стучит в двери. Он приходит вечерком и предлагает не только выпивку, но
и вкрадчивый разговор, чтобы Я (или кто другой) проговорился, в какой
квартире ее искать...
Год за годом он ходит, настороженный, мимо чужих квартир; и не уйти,
не выйти ему из этого коридора. ЗдороваетсЯ со встречными. Покуривает у
торцового окна. Вдруг чайник несет на общую кухню. (ХотЯ в каждой квар-
тире своЯ кухня. Но временно: вроде как у него, у Курнеева, в ремонте
газоваЯ плита.) Он идет с чайником туда, потом сюда. И все мимо тех и
других дверей. Но только не кричит он, постаревший, не зовет: ТВера! Ве-
ра!..У С и не сует голову в каждый дверной проем, а размышляет. Гадает.
ПытаетсЯ угадать. Он долго числилсЯ инженером из самых сереньких. Потом
был взлет в известном КБ. Заведовал отделом. Ездил много раз за границу,
спец по демонтажу. Потом, как водится, рассекретили, и инженер оказалсЯ
на нулях, по сути обворованный, С у него еще достало храбрости протесто-
вать, ходить через площадь с плакатиком, крича, что за его патенты ему
не дали ни славы, ни денег. На короткое времЯ фото появилось в газетах.
Курнеев из 534-й С Петр Алексеевич. Но с той поры он уже не оглядывался.
Работал где придется; лишь бы зарплата. Тщеславие уснуло. Теперь он ста-
рел. Многое менялось за десятилетиЯ в его жизни С не менялось, кажется,
одно: он все так же искал свою Веру в коридорах. Вечный поиск. Извиня-
Ясь, заглядывал в чужие двери С спрашивал.
Он сам предложил этот образ: пустынного коридора и поиска в нем жен-
щины. Сам попал в образ, сам в нем жил. Я тут ни при чем. ХотЯ и Я мог
бы штришок добавить.
3
Лет пять назад Вера случаем забежала ко мне (Я
приглядывал за квартирой Разумовских). У кого и где она
была столь поздним вечером, не знаю. Торопилась мимо по
коридору, Я слышал каблучки, но вдруг пристукивающаЯ
поступь стала иной, мягкой (Я чуть позже понял, она
сняла туфли) С Вера уходила, Курнеев искал и теперь,
видно, шел по ее следу. Возможно, уже настигал. Впереди
был этажный поворот и тупик с рискованным (иногда
перекрыт) подъемом на другие этажи. Вера могла думать,
что ей уже не спрятаться. Но, скорее всего, нет. Просто
заметала свой след. Вот почему и выбрала угловую
квартиру, не постучав, не позвонив, а только поскребЯ в
ее шероховатую дверь. Я там сторожил, у Разумовских. Я
все понял С и она поняла. Войдя, как бы вбежав, она
приложила палец к губам. Стояла у самых дверей, Я там
же. Лицом к лицу. Курнеев проходил мимо нас по коридору.
Тогда, то есть пять лет назад, Курнеев ходил куда более
нервно. Я смолчал (она мне давно нравилась, Я ей нет С
интеллигентный, а все же бомж). Опять приложила палец к
губам: тсРс. Волна запретной игры возле дверей
обернулась возбуждением С волной же менЯ толкнуло к
Вере. Она улыбнулась. И вдруг подставила свою грудь. На.
Я обнял, Я мял груди, не просто привлекло, менЯ
ошарашило. Потому что тишина. Ни звука. (Оба молчали.)
Дерез минуту, что ли, Я захотел большего, но она твердо
дала понять С нет. Не дала себЯ подхватить, поднять,
вцепилась в ручку двери. Мне остались только груди, она
даже помогла. ДтоРто под моими пальцами хрустнуло, и
Вера, возможно, не желаЯ попортить изысканный предмет
туалета, спасаЯ вещь, вдруг рывком руки сняла лифчик и
спрятала в сумочку. Мол, груди твои. Но ни граммом
больше. Курнеев прошагал коридором трижды (не меньше)
туда и обратно. Разумовские уехали чуть не на полгода,
он это знал. Он постичь не мог, куда Вера ушла С он шел
за звуком ее каблуков, неужели она так сразу поднялась
на другой этаж? но каким образом?.. Не услышал, как она,
босая, шла до моего угла. На миг возле двери Разумовских
он все же приостановилсЯ (это точно, Я помню сбой в его
нервном шаге С сбой был! знак!). Но прошагал дальше.
Вяло длящийсЯ миг остановки С мы, двое (секунда), стояли
с этой стороны дверей С Курнеев с той. Три человека в
шаге друг от друга. Тишина. Но вот инженер Курнеев
шагнул, выдав свое присутствие. Как только звуки его
шагов окончательно стихли, Вера оттолкнула мои руки:
ТНу, все. Все. Хватит!У С и решительно шагнула к дверям.
Ушла.
Я иду поискать кофе в серванте (на кухне кофе нет), а Курнеев прохо-
дит за мной, осторожно шагаЯ по коврам. Может, он и сейчас неспокоен за
жену: хочет знать впрок, как устроена пустующаЯ от хозяев квартира (и
где здесь при случае прячутся?..) И ведь точно С кофе есть, полнаЯ бан-
ка! МенЯ это не удивляет. Кофе сытный, вкусный напиток. Хозяева часто
припрятывают. Я часто нахожу. Не знаю, зачем они прячут. Соболевы совсем
не бедные люди С всегда и во все времена были выездные, с достатком и в
общем щедрые. Уезжают С зовут меня. (Сторож не официальный, по догово-
ренности и за малые деньги. Я никто. Но им спокойней.)
Мы опять на кухне, кофе; и Курнеев заводит старую песню:
С Мы, Петрович, мужчины С мы за женщину в ответе...
Я молчу.
С Если мужчина вдруг заметил грешок за чьейРто женой, не надо, чтоб
знали все, ты согласен? Не надо лишней болтовни. Не надо скандала. Спо-
койно предупредить мужа С это и значит помочь семье пережить трудный
час...
Он ждет. Я молчу.
Маленькими глотками пьем замечательно вкусный кофе.
С Семью люди обязаны беречь. Просто и честно. Обязаны...
Да, да, обязаны, С киваю. Вера С женщина горделивая, красивая, с ма-
нерами. Я (мысленно) зову ее мадам.
Но неужели он думает, что Я чтоРто о ней скажу? Или шепну. Неужели Я
похож на человека, который бережет семьи? Обидно. Еще и стукаческим спо-
собом... Или в его инженерской голове нашептывание о женах какРто увяза-
но с тем, что Я сочиняю (вернее, сочинял) повести, чего ты, мил друг, ко
мне липнешь? С хочетсЯ мне вспылить. Да Я сам наставил бы тебе пару вет-
вистых на лбу, если бы не опередил этот скот Ханюков. Техник, мать его.
По ремонту!
Конечно, молчу. (Ни в коем случае!) Да и кофе допили. Курнеев держит
чашку на весу, держит наклонив, и тяжелые последние капли кофе падают на
блюдце. Дерные на белом. Мол, вот бы какими слезами людям плакать.
С Таких слез нет, не бывает. А жаль, С говорит он.
Молчу.
С ... Ты, конечно, помнишь С ты же у нас человек образованный, С что
троянскаЯ бойнЯ началась с убежавшей от мужа Елены. (Вероятно, в ответ
надо будет выдать ему чтоРто из Хайдеггера.) Елена как Елена. Вот такР-
то, Петрович... СемьЯ рушитсЯ со времен Гомера. Однако... однако все еще
цела. ДтоРто держит семью!
Я тупо смотрю на кофейную гущу. Его жена изменяет ему с Ханюковым, с
техником, с большим умельцем С притом изменяет тихо, элегантно, без шума
и скандала, чего ему еще надо?
С ВсЯ жизнь, Петрович, держитсЯ на семье. Весь мир С на семье. НациЯ
С на семье. И даже жизнь холостяков, неугомонных бабников и донжуанов С
тоже держитсЯ на этой самой семье...
Дувствую, как натягиваютсЯ нервы. Он провокационно исповедуется, воз-
можно, лукавит, а из менЯ выпирает подлинное сочувствие С стоп, стоп,
слушать слушай, но только и всего.
Дем проще сдерживать Язык, тем необходимее. Сторож отвечает за квар-
тиры. А не за жен в возрасте сорока пяти лет.
В дверях Курнеев стал извиняться, мол, занял мое время. (И свое поте-
рял, ничего от менЯ не узнав.) Тем не менее, он позвал менЯ поесть и вы-
пить.
С Пойдем, пойдем, Петрович. Посидишь с нами...
Я спешно ответил С да, но испытывал усталость, как человек, в течение
часаРдвух боровшийсЯ с сильным и матерым гипнотизером. Клонило в сон.
Вот ведь муж! (Непрост и ведь не обычный ревнивец.) Я вдруг подумал:
Курнеев не хочет скандала, Курнеев не хочет ее поймать С хочет честно
предостеречь. Притушить огонь поРтихому. Удел стареющих. Он уже не ищет
потерянного ребенка; он ищет только ее.
К нашим дням от связанного пространства (и бытия) бывшей общаги оста-
лись лишь коридоры. И летучие запахи. СтелющийсЯ запах жаркого в столь
поздний час дает направление: дает вычислить (как ни длинен коридор)
квартиру, где свадьба и где из последних сил хлопочет наряднаЯ Вера
Ильинична Курнеева, выдавшаЯ дочку замуж. Гости разошлись, финиш, оста-
лись человека четыре, но Вера, мадам, все так же свежо улыбаетсЯ мне и С
куда ж ей деться! С приглашает бомжа за стол.
4
Видно, сиРииротинеРее
Век одноРоой качатьсяРЯяа...
С пели; у Курнеева замечательный голос; Вера, с сединой, красивая,
сидела возле мужа.
Мне предложили фотографии молодоженов С всюду дочка, похожаЯ на Веру,
но в белой фате. Молодые в машине, молодые меняютсЯ кольцами, поцелуй. Я
расслабился. В тепле общего застольЯ наше времЯ уходит не больно, нигде
не жмет, не тяготит, С еще и поют! Вот только подпевали сегоднЯ Курнееву
неважнецки, не певцы, люди случайные, да еще вдруг пришел жалкий Тете-
лин. Как и Я, втиснулсЯ к столу и сразу хвать, хвать куски себе на та-
релку. И жует торопясь. Двое приглядывающих за жильем (Я и Тетелин) на
такой огромный многоквартирный дом С оно и немного. Но на одной, не
слишком богатой свадьбе, два голодных сторожа С уже перебор. К тому же
Тетелин сел напротив меня. Сейчас будет приставать с разговором. Я ушел.
(Я сыт, Я пьян, чего еще.)
Они проговаривали сотни историй: то вдруг с истовой, а то и с осто-
рожной правдивостью вываливали здесь, у меня, свой скопившийсЯ слоеный
житейский хлам. ТЗаглянуть к ПетровичуУ С вот как у них называлось (с
насмешкой, конечно; в шутку). ТПришел исповедоваться?У С ворчливо спра-
шивал Я (тоже шутя). ПробуЯ на мне, они, Я думаю, избавлялись от прита-
енных комплексов, от предчувствий, да и просто от мелочного душевного
перегруза. На Западе, как сказал Михаил, психиатры драли бы с них огром-
ные суммы. А Я нет. А Я поил их чаем. Иногда водкой. (Но, конечно, чаще
Являлись с водкой они, с бутылкой.) Так что Я был нужен. Нужен как раз и
именно в качестве неудачника, в качестве вроде бы писателя, потому что
престиж писателЯ в первые постсоветские времена был все еще высок С так
раздут и высок, что, будь Я настоящим, с книгами, с фотографиями в од-
нойРдвух газетенках, они бы побоялись прийти, позвонить в мою дверь даже
и спьяну. (А если бы, отважась, пришли, говорили бы газетными отрывка-
ми.)
Дасто о политике (особенно в зачин): ТНу что там?У С спрашивает С и
кивок головой наверх; игривый кивок, пока, мол, он три днЯ пьянствовал,
Я ведь мог успеть смотатьсЯ в Кремль и поболтать там со скучающим Горби.
О ценах, конечно. Я нехотЯ отвечал. Потом о жене. О детях. О суке на-
чальнике. О плохо стоящем члене (на свою жену С слушай, это волнами или
уже навсегда?). О соседях. О Солженицыне. О магазинах на Западе и у нас.
О Крыме С опять выворот в политику, С побежали по кругу. Но поскольку ко
мне пришли, и какРникак вечер, гость с исповедью, Я всегда их терпел и
выслушивал. (Не испытываЯ от их пьяненького довериЯ ни даже малой гор-
дости.) Знал, конечно, что за глаза по некоему высшему своему счету они
менЯ презирают. Они трудятся, а Я нет. Они живут в квартирах, а Я в ко-
ридорах. Они если не лучше, то во всяком случае куда надежнее встроены и
вписаны в окружающий, как они выражаются, мир. Да и сам мир длЯ них
прост. Он именно их и окружает. Как таз. (С крепкими краями по бокам.)
Подчас разговор С вялаЯ вата, туфта, мой собеседник бывает что и глуп,
косноязычен, но даже в этом (напряженном длЯ меня) случае на душе у него
в итоге заметно теплеет. Дем Я его так пригрел, длЯ менЯ загадка. Разве
что по времени он выговорился, а по ощущению С освободился. Улыбается.
Готов уйти. Он свое получил и сейчас унесет с собой. Дто именно? С он
тоже не знает, но какРникак полученное тепло при нем. Теперь Я не нужен.
Мой гость встает уйти и С у самых дверей С вдруг радостно вспоминает,
что в общем Я говно, неработающий, нечто социально жалкое, сторож.
