да-то основан и умело вознесен в число звезд первой величины одним блес-
тящим журналистом. Но популярность "Осы" стала меркнуть задолго до того,
как Мартин появился на свет. Редактор обещал Мартину за поэму пятнадцать
долларов, но, напечатав ее, казалось, забыл о своем обещании. Несколько
напоминаний Мартина остались без ответа, тогда он сочинил гневное
письмо, и ответ пришел. Отвечал уже новый редактор, он холодно сообщал,
что не считает себя ответственным за ошибки своего предшественника, и,
кстати сказать, сам он о поэме отнюдь не высокого мнения.
Но бессовестней всех обошелся с Мартином чикагский журнал "Глобус".
Мартин долго не хотел предлагать издателям "Голоса моря" - пока его не
вынудил к этому голод. Десяток журналов их отверг, и наконец они осели в
редакции "Глобуса". В цикле этом было тридцать стихотворений, и Мартин
должен был получить по доллару за каждое. В первый месяц было напечатано
четыре стихотворения, и он сразу же получил чек на четыре доллара; но,
заглянув в журнал, пришел в ужас, так жестоко расправились с его стиха-
ми. У одних стихотворений изменили название: вместо латинского "Finis"
поставили "Конец", "Песнь Внешнего рифа" заменили на "Песнь кораллового
рифа". Одному стихотворению дали совсем иное, никак не подходящее назва-
ние: вместо "Огни медузы" редактор напечатал "Обратный путь". А над са-
мими стихами учинили поистине зверскую расправу. Мартина бросало в пот,
он глухо стонал и хватался за голову. Фразы, строки, строфы были выбро-
шены, перетасованы или перепутаны самым немыслимым образом. Кое-где его
строки и строфы были заменены чужими. Не верилось, что редактор в здра-
вом уме и твердой памяти мог так чудовищно обойтись с рукописью, и всего
вероятней казалось, что стихи изувечил какой-нибудь мальчишка на побе-
гушках или стенографистка. Мартин тотчас написал редактору, взмолился:
пусть остальные стихи не печатают и вернут ему. Он писал снова и снова,
просил, умолял, грозил, но письма оставались без ответа. Месяц за меся-
цем продолжалась расправа, пока не вышли все тридцать стихотворений, и
месяц за месяцем Мартин получал чек за те, что появлялись в очередном
номере.
Наперекор всем злосчастьям его поддерживало воспоминание о сорока
долларах из "Белой мыши", хотя все больше и больше времени приходилось
тратить на поделки. Оказалось, можно прожить, печатаясь в сельскохо-
зяйственных еженедельниках и в специальных газетах и журналах, а вот ре-
лигиозные еженедельники могут запросто уморить голодом. В самую трудную
пору, когда черный костюм был в закладе, Мартину - как он думал - неслы-
ханно повезло, он стал победителем конкурса, устроенного окружным коми-
тетом республиканской партии. Конкурс шел по трем жанрам, Мартин участ-
вовал во всех трех, горько смеясь над собой - вот до чего он докатился!
Его стихотворение получило первую премию в десять долларов, песня к вы-
борной кампании - вторую премию в пять долларов, заметка о принципах
республиканской партии - первую премию в двадцать долларов, все это ка-
залось ему весьма лестно и приятно, пока он не попытался получить эти
деньги. Что-то приключилось в окружном комитете, и, хотя в нем состояли
богатый банкир и сенатор, деньги не появлялись. А пока там тянули, Мар-
тин доказал, что отлично разбирается в принципах демократической партии,
завоевав первую премию на таком же конкурсе. И даже деньги получил -
двадцать пять долларов. А вот сорок долларов, выигранные в конкурсе рес-
публиканской партии, он так и не получил.
Не зная, как извернуться, чтобы повидать Руфь, и решив, что если идти
пешком из Северного Окленда до ее дома и обратно, на это уйдет уйма вре-
мени, Мартин выкупил из заклада велосипед, а черный костюм оставил. Ве-
лосипед упражнял мускулы и, сберегая время для работы, позволял при этом
встречаться с Руфью. Для велосипедиста парусиновые брюки до колен и ста-
рый свитер - костюм вполне приличный, и можно было во второй половине
дня поехать на прогулку вдвоем. А поговорить с нею в доме Морзов больше
не удавалось, там была в разгаре кампания развлечений, начатая ее ма-
терью. Те, кого Мартин там встречал и на кого еще совсем недавно смотрел
снизу вверх, девушки и молодые люди из круга Руфи, стали ему скучны. Они
уже не казались ему существами высшей породы. Нужда, разочарование и не-
померная напряженная работа издергали его, он стал раздражителен, и раз-
говоры этой публики его бесили. И не потому, что он слишком возомнил о
себе. Узость их ума очевидна, если мерило - мыслители, чьи книги он про-
читал. В доме Руфи он не встречал людей, выделяющихся умом, за исключе-
нием профессора Колдуэла, но Колдуэла он встретил там только раз. А про-
чие сплошь были тупицы, ничтожества, догматики и невежды. Всего сильней
поражало их невежество. Что с ними стряслось? Куда они девали свои поз-
нания? Им доступны были те же книги, что и ему. Как же они ничего не
извлекли из этих книг?
Мартин знал, есть на свете великие умы, проницательные и трезвые мыс-
лители. Доказательства тому - книги, книги, благодаря которым он стал
образованнее всяких морзов. И он знал: в мире существуют люди и умнее и
значительнее тех, кого он встречал у Морзов. Он читал английские романы,
где, случалось, светские господа и дамы беседовали о политике, о филосо-
фии. И он читал о салонах в больших городах, даже в Америке, где собира-
ются вместе люди искусства и науки. Когда-то он по глупости воображал,
будто все хорошо одетые и выхоленные господа, стоящие над рабочим клас-
сом, наделены могуществом интеллекта и силой красоты. Ему казалось,
крахмальный воротничок - верный признак культуры, и он, введенный в заб-
луждение, верил, будто высшее образование и духовность - одно и то же.
Что ж, он будет пробираться дальше и выше. И возьмет с собой Руфь. Он
так ее любит, и он уверен, она всюду будет блистать. Он давно уже понял,
что в детстве и юности ему мешало развиваться его окружение, а теперь
осознал, что и Руфь была скована своим окружением. Не оказалось у нее
возможности совершенствоваться. Книги на полках в отцовском кабинете,
картины на стенах, ноты на фортепьяно - все это показное, все мишура. К
настоящей литературе, настоящей живописи, настоящей музыке Морзы и им
подобные слепы и глухи. Но превыше всего этого сама жизнь, а от жизни
они безнадежно далеки, понятия о ней не имеют. Они принадлежат к унита-
рианской церкви, носят маску терпимости, даже некоторого свободомыслия,
и однако в своих естественнонаучных взглядах отстали на два поколения:
они мыслят на уровне средневековья, а их понятия об основах бытия на
земле и о вселенной поразили Мартина чисто метафизическим подходом,
столь же молодым, как самый молодой народ на земле, и столь же древним,
как пещерный человек, и еще древнее - подобное же мировосприятие в эпоху
плейстоцена заставляло первого обезьяночеловека бояться темноты, а пер-
вого дикаря-иудея создать Еву из ребра Адама. Декарт сотворил идеалисти-
ческую теорию вселенной, исходя из представлений своего ничтожного "я",
а знаменитый британский священник [4] обрушился на эволюцию в столь злой
сатире, что немедленно заслужил рукоплескания и его имя осталось пресло-
вутой закорючкой на скрижалях истории.
Так Мартин думал, размышлял, и наконец его осенило, что разница между
адвокатами, офицерами, дельцами, банковскими кассирами, между всеми те-
ми, с кем он недавно познакомился, и хорошо ему знакомым рабочим людом,
в сущности, состоит в том, что они по-разному едят, по-разному одевают-
ся, селятся в разных кварталах. Но и тем и другим безусловно недостает
чего-то существенного, что нашел он а себе и в книгах. Морзы показали
ему все, чем блистает их круг, и светила эти отнюдь его не ослепили. Сам
он - нищий и в рабстве у ростовщика, но он выше тех, с кем познакомился
у Морзов, и сознает это; и когда, выкупив из заклада свой единственный
приличный костюм, он почувствовал себя человеком и снова стал бывать
среди них, в нем все дрожало от оскорбления - так чувствовал бы себя ос-
корбленным принц, которого судьба обретав жить среди козапасов.
- Вы ненавидите и боитесь социалистов, - однажды за обедом сказал
Мартин мистеру Морзу, - но почему? Ведь вы не знаете ни их самих, ни их
взглядов. Разговор о социализме зашел оттого, что миссис Морз принялась
до неприличия расхваливать мистера Хэпгуда. Мартин терпеть не мог касси-
ра и от одного упоминания об этом самовлюбленном пошляке начинал горя-
читься.
- Да, - сказал он, - говорят, Чарли Хэпгуд - подающий надежды молодой
человек. И это верно. Он еще успеет стать губернатором штата и - как
знать? - может, еще войдет и в сенат Соединенных Штатов.
- Почему вы так думаете? - спросила миссис Морз.
- Я слышал его речь во время предвыборной кампаний. Она уж так хитро-
умно глупа и лишена всякой оригинальности и притом так убедительна, что
руководители просто не могли не счесть его человеком надежным и подходя-
щим, ведь его плоские рассуждения в точности соответствуют плоским рас-
суждениям рядового избирателя, и... ну, известно ведь, когда преподно-
сить человеку его же собственные мысли, да еще принаряженные, это ему
лестно.
- Право, мне кажется, вы завидуете мистеру Хэпгуду, - вступила в раз-
говор Руфь.
- Упаси бог!
На лице Мартина выразился такой ужас, что миссис Морз кинулась в бой.
- Не утверждаете же вы, будто мистер Хэпгуд глуп? - ледяным тоном
спросила она.
- Не глупее рядового республиканца, - резко сказал Мартин, - или лю-
бого демократа, какая разница. Все они тупы, если не хитры, но хитрых
раз-два - и обчелся. Среди республиканцев подлинно умны только миллионе-
ры и их сознательные приспешники. Эти знают что к чему и своей выгоды не
упустят.
- Я республиканец, - небрежно вставил мистер Морз. - Соблаговолите
сказать, к какой категории вы отнесете меня?
- Ну, вы приспешник бессознательный.
- Приспешник?
- Ну да. Вы работаете на акционерные компании. Уголовные дела не ве-
дете, интересы рабочих не защищаете. Ваш доход не зависит от тех, кто
избивает жен, или от карманных воришек. Вы получаете средства к сущест-
вованию от хозяев общества, а кто человека кормит, тот над ним и хозяин.
Да, вы приспешник. В ваших интересах отстаивать интересы капитала, кото-
рому вы служите.
Мистер Морз даже немного покраснел.
- - Должен признаться, сэр, вы повторяете речи негодяев-социалистов.
Вот тут-то Мартин и заявил:
- Вы ненавидите и боитесь социалистов, но почему? Ведь вы не знаете
ни их самих, ни их взглядов.
- Ваши-то взгляды, уж во всяком случае, попахивают социализмом, - от-
ветил мистер Морз.
Меж тем Руфь в тревоге переводила взгляд с одного на другого, а мис-
сис Морз сияла, радуясь случаю, который восстановил главу семьи против
Мартина.
- Хоть я и говорю, что республиканцы глупы, и уверен, что свобода,
равенство и братство - мыльные пузыри, это еще не делает меня социалис-
том, - с улыбкой возразил Мартин. - Хоть я и расхожусь во мнениях с
Джефферсоном и с тем французом, чьей антинаучной теории он следует, это
еще не делает меня социалистом. Поверьте, мистер Морз, вы куда ближе к
социализму, чем я, его заклятый враг.
- Изволите шутить, - только и нашелся ответить хозяин дома.
- Нисколько. Я говорю вполне серьезно. Вы все еще верите в равенство,
и однако служите акционерным обществам, а акционерные общества изо дня в
день усердно хоронят равенство. И вы называете меня социалистом, потому
что я отрицаю равенство, потому что высказываю вслух те истины, которые
вы утверждаете самой своей жизнью. Республиканцы - враги равенства, хотя
большинство их, воюя против равенства, без конца твердит о равенстве. Во
имя равенства они уничтожают равенство. Вот почему я называю их глупца-
