в страшную жару. Ветер пустынь, перевалив за какиеРто полчаса Галилею,
достал Михаила в аэропорту, едва он вышел из самолета. Сердце отказыва-
ло. В машине (брат его встречал) Михаилу стало совсем плохо. Хотели гос-
питализировать, он не дался. Жена уговаривала. Брат просил. Но Михаил,
вероятно, уже предчувствовал. И только повторял свою известную смешливую
фразу: ТЕсли еврей решил умереть в России, ему не мешатьУ. В тот же день
Михаил вернулсЯ в аэропорт на обратный рейс в Москву. ТФлаг мне в руки!У
С пошучивал он, идЯ к самолету и прощаясь. Полет он перенес. В Шере-
метьево, задыхающийся, сумел сам сесть в такси, приехал; но его хватило
только войти в квартиру. Едва переступив порог, рухнул лицом прямо на
пол; скоропостижно; у себЯ дома.
Отъезжающие, толпившиесЯ в той квартире, похоронили его. Я ничего не
знал. А когда Я позвонил, там уже жили другие отъезжающие. Не знали и не
могли мне сказать, где его схоронили или, может, кремировали. Развязка.
Стремительно кончаютсЯ жизни, подумать только! С Я еще слышу его жи-
вой голос. Голос совсем близко. Михаил чтоРто говорит мне. Он спешит.
(Давит мне на глазные железы.) Но вот он замолк. Наступил день, когда
его голос замолк. Боль проходит. Боль оставляет (и щадит) нас. Вот и его
скорбящаЯ душа оставила наконец менЯ и всех нас (и эту страну) в покое.
У него был особый монологический дар, выпестованный подпольем, нашей
литературной невостребованностью. Но после смерти Вик Викыча рассуждал
вслух Михаил все меньше и жаловалсЯ вслух, увы, все чаще:
С ... Вот мы с тобой сидим, водку пьем, болтаем. А ведь скоро умрем.
И ты и Я. Нам много лет. И всем на нас начхать. Мы старые графоманы. Мы
никому не нужны...
И еще:
С ... Иногда ночью думаю о том, как ты ходил в школу через реку. Ты
каждый день переходил из Европы в Азию С и обратно. Ты просто сидел и,
пьяный, болтал о детстве. А менЯ взбудоражило. Я чуть с ума не сошел С
как это гениально! Я вижу метель. Снег летит. Мост. Мост через Урал. И
мальчишка торопитсЯ в школу...
С Двое мальчишек. С братом Веней.
С Я вижу одного. Не важно... А скажи, тут подковырка, твоЯ школа была
в Европе? или в Азии?.. Не важно. Не важно! МенЯ так поддерживают твои
рассказы. Пурга, зима, минус тридцать пять. И через реку вечнаЯ стрелка-
Руказатель: ЕВРОПА С АЗИя... Почему у менЯ нет этой пурги? Почему у менЯ
нет моста и этой стрелкиРуказателя? Почему у менЯ только учебники в
детстве?!
РыданиЯ начинают душить его. Он переработал ночью; совершенно разбит.
Если Михаил выйдет на улицу, его могут забрать, не пустить в метро, как
наглотавшегосЯ таблеток. ТЛожись спать!У С Я пытаюсь затолкать его в
постель. Однако он дергается, рветсЯ и даже царапает меня. Наконец, лег;
в свитере. Он, мол, всегда спит одетый. Торчит изРпод одеяла седая, ста-
раЯ голова, жизнь позади!
Я сделал ему чашку сладкого чая, чтобы поддержать
сердце. Спит. (Дергает ногами, это он ускоряет шаг через
Урал С через продуваемый мост. Пурга. Когда ветер
свирепеет, щека мальчишки вымерзает до черных пятен. И
долго болит.)
В середине днЯ Я его наконец бужу (все это у меня, то бишь в квартире
Конобеевых).
Мы идем нынче на Крымский вал, на выставку Малевича. Смотреть, как
Михаил встает с постели, С комедия. Ворчит: ему, мол, не хочетсЯ вста-
вать, ему надоело ставить чайник на огонь! Ему не хочетсЯ чистить зубы
(всю жизнь чищу, сколько можно!), ему не хочетсЯ есть, пить, ему не хо-
четсЯ жить С ему хочетсЯ только посмотреть Малевича и опять упасть в
постель.
Он начинает медленно одеваться: бес бы побрал наш возраст, все болит!
С а как ты, к примеру, встаешь поутру: неужели с песней?.. Ну да, Я по-
нимаю, пурга через мост, река с указателем, уральское здоровье, а где
испанскому еврею взять уральского здоровья?.. Мне бы тоже неплохо каждое
утро мыть Яйца в холодном Гвадалквивире. Я тебе говорил, что мои далекие
предки из Испании? Там ведь Гвадалквивир, и тоже, небось, есть какойРни-
какой мост.
С Руки ломит, стопы вывихиваются, а кишки безропотно принимают только
водку! С Михаил никак не может попасть в штанину ногой.
Прицеливается, промахиваетсЯ С снова прицеливается.
С Мать ее! С бормочет он. С Уже и водку пить скоро нельзЯ будет, ты
видишь, как трясутсЯ руки?.. Приходила вчера племянница с сынулей. Уве-
ряла, что менЯ никогда не опубликуют. Потому что в моих текстах ненорма-
тивнаЯ лексика С ее, видите ли, коробит. Сынулю привела, а значит, мне
он внук. Боже мой! Нам с тобой вместе больше ста лет! Я уже не хочу жить
С Я хочу только стрекотать на машинке. Ты думаешь, она оставила мне ма-
лость деньжат? Хрена! Отгадай, что она принесла в виде подарка родствен-
нику... С надев, наконец, брюки, пошатываясь, Михаил идет к своему порт-
фелю и вытаскивает: С Во! Банка селедки!.. мы ее щас опубликуем.
Но открыть он не может, руки дрожат. Я беру консервный нож, но тоже
промах. Резкое движение С и Я сдираю себе на руке кожу, кровь.
С Ну вот! На что мы годимся! Два старых мудака не в силах открыть
банку селедки! С Михаил спрашивает, кто у менЯ тут соседи (то есть у Ко-
нобеевых, у которых Я сторожу).
С Да погоди. Справимся, С говорю Я, отсасываЯ кровь с руки.
В коридоре Я стучу в дверь (через одну от Конобеевых) С там живет мо-
лоденькаЯ девушка. Соседка. ВсЯ тоненькая, свеженькая. Она уже в дверях
улыбается. (Полагает, мы ее приметили и поРстариковски кокетничаем.)
С Нет ли у вас немного хлеба. Дерного? С спрашиваю виноватясь.
Она приносит нам полбуханки. Уходит. И всЯ сияет тем, что она, такаЯ
молодая, была нужна и несомненно интересна сразу двум соседям. (Мужчи-
нам!)
А мы наскоро едим С перваЯ еда в середине дня. Прямо из банки выужи-
ваем селедку, бросаем ее на ломти хлеба и жуем. Мои усы еще неделю будут
отдавать пахучей памятью о походе на Малевича.
Под знаком Марса
Молодой Ловянников и Я, мы ведь и спорить не спорили, а именно что
болтали за чаем. Разговор наш был (бывал) не то чтобы легкомыслен, но
всегда легок, необязателен, как случайнаЯ импровизациЯ двух редко видя-
щихсЯ приятелей С от чаЯ к чаю, как времЯ от времени.
Ловянников и назвал, чтобы проще, мое поколение поколением литератур-
ным, а свое (лет на двадцать пять моложе) С поколением политиков и биз-
несменов.
С Поколением деляг? С поддразнивал Я.
С Это оттенки! С смеялсЯ он.
Я еще пыталсЯ серьезничать: мол, что за РоссиЯ без литературы! Вы,
мол, молодые, пока что без судьбы и потому не можете знать масштаба
проблемы: вы даже на чуть не представляете себе (а Я, мол, уже представ-
ляю), что значит остатьсЯ без Слова, жить без Слова. И так далее...
А Ловянников подхватил! Не Я, а он, улыбающийсЯ Ловянников, скорыми
словами набросал картинку: представил целое поколение, шагающее по мос-
ковским улицам с повестями под мышкой. Каждого из идущих он вооружил
папкой, в папке повесть, а сама папка завязана тесемочками. (А тесемоч-
ки, он улыбнулся, белоРкальсонного цвета. Он Якобы слышал от родителей.)
Три юнца, у каждого под мышкой повести или новеллы, идут улицей, говорят
о Достоевском и Джойсе, о страстях по ТНовому мируУ С взволнованные и
слегка сумасшедшие, они спорят, слепо наталкиваясь на встречных прохо-
жих. И один из них (косноязычие волнения, ему не хватает слов) непремен-
но размахивает руками! Шли они каждой улицей и каждой кривенькой улоч-
кой, а значит, их тысячи, десятки тысяч шли на улицах Москвы, Питера,
Нижнего Новгорода, Ростова, Делябинска... каково?!. Солдаты литературы ,
армиЯ , С увлеченно говорил (рисовал) господин Ловянников. А Я не возра-
зил.
Я даже и поддалсЯ на его несколько навязчивое обобщение. Из светлой
прорехи 60-х и отчасти 70-х, памятных мне (и моему поколению), восстал
образ этой кривенькой московской улицы, и на ней, на повороте С два или
три молодых человека в свитерах. (Массовой джинсы еще не было.) Да, да,
в свитерках! С в простеньких свитерках, трое, с рассказами и повестями,
с папками под мышкой. (Насчет белых тесемок, белые ли? С не помню.) Как
и теперь, в 90-е, по этим же российским улицам и улочкам идет поколение
бизнесменов... Ловянников настаивал: именно бизнесмены, к чертям грубо-
мордых политиков и сладкомордых тележурналистов С пена! (Мыльная, мол,
пена первой, то есть самой начальной и грязной стирки.) Идут в костюмах,
при галстуке, с попискивающими в карманах радиотелефонами, и ведь тоже о
своем сокровенном С о бизнесе, о черном нале (наличности), о биржевом
курсе и сдавивших горло налогах. У троицы тоже вполне пророческий вид и
легкаЯ поступь. А один из молодых бизнесменов (волнение, не хватает
слов) размахивает руками. На улицах и улочках Москвы, Питера, Нижнего
Новгорода, Ростова, Делябинска...
Так свысока, с птичьего полета (улицы и улочки под нами) обговарива-
лась жизнь поколений в день отъезда господина Ловянникова С можно ска-
зать, в час его скорого отъезда. В тот самый час, когда Ловянников ос-
тавлял мне на месяцРполтора свою квартиру, сторожить и жить. Ловянников
бывал заметно возбужден отъездом. Пес Марс, тоже в предотъездном волне-
нии, сидел на полу и нам внимал.
Дто называется, доверие напоследок, за чаем. А чай Ловянников завари-
вал прекрасно С к Ловянникову приходила молодаЯ красиваЯ женщина, тоже в
этот час сидела с нами. Если втроем, Ловянников и она пили кофе из ма-
леньких чашек, а Я предпочитал все тот же чай. (Заваривали специально
длЯ меня.)
С ... Деньги?.. Зачем вам деньги, Петрович! Вы с ума сошли! С мило
рассуждал Ловянников, звавшийсЯ в общаге поначалу всего лишь бухгалте-
ромРэкономистом.
С Да хоть бы немного! С смеялсЯ Я.
С НеРзаРчем!
И вновь Алексей Ловянников зримо набрасывал картинку: как, будучи с
деньгами, Я в одночасье стану схож с этими убогими, суетными общажника-
ми. Как куплю жилье с пахучими кв метрами. Как приважу к себе и к этому
скромному жилью приходящую женщину (не решаясь жениться, осторожный). И
как оченьРочень скоро (вот универсальнаЯ метка!) куплю себе в угол хоро-
ший телевизор и тут же навсегда, навеки одурманюсь отравой политических
ГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦДШЩЪЫЬЭЮяабвгде
жзЁ клмноп°±І¦ґµ¶·ё№є»јЅѕ¬АБВГДЕЖЗИ Й
КЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮяабвгдежзийклм н
опрстфэяяяхцчшщъыьэюяновостей. Т...В вашем возрасте об-
рести политизированное мышление С это погибель. Это рак души. Зачем вам,
Петрович?! ВзглянитеРка попристальней да построже на своих сверстников!У
С и Ловянников наброском предлагал еще один легкий в слове рисунок: ста-
рика со старухой, уставившихсЯ в экран, присосавшихсЯ к телеящику нас-
только, что у них нет и уже не найдетсЯ часа вставить себе приличные зу-
бы.
С ... И это жизнь? Это личность? Это ли не деградация?.. А ведь сей-
час вы, Петрович, С герой времени. Да, да, не морщьтесь, герой времени.
(ВремЯ слегка ушло, но что из того? С вы его герой!) Вы литератор, пусть
даже теперь не пишете! Ваша папка с повестями еще под мышкой. Белые те-
семочки все еще развевает арбатский ветерок...
Ловянников поднял чашечку с кофе (с каплей добавленного там коньяку):
С ... Крепкие руки. ЯснаЯ голова. И вас все еще любят, Я заметил,
женщины! Выбранная, своЯ жизнь С чего же еще? С Он умел подхвалить. (Не
перебираЯ в восторге и ровным голосом.) С Могу себе представить, сколько
занудных мужиков в вашем возрасте вам, Петрович, завидует...
Его рука с чашечкой кофе взлетела еще выше:
С За вас, Петрович, вы С само Время. И не нужны вам, поверьте, ни
деньги, ни белые машины!
КрасиваЯ женщина вскрикнула от удовольствиЯ и тоже С чашечку с кофе
кверху! Я подлил себе чаю. ВозбудившийсЯ от речи хозяина Марс рванулсЯ в
