нила, имей совесть! Ты уже в который раз берешь хлеб! А другие еще по
второму разу не брали. Хлебай больше щей, щами тебя никто не стесняет!
- Разве это щи? - проговорил Данила, энергично размалывая во рту пи-
щу.
В этот момент что-то крепко хрястнуло у него на коренных зубах. Если
бы суп был мясной, можно было бы подумать, что ему нечаянно попалась на
зубы мясная косточка.
- Что же это такое? - изумленно спросил он и выплюнул изо рта в при-
горшню изжеванную пищу. О! - вскричал он поковырявшись там рукой и дос-
тав оттуда расплющенный зубами медный винтик. - Мать, ты уже из зажига-
лок начинаешь нам щи варить?
Он бросил испорченный винтик под стол в ящик с медью, а изжеванную
пищу опрокинул из пригоршни обратно в рот.
- Что же, когда у вас по всему дому медь раскидана, - сказала Марья.
- От вашей меди в дома нигде проходу нет! Она и на столах, и на подокон-
никах, и в шкапах, и на полу...
- Я этой ночью у себя под одеялом ролик нашла, - рассказала Груня. -
Слышу, что-то холодное катается подо мной...
- А хороший был ролик? - спросил Афанасий. - Куда же ты его дела? Ро-
лики, они...
Выстукав ложками до-суха почти ведерный котел, приступили к послеобе-
денному чаю.
- На запивку, - с аппетитом сказала Марья.
Данила злобно ухмыльнулся.
- То был кипяток N 1, - сказал он по поводу щей. - А это кипяток N 2,
- встретил он появление на столе громадного чайника.
Потягивали из блюдечек обжигающий губы кипяток и гонялись языком в
большом рту за крошечным монпансье.
- На толчке сегодня много было народу? - спросил у Марьи Афанасий
после второй выпитой чашки.
Марья оживилась и с воодушевлением рассказывала, что она видела за
сегодняшний день на базаре...
- Ну, а что на толчке люди говорят? - спросил потом Афанасий.
И Марья пространно передавала содержание самых последних толков...
После невероятного количества выпитого жидкого у всех были раздуты
животы. Поднимались со стульев трудно; переступали по комнате медленно;
что-то приятное щекотало внутри и мучительно хотелось не то спать, не то
хохотать. Беспрестанно икалось и отдавалось изо рта третьесортной дубо-
ватой капустой.
- Она все-таки придает человеку сытость, - с довольным лицом произ-
несла Марья, громко икнула на весь дом, потом сказала, кто она - капус-
та.
Иногда вместе с подобной икотой выходили из желудка обратно в рот ку-
сочки плохо разжеванных кочерыжек, похожие на плоские сосновые щепочки.
Тогда их брали в руки, рассматривали, потом клали обратно в рот, уже не-
торопливо дожевывали и проглатывали во второй раз.
Данила сбросил с себя ременный поясок и повалился на свою койку. Пе-
реполненный живот его вздымался на койке высокой горой, похожей на моги-
лу, отчего большая голова вдруг стала казаться маленькой, а широкие пле-
чи - узкими. Он глядел в потолок совершенно одурелыми глазами и, чтобы
как-нибудь использовать послеобеденный отдых, сделал попытку думать об
ожидающем его успехе в жизни, о том, каким великим художником он будет.
Но его отяжелевшая мысль никак не могла подняться выше определенного
уровня: потянется немного вверх и тут же оборвется; опять потянется и
опять оборвется. Тогда его стало давить невыносимое отвращение ко всему:
к жизни, к себе, к съеденной капусте...
- Старость пришла? - бросил на него насмешливый взгляд отец, направ-
ляясь к станку и надевая на ходу очки.
- Имею право на послеобеденный отдых, - с трудом выговорил Данила вя-
лым языком.
- А я? - спросил Афанасий.
- А кто тебе велит не отдыхать?
- Как кто велит? Нужда велит! Ты вырос у родителей и когда обедаешь,
не знаешь, откуда берется капуста, пшено, дрова!
- Да, конечно, я у вас такой глупый.
- Нет, ты не глупый! - с чувством проговорил Афанасий, взял черный
стальной прут, толщиной в мизинец и начал резать его как режут колбасу,
на тоненькие кружочки, будущие ролики, колесики, выбивающие в зажигалке
из кремня искру. - Нет, ты не глупый! Ты умный! Ты очень умный, что ка-
сается твоей пользы. Ты только не считаешь трудов других! У тебя совести
нету! Ты вот наелся и лежишь и будешь лежать, а отец работай и работай!
А если я сейчас брошу работать и тоже лягу, тогда ты завтра будешь си-
деть голодный!
Данила медленно встал, перетянул ремешком раздувшийся живот и в раз-
валку пошел к рабочему столу.
- Давай, что работать.
VII.
- Вот, сверли в этих роликах дырочки для осей, - подал отец. - Потом
будем выбивать на нем зубчики.
Сталь для роликов попалась густая, сила у Данилы была ужасная, и
сверла ломались у него, как спички.
- Что это? - вдруг останавливал свою работу отец и прислушивался к
пыхтенью сына: - никак опять сверло сломалось?
- Нет, - чтобы не делать скандала, врал Данила и заслонял от отца
свою работу. - Это так. Скрябануло.
Проходило несколько минут, у Данилы под нерассчитанным напором силы
опять ломалось сверло, и опять раздавался встревоженный голос отца.
- А это что? Сломалось?
- Нет, это так. Склизануло.
Отец успокаивался.
- То-то... Смотри... А то если мы будем так часто сверлы ломать, тог-
да нам нет расчета работать... Тогда лучше сразу распродать весь инстру-
мент и стать с протянутой рукой под церквой... Эти сверлы у меня еще
старого запасу, а если их покупать сейчас...
Отец рассуждал, учил уму-разуму сына, а сын по мере того как возбуж-
дался подневольной работой, все дальше уносился мыслями из мастерской...
Когда ему нечего будет делать в местной студии, он поедет учиться дальше
в Москву, в школу живописи, а оттуда еще дальше, еще выше, в Мюнхен, в
Академию...
- Потому сверлы, они...
Когда дырочки для осей на всех роликах были готовы, Данила зажимал
каждый ролик в тиски и на всей его окружности выбивал острым зубилом
мелкие зубчики. Получалось то черное стальное колесико, которое играет
такую важную роль в каждой зажигалке.
Афанасий вертел ногой колесо токарного станка и придавал уже готовым
частям зажигалок художественный вид: на трубках вытачивал по несколько
поясков, срезал острые углы, закруглял на винтиках головки... Будь у не-
го больше времени, тут-то он мог бы показать свое искусство! Но надо бы-
ло торопиться.
И, бросив взгляд за окно, Афанасий, как всегда, испугался: солнце
стало уж нижним краем своего диска на красную черепитчатую крышу сосед-
него сарая.
- Выбивай зубья веселее! - заторопил Афанасий сына и исступленно за-
вертел ногой вихляющее колесо, сам к концу дня тоже согнутый в колесо. -
А то солнце, смотри, уже где!
- А между прочим, - заговорил Данила и метко цокнул молотком по зуби-
лу, оставившему на окружности ролика глубокий рубец: - а между прочим на
заводе давно был гудок шабашить, люди там уже свободны и, чистенько
одевшись, гуляют по городу...
И он еще цокнул зубилом по ребру колесика, рядом, и еще.
- А он все свое! - изнемогая от работы скривил отец лицо в горькую
гримасу: - а он все свое! Помирать будет, а все про это будет говорить:
про завод, про чистенькую одежу!
- Обязательно! - твердо сказал Данила и так же твердо ударил молотком
по зубилу.
- Грунька! - вдруг заволновался и закомандовал Афанасий и лягнул но-
гой в дверь, ведущую в смежную комнату.
Дверь распахнулась.
- Разводи скорее мангалку, - продолжал команду Афанасий: - сейчас бу-
дем закаливать ролики!
Волнение отца передалось и дочери. Она тотчас же бросила свою работу,
вылетела из комнаты, подхватила на ходу мангалку и исчезла за выходной
дверью.
Через пять минут перед мастерами стояла пылающая красными угольями
жаровня. Они до-красна нагревали ролики, потом бросали их в холодную во-
ду.
- Рубай оси! - все свирепее командовал отец, по мере того как работа
принимала более быстрый и нервный характер. - Клепай ролики на оси!.. И
теперь не зевай!.. Теперь гони!.. Теперь забудь про альбомчики, про га-
зончики, про все на свете!.. Теперь...
Потом шло столь же энергичное собирание отдельных частей в полные за-
жигалки.
- Заправляй фитильки!.. Забивай вату!.. Запускай камушки!.. Наливай
бензину!.. Пробуй выбивать огонь!..
При последних словах команды возле мужчин появилась Марья.
- Я тоже буду пробовать каждую зажигалку, чтобы знать, с каким това-
ром завтра выйду на базар.
От постоянного пробования зажигалок и у обоих мужчин и у Марьи
большой палец правой руки был исколупан в незаживающую рану, и теперь
они все трое, пробуя зажигалки, вертели ролики не пальцем, а всей ла-
донью, то одним ее местом, то другим...
- Ого! - слышались увлеченные восклицания. - Ого! - Хорошо! Эта прямо
любительская! За эту можно деньги взять! Ого! А эта еще лучше! Без одной
осечки! Это тоже отдельный товар, не для каждого!
- В зажигалках главное хороший огонь, - возбужденно разговорилась
Марья за пробой. - Огонь, огонь и огонь! Покупатель больше кидается на
огонь! Другой уже мимо прошел, а ты чиркнешь роликом, он обернется, по-
ворачивает обратно, идет прямо к тебе и смеется на огонь. Тут уже держи
цену! Скажешь цену, запросишь, и по лицу его видишь, что его и соблазн
берет зажигалку купить, и денег до смерти жаль! А я нарочно выбиваю
огонь и выбиваю, выбиваю и выбиваю, даже он начинает от удовольствия
жмуриться и потом сам своими руками начинает выбивать! Сам выбивает, а
сам думает: хотя она мне и без надобности, куплю, потому, может, зажи-
галка эта не простая, а какая-нибудь особенная, случайная, краденая, та-
кая редкая, какой потом сто лет не найдешь, а баба-продавщица, дура, не
понимает, какую ценную вещь продает, и просит за нее, как за простую.
Вот, думает, обману сейчас бабу, и платит деньги, даже не торгуясь,
ха-ха-ха, чтоб он сгорел от той зажигалки!
Афанасий и Данила тоже повеселели.
- Не зажигалки, а прямо игрушки! - в первый раз за весь день засмеял-
ся Афанасий, с нежной любовью раскладывая новенькие зажигалки на столе в
ряд. - Не зажигалки, а куколки! - бережно вытирал он суконкой куколкам
какой - ножки, какой - животик, какой - головку. - Конфеты! - в восторге
воскликнул он, отступя от стола на два шага и любуясь своими произведе-
ниями издали. - Мармалад! - с силой хлопнул он ладонь о ладонь и гордо
завращал влево и вправо откинутой назад головой, как бы показывая себя
всему миру. - Одна одной лучше! - умиленно сощуря лицо и сложив три
пальца правой руки рюмочкой, тоненьким голоском по отдельным слогам про-
пел он:
- Од-на од-ной луч-ше!..
И послал своим зажигалкам страстный воздушный поцелуй.
- "Второй Репин" дома? - просунулась в дверь со двора приятная, широ-
коскулая, без подбородка, улыбающаяся голова пожилого простолюдина в но-
вой юношеской студенческой фуражке. - В студию сегодня пойдешь? - засия-
ла приятная голова, завидя в глубине мастерской Данилу.
- А как же?! - весело вскричал Данила и начал энергично прыскать изо
рта на руки воду, мылить пенистым мылом лицо, шею, руки. - Обязательно!
- говорил он уже из глубины сплошного белоснежного мыльного кома и фыр-
кал: - фыр-фыр-фыр...
Приятель Данилы, очевидно, тоже студист из рабочих, вошел в мастерс-
кую.
- Тут я тебе, Даня, принес студенческую фуражку, - достал он из-под
полы сверток и положил на стол. - Она, хоть и подержанная и старенькая,
а все-таки студенческая. Примерь сейчас, и если она на твою голову как
раз, сегодня же иди в ней на занятия.
- Ррр... Ггг... - послышалось блаженное рычание из недр громадного
белого снежного кома, и в одном его месте возникли полные счастья два
красных блестящих, смеющихся глаза: - Ррр... Ггг...
VIII.
Однажды ночью Афанасию, когда он спал, привиделся чудесный сон.
Он счастливейший человек. Он изобрел такой штамп, пресс, который де-
лает сразу целые зажигалки. Уже не надо было корпеть над производством
отдельных частей. Оставалось только всунуть фитилек, вставить камушек,
