну веревку длиной  в  шестьдесят  футов,  связанную
узлом  через  каждые пятнадцать дюймов, и привязал ее к тому же
крюку. Другой конец свободно бросил вниз. В это  время  подошел
Миллер, и Меллори, тронув его за плечо, указал вниз.
     Темные  воды  Неретвинского водохранилища были как раз под
ними.

     ГЛАВА 12. СУББОТА. 01.35--02.00

     Андреа и Рейнольдс лежали,  скрючившись,  за  валунами  на
западном  конце  старого подвесного моста. Андреа бросил взгляд
через мост на то место, где над ним навис  огромный  камень,  а
выше  поднималась  почти  отвесная  скала.  Он  потер  шершавый
подбородок,  покачал  в  раздумье  головой   и   повернулся   к
Рейнольдсу.
     --  Пойдете первым. Я прикрою огнем. Когда переберетесь на
другую  сторону,  прикроете  меня.  Не  останавливаться  и   не
оглядываться. Вперед.
     Рейнольдс,  согнувшись,  побежал к мосту. Собственные шаги
казались ему слишком громкими, когда он ступил на  неустойчивую
поверхность  моста. Он ухватился руками за веревочные поручни и
стал перебираться, стараясь, по приказу Андреа, не смотреть  по
сторонам и не оглядываться. На спине между лопаток он постоянно
ощущал  неприятный холодок. К своему собственному удивлению, он
перешел мост, не услышав ни единого выстрела, и сразу  поспешил
к  большому  валуну неподалеку от моста, чтобы использовать его
как укрытие. К  еще  большему  удивлению,  за  этим  камнем  он
обнаружил  Марию.  Но  удивляться было некогда, и он сразу взял
наизготовку свой "шмайссер".
     На  противоположном  берегу  Андреа  не  было  видно.   На
короткое мгновение Рейнольдс пришел в ярость, решив, что Андреа
использовал  этот  трюк,  чтобы  избавиться  от него, но тут же
вздохнул с  облегчением,  услышав  два  взрыва  чуть  ниже,  на
дальнем берегу реки. Он сразу вспомнил, что у Андреа оставались
неиспользованными  две гранаты, а Андреа, подумал Рейнольдс, не
тот человек, который оставит гранаты болтаться без дела.  Кроме
того,  понял  Рейнольдс, эти взрывы дадут Андреа дополнительное
время для броска через мост. Так оно и вышло.  Андреа  появился
почти  мгновенно,  успешно  перейдя мост. Рейнольдс тихо позвал
его, и Андреа присоединился к ним в укрытии.
     -- Что дальше? -- так же тихо спросил Рейнольдс.
     --  Всему  свое  время.--  Он,  не  торопясь,  достал   из
водонепроницаемой  коробки сигару, из другой коробки -- спички,
чиркнул, поднес огонек к сигаре и  с  удовольствием  затянулся.
Рейнольдс  заметил,  что  он  прикрывал  горящий  конец  сигары
сложенной ковшиком ладонью.
     -- А теперь я скажу вам,  что  будет  дальше.  Нас  должна
поджидать  небольшая  компания.  Они здорово рисковали, пытаясь
поймать меня. К их  чести,  надо  сказать,  что  они  отчаянные
ребята.  У  других не хватило бы терпения. Вы с Марией пройдете
пятьдесят-шестьдесят ярдов в сторону к плотине и укроетесь там.
Держите на прицеле дальний конец моста.
     -- А вы останетесь здесь?  --  спросил  Рейнольдс.  Андреа
выпустил очередное огромное облако вонючего дыма:
     -- Только на минутку.
     -- Тогда я тоже остаюсь.
     -- Если вы хотите распрощаться с жизнью -- это ваше личное
дело.  Но если этой юной леди прострелят голову, она уже больше
не будет так привлекательна.
     --  Что  вы  имеете  в  виду,  черт  возьми?  --   вспылил
Рейнольдс.
     --  Я  имею  в  виду  нечто очень определенное. Этот валун
служит вам прекрасным укрытием со стороны моста. А если Дрошный
со своими людьми пройдут еще тридцать -- сорок ярдов  вверх  по
реке? Где тогда вы укроетесь?
     -- Я об этом не подумал,-- согласился Рейнольдс.
     --  Придет  день,  когда  выяснится,  что вы слишком часто
повторяете эту фразу. Но тогда  уже  поздно  будет  о  чем-либо
думать,-- проворчал Андреа.
     Минуту  спустя  они  были на месте. Рейнольдс спрятался за
огромным валуном. Этот камень надежно  укрывал  их  со  стороны
моста  и берега, но при этом они были видны со стороны плотины.
Рейнольдс посмотрел налево, туда,  где  скрывалась  Мария.  Она
улыбнулась  ему,  и  он  подумал,  что  никогда  не видел более
храброй девушки. Он слегка высунул голову и посмотрел в сторону
ущелья. Со стороны западной оконечности моста не было ни  души.
Единственные  признаки  жизни  проявлялись за камнем у дальнего
конца моста, где Андреа усердно  откапывал  землю  и  гальку  у
основания камня.
     Внешнее  спокойствие,  как  всегда,  обманчиво. Рейнольдсу
казалось, что на западной оконечности моста никого нет, но  это
было  совсем  не  так. Жизнь там била ключом, хотя и совершенно
бесшумно. Ярдах в десяти от моста, за грудой камней,  прятались
Дрошный, сержант-четник, дюжина немецких солдат и четников.
     Дрошный  смотрел  в бинокль. Сначала он изучал местность у
дальнего конца подвесного моста, затем левее, где прятались  за
валуном  Рейнольдс  с  Марией,  и,  наконец,  перевел взгляд на
плотину.  Он  внимательно  вгляделся  в  зигзагообразную  линию
подвесной   лестницы.  Не  было  никаких  сомнений:  не  доходя
четверти расстояния до вершины плотины, к лестнице  прижимались
двое.
     -- Господи всемогущий! -- Дрошный снова опустил бинокль, и
лицо его исказил ужас. Он повернулся к сержанту-четнику:
     -- Как ты думаешь, что они собираются делать?
     --   Плотина!   --  мысль  поразила  его  при  взгляде  на
перекошенное от страха лицо Дрошного. Мысль пронзила  мгновенно
и неотвратимо.-- Они собираются взорвать плотину!
     Никому  даже  в  голову  не пришло подумать, каким образом
Меллори и его друзья собираются взрывать плотину.  Как  это  не
раз уже случалось с другими, Дрошный и его люди стали свыкаться
с    мыслью,   что   Меллори   и   его   спецкоманда   обладают
сверхъестественными способностями совершать невозможное.
     --  Генерал  Циммерман!  --  захрипел  не  своим   голосом
Дрошный.-- Его надо предупредить! Если плотина взорвется, когда
по мосту пойдут танки и пехота...
     --  Предупредить  его?  Побойтесь  Бога!  Каким образом мы
можем его предупредить?
     -- На плотине есть радиопередатчик. Сержант с  глубочайшим
недоумением уставился на Дрошного:
     --  С  таким  же успехом он мог быть на луне. Они оставили
прикрытие. Это несомненно. Они должны были  обеспечить  тыл.  И
тот из нас, кто рискнет перейти этот мост, будет убит.
     --  Вы  думаете?  --  Дрошный  бросил  угрюмый  взгляд  на
плотину.-- А что с нами произойдет, если эта штука  взлетит  на
воздух?
     Медленно,  беззвучно  и  почти  невидимо  Меллори и Миллер
плыли по темным водам  Неретвинского  водохранилища  на  север,
прочь  от плотины. Внезапно Миллер, который был слегка впереди,
тихо вскрикнул и остановился.
     -- Что случилось? -- спросил Меллори.
     -- Вот что.-- Миллер  с  усилием  вытянул  из  воды  кусок
проволочного  кабеля,--  Никто  не  подумал  об  этой маленькой
штучке.
     -- Никто,-- согласился Меллори. Он нырнул.-- А здесь еще и
стальная паутина внизу,-- проговорил он, вынырнув.
     -- Противоторпедная сеть?
     -- Именно.
     -- Зачем? -- Миллер показал на север, где на расстоянии не
более двухсот ярдов водохранилище делало крутой  поворот  между
скал.--  Ни  один бомбардировщик не может здесь сманеврировать,
чтобы сбросить торпеды.
     -- Жаль, что немцы  до  этого  не  додумались.  Это  очень
усложняет  работу.--  Он  посмотрел на часы.-- Поспешим. Мы уже
опаздываем.
     Они освободились от проволоки  и  поплыли  быстрее.  Через
несколько минут, после того как завернули за угол водохранилища
и  потеряли  из  виду плотину, Меллори тронул Миллера за плечо.
Оба повернулись и посмотрели туда, откуда только что  приплыли.
К югу, не более чем в двух милях, черное звездное небо внезапно
вспыхнуло   разноцветным  букетом  сигнальных  огней:  красных,
желтых, зеленых. Вспыхнув, они медленно тонули в водах Неретвы.
     -- Ну что ж, очень красиво,-- оценил Миллер.-- Только кому
это все нужно?
     -- Это  нужно  нам.  По  двум  причинам.  Тем,  кто  будет
смотреть  на  эту  красоту,  а  будут смотреть все, понадобится
потом не менее десяти минут, чтобы снова привыкнуть к  темноте.
Таким  образом,  все,  что будет происходить здесь в это время,
вряд ли будет видно. Это во-первых. А, вовторых, пока они будут
смотреть вверх, они не смогут смотреть вниз.
     -- Очень логично,-- одобрил Миллер.--  Наш  друг,  капитан
Дженсен, не из простачков.
     --  Отнюдь. Он из тех, про кого говорят: семь раз отмерит,
один -- отрежет.-- Меллори снова повернул голову  на  восток  и
прислушался.--  Можешь  полюбоваться.  Все как вымерло. А его я
уже слышу.
     На высоте не более пятисот футов  над  водой,  на  бреющем
полете,  шел с востока "Ланкастер". Не долетев ярдов двухсот до
того места, где находились  Меллори  и  Миллер,  самолет  вдруг
выбросил черный шелковый парашют и тут же, взревев двигателями,
задрал  нос  и  резко  пошел  вверх,  чтобы  не задеть скалы на
дальнем конце ущелья.
     Миллер посмотрел на медленно  снижающийся  парашют,  затем
повернул  голову к сверкающим разноцветным огням и провозгласил
философским тоном:
     -- Небо сегодня полно всякой всячины.
     Затем  они  с  Меллори  поплыли  в  сторону   снижающегося
парашюта.
     Петар  терял  силы. Уже долгое время он держал неподвижное
тело Гроувса, прижавшись к железной лестнице, его руки  дрожали
и  ныли  от  напряжения.  Зубы  были сжаты, а лицо, опущенное и
залитое потом, дергалось, и кривилось. Проще говоря,  долго  он
продержаться не мог.
     В  ярком  свете сигнальных ракет Рейнольдс, находившийся с
Марией все в том же укрытии, вдруг увидел Петара и Гроувса.  Он
повернулся  к Марии. Одного взгляда на ее напряженное лицо было
достаточно, чтобы понять: она тоже их увидела.
     Рейнольдс хрипло произнес:
     -- Оставайтесь здесь. Я должен помочь им.
     -- Нет! -- она схватила его за  руку,  пытаясь  вложить  в
этот  жест  всю  свою волю и отчаяние. Взгляд ее снова, как и в
первый раз,  когда  Рейнольдс  увидел  ее,  походил  на  взгляд
загнанного  зверя.--  Пожалуйста,  сержант,  не надо! Вы должны
оставаться здесь!
     Рейнольдс пытался возразить:
     -- Ваш брат...
     -- Сейчас есть нечто более важное.
     -- Только не для вас.--  Он  попытался  встать,  но  Мария
вцепилась  в него с такой силой, что он не мог освободиться, не
причинив ей боли. Рейнольдс  произнес  почти  нежно:  --  Пусти
меня, девочка, я должен идти.
     --   Нет!  Если  Дрошный  и  его  люди  появятся...--  Она
замолчала, так как в этот момент последний всплеск разноцветных
огней осветил черное ночное  небо  и  тут  же  погас,  погрузив
ущелье в полную тьму. Мария снова повторила, уже мягче: -- Ведь
вы останетесь, правда?
     -- Теперь я должен остаться.-- Рейнольдс приподнялся из-за
валуна  и  поднес  к  глазам  ночной  бинокль. Подвесной мост и
дальний берег были безжизненны. Он посмотрел в сторону лощины и
различил Андреа, который  как  раз  закончил  свои  землекопные
работы  и  отдыхал.  Ощущая какое-то непрестанное беспокойство,
Рейнольдс  перевел  взгляд  в  сторону   моста.   Внезапно   он
насторожился,  вытер линзы бинокля, протер глаза и снова поднял
бинокль.
     Его глаза, потерявшие на некоторое  время  остроту  зрения
из-за  ярких  вспышек  ракет, теперь пришли в норму, и не могло
быть никакого сомнения в том, что он  увидел.  Семь  --  восемь
человек  во  главе с Дрошным по-пластунски ползли по деревянным
перекладинам подвесного моста.
     Рейнольдс выпрямился  и,  насколько  мог  далеко,  швырнул
гранату  в  сторону моста. Она взорвалась не ближе сорока ярдов
от цели. Граната наделала много шума, подняла кучу  гравия,  но
не  смогла причинить ни малейшего вреда ползущим. Зато она дала
сигнал Андреа, а за ним уже дело не стало. Андреа уперся обеими
ногами в огромный камень, спиной уперся в скалу и сделал первое
усилие. Камень только слегка качнулся.  Андреа  подождал,  пока
громадина  вернется  на  место,  и  повторил  операцию.  Камень
качнулся чуть больше, Андреа опять расслабился, потом толкнул в
третий раз.
     Внизу, на мосту, Дрошный со  своими  людьми,  не  понимая,
конечно,  причины взрыва, застыли на месте. Двигались только их
глаза, пытаясь отыскать источник опасности и не подозревая, где
она на самом деле.
     С каждым новым толчком камень все дальше и дальше выползал
из своего ложа. Андреа же все ниже и  ниже  сползал  спиной  по
своей  скалистой  опоре.  Теперь  он  уже почти лежал на земле.
Андреа  тяжело  дышал,  пот  струился  по  лицу.  Когда  камень
откатывался назад, казалось, что он вот-вот раздавит Андреа. Он
глубоко вздохнул и последним мощным, резким движением распрямил
ноги  и  спину.  Какое-то  мгновение  камень качался, как будто
раздумывая, не вернуться ли назад, и тяжело покатился вниз.
     Дрошный ничего не слышал и уж наверняка  в  такой  темноте
ничего   не   мог  видеть.  Только  инстинктивное  предчувствие
смертельной опасности заставило его  посмотреть  вверх.  Волосы
Дрошного  встали  дыбом  от  ужаса,  когда  он увидел катящийся
сверху огромный камень. А камень тем временем уже не катился, а
подпрыгивал, продолжая свое неумолимое  смертоносное  движение.
За собой он увлекал поток более мелких камней и гальки. Дрошный
предупреждающе  вскрикнул.  Все вскочили, но большинству из них
было уже просто некуда деваться.
     Совершив последний большой прыжок, камень достиг  моста  и
переломил  его  пополам.  Двое  солдат,  которые стояли на пути
камня, погибли сразу. Пятерых отбросило в реку, и они помчались
вперед,  увлекаемые  неумолимым  водоворотом,  навстречу  своей
смерти.  Половинки  моста  продолжали  держаться  на веревочных
поручнях, которые провисали посередине до самой воды.
     Не менее дюжины черных  парашютов,  прикрепленных  к  трем
цилиндрическим   предметам,   плавали,  наполовину  затонув,  в
черной, под стать им, воде Неретвы. Меллори и  Миллер  обрезали
веревки парашютов и соединили цилиндры в одну линию проволокой,
специально  имевшейся  для этой цели. Меллори обследовал первый
цилиндр  и  осторожно  повернул  расположенный  наверху  рычаг.
Сжатый воздух взбурлил воду позади. Цилиндр сдвинулся с места и
медленно поплыл вперед, увлекая за собой остальные два. Меллори
повернул рычаг в прежнее положение и обратился к Миллеру:
     --  Эти  рычаги  на  правой  стороне  корпуса контролируют
выпускные клапаны. Приоткрой немного  один  так,  чтобы  только
проверить работу, не более того. Я сделаю то же самое на этом.
     Миллер  осторожно приоткрыл клапан и почувствовал движение
цилиндра.
     -- Зачем это?
     -- А тебе хотелось бы самому тянуть на  буксире  до  стены
плотины  полторы  тонны аматола? Реактивный движок своего рода.
Похоже на ходовую секцию двадцатидюймовой торпеды.  Воздух  под
давлением в триста атмосфер, дальше вентиль должен работать как
надо.
     --  Пусть  работает,  как  хочет, лишь бы мне не тащить,--
Миллер закрыл клапан.-- Так?
     -- Так.-- Теперь, когда все  было  готово,  Меллори  снова
открыл  рычаг  ведущего  цилиндра.  Послышался булькающий звук,
вода вокруг цилиндров пошла пузырями,  и  все  три  цилиндра  с
двумя сопровождающими отправились в путь к плотине.
     После того как камень разбил мост, погибло семеро, но двое
остались  в  живых.  Дрошный  и  сержант-четник, оба в ушибах и
синяках, прижались к сломанному концу моста. Сначала они  могли
только едва держаться за остатки моста, наполовину погрузившись
в  ревущий поток. Но, постепенно приходя в себя после отчаянной
борьбы, они  смогли  обхватить  переломанные  бревна  ногами  и
руками  и  так  висели,  переводя  дух.  Дрошный  подал  сигнал
кому-то, находившемуся на берегу,  затем  показал  направление,
откуда свалился камень.
     Спрятавшиеся  за  камнями трое четников, те трое, которые,
на свое счастье, не успели ступить на мост,  поняли  сигнал.  В
семидесяти  футах  выше  того  места,  где, вцепившись руками и
ногами в  остатки  моста,  находился  в  подвешенном  состоянии
Дрошный,  скрытый  высоким  берегом,  Андреа,  лишенный  своего
последнего  укрытия,  пытался  перебраться  повыше.  На  другом
берегу  реки  один  из  трех  четников  тщательно  прицелился и
выстрелил.
     К счастью для Андреа, выстрелы, направленные вверх в такой
темноте, редко  достигают  цели.  Пули  просвистели  в  опасной
близости  к  левому  плечу  Андреа  и,  отскочив  рикошетом  от
поверхности скалы, только чудом не задели его. "В следующий раз
они не промахнутся",-- подумал Андреа. Он отскочил  в  сторону,
потерял  равновесие  и, как ни пытался его вернуть, это сделать
не удалось, и он покатился вниз, увлекая за собой  целый  поток
камней.  Град  пуль  сыпался  вокруг  него.  Четники, полностью
убежденные в том, что Андреа  остался  один  и  больше  бояться
некого,  поднялись  в полный рост и палили из автоматов очередь
за очередью.
     И опять Андреа  сопутствовала  удача.  Рейнольдс  и  Мария
выбежали из-за своего укрытия и помчались по берегу, стреляя на
ходу  в  четников.  Те,  в свою очередь, сразу забыв об Андреа,
повернулись в сторону  новой  опасности.  Тем  временем  Андреа
безуспешно  пытался  остановить  свое  падение.  Но  ему это не
удавалось, и он продолжал  катиться  вниз  в  центре  маленькой
лавины, пока не ударился всем телом и головой о большой камень,
потеряв сознание.
     Рейнольдс  сильным  рывком  вспрыгнул  на лежащий у берега
камень, стараясь не  замечать  пуль,  свистевших  над  головой,
тщательно прицелился и выпустил длинную очередь, очень длинную,
пока магазин "шмайссера" не опустел. Все три четника простились
с жизнью.
     Рейнольдс  выпрямился и с удивлением обнаружил, что дрожат
руки. Он посмотрел на Андреа,  который  лежал  без  сознания  в
опасной близости к воде, и сделал к нему несколько шагов. Вдруг
совсем рядом услышал стон. Рейнольдс бросился на этот звук.
     Мария  полусидела-полулежала  на каменистом берегу. Обеими
руками она обхватила ногу чуть повыше колена, и кровь струилась
у нее по пальцам. Лицо, обычно слегка бледное, теперь покрылось
смертельной белизной и было искажено страхом и болью. Рейнольдс
беззвучно выругался, выхватил нож и стал разрезать ткань вокруг
раны. При этом он старался ободряюще улыбаться. Мария  закусила
нижнюю  губу  и  смотрела на Рейнольдса глазами, полными боли и
слез. Рана была страшная на вид, но Рейнольдс сразу понял,  что
не   опасная.   Он  вытащил  свою  походную  аптечку,  готовясь
перевязать рану, и снова взглянул  па  Марию,  но  она  полными
ужаса глазами смотрела мимо него.
     Рейнольдс  мгновенно обернулся. Дрошный выбрался па берег,
поднялся на ноги и теперь  склонился  над  распростертым  телом
Андреа, намереваясь столкнуть его в реку.
     Мгновенно  схватив  свой  "шмайссер",  Рейнольдс  нажал на
спусковой  крючок:  выстрела  не  последовало.  Он  забыл,  что
истратил  все патроны на четников* Тогда поискал глазами оружие
Марии, но так и не нашел. Больше ждать он не мог -- Дрошный был
совсем рядом с Андреа. Рейнольдс  выхватил  нож  и  бросился  к
Дрошному.  Тот  видел его и знал, что Рейнольдс вооружен только
ножом. Он обнажил зубы в своей волчьей ухмылке и  вытащил  один
из своих кривых ножей, висящих на поясе.
     Двое  мужчин  приблизились  друг  к  другу  и стали ходить
кругами.  Рейнольдсу  никогда  в  жизни  еще   не   приходилось
применять  нож,  и  он  не  испытывал  иллюзий по поводу исхода
предстоящего поединка. Ведь, по словам Нойфельда, Дрошному  нет
равных  на  Балканах  в  искусстве владения ножом. И в этом нет
оснований  сомневаться,  подумал  Рейнольдс.  Во  рту  у   него
пересохло.
     В тридцати ярдах от них Мария, ослабевшая от боли и потери
крови,  поползла  к  тому  месту, где, как ей казалось, уронила
автомат, когда была ранена.  Через  несколько  секунд,  которые
показались  ей  вечностью,  она нашла его среди камней. Слабыми
руками подняла приклад к плечу, но сразу же опустила.
     В том положении, в котором она находилась, вряд ли удастся
попасть в Дрошного, не задев Рейнольдса. Могло случиться и так,
что она убьет Рейнольдса,  даже  не  ранив  Дрошного.  Оба  они
теперь  стояли  грудь  в грудь, схватив левой рукой правую руку
соперника, держащую нож.
     Темные глаза девушки, которые только что были полны страха
и боли,  теперь  выражали  только  отчаяние.  Так  же,  как   и
Рейнольдс,  она  знала  о  репутации Дрошного, но, в отличие от
Рейнольдса, ей приходилось видеть,  как  этот  человек  орудует
ножом.  "Волк  и  ягненок,--  подумалось  ей,-- волк и ягненок.
После того, как он убьет Рейнольдса,  я  убью  его".  Мысли  ее
путались.  Сначала должен умереть Рейнольдс, и помощи ему ждать
неоткуда.   Но   внезапно   отчаяние   сменилось   надеждой   и
инстинктивной  уверенностью,  что  любой человек рядом с Андреа
может рассчитывать на успех в самой безнадежной ситуации.
     Нельзя сказать, что Андреа уже  был  рядом.  Он  с  трудом
поднялся на четвереньки и смотрел непонимающим взглядом вниз на
беснующуюся  воду,  покачивая  из  стороны  в  сторону головой,
видимо, пытаясь таким образом привести ее в порядок. Но вот он,
все еще покачивая головой, поднялся на ноги. Вот он  уже  встал
во  весь  рост. Вот он уже перестал качать головой. Превозмогая
боль, Мария улыбнулась.
     Медленно,  но  как  будто  не   испытывая   сопротивления,
гигант-четник  отвел  руку  Рейнольдса,  сжимающую  нож, а свой
приставил к его горлу.  Лицо  Рейнольдса,  блестящее  от  пота,
покрыла  тень  неизбежной  смерти.  Он вскрикнул от боли, когда
Дрошный вывернул ему руку, чуть не сломав ее,  и  выронил  нож.
Одновременно  Дрошный заставил его опуститься на колени и нанес
левой рукой удар, от которого Рейнольдс распластался на камнях,
ловя раскрытым ртом воздух.
     Дрошный в этот момент был похож на сытого волка. Хоть он и
понимал, что время не терпит,  но  не  мог  не  доставить  себе
удовольствия  и  не  полюбоваться  делом рук своих. Такого рода
зрелища всегда переполняли его радостью. Наконец, он перехватил
поудобнее нож и поднял руку. Улыбка широко  расплылась  на  его
лице и вдруг завяла, когда он почувствовал, как его собственный
нож  выпадает  из рук. Он обернулся. Лицо Андреа было как будто
высечено из камня.
     Дрошный снова расплылся в улыбке.
     -- Боги благосклонны ко мне,-- он говорил медленно и тихо.
Почти шептал.-- Я мечтал об этом мгновении. Даже лучше, если ты
умрешь  такой  смертью.  Это  послужит  тебе  хорошим   уроком,
приятель...
     Он прервал себя на полуслове и, сорвав с пояса другой нож,
бросился  к Андреа мягкими быстрыми кошачьими шагами. Но улыбке
вновь суждено было растаять на его лице, когда  стальной  обруч
левой кисти Андреа стиснул его правую руку.
     Так  же,  как  и  в  первый раз, сцена повторилась: правая
рука, сжимавшая нож,-- в левой руке противника. Только одно  из
действующих  лиц  поменялось.  Оба  соперника стояли совершенно
неподвижно. Лицо Андреа было  лишено  всякого  выражения,  лицо
Дрошного  застыло  в  оскале.  Теперь  уже  ему  ни к чему было
устрашать противника, потому на лице была только злобная ярость
и ненависть. На этот раз у Дрошного был достойный соперник.
     Мария,  забыв  про  боль  в  ноге,  и  Рейнольдс,  приходя
понемногу  в  себя,  затаили  дыхание и следили, как левая рука
Андреа, делая едва заметные движения, все крепче сжимала правую
руку  противника.  Пальцы   Дрошного   постепенно   ослабевали,
наконец,  разжались, и нож упал на камни. Его лицо потемнело от
невероятного напряжения, на лбу  и  шее  вздулись  вены.  Вдруг
Андреа  резким  движением  освободил свою правую руку, занес ее
над головой и так же  резко  опустил.  Нож  быстро  и  послушно
прошил  грудную  клетку  Дрошного. Некоторое время гигантчетник
стоял прямо с бессмысленной  улыбкой.  Андреа  отпустил  его  и
отошел  в  сторону,  не вынув ножа из тела. Тут же Дрошный стал
медленно оседать и, повалившись на каменистый берег,  покатился
вниз  к  реке.  Сержант-четник,  все  еще  висевший  на бревнах
рухнувшего моста, с ужасом наблюдал, как непобедимый Дрошный  с
ножом,  торчащим из груди, полетел вниз головой в поток и сразу
скрылся из виду.
     Рейнольдс с трудом поднялся на ноги и улыбнулся Андреа:
     -- Я был не прав по отношению к  вам,  полковник  Ставрос.
Простите меня и спасибо вам.
     --   Я   просто  вернул  тебе  долг,  сынок.  Я  тоже  был
несправедлив к тебе.-- Он посмотрел на часы: -- Два  часа.  Уже
два часа! Где остальные?
     -- О господи, я совсем забыл. Мария ранена. Гроувс и Петар
на лестнице. Я не уверен, но, помоему, Гроувс тяжело ранен.
     --  Они  могут  нуждаться  в  помощи.  Быстрее  к  ним.  Я
присмотрю за девушкой.
     На южной оконечности моста через Неретву генерал Циммерман
стоял во весь  рост  в  своей  машине  и  неотрывно  следил  за
секундной стрелкой часов, пока она не дошла до верхней отметки.
     --  Два  часа,-- произнес Циммерман почти спокойно. Правой
рукой он  сделал  резкий  взмах.  Прозвучала  сирена,  и  почти
одновременно   с  ней  взревели  двигатели  танков,  равномерно
застучали сапоги солдат. Первая бронетанковая дивизия  генерала
Циммермана начала переход через Неретвинский мост.

     ГЛАВА 13. СУББОТА. 02.00--02.15

     --  Маурер  и  Шмидт,  Маурер и Шмидт! -- дежурный капитан
охраны, дико вращая  глазами,  бежал  от  сторожевой  будки  и,
добежав,  схватил  сержанта за рукав.-- Ради всего святого! Где
Маурер и Шмидт? Никто не видел их? Никто? Включите прожектора!
     Петар, прижатый к лестнице вместе с телом  бесчувственного
Гроувса,  слышал слова, но не понял их смысла. Обхватив Гроувса
обеими руками, он самым  немыслимым  "образом  зажал  их  между
лестницей  и  скалой.  В  таком  положении,  пока  руки  его не
сломаются, он  мог  снова  держать  Гроувса.  Но  лицо  Петара,
напряженное и покрытое потом, говорило о немыслимых страданиях.
     Меллори  и  Миллер  тоже слышали крик, но, как и Петар, не
могли   понять   слов.   "Что-нибудь   не   очень    для    них
благоприятное",--  подумал  Меллори.  Но его внимание привлекло
нечто более существенное. Они как раз достигли противоторпедной
сети. Меллори в одной руке держал кабель, а в другой нож, когда
Миллер вскрикнул и схватил его за рукав.
     -- Бога ради, остановись! -- Меллори посмотрел на  него  с
недоумением.--  Господи,  что  у  меня  вместо  мозгов?  Это не
проволока!
     -- Это не...
     -- Это силовой кабель.  Неужели  ты  не  видишь?!  Меллори
пригляделся:
     -- Теперь вижу.
     --  Две  тысячи  вольт,  чтоб  мне  пропасть!  --  Миллера
трясло.--  Напряжение  электрического  стула.  Мы  бы   сгорели
заживо. Да еще под вой сирены.
     --  Перетаскивай  поверху,-- скомандовал Меллори. Фыркая и
отплевываясь, втискивая стальную тушу  в  небольшой  слой  воды
между  кабелем  и  ее  поверхностью,  Меллори  и  Миллер сумели
благополучно провести над заграждением первый цилиндр. Именно в
этот момент яркий и широкий  луч  прожектора  возник  в  ночной
темноте и стал обшаривать поверхность воды вблизи плотины.
     --  Как  раз  то,  что  нужно в данный момент,-- в сердцах
Меллори сплюнул в воду. Он  отвел  цилиндр  с  взрывчаткой,  но
зацепившийся за кабель соединительный шнур все равно вытаскивал
нос торпеды на поверхность.-- Все. Брось его. Ныряй. Держись за
сеть.
     Оба нырнули. Луч прошел как раз по носу ведущего цилиндра,
но, окрашенный в черный цвет, он сливался с черной поверхностью
воды. Луч прошел дальше вдоль подножья стены плотины и погас.
     Меллори  и Миллер осторожно вынырнули и огляделись. Они не
заметили никакой опасности.  Меллори  посмотрел  на  светящиеся
стрелки своих часов:
     --  Скорее!  Бога ради, скорее! Мы уже вышли из графика на
три минуты.
     Они спешили. За двадцать секунд провели  над  кабелем  два
оставшихся  цилиндра,  открыли  выпускной  клапан  и  еще через
двадцать секунд уже плыли вдоль стены плотины.  В  этот  момент
луна  вырвалась  из  своего  заоблачного  плена  и  посеребрила
блестками поверхность воды. Меллори и Миллер теперь были как на
ладони. Они это знали, но  ничего  не  могли  поделать.  Потому
продолжали  плыть,  направляя  цилиндры,  и  делали  это  очень
быстро.  Обнаружат  их  или  нет,  конечно,   существенно,   но
отвратить неотвратимое они были не в силах.
     Миллер глубокомысленно произнес:
     -- За двумя зайцами погонишься... Мы опоздали.
     --  Нет,  еще не совсем. Идея такова: мы должны пропустить
на мост танки и разрушить его до того, как пройдут заправщики и
пехота.
     В это время на вершине  плотины  сержант  охраны  выключил
прожектор и подошел к капитану:
     -- Никого. Все тихо.
     --  Очень  хорошо,--  капитан  кивнул  в сторону ущелья.--
Теперь посветите туда. Может быть, чтонибудь обнаружите.
     Сержант повиновался и, осветив прожектором ущелье, тут  же
действительно обнаружил кое-что. Он сразу же увидел прижавшихся
к  лестнице  бесчувственного  Гроувса  и дошедшего до последней
степени изнеможения Петара. Несколькими  ступенями  ниже  стоял
Рейнольдс.  Все  трое  были  абсолютно  беспомощны и защититься
никаким образом не могли. У Рейнольдса даже не было оружия.
     Солдат вермахта уже поставил палец на спусковой  крючок  и
направил  ствол по ходу луча прожектора, но в это время капитан
резким движением опустил дуло его автомата вниз.
     -- Идиот! Они нам нужны живые,-- капитан был  в  ярости.--
Приготовьте  веревки.  Мы должны их допросить и во что бы то ни
стало выяснить, какого черта им здесь надо.
     Его слова достигли ушей тех двоих,  кто  находился  в  это
время  в  воде,  как раз под ними. Они смогли расслышать каждое
слово, так как и бомбежка, и винтовочный огонь к этому  времени
стихли. Тишина наступила так внезапно, что показалась мертвой.
     -- Ты слышал? -- прошептал Миллер.
     --  Естественно,--  Меллори в это время с надеждой смотрел
на небо, где облачко, маленькое, но все же  облачко,  грозилось
ненадолго  скрыть  свет  луны.--  Дотащи  этих плавающих дур до
стены, а я сделаю все остальное.
     Он  повернулся  и  поплыл,  увлекая  за  собой   один   из
цилиндров.
     Когда  луч  прожектора  вспыхнул  со стены плотины, Андреа
окончательно понял, что Рейнольдс, Гроувс и Петар спасли  Марию
и  его  самого  ценой  собственных жизней, так как, высветив их
лучом, немцы пришли к выводу,  что  эти  трое  --  единственная
причина  всех  неприятностей,  и больше никого не искали. В это
время они как раз вытягивали на веревке  Гроувса,  а  остальные
двое   продвигались   самостоятельно.  Все  это  Андреа  видел,
перевязывая раненую ногу Марии, но ни слова ей не сказал.
     Андреа закрепил повязку и улыбнулся:
     -- Так лучше?
     -- Значительно,-- улыбнулась  в  ответ  Мария.  Спасибо.--
Улыбка ее была вымученная.
     -- Прекрасно,-- Андреа посмотрел на часы.-- Нам пора идти.
Мне кажется,   если   мы  еще  задержимся  здесь,  то  насквозь
промокнем.
     Он выпрямился, и это спасло ему жизнь: пущенный кем-то нож
должен был попасть ему в спину, но вонзился в левое предплечье.
Андреа посмотрел на рукоятку и кусок узкого лезвия,  торчавшего
из  его  руки, затем медленно, стараясь не причинять себе боли,
повернулся. Сержантчетник, последний, кто остался  в  живых  из
группы  Дрошного,  стоял  неподалеку  ошеломленный.  Он  не мог
понять, как это так получилось, что Андреа не убит. Он  не  мог
понять,  почему  этот  человек, испытывающий, вероятно, сильную
боль, не кричит, не корчится, а внимательно  на  него  смотрит.
Андреа  медленно  поднял правую руку, медленно отвел ее назад и
резким  движением  нанес  сокрушительный  удар  ребром   ладони
сержанту  в шею. Смерть пришла к нему еще до того, как его тело
коснулось земли. .
     Рейнольдс и Петар сидели спиной к спине на вершине плотины
у сторожевой будки. Рядом с ними лежал,  все  еще  без  чувств,
Гроувс.  Лицо  его  было  серым  и  безжизненным. С крыши будки
светил прожектор. Охранник направил на них дуло автомата. Рядом
стоял капитан вермахта, лицо его выражало крайнее потрясение.
     Он говорил по-английски с акцентом, но грамотно, четко:
     --  Вы  собирались   взорвать   плотину   такой   величины
несколькими шашками динамита? Вы, должно быть, сумасшедшие!
     --  Никто не предупредил нас, что плотина такая большая,--
сердито произнес Рейнольдс.
     --  Никто  их  не  предупредил!  О,  господи,  это   слова
невменяемого. И где же ваш динамит?
     --  Сломался  деревянный  подвесной  мост,  и  мы потеряли
динамит и всех остальных своих товарищей.
     -- Я не могу в это поверить! Нет, я просто не могу  в  это
поверить!  --  Капитан покачал головой и обернулся, чтобы уйти,
но Рейнольдс окликнул его.-- Что еще?
     -- Мой друг,-- Рейнольдс показал на Гроувса,-- очень плох.
Ему нужна медицинская помощь.
     --  Позже,--  капитан  повернулся   к   солдату,   который
находился в открытой радиорубке.-- Какие новости с юга?
     -- Они приступили к переходу через Неретвинский мост, герр
капитан.
     Эти  слова  достигли ушей Меллори, который в это время был
еще недалеко от Миллера. Он  довел  свой  цилиндр  до  стены  и
собирался  присоединиться  к  Миллеру,  но в этот момент увидел
вспышку света. Он затих и посмотрел вверх и направо.
     На вершине стены, у  парапета,  стоял  охранник  и  светил
фонарем   вниз,   как   раз   туда,  где  они  находились.  "Мы
обнаружены",-- подумал Меллори.  Они  оба  вместе  с  их  малой
флотилией   должны   быть   видны  как  на  ладони.  Не  спеша,
придерживаясь за  цилиндр,  Меллори  расстегнул  молнию  своего
водолазного костюма и достал из кармана "парабеллум".
     Луч  света прошелся вдоль подножья стены и застыл, осветив
похожий па торпеду предмет,  прикрепленный  присоской  к  стене
плотины,  и человека в водолазном костюме с револьвером в руке.
И этот  револьвер  --  был  виден  даже  прикрепленный  к  дулу
глушитель  --  направлялся  прямо  на охранника. Тот уже открыл
рот, чтобы поднять тревогу, но ни один звук не  успел  вылететь
из  его  горла. Пробитая пулей голова дернулась, и он навалился
на парапет животом, перегнувшись через него  и  раскинув  руки.
Фонарь  полетел  вниз и упал в воду. Всплеск получился довольно
звучным. "В той тишине, которая висела теперь над плотиной, его
наверняка услышат  наверху",--  подумал  Меллори.  Он  подождал
секунд  двадцать,  но  реакции  не последовало, и Меллори решил
больше не ждать. Он посмотрел на  Миллера.  Миллер  смотрел  на
него.  Он,  конечно,  слышал  всплеск  и видел пистолет в руках
Меллори, но вряд ли понимал, что произошло. Меллори показал ему
на  тело  охранника,  висящее  на  парапете.  Миллер  понимающе
кивнул. В это время луна скрылась за тучей.
     Андреа  прижав  кровоточащую  левую  руку,  правой помогал
Марии идти по камням. Девушка  совсем  не  могла  наступить  на
раненую ногу. Наконец они подошли к подножью железной лестницы.
Ступени,  зигзагом уходящие вверх, показались им нескончаемыми.
С раненой девушкой и бездействующей левой рукой задача, подумал
Андреа, почти  невыполнимая.  И  одному  Богу  известно,  когда
взлетит  на  воздух  эта  стена. Он посмотрел на часы. Если все
идет по плану, это должно случиться с минуты на минуту.  Андреа
молился,  чтобы  Меллори  с его обычной пунктуальностью на этот
раз хоть немного выбился из графика. Девушка посмотрела на него
и все поняла.
     -- Оставьте меня,-- произнесла она.-- Пожалуйста, оставьте
меня.
     -- Исключено,-- мягко сказал Андреа.--  Мария  никогда  не
простит мне этого.
     -- Мария?
     -- Другая Мария.-- Андреа взвалил девушку на спину и обвил
ее руками свою шею.-- Моя жена. Я думаю, она мне задаст жару.--
Он ухватился  здоровой  рукой  за  лестницу и начал карабкаться
вверх.
     Чтобы  непосредственно  следить  за  передвижением   своих
войск, генерал Циммерман приказал доставить его на мост. Машины
остановились прямо на середине, прижавшись к правому краю. Мимо
нескончаемой  вереницей  проходили  танки,  самоходные орудия и
грузовики с  орудийными  расчетами.  Когда  последние  достигли
северной  оконечности  моста,  орудия  и танки рассредоточились
вдоль берега, подготовленные к началу атаки.
     Время от времени Циммерман поднимал бинокль и  внимательно
изучал  небо  на  западе.  Десятки раз ему казалось, что слышен
звук  приближающейся  воздушной  армады,  и  десятки   раз   он
обманывался.  Каждый раз генерал ругал себя последними словами,
доказывая самому себе  безосновательность  своих  опасений.  Он
считал, что эти опасения недостойны генерала вермахта. И все же
какое-то  внутреннее  чувство  не  давало ему покоя. Он снова и
снова поднимал бинокль, смотрел в сторону  запада.  Но  ему  ни
разу не пришло в голову, что он смотрит в неверном направлении.
     Менее  чем  в  полумиле к северу генерал Вукалович опустил
свой бинокль и повернулся к полковнику Янци.
     --  Все,--  голос  генерала  звучал  невыразимо  устало  и
обреченно.-- Ждем еще пять минут и начинаем контрнаступление.
     --  И  начинаем  контрнаступление,--  в  тон  ему повторил
Янци.-- За пятнадцать минут, мы потеряем тысячу человек.
     -- Мы хотели невозможного. Пришла пора  расплачиваться  за
свои ошибки.
     Меллори,  волоча  за  собой  длинный шнур, присоединился к
Миллеру.
     -- Готово?
     -- Готово.-- У Миллера тоже  был  в  руке  шнур.--  Теперь
соединим эти концы с гидростатическим взрывателем и смываемся.
     --  В  нашем  распоряжении  будет  только  три  минуты. Ты
знаешь, что с нами произойдет, если мы не  вылезем  из  воды  в
течение трех минут?
     -- Лучше не говори об этом,-- взмолился Миллер.
     Внезапно  он  весь напрягся и взглянул на Меллори. Меллори
тоже услышал наверху топот бегущих людей и кивнул Миллеру.  Оба
нырнули.
     Капитан  охраны,  в  соответствии  с  воспитанными  в  нем
понятиями  чести  солдатского   мундира   и   нормы   поведения
командира,  конечно,  не бежал, но очень быстро шел вдоль стены
плотины, когда увидел фигуру в форме, не подобающим для солдата
образом свесившуюся через парапет. Но потом он вдруг понял, что
человек, который с какой-то целью хочет посмотреть вниз,  будет
держаться  руками,  а рук солдата на парапете видно не было. Он
вспомнил пропавших  Маурера  и  Шмидта  и  тогда  уже  бросился
бежать.
     Охранник  не  слышал  его  шагов.  Капитан  схватил его за
шиворот и потянул на себя, но тут же  отскочил,  так  как  тело
охранника  безжизненно  рухнуло  у его ног лицом кверху. Во лбу
солдата зияла черная дыра. Капитан схватился сразу за фонарь  и
автомат  и,  понимая,  что  рискует  жизнью,  перегнулся  через
парапет.
     Но ничего не было видно. Вернее, никого,  кто  мог  бы  за
последнюю  минуту-полторы  убить солдата. Зато было ясно видно,
что кто-то уже почти выполнил свою задачу: два темных  предмета
цилиндрической  формы  прилепились  к  плотине  на уровне воды.
Непонимающим взглядом капитан уставился на них, и вдруг до него
дошло, что эти непонятные предметы несут смерть. Он  выпрямился
и  пулей  помчался на другой конец плотины, выкрикивая не своим
голосом:
     -- Радист! Срочно на связь!
     Меллори и  Миллер  вынырнули.  Крики,  скорее  даже  вопли
капитана, ясно были слышны в ночной тишине. "Меллори выругался:
     --  Проклятье, проклятье и еще раз проклятье! -- голос его
дрожал от глубокого разочарования.-- Он предупредит Циммермана.
У того будет семь-восемь минут, чтобы отвести танки.
     -- Что же теперь?
     -- Теперь мы дергаем за эти чертовы шнуры и даем деру.
     Капитан подбежал к сторожке, у которой  сидели  Рейнольдс,
Петар и лежал Гроувс.
     --  Генерал  Циммерман! -- прокричал капитан.-- Немедленно
свяжитесь с генералом  Циммерманом.  Передайте  ему,  чтобы  он
срочно  отвел  танки  подальше  от моста. Эти чертовы англичане
заминировали плотину!
     -- Ну вот и хорошо,-- голос Петара был едва слышен.Все
хорошо, что хорошо кончается.
     Рейнольдс уставился на  него  в  полном  изумлении.  Почти
механически  он  принял  от Петара протянутые им темные очки и,
затаив дыхание, смотрел, как Петар нажал на какую-то кнопку  на
задней  стенке  гитары.  Стенка  открылась,  и гитара мгновенно
превратилась в  автомат,  хорошо  смазанный,  в  полной  боевой
готовности.
     Палец  Петара  застыл на спусковом крючке. Автомат ладно и
привычно устроился в его руках. Темные глаза были  прищурены  и
смотрели  ясно,  с холодной уверенностью. Теперь он, Петар, был
хозяином положения.
     Солдат, охранявший трех пленников,  перегнулся  пополам  и
умер  мгновенно, прошитый очередью. В следующую секунду капрал,
дежуривший в радиорубке, последовал  за  охранником,  не  успев
даже  снять  с плеча свой "шмайссер". Капитан на бегу несколько
раз выстрелил в Петара, но тот уверенно  вел  свою  партию.  Не
обращая  внимания на пулю, которая пробила ему правое плечо, он
выпустил остаток обоймы в передатчик и упал с пробитым плечом и
раной в голове. Капитан вложил свой все еще дымящийся револьвер
в карман и посмотрел на Петара почти безумным взглядом. В  этом
взгляде  не  было злобы. Он был полон печали и осознания своего
полного поражения.  Его  глаза  поймали  взгляд  Рейнольдса:  с
каким-то  удивительным взаимопониманием оба в полном потрясении
покачали головами.
     Меллори и Миллер лезли по веревке вверх и были  уже  опять
почти  на  уровне  вершины стены, когда смолкли последние звуки
стрельбы. Меллори посмотрел на Миллера. Миллер  пожал  плечами,
как  только  может  пожать  плечами  человек,  взбирающийся  по
веревке, и покачал головой, так и не произнеся  ни  слова.  Оба
продолжили восхождение еще быстрее, чем прежде.
     Андреа  тоже  слышал  выстрелы,  но  не  имел ни малейшего
представления, что это за стрельба. Вернее,  в  тот  момент  он
просто  не  обращал  на  нее  внимания. Левое плечо горело, как
будто обожженное пламенем, по изможденному лицу  струился  пот.
Он  знал,  что еще не прошел и половины пути вверх по лестнице.
Но остановился, почувствовав, что руки девушки, обвитые  вокруг
его  шеи,  слабеют.  Тогда  он  обхватил ее за талию невыносимо
горевшей рукой и продолжал изнурительный подъем.  Почувствовал,
что  видит все хуже, и подумал: это от потери крови. Левая рука
постепенно  немела,  и  нестерпимая  боль  начинала  охватывать
правую, которая должна была выносить тяжесть их обоих.
     -- Оставьте меня,-- в который раз взмолилась Мария.-- Ради
всего святого, оставьте меня! Вы еще можете спастись.
     Андреа улыбнулся ей, или ему показалось, что улыбнулся:
     -- Вы сами не знаете, что говорите. Моя Мария убьет меня.
     --  Оставьте!  Оставьте  меня! -- она пыталась вырваться и
вскрикнула, почувствовав, как Андреа крепко сжал ее.
     -- Мне больно!
     --  Тогда  перестаньте  вырываться,--  сдержанно   ответил
Андреа и продолжал свой страшный путь.
     Меллори  и  Миллер благополучно добрались до уже знакомого
места, где в начале расселины был вбит  крюк  с  привязанной  к
нему  веревкой.  Теперь  они  хорошо  видели  освещенный огнями
сторожевой пост и в свете этих огней то, что  там  происходило.
Бесчувственные  Гроувс и Петар, разбитый передатчик, два убитых
немецких солдата и так хорошо знакомая  гитара,  превратившаяся
теперь  в  автомат,-- все это рисовало такую ясную картину, что
никак  нельзя  было  ошибиться,  представляя,  что   произошло.
Меллори  поднялся  вверх по расселине еще на пятнадцать футов и
снова  посмотрел  вниз:  раненый  Андреа  с  раненой  девушкой,
которая, цепляясь за лестницу левой рукой, пыталась, как могла,
облегчить  работу  Андреа.  Они продвигались вперед, но слишком
медленно. Им не успеть, пронеслось  в  голове  у  Меллори.  Это
случится  со  всеми  нами,  когда-нибудь  это должно случиться,
подумал Меллори, но представить, что ждет в самом конце  такого
трудного  пути неуязвимого Андреа, было просто невозможно, хотя
часто именно  то,  что  невозможно  представить,  происходит  в
действительности.
     Меллори  вернулся  к  Миллеру. Он снял с плеча веревку, по
которой они спускались к  водохранилищу,  связал  ее  с  другой
веревкой, по которой они влезали вверх к расселине, и аккуратно
сбросил  на  -крышу сторожевой будки. Затем взял "парабеллум" и
приготовился к спуску. В этот самый момент плотина взорвалась.
     Взрывы последовали один  за  другим  с  интервалом  в  две
секунды.  Детонация  3000 фунтов сильной взрывчатки должна была
быть оглушительной, но Меллори и  Миллер  прятались  глубоко  в
расселине, и до них звуки взрывов донеслись приглушенно. Они не
столько  услышали  взрыв,  сколько увидели его. Огромные столбы
воды взметнулись к вершине плотины, и,  казалось,  после  этого
ничего не происходило очень долго. На самом деле прошло секунды
три-четыре.   Затем  медлен-'  но,  очень  медленно  отделилась
огромная центральная часть плотины  и  так  же  медленно  осела
вниз, в ущелье.
     Андреа застыл. Он не услышал звука взрыва, но по тому, как
начала  вибрировать  железная  лестница,  понял, что произошло.
Обхватил Марию  обеими  руками,  крепко  прижал  к  лестнице  и
посмотрел    вверх.    Две    вертикальные   трещины   медленно
вырисовывались на  стене  плотины,  и  она  рухнула  вниз,  как
подрубленная.  В образовавшееся пространство хлынула выпущенная
на свободу зеленая вода Неретвы.  Звук  рухнувшей  тысячетонной
громады  должен  был  быть  слышен повсюду, но Андреа не слышал
ничего, кроме грохота  воды.  Он  успел  заметить  только,  как
исчезла  под  водой  взорванная часть плотины и как поверх ее с
невероятной скоростью понеслась в их сторону бурлящая,  кипящая
и  грохочущая  масса  освобожденной  воды.  Этот бешеный поток,
несший камни, обломки бетона,  щебень  и  бог  знает  что  еще,
способен  был  превратить  в кровавое месиво все на своем пути.
Андреа понял, что если девушка в его руках и останется в живых,
то камни, влекомые  водой  с  невероятной  силой  и  скоростью,
мгновенно  превратят ее лицо в кровавую маску. Он прижал голову
девушки к своей груди, и  сам,  спрятав  лицо,  нагнув  голову,
прижался,  как мог, теснее к спасительной лестнице, обхватив ее
обеими руками.
     Водяной вал накрыл их.  Перехватило  дыхание.  Погребенный
под этим разрушительным зеленым потоком, Андреа продолжал вести
непримиримую  борьбу  за  жизнь. Даже если бы обе руки его были
здоровы, невероятно трудно было бы сопротивляться граду ударов,
посыпавшихся на них. Ему показалось,  что  руки  вырываются  из
суставов,  и  он почувствовал непреодолимое желание разжать их,
отдаться во власть жестокому потоку, который, казалось,  крушил
и  рвал  на  части  его  мышцы и сухожилия. Но Андреа держался.
Стихия пока не могла его сломить. Ломалось другое:
     с треском  и  скрежетом  выворачивались  железные  ступени
лестницы,   которая  теперь  была  единственным  их  спасением.
Лестница гнулась и корежилась, но какие-то опоры чудом уцелели,
и именно за них стальной хваткой  продолжал  держаться  Андреа.
Через  какое-то  время,  которое  показалось вечностью, уровень
воды стал снижаться, сила течения ослабевать,  совсем  немного,
но вполне достаточно, чтобы Андреа это почувствовал и продолжил
путь  наверх.  Каждый  раз,  когда ему приходилось менять руку,
хватка  ослабевала  и,  казалось,   его   должно   снести.   Но
невероятным  усилием  воли, со скрежетом зубов, он снова сжимал
своими огромными руками ступени и  продолжал  двигаться  вверх.
Наконец  он  поднялся  выше  уровня  воды,  перевел  дыхание  и
посмотрел на Марию. Светлые волосы  прилипли  к  ее  посеревшим
щекам,   темные   ресницы   закрывали  глаза.  Ущелье  казалось
переполненным доверху  бурлящей  и  пенящейся  белыми  гребнями
водой,  которая  сносила  на  своем  пути все без разбора. Вода
рычала, грохотала и мчалась в ущелье со  скоростью  курьерского
поезда. А может, даже быстрее.
     Прошло тридцать секунд после взрыва, и Меллори снова обрел
способность  двигаться.  Он  даже не мог себе объяснить, почему
застыл. Пытаясь рассуждать,  решил,  что  был  загипнотизирован
видом  провалившейся  от взрыва плотины и бешеного потока воды,
почти  мгновенно  доверху  заполнившей  ущелье.  Но  он  боялся
признаться  самому  себе,  что гораздо больше потрясен мыслью о
том, что этот поток увлек за собой Андреа и Марию. Конечно,  он
никак  не мог предположить, что в это время Андреа, по-прежнему
сжимая  в  объятиях  девушку,  преодолевал  последние   ступени
лестницы  у  вершины  остатков  плотины.  Меллори  ухватился за
веревку и начал спускаться, не обращая внимания на боль и  даже
не  ощущая  ее в ладонях, с которых он сдирал кожу. Он мысленно
называл себя убийцей, убийцей Марии и Андреа. Это он,  Меллори,
взорвал плотину, а взрыв унес из жизни его друзей.
     Но  как  только  ноги коснулись крыши сторожевой будки, он
увидел привидения. Именно  привидения.  Такими  ему  показались
Андреа  и  бесчувственная  Мария  на  вершине лестницы. Меллори
понял, вернее, почувствовал,  что  Андреа  не  в  силах  больше
двигаться.   Он  ухватился  за  последнюю  ступень  и  пытался,
очевидно, уже не в первый раз, но безуспешно взобраться на нее.
Силы его покинули.
     Меллори был не единственным, кто увидел Андреа и  девушку.
Капитан  охраны  и один из его помощников застыли от изумления,
глядя на  появляющуюся  голову  Андреа.  Стоящий  рядом  солдат
опомнился  первым  и  поднял  автомат. Меллори не мог отпустить
веревку, да и не успел бы вытащить свой "парабеллум". На помощь
подоспел Рейнольдс. Он, как кошка, одним  прыжком  бросился  на
солдата  и дернул на себя ствол его автомата. Произошло это как
раз  в  момент  выстрела.  Рейнольдс  умер   мгновенно.   Двумя
секундами  позже смерть настигла охранника от выстрела Меллори,
который уже спустился на крышу. Затем он направил ствол  своего
пистолета на капитана и солдата, стоящего рядом.
     -- Бросайте оружие.
     Они подчинились. Меллори и Миллер спрыгнули с крыши будки,
и, пока  Миллер  держал  немцев  на прицеле, Меллори бросился к
лестнице и помог выбраться Андреа  и  Марии.  Он  посмотрел  на
серое,  изможденное  лицо  Андреа, на его ободранные ладони, на
левый рукав, насквозь пропитанный кровью, и спросил:
     -- Где это ты пропадал столько времени, черт возьми?
     -- Где? -- тихо откликнулся Андреа.-- Сам  не  знаю.--  Он
стоял,  еле  держась  на  ногах,  но возвышаясь над всеми своей
огромной фигурой. Затем провел  рукой  по  глазам  и  попытался
улыбнуться:
     -- Задержался, чтобы полюбоваться потрясающим зрелищем.
     Генерал  Циммерман  все  еще  находился  в  своей  машине,
стоящей у парапета  неретвинского  моста.  Он  снова  поднял  к
глазам  бинокль.  Но  в первый раз за все время посмотрел не на
запад и не на север. Он смотрел на восток, в  ту  сторону,  где
находилось   ущелье.   Через   некоторое   время  повернулся  к
адъютанту.  На  лице  за  одну  секунду   сменилось   несколько
выражений -- растерянности, непонимания и, наконец, страха.
     -- Вы слышали? -- спросил он.
     -- Слышал, герр генерал.
     -- И сейчас слышите?
     -- Слышу, так точно.
     --  Что  же  это,  во  имя господа бога, может быть? -- Он
слышал, как нарастающий страшный  грохот  заполняет  постепенно
все пространство вокруг,-- Это не гром. Звук гораздо сильнее. И
продолжительнее.  А что значит этот ветер со стороны ущелья? --
генерал уже едва  мог  слышать  свой  собственный  голос  из-за
раскатов, доносящихся со стороны ущелья, с востока. -- Плотина!
Неретвинская  плотина!  Они  ее  взорвали!  Немедленно  уезжаем
отсюда,-- крикнул он водителю.-- О, господи, да скорее же!
     Машина дернулась  и  помчалась  вперед.  Но  было  слишком
поздно.  Слишком  поздно  для  генерала, слишком поздно для его
танков, рассредоточенных вдоль берега, слишком поздно для  двух
отборных     дивизий,     готовых     погубить    семь    тысяч
фанатиковпартизан, засевших в Клети Зеницы. Огромная стена воды
многометровой высоты, с  сокрушительной  силой  поднимая  вверх
огромные  камни  и  выворачивая  с  корнем  гигантские деревья,
выплеснулась из пасти ущелья.
     К счастью для  солдат  Циммермана,  страх  смерти  и  сама
смерть  настигли  их  почти  одновременно.  Мост  через Неретву
вместе  с  машиной  самого  Циммермана  были  сметены  в   одно
мгновение.  Огромной  мощности  поток  накрыл  танки  и  тысячи
солдат. Когда стихия угомонилась, на берегах  реки  едва  можно
было  обнаружить  признаки  жизни. Однадве тысячи солдат, успев
подняться выше по склону, обеспечили себе, хоть и  на  короткое
время,  передышку,  но две трети армии исчезли сколь мгновенно,
столь и безвозвратно.  За  минуту,  не  более,  все  кончилось.
Немецкие танковые дивизии были уничтожены. А смертоносный поток
воды продолжал нестись дальше, сметая на своем пути все.
     -- Молю Бога, чтобы никогда не увидеть ничего подобного,--
генерал  Вукалович  опустил  бинокль  и посмотрел на полковника
Янци. Взгляд его не  выражал  ни  радости,  ни  удовлетворения.
Только усталость и сострадание.
     --  Человек не должен умирать такой страшной смертью, даже
если это твой враг.-- Он  помолчал,  потом  продолжил:  --  Мне
кажется, небольшая часть пехоты смогла спастись. Позаботьтесь о
них, полковник.
     --  Я  о  них  позабочусь,--  угрюмо произнес Янци.-- Этой
ночью убитых больше не будет, будут  только  пленные.  И  никто
больше  не  будет  стрелять.  Первый  раз  в моей жизни, должен
признаться, я не рвусь в бой.
     -- Тогда я вас оставляю,-- генерал устало улыбнулся.-- Мне
предстоит  деловое  свидание.  На  неретвинской  плотине   или,
скорее, на том, что от нее осталось.
     -- С тем самым капитаном Меллори?
     --  С  тем  самым.  Мы  сегодня отбываем в Италию. Судя по
всему, мы были несправедливы к этому человеку. Как вы  думаете,
полковник?
     --  Лично я никогда в нем не сомневался,-- твердо произнес
Янци.
     Вукалович улыбнулся и повернулся, чтобы уйти.
     Капитан  Нойфельд   с   перебинтованной   головой   стоял,
поддерживаемый   двумя  солдатами,  в  лощине,  спускающейся  к
Неретве. Он неотрывно смотрел, охваченный ужасом и все  еще  не
веря  своим глазам, на то место, где раньше было ущелье. Теперь
не более чем в  десяти  метрах,  под  его  ногами,  с  огромной
скоростью  несся  все  разрушающий  на  своем  пути  поток.  Он
медленно покачал головой.  Постепенно  до  него  стал  доходить
смысл   того,  что  произошло,--  это  полное  и  окончательное
поражение. Он повернулся к молодому солдату. Лицо солдата,  как
в зеркале, отражало мысли Нойфельда.
     --  Возьмите  двух  лучших  лошадей и скачите к ближайшему
штабу вермахта к северу от  ущелья  Зеницы.  Сообщите  им,  что
войска  генерала Циммермана снесены потоком. Точно мы в этом не
уверены, но предполагаем. Скажите им, что долина Неретвы -- это
долина  смерти,  и  никого  не  осталось,  чтобы  защитить  ее.
Передайте, что союзники могут хоть завтра начать вторжение и ни
одного  встречного  выстрела  произведено не будет. Скажите им,
чтобы они  немедленно  передали  это  сообщение  в  Берлин.  Вы
слышите меня, Линдеман?
     -- Так точно, герр гауптман.-- По выражению лица Линдемана
Нойфельд  понял,  как  мало  тот  воспринял  из  его  слов,  но
чувствовал себя слишком усталым, чтобы повторять  распоряжение.
Линдеман  вскочил  в  седло,  взял  под  уздцы  другую лошадь и
поскакал вперед вдоль железнодорожного полотна.
     Нойфельд проводил его почти отсутствующим взглядом:
     -- Ты можешь уже не спешить, мой мальчик.
     Второй солдат услышал эту сказанную почти  шепотом  фразу,
но не понял смысла.
     -- Простите, герр гауптман? -- переспросил он.
     -- Слишком поздно,-- Нойфельд низко опустил голову.
     Меллори  посмотрел  в  сторону  ущелья,  в котором все еще
бушевала вода, посмотрел  на  остатки  неретвинской  плотины  и
перевел  взгляд на мужчин и женщину позади себя. У него не было
сил говорить.
     Андреа, весь в ушибах и синяках, с наспех  перевязанной  и
все   еще   кровоточащей   рукой,   вновь  демонстрировал  чудо
перевоплощения: посмотрев на него, никто не посмел бы  сказать,
что еще десять минут назад этот человек был на грани смерти. Он
держал  на  руках  по-прежнему  бесчувственную  Марию.  Девушка
приходила  в  себя,  но  очень  медленно.   Миллер   заканчивал
бинтовать Петара. Его раны позволяли надеяться на лучшее. Затем
он  обернулся к Гроувсу. Несколько минут внимательно осматривал
его, затем поднялся.
     -- Мертв? -- спросил Меллори.
     -- Мертв.
     -- Мертв,-- повторил  Андреа,  горько  усмехнувшись.--  Он
мертв, этот мальчик, и поэтому мы живы.
     -- Он был обречен,-- произнес Миллер.
     -- И Рейнольдс,-- голос Андреа звучал невыразимо устало.--
Он тоже  был  обречен.  Что  ты ему сказал сегодня, мой дорогой
Кейт? Что надо жить сегодняшним днем?  Вот  он  и  прожил  этот
день,  вернее, ночь. В эту ночь он спас мне жизнь -- дважды. Он
спас жизнь Марии. Он спас жизнь Петара. Но он  не  смог  спасти
свою. Мы умнее, мудрее, опытнее и старше. И вот старые остались
в  живых,  а  молодые ушли из жизни. Так было уже много раз. Мы
смеялись над ними, оскорбляли их своим  недоверием,  потешались
над  их молодостью и неопытностью...-- Неожиданно нежным жестом
он убрал с лица Марии светлые волосы, и она улыбнулась ему.-- А
в конце концов они оказались лучше, чем мы...
     -- Может быть, они и были лучше,-- откликнулся Меллори. Он
посмотрел на Петара и грустно покачал головой: --  Мертвы  трое
--  Гроувс,  Рейнольдс и Саундерс. Погибли, так и не узнав, что
Петар был руководителем британской разведки на Балканах.
     -- Им многое  не  суждено  было  узнать,--  Миллер  провел
рукавом по глазам.-- Так люди и умирают, ничего не узнав, так и
умирают.
     ЭПИЛОГ
     Вновь капитан Дженсен и генерал-лейтенант британской армии
находились  в  штабе,  в  Термоли. Но на этот раз они не ходили
нервно из угла в  угол.  Время  переживаний  закончилось.  Они,
конечно,   выглядели   усталыми,   черты  их  лиц  потемнели  и
заострились. Но напряжение исчезло, тревога тоже. Если  бы  они
не  сидели,  удобно  устроившись  в мягких креслах, а ходили по
комнате, можно было  бы  подумать,  что  разрабатывается  новая
операция. В руках они держали бокалы.
     Дженсен сделал глоток виски и улыбнулся:
     -- Я думал, место генерала -- впереди войска.
     --  Не в этот раз, капитан,-- мягко отозвался генерал.-- В
1944 году мудрые генералы остаются позади своего войска, далеко
позади.  Кроме  того,  танковые  дивизии   движутся   с   такой
скоростью, что я вряд ли смог бы их догнать.
     -- Неужели так быстро?
     -- Быстро, но, конечно, не так, как австрийские и немецкие
дивизии,   которых  спешно  перебрасывают  с  линии  Густава  к
югославской  границе.  Вот  те  движутся  действительно   очень
быстро.-- Генерал позволил себе большой глоток и удовлетворенно
улыбнулся.--  Полный  разгром. Окончательный и бесповоротный. В
общем, можно сказать, ваши люди потрудились на славу.
     Оба,  генерал  и  капитан,   повернули   головы,   услышав
деликатный  стук  в  дверь.  Затем  тяжелая, обитая кожей дверь
открылась и вошел Меллори, а следом за ним Вукалович, Андреа  и
Миллер.  Все  были  небриты и выглядели так, как будто не спали
неделю. У Андреа рука была на перевязи.
     Дженсен встал, осушил свой бокал, поставил его на  стол  и
произнес, обращаясь к Меллори, бесстрастным тоном:
     --  Много крови пришлось пролить? Меллори, Миллер и Андреа
переглянулись.  Последовало  долгое  молчание,  затем   Меллори
произнес:
     -- Иногда приходится это делать.
     Петар  и  Мария,  взявшись  за  руки,  лежали бок о бок на
сдвинутых вместе кроватях в военном госпитале в Термоли.  Вошли
Меллори, Миллер и Андреа. Впереди всех шел Дженсен.
     --  Прекрасные отзывы о вас обоих. Был рад это услышать. Я
привел ваших друзей... Наверное, вам надо проститься.
     --  Что  за  порядки  в  этом  госпитале?  --   возмутился
Миллер,--  Где  армейская  честь  и  мораль?  У  них  что,  нет
отдельных палат для мужчин и женщин?
     -- Они уже два года женаты,-- улыбнулся Меллори.-- Разве я
забыл тебе сказать?
     -- Конечно, не забыл,--  снова  возмутился  Миллер.--  Это
просто выскочило у тебя из головы.
     --  Говоря  о  женитьбе...--  Андреа  откашлялся  и  начал
сначала: -- Капитан Дженсен, может быть, помнит, что я  еще  на
Навароне...
     --   Да-да,--   Дженсен  поднял  руку,--  Конечно,  помню.
Конечно. Безусловно. Естественно. Но я подумал... может быть...
дело в том, что... тут подвернулась  еще  кое-какая  работенка,
незначительное  дельце.  Так  вот, я и подумал... Раз уж вы все
равно здесь...
     Андреа, не мигая, смотрел на Дженсена.  На  его  лице  был
написан нескрываемый ужас.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: