изводит впечатление на женщин.
Сегодня утром Эван получил кое-какую важную почту. Журнал бел-
летристики "Фикшн" принял к опубликованию его рассказ о двух бывших
влюбленных, случайно встретившихся в поезде в пожилом возрасте. И пока
они разговаривали, воскрешая старые воспоминания, поезд останавливался
на станциях, расположенных все дальше и дальше во времени. Когда наконец
они поняли, что их любовь все еще была сильной, поезд остановился на пе-
реезде Нивен-Кроссинг, в их родном городке, где они впервые влюбились
друг в друга под летними звездами на берегу озера Боумэн.
Другая корреспонденция Эвана не была столь удачной. Отказ из
"Эсквайра". Туда он посылал рассказ о ветеране Вьетнама, чьи жена и
друзья начали воспринимать внешность людей, которых он убил во время
войны, был пугающим для самого Эвана, потому что он зондировал те откры-
тые незажившие раны, где нервные окончания вины и страха располагались
так близко к поверхности. Он решил, что ему нужна дистанция времени,
чтобы суметь сказать что-нибудь отчетливое и членораздельное о Вьетнаме.
Все, что он до сих пор написал, напоминало беспорядочные и бесформенные
крики боли.
Может быть, он всегда будет нести в себе этот крик. Это была его
ноша со времени войны; его память о молодых людях, скошенных, словно
пшеница, серпом черного властелина; память о телах без лиц или без рук
или ног; память о шокированных артиллерийским обстрелом солдатах, крича-
щих без голоса; память о самом себе, прикрученном к койке и ощущающем,
как паук ползет по его коже, или о себе много позже, стоящем посреди
мортирного огня в ожидании, куда Господь нанесет свой следующий удар.
Ему было очень трудно снова приспособится к этому миру после возвращения
домой, потому что ему все казалось таким нереальным. Никто не метался в
поисках укрытия от артиллерийских атак; никто не звал медиков, чтобы они
помогли ему удержать на месте выпадающие внутренности; никто не считал
звезды на небе и не загадывал, будут ли они еще живы на следующую ночь,
чтобы повторить это упражнение. Казалось, никто на самом деле и не знал,
что происходило тогда, да и не дал бы ломаного гроша за то, чтобы уз-
нать. И это одновременно и бесило Эвана, и подавляло, ведь так много лю-
дей умерли, как маленькие патриотические Иисусы, в то время как Иуды до-
ма подсчитывали свои монеты. Вот каким он запомнил Харлина, своего изда-
теля в "Айрон Мэн": дерьмовый Иуда самого худшего сорта. Харлин, большой
неуклюжий человек с командной жилкой и длинной нижней челюстью, с самого
начала превратил его работу в ад. "Вы воевали во Вьетнаме, да? Видели
много военных действий?" Эван ответил: да.- "Я принимал участие в борьбе
с нацистами во Второй Мировой Войне. Сражался во Франции. Поражал этих
проклятых нацистов пулями. Проклятье, но это были хорошие времена". Эван
продолжал молчать. "Да, сэр, вы можете говорить все, что хотите. Но,
ей-Богу, нет ничего лучше, чем сражаться за свою страну". Спустя долгое
время Харлин стал расспрашивать его, желая узнать, сколько вьетконговцев
убил Эван, приходилось ли ему когда-нибудь использовать напалм на ка-
ких-нибудь хижинах, не убил ли он кого-нибудь из деревенских жителей,
потому что, ей-Богу, они все так чертовски похожи др
руга, не так ли? Эван подчеркнуто игнорировал эти вопросы, и постепенно
Харлин стал угрюмым, а затем сердитым, спрашивая его, уверен ли он, что
действительно сражался, почему никогда не хочет говорить об этом и поче-
му, по крайней мере, он не привез жене даже чертовой мочки уха.
И через эту завесу дикости Эван начал видеть в своих снах мерца-
ние правды: Харлин стоял перед ним с бледным, как мел, лицом консистен-
ции глины. Очень медленно лицо Харлина начало расплываться, словно бы
пузырясь в обширном центре вулканической ненависти, таящейся внутри не-
го; сырые участки сырой плоти отвалились, отдельные части лица расщепи-
лись и упали на пол: скрюченный нос, нижняя губа, челюсть. Остались
только два отвратительных пристально глядящих глаза, блестящих из черепа
со все еще прикрепленным к нему скальпом. И эта тварь, что была Харли-
ном, источая темные отвратительные соки, стала приближаться к спящей Кэй
в спальне дома, который они арендовали в Ла-Грейндже. Тварь-Харлин расс-
тегнула свои брюки, и из них вывалился напряженный, стоящий торчком пе-
нис, дрожащий в предвкушении плоти Кэй. И как раз в тот момент, когда
Харлин собирался откинуть простыни с Кэй, Эван проснулся, лихорадочно
глотая воздух.
На рождественском вечере для сотрудников "Айрон Мэн" и их жен
ужас, растущий внутри Эвана, достиг апогея, как вода достигает точки ки-
пения. Харлин начал изводить его расспросами о войне, желая узнать,
сколько на ней погибло его товарищей, и затем, прикончив полбутылки вис-
ки, сколько "маленьких обезьянок" ему удалось положить. Эван оттолкнул
его прочь, и испорченные эмоции Харлина быстро выплеснулись наружу,
словно змея, выползающая из своей темной норы. Ты гнусный лжец! - угро-
жающе сказал Харлин, а люди перестали пить и разговаривать и повернулись
к ним. Ты кем себя считаешь, героем войны или кем-нибудь в этом роде?
Ей-Богу, я сделал больше, чем ты, и знаешь, что мне за это дали? Шлепок
по спине и пинок в зад. И, ей-Богу, мой сын Джерри, благослови его Гос-
подь, был воспитан правильно, воспитан сражаться за свою страну, как и
положено мужчине, и он отправился добровольцем во Вьетнам, он не хотел,
чтобы его призвали, к черту, нет, он отправился добровольцем, потому что
его старик сказал, что это правильно. Я видел его перед поездом, и мы
пожали руки, как мужчины, потому что когда мальчику восемнадцать, он уже
мужчина. А знаешь, где он сейчас? - Глаза Харлина блеснули на секунду,
всего лишь на секунду, затем снова зажгли воспаленный мозг Эвана новым
огнем. Военный госпиталь в Филадельфии. Ему снесло половину головы. Он
просто сидит там, не говорит ни слова, не может самостоятельно есть, де-
лает в штаны, как малый ребенок. А когда я последний раз зашел навестить
его, он просто сидел у окна и не смотрел на меня, словно бы он меня
проклинал и ненавидел. Ненавидел меня! И посмотри на себя. Ей Богу, сто-
ишь здесь с этим чертовым яичным коктейлем в руке, в твидовом пиджаке и
при галстуке, и воображаешь себя военным героем, говнюк, а? - В этот мо-
мент окружающие попытались успокоить его, а Эван взял Кэй за руку соби-
раясь уйти, но Харлин не унимался. Ты не мужчина! - хрипел он. Если бы
ты был мужчиной, ты бы гордился тем, что убивал этих проклятых обезьян,
которые подстрелили моего Джерри! Ты не мужчина, в тебе и
о-то ничего нет, ублюдок. Эй! - Он перевел свой взгляд на Кэй.- Эй! Мо-
жет быть, я как-нибудь покажу вам, как выглядит настоящий петушок?
И в этот момент образ из сна ворвался в мозг Эвана, и он двинул-
ся вперед с неумолимой пугающей скоростью: мимо Кэй, и она даже не успе-
ла остановить его, мимо еще двух других человек. Его лицо все более ис-
кажалось, по мере того как им начинало овладевать что-то ужасное. Молни-
еносным движением руки, почти неуловимым для глаза, он схватил Харлина
за горло, рванул назад и встал на колени, чтобы было удобнее переломить
ему позвоночник. Он смутно припомнил чей-то крик и понял, что этот бе-
зумный крик был его собственным. И Кэй закричала: "Не-еееее-еет!" - в
тот самый момент, когда Эван собрался с силами, чтобы убить Харлина, так
же как когда-то он убил молодого вьетконговца, которому было, наверное,
не больше девятнадцати лет. Эвана с трудом оттащили от Харлина, и только
тогда Кэй безудержно расплакалась горькими, выматывающими душу слезами.
Некоторое время спустя Эван потерял свое место, будучи уволенным "за не-
аккуратность и пренебрежение служебными обязанностями", и они уехала из
Ла-Грейнджа.
Боже мой, подумал Эван, возвращаясь в настоящее, на станцию те-
хобслуживания, с тех пор, кажется, пролетела целая вечность. Но он знал,
что инстинкт убийцы, который в нем проявился, никогда и никуда не денет-
ся, он слишком глубоко въелся. Эта была та темная часть его души, кото-
рую он держал в тайне под строгим замком.
В последние дни он опять вернулся к рассказу о деревне и написал
письмо в "Пенсильвания Прогресс" с запросом, не заинтересует ли их ка-
кой-нибудь материал о Вифаниином Грехе. Он пока не получил ответа, но
почему бы не попытаться выяснить все, что возможно? Таким образом он и
очутился рядом с Джессом, направляя разговор на тему о Вифаниин Грехе, в
особенности о том, что ему известно о происхождении этого названия.
Джесс зажег сигарету и затянулся ею.
- Не знаю,- сказал он.- Как вы думаете, может быть, у них есть
какие-нибудь записи или еще что-нибудь в библиотеке?
- Может быть,- сказал Эван; он уже решил по пути домой зайти в
библиотеку по этому поводу.- Правда, я думал, что, работая здесь, вы
могли слышать какие-нибудь истории, слухи, сплетни, что-нибудь, что мог-
ло бы мне помочь.
Джесс что-то проворчал и некоторое время молча курил. Эван не
думал, что он собирается отвечать, и когда посмотрел на него в следующий
раз, увидел, что глаза Джесса, казалось, значительно потемнели и ввали-
лись, словно бы съежившись от солнечного света. Дым вытекал из его нозд-
рей, сам он прислонился к паре плетеных бутылей с машинным маслом "Валь-
волин".
- Там, в нескольких милях по Кингз-Бридж-роуд, есть одно место,-
сказал он наконец.- Там околачивается множество местных. Придорожный
ресторанчик под названием "Крик Петуха". Человек может услышать там
кое-какие интересные рассказы, если прислушается. Некоторые из них небы-
лицы, а некоторыеЄ что ж, стоят того, чтобы над ними подумать, если вы
меня понимаете.
Но Эван не понимал его.
- Что за рассказы?
- Парень по имени Мэнси управлял этой станцией, пока я сюда не
пришел,- тихо сказал Джесс, пряча глаза, чтобы избежать взгляда Эвана.-
Я получил это место потому, что однажды этот человек просто исчез. У не-
го была жена и двое детей. Они жили в автоприцепе в паре миль к востоку
отсюда. Затем просто исчезли. Через пару недель дорожная полиция нашла
его машину в лесу, прикрытую ветками.- Он сделал паузу, затягиваясь си-
гаретой.
- А что было с ним? - настаивал Эван.
- Его так и не нашли. Знаете, сначала подумали, что он убежал с
денежными расписками, бросил жену и детей и скрылся.- Джесс покачал го-
ловой.- Но это было не так. Полиция нашла выручку, она была вся сложена
в этих мешках, которые банк дает для перевозок, и находилась под перед-
ним сидением. Окно со стороны водителя было разбито, а ветровое стекло
треснуло - вот что я услышал от местных в "Крике Петуха", и может быть,
это небылицы. Но, может быть, и нет.
- Это скверно,- сказал Эван.- Но, думаю, люди все время исчеза-
ют. Это грустный жизненный факт.
- Грустный. Верно,- Джесс слегка улыбнулся, затем улыбка сползла
с его лица.- Нет, это больше, чем просто факт. То, что случилось с Манси
- что бы это ни было - уже случалось здесь и раньше. И больше, чем два
или три раза. Достаточно, чтобы задуматься.
- Задуматься? О чем?
- О том, чего не знаешь,- сказал Джесс, все еще говоря тихо и
спокойно, но его глаза были мрачными.- Поторчите в "Крике Петуха" и пос-
лушайте все эти рассказы. И вы задумаетесь над ними так же, как и я.
Кое-кто из местных видел по ночам странные вещи и слышал в лесу странный
зов. Эти вещи быстро двигались сквозь кустарник, и очевидцы боялись к
ним приблизиться.
Эван почувствовал озноб, пробежавший по позвоночнику. Он вспом-
нил первую ночь в своем доме и тот неясный образ, который увидел в окне.
Что это такое было?
- Да, сэр,- продолжал Джесс.- Сходите в "Крик Петуха". Поторчите
