Я опять покачал головой: нет. Ничего кроме, только честность.
С Так Я и думал, С заключил он.
Мы вернулись в номер С к столу. Если поразмыслить, Я и точно не сумел
бы защитить от набегов его дачу или там гараж с дорогими машинами. Обща-
га как раз по мне и мое С это как хижина; Я не смогу охранять небоскре-
бы.
Протянув в мою сторону стопку с водкой, Дулов предложил чокнутьсЯ и
на этом покончить о серьезном.
С ДаРа, С сказал Я с улыбкой. С Мое место в общежитии. Мой верх.
С Если бы знать верх! С произнес он задумчиво и опять же мягко, ин-
теллигентно.
Мы еще раз чокнулись, выпили. Водка вкусна, водка была великолепнаЯ и
хорошо охлажденная. И рыбу тоже заново поднесли. Разве Я мог быть оби-
жен?
Высоколобый ТолЯ все слышал, хотЯ он и оставалсЯ за столом (за рыбой)
на протяжении нашего с Дуловым разговора на балконе. Если не слышал С
значит, он отлично угадывал, что угадывать ему было должно.
Минутой позже ТолЯ подсел сбоку и сказал мне вполне дружелюбно.
С Не спеши. Поешь. Выпей как следует. И иди на ... С лады?
Матерное слово не обожгло. Оно было на месте. Оно было по делу. Я
кивнул.
Наше вымирающее поколение (литературное , как скажет после Ловянни-
ков) было и, вероятно, уже останетсЯ патриотами именно что романтической
измены, романтического, если угодно, разврата, где как у мужчины, так и
у женщины сначала и прежде всего остро возникшее взаимное желание. А уж
после С встреча в какойРто удачный час на скромной квартире приятеля.
(Ключи как удача. Ключи выпрашиваютсЯ и бережно, золотой инструмент Бу-
ратино, хранятсЯ в кармане. Или в сумочке.) Но так получилось, что наш
милый и уже едваРедва не старинный жанр стал длЯ нас почемуРто вял, про-
заичен, сколькоРто уже и скучноват (как скучновата при повторах квартира
приятеля), в то времЯ как куда более старинная, древнейшаЯ любовь за
деньги, за хруст купюр длЯ нас сделалась необычна и нова С парадокс?
ОплаченнаЯ и к тому же заказнаЯ (к конкретному часу) любовь то ли нас
сердит и злит, то ли слишком тревожит воображение С вот онаРто и удиви-
тельна нам как запрет и как соблазн, а длЯ иных как табу и как тайна. И
ведь не на экране и не изРпод полы, а в обычной газетенке, сегоднЯ и
сейчас, бери не хочу!.. Газетенка как бы взлетала, всЯ легкая, вспархи-
вала над столом С шла из рук в руки. ДвумЯ страницами, два крыла, целым
своим разворотом газета состояла из калейдоскопа подобных объявлений. Из
предложений, пестрых и сорных, но с ароматом (с горьким дымком) этой
древней дешевенькой тайны. Среди них обведенное наугад синим карандашом:
элегантнаЯ женщина проведет вечер с состоятельным мужчиной, номер теле-
фона, без имени, позвони, дорогой.
Мы только похихикивали, а рыжебородый мальчишка тридцати лет, один из
нас, спеша длЯ Дулова, уже снял трубку и ковырялсЯ в мелких цифрах. Все
длЯ него: мы пили питье босса, мы радовались радостью босса, мы уже жили
его жизнь. Набран подсиненный номер С мы посмеивались, С а рыжебородый с
пьяноватыми запинками уже начал так:
С Привет! Это Я, дорогая...
Она хотела 100 долларов, Дулов кивнул С нет проблем, он готов.
Однако рыжебородый, скоро и несколько нагло торгуясь (и улыбаясь в
нашу сторону), сбивал до 50. Да, она приедет. Она приедет с мужчиной,
которому тут же у входа в гостиницу дорогой отдаст 50 долларов, деньги
вперед, можно в крупных рублевых купюрах по курсу, мой человек, он абсо-
лютно надежен, да , дорогой... Теперь уже сам Дулов взял трубку (засме-
ялсЯ С не впервые, мол, но ведь тоже с новизной в ощущениях заказывает
себе покупную радость). Дулов сказал, что да, да, да, он ее ждет С и в
тон, шутливо заключил разговор:
С ... вас встретит мужчина, ниже среднего роста. С
булавочной головкой. Я хочу сказать, с маленькой.
(Телохранитель кивнул, все верно С у входа и должен быть
он, самый трезвый.) Он будет с газетой в руках. Газета,
где ваше объявление. Передаст деньги и проведет вас ко
мне. Это абсолютно надежно, мой человек, дорогая...
Красотка приехала, высокая, длинноногая, молодая, но одета не вызыва-
юще, не привлекать внимание (иначе давать мзду у входа в гостиницу). Те-
лохранитель встретил, провел ее к Дулову, после чего мы все из деликат-
ности тотчас вывалились из номера и оставили их вдвоем.
Опять же выявилась степень уважениЯ (одно дело наше загульное тра-
ханье, совсем другое за деньги ) С парадоксальнаЯ и опять же оченьРочень
советскаЯ черта. В мятых купюрах, заплаченных вперед женщине, С в
деньгах С таилось вовсе не низменное, а, напротив, нечто строго обуслов-
ленное, четкое и длЯ нас надежное. (Как редкий поезд, ставший вдруг при-
ходить в Москву минута в минуту.) И несомненно, что мы, толькоРтолько
гурьбой из сытого гостиничного застолья, как раз и уважали эту надежную
и нагую договоренность. Деликатные, как крестьяне, мы скоренько разош-
лись кто куда. В основном перешли из номера Дулова в бар, что этажом ни-
же. Даже и в коридоре никто не осталсЯ слоняться, не дай бог, подумают,
что подслушиваешь и ловишь ее оплаченные стоны.
Когда часом позже телохран провожал длиннногую красотку по коридору,
он, вероятно, расслабилсЯ С он попыталсЯ затолкнуть ее в комнатку касте-
лянши (комнатка заманчиво приоткрыта; на нашем же этаже). Приятно окаЯ и
подталкиваЯ железной кистью руки, он сообщил ей, что волгарь и что был
афганцем, и почему бы ей после бизнесмена не побыть с ним просто один
раз, ну, ровно один,С настаивал он. Красотка ответила, что ей глупить
некогда и что ей плевать, что он волгарь и афганец. Он уже втолкнул ее в
комнату, когда она ударила, лягнула его коленкой в сплетение (Я вспомнил
стиральную доску мышц) С телохран после нам объяснил: ТЯ ей не врезал в
ответ только потому, что она за деньги...У С Было вроде бы непонятно, но
мы и тут, с некоторой заминкой, поняли его. (Его сыновнее уважение к
всеобщему мировому эквиваленту.)
Свирепый мужик сделалсЯ робок и мальчишески нежен при мысли, что ее
груди и ноги твердо оценены, валюта, С железные кисти его рук обмякли.
Кастелянша, беззубаЯ баба, прибежав на шум, вмешалась. А телохран еще и
еще повторял размахивающей руками красотке, что у него всЯ душа горит и
неужели ей жалко? С повторял страдальческим шепотом усталого боевика
(честного, не позволяющего себе лишнего). Тогда кастелянша, карга, не
слишком мудрствуЯ и исключительно из доброты (а также, чтобы замять шум)
предложила строгим голосом ей уйти, а ему взять ее, кастеляншу, если у
него и впрямь так горит... Кастелянша (в своей комнатке) даже решилась
снимать ботики, когда телохран стал ее избивать Тодной левойУ. Он наста-
вил ей два фингала, оба на правой половине лица; длинноногаЯ тем време-
нем вырвалась и сбежала. Слышали стук ее каблучков.
В коридоре никто сегоднЯ так звонко и цокающе не спешил С так нам ка-
залось.
Окал, простоватил речь, таил интеллигентность и лишь на секунду при-
открылся, проговорился: ТАх, если бы знать верх!У (каждому знать свой
достижимый верх) С и тогда же, вольтова дуга, как при вспышке, Я Дулова
увидел, углядел, успел. Как на мосту...
Я налегал на водку и, уже пьянея, с ревностью вглядывалсЯ в новояв-
ленную его жизнь. Как качели. МенЯ слишком заносило в его скоросостояв-
шуюсЯ судьбу С Я был Дуловым, молодел, резвел, проносясь вспять, через
возраст, в мои минувшие тридцать пятьСтридцать семь лет. Затем (со слад-
кой болью) менЯ оттуда выбрасывало в мое нынешнее ТяУ. Когда пьянеешь,
видишь вперед зорко. Но не давалось промежуточное состояние С переход из
судьбы в судьбу С мост С на этом мосту и был Дулов. А меж Дуловым и моим
ТяУ стояло (как силуэт) некое Время, которое, оглянувшись, Я еще мог по-
нять и даже видеть, но, увы, не прожить.
Я мог бы уже сегоднЯ подсказать коеРчто господину Дулову о его буду-
щем, мог бы и скорректировать, но зачем? Зачем Дулову откровение или да-
же знание впрок, если оно длЯ него знание сторожа, постаревший этажный
сторож. Из человека к старости иной раз просто лезет его дерьмо, скопив-
шеесЯ за годы. (Пророчество С как высокаЯ степень ворчания.) Я смолчал.
Нам не предстояло обменятьсЯ опытом. Каждому свое. Наши судьбы бесшумно
отъезжали друг от друга. Моста не было (силуэта Времени уже не было) С
было плавное отбытие через реку, Дон, Донец, похоже, что отчалили на па-
роме, ни голоса над водой, ни стрекота мотора. Люди и их судьбы уже на
том берегу. Дулов С маленький, как кузнечик.
Я еще видел судьбу Дулова, но уже отделенную большой водой. (Оптика
опьянения.) А тишина (провидческая) вдруг обрушилась: мы в люксе С в
гостиничном номере, мы пьяны и все мы уже поем в несколько нестройных,
но крепких глоток, сыты, пьяны, как не петь...
Голоса слаживались с трудом, это один из тридцатилетних ребятишек
(рыжебородый) все повышал некстати голос. Неумеющий лишь подтягивает, а
этот на всякой высокой ноте вылазил, пускал петушка. Экий, право!..
Тощий телохран, такт плебея, прошел сначала нейтрально к окну с кра-
сивой портьерой, поправил. (Возможно, глянул на вход с улицы.) Потом,
как бы праздно огибаЯ стол, приблизилсЯ сзади к рыжебородому и, окая,
негромко попросил: ТНе пой. Пожалуйста. Помолчи...У С И тихо же отступил
в сторону, сделавший дело.
Подлил себе в бокал минеральной, выпил, крякнул и подключилсЯ к пес-
не, тоже неумеющий, но ведь негромкий.
Зинаида в коридоре остановила менЯ (подстерегла, Я думаю):
С ... Неялов к тебе приходил. Старичок.
С Дто ему надо?
Она не знала.
Старичок Неялов жил на восьмом, высоко, Я помнил его чистенькие кв
метры С запах ранних Яблок и запах чистых подоконников, а с ними вместе
легкий водочный дух.
Неялов ежедневно вытирал с подоконников пыль тряпочкой, тоже аккурат-
ной, сделанной из покупного белого бинта (а не из старых трусов). Старый
алкаш был чистюля. Пьяниц особенно уважаешь за опрятность. Если Я входил
к нему днем, старичок С держа свою тряпочку (длЯ сбора пыли) на отлете,
на миг замерев и даже просветлев от собственной строгости С спрашивал:
С Ноги вытерли?
НевыспавшиесЯ (Я вижу) торопятсЯ на работу женщины, спешат, размахи-
ваЯ сумочками С качают шаг в шаг головами, словно тянущие тягло общажные
трудягиРлошади. (Смотрю вниз из окна.) Но женщины хотЯ бы подкрашены и
припудрены, а мужики, что с ними рядом, серые, нечесаные, припухшие и
без желаниЯ жизни. Мелкие, угрюмые люди, не способные сейчас шевельнуть
ни рукой, ни мозгами: такие они идут на работу. Такие они подходят к ос-
тановке и бесконечно ждут, ждут, ждут троллейбус, после чего медленно,
со вздохами и тусклым матом втискиваютсЯ в его трескающиесЯ от тесноты
двери. Думаю: неужели эти же люди когдаРто шли и шли, пешие, Яростные,
неостановимые первооткрыватели на Урал и в Сибирь?.. Этого не может
быть. Не верю. Это немыслимо.
В сомнении Я высовываюсь уже по пояс, выглядываЯ из окна
вниз С туда, где троллейбуснаЯ остановка и где скучились
общажные наши работяги. Мелкие, бледные картофельные
ростки (это их блеклые лица). Стоят один возле другого и
курят. Курят и курят в лунатической задумчивости, словно
бы они пытаютсЯ вспомнить (как и Я) и вяло недоумевают
(как и Я), как это их предкам удалось добратьсЯ до
Берингова пролива, до золотой Аляски, включаЯ ее саму,
если сегоднЯ потомкам так трудно войти, две ступеньки, в
троллейбус.
Их попробовали (на свой манер) заставить работать коммуняки, теперь
попробуют Дулычов и другие. Бог в помощь. Когда (с картой или хоть на
память) пытаешьсЯ представить громадные просторы, эти немыслимые и неп-
роходимые пространства, невольно думаешь, что размах, широта, упрямаЯ
удаль, да и сама немеренаЯ географиЯ земель были добыты не историческим
