жу.
- Когда? Слышите, Марья, Данила: тысячу штук!
- Ну, потом, после.
- Все-таки приблизительно когда? Мы должны собраться с материалом.
- Ну, через пару дней после того, как эти сделаете. Смотря, как эти
сделаете. Если хорошо эти сделаете. Все от этих будет зависеть. Что-о?
И заказчик ушел.
А в доме сейчас же поднялся невообразимый скандал. Марья нападала на
Афанасия.
- За такую цену отдать такие зажигалки! - набросилась она на него. -
Полоумный! Да я бы эту сотню на базаре дороже продала! За такую цену на
базаре любая будка или любой столик хоть тысячу штук у тебя заберет, не
надо и заказчика ожидать! Разве это цена? Это не цена.
- Пускай наживает, - пришибленно отвечал Афанасий. - Ему с ними тоже
не малая толока будет, покамест он всю сотню пропустит, из-за каждой за-
жигалки с каждым всяким трепать языком.
Марья продолжала беситься. Афанасий ее усмирял.
- Теперь уже поздно языком колготать, - говорил он, все более приходя
в себя. - Дело сделано. Надо было раньше смотреть. А теперь я сам ум те-
бе вставлю.
- Как это так "раньше", как это так "раньше"? - дергалась всеми свои-
ми мышцами Марья. - Ты же одного слова не давал мне сказать и цыкал на
меня, как на собаку! И я тебе, старому дураку, все время моргала глазами
от стенки; "не уступай, не уступай, жид прибавит". И разве ты не слыхал,
как я кашляла каждый раз, как ты собирался спускать свою цену? Потом
смотрю, ты взял и ляпнул. И главное, за какую цену? За цену-то какую?
Больно даже подумать. А меня всегда ругаешь, если я на базаре под конец
дня иногда за такую же цену товар отдаю. Мне нельзя, а ему можно! Но там
дело идет только об нескольких штуках, об двух, об трех, а тут мы сразу
теряем на сотне. Вот это надо понять!
- Кончено! - отрезал рукой Афанасий. - Замолчи!
И пошел к станку.
XII.
- Кушай, Афоня. Хорошенько кушай. Поправляйся, - говорила мужу за
обедом Марья, несколько дней спустя, когда сдали заказ и получили ос-
тальные деньги. - А когда покушаешь, сходим в город, купим тебе новые
штаны, пока не проели все деньги.
- Что-то не хочется мне штаны в магазине покупать, - смущался Афана-
сий. - Лучше на толчке.
- О! - вскричала Марья, смакуя второе блюдо, приготовленное только по
случаю получки денег. - Опять на толчке! Всю жизнь одеваться будешь на
толчке! Хотя один раз в жизнио день на себя штаны по мерке, чтобы были
как раз по тебе!
- Может, завтра? - расковыривал Афанасий ложкой на тарелке знаменитое
"второе", громадную цельную тушоную морковину, приятно попахивающую из
надломов как бы свежей сосновой смолой.
- Почему завтра? Нет, нет, не будем откладывать! А то деньги разой-
дутся, а тебе опять будет нечего в праздник надеть. Смотри, в каких лох-
мотьях ты ходишь.
- А какая разница, в лохмотьях человек или нет? У меня работа домаш-
няя, а свои, домашние, не осудят.
После обеда супруги взяли деньги и отправились со своей слободы на
главную улицу города: там выбор готовых брюк был больше.
Афанасий не выходил на главную улицу годы, и теперь проспект поразил
его эффектностью многоэтажных зданий, роскошью магазинов, многолюдностью
тротуаров, праздностью толп, их нарядами. Что сегодня здесь: будни или
Пасха? Почему же они не работают? И какие это люди: русские или нет?
Скорей всего, что нет. Скорей всего, он попал за границу, где все чис-
тые, сытые, богатые...
- Машенька, пойдем лучше на базар, там проще, - морщился Афанасий,
стеснялся окружающего блеска, теснее прижимался к единственно близкому
ему тут человеку, к жене.
Он держался за ее рукав, как ребенок держится при чужих за юбку мате-
ри.
- Провались ты с твоим базаром! - озлилась Марья, у которой глаза так
и горели при виде в магазинах предметов комфорта. - Я твой базар уже ви-
деть не могу!
- Тут купить штаны нашего капиталу не хватит.
- Не хватит - уйдем. А за спрос денег не берут. Что мы хуже людей,
что ли, что ты всего боишься? Я тут никому не спущу, пусть только нас
кто-нибудь тронет.
Афанасий робел перед каждым чисто вымытым стеклом витрины, перед каж-
дой сияющей дверной ручкой магазина. И он не переставал поражаться храб-
рости Марьи. Нет, бабы развязнее мужчин. Бабы могут требовать. Им дос-
тупнее везде проникать, всего добиваться. Ишь, как Марья разговаривает с
образованными приказчиками! Как равная. Как будто у нее полные карманы
денег и на улице ее ожидает собственный выезд. А между тем один цветис-
тый галстух, что на шее приказчика, стоит дороже, чем все, что надето на
ней. А на их улице соседи еще дразнят ее: "косая", "косая"... Вот тебе и
"косая"! Если бы не эта "косая", он уже сто раз бы погиб. Она ему верный
друг и помощница в жизни. Разве он сам когда-нибудь в жизни надел бы на
себя новые штаны? А сегодня наденет. Один раз она его так же силой к
доктору вела, толкала в спину, била, плакала, жаловалась на него на ули-
це прохожим, а потом оказалось, что она ему жизнь спасла. Раз даже -
смех вспомнить! - к зубному врачу свела... Смелый, смелый и еще совсем
мало оцененный этот народ, бабы!
В магазине готового платья перед оторопелым Афанасием разложили на
широком прилавке брюки всевозможных сортов, суконные, шевиотовые, бумаж-
ные, с рисунком, в полоску или клетку и без.
- Ну, выбирай! - раздраженно уставила Марья белок косого глаза на
Афанасия. - Чего же ты стоишь, за меня прячешься?
Марья чувствовала себя в богатом магазине так легко, точно она была
хозяйкой разложенных по полкам мануфактурных сокровищ.
Афанасий придвинулся ближе к прилавку и начал выбирать. Он искал для
себя вещь погрубее, подолговечнее, прощупывал главным образом толщину
материи, смотрел на свет, какая плотность, пробовал на ладони вес, какие
потяжеле. В магазине перед приказчиком он страдал и волновался, как в
полиции перед приставом. Он выбрал брюки самые твердые, по твердости бо-
лее похожие не на брюки, а на валенки, разложил их на прилавке, с раст-
роганными глазами погладил рукой, и, прежде чем спросить о цене, начал
усиленно глотать пересохшим горлом слюну. У него и голоса не было, и
слов подходящих для вопроса не находилось.
Наконец, подняв на приказчика красные, как заспанные, глаза, он спро-
сил не своим голосом:
- Сколько зажигалок за них?
Лицо приказчика изобразило гримасу удивления.
- Что-с вы-с сказали-с? - с привычной галантностью преклонил он ближе
к Афанасию одно ухо, а сам в это время разглядывал надетую на токаре
шишковатую от заплат дерюгу.
Марья ударила мужа по плечу, точно будила его.
- Это он так, - объяснила она приказчику. - Он спрашивает, какая этим
штанам цена. Уже заговариваться стал, - прибавила она тише с укором. -
Вроде ополоумел...
Приказчик притворился, что не знает цены брюкам, щуро посмотрел на
исписанный трехугольный бумажный билетик, пришпиленный булавкой к поясу
брюк, нарочно на глазах у покупателей поиграл со свинцовой пломбочкой,
зачем-то прикрепленной там же, потом обменялся быстрым воровским взгля-
дом с хозяином, пузырем, сидящим в кресле за кассой, и назвал цену.
Марья вскрикнула. Не только у них самих никогда не было подобных де-
нег, но они даже не слыхали, что вообще у кого-нибудь бывают такие
деньги.
На Афанасия количество рублей уже давно не производило никакого впе-
чатления, на него производило впечатление только количество зажигалок, и
он стоял перед прилавком и, беззвучно шевеля губами, мысленно переводил
сумму рублей, названную приказчиком, на зажигалки. Он высчитывал,
сколько раз уложится стоимость зажигалки в стоимости штанов. Выходило
2253 раза. Значит, одни штаны стоили 2253 зажигалки, или 112 1/2 дней
самой каторжной работы. И это, если не пить, не есть, ничего на себя не
тратить, работать только на штаны. А если и питаться и откладывать ма-
ленькие сбережения на покупку штанов, тогда на них придется проработать
сверхурочно года два-три. Вот сколько своего соку он должен отдать за
новые штаны.
- Пойдем, - взяла его за руку, как слепца, Марья и вывела из магази-
на.
- Пардон! - закричал им вслед образованный приказчик, и дирижируемый
спокойными глазками неподвижного пузыря, погнался за ними. - А сколько
вы хотели дать? Пожалуйте-с, пожалуйте-с! Можно уступить!
Но Афанасий и Марья ничего ему не ответили. Они были так оглушены,
что даже не слыхали его вопроса. Марья только обернулась белком косого
глаза назад и с испугом посмотрела на дом, из которого они так счастливо
спаслись. Дом был чудовищно громадный. А у Афанасия все еще стояла в
глазах страшная цифра: 2253 зажигалки.
По пути домой они останавливались перед витринами эффектных магазинов
и рассматривали разложенные там товары.
- Ого! - назвала Марья цену в рублях, помеченную на блестящем никке-
левом кофейнике в окне магазина металлических изделий.
На Афанасия рубли не произвели никакого впечатления. С равнодушным
лицом он смотрел на кофейник и мысленно переводил рубли на зажигалки.
- Да, - только после решения этой арифметической задачи лицо его
вдруг приняло живое, необычайно осмысленное выражение, - из этого кофей-
ника кофию не попьешь.
- Было бы что пить. - отозвалась Марья. - Был бы кофий, а из чего его
пить всегда найдешь! Его можно и из кастрюли пить.
- Все деликатность! - со злобой произнес Афанасий, скривил лицо и
сплюнул на тротуар.
- Ветчина! - стояли они затем перед окном следующего магазина, при-
надлежавшего производительно-потребительскому кооперативу сотрудников
отдела народного питания.
- Даже сквозь стекло слышно, как копченым пахнет, - потянула Марья от
стекла в себя воздух.
- Это не пахнет, это так аппетитно разложено на блюде, что кажется,
что пахнет, - поправил ее Афанасий.
- А какая сумасшедшая выставлена за нее цена, за фунт, - вскричала
Марья.
Афанасий опять произвел умственную работу, высчитал, сколько зажига-
лок уложится в фунте ветчины.
- 32 зажигалки за фунт, - возмутился он. - Ловко.
- Ловко с нашего брата шкуру дерут, - прибавила Марья.
- Я бы им этой ветчиной по морде, по морде, по морде! - сказал Афана-
сий, увлекая Марью прочь от витрины.
- Галоши! - через минуту глядели они сияющими глазами на сияющие но-
венькие галоши в окне склада резинового треста.
- 387 1/2 зажигалок за пару галош! - мотал головой Афанасий. - Лучше
всю жизнь босиком проходить!
- И находятся люди, которые всем этим пользуются! - уязвленно поделав
губами, медленно проговорила Марья.
- Ого, еще сколько! - тряхнул бородой Афанасий.
Он вдруг почувствовал страшное утомление от всего этого: от бес-
цельной ходьбы, от окружающего движения, шума, чистого воздуха, уличного
света...
Придя домой и торопливо влезая в грубую холщевую рабочую блузу, от
хотел сказать жене, чтобы она посмотрела в соседней комнате на часы,
сколько времени, а вместо этого крикнул:
- Маша, глянь-ка там сколько зажигалок?
- Где, каких зажигалок?
- Да на часах.
- Какие же зажигалки на часах? Ты уже что это?
- Я спросил, сколько время, а она "зажигалки"!
- Нет, ты сказал "сколько зажигалок". Давеча и в магазине у приказчи-
ка спросил: "сколько зажигалок за брюки".
Данила рассмеялся.
- Видите, отец, зажигалки у вас уже в печенках сидят.
В это время Марья крикнула из другой комнаты, который час.
- Ишь, сколько время потерял зря, - покрутил головой Афанасий и пос-
тавил привычную ногу на подножку токарного станка. - Сколько за это вре-
мя можно было сделать зажигалок? - завертел он ногой колесо и стал выс-
читывать, сколько зажигалок уложится в потерянных им часах...
С некоторых пор он и время мерял не часами, а зажигалками. Два часа
времени означало у него одну полную зажигалку. Один час равнялся полови-
не зажигалки, полчаса - четверти зажигалки...
