которую дальнозоркий Тютька как раз унес)...
С Да уж. Подергают менЯ всласть.
Она смутилась, но не опустила глаза и (с плавающей краснотой на щеках
С вспыхнули чуть) продолжила:
С Если б мы были друзьями. Тогда понятно. А просто так С как
лгатьРто?
Я обратил внимание, что она не сказала врать, сказала лгать С читает
книги; интеллигентна. Понятно, калека ведь.
Оба мы сделались вдруг спокойны. Конечно, не стал Я изображать ни ли-
цом, ни голосом, что готов вырвать костыль и тут же начать пристраивать
ее на диванчик. Но этого и не нужно было. Я понимал, раз умна С значит,
даст мне время. (Но и оттягивать слишком нельзя. Опасно С Я тоже пони-
мал.)
Я шагнул к ней ближе:
С И, значит, мы станем друзьями, Тася. Какие проблемы! С Я улыбнулся,
Я даже засмеялся. С Мне это по сердцу. То есть быть друзьями. Заодно же
Я избегу дурацких разговоров со следователями.
Вот тут она смутилась. (Уже почувствовав победу.)
А Я сказал:
С Дерез час Я приду. Хорошо?
И пришел.
Была в ее теле, как бы это назвать, припрятаннаЯ изнеженность (прип-
рятаннаЯ от мира холеность). К тому же, как и многие калеки, она оказа-
лась умна и с удвоенной чуткостью, что зачастую уже само по себе стоит
ума. Во всяком случае, было с ней просто, ничуть не в тягость. (Робость
движений; и скрываемаЯ боязливаЯ трепетность.)
Мы погасили настольную лампу, и теперь Я тоже увидел из ее окна (по-
шел тот самый, первый час ночи) С увидел под фонарем подъезда входящихР-
выходящих общажников. Они были редки. Их действительно нетрудно запом-
нить. Она подошла ко мне сзади, коснулась плеча. Дуткая, она не обмолви-
лась насчет вида из окна.
А Я сказал ей приятное: про холеность ее тела. Она улыбнулась:
С Умею жить одна. Сколько угодно. Я, конечно, калека, но Я не выношу
общажную пьянь... Мужчина у менЯ был десять лет назад. Одиннадцать.
Я поддакнул, огладил ее небольшую грудь.
С Знаешь, кто это был С одиннадцать лет назад?
Я невольно насторожился, ожидаЯ бог знает чего.
С Кто?
Она засмеялась негромко:
С Мой дальний родственник. Он приехал из Сибири, и остановитьсЯ бед-
няге было негде. Еще и обокрали в скором поезде, не осталось ни рубля.
Бедный! Жил у менЯ три дня.
Лежа рядом с Тасей (в дреме), Я думал о себе проще, а об убийстве уже
отстраненно: как о сюжете. То же и Я видел, конечно, те или иные бесчис-
ленные криминальные фильмы С помнил эффекты улик, помнил страхи. Как все
знакомо и узнаваемо. ЗабытаЯ изРпод водки бутылка(!). Сгинувшие в никуда
отпечатки пальцев(!). А женщина с бессонницей, сидящаЯ у окна(?!). Но
сейчас простаЯ и столь расхожаЯ атрибутика сюжета с убийством касалась
моей жизни. И с куда большим уважением следовало сейчас отнестись к так
простенько подстерегающим (к следящим за нами, шаг в шаг) приметам ре-
альности: это Ямы. Ямы, и человеку преступившему следует их четко обой-
ти, как бы ни были они примитивны и схожи с плохой киношкой. Не дер-
гаться. Не пугатьсЯ (например, Таси). И вот (лежа, приглаживал Тасино
плечо, в узкой ее постели) важнаЯ мысль пришла: мысль о чувствах С мысль
уже вне той первой и нервной, горячечной суеты, когда Я выбросил ножи в
МоскваРреку или когда металсЯ по магазинам в поисках Тютьки с бутылкой.
Там С точка.
Когда человек убил, он в зависимости не от самого убийства, а от все-
го того, что он об убийствах читал и видел на экранах, вот мысль. Дело-
век убивший считаетсЯ с условной реальностью. Он втянут в диалог. Зара-
нее и с умыслом втянут. Его чувства зависимы (вот мысль). Деловек сам
(своими чувствами) втягивает себЯ в соответствуюший сюжет преследованиЯ
(с соответствующей поимкой или непоимкой). И вот если из сюжета чувством
уйти... если исключить чувства... Не участвовать. Забыть. Не знать. Не
помнить.
CпасительнаЯ мысль (о неучастии чувством в сюжете) мне помогла уже в
разговоре с Тасей С когда мы, оба на взводе, стояли в ее комнате. Не
спеши отказыватьсЯ С вела менЯ мысль. И не вздумай возмущатьсЯ на милый
женский шантаж, мол, что это, моЯ дорогая, за нисходящие намеки?!. Ника-
ких чувств. Ничего амбициозного. Не упорствуй. (Но и не спеши к ней в
объятья.) Помнись немного с ноги на ногу. Посмотри на ее плечи. На ее
улыбку. Ямочка на левой щеке.
Это и дало мне так естественно сказать С ладно, Тася, будем друзьями.
И добавить: приду через час.
ВернаЯ мысль не чувствовать (вернаЯ мне) была теперь угадана и какР-
никак со мной. МоЯ мысль и мое ТяУ С мы сближались. Это важно. Важный
урок. Я даже сколькоРто медитировал: Я, мол, не чувствую досады на без-
денежье, Я не чувствую раскаяния, Я не чувствую страха перед ментами...
Я даже солнца поутру сегоднЯ лицом, щекой, закрытыми глазами не
чувствую. (Как властно и тут набегало будущее. Подумать только, как ско-
ро мне предстоял обратный урок: старатьсЯ усилием чувствовать то,
чувствовать это... и даже старатьсЯ чувствовать солнце лицом и остывшей
щекой, поутру, подойдЯ к окну ближе.)
А пока что за окном осень, появилась дешеваЯ картошка С вот и думай,
не чувствуй, а думай, купить ли впрок и где в общаге ее ссыпать, хра-
нить. Картошка С надолго, это еда. Навестить брата Веню. Так Я и говорил
себе С внятно: есть Веня, есть в продаже картошка, а моего чувства в сю-
жете, где скамейка и кровавые два ножа, нет. (А нет чувства, нет и
убийства, не было его, ничего не было, и потому им тебЯ не угадать.) А
картошку надо будет ссыпать в крыле К, там холодно С два раза по полмеш-
ка (легче принести).
Купил Вене сыра. В их отделении испортились сразу оба
холодильника: продукты, лежа холмами на столе, портятся.
Несчастные психи ходят вокруг стола, принюхиваютсЯ и так
жалко ссорятся, съев чужое.
Двести граммов вареной колбасы. Батон. Молока в пакетах не было. С
бутылкой к больным не пустят...
Вернулся, уже темнело.
Я поговорил с отставником Акуловым. Постояли вместе в коридоре, поку-
рили. Его, конечно, тоже вызывали, знаЯ его угрозы (на словах) в адрес
кавказцев. (МенЯ вызывали как не прописанного здесь, как бомжа. Которого
к тому же видели ночью.) Акулов рассказал С его спрашивали долго; и пос-
ле протокола еще задержали на лишний час. Убитый с кемРто выпивал, сидЯ
на скамейке, вот они и схватились за мужиков. Про бутылку даже не вспом-
нили, усмехнулсЯ Акулов. А ведь должна же быть там бутылка, из горла пи-
ли С не из стаканов же! Не поискали. А потому что лентяи. Зарплата мен-
там приплывает сама собой. Ленивые суки. На черта им вообще чемРто зани-
маться...
С Не найдут, С подытожил Акулов, махнув рукой.
С Думаешь?
С Разве что убийца сам подставится.
Акулов уверен: если убийца не задергается, не вляпаетсЯ сам в какуюР-
нибудь новую поножовщину, дело останетсЯ на нулях.
Подошел Курнеев. Курил, слушал. Тоже согласился: милиции сейчас заво-
дитьсЯ неохота С лень!
С Спишут на межкавказские распри: мол, счеты свели. И делу конец.
Мы посмеялись. Да, похоже. Да, да, так и будет. (Во всяком случае,
взамен менЯ никто не пострадает, спи, подружка, спи крепко, С это Я
подсказал, подшепнул своей совести, в промельк вспомнив, как она там?)
С...Год назад Я уже видел одного такого. Меж собой подрались! Всю
ночь валялсЯ на улице. Пристреленный, С сказал Акулов.
С Я тоже его видел.
С Кто стрелял, так и не нашли? С спросил Курнеев.
С Не.
А все же Я был удивлен. Интеллект, мой верный служака, как же он ста-
рался, пыхтел, лез в пыльные углы, воевал, помогаЯ мне не ступить в Ямы
и обойти ловушки. И еще похваливал, поощрял менЯ (и сам себя) в переиг-
рывании нашей жалкой (с точки зрениЯ сыска) милиции! Я всматривалсЯ в
себя: тяжело всматривалсЯ и легко удивлялся. Застукал свое ТяУ, как жен-
щину с кемРто. Конечно, сразу и простил С ведь мое Я. Но с легким разо-
чарованием. Мол, ЯРто тебЯ ценил особой ценой.
При всматривании в себЯ (в свое ТяУ) нет раздвоения. При взгляде в
зеркало, мы ведь тоже, соотнося, отлично понимаем, что реальный человек
и человек, отраженный на зеркальной поверхности, С один. Одно целое.
ТяУ в ответ только молча (и отраженно) смотрело. Нет, оно не было на
чемРто застуканным и пойманным: оно не оказалось особо хитрым или там
злым. Оно лишь на чуть приоткрыло мне свои заспанные молочные глазки с
детской жаждой жить и с детским же выражением в них скорее животного ми-
ра, чем человеческого. Не страх С а вечность. Эти глаза (глаза моего
ТяУ, которое убило, а теперь припрятывало концы, как все люди) оказались
похожи на глаза животных. Мы все в этом схожи. Глаза собаки, лошади. В
таких глазах в достатке и боли, и печали, но нет койРкакой мелочи...
знаниЯ смерти. Глаза смотрят и не знают про будущую смерть. И, стало
быть, ТяУ с этой стороны вполне самодостаточно С оно живет, и всюду, ку-
да достает его полупечальныйРполудетский взгляд, простираетсЯ бессмер-
тие, а смерти нет и не будет. А если есть бессмертие, все позволено.
Не сама мысль удивила, а то, с какой легкостью она не то чтобы вмес-
тилась в мое ТяУ С обнаружилась в нем.
И еще Яма. Ямка, чтоб проскочить. Сюжет нетРнет и выявлял (подсказы-
вал) свои ухабы и рытвины (нормально!), а Я их не чувствовал. Я лежал,
почитываЯ диалоги Платона, когда в дверь стукнули.
С Петрович, спустись к вахте С тебЯ к телефону!
Вечернее вторжение могло быть только чужое (со стороны), потому что и
Викыч, и Михаил не станут звонить вахтеру, зная, что Я у Конобеевых.
Я спустился. Удачно, что Я читал. После чтениЯ мой мозг суховат, мыс-
лит короткими цепкими фразами. Не чужд и прихотливой логики. В такую ми-
нуту менЯ не напугать.
С Алло.
С Петрович?.. ПривеРет, С баском заговорил. (Незнакомый мне голос.)
С Привет.
С Я буду говорить прямо: не люблю тянуть. (Он хеРхекнул. Простецки.
Мол, все мы люди.) Я знаю о тебе. Знаю про ту скамейку. Но Я хочу чтоРто
иметь за мое молчание.
Он тут же добавил, что именно:
С Деньги.
С Да ну? С сказал Я. (Холодок не возник. Не чувствовать.)
Я ждал. Пусть скажет чтоРто еще.
С Получу деньги С буду молчать.
С Много ли хотите? С спросил Я на ТвыУ. Спросил сухо, но с ноткой. (С
зашевелившимсЯ вдохновением.)
Он сказал:
С Мне деньги очень нужны. Тридцать тысяч. (В то времЯ С тысяча долла-
ров.)
Я засмеялся.
С Отчего ж не полмиллиона?..
С Я говорю серьезно.
С Я тоже, С сказал Я. С Тридцать рублей ровно. (Один доллар.) Но не
сразу. А по частям. У менЯ скромный и в
общем случайный заработок. Годится?
Еще раз засмеявшись, Я повесил трубку.
Ночью он опять позвонил. Опять на вахту.
С Это снова Я.
С Ну?
ДолгаЯ пауза. НочнаЯ и затянутаЯ пауза (мне бы сразу бросить трубку С
впрочем, кто знает, как лучше). Он сказал:
С У менЯ улика.
Тут Я рассвирепел:
С Послушай, улика уликой, а у тебЯ совесть есть?!. Какого хера зво-
нишь и спать не даешь?!
И бросил трубку. И сказал сурово вахтеру: не зови менЯ больше, разбу-
дишь С дам по башке, Я зол, когда сонный!..
Когда Я поднялсЯ по лестнице и вошел в квартиру, он позвонил снова.
Уже знал номер Конобеевых. Но Я уже не брал трубку. Нет и нет. Какие бы
зацепки, намеки, слова, какие бы улики ни назывались, мое дело не среа-
гировать, Я не должен попасть в чувство сюжета; и если не в сюжете, Я
неуязвим... С повторял Я, как повторяют спокойную холодноватую молитву.
Лежал на спине, курил. Дас ночи. Звонивший знает, где Я. (Узнал же он
у вахтера номер телефона. Он мог узнать и про окна. Я погасил свет.) Ле-
жал в темноте. Сплю, С сказал Я себе... Даже вызовут, даже за руку схва-
тят С менЯ нет, менЯ нет в вашем сюжете...
Утром все разрешилось. Утро было с солнцем С Я вышел покурить, пер-
