видишь ли, не столь глупы. Иди-ка и хорошенько попроси ее, как будто ты
действительно очень хочешь этого. И не возвращайся, пока она не
согласится, - прокричал я.
Он покорно развернулся в сторону мельницы, а я отправился к Эли с
мыслью о том, как ловко я могу устраивать дела других, только не свои
собственные.
Эли я застал за любопытным занятием. Две лошади, которые я подарил
ему, уже были впряжены в повозку, которую он нагружал всякой всячиной. Две
свиньи со связанными ногами лежали на задней лавке телеги, пока он
запихивал кур в какую-то клетку (другие птицы при этом презрительно
кудахтали поодаль). Корова, которая кажется, узнала меня, повернула шею,
от которой тянулась веревка, привязывавшая ее к телеге, и с выражением,
очень напоминающим материнскую гордость, глядела на стоящего позади нее
теленка.
- Вам не стоило беспокоиться, - сказал Эли, подняв голову. - Я как
раз собирался к вам, только вот разберусь со всем этим.
Я заморгал от удивления.
- Так ты уже слышал? Откуда?
- Ничего я не слышал, я просто все понял. Не гоже, чтобы я
пользовался вашим добром и получал приплод от ваших животных и при этом
выступал против вас, как вчера на собрании.
- О Боже, Эли, - воскликнул я. - Все это уже в прошлом. Отпусти
несчастную скотину на волю. И пойдем я тебе кое-что расскажу. У нас есть
причины для волнений посерьезнее этих разногласий. Очень плохие новости.
Огромными, но очень осторожными руками Эли освободил свиней и кур. И
я, забравшись на колоду, рассказал ему все, что произошло ночью, и все,
что я узнал от Джофри Монпелье.
- Я послал за остальными членами совета, - заключил я, - и когда они
соберутся, мы должны созвать всех мужчин на укрепление дома собраний. И
при этом чем меньше женщины будут знать об этом, тем лучше.
Эли погладил свою роскошную золотистую бороду.
- Итак началось, - сказал он. - Где собираются остальные?
- В доме собраний.
- Ну так пошли туда!
Выходя со двора, я увидел Линду в окне с детьми на руках. Она
вопросительно смотрела на нас, я помахал ей рукой, и мальчишки по ее
указанию замотали мне в ответ пухлыми ручонками.
- И все же, парень, забери все свое имущество. По-моему, я сравнил
тебя с твоим отцом.
- Я бы сделал то же самое по отношению к тебе, если бы знал твоего
отца.
- А ты что, никогда ничего о нем не слыхал? - спросил Эли, глядя
прямо впереди себя. - Он был из Мерси, мой отец, однажды ночью он напился
до белой горячки и утонул в какой-то луже глубиной всего дюймов в шесть.
Хороший был человек, когда был трезвым. И оставил после себя десять детей,
все сыновья.
- Так вот почему ты такой противник спиртного, - сказал я, давая
простое земное объяснение его религиозной мании.
- Вовсе нет, - нахмурился он. - Человек создан по образу и подобию
Божьему, а пьяный порочит имя Господа. Я думал бы так, даже если бы у меня
совсем не было отца.
Я лично в этом усомнился. Но в это утро мне было не до споров с Эли.
Мистер Томас принес свой новый список правил с деловитым видом
прибивал его у входа в дом собраний. За этим занятием мы его и застали, и
я, вспомнив о причине нашего сбора, нервно рассмеялся, увидев, как он
работает своим крошечным молоточком и как неумело зажаты гвоздики в углах
его пухлого рта.
Совет был настолько встревожен новостями, что сразу же одобрил план
укрепления общего дома, и всю следующую неделю, пока наливалась луна, все
селение как рабы, не покладая рук, обмазывали деревянные стены и крышу
мокрой глиной из реки, набрасывая сверху песок и камушки. Мы выкопали
колодец, обнесли его забором, наполовину деревянным наполовину каменным, и
установили загон, который вмещал значительное количество животных.
И все это время я ощущал холодящий кровь ужас. Я рисовал себе картины
смятения и страха, которые охватили бы нас, если бы пришлось использовать
это строение в целях, для которых мы его готовили. Иногда мне казалось,
что я чувствую томагавк, рассекающий мой череп, как у Джофри Монпелье, и в
эти мгновенья его бодрость духа и хорошее настроение казались мне
совершенно непостижимыми. Разве могут так быстро затягиваться раны и
забываться страх?
Он стал популярен в селении с того самого утра, как с чистой
повязкой, белеющей на лбу, в голубом сюртуке с еще несмытыми пятнами
крови, расхаживал по поселку, отдавая все оставшиеся силы и энергию
работам по укреплению и обороне.
Отчасти эта популярность возникла потому, что он приехал предупредить
нас. В какой-то степени так оно и было, потому что, мчась на бешеной
скорости в надежде, что слухи о новом селении к западу от Форта Аутпоста,
окажутся справедливыми, он в конце концов совершенно случайно наткнулся на
нас. Но в большей степени все объяснялось его неординарной личностью. У
него, как ни у кого другого был дар подстраиваться под каждого, с кем он
имел дело. Под этим я подразумеваю не лесть, вовсе нет, он просто умел
зажигаться от всякого слова, которое интересовало или нравилось его
собеседнику. И еще для всех, как и для меня самого, он обладал особой
притягательностью, свойственной всем чужестранцам. В нем все было
необычно. Его манера говорить, щелчком сбрасывать пылинку с грязного
сюртука, смеяться, откидывать прямые волосы с квадратного лба, даже его
повязка выделяла его.
И еще, что было сразу же замечено в нашем обществе, - вне всякого
сомнения он был джентльменом. И это было главное, что определило его
популярность. Не хвалясь, я смею утверждать, что по рождению своему я был
единственным, кто до его появления мог претендовать на это звание в Зионе.
Но мои претензии сводились на нет, так как я своими руками выполнял
разнообразную работу простых людей - пилил дрова, ковал железо, ухаживал
за лошадьми, работал в поле. Джофри Монпелье просто выкрикивал приказы, и
покорность, с которой им подчинялись, поражала меня. Постепенно я приходил
к выводу, что если хозяин приветлив и благожелателен, если принимает
близко к сердцу благо своих людей - или просто создает такую видимость -
людям нравится подчиняться. Я понял, что Зиону не хватало жесткой руки
хозяина. Натаниэль умер, а я не смог полностью заменить его.
Но еще я понял, что у Джофри Монпелье, кроме властности, было
неотразимое обаянье. Когда его спрашивали с испугом в голосе, были ли
индейцы, разорившие Диксонвиль, похожие на тех, которые мирно разгуливали
по Салему, он отвечал:
- О нет, они намного грязнее. Они никогда не подкрадываются с
подветренной стороны. Воняют, как скунсы.
И это успокоительно действовало на людей. Это было как раз то, в чем
мы нуждались. Если уж опасность настолько реальна, что пришлось
устанавливать посты у Прохода и мельницы, и к западу от хозяйства Эли,
очень важно было, чтобы страх не приобретал размытые очертания
неизвестности.
- В них очень легко целиться благодаря индейской боевой раскраске.
Они предусмотрительно рисуют эту чертову точку ярко-желтой охрой прямо
посредине лба.
Вот он, ободряющий поворот мысли: не что-то пугающее, а нечто, куда
можно целиться. Думаю, что даже Эли простил ему эту "чертову" точку.
Неделя прошла без происшествий. Дом собраний был забит провизией, и
все жители были готовы переселиться туда при первой же угрозе. Глина,
которой мы обмазали стены, уже застыла. Диксон мог сидеть в постели,
опираясь на пушки, и даже по утрам некоторое время проводил в
кресле-качалке, которое мы втащили на второй этаж. Мистер Томас совершал
обходы, предупреждая всех, что отсутствие на собрании грозит засухой, так
как дождь идет всякий понедельник, когда совершается молитва полным
составом прихожан.
Ральф после еще двух решительных попыток сломить сопротивление Ханны,
с победным видом вернулся домой однажды в среду, когда начался наконец
дождь. Мистер Томас, узнав о предстоящей свадьбе, которую он все равно
воспринял как подтверждение своих худших опасений, был тем не менее рад,
что грешник раскаялся, и тучи, сгущавшиеся над головой Ральфа, рассеялись
как по волшебству. Ральф не скрывал радости по поводу женитьбы на Ханне,
и, как мне показалось, она была не настолько уж дурна собой, как он
расписывал.
На следующий день, в четверг, а потом в понедельник мы с тревогой
ожидали полнолуния. Нетерпение Джофри достигло предела.
- Поеду-ка я на разведку по округе, - объявил он. - При полной луне
Беспокойная Луна отправится на подвиги, и мне хочется узнать, осведомлен
ли он о существовании вашего селения. Может, Джудит приготовит мне
чего-нибудь в дорогу?
- Сколько? - спросила Джудит, которая казалось, была единственной, на
кого не действовало очарование Джофри.
- Да так, дня на два, может, три, - небрежно произнес он. - Кстати,
Зилла, где это ты пропадала вчера вечером?
Зилла покраснела до корней своих милых завитушек.
- Марк Пикл - ну, знаешь, они живут там, у Прохода, он пригласил меня
посмотреть на телят. Эдвард ходил со мной, правда ведь, Эдвард?
Мальчик тоже залился краской.
- Полагаю, одного из телят звали Мэри, это он тебе так понравился? -
подшутил Джофри.
Румянец смущения на щеках Эдварда перешел в пунцовую краску ярости.
- А тебе какое дело. Если уж спрашивать, кто где был, то лучше
отвечай за себя.
Джофри пропустил этот выпад мимо ушей.
- Дитя мое, не забывай, что я твой опекун. Ведите себя хорошо и
уделяйте побольше внимания телятам, пока я не вернусь. Мистер Оленшоу, я
оставляю их на ваше попечение.
- Я присмотрю за ними, - пообещал я, не обращая внимания на мрачный
взгляд Эдварда. - Главное, будьте сами осторожны и обязательно
возвращайтесь.
- А что может мне помешать? - спросил он, бросая один из своих
красноречивых взглядов на Джудит, которая только ответила: - Вот ваша еда.
Сначала съешьте пирог, остальное может полежать.
- Вы в каком направлении? - спросил я, стоя подле него, пока он
пристегивал к седлу сумку с едой.
- Да, вверх, потом вниз, как Сатана. Не волнуйтесь так. Я еще приеду
на вашу голову. Хотите что-то передать Мейкерсу и его миссис? Я заеду
попрощаться с ними.
- Нет, - ответил я. - Ничего.
Он вскочил в седло так ловко и непринужденно, как никто другой.
Лэсси, его кобыла, лоснящаяся и игривая после недельной передышки,
вскинула голову и пустилась вскачь, высоко вскидывая стройные ноги и
захватывая удила. Всадник уже снял свою повязку, и его черные как смоль
волосы почти полностью скрывали неровные рубцы, оставшиеся после вышивания
Майка. Они оба - лошадь и седок - смотрелись весьма романтично, и сама их
экспедиция была просто геройством.
Джудит, стоя в дверях кухни, сложила руки на груди и не спускала глаз
с удалявшейся фигуры, пока она полностью не скрылась из вида. И тут мне
пришло в голову... Может его насмешливый тон и ее резкость таили в себе
нечто, что они не хотели пока открывать постороннему глазу? И чем больше я
думал об этом, тем вероятнее мне казалось это предположение. Она была
цыганкой, но во всем, кроме своего положения в обществе (а какое обычно
любви до этого дело?), - была ему подстать. И я вспомнил вопрос Эдварда,
который так и остался без ответа. Да, Джудит действительно отлучалась
вчера вечером, как и Джофри. Я обратил на это внимание, потому что, дежуря
возле Диксона, я спустился за его бульоном, и нашел его в пустой кухне,
прикрытым тарелкой.
И если угроза нападения индейцев минет нас, мы вернемся к нашему
