слетали отточенные фразы, которые разили и жалили, а потом эти тонкие
губы, прежде чем что-то вымолвить, ласково морщились, и звучали мягкие,
бархатисто-сочные фразы, что сияли и славили, и исполнены были неотрази-
мой красоты, и эхом отзывались на загадочность и непостижимость бытия; и
еще они, эти тонкие губы, точно боевая труба, возвещали о громе и смяте-
нии грандиозной битвы, звучали и фразы, чистые, как серебро, светящиеся,
как звездные просторы, в них отчетливо выражено было последнее слово на-
уки, но было и нечто большее - слово поэта, смутная неуловимая истина,
для которой как будто и нет слов, и однако же выраженная тончайшими ус-
кользающими оттенками слов самых обыкновенных. Каким-то чудесным прозре-
нием он проникал за пределы обыденного и осязаемого, туда, где нет тако-
го языка, чтобы рассказать о виденном, и однако неизъяснимым волшебством
своей речи вкладывал в знакомые слова неведомые значения и открывал Мар-
тину то, чего не передашь заурядным душам.
Мартин забыл об испытанной поначалу неприязни. Вот оно перед ним, на-
яву, то лучшее, о чем рассказывали книги. Вот он подлинно высокий ум,
живой человек, на которого можно смотреть снизу вверх. "Я во прахе у ног
твоих", - опять и опять повторял про себя Мартин.
- Вы изучали биологию, - многозначительно сказал он вслух.
К его удивлению, Бриссенден покачал головой.
- Но вы утверждаете истины, к которым может подвести только биология,
- настаивал Мартин и опять встретил непонимающий взгляд Бриссендена. - В
своих выводах вы близки авторам, которых уж наверняка читали.
- Рад это слышать, - был ответ. - Если крохи моих знаний сокращают
мой путь к истине, это весьма утешительно. Хотя меня весьма мало интере-
сует, прав я или неправ. Все равно это бесполезно. Человеку не дано уз-
нать абсолютную истину.
- Вы ученик Спенсера! - торжествующе воскликнул Мартин.
- С юности его не читал, да и тогда читал только его "Образование".
- Вот бы мне так мимоходом подхватывать знания. - выпалил Мартин пол-
часа спустя. Он придирчиво оценивал умственный багаж Бриссендена. - Вы -
настоящий философ, вот что самое поразительное. Вы утверждаете как акси-
ому новейшие факты, которые науке удалось установить только a posteriori
[5]. Вы делаете верные выводы мгновенно. Вы сокращаете путь, да еще как.
Вы устремляетесь к истине со скоростью света, это какой-то дар сверхмыс-
ли.
- Да, как раз это всегда тревожило преподобного Джозефа и брата Дат-
тона, - сказал Бриссенден. - Нет, нет, сам я отнюдь не служитель божий.
Просто мне повезло - по прихоти судьбы я получил образование в католи-
ческом колледже. А вы где набирались познаний?
Мартин рассказывал, а сам внимательно присматривался к Бриссендену,
ничего не упускал, перебегал взглядом с длинного худого аристократичес-
кого лица и сутулых плеч к брошенному на соседний стул пальто, карманы
которого вытянулись и оттопырились под грузом книг. Лицо Бриссендена и
длинные узкие кисти рук темны от загара, даже слишком темны, подумал
Мартин. Странно это. Бриссенден явно не охотник до загородных прогулок.
Где же его так обожгло солнцем? Что-то недоброе почудилось Мартину в
этом загаре, когда он опять и опять вглядывался в узкое лицо с обтянуты-
ми скулами и впалыми щеками, украшенное орлиным носом на редкость краси-
вой формы. Глаза самой обыкновенной величины. Не такие уж большие, но и
не маленькие, неприметно карие; но в них тлел огонек, вернее, таилось
нечто двойственное, до странности противоречивое. В глазах был неукроти-
мый вызов, даже какая-то жестокость, и однако взгляд этот пробуждал жа-
лость. Мартин поймал себя на том, что невесть почему жалеет Бриссендена
- впрочем, очень скоро ему предстояло узнать почему.
- А я чахоточный, - небрежно объявил Бриссенден чуть погодя, сказав
перед тем, что вернулся из Аризоны. - Я прожил там два года из-за тамош-
него климата.
- А опять в здешнем климате жить не боитесь?
- Боюсь?
Бриссенден всего лишь повторил то, что сказал Мартин. Но его лицо,
лицо аскета, ясней слов сказало, что он не боится ничего. Глаза сузи-
лись, глаза орла, и у Мартина перехватило дыхание, он вдруг увидел Орли-
ный клюв, расширенные ноздри, - воплощенная гордость, дерзкая решимость.
Великолепно, с дрожью восторга подумал Мартин, даже сердце забилось
сильнее. А вслух он процитировал:
Под тяжкой палицей судьбы
Я не склоняю головы.
- Вы любите Хенли, - сказал Бриссенден, лицо его мгновенно измени-
лось, оно засветилось безмерной добротой и нежностью. - Ну конечно, ина-
че просто быть не могло. Хенли! Отважная душа. Среди нынешних рифмопле-
тов - журнальных рифмоплетов - он возвышается точно гладиатор среди ев-
нухов.
- Вы не любите журналы? - несмело, с сомнением в голосе спросил Мар-
тин.
- А вы любите? - гневно рявкнул Бриссевден, Мартин даже испугался.
- Я... Я пишу... вернее, пытаюсь писать для журналов, - запинаясь,
выговорил он.
- Это лучше, - смягчился Бриссенден. - Вы пытаетесь писать, но не
преуспели. Уважаю ваш неуспех и восхищаюсь им. Я понимаю, как вы пишете.
Это сразу видно. В том, что вы пишете, есть одно свойство, которое зак-
рывает путь в журналы. Есть мужество, а этот товар журналам не требует-
ся. Им нужны нюни и слюни, и, видит бог, им это поставляют, только не
вы.
- Я не гнушаюсь поделок, - возразил Мартин.
- Наоборот... - Бриссенден чуть помолчал, оценил бесцеремонным взгля-
дом бьющую в глаза бедность Мартина, оглядел сильно потрепанный галстук
и замахрившийся воротничок, лоснящиеся рукава пиджака, бахрому на одной
манжете, перевел взгляд на впалые щеки Мартина. - Наоборот, поделки гну-
шаются вас, так гнушаются, что и не надейтесь стать с ними вровень. Пос-
лушайте, приятель, я мог бы оскорбить вас, мог бы предложить вам поесть.
Против воли Мартина кровь бросилась ему в лицо, и Бриссенден торжест-
вующе засмеялся.
- Сытого таким приглашением не оскорбишь, - заключил он.
- Вы дьявол! - вскипел Мартин.
- Так ведь я вас не пригласил.
- Не посмели.
- Ну, как знать. А теперь вот приглашаю. И он приподнялся на стуле,
словно готовый тотчас отправиться в ресторан.
Мартин сжал кулаки, кровь стучала в висках.
- Боско! Он глотает их живьем! Глотает живьем! - воскликнул Бриссен-
ден, подражая Spieler [6], местной знаменитости - глотателю змей.
- Вас я и правда мог бы проглотить живьем, - сказал Мартин, в свой
черед смерив бесцеремонным взглядом Бриссендена, изглоданного болезнью и
тощего.
- Только я того не стою.
- Наоборот, - Мартин чуть подумал, - повод того не стоит. - Он расс-
меялся искренне, от всей души. - Признаюсь, вы заставили меня свалять
дурака, Бриссенден. Я голоден, вы это поняли, удивляться тут нечему, и
нет в этом для меня ничего позорного. Вот видите, издеваюсь над услов-
ностями и убогой прописной моралью, но являетесь вы, бросаете меткое,
справедливое замечание - и вот я уже раб тех же убогих прописей.
- Вы оскорбились, - подтвердил Бриссенден.
- Конечно, минуту назад. Предрассудки, память ранней юности. Когда-то
я усвоил их и они наложили отпечаток на все, что я усвоил после. У вся-
кого своя слабость, у меня - эта.
- Но вы одолеваете ее?
- Конечно, одолеваю.
- Уверены?
- Уверен.
- Тогда пойдемте поедим.
- Я заплачу, - ответил Мартин, пытаясь расплатиться за виски с содо-
вой остатками от своих двух долларов, но Бриссенден сдвинул брови, и
официант положил деньги на стол.
Мартин поморщился, сунул деньги в карман, и на миг на плечо его доб-
рой тяжестью легла рука Брис-сендена.
Глава 32
Назавтра же перед вечером Марию взволновало событие: к Мартину явился
еще один гость. Но на этот раз она не растерялась и усадила Бриссендена
среди великолепия своей благопристойной гостиной.
- Надеюсь, вы не против, что я пришел? - начал Бриссенден.
- Нет-нет, нисколько, - ответил Мартин, обмениваясь с ним рукопожати-
ем и указывая на единственный в его комнате стул, а сам сел на кровать.
- Но откуда вы узнали, где я живу?
- Позвонил Морзам. К телефону подошла мисс Морз. И вот я у вас. - Он
вытянул из кармана пальто тоненькую книжку и кинул ее на стол. - Вот
книжка одного поэта. Прочтите и оставьте себе. - И когда Мартин стал бы-
ло возражать, перебил его- - Куда мне книги? Сегодня утром опять шла
кровь горлом. Виски у вас есть? Нету, конечно. Минутку.
Бриссенден поднялся и вышел. Высокий, тощий, он спустился с крыльца и
обернулся, закрывая калитку, и Мартин, который смотрел ему вслед, с вне-
запной острой болью заметил, какая у него впалая грудь, как ссутулились
некогда широкие плечи. Потом достал два стакана и принялся читать книгу,
это оказался последний сборник стихов Генри Вогена Марло.
- Шотландского нет, - объявил, возвратясь, Бриссенден. - Этот парши-
вец продает только американское виски. Но бутылку я взял.
- Я пошлю кого-нибудь из малышни за лимонами, и мы сварим пунш, -
предложил Мартин. - Интересно, сколько получает Марло за такую вот книж-
ку? - продолжал он, взяв ее в руки.
- Вероятно, долларов пятьдесят, - был ответ. - Хотя, считайте, ему
повезло, если ему удалось покрыть все расходы или если нашел издателя,
который рискнул его напечатать.
- Значит, поэзией не проживешь? - И голос и лицо Мартина выдавали,
как он удручен.
- Разумеется, нет. Какой дурак на это надеется? Рифмоплетством - по-
жалуйста. Взять хоть Брюса, и Вирджинию Спринг, и Седжуика. У этих дела
идут недурно. Но поэзия... знаете, чем зарабатывает на жизнь Марло?..
преподает в школе для дефективных в Пенсильвании, это не служба, а сущий
ад, хуже не придумаешь. Я бы с ним не поменялся, будь даже у него впере-
ди пятьдесят лет жизни. А вот то, что он пишет, сверкает среди современ-
ного рифмованного хлама, как оранжевый рубин в куче моркови. А что о нем
болтали рецензенты! Будь она проклята, вся эта бездарная мелкота!
- Да, слишком много понаписано про настоящих писателей теми, кто пи-
сать не умеет, - подхватил Мартин. - Ведь вот о Стивенсоне и его твор-
честве сколько чепухи написано, просто ужас!
- Воронье, стервятники! - сквозь зубы выругался Бриссенден. - Знаю я
эту породу... с удовольствием клевали его за "Письмо в защиту отца
Дамьена", разбирали по косточкам, взвешивали...
- Мерили его меркой своего ничтожного "я", - перебил Мартин.
- Да, именно, хорошо сказано... пережевывают и слюнявят Истинное,
Прекрасное, Доброе и наконец похлопывают его по плечу и говорят: "Хоро-
ший пес, Фидо". Тьфу! "Жалкое галочье племя", как сказал о них в свой
смертный час Ричард Рилф.
- Пытаются ухватить звездную пыль, издеваются над великими, кто про-
носится над миром, точно огненный метеор, - горячо подхватил Мартин. -
Однажды я написал о них памфлет, об этих критиках, вернее, о рецензен-
тах.
- Покажите - нетерпеливо попросил Бриссенден. Мартин извлек копию
"Звездной пыли", и Бриссенден погрузился в чтение - он посмеивался, по-
тирал руки и совсем забыл про пунш.
- Сдается мне, что и вы крупица звездной пыли, брошенной в мир гно-
мов, а им весь свет застит золото, - сказал он, дочитав до конца. - Пер-
вая же редакция, разумеется, выхватила памфлет у вас из рук?
Мартин полистал свои записи.
- Его отвергли двадцать семь журналов. Бриссенден искренне захохотал
и хохотал бы долго, но отчаянно закашлялся.
- Послушайте, вы же наверняка пишете стихи, - вымолвил он, задыхаясь.
- Покажите что-нибудь.
- Не читайте сейчас, - попросил Мартин. - Давайте лучше поговорим. Я
их заверну, и вы возьмете их домой.
Бриссенден унес с собой "Стихи о любви" и "Пери и жемчужину", а на
другой день пришел опять и первые его слова были:
- Давайте еще.
Он решительна заявил, что Мартин подлинный поэт, и тут выяснилось,
