ТтыУ, разумеется, хотЯ Я с запасом годилсЯ ей в отцы,
если не в деды.)
С Разве Я бормочу?
С Еще как!..
Сказала, что Я в общем ей нравлюсь (ТМожешь трахнуть меня, совсем за-
даромУ. С Раньше уверяла, что она длЯ менЯ Тслишком дорогаяУ). Да, да, Я
в общем ей нравлюсь и симпатичен, но ей неспокойно, что Я так нервно,
дерганно сплю. Своим скромным умишком она какРто слишком быстро смекнула
(вдруг почувствовала), что Я ниже ее, если мерить меркой грубо, то бишь
социально. ПадшаЯ (в классическом смысле), она всегоРто пала на землю,
низко, у самых ног. Я же, если сравнивать, был андеграунд, был под зем-
лей , был слишком сам в себе С вот что ее, с ее недоопытом, насторажива-
ло. Пусть бы и пострашнее С но пусть попонятнее!.. КакойРнибудь перва-
чокРуголовничек, решивший навек завязать и сколотить семью, возможно, и
мог бы сейчас составить ей пару. Экзистенциальную, гожую длЯ любви и се-
мейных забот, взаимно цепкую пару. Он и она С они бы разожгли свой грею-
щий огонек (трением друг о друга). Возможно, он бы ее поколачивал. Воз-
можно, она бы ему лгала. Но, глаза в глаза, они бы все больше проясня-
лись, отражаясь друг в друге. И по сути им будет хорошо. Им чудесно.
(Пусть поищут друг друга в сутолоке жизни.)
Она бы бросала в него тарелками, орала бы, визжала, устраивала сцены
и крикливо матюкалась, менЯ же она тихо побаивалась. Она косилась на ме-
нЯ С не работающего, не запойного, но вдруг собравшегосЯ пойти в метро,
чтобы почитать книгу под стук колес. Или встающего среди ночи, чтобы за-
писать две фразы и, погасив свет, снова лечь спать. Она даже посмеива-
лась надо мной и моей краткой депрессией тех дней: мол, нам, какие мы ни
есть, все по фигу, живем! а вот живешь ли ты?..
ЖеланиЯ ее еще даже не импульсивны, они у нее умозрительны, как у
школьницы. (Еще не вполне проснулась, юна.) Она сидит в постели: сидит
неподалеку от меня, скрестив ноги, и, как на нескромном рисунке, про-
мельк меж ее ног нетРнет и попадает в мое поле зрения. Она после ванны.
Она поглядывает. Уже сообразившаЯ про мою изгойность (чувствуЯ себЯ выше
меня), думает: может, кинуть ему задаром сладкую косточку?.. Ей в общем
хочетсЯ со мной ладить. Но она опять хихикает. Лицо нет, а тело ее тря-
сетсЯ от попавшей смешинки, груди трясутся, коленки трясутся, пушок пе-
пельный, прикрывающий лоно, прыгает, трясется.
Нет, нет, Я ей не подходил. (Она не подходила.) Обычный наш, отечест-
венный молодой полугангстер, придушив (или замочив) своего дружка, сей-
час, на этой разобранной чистой постели, призналсЯ бы ей в свой первый в
жизни раз. Он призналсЯ бы как на духу С покаялсЯ ей, растер бы кулаком
грязную слезу и выговорилсЯ от души, добиваясь в ответ жалости от ма-
ленькой бляди (от Женщины!); после чего, вероятно, ожил, воспрял бы, и
все с тем же слезливым надрывом приступил к ее телу, к пушку, к жопке...
Он, может, и ударил бы ее через деньРдругой, но ведь после опять бы с
ней же поплакал (что там поплакал С порыдал!). ДегоРто подобного она и
ждала от мужчины. От всякого мужчины. Постель и раскаяние рядом, в одном
слое души. И от меня, возможно, какоеРто времЯ ждала.
Но каятьсЯ было не в чем. Убийство на той скамейке (в общем случай-
ное) менЯ не тяготило. Вот только с совсем юной женщиной Я чувствовал
себЯ усталым С непонятно усталым. Или эта пробнаЯ подавленность чувств
была как предупреждение самому себе, словно Я уже готовил себЯ к более
сложному и уже набегавшему будущему С впрок ли урок?..
Прошла и спокойнаЯ мысль: человек, мол, примитивен и изначально уст-
роен с оглядкой С и может статься, это правильно, что неслучившеесЯ рас-
каяние так нас изматывает?..
Проверил квартиру Лялиных, вернулся, курил, пил чай, а она все сиде-
ла, голая, нежась после ванны. ДлЯ чегоРто же Я ее привел. Оставил. Хо-
тел контакта. Я подумал про ее лифчик, который менЯ отталкивал (голая,
но в какомРто жеваном лифчике). Затем решил, что отталкивающаЯ суть в
шраме, в двух или даже трех. Когда она сняла лифчик, тонкие лезвийные
полоски под грудью стали виднее, понятнее.
И, значит, вот какаЯ реальность (вполне обнаженнаЯ и слегка опасли-
вая) окружала менЯ сейчас С такой Я ее увидел после ванны. Так ее и по-
нял. Голая, но в лифчике. И никому не судья.
Метафора уже жила, можно толковать. Сам наш мир С это всегоРто моло-
денькаЯ блядь. Совсем молоденькаЯ и еще мало чувствующая. Всеядная, она
ведь и сейчас целитсЯ на любовь с милой и откровенной примитивностью. И
не хочетсЯ ей твоего раскаяния, живи проще. Сидит и смотрит. После ван-
ны. С шрамами. Со смешным пушком меж ног. И не прочь тебЯ полюбить, даже
и без денег, но сколькоРто побаивается.
С Дто это у тебя? С спросил Я, показав глазами на ее кривенькие шра-
мы, что тремЯ полосками с выходом на правую грудь.
Она хмыкнула:
С Побили.
Неприятие молоденькой потаскушки, при Ясной человеческой к ней симпа-
тии, так и осталось мне тогда непонятным С невнятное или, лучше сказать,
непрочитанное приложение к той кровавой стычке на скамейке. К ночи стало
холодно, мы спали с ней в постели, как дети. Без желаний. Только ранним
утром, чувствуЯ известный долг перед приютившим и покормившим ее мужчи-
ной, она ручонкой поиграла в паху, но менЯ не проняло. Она и без того
знала, что Я к ней чужд (чувствовала). Но попытку сделала. Просто вежли-
вость.
Мне предстоял разговор с высоколобым Анатолием, встали
рано С чай с утра и в путь. Получилось, уходили с ней
вместе. Дто называетсЯ С своими путями. Она тотчас
похорошела и защебетала. Пташка поутру. Смеялась, легко
заигрываЯ с мужиками там и тут. Девчушка (как же ее
звали?) шла по улице, как по своей жизни.
Даже в тесноте троллейбуса, по пути к метро, она выставляла коленки,
округляла глаза. Или вдруг придавливала своими грудками спину дядьки,
греЯ ему лопатки и ожидая, когда, прожаренный до нужного градуса, он
встрепенется, оглянетсЯ и окажетсЯ не слишком занудным. Все верно. Ей
все хороши.
ьЯ
Андеграунд
Эксперта Уманского (с некими рисунками) нет. ВотРвот будет.
С Ждем, С говорит Василек Пятов.
И добавляет:
С Надеюсь, ты не зрЯ пришел.
Я тоже готов был ждать: Я голоден, а Василек Пятов всегда при еде, с
полным и легко открывающимсЯ (с легкой дверцей) холодильником.
В нынешние перебойные времена его подкармливает мать, донскаЯ казач-
ка: присылает по сотне Яиц, копченую конину на ребрах, постное масло и
даже вяленого донского леща, тает во рту, от запаха можно сойти с ума.
Но все это мимо : всем этим Василек прикармливает натурщиц, позирующих
ему девиц. ТНе про вашу честь!У С говорит он нагло и отодвигает снедь.
Сидишь, глотаешь слюну. (Но к чаю хлеб с маслом он, конечно, даст, поба-
лует.) В выборе девиц Василек пародийным образом похож на меня: подыски-
вает обиженных или просто бедных женщин, выхватываЯ их из толпы наметан-
ным глазом рисовальщика. Василек их рисует. Они жалки, убоги, тощи. Жи-
вут и греются. И как все полуголодные, отъедаютсЯ слишком быстро. Уже на
третьей неделе натурщица (на его харчах) стремительно полнеет, добреет
телом, ее словно бы разносит, и Василек С чертыхаясь! С гонит ее: не
жалкая, она ему не нужна.
Я пришел рано утром, когда он разводил краски. Девиц две С обе спали.
Два небольших тела, два бугорка, покрытые общим одеялом.
Не бросаЯ кистей и красок, Василек велит мне угощатьсЯ чаем с ва-
реньем (а значит, и хлеб, масло). Но С не больше. Он сурово оговаривает,
мол, в холодильник не лезть.
Я (пока поспеет чай) подошел к девицам. Обе скрючились от утреннего
сна, но уже не мерзли и не жались друг к другу; их посапывающие носики
торчали в разные стороны.
С Дто ты на них смотришь?
С Просто смотрю.
СидЯ на старом табурете, Я не отрывал глаз: оба живых холмика дышали,
оба (обе) до такой степени жалкие, мои, обе задавлены (одеялом), но тем
более выразительны контуры их маленьких тел. ВенЯ в былые годы (его бы
тронуло) нарисовал бы их именно спящими. Вот как есть. Не надо им вста-
вать и позировать. Я вспомнил легкое и размашистое, летящее движение ру-
ки Вени; рисовал быстро! С с лету коснулсЯ бы сейчас невидимой кистью их
выпирающих плеч, их тощих шей, их оголенных ключиц... Василек, Я думаю,
подобрал их на улице толькоРтолько вчера. Голодные, мелкие личики. Носи-
ки, шмыгающие даже во сне.
Дайник закипел. Василек велел мне к хлебу взять из холодильника донс-
кого масла.
С Там два куска. Тот, который большой, С не бери.
С Василек! Но здесь так много крупных Яичек! С с воодушевлением сооб-
щил Я.
С Обойдешься. Мне уже второй месяц не присылают.
Пили чай, говорили об эксперте, который так и не пришел С причина
проста: Василек эксперту только пообещал заплатить. Не заплатил ему впе-
ред. Нет денег.
С Потому и не пришел, сукин сын! С Василек, как оказалось, сильно на
мели, даже курить нечего. (А если бы не мать и не ее донские дары!) Ока-
залось С курит чужие бычки. Я был потрясен не меньше, чем видом спаренно
голодных девиц. Дтобы сын донской казачки был способен перевернуть урну
возле метро и выискивать там окурки торопящихсЯ (недокуривших) людей. Я
не поверил. Нет и нет. ТПерваЯ затяжка настолько мерзкая, можно просто
свихнуться!У С рассказывал он.
С А что КолЯ Сокол? С поинтересовалсЯ Я.
С Живет... ВыставилсЯ в Питере.
С А ты?
С А Я сижу. Денег нет, чтобы ехать.
КолЯ Соколов С его сосед; мастерскаЯ рядом. ПроходЯ мимо, Я видел,
что она заколочена.
С Слушай, слушай! С вскрикивает вдруг радостно Василек. С А ты зна-
ешь, что сделал этот Тделатель ведерУ?!
Василек смеется, обыгрываЯ фамилию немца из Бохума: немецкий профес-
сор выпустил в Германии прекрасную книгу о Яковлеве, об одном из худож-
никовРандеграундистов брежневской поры. И с какими иллюстрациями!.. С
восторгаетсЯ Василек.
Я примолк С Яковлев уже не оценит. Как и Веня, он безвылазно сидит в
психушке. (Сошел с ума сам. Без залечиванья.) Ему, Я думаю, шестьдесят.
ТрясутсЯ руки, падает изо рта пища, и, если спросить, Яковлев охотно го-
ворит о себе в третьем лице...
В дверь стучали. Уже кулаком.
С Опять звонок не работает, мать его! С ругнулсЯ Василек.
Боялся, что разбудят усталых и полуголодных натурщиц. (У них нет сил,
пусть хоть поспят.)
Но и Я ругнулся: поди и открой!
С Или волнуешься, что Я полезу в холодиБВГДЕЖЗИЙКЛМНО П
РСТУФХЦДШЩЪЫЬЭЮяабвгдежзЁ клмноп°±І ¦
ґµ¶·ё№є»јЅѕ¬АБВГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦ Ч
ШЩЪЫЬЭЮяабвгдежзийклмнопрстуфхцчшщъ ы
ьюэяяяяльник, пока ты дойдешь до двери?
Василек засмеялсЯ С волнуюсь!
Пришел Дубик, или, более полно, Дубисов, человек острый на Язык и в
кругах известный С любил живопись, прекрасно в ней разбирался, а в наши
дни пыталсЯ заработать критикой. Дубик даже выпустил (в соавторстве, сам
писать ленив) две неглупые обзорные статьи, их прочли, их знали. При
всем этом Дубик был обычный стукач. (Тоже знали.)
С ПривеРет! Дто пьеРеоом? С закричал Дубик весело и с очевидной на-
деждой примкнуть к нам и, глядишь, быть у стола третьим. Тоже ведь бед-
ный. (Стучал он, понятное дело, на своих же, на художников. Но заодно и
на пишущих постукивал. Злые Языки говорили и про музыкантов; и что вооб-
ще Дубик принципиально не стучал только на скульпторов, мол, руки у этих
господ тяжелые, как у их статуй в парках.)
С Господин Дубисов, стоп, стоп! Пьянки здесь не предвидится, С строго
сказал Василек, собиравшийсЯ работать.
Но Василек Пятов человек милый и весь свойский, то есть в такой день
нечаянных встреч ему и работа по фигу. Дерез пять минут он же и дал из
