Вам, наверное, неприятно будет узнать, что порок вкрался в наше святое
общество. И есть дом, в котором не отмечают Шабаш каждую неделю. И есть
неженатый молодой человек, имени которого не стоит упоминать, который
проводит слишком много времени с женщиной, не так давно потерявшей мужа. И
еще есть несколько безымянных, которые увлекаются курением трубки и
утешаются иногда стаканчиком вина. Все это нужно искоренить. И в этих
целях член совета мистер Оленшоу и я сам получили строгое указание завтра
явиться на собрание.
- Кто тебе все это сказал?
- Достопочтенный мистер Томас остановил меня сегодня вечером у самого
дома миссис Стеглс. Ей все нездоровится, да и малыш еще не крещен. Вот
мистер Томас и направлялся к ним, чтобы навести там порядок, но я
предупредил его, что если о чем-то расстроит мою больную, то будет иметь
дело со мной. Ему это пришлось по душе, как вы думаете? Конечно нет. Но я
готов биться об заклад, что он проскользнул в дом, как только я вышел
оттуда. Не понимаю я этих Стеглсов.
На следующий вечер мы с Майком тщательно вымылись после напряженного
рабочего дня. Дождя, действительно, не было уже несколько недель, и почва
в полях покрылась слоем пыли, зеленые початки кукурузы поникли, дав
простор сорнякам, с которым мы так упорно боролись. Пыль попадала на
волосы, проникала в глаза, в нос, сбивалась комьями в пропитанной потом
обуви.
Приятная усталость после работы, хорошая баня, свежая одежда и
плотный ужин, который подала Джудит к нашему приходу, привели меня в
миролюбивое расположение духа. Сумерки приятно затягивались, когда мы
направились в дом собраний - тот самый барак, где раньше спали женщины, и
который в настоящее время был обставлен грубыми скамьями и неуклюжим
деревянным столом со множеством свечей на нем.
Я был в том настроении, когда с легкостью принимал мысль о том, что
они вольны в дальнейшем править селением по своему усмотрению. Я не
намеревался больше посещать собрания, буду продолжать курить трубку и
изредка разделять с Майком его возлияния. Что касается Ральфа, то он либо
подчинится их цензуре и будет держаться подальше от мельницы, либо
жениться на Ханне, либо же просто не будет обращать внимания на всю эту
болтовню. Случай с Магитабель показал, что эти люди неумолимы и глухи ко
всяким доводам разума; и, может быть, если бы я не вмешался, девушка
отсидела бы в колодках, очистилась от греха и осталась в живых.
Мистер Томас занял свое место у центральной скамьи, опустился на
колени и начал громко молиться. Он вызвал к просветлению души и разума
нашего, к благословению трудов праведных, к доброте и справедливости тех,
в чьих руках находится наше благоденствие. Затем, устроив свои телеса на
слишком узком для него сиденьи скамьи, он открыл собрание.
- Минуло семнадцать месяцев с тех пор, как это благословенное место
открылось нашим благодарным очам. Мы все, как Марта, были заняты
хлопотами, но настал час и нам, как Марии, обратить наши взоры на...
Его однотонный голос скользил по заранее заученным фразам, и хотя я
не вслушивался в каждое слово, смысл его речи был не понятен. Зион нужно
приструнить, очистить, отвести от него зло. Именно так он и говорил.
Сквозь все это многословие ясно просматривались несколько основных
мыслей. Каждый находившийся в добром здравии житель Зиона обязан посещать
собрания каждое воскресенье. Вводились штрафы за сквернословие,
потребление крепких напитков, курение табака, отсутствие на собрании.
Каждый хозяин дома в соответствии со своими возможностями должен был
совершать подношения мистеру Томасу из своего урожая и приплода, так как
мистер Томас сам считал, что его божественный долг не позволяет ему в
полной мере отдаваться ведению хозяйства. Распущенность такого рода, как
причина происшедшего недавно в деревне скандала, должна быть пресечена. И
мистер Томас продолжал считать, что сооружение колодок будет
способствовать предотвращению грехопадений и устрашению молодых людей.
Это были главные идеи. Заключил он:
- И да объединимся мы в делах этих, и станем непоборимы, и да будет
место сие благословенно, как второй Эдем, где Господь узрит плоды творенья
своего и возрадуется, дабы это есть хорошо.
Воцарилось почтительное молчание. Затем Майк заерзал на своей скамье,
и я понял, что все взгляды обращены ко мне. Я ведь один нес
ответственность за все злодеяния и грехи и должен был отчитаться за это
сейчас.
- По поводу собраний, - наконец отважился начать я, не выдерживая
больше эти испытующих взглядов и напряженной тишины. - Я перестал посещать
их.
- Мы заметили.
- И вы не можете не знать, почему, не так ли? Потому что я пришел к
выводу, что большинство людей, присутствующих здесь бессердечны, жестоки
упрямы там, где требуется проявление простого человеческого участия. В тот
день, мистер Томас, когда я вынужден был хоронить Магитабель Пикл в
неосвященной земле, без всякого вашего участия, я поклялся, что никогда не
переступлю порога собрания, которое вы ведете, и только очень веская
причина может заставить меня изменить мое решение.
И забыв, что подо мной не обычный домашний устойчивый стул, а
треногая скамья, я хотел было откинуться на спинку с видом небрежного
безразличия, но скамья пошатнулась, и мне, чтобы не упасть, пришлось
ухватиться за плечо Майка. Они подождали, пока я восстановлю равновесие, и
Крейн с неожиданной для него рассудительностью начал:
- Вы не можете не понимать, мистер Оленшоу, что каждое общество
руководствуется какими-то законами. В печальном случае с заблудшей дочерью
моего друга Пикла, мы действовали соответственно собственным убеждениям. И
хотя вы посчитали возможным самым плачевным образом повлиять на ход дела,
закон все равно прав, когда стоит на пути греха.
- А кто объявляет поступок грехом? Группа людей, собравшихся вместе,
принимает законы. Если вы сегодня настоите на своем, то каждый любитель
вина или курения станет грешником. Всякий, кто откажется отдавать часть
заработанного трудом и потом мистеру Томасу, тоже будет объявлен
грешником. Я люблю курить трубку, изредка пью крепкие напитки. Майк любит
выпить и иногда может закурить. И кроме того, не могу взять в толк, почему
мистер Томас не может сам на себя работать. И при всех этих поступках и
убеждениях, хотя в настоящий момент я не являюсь грешником, с завтрашнего
дня я буду объявлен таковым.
- Вы что-то не ту лошадку оседлали, - ответил на мою речь мистер
Томас. - Все перечисленное нами неугодно Богу. В обществе распущенности
люди не внемлют Господу и продолжают гневить его. А мы у себя должны
искоренить это зло.
- И если большинство присутствующих здесь сегодня установят эти
правила, исключающие все названные вами проступки, то неподчинение этим
правилам, станет злом. - Это раздался голос Эли, и я повернулся к нему на
своей ненадежной скамье.
- Эли Мейкерс, - сказал я сухо. - В том месте, откуда нам стоило
таких трудов выбраться, большинство людей охотно посещали церковь, ставили
свечи, крестились и пели у алтаря, то есть они выполняли все, что
требовалось от них церковным законом. По вашим нынешним рассуждениям, их
принадлежность к большинству оправдывала их поведение. Но насколько я
припоминаю, тогда в кузнице Шеда вы выражали совсем другое мнение.
Но в этот вечер мне не удалось вызвать Эли на спор. Он бросил на меня
довольно суровый взгляд, в котором однако светилась доброжелательность и
не было никакой злобы, и обратился ко мне со словами: "мистер Филипп", что
всегда в его устах звучало льстиво и заискивающе.
- Мистер Филипп, вы в отличие от всех нас обладаете быстрым умом,
начитанностью, и ваша жизнь в Лондоне, без сомнения, расширила ваш
кругозор, чем мы не можем похвастать. Мистер Горе был о вас высокого
мнения. А мы все здесь люди простые, - (при этих словах мистер Томас
нахмурился и насторожился, но Эли не смотрел в его сторону), - но иногда
мудрости недоступно то, что открывается простому разуму. Мы не
устанавливаем законы ради законов, как вы ошибочно полагаете. Мы считаем,
что алкоголь, курение и распущенность, как и непосещение собраний - все
это порок, и мы должны принять меры, прежде чем падет на нас немилость
Божья.
- Но Эли, почему вы так думаете? В чем именно Господь не благоволит к
нам?
- Он не посылает нам дождя - и многое другое, - серьезно ответил Эли.
Мысль моя сделала скачок, и несмотря на все свои усилия, я
почувствовал как мои губы расплываются в улыбке, и я рукой прикрыл рот.
Никто, кроме меня, не знал, что Эли считает Зион недостаточно
богопослушным, потому что у Линды больше не было детей! Это было и смешно
и в то же время настолько ужасающе примитивно, что мне хотелось
разразиться хохотом и закричать от ярости. И чтобы отвлечься от этих
мыслей, я поспешно переключился на другую тему, которую мне нужно было
обсудить:
- По поводу распущенности. Я сам ничего подобного не наблюдаю, но
прошел слух, будто люди осуждают миссис Райт и Ральфа Свистуна. Так вот,
пусть злые языки отсохнут и выпадут. Я точно знаю, что Ральф ходит на
мельницу из самых благих побуждений. Он работает там по вечерам, потому
что днем занят. И если это распущенности, то жаль что у нас ее так мало.
Мистер Томас облизнул засохшие от напряжения губы.
- Мы тратим время, - начал он, - когда указанный Ральф Свистун
вернулся из Салема, он привез мне послание от достопочтенного Альфреда
Брэдстрита, в котором тот умоляет сделать все возможное, чтобы наставить
на путь истинный общество наше. Именно в этом и состоит наш долг. Имея
перед собой блистательный образец самого Салема, мы отклонились бы от
нашего предназначения, если бы позволили пустой болтовне, пусть даже очень
ученой, отвлечь нас от прямого пути.
- И еще, - добавил Эли. - Если вы так уже не терпите наше общество
или, по крайней мере, не можете действовать с нами за одно, мистер Филипп,
будет справедливо, если вы покинете свой пост.
Я задумался и медленно произнес:
- К сожалению, я не могу сделать ничего подобного. И чтобы всем стало
ясно, почему именно, я расскажу то, о чем ни разу до сих пор не упоминал.
Тот факт, Эли, что вы сегодня находитесь здесь, на этом месте, а не
батрачите на чужой земле, что вы, Крейн и Пикл, не изгои, преследуемые в
Салеме, что вы, мистер Томас, занимаете религиозный пост, все это
произошло благодаря одному единственному человеку - Натаниэлю Горе. К
нашему общему сожалению, он ушел из жизни, не воплотив до конца
задуманного. Его последние слова, обращенные ко мне, возвращают меня к его
еще более раннему неодобрению Салема, которым так восхищается мистер
Томас. После смерти мистера Горе я нашел его письмо, адресованное мне, в
котором он вверяет мне то, что называет своей мечтой о земле, несущей
людям радость. Я не взял его с собой, но все, кто умеет читать, могут
прийти и ознакомиться с ним в моем доме, и всякий, кто сделает это, найдет
там следующие слова: "Мне не по душе Салем. Я не мог бы чувствовать себя
там счастливым. И я без особой радости думаю о предстоящем пребывании на
святой земле Альфреда Брэдстрита. (Хочу напомнить, что письмо было
написано во время нашего морского путешествия). Должно быть что-то среднее
между беспутством и мракобесием, между поклонением пороку и тиранией
добродетели". Письмо заканчивалось просьбой ко мне найти золотую середину,
если мне это удастся. Именно поэтому я и не собираюсь покидать своего
