выдала наРгора Веню. Если считаться... И острого его ума мне было дано
меньше, и вполовину его таланта. И лишь малый кусочек его львиного серд-
ца; тоже на пробу.
Так и не уснул, встал С пошел проверить квартиры. По дороге выпил
стопку, зайдЯ к вдове. Там сидели и койРкак пили поредевшие поминальщи-
ки, уже вялые, как зимние мухи.
С Твои С у Ады Федоровны, С сказали.
Ни Акулова, ни кавказцев (зато таз с холодными, но вкусными их шашлы-
ками на самом дне).
Михаил и Вик Викыч и точно у Ады, у крепкой еще старухи на пятом эта-
же: она сама, оказывается, выставила им бутылку водки в продолжение по-
минок. Вдова пожмотилась, ее в застолье не позвала (а ведь старуха хоро-
шо Тетелина помнила, значит, скорбела).
С Садись, Петрович, С Ада Федоровна любит пригреть. Ей скучно. Остат-
ки доброты у женщины сопряжены с остатками жизни. Лет пять назад Ада Фе-
доровна еще трепыхалась, как догорающаЯ свечка: в конце пьянки вдруг
доставала заветную четвертинку С и самый подзадержавшийся, поздний по
времени мужик, подпив, оставалсЯ и просыпалсЯ в ее постели. Но теперь
все фокусы позади. Болотный тихий пузырь. Только доброта.
Прежде чем Викыч и Михаил разбегутсЯ по домам, к своим пишущим машин-
кам, им надо успеть многое неважное друг другу сказать и немногое важное
высказать С говоруныРс! С поддразниваю Я их, занятых сейчас великим за-
полночным бдением наших интеллигентов: разговором.
Говорливый соотечественник высоко парит, выше не летают. ОгромнаЯ
культура русского разговора (с выпивкой) затеялась уже в ХIХ, если не
раньше: по причине гигантских расстояний меж усадьбами люди по полгода
не виделись, а встретившись, говорили день и ночь напролет. Говорили,
уже запахнувшись в шубу. Пока не зазвенит под окнами колокольчик тройки.
Пока не отключат телефон за неуплату. ИнтеллигенциЯ десятилетиями рабо-
тала не напрягаясь (в отличие, скажем, от коллег в Западной Европе), за-
то мы, уверяет Михаил, довели искусство человеческого общениЯ (телефон-
ного, кухонного, в рабочее время, в вагоне поезда) до немыслимой высоты.
Разговоры С наши пирамиды. На века.
Михаил: С Люблю поговорить. Умею. Но наговоритьсЯ Я могу только с Ви-
кычем. Не мешай... Полчаса, а?
Викыч (тоже вскинулся): С Не мешай. Да, да, еще с полчаса!
Но тут и Я с пониманием величиЯ происходящего (и с некоторой за-
вистью, не скрою) покачал головой, мол, какие там полчаса С уверен, что
трудитьсЯ еще часа дваРтри, не меньше, говоруныРс!
Я еще поддразнил С идеальная, мол, пара. Еврей, укорененный в культу-
ре России, и русский, в молодости слывший антисемитом.
С...Ну, хватит же, заткнись! С Викычу не понравилось мое напоминание.
Между тем, исцелил его как раз Я, одним антисемитом меньше, С и именно
что этим знакомством. В те давние времена, помню, Я этак осторожно озна-
чил, выбираЯ слова и готовЯ Вик Викыча к встрече с Михаилом, мол, какой
талантливый еврей и какой упорный агэшник!
Их первый разговор, тоже помню, состоялсЯ сразу после
знакомства, и сразу же долгий, затяжной, с выяснениями,
сильно за полночь. И вот С друзья. Дальше на них уже
работало время. Как и бывает подчас в приятельстве, оба
легко сдружились, а менЯ потеснили. То есть Я осталсЯ их
другом, но третьим, и уже малость в стороне. И ладно. (Я
и тогда не боялсЯ терять.)
Я выпил с ними, но уровень их ночного разговора был уже очень высок,
Я запоздал. Тут и впрямь необходима общаЯ точка отсчета, старт, но еще
более совместно резкий в слове разгон. Я лишь следил, как следит
мальчишка, задрав голову, за полетом в синеве чужого бумажного змея. Но
это С тоже умение. Умение помалкивать, получаЯ удовольствие от страстей,
которые других сейчас распирают. Жизнь сторожа научила менЯ просто слу-
шать. Просто жить утро. Просто пить чай.
Но надо еще и квартиры проверить, иду коридором. Встречным ходом
идут, лучше сказать, бредут бледные привидениЯ раннего утра С знакомые
слесарЯ во главе с Кимясовым. Маленькие, кривоногие и, конечно, пьяные,
они продолжают стайкой передвигатьсЯ по пустым этажам в поисках спиртно-
го. Не спавший всю ночь отряд, боеваЯ фаланга С почетный караул по Тете-
лину, по его твидовым брюкам.
Запив (запои, к счастью, кратки), Михаил звонил слишком часто, а Я о
том, о сем и пересказывал ему новости многоквартирного дома С мол, пого-
варивают о приватизации...
С Дто? С Михаил вдруг смолкал. Приватизация? Квартиры?.. Его универ-
сальный интеллект, словно ручей, натыкалсЯ на преграду и, как верховаЯ
вода, начинал обтекать, обегаЯ и справа и слева (и вновь прорываясь к
моей душе С как он выражался, к моей гениальности), к черту квартиры, к
чертям быт, что тебе их заботы! С ты существуешь, ты есть, кричал он. Ты
С гений. Ты С это летучаЯ летняЯ пыль! ты только не умирай, ты живи... С
в голосе его слышались подступившие рыдания.
После выпитого ему (в этот раз) казалось, что мой гений сродни летy-
чей пыли на листьях, на летней дороге. И он не знал, как иначе выразить.
Он был нежен в разговоре. Он был беззащитен. Он был поРнастоящему та-
лантлив, с психикой, лишь чуть покореженной от андеграундной жизни.
Явно поддатый и счастливый общением, Михаил кричал мне теперь в теле-
фонную трубку, что он беспрерывно думает о Тетелине. Да, согласен, мо-
жет, и придурок, но в этом маленьком придурке билась мысль, и какаЯ
мысль! Мысль и урок. Ведь пойми: укорачивал не брюки С он укорачивал
свою жизнь!
С Пойми! С кричал Михаил. С Тетелин пояснил нам так наглядно! Ведь Я
тоже укорачиваю свою жизнь. (Вероятно, пьянством.) Ты тоже С укорачива-
ешь свою. (Дем?) Каждый человек сидит с ножницами и стрижет, стрижет,
стрижет брюки. А знаешь, почему? А потому что на фиг человеку некаЯ бес-
конечнаЯ жизнь? В этом и мысль: жизнь человеку нужна по его собственному
размеру!
Мысль как мысль: сообщение о духовных ценностях.
Михаил возликовал:
С Ага! Ты согласился, согласился! В этом маленьком плебее и подража-
теле билась великаЯ и несамоочевиднаЯ мысль!.. Когда он с инфарктом
сполз с постели и взялсЯ за ножницы С он знал, что делал! Его навязчиваЯ
подспуднаЯ идеЯ в том и состояла, что один человек умирает обидно рано,
а другой, напротив, Явно зажилсЯ и коптит небо. Разве нет?.. Пойми: у
человека есть свой размер жизни, как свой размер пиджака и ботинок.
С И брюк.
С Именно!..
У Михаила относительно менЯ тоже имелась навязчиваЯ подспуднаЯ идея:
женщины (а именно женщиныРхозяйки, с бытовым приглядом) должны оставить
мой гений в покое. Их место там, вдалеке, говорил он, как бы отсылаЯ их
жестом в заволжскую ссылку.
Я смеялся, не мог его слов взять в толк, пока не сошелсЯ со словно бы
им напророченной Зинаидой Агаповной, чуть что заставлявшей менЯ красить
гаражи и заборы. Но главнаЯ из бед, считал Михаил, в том, что Я у нее
поселился. Это С преступление. Он устраивал Зинаиде сцены. ТВы высасыва-
ете из него соки. Да, да. Не имеете права...У, С говорил Михаил, сидЯ за
столом, положив ногу на ногу и помешиваЯ ложечкой кофе, который она ему
(как моему другу) сварила. Зинаида смеялась: ТДа мне он нравится!У С ТА
мне нравитсЯ лунаУ, С возразил Михаил. И угрожающе добавил, что напишет
Зинаидиным сыновьям соответствующее ее поведению письмо (оба служили в
армии).
Михаил позволял нам (мне с ней) общатьсЯ даже и в постели, пожалуйс-
та! С но... но если, мол, будете жить врозь. Зинаида Агаповна пусть при-
ходит. Пусть уберет, ублажит, накормит. Как приходящаЯ она хороша, кто
спорит.
С...Седой он уже! Пожалей же ты его, стараЯ блядь, С говорил ей Миха-
ил в сердцах. (Настаивал, С а мы с ней хохотали.)
С Ты тоже сив, а небось хочешь! С смеялась Зинаида.
С Тебя?!
С Меня!..
Было смешно, и тем смешнее, что Зинаида (себе на уме) тоже была с
идеей. Мне удалось ей внушить, что Михаил в нее влюблен (поРтихому) и
что все его разнузданные словеса от его затаенной мужской ревности. ТДа
ну?У С удивлялась она, краснея. ТЗнаю наверняка. Убежден в этомУ, С
серьезничал Я С Зинаида не верила. Не верила, однако с охотой поила его
вкусным кофе, чего при ее некотором жлобстве никогда прежде не случа-
лось.
Зинаида Агаповна к ночи ближе становилась косноязычна: то денег не
надо, то вдруг повторяла все настойчивее, вот, мол, сколько другие люди
берут Тс жильца за харчУ! Жилец или сожитель? С казалось, мы оба с ней
пытались и не могли этой разницы понять. (Этику этой общажной разницы.)
Зинаида краснела, смущалась при слове ТсожительУ, один раз от смущениЯ
зашлась кашлем, с хрипом крикнув мне:
С Да ударь же!
То есть по спине. Дтоб прокашлялась. Работала в швейной мастерской,
надышалась, пыльное дело.
Тетелин начался, помнится, с того, что Я кликнул его, подголадывающе-
го, как раз к Зинаиде С просто позвал поесть.
Тетелин тогда толькоРтолько появилсЯ в общаге, одинокий, неработающий
и плюс изгнанный за какуюРто глупость из техникума. (Преподавал. Дто он
там мог преподавать, разве что фирменную жалкость!) Ну да, да, жалкий,
ничтожный, и глаза как у кролика. Но он, появившийсЯ на наших этажах, не
был тогда противным. И его дурацкаЯ мечта С твидовые брюки (они каждое
утро висели на продажу в растворе палатки) С не казалась тогда дурацкой.
С У менЯ никогда не было таких брюк, С сказал. (Мы шли мимо. Брюки
покачивал ветер.)
С Ну и что?
Он призадумался. Он, оказывается, мог глянуть со стороны.
С У менЯ не было таких брюк. А у вас никогда не было изданной книги.
Я засмеялся: смотриРка, и куснуть можешь! молодец!
Первое времЯ Я его сколькоРто пас, подкармливал и
приводил с собой, как гостя, к людям в застолье С так
сказать, ввел. А когда замаячила на восьмом этаже
очереднаЯ квартира под присмотр, предложил его в
сторожа. Так у Тетелина появились первые денежки и род
занятий, не Якорь, но уже Якорек. Вместо благодарности
(люди всеРтаки странны!) Тетелин стал шустрить: у менЯ
же за спиной он пыталсЯ перехватить сторожимые мною
квартиры. А длЯ этого пришлось, разумеется, наговаривать
шепотком на менЯ лишнее С так началось.
К концу года господин Тетелин окончательно эволюционировал в мелочно-
го сторожаРкрохобора, это бы ладно, мало ли где шелухи, но плюс ко всему
С оформилсЯ в мое эхо. Он наговаривал на менЯ моими словами и с моей же,
уже уцененной,БВГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦДШЩЪЫЬ Э
ЮяабвгдежзЁ клмноп°±І¦ґµ¶·ё№є»јЅѕ¬А Б
ВГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮяабвгд е
жзийклмнопрстуфхцчшщъыьэюэяяя интонацией С и
даже не понимал, что он менЯ передразнивает! Подражал в голосе и в по-
ходке. И руки в карманы, сука, держал, как Я. Я уже не мог его видеть
шагающим в коридоре. (И не желал больше думать о нем, как о новейшем
Акакии Акакиевиче.) Как тип Акакий длЯ нас лишь предтип и классики в ХIХ
рановато поставили на человечке точку, не угадав динамики его подража-
тельного развитиЯ С не увидев (за петербургским туманом) столь скороспе-
лый тщеславный изгибец. Мелкость желаний обернулась на историческом вы-
ходе мелкостью души. Недосмотрели маленького.
Когда маленький человек Тетелин отправилсЯ на небеса, вцепившись ру-
ками в свои плохо укороченные брюки, Я, конечно, пожалел его. Как не по-
жалеть, кого сам опекал. Но лишь на миг. Помню порыв ветра (вдруг, со
стороны высоких домов) С с ним, с ветром, и налетела жалость к Тетелину,
жалость уже поздняЯ и почему так остро?.. Не сороковой ли день? С вот
так странно подумалось мне. Подумалось спешно, как думаетсЯ спохвативше-
мусЯ пассажиру, хотЯ отправляющимсЯ пассажиром как раз была (если была)
его маленькая, увы, душа. То есть ей (его душе) уже прикрикнули с неба в
