дело с такой же тучей комаров. Я дышу через трубку в другой среде, но
рефлекс остается.
Однако стоит приблизиться самому крошечному саргану - серебряные рыб-
ки мгновенно разлетаются во все стороны. Вниз, вверх, даже выскакивают
из воды, так что в секунду образуется большое пространство, свободное от
серебряных хлопьев, которое постепенно заполняется лишь тогда, когда
охотники исчезают вдали.
Как бы ни отличались головастые, похожие на окуней ворчуны и снэпперы
от тонких, вытянутых, стремительных сарганов - у них есть общий признак:
они не слишком отклоняются от привычного представления, которое связыва-
ется со словом "рыба". С оседлыми обитателями нор дело обстоит иначе.
Великолепного синего "ангела" с желтыми поперечными полосами, украшающи-
ми его юношеский наряд, пожалуй, еще можно посчитать "нормальной рыбой".
Но вон что-то показалось в щели между двумя глыбами известняка: странные
движения враскачку, вперед-назад, какой-то бархатно-черный диск с ярко-
желтыми полукруглыми лентами поперек и сияющей ультрамариновой каймой по
нижнему краю - рыба ли это вообще? Или вот эти два создания, бешено
промчавшиеся мимо, размером со шмеля и такие же округлые; черные глаза,
окаймленные голубой полосой, и глаза эти - на задней трети тела? Или ма-
ленький самоцвет, сверкающий вон из той норки, - тело у него разделено
наискось, спереди-снизу назад и вверх, границей двух ярких окрасок, фио-
летово-синей и лимонно-желтой? Или вот этот невероятный клочок темно-си-
него звездного неба, усыпанный голубыми огоньками, который появляется
из-за коралловой глыбы прямо подо мной, парадоксально извращая все
пространственные понятия? Конечно же, при более близком знакомстве ока-
зывается, что все эти сказочные существа - вполне приличные рыбы, причем
они состоят не в таком уж дальнем родстве с моими давними друзьями и
сотрудниками, рифовыми окунями. "Звездник" ("джуэл фиш" - "рыбка-самоц-
вет") и рыбка с синей спинкой и головой и с желтым брюшком и хвостом
("бо Грэгори" - "Гриша-красавчик") - эти даже и вовсе близкая родня.
Оранжево-красный шмель - это детеныш рыбы, которую местные жители с
полным основанием называют "рок бьюти" ("скальная красавица"), а чер-
но-желтый диск - молодой черный "ангел". Но какие краски! И какие неве-
роятные сочетания этих красок! Можно подумать, они подобраны нарочно,
чтобы быть как можно заметнее на возможно большем расстоянии; как знамя
или - еще точнее - плакат.
Надо мной колышется громадное зеркало, подо мной звездное небо, хоть
и крошечное, я невесомо витаю в прозрачной среде; окружен кишащим роем
ангелов, поглощен созерцанием, благоговейно восхищен творением и красо-
той его - благодарение Творцу, я все же вполне способен наблюдать су-
щественные детали. И тут мне бросается в глаза вот что: у рыб тусклой
или, как у красноротиков, пастельной окраски я почти всегда вижу многих
или хотя бы нескольких представителей одного и того же вида одновремен-
но, часто они плавают вместе громадными, плотными стаями. Зато из ярко-
окрашенных видов в моем поле зрения лишь один синий и один черный "ан-
гел", один "красавчик" и один "самоцвет"; а из двух малюток "скальных
красавиц", которые только что промчались мимо, одна с величайшей яростью
гналась за другой.
Хотя вода и теплая, от неподвижной аэростатной жизни я начинаю замер-
зать, но наблюдаю дальше. И тут замечаю вдали - а это даже в очень проз-
рачной воде всего 10-12 метров - еще одного красавчика, который медленно
приближается, очевидно, в поисках корма. Местный красавчик замечает при-
шельца гораздо позже, чем я со своей наблюдательной вышки; до чужака ос-
тается метра четыре. В тот же миг местный с беспримерной яростью броса-
ется на чужака, и хотя тот крупнее нападающего, он тут же разворачивает-
ся и удирает изо всех сил, дикими зигзагами, к чему атакующий вынуждает
его чрезвычай-но серьезными таранными ударами, каждый из которых нанес
бы серьезную рану, если бы попал в цель. По меньшей мере один все-таки
попал, - я вижу, как опускается на дно блестящая чешуйка, кружась, слов-
но опавший лист. Когда чужак скрывается вдали в сине-зеленых сумерках,
победитель тотчас возвращается к своей норке.
Он мирно проплывает сквозь плотную толпу юных красноротиков, кормя-
щихся возле самого входа в его пещеру; и полнейшее безразличие, с каким
он обходит этих рыбок, наводит на мысль, что для него они значат не
больше, чем камушки или другие несущественные и неодушевленные помехи.
Даже маленький синий ангел, довольно похожий на него и формой, и окрас-
кой, не вызывает у него ни малейшей враждебности.
Вскоре после этого я наблюдаю точно такую же, во всех деталях, стычку
двух черных рыбок-ангелов, размером едва-едва с пальчик. Эта стычка,
быть может, даже драматичнее: еще сильнее кажется ожесточение нападающе-
го, еще очевиднее панический страх удирающего пришельца, - хотя, это мо-
жет быть и потому, что мой медленный человеческий глаз лучше уловил дви-
жения ангелов, чем красавчиков, которые разыграли свой спектакль слишком
стремительно.
Постепенно до моего сознания доходит, что мне уже по-настоящему хо-
лодно. И пока выбираюсь на коралловую стену в теплый воздух под золотое
солнце Флориды, я формулирую все увиденное в нескольких коротких прави-
лах:
Яркие, "плакатно" окрашенные рыбы - все оседлые.
Только у них я видел, что они защищают определенный участок. Их
яростная враждебность направлена только против им подобных; я не видел,
чтобы рыбы разных видов нападали друг на друга, сколь бы ни была агрес-
сивна каждая из них.
2. ПРОДОЛЖЕНИЕ В ЛАБОРАТОРИИ
Что в руки взять нельзя - того для вас и нет,
С чем несогласны вы - то ложь одна и бред,
Что вы не взвесили - за вздор считать должны,
Что не чеканили - в том будто нет цены.
Гете
В предыдущей главе я допустил поэтическую вольность. Умолчал о том,
что по аквариумным наблюдениям я уже знал, как ожесточенно борются с се-
бе подобными яркие коралловые рыбы, и что у меня уже сложилось предвари-
тельное представление о биологическом значении этой борьбы. Во Флориду я
поехал, чтобы проверить свою гипотезу. Если бы факты противоречили ей, -
я был готов сразу же выбросить ее за борт. Или, лучше сказать, был готов
выплюнуть ее в море через дыхательную трубку: ведь трудно что-нибудь
выбросить за борт, когда плаваешь под водой. А вообще - нет лучшей за-
рядки для исследователя, чем каждое утро перед завтраком перетряхивать
свою любимую гипотезу. Молодость сохраняет.
Когда я, за несколько лет до того, начал изучать в аквариуме красоч-
ных рыб с коралловых рифов, меня влекла не только эстетическая радость
от их чарующей красоты - влекло и "чутье" на интересные биологические
проблемы. Прежде всего напрашивался вопрос: для чего же все-таки эти ры-
бы такие яркие?
Когда биолог ставит вопрос в такой форме - "для чего?" - он вовсе не
стремится постичь глубочайший смысл мироздания вообще и рассматриваемого
явления в частности: постановка вопроса гораздо скромнее - он хотел бы
узнать нечто совсем простое, что в принципе всегда поддается исследова-
нию. С тех пор как, благодаря Чарлзу Дарвину, мы знаем об историческом
становлении органического мира - и даже кое-что о его причинах, - вопрос
"для чего?" означает для нас нечто вполне определенное. А именно - мы
знаем, что причиной изменения формы органа является его функция. Лучшее
- всегда враг хорошего. Если незначительное, само по себе случайное,
наследственное изменение делает какой-либо орган хоть немного лучше и
эффективнее, то носитель этого признака и его потомки составляют своим
не столь одаренным сородичам такую конкуренцию, которой те выдержать не
могут. Раньше или позже они исчезают с лица Земли. Этот вездесущий про-
цесс называется естественным отбором. Отбор - это один из двух великих
конструкторов эволюции; второй из них - предоставляющий материал для от-
бора - это изменчивость, или мутация, существование которой Дарвин с ге-
ниальной прозорливостью постулировал в то время, когда ее существование
еще не было доказано.
Все великое множество сложных и целесообразных конструкций животных и
растений всевозможнейших видов обязано своим возникновением терпеливой
работе Изменчивости и Отбора за многие миллионы лет. В этом мы убеждены
теперь больше, чем сам Дарвин, и - как мы вскоре увидим - с большим ос-
нованием. Некоторых может разочаровать, что все многообразие форм жизни
- чья гармоническая соразмерность вызывает наше благоговение, а красота
восхищает эстетическое чувство - появилось таким прозаическим и, глав-
ное, причинно-обусловленным путем. Но естествоиспытатель не устает вос-
хищаться именно тем, что Природа создает все свои высокие ценности, ни-
когда не нарушая собственных законов.
Наш вопрос "для чего?" может иметь разумный ответ лишь в том случае,
если оба великих конструктора работали вместе, как мы упомянули выше. Он
равнозначен вопросу о функции, служащей сохранению вида. Когда на воп-
рос: "Для чего у кошек острые кривые когти?" - мы отвечаем: "Чтобы ло-
вить мышей" - это вовсе не говорит о нашей приверженности к метафизичес-
кой телеологии, а означает лишь то, что ловля мышей является специальной
функцией, важность которой для сохранения вида выработала у всех кошек
именно такую форму когтей. Тот же вопрос не может найти разумного отве-
та, если изменчивость, действуя сама по себе, приводит к чисто случай-
1 Телеология - идеалистическое учение, приписывающее процессам и яв-
лениям природы цели, которые или устанавливаются Богом, или являются
внутренними причинами природы. - Здесь и далее примечания переводчика.
ным результатам. Если, например, у кур или других одомашненных живот-
ных, которых человек защищает, исключая естественный отбор по окраске,
можно встретить всевозможные пестрые и пятнистые расцветки, - здесь
бессмысленно спрашивать, для чего эти животные окрашены именно так, а не
иначе. Но если мы встречаем в природе высокоспециализированные пра-
вильные образования, крайне маловероятные как раз из-за их соразмернос-
ти, - как, например, сложная структура птичьего пера или какого-нибудь
инстинктивного способа поведения, - случайность их возникновения можно
исключить. Здесь мы должны задаться вопросом, какое селекционное давле-
ние привело к появлению этих образований, иными словами - для чего они
нужны. Задавая этот вопрос, мы вправе надеяться на разумный ответ, пото-
му что уже получали такие ответы довольно часто, а при достаточном усер-
дии вопрошавших - почти всегда. И тут ничего не меняют те немногие иск-
лючения, когда исследования не дали - или пока еще не дали - ответа на
этот важнейший из всех биологических вопросов. Зачем, например, нужна
моллюскам изумительная форма и расцветка раковин? Ведь их сородичи все
равно не смогли бы их увидеть своими слабыми глазами, даже если бы они
не были спрятаны - как часто бывает - складками мантии, да еще и укрыты
темнотой морских глубин.
Кричаще яркие краски коралловых рыб требуют объяснения. Какая видо-
сохраняющая функция вызвала их появление?
Я купил самых ярких рыбок, каких только мог найти, а для сравнения -
несколько видов менее ярких, в том числе и простой маскировочной окрас-
ки. Тут я сделал неожиданное открытие: у подавляющего большинства
действительно ярких коралловых рыб - "плакатной", или "флаговой", расц-
ветки - совершенно невозможно держать в небольшом аквариуме больше одной
особи каждого вида. Стоило поместить в аквариум несколько рыбок одного
вида, как вскоре, после яростных баталий, в живых оставалась лишь самая
сильная. Сильнейшее впечатление произвело на меня во Флориде повторение
в открытом море все той же картины, какая регулярно наблюдалась в моем
