С Перестань же!.. С она, поэт, тщилась вновь и вновь
окоротить, а то и повернуть к Пушкину. К кавалергардам,
чьи кудри и бачки изрядно подзабыты (засыпал снег)... А
если бы он (Платонов) написал о людях вообще бесполых, о
людях, размножающихсЯ прикосновением рук С а ведь он мог
бы под занавес и вдруг, в конце своей подметальной
жизни! Конечно, не прямо и в лоб, а какРнибудь особо; с
космизмом и одновременно (как топчущийсЯ дворник) с
русской робостью перед запретной темой. Если бы он хоть
сколькоРто написал о них (об однополых), не только
русский, но и весь мир взвыл бы от восторга. Пали бы
ниц. До сей поры его бы превозносили. Славили бы. (А как
бы свежо истолковывали!) Но он предпочел неупоминание,
асфальт на Тверской, брусчатка, каблуки проходящих мимо
женщин, взгляд неподнимаемых отекших глаз и монашескаЯ
работа рук, шарк, шарк метлой....
Завернутую в простынь, Я так и положил Веронику в постель; оставил в
тиши, пусть заснет. Запер комнату. Стоял, выжидаЯ С и вот, в полутьме
коридора, мягко, кошачьими шагами ко мне подошел среднеазиатский хрупкий
мужчина (один из тех, что попользовались втроем, четвертый мертвецки
пил). Очень деликатно он спросил меня:
С Не знаете ли, в какой комнате проживает девушка, довольно милая,
высокая, чуть с рыжинкой глаза?.. (Однако же наблюдательность! Портре-
тист.)
С Не знаю, друг мой.
С Она, видите ли, просила нас. МенЯ лично просила: утром с ней встре-
титься. Необходимо предупредить ее о поезде... С деликатно лгал он, заг-
лядываЯ мне в самые зрачки. Карие красивые глаза.
С И о поезде ничего не знаю, друг мой.
Мы смотрели с ним глаза в глаза, оба честно. Он еще сколькоРто наста-
ивал. Он, видно, сожалел, что, влив в нее спиртное, они спешили, по-
пользовались в спешке (когда хорошо бы с ленцой и с негой. Жаль! А потом
расслабились. Куда она пропала?) Конечно, московскаЯ блядь длЯ них не в
новинку. ВсеРтаки жаль упустить. А то, что в ней, в женщине, возможно,
плескалась еще и каплЯ еврейской крови, доставляло им, восточникам, до-
полнительное удовольствие.
С Не знаю, друг мой...
Сделав наскоро по коридорам и этажам заметающий следы круг, Я к Веро-
нике вернулся. И очень кстати. Потому что пришлось опять подвести ее к
окну, как раз к тому подоконнику, где она дышала (блеванув на пол пос-
леднюю малую горстку). Когда там, щекой на подоконник, она постанывала,
набираясь кислорода и малых сил, Я уже знал, что буду любить. Я угадывал
надвигавшеесЯ чувство. Сердце делалось тяжелым. (Нет, чтобы поплыть,
подтаять, как в молодости. И, разумеется, мне захотелось любить. Речь не
о постели, мы уже несколько раз спали до этого.) Я помогал ей умыться. Я
поругивал, выговаривал, Я укрывал простыней С ко мне пришли (вернулись)
движениЯ рук и слова. Предлюбовь, когда любовь уже в шаге. В такие дни
мокрое, скользкое сердце (вот образ!) набухает, становитсЯ тяжелым, как
от застойной воды. Сердце С как огромное ржавое болото со стрелками ка-
мыша, с осокой, с ряской и с бесконечной способностью вбирать, заглаты-
вать в себя. В него (в болото) можно теперь бросать камни, плевать, сли-
вать химию, наезжать трактором, загонять овец С все проглотит.
Тем заметнее, что повестей Я уже не писал. Слова, колодезнаЯ привыч-
ка, скапливались, достаточно много точных и залежавшихсЯ нежных слов, но
нацеливались они не на бумажный лист, а на это пьющее, утратившее себЯ
существо. ХуденькаЯ пьянчужка, не умеющаЯ за себЯ постоять. (Стихи ее
мучали? Или их непризнание? С она так и не сумела в этом определиться.)
Пала духом. Командировочные, водочка в розлив, ну, темнаЯ ночь, выру-
чай!.. Я отыскивал ее в крыле К, иногда в ужасающих своей заплеванностью
и грязью местах, в жутких компаниях. (Им она и объясняла, какой она ге-
ний. Дитала стихи.) Однажды была совсем голая. Уже в дым. На кровати ле-
жала и в самом дальнем (от их застолья) полутемном углу. А они продолжа-
ли пить. Мужики С предполагаю С нетРнет к ней наведывались. Во всяком
случае, если пока что не произошло, не было в полной мере (одинРто был,
ктоРто же ее раздел), то должно было произойти неминуемо. Они ее, понят-
но, не отдавали. ТДто лезешь?! Мы тут без тебя... Мы ее поили! Она наша,
отвали!У С кричали командировочные (волгоградские на этот раз), но Я то-
же уже кричал, матерился. В конце концов опыт общажника помог мне зате-
ять драку, столь необходимую в типовой ситуации, когда они всеРтаки бо-
ятсЯ шума и огласки, а ты нет. Я ее еле одел. Один из ублюдков (была,
видно, с ним еще не совсем пьяна и не давалась) развалил надвое ей трусы
бритвенным лезвием, открыв длЯ всех скромное женское лоно, курчавый над
ним хохолок. Теперь с этими трусами, как Я ни прилаживал, как ни придер-
живал их, не получалось. (Пока не сообразил, что они разрезаны.) Все это
времЯ Я заслонял ее, а левой рукой когоРто отталкивал; сзади менЯ стоял
ор, крик. И ктоРто из них, из волгоградских, суетясь и возбужденно подп-
рыгиваЯ за моей спиной, тыкал пустой пивной бутылкой мне в лопатку. (А Я
вдруг ощутил лопатку как часть тела. Я понял, как это близко. Так приб-
лижаютсЯ к нам наши завтрешние дни С набегают, как по небу тучки; и не
меняетсЯ ветер.)
Взял ее на руки, но нести невозможно, голова закидывалась, отчего
внутри Веронички начинало опасно булькать, и чуть что С рвало. Поставил
на ноги. Вел, обнимаЯ ее и удерживая, именно что алчно, неуступчиво (как
свою, наконец, долю в чужой, в их добыче). Вел, а командировочные все
материли меня; один из них особенно загораживал мне дорогу.
Помню, Я возопил злобным криком:
С Да вы уже все отметились по разу! Дего вам еще надо?
С Не твое дело! С орали они. С Она пришла с нами! Она пила с нами и
уйдет с нами.
Мужчина и женщина бывают, скажем, умны, настороженны, а вот отношениЯ
меж ними С наивны. Или даже так: оба злы, а отношениЯ меж ними нежны и
слезливы. Дувство, возникнув, имеет свой стойкий, но подчас случайный
рисунок С можно его отличить и можно даже какРто предугадать (исходЯ из
ситуации), но не переделать. Дто получилось, то получилось. Прими С и не
сетуй. ОтношениЯ с Вероникой получались сентиментальны и доверительны,
независимо от того, какими людьми мы были оба. Жалковатое чувство; но у
людей сейчас нет лучшего. Я жалел ее С она давала жалеть себя. Тут тоже
крылась взаимность, угаданнаЯ обоими как обязательнаЯ сердцевинка. Я жа-
лел. ОхРах. ВсеРто она, маленькаЯ Вероничка, ошибалась в подробностях
жизни. Разбила коленку на улице С или вдруг отравилась в столовой котле-
тами, съела две. Или ее оскорбила мороженщица. (ТИ ведь ни за что!..У)
Или она высказала милиционеру (прямо на улице С замечательный оппонент)
все, что она думает о служках уходящего тоталитарного режима. А он вовсе
даже не свел ее в отделение, а так дал в ухо, что ухо воспалилось и две
недели текло, пришлось пойти на процедуры. Записывал и перезаписывал ее
к врачу Я (разумеется!). Сам с ней в поликлинику днем, а вечерком сам же
ей компресс, вата да пригоршнЯ водки, да лоскут целлофана С мне не труд-
но, ей приятно. Вероничка не была сексуальной, но мы оба и в этом обна-
ружили, пусть с запозданием, достаточную друг в друге новизну. Ей так
кстати пришлась (приспела) постельнаЯ страсть С со стонами и с веселящи-
ми менЯ ее вскриками (и с милым ее смехом). Смеялась в постели, это уди-
вительно. И так чудесно смеялась! ВсЯ эта бытовуха запойных ее отклоне-
ний (общежитскоРкомандировочноРводочных) не свелась ни к страданиям, ни
к надрыву; за все наше времЯ одна короткаЯ истерика, скорее женская, чем
ночнаЯ С пустяки! Да ведь и ТпадшейУ Вероника была лишь номинально и
внешне: падшей, но не несчастливой. Напротив С на ней были оттиснуты
четкие следы прошлых отношений, Ясных и неущербных; когоРто она любила.
До меня.
12
За окнами огромный, на семи холмах, город. Мы в постели.
Вокруг нас толькоРтолько кончившаясЯ брежневскаЯ эра и
наступившаЯ новаЯ пора. Новые, во всяком случае свежие
слова бубнит репродуктор. Свежа музыка. Мы на хорошо
застланной постели, простынь не сбита, и легкую эту
опрятность, с чистотой и с подогнанными краями, Я не то
чтобы ценю, но, как той же свежести, ей радуюсь и ее
помню (удерживаю в себе). У нас есть портвейн, дешевый,
конечно; колбаса, хлеб и чай. И кипятильник, чтобы не
бегать на кухню. Любовь в суровой общажной комнате,
придаваЯ которой обновленное значение (значение любви С
но и комнате тоже), Вероничка говорит:
С Никогда б не подумала, что в гадюшнике (в крыле К) такое со мной
может быть!
То есть такое хорошее С ей хорошо. ДлЯ нее уже значит и место. Само-
обнаружение женщины, удивление женщины месту, в котором она себЯ нашла,
С это как первое оседание ее переменчивой пыльцы на стенах комнаты, на
стекле окна, на подоконнике. И конечно, на постели, где опрятные просты-
ни. У самой женщины тоже, казалось, засверкали белизной хорошо подогнан-
ные уголки и в линию край. ВсЯ на своих семи холмах. БольшеглазаЯ худыш-
ка.
Вероника читает вслух неизданное. (У нее все неизданное. Ни строки.)
На лужах <...> пузыри С
Веселые дети дождя.
Коротка и полна мгновеньем
ГениальнаЯ их жизнь...
С помню, увы, приблизительно. Но зато отчетливо помню, что как раз
закипала в стаканах (в граненых) вода под чай. Мельчайше вспененные, бе-
лые, а затем крупно взрывающиесЯ пузыри (с их мгновенной жизнью) образу-
ют чудо совпадения. Кипящий стих. Опершись на локоть, лежа, не отрываю
глаз от бурлящей воды, пока Вероничка не одергивает:
С Стакан лопнет... Заваривай, Петрович!
И учит менЯ самоварной мудрости:
С Дай надо заваривать в белом кипятке. Ты не знал?
Звала, конечно, Петровичем С разница в двадцать лет (с лишним) не
шутка. МенЯ все теперь звали так. Старея, Я почти с удовольствием утра-
тил, а затем и подзабыл свое имЯ (Напрасно! Самый раз длЯ поэтаРдекаден-
та! С смеялась Вероничка.)
С Петрович. Позовем какРнибудь Свешниковых?
Все хотела зазвать к нам на долгий, с конфетами, чай Свешниковых С
молодую пару, что соседствовала, проживаЯ через две комнаты от нас. По-
мимо сменяющих друг друга командировочных, в крыле К жили также люди
приезжие по найму: лимита . Готовые вкалывать где угодно (в метрошахтах
по колено в воде), они теснятсЯ по двоеРтрое в комнате. (Со слабой на-
деждой на жилье.) Бедны. И слишком часто неоправданно злы. Прописки нет
С и, стало быть (зато!), в этих коридорах их не найти. Затаились. Угрю-
мые люди. Но Свешниковы С исключение, чудеснаЯ молодаЯ пара, так и све-
тящаясЯ сиянием первой влюбленности и доверчивости (и такого легкого
земного счастья). С ребеночком. Они охотно разговаривают со мной. Улыба-
ются. А меж тем и над ними витает беда. И вина. Как Я узнал (поРтихому
сказали), они оба удрали с Волги, где жили и где провинились в маленьком
городишке. Она была там женой, и не чьейРто, а его же старшего брата,
которого взяли в армию. Сошлась с младшим, когда прошел год. Жили скрыт-
но. Каждый час вместе С на тайном счастливом счету. Не дожидаясь возвра-
щениЯ старшего брата, дали деру. С пузом на седьмом месяце. Их устраива-
ет, что у них нет прописки. Дто никто их не отыщет, не спросит. ТриРче-
тыре года проживут, а там видно будет.
С Позовем на чай Свешниковых, а?
С Позовем. С Я был согласен. Такое светлое пятнышко на этаже, эта мо-
лодаЯ пара среди шатающихсЯ алкашей. Среди рож, среди изнуренных занудР-
работяг да еще привезенных откудаРто старух, их тещ, снующих по этажам и
хрипато ворчащих, чтобы скрыть попердывание на неровной лестничной сту-
пеньке.
С...ОттолкнутьсЯ от дна и начать всплывать! С был ее тост. (Петрович
С как глинное дно? или песчаное?) Но Вероника не расслышала моего шутли-
воРсамолюбивого намека, торопилась чокнуться. Мы держим стаканы с нашим
