что и сам он поэт. Стихи Бриссендена ошеломили Мартина, и его поразило,
что тот даже не пытался их напечатать.
- Чума на все их дома! [7] - ответил Бриссенден, когда Мартин вызвал-
ся предложить их редакциям. - Любите красоту ради нее самой, - сказал
он, - и к черту журналы. Мой совет вам, Мартин Иден, - вернитесь к ко-
раблям и к морю. На что вам город и эта мерзкая человеческая свалка? Вы
каждый день зря убиваете время, торгуете красотой на потребу журналишкам
и сами себя губите. Как это вы мне недавно цитировали? А, вот "Человек,
последняя из эфемерид". Так на что вам, последнему из эфемерид, слава?
Если она придет к вам, она вас отравит. Верьте мне, вы слишком настоя-
щий, слишком искренний, слишком мыслящий, не вам довольствоваться этой
манной кашкой! Надеюсь, вы никогда не продадите журналам ни строчки.
Служить надо только красоте. Служите красоте, и будь проклята толпа! Ус-
пех! Что такое успех, черт возьми? Вот ваш стивенсоновский сонет, кото-
рый превосходит "Привидение" Хенли, вот "Стихи о любви", морские стихи -
это и есть успех. Радость не в том, что твоя работа пользуется успехом,
радость - когда работаешь. И не заговаривайте мне зубы. Я-то знаю. И вы
знаете. Красота ранит. Это непреходящая боль, неисцелимая рана, разящее
пламя. Чего ради вы торгуетесь с журналами? Пусть все завершится красо-
той. Чего ради из красоты чеканить монеты? Да у вас это и не получится,
зря я волнуюсь. Если читать журналы, в них и за тысячу лет не найдется
ничего, что сравнялось бы с одной-единственной строкой Китса. Бог с ней;
со славой и с золотом, полите завтра на корабль и возвращайтесь в море.
- Не ради славы, ради любви, - усмехнулся Мартин. - Похоже, в вашей
вселенной нет места любви, а в моей красота - служанка любви.
С жалостью в восхищением посмотрел на него Бриссенден.
- Вы так молоды, Мартин, мой мальчик, так молоды. Вы взлетите высоко,
но у вас тончайшие крылья, а узор на нихпрекраснейшая пыльца. Не опалите
их. Но вы, конечно, уже их опалили. Понадобилась какая-нибудь девчонка,
которую вы превозносите, чтобы появились "Стихи о любви", вот в чем по-
зор.
- Я превозношу не только женщину, но и любовь, - со смехом возразил
Мартин.
- Философия безумия, - вспылил Бриссенден. - Я убедил себя в этом,
когда забывался, накурившись гашиша. Но берегитесь. Города, эти царства
буржуа, убьют вас. Чего стоит логово торгашей, где я вас встретил. Гни-
лые души - это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не
сохранишь. Она растлевает. Все они там растленные, мужчины и женщины, в
каждом только и есть, что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы
у них как у моллюска...
Он вдруг умолк, посмотрел на Мартина. И тут его осенило, он все по-
нял. Ужас и недоумение выразились на его лице.
- И вы написали свои потрясающие "Стихи о любви" в честь этой жалкой
девицы, этой бледной немочи!
Миг - и Мартин схватил его за горло, стиснул, затряс так, что у того
застучали зубы. Но, заглянув в глаза Бриссендена, Мартин не увидел там
страха, нет, - разве что любопытство да язвительную усмешку. Мартин
опомнился, одним движением швырнул его поперек кровати и разжал руку.
Минуту-другую Бриссенден задыхался, мучительно хватал ртом воздух,
потом засмеялся.
- Был бы я вашим должником на веки вечные, если б вы окончательно
вытрясли из меня душу, - сказал он.
- Последние дни я на взводе, - извинился Мартин. - Надеюсь, ничего
худого я вам не сделал. Сейчас приготовлю свежий пунш.
- Эх вы, юный эллин! - продолжал Бриссенден. - Вы хотя бы гордитесь
своим телом? Оно того стоит! Ну и силач же вы! Молодая пантера, львенок.
Ну-ну, придется вам поплатиться за этакую силищу.
- То есть? - не поняв, переспросил Мартин и протянул Бриссендену ста-
кан. - Вот выпейте и не ругайте меня.
- Из-за... - Бриссенден отпил глоток и одобрительно улыбнулся. -
Из-за женщин. Они будут вас донимать всю жизнь, уже донимают, или я ни-
чего не смыслю. А душить меня не надо, я все равно свое скажу. Это, ко-
нечно, юношеская любовь; но во имя Красоты в следующий раз покажите, что
у вас есть вкус. Боже милостивый, да чего вы ждете от буржуазной девицы.
Забудьте про них. Найдите женщину пылкую, с горячей кровью, чтоб потеша-
лась над жизнью, и насмехалась над смертью, и любила, пока любится. Та-
кие женщины есть, и они полюбят вас с такой же готовностью, как любая
малодушная неженка, выросшая под колпаком в буржуазной теплице.
- Малодушная? - вскинулся Мартин.
- Именно, все они - мелкие души, долбят убогую прописную мораль, ко-
торую сызмальства вдолбили в них, а жить настоящей жизнью боятся. Они
будут любить вас, Мартин, но свою жалкую мораль будут любить больше. Вам
нужно великолепное бесстрашие перед жизнью, души крупные и свободные,
ослепительно яркие бабочки, а не какая-то серенькая моль. Но если, на
свою беду, вы протянете еще долго, вам успеют надоесть и женщины. Да
нет, не протянете вы. Не вернетесь вы к кораблям и морям, а потому буде-
те слоняться по этим рассадникам заразы, по городам, пока гниль не про-
ест вас до костей.
- Отчитывайте меня сколько угодно, спорить не стану, - сказал Мартин.
- В конце концов, у каждого своя мудрость, в зависимости от склада души,
моя для меня столь же бесспорна, как ваша для вас. Они смотрели по-раз-
ному на любовь, на журналы и еще на многое, но полюбились друг другу, и
Мартин всем сердцем привязался к Бриссендену. Они виделись каждый день,
хотя в душной комнатенке Мартина Бриссенден мог выдержать не больше ча-
са. Он всегда приносил с собой бутылку виски, а когда они обедали вместе
где-нибудь в городе, за едой то и дело потягивал шотландское виски с со-
довой. Он неизменно платил за обоих, и благодаря ему Мартин испробовал
разные деликатесы, впервые выпил шампанского, отведал рейнвейна.
И однако Бриссенден оставался для него загадкой. По облику аскет, он,
несмотря на слабеющее здоровье, отнюдь не отказывался отчувственных ра-
достей. Смерти он не боялся, с едкой горечью высмеивал любой образ жиз-
ни, но, умирая, жадно любил жизнь, каждую кроху бытия. Он был одержим
безумным желанием жить, ощущать трепет жизни, "все испытать на краткий
миг, пока и я - пылинка в звездном вихре бытия", как выразился он однаж-
ды. Он рисковал пробовать наркотики, шел и на другие странные опыты в
погоне за новой встряской, за неизведанными ощущениями. Он рассказал
Мартину, что однажды прожил три дня без воды, нарочно промучился, лишь
бы изведать во всей полноте восторг, с каким утоляешь жесточайшую жажду.
Кто он, откуда, Мартин так и не узнал. Был он человек без прошлого, чье
близкое будущее - неминуемая могила, а настоящее - горькая лихорадка
жизни.
Глава 33
Мартин неотвратимо проигрывал сражение. Как он ни урезывал себя во
всем, заработки от поделок не покрывали расходов. В День благодарения
черный костюм оказался в закладе, и он не мог принять приглашение Морзов
на обед. Причина отказа огорчила Руфь, и тогда он решился на отчаянный
шаг. Сказал в конце концов, что придет, - съездит в Сан-Франциско, в ре-
дакцию "Трансконтинентального", потребует причитающиеся ему пять долла-
ров и на них выкупит костюм.
Утром он взял в долг у Марии десять центов. Он предпочел бы взять их
у Бриссендена, но этот сумасброд куда-то запропастился. Он не показывал-
ся уже две недели, и Мартин напрасно ломал голову, не понимая, чем мог
его обидеть. За десять центов он переправился на пароме в Сан-Франциско
и, шагая по Маркет-стрит, раздумывал, в какой попадет переплет, если не
получит свои деньги. Ему тогда никак не вернуться в Окленд, ведь занять
десять центов не у кого, в Сан-Франциско ни души знакомой.
Дверь в редакцию "Трансконтинентального" была приоткрыта, Мартин хо-
тел уже отворить ее, - и замер, услыхав оттуда громкий голос:
- Не в том дело, мистер Форд, - воскликнул кто-то (по своей переписке
с журналом Мартин знал, что Форд - редактор). Дело в том, намерены ли вы
платить? И платить наличными, деньги на бочку? Мне нет дела, каково при-
ходится вашему "Трансконтинентальному" и на что вы рассчитываете в буду-
щем году. Я желаю получить что положено за свою работу. Прямо говорю:
пока не заплатите мне звонкой монетой, рождественский номер не выйдет.
До свиданья. Когда будут деньги, приходите.
Дверь распахнулась, человек с разгневанным лицом проскочил мимо Мар-
тина и, сжимая кулаки и бормоча проклятия, помчался к выходу. Мартин ре-
шил не заходить сразу и с четверть часа послоняться по коридорам. Потом
распахнул дверь и вошел. Ему это было внове, никогда еще он не бывал в
редакции, Визитные карточки тут, видимо, не требовались, посыльный пошел
доложить мистеру Форду, что какой-то человек хочет его видеть. Вернулся,
кивнул посетителю и провел его в кабинет, в святая святых редакции.
Прежде всего Мартину бросился в глаза неимоверный беспорядок, будто на
свалке. Потом он увидел за бюро моложавого человека с пышными усами, тот
встретил его любопытным взглядом. Мартина изумило его безмятежно спокой-
ное лицо. Стычка с типографом явно не нарушила его душевного равновесия.
- Я... я Мартин Идеи, - заговорил Мартин. ("И хочу получить мои пять
долларов" - просилось на язык.)
Но он впервые встретился с живым редактором, и не хотелось с ходу его
пугать. К его удивлению, мистер Форд так и подскочил, воскликнул: "Да
что вы!" - и вот уже обеими руками горячо жмет ему руку.
- Не могу выразить, как я счастлив вас видеть, мистер Иден. Сколько
раз пытался представить, какой вы.
Он отстранил Мартина на расстояние вытянутой руки и сияющими глазами
оглядел не лучший костюм Мартина, он же самый худший, изношенный, уже не
поддающийся починке, зато складка брюк тщательно отглажена, для чего
Мартин воспользовался утюгом Марии.
- Признаться, я полагал, что вы гораздо старше. Ведь в вашем рассказе
такая широта и мощь, такая зрелость и глубина мысли. Этот ваш рассказ -
шедевр, я его оценил с первых же строк. Позвольте рассказать о первом
впечатлении. Но нет, сперва позвольте вас познакомить с моими сотрудни-
ками..
Ни на минуту не умолкая, мистер Форд повел Мартина в редакционную
комнату и там представил своему помощнику мистеру Уайту, худенькому тще-
душному человечку с редкими шелковистыми усами, рука у него была ледя-
ная, словно он пришел с мороза..
- А вот мистер Эндс, мистер Иден. Мистер Эндс, знаете ли, наш коммер-
ческий директор.
И вот Мартин уже пожимает руку лысому человеку со злыми глазами, еще
не старому, насколько можно судить по лицу, заросшему белоснежной тща-
тельно подстриженной бородой - супруга коммерческого директора сама за-
нималась этим по воскресеньям и заодно подбривала ему сзади шею.
Все трое обступили Мартина, наперебой бурно восхищались его рассказом
и так трещали, словно заключили пари, кто будет говорить всех быстрее.
- Мы-то удивлялись, почему вы к нам не заглянете, - говорил мистер
Уайт.
- А у меня нет денег на проезд, я живу по ту сторону залива, - бряк-
нул Мартин, пускай поймут, что ему до зарезу нужны, деньги.
"Мой роскошный костюм вполне красноречиво свидетельствует, как я нуж-
даюсь", - подумал он. Опять и опять, при каждом удобном случае он наме-
кал, зачем пришел. Но его поклонники оставались глухи. Они пели ему хва-
лы, рассказывали, как восторгались его рассказом при первом чтении и при
последующем. И как восторгались их жены, чада и домочадцы, но ни словом
не обмолвились о том, что намерены ему заплатить.
- Я вам еще не рассказал, как впервые прочитал ваш рассказ? - говорил
мистер Форд, - Ну конечно же, нет. Я ехал из Нью-Йорка на Запад, в Огде-
не поезд остановился, и разносчик принес со станции последний номер
"Трансконтинентального". "О черт, подумал Мартин, ты раскатываешь в
пульмановских вагонах, а я голодаю оттого, что ты не отдаешь мне жалкие
