Готфрида Бульонского или этапный пункт для пересылаемых на родину не-
вольников. Во всяком случае, для нас с Мусташем эти развалины - неоцени-
мая находка. Прежде всего, развалины помещаются на небольшом холме, и
представляют удобный наблюдательный пункт; жалкие остатки крыши дают
возможность укрываться от начавшихся осенних дождей; наконец, благодаря
близости селения, мы обеспечены продовольствием, а это - далеко нелишнее
после продолжительной голодовки; короче сказать, мы об'едаемся вяленой
говядиной - "баздырма", маслинами и султанским виноградом. Кроме того,
большая амфора в углу нашего жилища постоянно пополняется ячменным пивом
или необычайно душистым медовым напитком. Об этом заботится Евразия. Кто
она - я не знаю. Вероятно, просто турецкая девушка из нашей деревушки.
Ее зовут иначе, но мне трудно выговаривать ее имя, поэтому я зову ее
именем, высеченным на одной из стен нашего убежища. Под надписью Евразия
на старо-греческом языке, высечены странные барельефы, - какие-то люди,
похожие на рыб, с громадными головами, в чепчиках, с круглыми удивленны-
ми глазами, а туловища маленькие и без ног. - Это - указание пути, -
уверяет Мусташ. Как бы то ни было, но содержание знаков и надписей инте-
ресует меня, главным образом, в присутствии Евразии... Когда она прихо-
дит, Мусташ отбирает у ней плоскую фляжку с ракией и отправляется
пьянствовать в свой угол. Я же беру девушку за руку и мы уходим под
большую маслину есть сочные, сладкие фиги, читать надписи и... бесконеч-
но смотреть друг другу в глаза. Когда она уходит, - это происходит обык-
новенно глубокой ночью - я ругаю Мусташа неверной собакой, прислужником
гяуров и грожу пожаловаться на него первому встречному мулле: не подоба-
ет мусульманину хлестать водку, как сапожнику и орать бессмысленные пес-
ни... с риском быть услышанным хотя бы блуждающими "тарелками". На утро,
проспавшись, Мусташ делает прозрачные намеки о людях, забывших своего
падишаха. К вечеру мы, обыкновенно, миримся, и наше примерение венчает
появление Евразии.
* * *
...Пятый день мы спасаемся от погони, - без крова, без пищи, без во-
ды, без воды, - в степи, покрытой малорослым кустарником, - и он служит
нам единственным прикрытием. Часть пироксилина пришлось утопить в реке.
Нас выдали...
* * *
Самое скверное то, что приходится уходить бесшумно. Иной раз просто
необходимо было бы швырнуть гранату, но - - -
Кажется, нас постепенно окружают.
Если греческие бандиты устроили в развалинах засаду, - вечером должна
была притти Евразия и -
- стараюсь не думать.
* * *
Мы, кажется, ушли. Здесь бесконечные, уже осыпавшиеся, маковые поля.
Еще небольшая проверка, и можно будет отдохнуть. Мустафа остался на по-
вороте, за горой, в качестве разведчика.
Англичане. Это они.
У вас квадратные подбородки, господа британцы.
У нас тоже квадратные подбородки. Чччорт!
Рука дрожит от слабости.
Лучше немцы, чем англичане.
Торгаши, предатели, вампиры бедной моей родины, - вот англичане...
Теперь я понимаю моих друзей с трапезундского побережья: они начали с
того, что швырнули в море всех англичан.
Евразия, моя Евразия, неужели я тебя покинул в несчастьи?
* * *
Мустафа не пришел.
Зажиточная деревня, - хозяйка маковых плантаций.
После бесконечных переходов с пудовой ношей на спине, после голода и
жажды, тончайшей сети преследований, туманящей мозг и изнуряющей тело,
о, только после всего этого, чтобы отделаться, чтобы забыть, забыть... я
выкурил свою первую трубку опиума. - Кури афиун, - сказал мне старый,
морщинистый османлис - и дал мне несколько лепешек и курительный прибор.
Это было на высоком утесе, в развалинах старого замка, командующего
над равниной маковых плантаций. Сначала я мысленно преследовал англичан,
бегущих, отступающих, лавиной катящихся прочь от моих снарядов. Я их
кромсал, давил, бил, взрывал, я не давал им опомниться, заряжал - бил,
заряжал - бил... Потом... потом в моей душе возник, воскрес, возродился
Дарий, сын Гистаспа, и вместо маковых плантаций я увидел стройные ряды
воинов, уходящие, уходящие к северу, к равнинам Скифии. Шли плутоватые
финикияне с громадными кольцами в ушах, шли квадратноголовые египтяне,
шли смуглые персы с блестящими в тумане мечами, а за ними, стройными фа-
лангами - наемные эллины в поножах, касках и с великолепно инкрустиро-
ванными щитами. Они шли, приветствуя своего повелителя, шли на завоева-
ние скифских равнин, голубых долин за пределами Фракии, они шли к желтым
народам, живущим за Индом, они, повинуясь моей руке, шли по всем направ-
лениям. Их железная поступь гордо отзывалась в моем сердце. А рядом со
мной - была моя нежная супруга, моя Евразия. Только куда девался полу-
монгольский разрез глаз, смуглая кожа, восточная томность в полузакрытых
глазах? У нее были белокурые косы, как цветение пшеницы, и... голубые
глаза. Я прощался с ней, и это в последний раз перед походом мы сидели
рука-об-руку на высоком утесе, на легком походном троне, - я, царь-ца-
рей, и она, моя царица. Внизу, на подножии утеса скульпторы и каменотесы
спешно заканчивали мой барельеф. Здесь, в этих плодоносных и неприступ-
ных, окруженных высочайшими скалами, равнинах, будет сердце мира, а не в
далеких Сузах. Отсюда...
Евразия, Евразия!..
А может, это насмешка?
* * *
Мусташ не пришел совсем. Я снова в пути.
Невыносимая, стопудовая тяжесть давит мне плечи и больную спину.
Не знаю, приснилось мне, или было на самом деле. В темную ночь пришел
я в какую-то пещеру и стал звать с собой засевших там людей... И, приб-
лизившись ко мне, их старшина сказал: - Ва, эффенди гяур, мы не можем
итти с тобой, ибо над нами крылья Эблиса. И мы живем в обществе гул, са-
алов, бахарисов и эфритов... Тогда я вскричал: - За коим же чортом вы
молитесь Аллаху днем, когда ночью - вы все равно стадо Дьявола? - и
ушел. Они подумали, что я злой дух.
В бреду я видел Евразию.
* * *
Мусташ лежал на том же повороте, где я его покинул. На нем был "фри-
гийский колпак". Хорошо же.
* * *
Дорога привела меня к ущелью и, извиваясь, исчезла в нем. Я поднялся
в гору и лежу теперь на высоком пике. Прохладно. По этой дороге должно
быть большое движение. Сосчитал снаряды: две гранаты, восемь банок с
сикритом, пироксилиновая шашка. Нарезал шнур.
Буду ждать.
Вы идете, эллины. Вы идете в касках, но без поножей, в ваших руках не
мечи, а нагайки... Вы тащитесь по каменистой дороге, как слабые,
пыльные, маленькие насекомые. И это не сами вы пришли сюда. Вас прислали
ваши хозяева, британцы.
Я пришел сам. Я кондотьер.
Но мне надоело быть кондотьером. Я ухожу домой.
Из ряда заряженных банок беру одну и зажигаю слабо тлеющим трутом.
Вот мой первый, прощальный поцелуй! Это - от Фригии.
- Бу-уххх! - столб черного дыма встает там, внизу, на дороге. Насеко-
мые слабо поползли в стороны. Не уйдете! Здесь хороший, английский, анг-
лийский сикрит.
А, вы привыкли играть во фригийские колпаки! А я двадцать раз держал
в зубах - в образе капсюлей - страшную, мучительную смерть.
Вот вам второй подарок. Это за Смирну, от Пафлагонии.
- Бу-ухх, - веселое эхо заплясало в утесах. Сыграем, сыграем в гроз-
ные, гремучие игрушки, да погромче, эллины.
Я слаб, болен, я устал, но я потрясаю этой банкой - хоть шипит, шипит
бикфорд на поларшина от моей головы! Она за Мусташа.
За Киликию! За Галатию!
А граната, французская ручная граната - за мою несчастную родину, ко-
торую вы пытаетесь загрызть нечистыми зубами - - - - - - - - - - - - - -
- - - -
За Евразию, за Евразию!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Новые ворота.
1.
Карболку, гной, аммиак, смешав в пронзительном слитном запахе так и
отшвыривало от телефонной: туда складывались отработавшие за день носил-
ки; но завкладу, он же стармог, - ничего; повис на трубке:
- Да что я вам сдался - смеяться, что ли? Куды копать, куды копать,
туды вашу корень? Да мне главное ли дело, что бандиты? Ну, и везите за
склады, значит, за афанасьевские. Да куды копать, - в черепа копать, в
кости копать? И так все улицы... чего?.. и так все улицы на десять верст
кругом... чего?.. да нет у меня людей, могли с утра сказать, с утра надо
было говорить... чего? Откуда я могу вам взять людей, когда я ворота за-
пер? Чего? С ума спятить, ночью народ сгонять? Чего? Товарищ Пчелка? Да
пошлите вы его к чорту, значит, когда у меня людей нет! А? Чего? Барыш-
ня, мы говорим. Да не кончили, соедините сорок один! Занят? Тьфу!
И вместе со струей карболового гноя распахнул завклад в коридор:
- Срочная боевая задача - взрыть могилу на десять человек; ночью,
знычит, привезут расстрелочных.
Копач Афанасий встал, почесал живот и, сказав "спать охота", вывалил
наружу, визгнув дверным блоком. Завклад рванул лампу в конторе, фукнул в
стекло и, сердито ковыляя, вышел за копачом в лиловую темь.
Ночные жучьи глаза двух фонарей оглядели, поворачиваясь, белый фартук
завклада и ленивая темнота заговорила, брякая:
- Непорядок ночью копать.
- Фик ли задерживал.
- Копай сам.
Разговаривать хуже, завклад схватил было заступ и тронулся-было в ли-
ловость, да ударил в самое ухо колокольчик и длинно задиньдринел, зали-
ваясь, чепуху.
- Еще кого там черрти... Эй, кого надо?
Жуки глазасто повернулись и бледно зашарили по новым, некрашенным во-
ротам.
- Бубнов... здесь живет?
- Чего? Какой, к чертям, Бубнов?..
- Бубнов, Андрей Алексеич. Из Харькова приезжий.
- Буб-нов? Ребята, кто здесь Бубнов? Нету здесь Бубновых, проходи.
Ворота бледно качнулись и скрипнули отчаянно, почти безнадежно.
- А мне сказали, он здесь? Будьте добры...
- Да это, никаи, поп, - вывалил Афанасьев голос.
- Какой поп?
- Да новый. Отец Андрей. Упырь.
- А и вправду, Бубнов фамилия, - завклад отпер ворота, и жуки слабо
проехались по глянцу потертой кожаной куртки и чемоданчику.
- Где ж он живет?
- Афанасий, проводи. Извиняюсь, сразу не распознаешь, - почти с неж-
ностью в голосе. - Ну да, к попу. Он тут, за поворотом.
Круги жучьих глаз, качаясь, поплыли за кожаной спиной и чемоданом.
Гладкая песчаная дорожка чуть сыровато глушила шаги.
- Во-от, за конторой. Здеся.
- Спасибо.
- В окно стучитя. Не спит ишшо.
Там-донн! - в желтый глаз окна - там-донн! - без ответа. Жуки плавно
проплясали в лиловый бескрайный провал. Хоть знаешь, знаешь, никого нет,
а кажется всегда на кладбище ночью: вот, кто-то глядит на тебя пустыми
глазами, наблюдает, невидно наслаждаясь и злорадствуя. И серые листья
березовые под желтым взглядом окна недвижно молчат - молчат, подтверж-
дая.
- Кто? - из-за двери.
- Я.
- Кто я-то, госсподи?
- Андрей Алексеич, вы?
- Ктой-то, госсподи?.. стой, сейчас отопру, госсс...
И навстречу щелком английского замка - жареным маслом, - бензином -
уборной - в ноздри - и к тому же памятному старому мягкому пузу - в
об'ятья -
- ну и ну! Ну и удивил! А мы думали, здох, ей-богу, думали, здох -
а-а-а, ты сделай милость, чтоб всем шутьям взлететь на воздух - да не
спотыкнись, здесь порог - во-от сюда-сюда - ну и похудел, ну и пожелтел
- это уж в гостиной - ну и поугрел!
Гостиная как гостиная; рояль: резкий абажур желто бьет в глаза, ус-
тавшие, об'евшиеся темью; жирные рукавицы кактуса понурились пыльно; как
где угодно, как двадцать лет назад, - да не так.
- И вправду - поп. Думал - ошибка.
Гость устало-согнутой спиной в'ехал в диван, и чемоданчик поставил на
колени.
- Да ты чего ж не раздеваешься-то? Ну и суетни, суетни теперь будет -
чемоданчик дай - а, чаю, чаю? - да чего-сь там чаю, а-а-а, ты сделай ми-
лость, як хохлы говорять: самы кошки забрешуть, як узнают! - тельца,
