что Василек Пятов послал тем людям крупную сумму денег,
но сам был так расстроен, что попал под машину и погиб.
Я сказал просто: ТумерУ, но Викыч (словно накликиваЯ на
себЯ будущее, ах, наш Язык, как устроен! как далеко
заводит речь) тут же, длЯ пущего правдоподобия, уточнил
С скорректировал смерть Василька пронесшимсЯ по шоссе
шальным грузовиком, наезжают, мол, на людей, особенно
если те подавлены горем.
С Он ведь вас любил, С заключил Викыч.
С Знаю.
Отец уронил скупую мужскую и провел увлажнившимсЯ взглядом по пустым
углам мастерской С никакое, нулевое наследство! Да, он погрустнел. (Опе-
чалился.) Но ведь он так и не спросил, где Василек Пятов похоронен.
Ушел. Он просто ушел. Может, он потрясен (забыл спросить) и сейчас,
спохватившись, вернется?.. Мы прождали часа два с половиной, не меньше;
это и есть жизнь, дольше не ждут. (Два с половиной часа прощанья: взаим-
ного их прощанья. Каждый думает, что другой умер. Обоих нет.)
Зато мы спасли Василька от бесконечных поборов. Спасли художника, мо-
жет быть. Да и отца заставили (возможно) подумать о смысле жизни. Не ли-
шено интереса, если однажды, потрепанные долгим временем и уже едва уз-
наваемые друг длЯ друга, они столкнутсЯ лицом к лицу на московской ули-
це. ТоРто радости! Но они не столкнутся. Разве что лет через десять.
Отец только и наезжал в столицу сына ради (его денег ради). Жил где хо-
тел, вольная, ленивая, веселаЯ птица. Надо признать, он умел поговорить.
В те дни мне предложили сторожить склад в дальнем Подмосковье. Тишь.
Безлюдье. Знаковый момент! С мне повезло увидеть и дано было ощутить,
как широко (напоследок) может распахнутьсЯ пространство.
С Склад?.. С Я был согласен на что угодно. Я редко ел. Уже месяц, как
Я потерял чудесную работу в НИИ, где по ночам стерег опустевшие темные
этажи (на пару с Ильичем, нарисованным в полный рост). НИИ сторожить С
мед кушать. Но сторожение отдали Ларисе, Я не взревновал, женщина с ре-
бенком, копейка в дом.
На склад (вдруг продуктовый?) Я отправилсЯ тотчас, с первой же элект-
ричкой. Шутка ли, получить работу складского сторожа. (По подсказке, ко-
нечно; по звонку одного доброхота.) Я сошел на маленькой станции. Ни ду-
ши на платформе. Вот оно.
Склад оказалсЯ огромным сараем, что рядом с лесом, из которого выска-
кивала ветка забытой узкоколейки. КакойРто один паровозик металсЯ по
этим рельсам, как в плену, тудаРсюда, похожий на чумазую детскую игруш-
ку. ЭкаЯ глушь! Начальник склада бегло менЯ оглядел и осталсЯ доволен:
вписал кудаРто фамилию, только и спросив, не мочусь ли Я в пьяном виде в
постель. (Вероятно, как мои предшественники, травмированные немеряным
пространством и свободным временем.) Он кликнул старого служаку в древ-
них выцветших брюкахРгалифе, а уже тот повел менЯ в мою будущую каморку,
что у самого входа в складРсарай.
По пути (шли по складу) служака ловко высматривал и еще более ловко
выхватывал с длинных полок все, что, как он выразился, мне посчастливи-
лось. Мне посчастливилсЯ масляный обогреватель. Я его еле нес, оттягиваЯ
до земли теперь и левую руку (в правой машинка). Служака выхватил с пол-
ки одно за одним простынь, наволочку и одеяло, все вместе кинул мне,
словно у менЯ еще и третьЯ рука (Я успел прижать к груди). Несколько не-
ожиданно мне было выдано клистирное приспособление С резиновый мешок с
вьющейсЯ трубкой, борьба, мол, с запорами длЯ сторожей наипервейшее де-
ло. Стало веселей. Я уже стал ждать билет ДОСААФ и пачку презервативов С
живой человек!
Каморка холодна, мала и убога; а едва масляный нагреватель заработал,
из углов, как и ожидалось, стало припахивать Ядреной мочой. Всюду, что
ни говори, следы предшественников. (К концу жизни с этим свыкаешься.)
Зато дальняЯ часть склада была завалена большими досками, сороковкой, их
завозили по понедельникам, они были свежи, радостны и пахучи: запах неп-
реходящей хвойной новизны. БродЯ по складу, Я наткнулсЯ на шаткую тум-
бочку и тут же отволок в каморку, чтобы поставить на нее пишущую машин-
ку. Помню проблему: тумбочка не влезала, мне пришлось отпилить у нее це-
ликом угол вместе с ножкой С треугольная, она сразу нашла, угадала в ка-
морке свое место.
Торец склада не занят, пуст и гол, мне пришла мысль зазвать койРкого
из художников, среди которых Я тогда терся, С пусть распишут. Можно ор-
наментировать или устроить показательный Страшный суд длЯ недругов (и
друзей). Или зеркально развалить пространство надвое, как даму на иг-
ральной карте: простор! Или же С одну большую и дерзкую абстракцию...
Телефон только на железнодорожной станции, но Я туда пошел, не поленил-
ся. После получасового препирательства с дежурной, после долгих ей
разъяснений насчет эстетики склада Я сел наконец на стул в диспетчерской
рядом с телефоном. Как только приближалсЯ поезд, менЯ выгоняли. Но все
же Я сделал несколько звонков. Васильку Пятову, Коле Соколику и Штейну
Игорю, известному своими абстракциями. (Ему первому. Он страдал от от-
сутствиЯ больших плоскостей.) Однако все они не захотели в такую даль
тащиться, а Петр Стуруа, как выяснилось, умер.
Перелески. Опушки. И какаЯ пустота! И в то же времЯ какаЯ жизнь пус-
тоты С жизнь чистого пространства как простора, то есть в качестве прос-
тора.
Да и сам этот бесконечный зеленый простор был как заимствование у
вечности. Простор как цитата из вечности.
Мне давалось в те дни ощутить незанятость мира: тем самым подсказыва-
лось будущее. Уже через месяцРдва жизнь привела, пристроила менЯ в мно-
гоквартирный дом, в эту бывшую общагу, где коридоры и где вечнаЯ теснота
людей, теснота их кв метров С дощатых, паркетных, жилых, со столетними
запахами.
Так что в последний раз мое ТяУ умилялось идеальной и совершенной в
себе бессюжетностью бытиЯ С вплоть до чистого горизонта, до крохотного,
зубчиками, там леска. А если глаза, в глубоком гипнозе, от горизонта
всеРтаки отрывались, они тотчас утыкались в пустоту и в гипноз иного из-
мерения: в ничем не занятый (так и не зарисованный абстракциями) торец
склада.
И удивительно, как обессиливает нас общение с ничьим пространством. С
ничейным. Никакой борьбы. (Как ноль отсчета.) Живи С не хочу. Тихо. Тра-
ва в рост. И петляет ровно одна тропинка.
29
Я дичал. Я мог разучитьсЯ произносить слова. Агэшник все
же не из отшельников, хотЯ и ведет от них родословную.
Ни живого голоса, а до ближайших двух деревенек
далековато, как до луны (как до двух лун). ПолучаЯ
первую зарплату, Я подумал, хоть тут поговорю с
начальником. (Он наезжал ровно раз в месяц.) Но сукин
сын даже не спросил, как дела? С молча мне отсчитал и
уткнулсЯ в желтые бумаги. А когда Я, помяв купюры, сам
спросил у него, как дела? С он замахал рукой: мол, нет,
нет, уйди, изыди.
С Водки нет. Самогон в деревне, С бросил он коротко, не подняв от бу-
маг заросшей башки. И тотчас во мне заискрила мстительнаЯ мысль: пустить
поРтихому сюда, на склад, деревенских дедковРсамогонщиков, пусть попожа-
рят.
Я впадал в полуобморочное состояние, как только вспоминал, что в сле-
дующем месяце тоже тридцать дней. Я поскуливал. Тогда же Я стал негромко
разговаривать, дерево С вот собеседник. ПривезеннаЯ (гдеРто срубили)
большаЯ веселаЯ сосна пахла великолепно. Радость тех дней! А когда сосну
распилили и увезли, Я ходил кругами, где прежде она лежала: Я думал о ее
оставшемсЯ запахе. Я топталсЯ на том месте. Я брал в руки щепу, удивлял-
ся. Запах плыл и плыл, С стойкий, он удержалсЯ в столь малом куске дере-
ва, отщепенец. Сконцентрировался. Сумел.
Дуть не бегом Я уже с утра отправилсЯ в ТСолнечный путьУ, захватив
клистир как сувенир. Я предлагал оставить его на память, но деревенские
деды только косили на клистир линялыми глазами. Качали головой. Я уехал.
Мой послужной список: истопник, затем наемный ночной сторож (НИИ с
Ильичем), затем склад (с пустым торцом) С и вот наконец общагаРдом, где
поначалу Я лишь приткнулсЯ к кочевью командировочных в крыле К, на одну
из их матросских (шатких) коек. Койка шаткая, а оказалось надолго: сто-
рожение, как и все на свете, сумело в свой час пустить корни.
В это же времЯ (параллель) ВенЯ рассталсЯ с женой и определилсЯ в
психиатрическую лечебницу, где он и поныне. Тоже надолго, навсегда.
Но квартиры жильцов (уезжающих на время) Я пока что не сторожил: не
знал идеи. Приглядеть за квартирой впервые попросила моЯ знакомица Зоя,
экстрасенсорша ЗоЯ Валерьяновна. Как раз в то лето она уезжала на юга
греть своими исцеляющими руками спины и почки номенклатурных людей. ЗоЯ
уже и в то времЯ жила на Фрунзенской набережной, в престижном доме.
Квартира с первым длЯ менЯ запахом. Целое лето. Жара.
Собаку (не воющая, ко всему готова, дворняжка) один раз в день накор-
мить и на пять минут вывести С вот были все мои дела. Да еще с субботы
на воскресенье (раз в неделю) ночевать, чтобы горел уикэндный свет, мол,
жизнь идет; мы дома. Помню падающие деревьЯ , окруженные строгим каре
стен.
Это были тополЯ С во внутреннем дворе дома они (мало солнца) вытяну-
лись до той чрезмерной высоты, когда корни уже не могут держать. Не спо-
собные жить столь высокими, деревьЯ стали падать. Каждое падение разби-
вало жигуль или москвич (тогда еще не было мерседесов и опелей), а иног-
да сразу две машины. Сбегались зеваки, а Я шел мимо с собакой на выгул.
Дерево распиливали, рубили ветви, растаскивали по кускам. По счастью,
падали деревьЯ ночью, часа в четыре, в безлюдье. Каждое утро (пока маши-
нам не нашли срочно стоянку) лежало новое, только что рухнувшее дерево,
все в свежей зелени листвы, поперек придавленной несчастной машины.
С...В особенности к ночи. Он стонал. А они ему каждое утро записывали
С негромко выл. Вой тоже вид стона.
С Понимаю.
С Скорый консилиум тотчас навесил Венедикту Петровичу то безумие и ту
агрессивность, какую лечат, блокируЯ серией инъекций, С объяснял мне
врач Иван Емельянович.
С А ВенЯ уже ни на кого не бросалсЯ С он всего лишь стонал?
С Всего лишь.
Теперь (прошла четверть века) можно и по душам поговорить, можно
рассказать родственнику правду С можно и поподробнее. Да, все три серии
уколов ВенЯ получил тогда же сполна. Они охотно его кололи. Три серии.
Дтобы без промаха. Он стонал...
ВрачРпсихиатр Иван Емельянович, меж больных и их родственников поп-
росту Иван , пришел в больницу заведовать уже в нынешние времена, стало
быть, человек новый. Главный. И понятно, что, как бы отвечаЯ (комплек-
суя) за закрытость психиатрии брежневских лет, он старалсЯ длЯ нас,
родственников больных, быть по возможности открытым и доступным С откры-
тость льстит обеим сторонам.
Особенно доверителен и откровенен Иван Емельянович был с неким Шевчу-
ком, преподавателем МГУ; Шевчук не таилсЯ и в свою очередь откровенничал
с двумяРтремЯ из числа приходящих родственников, после чего волна разго-
вора устремлялась еще дальше и шире С к нашим берегам. Обмен информацией
меж родственниками совершалсЯ чаще всего в той толкотне больничного ко-
ридора, когда все мы с сумками и набитыми едой пакетами ждали часа сви-
даний. КлючРотвертка с той стороны клацает, и С наконецРто! С так мед-
ленно открываются, отползают тяжелые оцинкованные двери. Шевчук лечил
здесь жену. Этому Шевчуку Иван куда подробнее рассказывал будто бы и о
жертвах былых лет, и о врачах. (МенЯ интересовало.) Он будто бы поименно
характеризовал Шевчуку врачей, слишком активных в деле, а ныне уже уво-
ленных или просто ушедших на заслуженный пенсионный покой. (Притихли. На
дачах закапывают свои ордена. Возле Яблоньки. Шутка.)
Психиатр, так уж водится, более открыт длЯ людей интеллектуальных
профессий. (Я шел за писателя. И Я еще сколькоРто надеялся.) Но сравни-
