го же вида, либо - более гуманным образом - взять аквариум, достаточно
большой для двух пар, и, разделив его пограничным стеклом на две части,
поселить по паре в каждую из них. Тогда каждая рыба вымещает свою здоро-
вую злость на соседе своего пола - почти всегда самка нападает на самку,
а самец на самца, - и ни одна из них не помышляет разрядить свою ярость
на собственном супруге. Это звучит как шутка, но в нашем испытанном уст-
ройстве, установленном в аквариуме для цихлид, мы часто замечали, что
пограничное стекло начинает зарастать водорослями и становится менее
прозрачным, - только по тому, как самец начинает хамить своей супруге.
Но стоило лишь протереть дочиста пограничное стекло - стенку между
"квартирами", - как тотчас же начиналась яростная, но по необходимости
безвредная ссора с соседями, "разряжавшая атмосферу" в обеих семьях.
Аналогичные истории можно наблюдать и у людей. В добрые старые време-
на, когда на Дунае существовала еще монархия и еще бывали служанки, я
наблюдал у моей овдовевшей тетушки следующее поведение, регулярное и
предсказуемое. Служанки никогда не держались у нее дольше 8-10 месяцев.
Каждой вновь появившейся помощницей тетушка непременно восхищалась,
расхваливала ее на все лады как некое сокровище, и клялась, что вот те-
перь наконец она нашла ту, кого ей надо. В течение следующих месяцев ее
восторги остывали. Сначала она находила у бедной девушки мелкие недос-
татки, потом - заслуживающие порицания; а к концу упомянутого срока об-
наруживала у нее пороки, вызывавшие законную ненависть, - и в результате
увольняла ее досрочно, как правило с большим скандалом. После этой раз-
рядки старая дама снова готова была видеть в следующей служанке истинно-
го ангела.
Я далек от того, чтобы высокомерно насмехаться над моей тетушкой, во
всем остальном очень милой и давно уже умершей. Точно такие же явления я
мог - точнее, мне пришлось - наблюдать у самых серьезных людей, способ-
ных к наивысшему самообладанию, какое только можно себе представить. Это
было в плену. Так называемая "полярная болезнь", иначе "экспедиционное
бешенство", поражает преимущественно небольшие группы людей, когда они в
силу обстоятельств, определенных самим названием, обречены общаться
только друг с другом и тем самым лишены возможности ссориться с кем-то
посторонним, не входящим в их товарищество. Из всего сказанного уже яс-
но, что накопление агрессии тем опаснее, чем лучше знают друг друга чле-
ны данной группы, чем больше они друг друга понимают и любят. В такой
ситуации - а я могу это утверждать по собственному опыту - все стимулы,
вызывающие агрессию и внутривидовую борьбу, претерпевают резкое снижение
пороговых значений. Субъективно это выражается в том, что человек на
мельчайшие жесты своего лучшего друга - стоит тому кашлянуть или высмор-
каться - отвечает реакцией, которая была бы адекватна, если бы ему дал
пощечину пьяный хулиган. Понимание физиологических закономерностей этого
чрезвычайно мучительного явления хотя и предотвращает убийство друга, но
никоим образом не облегчает мучений. Выход, который в конце концов нахо-
дит Понимающий, состоит в том, что он тихонько выходит из барака (палат-
ки, хижины) и разбивает что-нибудь; не слишком дорогое, но чтобы разле-
телось на куски с наибольшим возможным шумом. Это немного помогает. На
языке физиологии поведения это называется, по Тинбергену, перенаправлен-
ным, или смещенным, действием. Мы еще увидим, что этот выход часто ис-
пользуется в природе, чтобы предотвратить вредные последствия агрессии.
А Непонимающий убивает-таки своего друга - и нередко!
5. ПРИВЫЧКА, ЦЕРЕМОНИЯ И ВОЛШЕБСТВО
Ты что - не знал людей,
Не знал цены их слов?
Гете
Смещение, переориентация нападения - это, пожалуй, гениальнейшее
средство, изобретенное эволюцией, чтобы направить агрессию в безопасное
русло. Однако это вовсе не единственное средство такого рода; великие
конструкторы эволюции - Изменчивость и Отбор - очень редко ограничивают-
ся одним-единственным способом.
Сама сущность их экспериментальной "игры в кости" позволяет им зачас-
тую натолкнуться на несколько вариантов - и применить их вместе, удваи-
вая и утраивая надежность решения одной и той же проблемы. Это особенно
ценно для различных механизмов поведения, призванных предотвращать
увечье или убийство сородича. Чтобы объяснить эти механизмы, мне снова
придется начать издалека. И прежде всего я постараюсь описать один все
еще очень загадочный эволюционный процесс, создающий поистине нерушимые
законы, которым социальное поведение многих высших животных подчиняется
так же, как поступки цивилизованного человека - самым священным обычаям
и традициям.
Когда мой учитель и друг сэр Джулиан Хаксли незадолго до первой миро-
вой войны предпринял свое в подлинном смысле слова пионерское исследова-
ние поведения чомги, он обнаружил чрезвычайно занимательный факт:
некоторые действия в процессе филогенеза утрачивают свою собственную,
первоначальную функцию и превращаются в чисто символические церемонии.
Этот процесс он назвал ритуализацией. Он употреблял этот термин без ка-
ких-либо кавычек, т.е. без колебаний отождествлял культурно-исторические
процессы, ведущие к возникновению человеческих ритуалов, с процессами
эволюционными, породившими столь удивительные церемонии животных. С чис-
то функциональной точки зрения такое отождествление вполне оправданно,
как бы мы ни стремились сохранить сознательное различие между историчес-
кими и эволюционными процессами. Мне предстоит теперь выявить порази-
тельные аналогии между ритуалами, возникшими филогенетически и культур-
но-исторически, и показать, каким образом они находят свое объяснение
именно в тождественности их функций.
Прекрасный пример того, как ритуал возникает филогенетически, как он
приобретает свой смысл и как изменяется в ходе дальнейшего развития, -
предоставляет нам изучение одной церемонии у самок утиных птиц, так на-
зываемого натравливания. Как и у многих других птиц с такой же семейной
организацией, у уток самки хотя и меньше размером, но не менее агрессив-
ны, чем самцы.
Поэтому при столкновении двух пар часто случается, что распаленная
яростью утка продвигается к враждебной паре слишком далеко, затем пуга-
ется собственной храбрости и торопится назад, под защиту более сильного
супруга.
Возле него она испытывает новый прилив храбрости и снова начинает уг-
рожать враждебной паре, но на этот раз уже не расстается с безопасной
близостью своего селезня.
В своем первоначальном виде эта последовательность действий совершен-
но произвольна по форме, в зависимости от игры противоположных побужде-
ний, стимулирующих утку. Временная последовательность, в которой преоб-
ладают боевой задор, страх, поиск защиты и новое стремление к нападению,
легко и ясно читается по выразительным движениям утки, и прежде всего по
ее положению в пространстве. Например, у нашей европейской пеганки весь
этот процесс не содержит никаких закрепленных ритуалом элементов, кроме
определенного движения головы, связанного с особым звуком. Как всякая
подобная ей птица, при атаке утка бежит в сторону врага, низко вытянув
шею, а затем, тотчас же подняв голову, обратно к супругу. Очень часто
утка, убегая, заходит за селезня и огибает его полукругом, так что в ре-
зультате - когда она снова начинает угрожать - оказывается в позиции
сбоку от супруга, с головой, обращенной прямо в сторону вражеской пары.
Но часто, если бегство было не слишком паническим, она довольствуется
тем, что только подбегает к своему селезню и останавливается перед ним,
грудью к нему, так что для угрозы в сторону неприятеля ей приходится по-
вернуть голову и вытянуть шею через плечо назад. Бывает и так, что она
стоит боком, перед селезнем или позади него, и вытягивает шею под прямым
углом к продольной оси тела, - короче говоря, угол между продольной осью
тела и вытянутой шеей зависит исключительно от того, где находится она
сама, ее селезень и враг, которому она угрожает. Ни одно положение не
является для нее предпочтительным. У близкородственного огаря,
обитающего в Восточной Европе и в Азии, это натравливание уже нес-
колько более ритуализовано. Хотя у этого вида самка "еще" может стоять
рядом с супругом и угрожать прямо перед собой или, обегая вокруг него,
направлять свою угрозу под любым углом к продольной оси собственного те-
ла, - однако в подавляющем большинстве случаев она стоит перед селезнем,
грудью к нему, и угрожает через-плечо-назад. И когда я видел однажды,
как утка изолированной пары этого вида производила движения натравлива-
ния "вхолостую" - т.е. при отсутствии раздражающего объекта, - она тоже
угрожала через-плечо-назад, как будто видела несуществующего врага имен-
но в этом направлении.
У настоящих уток - к которым принадлежит и наша кряква, предок домаш-
ней утки, - натравливание черезплечо-назад превратилось в единственно
возможную, обязательную форму движения, так что самка, прежде чем начать
натравливание, всегда становится грудью к селезню, как можно ближе к не-
му; соответственно, когда он бежит или плывет - она следует за ним
вплотную.
Интересно, что движение головы через-плечо-назад до сих пор включает
в себя первоначальные ориентировочные реакции, которые у всех видов Та-
йогпа породили фенотипически - т.е. с точки зрения формы, внешнего обли-
ка - подобную, но изменчивую форму движения. Лучше всего это заметно,
когда утка начинает натравливание в состоянии очень слабого возбуждения
и лишь постепенно приводит себя в ярость. При этом может случиться, что
поначалу - если враг стоит прямо перед ней - она станет угрожать прямо
вперед; но по мере того как возрастает ее возбуждение, она проявляет не-
одолимое стремление вытянуть шею назад через плечо. Что при этом всегда
существует и другая ориентирующая реакция, которая стремится обратить
угрозу в сторону врага, - это можно буквально "прочесть по глазам" утки:
взгляд ее неизменно прикован к предмету ее ярости, хотя новая, твердо
закрепленная координация движения тянет ее голову в другую сторону. Если
бы утка говорила, она наверняка сказала бы: "Я хочу пригрозить вон тому
ненавистному чужому селезню, но что-то оттягивает мне голову!" Наличие
двух соперничающих друг с другом тенденций движения можно доказать
объективно и количественно, а именно:
если чужая птица, к которой обращена угроза, стоит перед уткой, то
отклонение головы в сторону поворота назад является наименьшим. Оно уве-
личивается в точности настолько, насколько увеличивается угол между про-
дольной осью тела утки и направлением на врага. Если он стоит прямо за
нею, т.е. угол составляет 180o, то утка при натравливании почти достает
клювом собственный хвост.
1 Очевидно, автор имел в виду, что, по мере нарастания возбуждения,
утка сама отворачивается от "врага" и в конце концов достает клювом
собственный хвост.
Это конфликтное поведение уток при натравливании допускает лишь од-
но-единственное толкование, которое должно быть верным, каким бы стран-
ным оно ни казалось на первый взгляд. К легкоразличимым факторам, из ко-
торых первоначально возникли описанные движения, в ходе эволюционного
развития вида присоединился еще один, новый, Как уже сказано, у пеганки
бегство к супругу и нападение на врага "еще" вполне достаточны, чтобы
полностью объяснить поведение утки. Совершенно очевидно, что у кряквы
действуют такие же побуждения, но на обусловленные ими движения наклады-
вается новое, независимое от них. Сложность, чрезвычайно затрудняющая
анализ общей картины, состоит в том, что вновь возникшее в результате
ритуализации инстинктивное действие является наследственно закрепленной
