- А как же другие? - возразил Мартин. - Назначение красоты - дарить
человечеству радость.
- Это моя красота.
- Не будьте эгоистом.
- Я не эгоист, - сказал Бриссенден и сдержанно усмехнулся, как всякий
раз, когда он бывал доволен тем, что готово было слететь с его тонких
губ. - Я щедр и самоотвержен, как изголодавшийся боров.
Тщетно пытался Мартин поколебать его решение.. Твердил, что его нена-
висть к журналам - сумасбродство, фанатизм, он в тысячу раз достойнее
презрения, чем юнец, который сжег храм Дианы в Эфесе. Под градом обвине-
ний Бриссенден преспокойно прихлебывал пунш и соглашался: да, все так,
все справедливо, за исключением того, что касается журнальных редакто-
ров. Его ненависть к ним не знала границ, и нападал он на них еще ярост-
нее Мартина.
- Пожалуйста, перепечатайте дли меня "Эфемериду", - сказал он. - Вы
это сделаете в тысячу раз лучше любой машинистки. А теперь я хочу вам
кое-что посоветовать. - Он вытащил из кармана пальто пухлую рукопись. -
Вот ваш "Позор солнца". Я его прочел, и не один раз, а дважды, трижды...
Это высшая похвала, на какую я способен. После ваших слов об "Эфемериде"
мне следует молчать. Но одно я вам скажу: когда "Позор солнца" напечата-
ют, то-то будет шуму. Разгорятся споры, которые принесут вам тысячи дол-
ларов, так как сделают вас знаменитым.
Мартин рассмеялся.
- Сейчас вы посоветуете отправить "Позор" в журналы.
- Ни в коем случае... разумеется, если вы хотите, чтобы его напечата-
ли. Предложите рукопись первоклассным издательствам. Найдется рецензент,
который будет достаточно безумен или достаточно пьян, в даст о ней бла-
гоприятный отзыв. Вы много читали. Суть прочитанного переплавилась в ва-
шем мозгу и вылилась в "Позор солнца", настанет день, когда Мартин Иден
прославится, и не последнюю роль в этом сыграет "Позор Солнца". Итак,
найдите для нее издателя... чем скорее, тем лучше.
Бриссенден засиделся допоздна и, уже на ступеньке трамвая, вдруг
обернулся к Мартину и сунул ему в руку скомканную бумажку.
- Вот, возьмите, - сказал он. - Я выл сегодня на скачках, и мне ска-
зали, какая лошадь придет первой. Зазвенел звонок, трамвай тронулся, ос-
тавив. Мартина в недоумении, что за измятая, засаленная бумажка зажата у
него в руке. Вернувшись к себе, он разгладил, ее и увидел, что это сто-
долларовый билет.
Мартин не постеснялся им воспользоваться. Он звал, у друга всегда
полно денег, и знал также, был глубоко уверен, что дождется успеха, и
сможет вернуть долг. Наутро он заплатил по всем счетам, дал Марии за
комнату за три месяца вперед и выкупил у ростовщика все свои вещи. Потом
выбрал свадебный подарок Мэриан и рождественские подарки поскромней для
Руфи и Гертруды. И наконец, на оставшиеся деньги повез в Окленд все се-
мейство Сильва. С опозданием на год, он все-таки исполнил свое обещание,
и все от мала до велика, включая Марию, получили по паре обуви. А в при-
дачу свистки, куклы, всевозможные игрушки, пакеты и фунтики со сластями
и орехами, так что они едва могли все это удержать.
Ведя за собой эту красочную процессию, он вместе с Марией зашел в
кондитерскую в поискал самых больших леденцов на палочке и неожиданно
увидел там Руфь с матерью. Миссис Морз оторопела. Даже Руфь была задета,
ибо приличия кое-что значили и для нее, а ее возлюбленный бок о бок с
Марией, во главе этой команды португальских оборвышей, - зрелище не из
приятных. Но сильней задело ее другое, она сочла, что Мартину недостает
гордости и чувства собственного достоинства. А еще того хужеслучай этот
показал ей, что никогда Мартину не подняться над средой, из которой он
вышел. Бедняк, рабочий - само происхождение Мартина уже клеймо, но так
бесстыдно выставлять его напоказ перед всем миром, перед ее миром - это
уже слишком. Хотя ее помолвка держалась в тайне, об их давних, постоян-
ных встречах не могли не судачить; а в кондитерской оказалось несколько
ее знакомых, и они украдкой поглядывали на ее поклонника и его свиту.
Руфь не обладала душевной широтой Мартина и не способна была стать выше
своего окружения. Случившееся уязвило ее, чувствительная душа ее содро-
галась от стыда. И приехав к ней позднее в тот же день с подарком в наг-
рудном кармане, Мартин решил отдать его как-нибудь в другой раз. Плачу-
щая Руфь, плачущая горько, сердитыми слезами, это было для него открове-
ние. Раз она так страдает, значит, он грубое животное, хотя в чем и как
провинился: - хоть убейте, непонятно. Ему и в голову, не приходило сты-
диться своих знакомств, и в том, что ради Рождества он угостил семейство
Сильва, он не усматривал ни малейшего неуважения к Руфи. С другой сторо-
ны, когда Руфь объяснила ему свою точку зрения, он понял ее, что ж, вид-
но, это одна из женских слабостей, которым подвержены все женщины, даже
самые лучшие.
Глава 36
- Пойдемте, я покажу вам людей из настоящего теста, - однажды январс-
ким вечером сказал Бриссенден.
Они пообедали вместе в Сан-Франциско и ждали обратного парома на Ок-
ленд, как вдруг ему вздумалось показать Мартину "людей из настоящего
теста". Он повернулся, стремительно зашагал по набережной, тощая тень в
распахнутом пальто, Мартин едва поспевал за ним. В оптовой винной лавке
он купил две четырехлитровые оплетенные бутылки Старого портвейна и,
держа по бутыли в каждой руке, влез в трамвай, идущий к Мишшен-стрит;
Мартин, нагруженный несколькими бутылками виски, вскочил следом.
"Видела бы меня сейчас Руфь", - мелькнуло у него, пока он гадал, что
же это за настоящее тесто:
- Возможно, там никого и не будет, - сказал Бриссенден, когда они
сошли с трамвая, свернули направо и углубились в самое сердце рабочего
района, южнее Маркет-стрит. - В таком случае вы упустите то, что так
давно ищете.
- Что же именно, черт возьми? - спросил Мартин.
- Люди, умные люди, а не болтливые ничтожества, с которыми я вас зас-
тал в логове того торгаша. Вы читали настоящие книги и почувствовали се-
бя там белой вороной. Что ж, сегодня я вам покажу других людей, которые
тоже читали настоящие книги, так что вы больше не будете в одиночестве.
- Не то, чтобы я вникал в их вечные споры, - сказал Бриссенден на
следующем углу. - Книжная философия меня не интересует. Но люди они не-
заурядные, не то что свиньи-буржуа. Только держите ухо востро, не то они
заговорят вас до смерти - о чем бы ни шла речь.
- Надеюсь, мы застанем там Нортона, - еле выговорил он немного пого-
дя; он тяжело дышал, не напрасно Мартин пытался взять у него бутыли с
портвейном. - Нортон - идеалист, учился в Гарварде. Невероятная память.
Идеализм привел его к философии анархизма, и родные выгнали его из дому.
Его отец президент железнодорожной компании, мультимиллионер, а сын го-
лодает в Сан-Франциско, редактирует анархистскую газетку за двадцать
пять долларов в месяц.
Мартин плохо знал Сан-Франциско, и уж вовсе не знал район южнее Мар-
кет-стрит, и понятия не имел, куда его ведут.
- Рассказывайте еще, - попросил он. - Что там за народ? Чем они зара-
батывают на жизнь? Как сюда попали?
- Надеюсь, Хамилтон дома, - Бриссенден остановился передохнуть, опус-
тил бутыли наземь. - Вообще-то он Строун-Хамилтон... двойная фамилия,
через дефис, - он из старого южного рада. Бродяга... человека ленивее я
в жизни не встречал, хотя служит канцеляристом, вернее, пробует служить
в кооперативном магазине социалистов за шесть долларов в неделю. Но он
по природе перекати-поле. Забрел в Сан-Франциско. Однажды он просидел
весь день на уличной скамейке, за весь день во рту ни крошки, а вечером,
когда я пригласил его пообедать в ресторане, тут, за два квартала, он
говорит: "Еще идти. Купите-ка мне лучше пачку сигарет, приятель". Он,
как и вы, исповедовал Спенсера, покуда Крейс не обратил его в монис-
та-матералиста. Если удастся, я вызову его на разговор о монизме. Нортон
тоже монист... Но идеалист, для него существует только дух. Он знает не
меньше Крейса и Хамилтона, даже больше.
- Кто такой Крейс? - опросил Мартин.
- Мы к нему идем. Бывший профессор... уволен из университета... обыч-
ная история. Память-стальной капкан. На жизнь зарабатывает чем придется.
Одно время, когда очутился вовсе на мели, был бродячим фокусником.
Неразборчив в средствах. Может и украсть - хоть саван с покойника... на
все способен. Разница между ним и буржуа, что крадет, не обманывая себя.
Готов говорить о Ницше, о Шопенгауэре, о Канте, о чем угодно, но, в сущ-
ности, из всего на свете, включая Мэри, ему по-настоящему интересен
только его монизм. Его божок - Геккель. Единственный способ его оскор-
бить - это ругнуть Геккеля.
- Ну вот и место сборищ. - Войдя в подъезд, Бриссенден поставил обе
бутылки и перевел дух - надо было еще подняться по лестнице. Это был
обыкновенный двухэтажный угловой дом, внизу-бакалейная лавка и пивная. -
Здесь обитает вся компания, занимает весь верх. Но только у Крейса две
комнаты. Идемте.
Свет в верхнем коридоре не горел, но в полной темноте Бриссенден дви-
гался привычно, как домовой. Приостановился, опять заговорил.
- Есть у них еще такой Стивенс. Теософ. Когда разойдется, даже дважды
два усложнит и запутает. Сейчас мойщик посуды в ресторане. Любит хорошую
сигару. Я раз видел, он перекусил за десять центов в забегаловке, а по-
том выкурил сигару за пятьдесят. У меня в кармане припасены две штуки,
на случай если он покажется.
И еще один есть, Парри, австралиец, статистик и ходячая энциклопедия.
Спросите его, каков был урожай зерновых в Парагвае в тысяча девятьсот
третьем, или сколько простынной ткани Англия поставила в Китай в тысяча
восемьсот девяностом, или в каком весе Джимми Бритт победил Бетлинга
Нелспна, или кто был чемпионом Соединенных Штатов в полусреднем весе в
тысяча восемьсот шестьдесят восьмом и он выдаст правильный ответ со ско-
ростью игорного автомата. И еще есть Энди, каменщик, полон идей обо всем
на свете, хороший шахматист; и Харри, пекарь, ярый социалист и одни из
профсоюзных вожаков. Кстати, помните стачку поваров и официантов-это Ха-
милтон организовал тот профсоюз и провернул стачку - все заранее сплани-
ровал вот тут, у Крейса. Проделал это все ради собственного удо-
вольствия, но в профсоюзе не остался, слишком ленив. А если бы захотел,
пошел бы далеко. На редкость способный человек, но непревзойденный лен-
тяй.
Брйссенден продвигался в темноте, пока не завиднелась полоска света
из-под какой-то двери. Стук, чей-то голос в ответ, дверь отворилась, и
вот уже Мартин обменивается рукопожатием с Крейсом, смуглым красавцем с
ослепительно белыми зубами, черными вислыми усами и черными сверкающими
глазами. Мэри, полная молодая блондинка, мыла тарелки в задней комнатке
(она же кухня и столовая). Первая комната служила спальней и гостиной.
Гирлянды выстиранного белья висели так низко над головой, что поначалу
Мартин не заметил двух мужчин, беседующих в углу. Они шумно и радостно
приветствовали Бриссендена и его бутыли, и, когда Мартина познакомили,
оказалось, это Энди и Парри. Мартин присоединился к ним и внимательно
слушал рассказ Парри о боксерском состязании, на котором он был накануне
вечером; тем временем Бриссенден, как заправский бармен, готовил пунш и
разливал вино и виски с содовой. Потом он скомандовал: "Давайте всех сю-
да" - и Энди пошел по всему этажу созывать жильцов.
- Нам повезло, почти все дома, - шепнул Мартину Бриссенден. - Вот и
Нортон и Хамилтон, подите познакомьтесь. Стивенса, я слышал, нету. Поп-
робую заведу их на монизм. Вот погодите, они опрокинут стаканчик-другой,
тогда разойдутся.
Поначалу разговор перескакивал с одного на другое. И все равно Мартин
не мог не оценить живую игру их мысли. У каждого был свой взгляд на ве-
щи, хотя взгляды их зачастую оказывались противоположными; и хотя спори-
