центре, с сигаретой, с газетой в руках. КрасиваЯ жена, дочь лет четыр-
надцати и взрослый сын С все они смотрели на него, как смотрят на гения.
(И все они, так или иначе, работали на него, перепечатывали, вычитывали,
архивировали.) СемьЯ С сплошь дяди Вани, подумал Я. Жена подала вкусный
фасолевый суп. Был задушевный разговор. Рогов пошучивал. Они его обожа-
ли, трепетали при его голосе. Он был настолько эгоистичен, что покончил
с собой здесь же, в квартире, повесившись на шнуре и ввергнув их всех в
ужасающую печаль. Я был зван на поминки. Большего горЯ в семье Я не ви-
дел.
С ... Писатель Зыков? Книга вышла. Знаете его? С врач ХолинРВолин за-
говорил со мной вдруг о вышедшей книге Зыкова, мол, наслышан и хотел бы
прочесть. Но книга, увы, уже исчезла с нынешних пестрых развалов, нет
ее, моден, жди следующего выпуска.
Я не пообещал наверняка, но на имЯ Зыкова поддалсЯ и охотно кивнул С
кивнешь, когда врач лечит твоего брата.
Книга (в моих колебаниях) легла тем граммом, который перетянул, чашка
весов поползла, и вот Я уже звонил Зыкову, с которым вместе какРникак
пили трудные пять или сколько там лет. И которому, кстати сказать, од-
нажды Я помог, когда у него болели глаза. Если пишешь на машинке при
тусклом свете, с глазами плохо (рези и вдруг боль, знакомаЯ всякому пи-
шущему). Я посоветовал тогда Зыкову простые, но эффективные народные
средства, в частности, контрастное горячеРхолодное полотенце. (Дередуя,
прижимать к глазам. ДетыреРпять раз подряд. Глаза, конечно, при этом
закрыты.)
С ... Приходи. Приходи! Да хоть сейчас же и приходи! С кричал Зыков в
трубку. С У менЯ есть кубанскаЯ водка, помнишь такую?
С А как же, С засмеялсЯ Я.
С А помнишь, контрастное полотенце?! ты менЯ выручил в тот год!
Я опять засмеялся. (Вот полотенце Я как раз не помнил столь отчетли-
во. Но вспомнил.)
С ... Если не можешь сейчас, давай сегоднЯ попозже. Когда хочешь. Ве-
чером! С звал Зыков к себе, Явно обрадованный тем, что Я наконец позво-
нил. Он, правда, стал перебирать вслух (бормотал в нос) всякие там се-
годняшние и завтрашние дела, среди которых встреча на ТВ, разговор с
прилетевшим переводчиком, издательство, немец, Японец... Но вечер всеР-
таки свободен.
23
Вечером же Я и пришел в его новую квартиру в одном из
престижных районов Москвы. Хороший дом. Тепло. МягкаЯ
мебель. Одинокий хозяин. Нет, не женился. Вожу женщин.
Хлопотно, но ведь надо, С с легкой улыбкой объяснил он.
Он держалсЯ рукой за шею. И спросил смеясь С вот у него напасть, два
фурункула, черт бы их побрал, не знаешь ли еще какого дремучего дедовс-
кого средства, вроде контрастного полотенца?..
С Знаю, С и когда Зыков спросил, что за средство, Я пояснил: С
Средство общеизвестно. НазываетсЯ жена.
С В каком смысле?
С Во всех смыслах. Фурункулы либо от грязи, либо от простуды. Либо от
долгого воздержания, как у подростков. Жена (или любящаЯ женщина) упра-
витсЯ со всем этим букетом сразу и довольно просто.
Я говорил ему нарочито педантично. Агэшник, рассуждающий о правильной
жизни С это нечто. Однако же Я не только учил жить, но заодно и прилгнул
(мимоходом, разумеется), что да, да, Я общажный сторож, но еще и даю
частные уроки, нарасхват, весь в уроках и в деньгах. (Это чтобы не ныть,
не касатьсЯ темы выживания. Я, если бедный, мог вспылить.)
С Сторож С это ведь образ мыслей, С сказал Зыков раздумчиво.
И тут же воскликнул.
С Ты сторожишь длЯ людей и одновременно от людей! Ты задумывалсЯ об
этом? С Ему хотелось поиграть словами: этакий легкий запев, зачин,
вступление к той набегающей минуте, когда каждый из нас (он так думал)
обнажит свое плакучее сердце.
Коснувшись пальцами шеи (потер место рядом с фурункулами), Зыков зас-
меялся, полный вперед! С и мы отправились на кухню, где тотчас обнаружи-
ли запотевшую водку и где была копченаЯ рыбка в закусь, сыры, салями,
банки с джемом и даже орехи, щипцы рядом. Неплохо.
Конечно, по пути, это Я настоял, мы заглянули и в ту комнату, где три
длинные полки с его собственными книгами, изданными у нас и за рубежом.
Красивые настенные дубовые полки. Яркие переплеты. Он показывал и расс-
казывал. Он мило жаловался. (Как все они в этой незащищенной позе возле
своих книг. Преуспевшие бывшие агэшники.) Жалобы у них особого рода, ми-
лые, забавные и всегда обстоятельные, как рассказ. Но еще и грубоватые,
жесткие по отношению к самому себе. Выворот скромности. Да, конгресс пи-
сателей... ХилтонРотель... номер за двести долларов в сутки, телевидение
на весь мир... Но... Но... Но... всюду но ! С восклицал Зыков. И торо-
пилсЯ сказать, поясняЯ с кривой улыбкой, что да, ХилтонРотель, но за
гостиничные услуги они лепту не вносили, не платили. Все платили, а они
(русские) нет, как нищие, как беднаЯ страна, им даже письма разрешали
отправлять бесплатно! Да, телевидение транслировало на весь мир, но зато
им подсказали, что и как говорить. Нет, не в лоб. Но всеРтаки дали по-
нять, мол, не надо, чтобы вы все хором о прошлом, о лагерях и проклятых
коммунистах. Всем, мол, уже и без того Ясно... Однако из всех но самое
тяжелое (и, поверь, самое гадостное) то, что он, Зыков, должен все времЯ
суетиться: откликатьсЯ в газетах, выступать, заявлять, подписывать
письма протеста, С и не через когоРто, а сам! сам! С ни в коем случае не
отсиживаясь, иначе уже завтра имЯ потускнеет, заветрится, как сыр...
Зыков развел руками:
С ВремЯ потрясающее! ВремЯ замечательное, а Я? А что со мной?.. Сам
не знаю, почему так гадостно на душе. Скажи мне ты С почему?
Мы уже пили.
Когда мы стояли у тех трех полок, он молча мне протянул, подарил свою
книгу С была уже подписана, такомуРто, в память о времени андеграунда...
Я тотчас вспомнил:
С Есть знакомый: он твой поклонник. Он врач. Подаришь ему?
С Подписать? С Зыков стал серьезен; взял с полки еще один экземпляр.
С Да: врачу ХолинуРВолину, с уважением от...
Обе книги Я держал в руке. Добротной сумки через плечо (как у Вик Ви-
кыча) у менЯ не было. Свитер был, свежаЯ чистаЯ рубашка, даже ботинки,
сегоднЯ сухо, казались приличными С а вот сумки нет, не было. Он заметил
это.
С Дам тебе пакет.
И принес красивый, Яркий пакет с надписью AD ASTRA, на дно которого
книги легко, с шуршанием опустились.
Водка с трудом и лишь малоРпомалу возвращала нас к былым словам, к
былым временам. Но Зыков перестал нервничать. А Я перестал замечать сы-
тое жилье, книги и развешанные картины. Конечно, у вьющейсЯ веревочки
был же и кончик: Я ведь уже смекнул (это несложно), зачем Зыков обхажи-
вал менЯ там, в своем издательстве, и зачем, собственно, Я зван сейчас:
Я ему нужен (всего лишь) ради мнениЯ или, лучше сказать, длЯ мнения. Да,
да, как ни странно, как ни смешно, ради и длЯ моего мнениЯ о нем. Ему
хотелось бы услышать напрямую. Агэшник С о Зыкове. В замысле могло быть
и чуть больше: не только меня, мое мнение услышать, но и посильно, хоть
на волос, хоть сколькоРто успеть его (мое мнение) скорректировать.
Столь знакомое и вполне человеческое немаскируемое желание. Это и
есть мы. Место ново, ритуал стар. Зыков алчно, страстно хотел быть хоро-
шим. Хотел, чтобы и в эти новые дни, когда он стал с именем, там, где Я
(то бишь в андеграунде), о нем тоже думали добрее и лучше, не говорили,
мол, говно. Мол, куплен с потрохами истеблишментом. А как иначе, как еще
(помимо меня) известный писатель Зыков мог бы объяснитьсЯ с ними (с на-
ми) и как на их подземные кликушеские обвинениЯ мог бы он ответить? С а
никак. Как сообщить, как крикнуть андеграунду, что он хороший и что, ес-
ли куплен, то не весь же целиком! Туда (в андеграунд, так он думал) ему
уже не было доступа; там слишком глубоко. А через менЯ С как через зонд
С не только пощупать, поразузнать, но и, попутным ходом зонда, успеть
внедрить туда койРкакую оправдательную информацию о себе. (Есть такие
зонды. С начинкой.)
Биологическое старение, да и само времЯ (многовариантное, с соблазна-
ми времЯ Горби) многих нас в андеграунде распылило и развело, оглянулсЯ
С уже один, в одиночку, уже на отмели. Но даже при редких встречах с
пьяноватой командой Василька Пятова или с кем другими, когоРто же Я
вслух называю и вспоминаю С о комРто же Я им говорю! (Зыков это пони-
мал.) И Я теперь понимал. От мысли, что он во мне нуждается, Я повесе-
лел, водка (кубанская) стала сладкой. Явилась в памяти и та, старенькая,
притча о волке и собаке, что вдруг встретились на развилке тропы. Собака
хвастала, что шерсть ее лоснится, что теплаЯ будка и что ест она дважды
в день, показывала газеты с рецензиями и фотографиями, также и разные
свои книги в Ярких обложках, изданные в Испании, в Швеции. Но волк не
позавидовал. Волк спросил: ТА что это у тебя, брат, шеЯ потерта?У С косЯ
глазом на вмятый след ошейника, столь отчетливый на гладкойРто шерсти.
(Каждое утро собаке в варево ложку постного масла.) ДаРаРа, старый мой
приятель! Никакие у тебя, брат, не фурункулы, эта напасть совсем иного
происхождения, и ты уже не перестанешь почесываться, потирать шею. Тем
более при встрече с агэшником, у которого, как дружески ни смягчай он
речь, под штопаным свитером топорщитсЯ волчьЯ шерсть, а под вислыми уса-
ми клыки.
Квартира его, рыбьЯ закусь, копчености, полки с
красивыми книгами так и остались в моих глазах, но
дольше всего неуходящим из памяти (вялоуходящим, не
желающим уйти) был вид изящной клавиатуры компьютера
Зыкова. Деликатные, нежные, легкие звуки, сущее порхание
в сравнении со скрежетом моей ржавеющей югославской
монстрихи. МоЯ машинка и компьютер Зыкова никак не
соединялись. Зато во сне их единение делалось словно бы
необходимым (заигрывание с чужой судьбой). Засыпая, Я
невольно спаривал их, и в самом разгоне сна
(сновидческого мельканья) моЯ машинка снабжалась цветным
монитором, то бишь экраном, ей придавалась и порхающаЯ
легкость клавиатуры. Я спал, а гибрид нежно стрекотал,
выдаваЯ строку за строкой. (Было приятно: уже и в снах Я
давно не работал.)
Мои могли быть книги. Мои (могли быть) эти три Яркие полки книг, мне
приглашения, мне разбросанные там и сям на столе факсы из иностранных
издательств, вот бы так оно было, теперь знаю, думал Я с вполне экзис-
тенциальным чувством волка, встретившего на развилке эволюционной тропы
пса. Деловек выбирает или не выбирает (по Сартру) С это верно. Но про
этот свой выбор (Сартру вопреки) человек, увы, понимает после. (Понима-
ет, когда выбора уже нет, сделан. Когда выбор давно позади.) Развилка
пути, скажу Я проще. Развилка, стремительно промелькнувшаЯ и полуосоз-
нанная... вот и весь наш выбор! И живи Я, как живет господин Зыков, Я
защищал бы сейчас не андеграунд (неужели?) С Я отстаивал бы в столь
счастливо представившемсЯ случае эту его жизнь, эти книги, эти три Яркие
полки, эти разбросанные на столе факсы? Неужели так?.. Но как отлично,
что Я назвалсЯ богатеньким с частными уроками. Прорыв духа (порыв сегод-
няшнего самоутверждения) мог бы вылитьсЯ в наш с Зыковым спор С в спор
бессмысленный, возможно, безобразный. От менЯ можно ждать всего. Сторож,
приживалРобщажник, никакой не учитель с уроками (Зыков знал, знал!), ни-
какой уже не писатель, никто, ноль, бомж, но... но не отдавший свое ТяУ.
Не отдавший, вот что его царапало.
С ... Понимаю. Сейчас издаютсЯ все подряд. И потому в общей толкучке
ты не хочешь. Ты С гордый.
Это он мне менЯ объяснял.
С Почему?.. Я не понимаю.
С Тоже не понимаю, С отвечал Я.
С Как же так? С настаивал он. С Как может одаренный человек перестать
писать повести своей волей?
Я отделалсЯ фразой С так, мол, вышло.
С Но Я этого не понимаю! Объясни! С Зыков сердился.
