такого тебе не желаем, ты не сомневайся, мы все свойские. А что касается
поездки, то тут ничего такого нету. Я тоже еду. Поедем вместе. И вот лю-
ди поедут, двое наших старых товарищей, тоже заводские. Погостим там
немного, отдохнем от работы, хорошо покушаем и обратно домой. Едем? А
там хорошо! Вино, закуски, все на свете! Ну, подымайся, идем...
Афанасий не давался. Брать его силой не решались, боялись шумом прив-
лечь внимание соседей, улицы. Доктор посоветовал на некоторое время со-
вершенно оставить его в покое, дать ему забыться и выйти из засады.
И среди собравшихся мало-по-малу завязалась беседа. Беседа еще более
оживилась, когда, после вечернего гудка, в мастерскую пришли, проводить
Афанасия, еще человек десять рабочих-металлистов. Это были большею
частью люди пожилые, однолетки больного, степенные, и было чрезвычайно
трогательно видеть, как они, провожая своего старого друга, быть может,
в последний путь, умыли свои синевато-прометалличенные лица, руки, наде-
ли чистенькие сорочки, праздничные платья.
Старики-металлисты были очень рады встретить друг друга не на заводе,
а в обстановке частной жизни. Они тотчас же разбились на отдельные круж-
ки и оживленно заговорили. Говорили о зажигалках.
- ...Такой штамп изобресть безусловно можно, - слышались убежденные
слова старика в одной группе.
- ...Штамп, - донеслось это же слово из другой.
- Штамп... штамп... - повторялось это слово по всем углам квартиры.
Вопросом вскоре заинтересовались оба доктора. Это вдохновило речисто-
го Филиппа на самые пространные объяснения.
- Это ведь тоже, как говорится, своего рода, неизвестно что! - пере-
катывался в комнате его бойкий голосок, когда он, отвечая на вопросы
докторов, старался говорить с ними по-ученому. - Зажигалка! Каждый ее
имеет, каждый ее носит в кармане, но не каждый имеет об ней правильное
понятие! Многие, даже очень многие, в особенности люди сильно ученые,
вот хотя бы взять вас, докторов, думают, что зажигалки, это изобретение
науки, развитие промышленности, техника, оптика, диабет, нумизматика! А
если на этот вопрос взглянуть, как следует, серьезно, практически, то
окажется, что никакой заслуги перед наукой тут нет. Наоборот! Зажигалки
- это просто всеобщее помешательство рабочих-металлистов, болезнь, эпи-
демия, бороться с которой не в силах оказалось даже государство!
- Правильно! - с добродушным смешком загудели изо всех углов метал-
листы. - Так оно и есть!
- Дураки! - обратился к присутствующим Филипп. - Зажигалками хотят
побить спички! Разве это мыслимо? Разве в здравом уме на зажигалку можно
смотреть, как на серьезную вещь? Это скорей забава для детей: вот нет
ничего, а вот огонь, и без спички! Для детей это своего рода китайский
фокус, игрушка, рождественский подарок с елки. Но мы же все-таки не де-
ти! "Самостоятельность", "самостоятельность"! Они помешались на "самос-
тоятельности"! Хотят стать выше людей, отбиться от кучи, от всеобщего
стада, - какие умники! Но только нет, не отобьются!
- Дядя Филипп, - раздался обиженный голос одного металлиста: - а раз-
ве вы не делаете зажигалки?
- Как же! - вскричал Филипп и подпрыгнул, и завертелся, стоя на месте
и жестикулируя. - Делаю, очень делаю! Я не скрываю! И если бы люди узна-
ли, какие я все время терплю на зажигалках убытки, как я на зажигалках
раздеваю невинное семейство, меня давно бы связали и тоже отправили в
сумасшедший дом! Вы думаете, один Афанасий на зажигалках сошел с ума?
Все! Я первый! У меня у первого вот уже два года нет сну! А вот в этой
комнате перед нами сидят, по крайней мере, десять старых, можно сказать,
заслуженных мастеровых, посмотрите на них, послушайте, о чем они гово-
рят, разве это не сумасшедшие?!
В комнате раздался взрыв общего смеха, особенно хорошо смеялись оба
доктора. Один из них, специалист-психиатр, ловил каждое слово Филиппа с
таким острым вниманием, с такой лихорадочной жадностью, точно случайно
вдруг увидел перед собой всемирно известного великого ученого, о котором
раньше только слыхал.
- Подумайте сами! - указал рукой Филипп на заслуженных металлистов. -
Проработали на заводе, как люди, по тридцати лет, нажили кое-какое, хотя
и небольшое, состояние, считались рабочими первой руки, получали по пер-
вой категории, а потом взяли и сошли с ума: начали днями и ночами ковы-
ряться в квартире с зажигалками, разорять дом, изводить жен, уродовать
детей, и все ждут какого-то сумасшедшего случая, когда зажигалки их враз
подымут! Хотел бы я увидеть хотя одного металлиста, который бы продавал
зажигалки не в убыток себе! И это, несмотря, что медь у всех краденая!
Вы, доктора, и прочие люди науки, когда видите перед собой очень краси-
вую фигурную зажигалку, наверно думаете: вот какие хорошие заграничные
фабрики зажигалок пооткрывались! Ничего подобного! Никаких фабрик зажи-
галок нигде не пооткрывано! Этот товар работается вручную! Если бы вы
хотя раз посмотрели, каким путем из куска меди получается зажигалка, вы
бы решили, что зажигалки делают сумасшедшие мученики, и если бы вы не
были очень сильно ученые и если бы у вас не была потерянная совесть, вы
бы первые вышли на площадь и разбили свою зажигалку о мостовую с тем,
чтобы больше никогда ее в руки не брать! Вы думаете, это медь? Это не
медь, не металл, это наши слезы, это крик души рабочего-металлиста!
- Ооо!.. - волной покатилось одобрительное гудение заволновавшихся
матерых мастеровых. - Ооо!.. Верно!.. Верно!..
- Я извиняюсь, - перебил Филиппа врач-специалист, держа записную кни-
жечку в руках и карандаш. - Если вы так хорошо сознаете и разори-
тельность работы над зажигалками, и все безумие этого дела, отчего же вы
тогда не бросите эту работу?
- Бросить нельзя, - сделал убежденный жест Филипп.
- Отчего же?
- Вещей жаль. У меня весь инструмент, вся мастерская, вся квартира,
весь дом, весь двор, вся семья, жена и все дети, - все подогнано под за-
жигалки! Неужели все это бросить? Да и сам я уже вроде как ни на что
другое не способен... Правда, я, как хороший мастер, все-таки нахожусь в
лучшем положении, чем они, потому что я в последнее время почти что уже
совсем изобрел такой пресс, который будет штамповать сразу готовые зажи-
галки. Если бы не этот пресс, конечно, я тоже давно бы сошел с ума. Меня
этот пресс очень должен спасти!
- Теперь пора, - тоном гипнотизера вдруг произнес врач-специалист, не
спуская внимательных глаз с Афанасия, который перекинул через плечо ме-
шок, надел картуз и тихонько выходил во двор.
По знаку доктора несколько человек пошли вслед за Афанасие незаметно
окружили его, усадили вместе с собой на поджидавшую на улице линейку...
Филипп, со слезами на глазах, распоряжался возле линейки:
- Дань, держись ближе к отцу, чтобы он все-таки видел своих! Возьми
его под руку! Маша, теперь не плачь, теперь не время! Груня, не забудь
отблагодарить доктора!
Линейка тронулась, оторвалась от домика, в котором Афанасий родился и
прожил всю свою жизнь. Старики-металлисты, группой стоявшие на улице
возле калитки, достали носовые платки, вытирали глаза, кашляли, качали
головами в направлении линейки, увезшей их старинного друга...
- Доктор, - смущенно подошла Груня к врачу-специалисту. - У нас таких
денег нет. Хотите получить зажигалками?
На другой день, было еще совсем темно, когда Данила вскочил с посте-
ли, босой пробежал в потемках от койки к станку, зажег самодельный бен-
зиновый светильник, ополоснул холодной водой лицо, схватил в углу длин-
ную медную желто-зеленую трубку, похожую на высохшую камышину...
Молодой токарь по металлу торопился!
Хлеб дорожал! Зажигалки дешевели!
- Один спятил, - подумал Данила, ставя ногу на отцовское место, на
подножку станка. - Теперь другой будет сходить с ума. Проклятые зажигал-
ки!
Он вертел ногой и вертел вихляющее колесо станка, когда вдруг его
сердце больно, как никогда, защемили слова: "Второй Репин"!
Николай Огнев.
ЕВРАЗИЯ.
Повесть.
Александр Македонянин устроил в Вавилоне символический брак Европы и
Азии, но из этого ничего не вышло...
(Из растрепанного учебника географии).
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Фронт поручика Раздеришина.
1.
Встал передо мной Раздеришин, как всегда в своем синем казакине; зо-
лотые наплечники светятся-светятся; ты, - говорит, - ты-ты-ты,
не-го-дяй; и, развернувшись костлявой ручищей, бац мне по морде; красные
пятна пошли у меня по щеке, как тогда, за железкой у шулера Кротова.
Сердце мое загорелось и прыг!.. Нет, железные обручи, - шалишь, не поп-
рыгаешь. Тут офицерское слово мое рассердилось, вскочило и хвать за по-
гон Раздеришина: - сам - негодяй, хулиган и мерзавец, и это известно
бригадному-гадному! Так. Но позвольте, позвольте... Ехал-поехал бригад-
ный мундир...
- Ваш-сок-родь! Бригадный командир, генерал Оптик, изволили приехать.
Ваш-сок-родь?
Копоть по комнате ползает змеями; лампа темней фонаря; и во рту все-
возможная дрянь; и все же - прощать Раздеришину.
- Прямо на фронт проехать изволили. А, ваш-сок-родь?! Дежурный писарь
три раза прибегал...
Прапорщик Арбатов пружиной прыгнул с койки прямо на Федора, денщика;
спросонья пхнул кулаком в живот - и Федор принял, как надо:
- Хы, ваш-сок-родь! Где, грит, дежурный офицер? Там, на фронте, тре-
вога, что ль, какая...
- Воды!
- Пожалте, ваш-сок-родь!
- Давно бригадный приехал? Ф-фу, и холодна же, бестия!..
- Минут с пять, должно, сок-родь.
- Выдумает тоже, по ночам ездить...
- Та-ак точно, сок-родь. Люди спят...
- Ну, рассуждать еще! Шашку, револьвер.
- Пжалте, ваш-сок-родь.
Темное в карманном зеркальце прыгнуло лицо - чорт, побриться бы -
глаза, наверно, мутноваты после вчерашнего - офицер, офице-ер,
про-из-ве-ден в офицеры, да-с, в офице-еры, и морду бить тому шпаку, ко-
торый скажет: офицера.
- Позвольте доложить, ваше высокоблагородье. Четвертый раз телефон
звонит. Бригадный командир изволил распорядиться всем дежурным офицерам
прибыть на зеленую горку...
У писаря рожа в очках: шшшляпа фетровая, ин-тел-ли-гент: из студен-
тов, наверно: нарочно без шапки пришел, чтобы честь не отдавать, сволочь
какая...
- Командир полка приказал.
- Изволил приказать, а не приказал. Тты!
- Изволил приказать играть по всем ротам тревогу к атаке.
- Кого атакуем? - точно так и надо, точно каждый день ночная атака.
- Обозначенного под литерой эн противника, ваше высокоблагородие.
- Стпай! Титуловать тебя не научили. Скажешь там вестовым, чтоб бежа-
ли по ротам насчет тревоги.
- Слушш-с, ваше высоко-бла-городие.
Нарочно растянул, мерзавец. Знает, что полагается титуловать по чину,
а не по должности. Сволочь.
И зевая до боли, на ходу вдевая ремень под погон - никак не вдевает-
ся, окаянный. - Арбатов мимо бараков по мерзлой земле в сладкий холодный
воздух, - а рожки уже пели, должно быть, писарь по первому разу послал
вестовых - в серую муть, - кой-где бегом, точно стегали по икрам.
- А Раздеришин? Сонная горечь во рту - ну, при чем офицерское слово?
Странный сон; правда, Раздеришин - выскочка и подлиза; но никогда себе
не позволит ни с того, ни с сего - по морде - тьфу, копоть во рту! - с
детства знаю Раздеришина - рожки-то, рожки заливаются, прелесть какая,
ночная атака, - а в полку про него говорят: пьет, как мортира, в железку
играет, как бог; ну, а все же, а все же - подлиза. Вот, про меня никто
не может сказать, что подлиза. Сегодня в запасном, а завтра на фронте, и
не на игрушечном фронте, а на самом, что ни на есть настоящем - со
смертью, со смертью, да-с, чорт подери, в атаку, на пули, на пули, а не
на облезлые манекены...
- Гоп, Арбатов!
- Тьфу, даже вздрогнул - вы тоже сегодня по полку, Махалин?
