жизненного процесса, то и в области логики мы встречаемся прежде всего с
такой материей, которая лишена собственной инициативы и потому является
только {потенцией} целесообразно формируемой жизни. И мы увидим ниже, что
понятие материи
- ---------------------------------------
(1) См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 23. С. 208. Прим. 17.
[11]
как потенции является в античности повсеместной категорией, которая
объединяет собою даже таких разномыслящих философов, как Платон и
Аристотель.
б) Рабовладелец тоже не есть личность, но вне-личностная
{формообразующая идея}. Отсюда и вся античная логика тоже исходит из
такого понимания идеи, при котором она тоже не есть личность, но только
внеличностный формообразующий принцип.
в) Однако раб и рабовладелец не существуют один без другого, но
образуют собою нечто целое, а именно рабовладельческий полис, или
государство. Для логики это значит, что имеется также и целостное единство
идеи и материи; и поскольку раб и рабовладелец являются
противоположностями, то их цельное единство может быть только
{диалектическим} и, конечно, тоже внеличностным. Так как логика
продумывает свои категории до конца и до их предела, то имеется и
предельное состояние указанного единства. А поскольку предел совмещает в
себе все свои возможные приближения и является для них общим и их
объясняющим принципом, то в античности необходимым образом возникает
представление о {чувственно-материальном космосе}, который и является не
только цельно-диалектическим объединением всех вещей и всех идей, но и их
идеальным принципом. Конечно, внеличностным. Античный космос есть тоже
пространственно-временная, то есть вполне обозримая вещь, только очень
большая, предельно большая вещь; и в то же самое время она есть предельная
оформленность в виде
[12]
вечного, но вполне обозримого целесообразного движения небесных светил.
г) Это не значит, что входящие в чувственно-материальный космос
элементы лишены всякой свободы и вступают между собой только в
механическую связь. Наоборот, составляющие его элементы действуют теперь
как орудия целого. А это значит, что они теперь являются {героическими}.
Боги, демоны и герои не суть личности в полном смысле этого слова, потому
что они являются в античности только обобщением природных свойств или
явлений. Но, отражая на себя все целое и потому творя его волю, они
являются героями, так что чувственно-материальный космос есть оплот
всеобщего {героизма}.
Однако, с другой стороны, чувственно-материальный космос не имеет
ничего другого, что было бы выше его самого, и потому он основан сам же на
себе. Он и есть последний абсолют. Именно в этом внеличностном абсолюте
творится как все целесообразное, так и все нецелесообразное. И тогда нет
никакой более высокой причины, которая объясняла бы эту внеличностную
природу чувственно-материального космоса; нет никакого более высокого и
личностного разума, который (как это оказалось впоследствии, в средние
века) сознательно создавал бы всю жизнь чувственно-материального космоса и
направлял ход его развития, а следовательно, нет никакой соответствующей
сознательно действующей воли, при помощи которой высший разум творил бы
всю эту чувственно-материальную жизнь космоса. Античный
чувственно-материальный космос уже сам по себе полон жизни, души и
[13]
мысли, но в нем нет ничего личностного, нет водящего и намеренно
действующего субъекта.
Но тот принцип, который внеличностно, то есть бессознательно и
стихийно, одинаково творит все целесообразное и нецелесообразное, есть не
что иное, как {судьба}. Поэтому логика рабовладельческой формации
необходимым образом заканчивалась не только учением о героизме, но и
учением о {фатализме}.
д) Итак, логическое развитие рабовладельческого принципа приходит к
тому, что утверждается {чувственно-материальный космос как абсолют}, то
есть как внеличностное единство идеи и материи, а это и значит единство
героизма и фатализма. К этому можно прибавить только то, что
чувственно-материальный космос, будучи абсолютом, ни в чем не нуждался, то
есть нуждался только в самом себе. А так как вещи, обобщением которых он
являлся, находились в постоянном становлении, то и чувственно-материальный
космос тоже вечно становился, то есть вечно становился самим собою, вечно
приходил к самому же себе. А это значит, что он находился в вечном
круговращении, в котором чувственно-материальный космос вечно повторял
самого же себя. Поэтому античный чувственно-материальный космос
{внеисторичен}. Он астрономичен, но не историчен. Вечное круговращение,
или вечное возвращение к самому же себе, - это есть его история. Другими
словами, античный чувственно-материальный космос, будучи целостью и
единством всех вещей, - а всякая вещь, взятая в самой себе, телесна, но не
исторична, - обязательно
[14]
требовал идеи {вечного возвращения}. Этот космос вечно переходил от хаоса
к всеобщему оформлению и от этого последнего к хаосу. Подобное вечное
круговращение хаоса и космоса было в античности не только понятно и
убедительно, но также успокоительно и утешительно. Космос был абсолютом,
то есть в своем принципе никогда не возникал, и никто его не создавал, и
никогда не мог погибнуть, но внутри этого всеобщего космоса, поскольку он
необходимым образом есть также и свое собственное становление, вполне
соответственным образом возникало то оформление, то распадение отдельных
элементов становления. На фоне всеобщего космоса это вечное возвращение
было не только естественно, но и вполне утешительно.
II. ОБЩЕФИЛОСОФСКАЯ, ТО ЕСТЬ ТЕОРЕТИЧЕСКИ-ПРОБЛЕМНАЯ, ОСНОВА
з1. ОСНОВНАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА АНТИЧНОСТИ. МИФ И ЛОГОС
Если основным методом и основной идеологией общинно-родовой формации
была мифология, то рабовладельческая формация, возникшая на почве
разделения умственного и физического труда, в идеологической области уже
не могла удовлетвориться мифами и должна была заменить их рациональными
построениями. Все эти категории
[15]
в скрытом виде, конечно, были и в самой мифологии, но функционировали они
там в слитном и нерасчлененном виде. Рабовладельческое сознание, будучи
уже мышлением, а не мифологической фантазией, должно было расчленить все
эти категории и потому быть в конфликте с мифологией. Но конфликт этот,
однако, не мог быть окончательным, поскольку родственные отношения
продолжали играть огромную роль и в период внеродственных отношений. От
семьи и рода некуда было деться, хотя рабовладельческий полис уже не имел
прежнего родственного авторитета, а был авторитетом только в меру
необходимости совместной жизни рабовладельцев и рабов. Собственно говоря,
рабовладельческое мышление было не столько критикой мифологии, сколько
{критикой ее антропоморфизма}. Если на очереди стояла выработка
мыслительных категорий, то для чистого мышления авторитетом уже была,
конечно, не мифология, но только собственная же, чисто мыслительная
последовательность. Поэтому переход от общинно-родовой формации к
рабовладельческой ознаменовался, во-первых, критикой антропоморфизма, а
во-вторых, стремлением вместо мифологии создать мыслительную систему
абстрактных категорий.
Но абсолютного отрицания мифологии, повторяем, здесь не могло быть,
ведь само же рабовладение, как мы сейчас установили, базировалось на
вещественно-телесных интуициях. А такого рода интуиция, конечно, была на
первом плане и в период мифологии. Надо было только эти
вещественно-телесные интуиции выдвинуть на первый план и
[16]
отвергнуть всю базировавшуюся на них общинно-родовую картинность. А это и
значило критиковать антропоморфизм, оставаясь на почве
вещественно-телесного мироощущения, и вместо него строить систему
абстрактных категорий. В современной науке это часто обозначается как
переход {от мифа к логосу}.
з2. МАТЕРИЯ И ИДЕЯ
1. {Диалектика материи и идеи}. Из предыдущего ясно, что в системе
абстрактных категорий противоположность материи и идеи должна была играть
первейшую роль. Но материя должна была признаваться только как потенция, а
идея - только как формообразующий принцип целесообразной структуры. Кроме
того, ясно, что материя и идея должны были также мыслиться настолько
противоположно, что их единство могло трактоваться только диалектически.
Поэтому {диалектика материи и идеи} навсегда осталась основной проблемой
всей античной философии. Материю признавали не только материалисты,
например Демокрит, но и все идеалисты, и в первую очередь Платон, который
никогда и не думал отвергать материю, а только признавал ее
недостаточность для цельной картины мира ввиду ее чистой, то есть
внесмысловой, текучести. И Демокрит называл свои атомы идеями (и даже
богами), и Платон называл свои идеи атомами. Разница была только в
расстановке логического ударения в пределах одной и той же абстрактной
категории, но сами эти абстрактные категории всегда оставались в
античности незыблемыми.
[17]
2. {Специфика античных представлений о материи}. Диалектика идеи и
материи была решительно во всех культурах - доантичной и послеантичной.
Поэтому история античной философии должна выдвигать здесь на первый план
именно свою специфику.
а) Что касается материи, то в связи с тем, что рабский труд без
участия рабовладельца не создавал окончательного и целесообразного
продукта (поскольку сам раб был не человеком, а только вещью), то и
материя в античном смысле не была готовой продукцией, а трактовалась
только как {потенция} любых явлений действительности. Рабовладелец тоже не
был человеком в собственном смысле слова, а был только формообразующим
принципом вещественно-телесной действительности. Поэтому также и античная
идея не была просто идеей вообще, но, во-первых, всегда
вещественно-телесной, то есть картинно представляемым планом
вещественно-телесного продуцирования, почему для этого и были привлечены
термины ""идея" или "эйдос", уже по самой своей этимологии (эйдос -
древнегреч. "вид") указывавшие на физическое видение. А в философской
области эти термины указывали на такое умственное построение, которое
всегда было мыслимой картиной действительности, тем, что в ней "было
видно". Во-вторых же, античная идея, будучи формообразующим принципом,
никогда не трактовалась неподвижно или абстрактно даже и в платонизме, где
она всегда привлекалась как динамически-творческий принцип построения
космоса.
[18]
б) Однако не только идея и материя, но и связывающая их диалектика
тоже имела в античности свою специфику. Так как раб был не человеком, но
вещью и рабовладелец был тоже не человеком, но только организатором вещи,
то и диалектика идеи и материи тоже обладала в античности
{вещественно-телесным характером}. Это значит, что при всей своей внешней
активности внутренне такая диалектика была пассивна, духовно пассивна,
созерцательна. Она всегда много суетилась по поводу фактического состояния
дел, но была неспособна коренным образом переделывать действительность.
Этот {пассивно-созерцательный} характер античной диалектики остался в ней
навсегда.
3. {Специфика античных представлений об идее}. Весь этот античный
вещественно-телесный характер диалектики идеи и материи наложил
неизгладимый отпечаток не только на материю, но и на идею, причем
формулировать сущность античной идеи гораздо труднее, чем сущность
античной материи. Поскольку исходная интуиция гласила о такой вещи,
которая способна производить целесообразную работу, но не способна
действовать по собственной инициативе, то, как это было сказано выше,
материя в таких условиях могла мыслиться только как потенция. Правда,
потенция эта в разные периоды античности имела самое разнообразное
содержание, начиная с чисто теоретической заданности или заряженности, и
кончая полноценным жизненным наполнением. Но в чем античная специфика
идеи, участвующей в создании целесообразного продукта?
[19]
а) Такая идея, во-первых, обладает чисто {мысленным} характером,
поскольку она не есть труд, но только целесообразное направление труда.
