ти. И Эван, юный Эван, видевший во сне, как его брат хватается за воз-
дух, но не понявший, что это предупреждение, стоял над ним и наблюдал,
как кровь сочится из уголков его рта и как маленькая грудь жадно пытает-
ся вздохнуть.
Эрик сделал движение, чтобы схватить его за руку, но Эван заго-
ворил: "Я пойду и приведу папу, я поспешу и приведу его, я поспешу!" И
он побежал, спотыкаясь всю дорогу, к маленькому домику на холме, крича,
чтобы мать и отец помогли ему, потому что Эрик серьезно поранился суком,
упал и сейчас лежит, весь покалеченный, на земле, словно некая карна-
вальная кукла. Он показал им дорогу, боясь, боясь, боясь, что ведет их
неправильной дорогой, боясь, что не сможет снова найти это место, боясьЄ
И когда они добрались туда, глаза Эрика остекленели и неподвижно
уставились в жаркий солнечный диск, и мухи уже пробовали на вкус кровь
вокруг рта мальчика, как воду из красных фонтанов.
Сознание Эвана пробиралось сквозь лабиринт воспоминаний.
Лица выглядывают из-за перекладин бамбуковых клеток. Эван, сла-
бый и оглушенный, сражается с двумя охранниками в черных одеждах со всей
силой, оставшейся еще в его теле. Он хватает нож и ударяет им, один из
них замахивается над его головой ружейным прикладом, другой падает, из
его яремной вены хлынула кровь. Шум криков и стонов, из закамуфлирован-
ного под джунгли строения выбегают новые охранники, тени приближаются к
бамбуковым клеткам. Эван хватается за ствол ружья, отталкивает его в
сторону, глубоко погружает нож в грудную клетку до легких. Он отбрасыва-
ет в стороны вьетконговца, разворачивается к клеткам, где бормочут и
захлебываются слюной обезумевшие люди. Автоматный огонь, пули вспахивают
землю между Эваном и клетками. Пламя обжигает левое плечо, когда пуля с
завыванием проносится мимо. Тогда он отворачивается от клеток и бежит в
джунгли, охранники преследуют по пятам, стреляя в его тень; он ныряет в
густую листву и прячется там какое-то время, которое кажется ему часами.
Когда крики замирают вдали, он пробирается туда, где, по его сведениям,
располагается его лагерь, на несколько миль к югу.
Он доложил о захвате своего разведывательного отряда, и была ор-
ганизована спасательная миссия. Он провел людей обратно через джунгли,
положившись на свою память и интуицию, и на следующий день они обнаружи-
ли лагерь вьетконговцев.
Но там остались только мертвецы. Все были казнены в своих клет-
ках, и над телами, изрешеченными пулями, витал запах смерти, подобно
темному туману. И уже собирались мухи, огромными стаями - древняя, всег-
да побеждающая армия.
И именно тогда Эван понял это.
Да, было что-то подобное Руке Зла, наползающей на землю, пауко-
образной, источающей яд. Выискивающей тела и души. Дважды Эван ощущал ее
присутствие, и ему удавалось спастись, и дважды эта ужасная тварь заби-
рала жизни других вместо его собственной. Но это, чем бы оно ни явля-
лось, ждало, наблюдало и дышало дыханием ночи.
Потому что однажды оно снова придет за ним.
Он открыл глаза, притянул к себе Кэй, поцеловал ее в лоб. Она
сонно заулыбалась, и тогда он позволил своему сознанию перевалиться че-
рез край.
В страшное, хорошо знакомое место, где представление должно было
вот-вот начаться, и он не мог опоздать.
Потому что у них было что ему показать.
Дорожный указатель, освещаемый сзади ярким светом: ВИФАНИИН
ГРЕХ. Образы деревни: ряды аккуратных домиков, раскинувшиеся вязы, Круг.
И тот самый дом: музей на Каулингтон-стрит. Открывающаяся дверь; страх,
громом отдающийся в душе. Неожиданный водоворот пыли, помутивший свет;
холод, болью отдающийся в костях.
И это движение в пыли, фигура, задрапированная в тень, медленно
подходящая все ближе и ближе, беззвучно шагающая с ужасной, словно свер-
нутой в пружину силой. Он хотел закричать, но не смог. Он хотел побе-
жать, но не смог сделать и этого. И опять фигура, разводя в стороны пы-
левую завесу, пытается сквозь нее дотянуться своей рукой, подходит все
ближе и ближе, ее пальцы тянутся к его горлу.
Сейчас Эван мог видеть только глаза на мрачном нависающем лице.
Глаза цвета электрической синевы, мощной, искрящейся, угрожающей
разорвать его в клочья. Немигающие. Ниже глаз, губы разошлись в оскале
ненависти, обнажая блестящие зубы.
Эван стонал, почувствовал, что крик разрывает его горло, словно
коготь. Он пытался вырваться оттуда, Кэй рядом с ним теперь повторяла:
"Боже, Боже милостивый, пожалуйста, не надо опятьЄ нет, нет, не надо
опять, нет, ЭванннннннЄ"
- Спокойно,- наконец выдохнул он, пытаясь обуздать свои нервы.
Он почувствовал на своем теле влажный холодный пот. Он ощущал себя за-
мершим и беззащитным.- Не волнуйся. Все в порядке. Правда. В порядке.
- Господи милостивый на небесах,- сказала Кэй, и именно тогда он
осознал, что она отодвинулась от него.
Он заглянул в ее глаза, увидел, что они расширились от испуга,
провел рукой по своему лицу и покачал головой. "Возвращайся ко сну".
Она молча смотрела на него, как на смертельно больного, с пе-
чалью и страхом.
- Я же сказал, спи,- повторил Эван, и его взгляд словно пронзил
ее череп вплоть до мозга.
Она внутренне содрогнулась от этого выражения в его глазах. Она
видела что-то похожее раньше, когда он проснулся и сказал, что будет
несчастный случай и они могут покалечиться. У красного грузовика трейле-
ра с надписью "АЛЛЕН ЛАЙНЗ" откажут тормоза, и его вынесет на середину
дороги по направлению к ним. Но нет, этот взгляд был еще хуже, и поэтому
напугал ее до самой глубины души. Он казался пустым и затравленным, ос-
вещенным внутренним огнем, казалось, он пытается заглушить тот ужасный
озноб, который пронизывал его кости.
- Спи,- шепнул Эван.
Она начала говорить, но передумала и положила голову на подушку.
В окно светила луна, и ей показалось в это мгновение, что лунаЄ ухмыля-
ется.
- Боже мой,- тихо сказал Эван.- Ох, Боже мой.- Он снова улегся,
его сердце колотилось в груди, как кувалда. Нечего было ждать сна; в эту
ночь он прошел мимо него, отбросив, как треснувший бесполезный контей-
нер. Он откинул в сторону простыни, пытаясь охладить пот, выступивший на
лбу; Кэй рядом с ним пошевельнулась, но не дотронулась до него и не ос-
мелилась заговорить.
Эти глаза жгли его мозг; прикрыв веки, он снова увидел их огнен-
ные сферы где-то в районе лба.
Теперь, после своего второго сна, он все понял. И устрашился
ужасного знания.
Что-то в мирной деревеньке Вифаниин Грех подкрадывалось к нему.
Поступало все ближе.
И пока они лежали, как незнакомцы, полные страха, июнь превра-
тился в июль.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЮЛЬ
12. Ночь на улице Кингз-Бридж-роуд
- Мы закрываемся, уважаемый,- сказала женщина с пучком волос,
крашенных в белый цвет.
Нили Эймс уставился на нее из-за своих стаканов и кивнул, и она
отвернулась, возвращаясь назад от его столика к бару. Свет отражался на
янтарном стекле четырех пустых пивных бутылок, беспорядочно нагроможден-
ных перед ним, еще одна, наполовину осушенная, стояла на полу, рядом с
его стулом. Он смотрел, как женщина - как она сказала, ее зовут? Джинд-
жер? - возвращается за стойку и начинает считать деньги в кассовом аппа-
рате. Он пробренчал несколько аккордов на лежащей у него на коленях об-
ветшавшей двенадцатиструнной гиббсоновской гитаре. Джинджер, подняв гла-
за, одарила его мимолетным подобием улыбки и затем продолжила прерванные
подсчеты. Вик, буфетчик, здоровенный детина с рыжеватой бородой, держа
на фут перед собой шланг, мыл пивные кружки и подносы и слушал игру мо-
лодого человека.
Это были старые песни, но ни Джинджер, ни Вик, конечно, никогда
их раньше не слыхали, потому что их написал сам Нили. Некоторые из них
были лирическими, одни были завершенными, другие только отрывками, но
каждая из них имела свои особенности, тесно связанные с определенным со-
бытием или чувством в его жизни. Они зарождались внутри него, в печен-
ках, и наконец вырвались наружу с большой болью и даже смущением через
кончики пальцев, голос и эту гитару. Он хорошо играл; несколько лет на-
зад он оставил дом в Небраске, присоединившись к группе музыкантов под
именем "Миднайт Рэмблерс", "Полночные гуляки", но вместе у них ничего
толкового не получилось и, в конце концов, их пути разошлись. Какое-то
время он зарабатывал неплохие деньги, играя в клубах и придорожных заве-
дениях вроде этого, но он плохо знал новые популярные песни, и люди явно
предпочитали пить, а не слушать. В основном он наигрывал пару своих ме-
лодий для владельцев клубов, а они пожимали плечами и смущенно говорили,
что такая музыка не пользуется особым спросом. Это, конечно, так и было,
но он давно решил, что будет играть либо свое, либо ничего, и за этот
несколько рискованный обет расплачивался случайными заработками, подоб-
ными тому, чем он занимался в Вифаниином Грехе. Однако они приносили ему
деньги, так что жаловаться не было причин.
Время от времени, сидя в темном баре и глядя перед собой на пе-
пельницу, заполненную окурками, и пустые бутылки, выстроившиеся перед
ним, как друзья, которые приходят и уходят,- Нили мысленно возвращался в
прошлое. Голоса, образы, вкусы и запахи заставляли его сознание сколь-
зить назад. Назад, через годы, через прожитые дни. Он вспоминал своего
отца, рослого компанейского мужчину, который предпочитал носить красные
ковбойские рубашки, игравшего на гитаре в джазовом оркестре под названи-
ем "Тритоны" на деревенских карнавалах. От него Нили и узнал о музыке и
страданиях. Отец был алкоголиком, он пил по ночам и выл на луну, как ра-
неный пес; его мать, изящная и интеллигентная женщина, дочь священника,
стала почти что пьяницей и, одновременно, бродячей религиозной фанатич-
кой, распространяющей брошюры о спасительной милости Христа. Нили помнил
ее молящейся рядом с мужем, свесившим голову в лужу рвоты, вонявшей в
лунном сиянии. Но и мать тоже отступалась, отказываясь от почти невоз-
можной задачи подсадить его в машину, ползущую наудачу через борозды в
его сторону. Они по-настоящему любили друг друга.
И теперь Нили иногда казалось, что пьянство помогало пробудить к
жизни его творческие соки. Он не был алкоголиком, он не был привязан к
этому, но, Боже правый, пьянство облегчало ему некоторые скверные воспо-
минания, помогало коротать одинокие ночи и, главное, позволяло забыть
тот день, когда его тетя и дядя приехали за ним и забрали мать с отцом в
один из этих госпиталей с белыми стенами, где глаза у всех выглядят как
дырки, просверленные в черепе прямо до мозга. Он рано повзрослел; подтя-
нутый и сообразительный, он выучил уроки, которые ни одна школа не смог-
ла бы ему преподать. Иногда, когда он пил неразбавленный виски, что слу-
чалось не часто, ему казалось, что он видит то же, что, должно быть, ви-
дел его отец: настоящая жизнь начнется завтра, дальше по дороге, за сле-
дующим поворотом. Настоящая жизнь ждет впереди.
Еще через несколько минут Нили взял свою гитару за деку и встал.
Пивные бутылки дрожали, и отблеск света от них вытанцовывал джигу.
Джинджер опять улыбнулась ему, и Нили попытался представить, что бы слу-
чилось, если бы он попросил ее пойти домой вместе с ним. Она была, веро-
ятно, лет на десять постарше его, но какого черта? Нет, нет. Не стоит
делать этого. Может быть, она жена буфетчика; он видел пару раз за этот
вечер, как Вик обнимал ее за талию. Он еще примерно мгновение смотрел на
нее, затем двинулся к двери.
- Эй,- позвал Вик,- с тобой все в порядке?
