обычному образу жизни, частью которой будут и вот такие романтические
истории.
Незадолго до полудня Линда прибежала на поле, где я работа. Она
казалась очень расстроенной. Наспех поприветствовав меня, она спросила:
- Майк здесь?
- Он где-то во дворе. А что, Линда? Что-то случилось? Надеюсь,
близнецы здоровы? Послушай, я как раз собирался передохнуть. Я провожу
тебя к дому.
- Ничего серьезного не произошло. Я хотела спросить, есть ли у Майка
зеленая мазь от ожогов. У меня закончились мои запасы, а этот негодный
Джеймс вчера вечером опять обжегся. Эли поехал к Проходу после ужина
посмотреть каких-то телят, которые продает Пикл, дети уснули, и я вышла
прогуляться и подышать воздухом. А Джеймс проснулся и принялся за свое
любимое занятие - засовывать палочки в камин. Тысячу раз говорила ему и
шлепала его, но он все за свое. А вчера он обжег ручки и бросил палочку на
коврик - ту шкур, которую ты подарил мне. И вернувшись, я застала целый
костер, я едва успела убрать все до возвращения Эли, я стараюсь, чтобы он
поменьше знал.
Во всем этом объяснении была какая-то поспешная неловкость, не
вяжущаяся с повседневной ситуации.
- Почему? - поинтересовался я. - Ты ведь не виновата.
- Нет, наверное. Даже если бы я и была дома, он все равно мог бы
сделать это. Эли и так считает, что я не достаточно строга с детьми. А
Джеймс вечно такой шалун. Он еще и хитрец. И если Эли увидит ожоги, он
спросит меня, почему я позволила ребенку безобразничать и эта маленькая
обезьянка тут же выдаст меня: "Мама гулять". И я решила, что лучше уж я
раздобуду это лекарство и быстро залечу рану.
Дело было не в самом происшествии, и не в том, что она оставила детей
без присмотра, что случалось очень редко, меня насторожила скороговорка,
которой она все это рассказывала. Но это было не то чтобы подозрение, а
смутная догадка, которая тотчас же забылась, когда Линда добавила:
- Я бегала к Люси Стеглс, проведала ее, хотела спросить ничего ли ей
не нужно. Она уже поправляется, сама кормит малыша.
К этому времени мы уже вошли во двор, Майк был там. Он сразу же пошел
в дом за лекарством.
- Где твои негодники? - спросил я.
- Привязала их как щенят, по-другому никак с ними не справиться. Эли
поехал на мельницу с телегой, и я успею вернуться до его приезда, если
потороплюсь. О, спасибо, Майк. Я очень признательна. До свидания. До
свидания, Филипп.
И она бегом припустила к себе.
Зайдя в дом, я подумал, что Эли повез груз на мельницу, и если он
должен вскоре вернуться, значит, выехал спозаранку. Итак, Джофри
попрощался с Линдой, и она видела, как он уносился вдаль, голубоглазый
герой в синем одеянии на роскошной кобыле. А она, размышлял я, такая
наивная, что узрела рыцарство даже в откровенных притязаниях моего отца, и
различила доброту в суровом пуританстве Эли. Разве могла ускользнуть от ее
внимания романтическая натура этого неотразимого искателя приключений?
Следующие два дня я много времени проводил с Диксоном, который
наконец уже мог медленно спускаться вниз и сидеть у открытого окна,
залитого солнечным светом зала. Он был интересным собеседником, хотя и не
слишком жизнерадостным. Набег индейцев на Диксонвиль уничтожил результаты
всех его трудов. Все погибшие были ему знакомы, он уважал их, многих даже
любил. И он не мог, как другие, более молодые беглецы, стряхнуть горестные
мысли, причиненные этой трагедией.
- Будь я моложе, - однажды признался он, задумчиво глядя вдаль
бесцветными стариковскими глазами. - Я бы верил в будущее. Этого
Беспокойную Луну, как его называют, постигнет та же участь, что и короля
Филиппа и Могучий Гром. НЕИЗБЕЖНО. Время индейских вождей миновало. Час их
пробил. И когда с ним и его воинами будет покончено, земля-то останется, и
озера и все, что делало Диксонвиль Диксонвилем. Но я буду уже слишком
стар, чтобы начать все с начала. А я как раз организовал школу. В селении
не должно было остаться ни одного человека, не умеющего писать и читать. А
для женщин мы устраивали вечера с шитьем и чаем, где они собирались и
развлекались, у мужчин был тоже своего рода клуб, они могли там выкурить
по трубке и спокойно пропустить стаканчик после рабочего дня. И все это
стерто с лица земли горсткой дикарей под предводительством дьявола с
неуемными амбициями, которые ему ни за что не осуществить.
- Но это была их земля, - сказал я только для того, чтобы продолжить
беседу.
- И что они с ней делали? Пахали? Строили цивилизованные селения?
Нет. Вонючие хижины, полные костей, и шкур, и грязи. Их женщины - просто
вьючные животные, дети - кровожадные дикари. Нет, право собственности не
должно стоять на пути прогресса. Земля принадлежит тем, кто может на ней
работать. Мы слишком рано объявили войну короля Филиппа законченной.
Нельзя было оставлять в живых ни одного темнокожего на всей территории
между озерами и океаном. Нельзя воткнуть меч в землю, если ты не уверен,
что сможешь мирно пахать и сеять на ней.
- Думаю, вы правы. Но порой я вспоминаю одного индейца, который был
убит в этом самом дворе. Я видел его. Он был худой и слабый. Его мертвое
лицо был спокойным и мирным. И я тогда испытал жалость к ним ко всем. Они
ведь не ПРИГЛАШАЛИ нас сюда.
- Да, это конечно аргумент. Но в конце концов, мистер Оленшоу, вы
ведь образованный человек и поймете, что я имею в виду, когда говорю о
беспощадности цивилизации. Это сила, которую нельзя игнорировать. И она
имеет свою форму. Только подумайте. Всякое вторжение шло с востока на
запад. Татары шли на запад, и готы, и римляне. И такие движения, как
мусульманство и христианство, шли на запад. Это что-то вроде мирового
плана. И согласно этому предначертанию белый человек движется в этом
направлении через весь американский континент. Будут еще и Беспокойные
Луна и Диксонвили, но им не остановить этого процесса, как Вейк не
преградил в свое время путь викингам. Будут еще такие старики как я, но
боюсь, что от их трудов останутся лишь воспоминания.
И чтобы отвлечься от печальной темы, я сказал:
- Интересно, что удастся обнаружить Джофри.
- Все, что только можно выяснить, он узнает. И при этом выйдет сухим
из воды. Он рожден под счастливой звездой.
- Вы верите в такие вещи? - удивился я.
Старик казался мне очень трезвомыслящим и лишенным всяких
предрассудков.
- Что касается Джофри, то я верю во все. Ему двадцать четыре года, а
о его приключениях можно написать целый роман. Его отец - француз, и сам
Джофри родился во Франции. Уже в семнадцать лет от роду он записался в
армию. Была там какая-то история с женой старшего офицера, и он решил
отправиться в Индию. Корабль его потерпел крушение, но его подобрали в
море, - снова его счастливая звезда, - и вместо Шандернагора, он попал в
британское селение. Мать его была англичанкой, и он питал определенные
чувства к этой нации. Так что он остался там и работал у них на фабрике
какое-то время. В этой связи его направили в Лондон, где он познакомился с
человеком по имени Биллингс; вы, наверняка, слышали о нем от мистера Горе.
Биллингс как раз в это время собирался в Диксонвиль, а Джофри в этот
момент взял под свою опеку детей Камбоди, родственников по материнской
линии, сирот, оставшихся без единой родной души, даже не имевших друзей.
Взять их с собой в индию он не мог, так что решил направиться сюда вместе
с Биллингсом. И он причинил нам немало хлопот, смею вас заверить. Но
справедливости ради не стоит забывать, что эти дети, которые всегда были
при нем, и я сам, которого он подобрал по дороге, были единственными, кому
удалось спастись в этой заварухе. Интересно, останется ли он здесь? Нравы
у вас довольно строги, не так ли?
- Что касается меня, то нет. Но не думаю, что ваша идя клуба была бы
принята здешним обществом.
- О, да я и не имею права воплощать здесь свои идеи. Если я и
останусь у вас, то ограничусь только тем, что буду зарабатывать хлеб
насущный. Я только думаю о Джофри. Мы не были слишком суровы в Диксонвиле,
но и там у него было одно-два столкновения с местными властями.
- По какому поводу?
- Женские прелести, - коротко сформулировал Диксон. - Он просто не
может устоять. Ничего при этом серьезного у него на уме нет. Но не все это
могут понять. Несколько разъяренных отцов и ревнивых мужей преследовали
его с ружьями. В полном смысле этого слова. Тот же Биллингс, который
привез его сюда, прострелил ему ногу, когда он вылезал однажды ночью из
окна спальни Фелисити Биллингс. У него на одной ноге практически нет
голени.
- Он женат?
Впервые за эти две недели Диксон рассмеялся.
- По крайней мере, я этого не знаю, но почти уверен, что нет. От пули
он еще может увернуться, но сварливая жена дома быстро усмирила бы его
пыл.
Ну и жизнь! Совсем не такая, как у меня. Бешеная скачка по сравнению
с моей хромающей трезвой трусцой. А в нем даже легкая хромота казалась
романтической, особенно когда стала известна ее причина.
Как никогда раньше, мне захотелось узнать, была ли Линда или Джудит
предметом его интереса на этот раз. И хотя не было реальных оснований
полагать, что это одна из них, я все равно не мог отделаться от этой
мысли. Почему Эдвард задал свой вопрос? Почему Джофри просто не ответил:
"Ты маленький наглец. Я делал то-то и то-то."? И Линда сама сказала, что
уходила из дому, а сам я имел доказательство отсутствия Джудит.
Я пытался откинуть в сторону все эти сомнения, убеждая себя, что я не
разъяренный отец и не ревнивый муж. Но идея эта не покидала меня, и после
ужина, оставшись в кухне наедине с Джудит, я подвел разговор к тому
моменту, когда вполне естественно прозвучал вопрос:
- Джудит, - начал я, полностью сосредоточившись на перьях, которые
точил. - Ты, я думаю, вчера навещала Люси Стеглс?
- Нет, а что?
- Просто хотел узнать, как она. Кажется, Майк не ходил к ней на этой
неделе.
- Миссис Мейкерс же говорила вас сегодня утром. Она была там вчера.
- Так ты видела ее?
- Да, - отрезала девушка, но я при этом испытал такое облегчение, что
даже ее тон не имел никакого значения. И словно чтобы сгладить свою
грубость, она тут же добавила:
- Я ходила к Битонам. Ральф привез мне отрез муслина из Салема, и
Кристина шьет мне платье.
Теперь я нашел в себе силы поднять глаза. Если Линда была у Люси, а
Джудит у Кристины, то никто из них не мог проводить время с Джофри
Монпелье.
Итак, я поднял голову и сказал:
- Скоро уже можно будет надеть платье из муслина. Какого оно цвета?
- Белое в красную крапинку, и к нему вишневые ленты.
- Совет не одобрит, но я уверен, что тебе в нем будет очень хорошо.
Лицо девушки засветилось такой радостью, что я едва ли не раскаялся в
вырвавшихся у меня словах.
Следующий день был воскресенье, и мы все отправились в дом собраний,
перестроенный нами в ненадежную крепость. Вся задняя часть помещения была
завалена запасами провизии, мешками муки, мясом, копченой ветчиной,
глиняными кувшинами с медом и соленой говядиной. Эта картина служила
постоянным напоминанием об опасности, которую еще нельзя было считать
миновавшей, и тягостное впечатление усиливалось молитвами мистера Томаса,
который заунывно тянул что-то о ночном кровопролитии, о сверкающей в свете
солнца вражеской стреле. А я старался вспоминать все хорошо известные мне
псалмы, которые я часто перечитывал с тех времен, как Шед впервые спел их
мне, все те успокоительные строки, в которых можно было найти слова
