всегдашним портвейном, там уж на донышке, Я отставляю на минутку стакан
и режу вареную колбасу (деликатесов не держим), а Вероника торопит:
ТПетрович!.. Ну, давай же!У С беру наконец стакан. Тогда она свой стакан
отставляет, мой вновь забирает из моих рук С зачем? С а чтоб видеть, не
отвлекаясь! С и смотрит глаза в глаза. Плачет. С таких, мол, минут (по-
мимо счастливых постельных дел) и начинаешь ценить время, чтоРто в нем
отсчитывать, а чтоРто уже оставлять себе на память.
Когда уходила, к ней пришла помочь собратьсЯ ее подружка (тоже, ка-
жется, поэтесса и тоже молодой демократический лидер) С пришла почемуРто
с цветами. Словно бы Вероника выписывалась наконец из больницы. Цветы
отложила в сторону. Со мной молчком. Закусив губу, собирала два ее
платьишка, куртку и пару свежих ночных рубашек. Еще и мятый платок С она
пыталась платок зачемРто завязать узлом; потом стала заворачивать в бу-
магу. Да, погодите, говорю Я, С платок уложите на куртку! а в бумагу за-
вернитеРка лучше свои цветы, заберите, не мне же вы их принесли, хорошие
еще гвоздики, не все оборваны. Тут она на менЯ как окрысилась. А Веро-
ничка сидит на стуле, обхватив голову, раскачиваетсЯ и воет:
С УуРуу...УуСууу...
Я смотрю, как ее подружка швыряет в сумку тряпку за тряпкой, молчу,
думаю, не забрали бы мою машинку! (Вероничка привыкла на ней печатать
стихи.) Машинка С моЯ всегдашняЯ (первая) мысль при переменах. Не вижу
ее. Где?.. Разволновался, а вспомнить где не могу, полез в собранный ими
картонный Ящик (было не нужно, лишнее С но получилось машинально, руки
сами искали!). Магазинный Ящик изРпод печенья, который они собрали, уже
почти увязываЯ веревкой. Полез С а там, внутри, чтоРто упало.
С Ну вот! С вскрикнула подружка. (Обаятельная, но все нервничала.) Но
Я там не разбил, только загремело, упало, хрусталь. Вероничка купила,
ваза (принесла, помню, сказала С под цветы).
Тут Вероничка говорит (со смехом вдруг) С отерла слезы рукавом, пе-
рестала раскачиваться, как убивающаясЯ интеллектуалка, и кричит:
С Правильно. Правильно, Петрович! Давай, давай сюда С там вина бутыл-
ка. А хрусталь ерунда, не настоящий! Вино давай...
С Нет там вина. Хрусталь только, С говорю.
С Есть, есть. Ищи поглубже.
Я нашел, стал откупоривать припасенную бутылку. Подружка уж заодно
вынула небольшой тот хрустальный вазон. (Вероника велела С вынь, вынь,
пусть нашему старенькому Петровичу останетсЯ как память.) Налила в вазон
воды, поставила гвоздики, еще не все оборваны, а Я стал выкладывать кол-
басу и хлеб; сыра не было, сыр так хорош к вину. Я и подружкаРпоэтесса,
мы оба напоследок накрывали стол, а Вероничка умывалась в ванной. Умы-
лась, навела на лице порядок. ТЯ только чутьУ. Лицо, мол, не будет ни
слишком намазанным, ни нарисованным, не волнуйся.
За прощальным столом смеялись, Вероника мило шутила: она
все, все, все понимает С Я, мол, положил глаз на ее
подружкуРпоэтессу, новизну любит всякий художник! А,
мол, она, Вероника, уже поняла, что ей дана отставка.
Все, все, все поняла, но дружбы ради позволяет поэтессе
(кстати, Петрович, она очень талантлива) прийти ко мне,
нетРнет, Вероника сама ее приведет в следующий раз, если
уж Я так сильно хочу! С обычный и милый вздор, треп
женщины, когда она без ссоры уходит. И когда она на
волне перемен. (Когда ее призвали!) А волна,
подхватившаЯ Веронику, уже вздымалась С там и тут
нарождавшаясЯ, скораЯ и поначалу мощнаЯ волна демократов
первого призыва.
И теперь Вероника занималась чемРто важным и нужным. Деловек обяза-
тельно занимаетсЯ чемРто важным, если он наверху. Я тотчас разлюбил ее.
Возможно, потому, что Я не умею дышать тем высокогорным воздухом. (Пото-
му, что она ушла, а Я вслед не захотел.) Очень даже хорошо представляю
этот неминуемый наш семейный гротеск. Квартира. Наша квартира. И телефон
беспрерывно. А сколько дел! (Два рьяных демократа.) Вероника ходит
взадРвперед, говорит, жестикулирует, улыбаетсЯ С все правильно, умно,
замечательно С она собирает ужин, хлеб режет, по телефону откровеннича-
ет. Все замечательно, а Я смотрю на нее и ловлю себЯ на том, что Я ее не
хочу: ни в одном глазу. И такаЯ смешнаЯ времЯ от времени мыслишка С за-
чем это Я буду сейчас ее, Веронику, раздевать? или ложитьсЯ в постель?
как только представлю, что Я снимаю свои разбитые ботинки С и (тихо)
подпихиваю их в незаметный угол под кровать, менЯ одолевает смех. Мне
хочетсЯ самому там остаться. Под кроватью. Где ботинки. Лежать и оттуда
этак ее к себе в закуток подзывать, подпольный, мол, Я: ТАу?.. Ау?..У С
а она пусть себе там в постели лежит и недоуменно спрашивает:
С Где ты?.. В чем дело?
А Я и объяснять бы ей не захотел С в чем. Да в том именно, что Я лю-
бил ее только в ту пору (О ту пору, как говаривали наши предки), когда
она была никому не нужнаЯ пьянчужка и, знай, скатывалась вниз С ниже и
ниже, в смрадный мой закуток.
Как бы итожащий обмен взглядами на социумном перекрестке. И С пошли
дальше. Разлюбив ее, Я тотчас перестал давать ей мои слова, мое сущее,
менЯ самого, а она (именно что в ответ) перестала давать мне, С Я даже
усмехнулсЯ получавшейсЯ двусмысленности, так простецки претендующей на
правду наших отношений (и знаково, дашь на дашь, ее выражающей). На со-
циумном перекрестке нас разделило большее, чем расстояние от района до
района (где ее уже выбирали в представители), большее, чем от города до
города. Страна С вот слово, которое подходит. Ей был уже не нужен ни Я,
ни мой щадящий душу портвейн. Были в разных странах. Могли позвонить.
Могли встретиться. Мы могли вяло переспать, соблюдаЯ условную верность и
инерцию. Отношение исчерпалось. И если бы Я все еще навязчиво разговари-
вал с ней по телефону, нетРнет встречался, видел ее или даже спал, то
все равно не с ней (не с Вероникой, хотЯ бы и слышал щекой ее дыхание),
а с памятью о ней, с остаточным образом, с ее фантомом С как иногда мы
встречаемся, говорим, спим с женщиной, котораЯ год как умерла.
Когда были вместе, она случаем проговорилась: написала, мол, стихи о
краткой любви на дне. Изящные верлибры, схожие стилистикой и формой с
Японскими пятиР и трехстишиями. Обрусевшие танки , говорила она с улыб-
кой. ДлЯ Вероники дно, сколь ни выкручивайсЯ в поэтическом слове, было
теперь Ямой, С Яма, а вовсе не ее прежний старенький экзистенциональный
образ дна и сна. Несуетный и чуть сонный, ты лежишь на дне водоема, в
голубой воде и на песчаном дне, а верхом воды, то есть поверху, плывут и
плывут крупные и мелкие кучки. СомнительнаЯ поэзия, но зримо.
Болит голова, болит душа,
<не помню...>
Но выражен звук,
Но падают капли,
С нет, не помню. Поэтесса и общественный деятель Вероника Васильевна
А. никак не могла теперь сделатьсЯ длЯ менЯ просто Вероничкой. Я знал
(уже не от нее, а слухами), что ей дали квартиру, демократический и
честный начальничек в районном отделе культуры, чтоРто скромное и дос-
тойное С Я был рад за нее. Рад за культуру. Рад и за квартиру. Восприни-
малось как жизнь. Вроде как надо же чтоРто и нам переполучить за двуде-
сятилетние страдания. Вроде как все мы суть брежневские инвалиды, и
сколько же еще ютитьсЯ молодой женщине в крохотной квартирке со ста-
ренькими родителями!
Помню один из плакатов, призывавший за нее голосовать (в новом районе
Москвы), ее эффектный портрет и чьяРто грязнаЯ подпись куском угля:
блядь... С Изошел желчью (возможно, по подсказке); мог прослышать и
знать о ее былом пьянстве и об общажной кровати, о курчавом пепельном
хохолке. Но мог и не знать. Просто злоба. Однако вряд ли все это могло
теперь догнать ее вслед. А спустЯ времЯ и уже после выборов Вероника
вдруг вновь появилась в нашей многоквартирной общаге. Появилась всего на
пять минут, нервничала, С пометалась по этажам, менЯ не нашла (Я уже пас
квартиры на северной стороне). Не имеЯ времени, она оставила мне записку
у вахтера С очень, очень прошу, просила прийти к ней, на ее работу (а
почему бы не домой? и вообще, почему написано дрожащей рукой?.. Я все
пошучивал: глянул, нет ли слез капнувших, не было). Я не отнессЯ
всерьез.
Но отправился. Подровнял усы. Еще раз осмотрел ботинки (мое слабое
место). Однако день у Вероники Васильевны оказалсЯ неприемный. Я самую
чуть не перехватил ее. Красивая. В платье и в жакете, стройная, с худо-
бой. (Дто, вероятно, подчеркнуто контрастировало с райкомовскими шишками
недавних времен из этого же кабинета.) Мужчина шел рядом с ней, горячо
клял коррумпированность начальства С мол, обманут вас, Вероника Ва-
сильевна, вот увидите. Я расслышал, как Вероника нервно и коротко броси-
ла: ТПусть. Это еще не удар!..У С и улыбнулась в сторону. (Но не мне.
МенЯ она не видела. Я толькоРтолько поднялсЯ по лестнице. Я весь запы-
хался. А реплика, между тем, была моя.)
Горячечный разговор Вероники (с кемРто из к ней пришедших) доносилсЯ
теперь из ее кабинета. Они говорили о справедливости, котораЯ запаздыва-
ет. СудЯ по отдельным их громким словам, Вероника и эти люди, что с ней,
опять хотели (уже в который раз) переделать мир. Бог в помощь, вдруг
удастся?!. В предприемной тем часом сидели дохлые старцы. Дохлые, хилые,
жалующиеся, но пробивные. Монстры. Сорный люд из числа типичных московс-
ких попрошаек жалостноРнаглого вида С чего они хотели от ответственного
по культуре С денег? Зато мне понравились огромные старые кожаные крес-
ла, которые ожидаючи (пока переделают мир) вновь величественно застыли.
Индия. Спящие слоны.
14
Веронику стерегли два ее секретаря. Один юн, льняные
волосы и лицо ангела, Я к нему не захотел. Уж очень
чист. С ним не поладить. Второй оказалсЯ карлик (пока он
сидел за столом, было не так заметно) С карлик со
скорбными глазами и фамилией Виссарионов. Он тут же
отфутболил меня, поскольку Я пришел Тпо личномуУ.
Никаких личных вопросов. ДлЯ личных С пятница. Но
говорил карлик приятно, самолюбиЯ не задевал С и Я
тотчас расположилсЯ к нему. Я охотно кивнул на
собственный промах: мол, как это Я не угадал (забыл!)
приемный Вероникин день?.. Виссарионов уже шел обедать,
Я потащилсЯ за ним (мог же и Я захотеть поесть!). В
обычной столовке съели мы с ним по отвратному борщу, по
котлете. Ему хотелось пива, но Я его смущал. Переборов
условность, Виссарионов пивко все же взял, чем еще
больше мне понравился. Я взял тоже (хотЯ уже опасливо
прикидывал, сколько там у менЯ шелестит в кармане). Я
сел рядом и спросил С под пиво С как бы узнать новый
нынешний адресок Вероники Васильевны? мол, ждать пятницу
сил нет! С на что печальноглазый карлик опять ответил
отказом, но опять же дружелюбно. Мол, такова служба.
Если посетитель (или проситель) пойдет валом к Веронике
Васильевне домой, что ж за жизнь у нее будет С разве не
так?
И Я опять кивнул С так.
С Мы были с ней дружны. Да вот следы потерялись! С осторожно настаи-
вал Я. Но тут карлик разглядел мои ботинки. Пауза. Он, правда, попросил
назваться, но моЯ фамилиЯ ему не говорила. Карлик вежливо промямлил С
мол, Вероника Васильевна вас, кажется, упоминала.
С В связи с чем?
С В связи с чем С не помню.
И не дал адреса. Приободрил С да не смущайтесь! И приходите на при-
ем... Я согласился: разумно! Не мог же Я ему прямо сказать, что не она
мне нужна С Я ей.
После пива Я уже не хотел подниматьсЯ к тем огромным и в прохладе
застывшим (спящие слоны) кожаным креслам. Иссяк. ПустьРка сама менЯ оты-
щет. Раз уж у нее своЯ жизнь, свои заботы, свои адреса и свои карлики.
Не дергайся, пусть поищет, сказал Я себе. Она знает, где ты. Отдыхай.
Лежи на дне и гляди, как над тобой (вверху) в голубой воде плывут кучки.
