сопоставления вещи и идеи. Конечно, воздух бывает теплым или холодным, но
идея воздуха не может быть ни теплой, ни холодной. И тем не менее воздух,
как и все вещественное, находится в постоянном становлении, и это
становление всегда оценивается нами как такое. Если в нем развивается
какая-нибудь непрерывность, то ведь и эта непрерывность тоже есть не что
иное, как она сама, то есть содержит в себе ту или иную вполне прерывную
идею. Поэтому физическое становление не только нельзя противопоставлять
идее, но и само оно возможно только как, во-первых, становление вообще, а
во-вторых, как становление данной вещи. Другими словами, существует и не
может не существовать еще и {текуче-сущностное становление}, которое как
раз и является сущностью того, что обычно называют физическим или
материальным становлением.
По мнению Аристотеля, Платон строил диалектику идей на основе их
категориального противопоставления. В качестве категорий эти идеи и на
самом деле как противопоставляются, так и диалектически объединяются. Но
этого мало. Они, кроме того, еще и вливаются одна в другую, превращаются
одна в другую, категориально исчезают одна в другой и возрождаются одна в
другой в неузнанном виде.
[70]
Вот это {текуче-сущностное становление идеи}, которое в античности,
конечно, никогда принципиально не отрицалось, оно и стало центральным
принципом всей аристотелевской философии. Да и сам Аристотель дал вполне
отчетливую формулу для такого существенного характера его философии.
Именно, как мы говорили выше, Аристотель учил о так называемой
{энтелехии}, которая есть не что иное, как потенциально-энергийное и
притом эйдетическое становление всего существующего. И это было не только
следствием общего дистинктивно-дескриптивного характера его философии. Это
было как раз тем, что, с одной стороны, связывало его с ноуменализмом
Платона и что связывало его, как мы сейчас увидим, и с веком эллинизма.
Принцип энтелехии уже исчерпывал собою все основное содержание античной
классики, поскольку объективная субстанциальность получала здесь свою
окончательную форму, а именно форму абстрактно-всеобщего становления
категорий. Дальше уже наступало время не просто объективизма, не просто
субстанциализма, но и не просто абстрактно-всеобщего сопоставления и
взаимопроникновения логических категорий. К этому периоду, а именно к
эллинизму, мы сейчас и перейдем.
[71]
РАННИЙ И СРЕДНИЙ ЭЛЛИНИЗМ
ЧУВСТВЕННО-МАТЕРИАЛЬНЫЙ КОСМОС КАК ОБЪЕКТ
з1. РАННИЙ ЭЛЛИНИЗМ
1. {Общий характер раннего эллинизма}, а) За периодом классики, или
классического эллинства, в античности последовал период послеклассический,
уже не эллинский, но {эллинистический}, период субъективного
индивидуализма, но не в новоевропейском смысле слова, когда вообще часто
торжествовала линия абсолютизации человеческого субъекта. Никакой такой
абсолютизации человеческого субъекта никогда в античности не было в
течение всего ее тысячелетнего существования.
[72]
б) Однако в эпоху эллинизма возникла потребность трактовать
чувственно-материальный космос не просто как только объект, но и как
субъективную человеческую данность, без всякого, даже малейшего, нарушения
объективности самого космоса Здесь возникали такие системы философии,
которые ставили и решали вопрос о типах и видах субъективного
человеческого существования на фоне существования чувственно-материального
космоса, но без малейших сомнений в существовании этого последнего. Не
надо забывать то, что сказано было у нас выше по вопросу о внеличностном
характере античной философии. Этот внеличностный характер целиком
оставался нетронутым и во все века античного эллинизма, и поэтому
субъективно-человеческие и субъективно-индивидуальные интересы философии
данного периода нисколько не нарушали общеантичного
внеличностно-объективного и чувственно-материального космоса как абсолюта.
в) Представляется весьма нелегкой задачей вскрыть специфику античного
субъективизма без нарушения общеантичной картины чувственно-материального
космоса. Мы полагаем, что было бы весьма целесообразно пользоваться в
характеристике эллинистического субъективизма одним термином,
заимствованным, правда, из новой и новейшей европейской философии, но при
соблюдении определенных условий весьма удачно рисующим эллинистическую
специфику. Этот термин - {иррелевантность}, указывающий на такой смысл
вещи, который нейтрален к ее реальному существованию.
[73]
г) Обывательское сознание всегда думает, что вещи либо существуют,
либо не существуют. На самом же деле вещи настолько непрерывно текут, что
иной раз становится трудным даже просто замечать их раздельное
существование. Но даже когда вещи и отличаются одна от другой более или
менее заметным образом, все же более пристальный взгляд всегда натыкается
на их непрерывную текучесть и даже на их взаимный переход. Поэтому
говорить, что этого сплошного текучего становления вовсе не нужно отмечать
в терминологии, все же никак не возможно.
Несомненно, существует такая значимость вещи, которая выше и дальше
самой вещи и о которой совершенно нельзя сказать, существует она или не
существует. Вещь имеет значение, и потому такое значение вещественно. Но
вещественно оно только по своему содержанию, а не принципиально. Огонь
жжется и ожигает. Но значение огня, или его смысловая идея, и не жжется, и
не ожигает.
Поэтому когда в эпоху эллинизма возник вопрос о существе человеческого
субъекта и его специфическом отличии от объективного мира, то стали
обращать внимание как раз на такие формы человеческого сознания, в которых
выступала не просто сама чувственная значимость вещей, но значимость чисто
смысловая, чисто идейная, которая, конечно, всегда применяется к
чувственности, но сама вовсе не есть чувственность и в смысле своего бытия
не имеет с ней ничего общего, кроме своего из нее происхождения Таблица
умножения тоже ведь имеет свое вполне эмпирическое происхожде-
[74]
ние. И тем не менее в ней мы не говорим ни о каких вещах, ни об орехах или
яблоках, ни о комнатах или домах, ни об улицах или городах. Таблицу
умножения мы применяем где угодно, но она не имеет никакого отношения к
характеру тех вещей, к которым она применяется.
д) Само собой разумеется, что в античной философии такие иррелевантные
структуры, конечно, ни на одно мгновение не получали самостоятельного
значения, а всегда применялись к вещам чувственно-материального космоса и
к самому чувственно-материальному космосу. При этом иррелевантный момент,
отнесенный к реально объективному или к реально субъективному миру, всегда
вносил свою долю специфики, незнакомой во времена античной классики. В
дальнейшем мы увидим те новости объективного и субъективного мира, которых
не знала классика и на которых базировался эллинизм. Сейчас же пока важно
не заблудиться среди трех сосен и важно понять {социально-историческую}
направленность эллинистической иррелевантности.
Эллинизм требовал охраны внутренней жизни субъекта, отошедшего от
прямого и непосредственного участия в творчестве, в
общественно-государственной жизни. А для этого необходимо было убедиться
также и в том, что человеческий субъект имеет на это полное право и может
создавать такие формы мышления, которые были неизвестны в период прямого и
непосредственного рабовладения. Этот оригинальный момент и стали находить
в иррелевантных формах сознания, и, конечно, отнюдь не для отрицания
объективного мира, но именно
[75]
для его признания, и даже больше того, для защиты субъекта от мирового
разрастания общественно-государственной жизни.
Здесь необходимо учитывать два обстоятельства. Во-первых,
эллинистический субъективизм хотел всячески противопоставить себя
объективизму периода классики. Однако это противопоставление здесь ни в
коем случае не понималось как исключение объективистического метода
мышления. Возникла потребность создать такую противоположность
объективизму, которая сама по себе ни с какой стороны не претендовала
исключать объективистическую философию и ставить на ее место какой-то еще
новый абсолют. Этим абсолютом был и оставался во все времена античности
только чувственно-материальный космос, и ничто другое.
Но иррелевантность, во-вторых, как раз и была такой противоположностью
объективизма, которая сама не претендовала ни на объективность, ни на
субъективность. Яблоко можно сорвать с дерева, но идею яблока, ввиду ее
иррелевантности, нельзя сорвать с дерева. Яблоко можно разрезать на куски,
его можно сварить, испечь или съесть в сыром виде. Но идею яблока нельзя
ни разрезать на куски, ни сварить, ни испечь и ни съесть. Это заставляет
нас идею вещи понимать не просто как вещь. И когда мы употребляем термин
"иррелевантность", то под ним мы понимаем невещественный смысл всякой вещи.
Таким образом, иррелевантность вещи есть совокупность всех ее
смысловых моментов, всех невещественно-значащих и в бытийном смысле совер-
[76]
шенно нейтральных смысловых моментов вещи. По своему реальному
происхождению всякая иррелевантность вещи, конечно, вполне вещественна, и,
кроме вещи, ей совершенно неоткуда взяться. И тем не менее, взятая в
чистом, прямом и непосредственном смысле слова, она ровно ничего
вещественного в себе не содержит (воду можно пить, но идею воды нельзя
пить), хотя в то же самое время она и не есть только человеческая
субъективность, Поскольку она в бытийном смысле всегда обязательно
нейтральна.
Вот за эту иррелевантную нейтральность и ухватился эллинизм, отходя
тем самым от глобального объективизма и будучи способным стать исходным
методом как для объективистической философии, так и для всякого рода
субъективистической методики без какого-либо намека на фактический отход
от объективизма.
е) Это отчетливо видно не только на стоицизме и эпикуреизме, этих
новых философских системах раннего эллинизма, но даже и на скептицизме,
который тоже вовсе не отрицал существования чувственно-материального
космоса, а только доказывал, что для спокойствия и безмятежности
человеческого духа надо отказаться от всяких вообще положительных и
отрицательных взглядов в области любых утверждений или отрицаний. Стоицизм
был не чем иным, как субъективной разновидностью досократовской теории
материальных элементов, и прежде всего огня. Эпикуреизм был не чем иным,
как субъективной разновидностью философии Демокрита. А скептицизм был не
чем иным,
[77]
как продуманной до конца философией непрерывной и нерасчлененной текучести
Гераклита.
2. {Точная историко-философская формула раннего эллинизма}. Напомним
еще раз, что все такого рода точные формулы можно делать только в
результате весьма тщательного подбора научных материалов, оставляя в
стороне бесчисленное количество других материалов, иной раз тоже весьма
важных, но требующих для своего учета применения каждый раз тех или иных
специфических точек зрения, тоже весьма многочисленных. Поэтому все такого
рода точные историко-философские формулы по необходимости имеют для нас
только рабочее и потому только относительное, условное и временное
значение. Таких разных подходов будет много и должно быть много.
Отвлекаясь от них и стремясь не к окончательному, но к предварительному
выводу, мы должны сказать обо всем раннем эллинизме следующее. Для периода
раннеэллинистической философии исходным принципом необходимо считать
{чисто смысловую, не бытийно, но только значаще смысловую предметность},
для которой всякое "быть" имеет только один смысл, а именно "значить".
Такого рода иррелевантность приводит к соответствующей картине как
объективного чувственно-материального космоса, так и специфического
состояния и назначения самого же человеческого субъекта.
3. {Стоицизм}. Это направление античной философской мысли
просуществовало много веков, на-
[78]
чиная с III в. до н. э. и кончая II - III вв. н. э., правда подвергаясь
разного рода нестоическим философским влияниям. Сейчас у нас идет речь о
раннем стоицизме, который развивался в века раннего эллинизма и главными
