срам, что ваша постыдная болтовня по сравнению с ним невинный лепет.
Некий философ-академик, недостойный дышать одним воздухом со Спенсе-
ром, назвал его "Философом недоучек". Сомневаюсь, чтоб вы прочли хоть
десять страниц Спенсера, но существовали критики - и, надо думать, поум-
нее вас, - которые прочли из него не больше вашего и, однако, посмели
заявить, будто в его сочинениях нет ни одной дельной мысли, - и это о
Спенсере, чей гений наложил печать на все научные исследования, на все
современное мышление, о человеке, который стал отцом психологии, который
произвел переворот в педагогике, так что сегодня сынишку французского
крестьянина обучают грамоте и арифметике, следуя принципам Спенсера. И
это презренное комариное племя набрасывается на него, оскорбляет его па-
мять, а само кормится его идеями, применяет их в жизни. Ведь тем немно-
гим, что осело у них в мозгах, они прежде всего обязаны Спенсеру. Не
будь Спенсера, у этих ученых попугаев не оказалось бы и малой толики
подлинного знания.
И однако даже ректор Фербенкс из Оксфорда, человек, чье положение по-
выше вашего, судья Блаунт, сказал, что потомки отвергнут Спенсера, ско-
рее назвав его мечтателем и поэтом, чем мыслителем. Да вся эта шатия
сплошь - болтуны и брехуны. Один изрек: "Основные начала" не вовсе лише-
ны литературных достоинств". А другие заявляли, что он не оригинальный
мыслитель, а просто усердный труженик. Болтуны и брехуны! Болтуны и бре-
хуны!
Мартин круто оборвал свою речь, ив комнате воцарилась мертвая тишина.
В семье Руфи судью Блаунта почитали как человека влиятельного и достиг-
шего высокого положения, и вспышка Мартина всех ужаснула. Остаток вечера
прошел как на похоронах, судья Блаунт и мистер Морз беседовали только
друг с другом, общий разговор никак не клеился. А потом, когда Руфь ос-
талась наедине с Мартином, разразилась буря.
- Ты невыносим, - рыдала она. Но его гнев еще не потух, и он продол-
жал бормотать:
- Скоты! Скоты!
Руфь сказала, что он оскорбил судью.
- Сказав ему правду в глаза? - возразил Мартин.
- Мне все равно, правда это или неправда, - настаивала она. - Сущест-
вуют границы приличия, и ты не имеешь права никого оскорблять.
- А тогда какое право у судьи Блаунта оскорблять правду? - резко
спросил Мартин. - Уж конечно, нападать на правду куда предосудительней,
чем оскорбить ничтожество вроде этого Блаунта. А он поступил еще хуже.
Он чернил мя великого, благородного человека, которого уже нет в живых.
Ах скоты! Скоты!
Мартин снова разъярился, слишком много было для этого причин, и Руфь
пришла в ужас. Никогда еще не видела она его в такой ярости и не могла
понять этого непостижимого сумасбродства. И однако к ужасу примешивалось
восхищение, которое все еще влекло ее к Мартину, и вот она прислонилась
к нему, и в этот миг наивысшего напряжения обняла его за шею. Она была
уязвлена и возмущена его выходкой и, однако, трепеща, прильнула к нему,
а он, обнимая ее, бормотал: "Скоты! Скоты!" И потом, все еще обнимая ее,
сказал:
- Руфь, милая, я больше не буду у вас обедать и портить твоим настро-
ение. Они меня не любят, зачем же мне им навязываться, раз я им не по
вкусу. И ведь они мне тоже не по вкусу. Тьфу! Мне от них тошно. И поду-
мать только, до чего я был глупо воображал, если кто занимает высокие
посты и живет в красивых домах и у него есть образование и счет в банке,
значит, это люди достойные!
Глава 38
- Пошли! Идемте к здешним социалистам! Так говорил Бриссенден, еще
слабый после кровохарканья, которое произошло полчаса назад, второй раз
за три дня. И, верный себе, осушил зажатый в дрожащих пальцах стакан
виски.
- Да на что мне социализм? - вскинулся Мартин.
- Постороннему тоже можно произнести речь, дается пять минут, - уго-
варивал больной. - Заведитесь и выскажитесь. Скажите им, почему вы про-
тивник социализма. Скажите, что вы думаете о них и об их сектантской
этике. Обрушьте на них Ницше, и получите за это взбучку. Затейте драку.
Им это полезно. Им нужен серьезный спор, и вам тоже. Понимаете, я хотел
бы, чтобы вы стали социалистом прежде, чем я помру. Это придаст смысл
вашей жизни. Только это и спасет вас в пору разочарования, а его вам не
миновать.
- Для меня загадка, почему вы, именно вы, социалист, - размышлял Мар-
тин. - Вы так ненавидите толпу. Ну что в этой черни может привлечь вашу
душу завзятого эстета. Похоже, социализм вас не спасает. - И он укориз-
ненно показал на стакан, Бриссенден снова наливал себе виски.
- Я серьезно болен, - услышал он в ответ. - Вы-дело другое. У вас
есть здоровье и многое, ради чего стоит жить, и надо покрепче привязать
вас к жизни. Вот вы удивляетесь, почему я социалист. Сейчас объясню. По-
тому что социализм неизбежен; потому что современный строй прогнил, во-
пиюще противоречит здравому смыслу и обречен; потому что времена вашей
сильной личности прошли. Рабы ее не потерпят. Их слишком много, и во-
лей-неволей они повергнут наземь так называемую сильную личность еще
прежде, чем она окажется на коне. Никуда от них не денешься, и придется
вам глотать их рабскую мораль. Признаюсь, радости мало. Но все уже нача-
лось, и придется ее заглотать. Да и все равно вы с вашим ницшеанством
старомодны. Прошлое есть прошлое, и тот, кто утверждает, будто история
повторяется, лжет. Конечно, я не люблю толпу, но что мне остается, бед-
няге? Сильной личности не дождешься, и я предпочту все что угодно, лишь
бы всем не заправляли нынешние трусливые свиньи. Ну ладно, идемте. Я уже
порядком нагрузился и, если посижу здесь еще немного, напьюсь вдрызг. А
вам известно, что сказал доктор... К черту доктора! Он у меня еще оста-
нется в дураках.
Был воскресный вечер, и в маленький зал до отказа набились оклендские
социалисты, почти сплошь рабочие. Оратор, умный еврей, вызвал у Мартина
восхищение и неприязнь. Он был сутулый, узкоплечий, с впалой грудью.
Сразу видно: истинное дитя трущоб, и Мартину ясно представилась вековая
борьба слабых, жалких рабов против горстки властителей, которые правили
и будут править ими до конца времен. Этот тщедушный человек показался
Мартину символом. Вот олицетворение всех слабых и незадачливых, тех,
кто, согласно закону биологии, гибли на задворках жизни. Они не приспо-
соблены к жизни. Несмотря на их лукавую философию, несмотря на му-
равьиную склонность объединять свои усилия. Природа отвергает их, пред-
почитая личность исключительную. Из множества живых существ, которых она
щедрой рукой бросает в мир, она отбирает только лучших. Ведь именно этим
методом, подражая ей, люди выводят скаковых лошадей и первосортные огур-
цы. Без сомнения, иной творец мог бы для иной вселенной изобрести метод
получше; но обитатели нашей вселенной должны приспосабливаться к ее ми-
ропорядку. Разумеется, погибая, они еще пробуют извернуться, как извора-
чиваются социалисты, как вот сейчас изворачиваются оратор на трибуне и
обливающаяся потом толпа, когда они тут все вместе пытаются изобрести
новый способ как-то смягчить тяготы жизни и перехитрить свою вселенную.
Так думал Мартин, и так он и сказал, когда Бриссенден подбил его выс-
тупить и задать всем жару. Он повиновался и, как было здесь принято,
взошел на трибуну и обратился к председателю. Он начал негромко, запина-
ясь, на ходу формулируя мысли, которые закипели в нем, пока говорил тот
еврей. На таких собраниях каждому оратору отводили пять кинут; но вот
время истекло, а Мартин только еще разошелся и ударил по взглядам социа-
листов разве что из половины своих орудий. Он заинтересовал слушателей,
и они криками потребовали, чтобы председатель продлил Мартину время. Они
увидели в нем достойного противника и ловили каждое его слово. Горячо,
убежденно, без обиняков, нападал он на рабов, на их мораль и тактику и
ничуть не скрывал от слушателей, что они и есть те самые рабы. Он цити-
ровал Спенсера и Мальтуса и утверждал, что все в мире развивается по за-
конам биологии.
- Итак, - наконец подвел он итог. - Государство, состоящее из рабов,
выжить не может. Извечный закон эволюционного развития действителен и
для общества. Как я уже показал, в борьбе за существование для сильного
и его потомства естественней выжить, а слабого и его потомство сокруша-
ют, и для них естественней погибнуть. В результате сильный и его по-
томство выживают, и пока существует борьба, сила каждого поколения воз-
растает. Это и есть развитие. Но вы, рабы, - согласен, быть рабами
участь незавидная, - но вы, рабы, мечтаете об обществе, где закон разви-
тия будет отменен, где не будут гибнуть слабые и неприспособленные, где
каждый неприспособленный получит вволю еды, где все переженятся и у всех
будет потомство - у слабых так же, как у сильных. А что получится? Сила
и жизнестойкость не будут возрастать от поколения к поколению. Наоборот,
будут снижаться. Вот вам возмездие за вашу рабскую философию. Ваше об-
щество рабов, построенное рабами и для рабов, неизбежно станет слабеть и
рассыплется в прах - по мере того как будут слабеть и вырождаться члены
этого общества. Не забывайте, я утверждаю принципы биологии, а не сенти-
ментальной этики. Государство рабов не может выжить...
- А как же Соединенные Штаты?.. - крикнул кто-то с места.
- И в самом деле, как же Соединенные Штаты? - отозвался Мартин. -
Тринадцать колоний сбросили своих правителей и образовали так называемую
республику. Рабы стали сами себе хозяева. Никто не правил ими сильной
рукой. Но жить безо всяких правителей невозможно, и появились правители
новой породы - крупных, мужественных, благородных людей сменили хитрые
пауки-торгаши и ростовщики. И они опять вас поработили, но не открыто,
по праву сильного с оружием в руках, как сделали бы истинно благородные
люди, а исподтишка, при помощи паучьих ухищрений, лести, пресмыка-
тельства и лжи. Они купили ваших рабские судей, развратили ваших рабских
законников и обрекли ваших сыновей и дочерей на ужасы, пострашней рабс-
кого труда на плантациях. Два миллиона ваших детей непосильно трудятся
сегодня в Соединенных Штатах, в этой олигархии торговцев. У вас, десяти
миллионов рабов, нет сносной крыши над головой, и живете вы впроголодь.
Так вот. Я показал вам, что общество рабов не может выжить, потому
что по самой природе своей это общество опровергает закон развития. Сто-
ит создать общество рабов, и оно начинает вырождаться. Легко вам на сло-
вах опровергать всеобщий закон развития, ну, а где он, новый закон раз-
вития, который послужит вам опорой? Сформулируйте его. Он уже сформули-
рован? Тогда объявите его во всеуслышание.
Под взрыв криков Мартин прошел к своему месту. Человек двадцать вско-
чили на ноги и требовали, чтобы председатель предоставил им слово. Один
за другим, поддерживаемые, одобрительными возгласами, они горячо, увле-
ченно, в азарте размахивая руками, отбивали нападение. Буйный был вечер,
но то было интеллектуальное буйство-битва идей. Кое-кто отклонялся в
сторону, но большинство ораторов прямо отвечали Мартину. Они ошеломляли
его новым для него ходом мысли, и ему открывались, не новые законы био-
логии, а новое толкование старых законов. Спор слишком задевал их за жи-
вое, чтобы постоянно соблюдать вежливость, и председатель не раз яростно
стучал, колотил по столу, призывая к порядку.
Случилось так, что в зале сидел молокосос-репортер, которого отрядили
туда в день, небогатый событиями, и он исступленно жаждал сенсации. Жур-
налист он был самый заурядный. Этакое легкомысленное и бойкое перо. Ус-
ледить за спором он по невежеству не мог. И сидел с приятным чувством
своего неизмеримого превосходства над этими одержимыми болтунами из ра-
бочего класса. Вдобавок он питал величайшее уважение ко всем, кто зани-
мает высокие посты и определяет политику государств и газет. А еще у не-
