глины, и потому он мог ворчать, попрекать, чуть ли не из дому гнать, так
сильно и по всем статьям она проиграла ему в затяжной, в вечной войне с
мужчиной. Зато у нее оставалось последнее преимущество: она женщина, и
она проживет на два десятка лет дольше. Он все времЯ ей об этом напоми-
нал. Она тотчас краснела, смущалась. (Она своего будущего долголетиЯ
стыдилась.) Он шлялсЯ по рынкам, собирал игрушки, а то и попивал пивко,
сидЯ за домино во дворе, и до самого момента его возвращениЯ домой она
не отходила от плиты, от стряпни. Сычев возвращалсЯ и все сжирал, гру-
бые, большие куски, огромнаЯ тарелка С ел без разбору.
Когда Я пристраивал ему грелку меж костлявых лопаток, Сыч покрикивал
и на менЯ С еще, еще подпихни малость!.. Кряхтел. Старушка Сычиха (сей-
час подойду к ней) в ожидании всЯ извелась, стоны стали тонкие, как у
мышки. Мучил стыд, мучил возраст. И было еще смущение: как это она ляжет
на проливающуюсЯ грелку.
С Обернул ли в полотенце, Петрович?
С Обернул.
Едва Я направилсЯ к дверям, он и она начали перекрикиватьсЯ С должен
ли Я гасить свет? или оставить?!
С Да погаси, Петрович. Спать надо... (Старуха с трудом засыпала при
свете.)
С Не смей, С злилсЯ старик. С Может, еще какаЯ надобность будет.
С Пришел же Петрович.
С Дура! Он потому и пришел, что свет был... Как бы в темноте он нас
разглядел, а?
С Поспать же надо.
С Закрой глаза С да спи.
С Погаси, Петрович. Богом молю...
С Не смей! С завопил старик.
Лишь иногда...
Лишь иногда их откровениЯ застают врасплох. Инженер Гурьев, из 473-й
(опять инженер!), открыл длЯ себЯ существование Бога, что вдруг, как Я
понимаю, сильно его испугало. Он не знал, как быть и как жить с этим
своим открытием дальше. Но ведь Я тоже не знал. (Неужели он думал, ктоР-
то знает.)
Пришел он ко мне впервые С кажется, впервые. Пришел, правда, смущен-
ный, с початой бутылкой водки, и чуть ли не с порога уведомляет, что хо-
чет поговорить о Боге.
С О чем? С Я не ожидал. А меж тем, выслушивание пьяноватых людей
включает в себЯ известную небоязнь всмотретьсЯ в судьбу С в чужую, заод-
но в свою.
ПопыталсЯ шутить. И спросил его: видел ли инженер на моих дверях
крупную надпись? мол, здесь обычно говорят о Боге.
Он смутилсЯ С нет. Надписи такой он не увидел.
С Знаете С почему?
С Нет.
С Потому что не говорят здесь об этом.
Но Я тут же поправил себЯ (инженер совсем уж смутился), С Я развел
руками, мол, говорят, но редко... И, конечно, Я предложил сесть. Вытер
стопки чистым полотенцем. И налил ему и себе по первой. В конце концов,
пусть выговорится. Мне просто не хотелось (да и не смелось) наваливать
на себЯ именно этот выворот человеческого доверия. Мне нечего ему ска-
зать, но слушатьРто молчком Я могу. Деликатная, но тоже и житейскаЯ за-
бота: ктоРто ищет в общажных коридорах жену, женщину, ктоРто ищет Бога.
Нормально.
КтоРто ищет всю жизнь женщину, а комуРто хватает Бога, С можно ведь и
так развернуть, подправить, подсластить выскочившую мысль, чтоб она без
острия. Дтоб без укола, да и вовсе без сравниваниЯ нас, сирых, друг с
другом.
Инженер Гурьев, общажник, из 473-й вдруг ТоглянулсЯ по ходу жизниУ.
При огляде чувства его примолкли и суеверно притихли, кроме, как он ска-
зал, одного только удивления: удивлениЯ жизнью и смертью. Оказалось, лю-
ди там и тут гибнут! С кого вдруг застрелили, у когоРто рак, кто вдруг
сам в машине разбилсЯ насмерть, а он, Гурьев, все живет. С ним С ничего.
С ним просто жизнь. Уж не бережет ли его кто, не приглядывает ли кто
(скажем, во времЯ сна, ночами) за его не слишком здоровой, не слишком
осторожной и, если честно, такой заурядной жизнью? Зауряден, а вот ведь
берегут. ТутРто у господина Гурьева, у скромного инженера с четвертого
этажа, квартира 73, возник (он так выразился) вопрос. Мол, кто же или
что же так долго и так терпеливо хранит нас? С и озадаченный безответным
вопросом общажный человек Гурьев нетРнет и стал поднимать глаза к небу.
Почему к небу? С а он, мол, и есть из тех обыкновенных, кто привык
ждать сверху.
С А наверхуРто пусто. Вождей нет! С инженер засмеялся, он уже ирони-
зировал. Мол, потому он и задирает голову кверху все круче...
И вскоре же сам свой рассказ скомкал. (Как только допили водку.) Стал
пьяно басить, мол, забыл, с чем пришел С и вообще, мол, засиделсЯ у ме-
ня, разболтался!
С Извини, Петрович. Пьян... С Встал, покачивался.
Язык, и правда, у него заплетался. Но и мысль он, конечно, при себе
удержал С это тоже было Ясно.
Ушел.
С Надо же, о Боге заговорил! С пьяно сказал он на пороге, вроде как
сам себе удивляЯсь.
Мне полегчало, когда за ним закрылась дверь. Он пришел не к тому че-
ловеку.
Но к кому ни приди, инженер Гурьев не стал и не станет человеком ре-
лигиозным: такие не ходят в церковь, а дома вечером не повторяют молитв.
Ему под сорок, весь в себе. Он просто проговорилсЯ о своем кратком ощу-
щении Бога, проболтался. В томительную минуту инженер Гурьев, возможно,
и рад был бы прийти, заглянуть в какуюРнибудь (желательно нищую, неумы-
тую) неприметную церквушку совсем на окраине, однако беседовать со свя-
щенником неглупый Гурьев постесняется. От обрядов он непоправимо далек,
а тексты евангелий длЯ него уже литература. (Боясь самопрофанации, он
вообще стараетсЯ не произносить слова Бог.) Пение и слова расхожих мо-
литв действуют на Гурьева умилительно, как и сам запах ладана С как вос-
поминание о некоем додетстве. Детство, но не больше. Его внутренняЯ тяга
к Высшему куда как интимнее и больнее, чем суета у ворот маленькой церк-
вушки, чем эта их толчеЯ у входа: наивный праздник чистых старушек и мо-
лодых дураков. Он так считает. ДлЯ него Высшее не сосредоточено рядом с
людьми. И даже не рядом с церквушкой. Высшее С это как небо.
7
Однажды (рассказ Гурьева) случилось по дороге с работы.
Он вышел из давки автобуса, еще и не отдышался. Он передернул помяты-
ми плечами, ступил на знакомый тротуар, но толькоРтолько поднял голову к
синеве, как словно бы коснулсЯ (его коснулись)... и ударило, укололо то-
ком. В тот же миг чувства обострились, глаза Гурьева сделались мокры. И
причин нет С ничто не участвует и никакаЯ мысль еще не успевает выстро-
итьсЯ ни ТзаУ, ни ТпротивУ, но общажный человек Гурьев, из 473-й, вдруг
понимает, что это оно, это Бог. Слово, короткое, как вдох, пришло просто
и без предуготовлений. Без известного расчищениЯ пути, без обрядов и без
пениЯ слово попало в заждавшуюсЯ скромноРтщеславную душу самым коротким
путем: напрямую.
Новизна открытиЯ скоро заволоклась: тучки сереньких забот, будни, ку-
да деться. Но и на уровне ослабевшего (и уже повторно переживаемого)
ощущениЯ в сознании Гурьева, как ни смывай, удержалась некаЯ золотаЯ
крупинка. Зацепилась. Гурьев, из 473-й, проборматывает иногда отдельные
сумбурные моленьица, просьбы, молитвыРсамоделки, не отдавая, правда, се-
бе в этом отчета. (Боясь отдавать отчет.) Умение объяснить человека и
государство, а с ними вместе поля, леса, моря, микромир, и космос, и что
угодно, это былое самоуверенное инженерское умение все объяснять с раз-
гону еще давит на его мозг. (Он теперь не знает, куда это деть.) Зато он
вполне удовлетворен той залетевшей золотой крупинкой, крупицей. Наш че-
ловек довольствуетсЯ малым. Он так и не произносит слова Бог, а если оно
проскользнет, само проговорится, то и спрячетсЯ само же за пустенькими
словами, как бы за пьяными.
Ту удивительную вспышку света, что после автобуса, на тротуаре с пер-
вой весенней грязью (луч не луч, оклик не оклик), инженер Гурьев ведь
тоже затаил в себе. Он воспринял ее как случайную. Вроде как ктоРто об-
ронил С ктоРто поднял. То есть он поднял и теперь оглядывалсЯ вокруг с
приготовленной улыбкой и с легкой опаской С не увидали ли прохожие? (Не
засмеют ли, не отымут ли.) Лучше и впредь беречь. Лучше тихо. Так живет,
так и будет жить, не делясь своим крохотным открытием, держа про себя. С
тем он и умрет.
Коридоры...
Коридоры, в растяжке их образа до образа всего мира, видел однажды
(по крайней мере однажды) и мой брат Веня, когдаРто гениальный Венедикт.
Неучтенной суммой легли целые километры этих натоптанных переходов, и
лишь условности ради можно представить, что Венедикт Петрович вышел из
кабинетной паутины прямо и сразу в коридор своей нынешней психушки: вы-
шел и оглянулсЯ тудаРсюда. А в коридоре медленно шли люди в больничных
серых халатах. А еще шли (но чуть быстрее) люди в белых халатах. Жизнь
по правилам. Жизнь тиха и закономерна.
Он вдруг сообразил, что попал в совершенный мир в очерченной его пол-
ноте: в метафизику палат и строго пересекающихсЯ больничных коридоров.
На миг ВенЯ усомнилсЯ С это весь мир?.. Задумавшись, остановился, щурЯ
глаза. Стоял спокойно. Санитар его видел. Этот санитар, тоже человек и
тоже стоял спокойно, отдаваЯ должное магии пересекающихсЯ коридоров С
чуду перекрестка. Застыл тихий час. Веня, обратившись, сообщил санитару,
что, если это и есть весь мир, то он, Венедикт Петрович, хотел бы коеРч-
то в нем сейчас же отыскать, найти. Он должен, но никак не может найти
нечто свое в одной из палат (возможно, свои разбросанные по миру рисун-
ки): в этой палате? или, возможно, в той? С Плечистый санитар отреагиро-
вал незло, бывает и у санитаров. Мол, потерял С поищи. Больной человек и
пусть, мол, пойдет да сам убедится.
И Венедикт Петрович, ему разрешено, искал: входил и смотрел. В одной,
в другой палате. Он даже вернулсЯ к коридорному перекрестку, к столь
редкому добродушием санитару и С сориентировавшись С направилсЯ теперь
уже в обратный ход и изгиб, в левое колено больничного коридора. Там то-
же искал. Заходил, глядел на койки. На тумбочки. На лица сидящих
больных. (Во всяком случае он тоже искал в коридорах.) Искал ли Венедикт
Петрович рисунки, трудно сказать. Или свои ранние наброски углем? Или
(что случаетсЯ и со всеми нами) он искал в коридорных изгибах всего лишь
свою молодость и себя, молодого и хохочущего; бывает.
Венедикт Петрович вернулсЯ к санитару и стоял около. Тот спросил С и
вновь добродушно:
С Ну что?..
ВенЯ (он уже заметно седел, старел) пожал усталыми плечами С мол, не
нашел. Мол, чтоРто никак.
С Ну, в другой раз, С сказал санитар.
Венедикт Петрович кивнул: да... Как все их больные, он послушен и по-
нимающ (и с готовностью долгоРдолго ждать). В другой, так в другой, он
не спорит. Возможно, в другой день и раз память обострится, коридоры,
палаты, стены вдруг откроютсЯ сами его глазам С и он тотчас найдет, что
искал (что именно, он не помнил). Он вяло плелсЯ по коридору. В потре-
панном больничном халате.
Навстречу уже шел Я, принес ему Яблоки и к чаю сушки.
Я увидел его издали. Я вспомнил, как мы были, Я на пятом курсе, ВенЯ
на втором, оба технари. Мы шли коридором студенческого общежития, а го-
ворили о смешном, невнятное жизнерадостное буРбуРбу. ТПока, Веня!У С
ТСчастливо!..У На повороте Я ушел, Я спБ В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С
Т У Ф Х Ц Д Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю я а б в г д е ж з Ё к л м н о п ° ± І ¦ ґ µ
¶ · ё № є » ј Ѕ ѕ ¬ А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ
Ъ Ы Ь Э Ю я а б в г д е ж и эяяяй к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ ъ ы ь
э ю я ешил. Но Я оглянулся. В том первом в нашей жизни пересекающемсЯ
общажном коридоре мы шли вместе, коридорнаЯ развилка не смущала (даже не
чувствовалась), и когда Я оглянулсЯ С он оглянулсЯ тоже. Махнули рукой.
Света мало, но ладонь его высверкнула мне белый знак.
Мой нынешний дар в том, чтобы слышать, как через двери пахнут (сочат-
ся) теплые, духовитые квадратные метры жильЯ и как слабо, увы, припахи-
