играть игру. Играли все. Итак, да здравствует игра! Никто не возражал,
потому что игра была общедоступна. Как я уже говорил, проигравшие двига-
лись на запад за новыми участками. Победивший сегодня - завтра терял
все, а через день опять ходил с козырей.
Они только и делали, что жрали и предавались игре, от Атлантического
океана и до Тихого, пока не загадили весь континент. Покончив с землей,
лесами и ископаемыми богатствами, они повернули обратно, чтобы играть на
те крохи, которые были упущены ими впопыхах, а также на привилегиях и
монополиях; при этом они пользовались политикой как прикрытием для своих
грязных сделок и плутней. А от демократии не осталось и следа.
Затем наступило самое забавное. Проигравшим уже не на что было ста-
вить, и победители продолжали игру между собой. Остальные лишь толпились
вокруг и, засунув руки в карманы, наблюдали за игрой. Когда у них подво-
дило живот, они со шляпой в руке обходили удачливых игроков и выклянчи-
вали себе местечко. Так побежденные стали работать на победителей и про-
должают работать до сих пор, а демократия сдана в архив. Вам, Билл Ро-
берте, ни разу не приходилось участвовать в игре. И это потому, что весь
ваш род вышел из игры.
- А как обстоит дело с вами? - осведомился Билл. - Я что-то не заме-
чал, чтобы вы играли!
- Да мне и не нужно было. Но я не в счет. Я же паразит.
- Это что такое?
- Блоха, древесный клещ - всякое существо, которое живет за счет дру-
гих. Я присосался к облезлой шкуре рабочих. Мне не надо играть. Мне не
надо работать. Мой отец оставил мне достаточно своих выигрышей. О-о!..
Не задирайте нос, мой мальчик! Ваши родичи стоили не больше моих! Но ва-
ши проиграли, а мои выиграли, и вот теперь вы обрабатываете мое карто-
фельное поле.
- Не понимаю, - упрямо заспорил Билл. - Если у человека есть смекал-
ка, он и сегодня может выиграть...
- Это на казенной-то земле? - быстро спросил Холл.
Билл осекся, - удар попал в цель.
- И все-таки выиграть можно, - не сдавался он.
- Конечно, всегда можно отбить работу у другого. Молодой парень, да
такой смышленый, как вы, всегда и везде раздобудет себе работу. Но поду-
майте о тех, кто не может с вами соперничать. Много вы встретили бродяг
на дорогах, которые могли бы получить работу в кармелских конюшнях и
править четверкой лошадей? А среди них, наверное, попадались и такие,
которые были в молодые годы не хуже вас. Да и чему тут радоваться! Разве
мы не низко пали? Когда-то у нас ставкой был весь континент, а теперь -
жалкая работенка.
- Все равно... - начал Билл.
- Это у вас сидит в крови, - бесцеремонно прервал его Холл, - Да ина-
че и быть не может! В этой стране играло несколько поколений. Когда вы
родились, зараза носилась в воздухе, вы всю жизнь ею дышали. Сами вы в
этой игре не участвовали ни одной фишкой, а все-таки готовы драть горло
во славу нее и стоите за нее горой.
- Но что же делать нам, проигравшим? - спросила Саксон.
- Зовите полицию и прекратите игру, - отозвался Холл. - Это игра не-
честная.
Саксон нахмурилась.
- Сделайте то, чего не сделали ваши предки, - пояснил он. - Действуй-
те смело и добивайтесь подлинной демократии.
Она вспомнила слова Мерседес.
- Моя приятельница говорила, что демократия - это одна морока.
- Да, амулет в игорном притоне. В наших школах вы найдете миллионы
мальчиков, которые готовы принять на веру дурацкую басню о мальчиш-
ке-рассыльном, который стал президентом; и миллионы достойных граждан
безмятежно спят по ночам, воображая, что их голос тоже кое-что значит
при управлении страной.
- Вы говорите совсем, как мой брат Том, - заметила Саксон, не уловив-
шая хода его мыслей. - Если мы все займемся политикой и начнем бороться
за лучшее будущее, может быть, мы его и добьемся так лет через тысячу. А
я хочу быть счастливой сейчас... - Она пылко стиснула руки. - Я не могу
ждать! Я хочу быть счастливой сейчас!
- Именно это я и имел в виду, дорогая моя. В том-то и беда всех про-
игравших: они не могут ждать! Им сейчас же подавай и место за игорным
столом и кучу фишек. А этого они сейчас не получат. Так же обстоит дело
и с вами, - вам подавай долину на луне. Так же обстоит дело и с Биллом -
ему сейчас вот не терпится выиграть у меня десять центов в педро, и он,
наверно, втихомолку проклинает наше с вами переливание из пустого в по-
рожнее.
- Здорово! А из вас вышел бы хороший оратор на митингах, - заметил
Билл.
- Я и стал бы оратором на митингах, если бы мне не надо было тратить
грязные деньги, добытые моим отцом. Меня это не касается. И пусть побеж-
денные гибнут. Будь они наверху, они оказались бы ничуть не лучше. Все
они друг друга стоят - слепые совы, голодные свиньи, хищные коршуны...
Но тут вмешалась миссис Холл:
- Довольно, Марк, а то опять захандришь.
Он отбросил назад волосы и невесело засмеялся.
- Нет, хандрить я не буду. Лучше я выиграю у Билла десять центов в
педро. Он и опомниться не успеет, как я его обставлю.
Саксон и Билл словно расцвели в живительной, сердечной атмосфере Кар-
мела. Они выросли в собственных глазах. Саксон чувствовала, что она не
просто бывшая гладильщица и жена возчика, ее уже не сковывали тесные
рамки рабочего быта на Пайн-стрит. Жизнь обоих была теперь богата впе-
чатлениями. Им стало легче и физически, и духовно, и материально; это
отражалось и на их лицах и на их манере держаться. Саксон говорила себе,
что Билл никогда не - был так красив, здоров и крепок. А он клялся, что
у него гарем и что она - его вторая жена, вдвое красивее, чем была пер-
вая. Саксон застенчиво призналась ему, что миссис Холл и другие женщины
любовались ее сложением, когда они все вместе купались в реке Кармел.
Они окружили ее, сравнивали с Венерой, заставляли садиться на корточки и
принимать позы других античных статуй.
Относительно Венеры Билл все понял, - он видел мраморную статую боги-
ни с отбитыми руками в комнате Холла, и поэт говорил ему, что мир покло-
нялся ей, как изображению совершенной женской красоты.
- Я всегда говорил, что Анетте Келлерман до тебя далеко, - сказал
Билл; и при этом у него был такой гордый вид, что Саксон покраснела,
затрепетала и спрятала вспыхнувшее лицо у него на груди.
Мужчины из их компании откровенно восхищались ею. Но она не сделала
обычных в таких случаях ошибок, и это не вскружило ей голову. Да и по-
нятно: ведь она с каждым днем все сильнее любила мужа. Она не переоцени-
вала его. Она знала, каков он, и любила таким, как он есть. Он неотесан
и малоразвит, не то что эти мужчины; он говорит неправильно и вряд ли
когда-нибудь будет говорить правильнее. И все-таки она не променяла бы
его ни на кого, даже на честного и великодушного Марка Холла, которого
любила такой же любовью, как и его жену.
В Билле она видела то здоровье, цельность и прямоту характера, ту не-
посредственность, которые были ей дороже всякой книжной премудрости и
чековых книжек. Именно благодаря своему здоровью, прямоте и непос-
редственности он вышел победителем, когда они в тот вечер спорили с Хол-
лом, на которого опять нашла безысходная хандра. Билл взял верх не бла-
годаря своей учености, а потому, что остался верен себе и высказал ту
правду, которая в нем жила. И лучше всего было то, что он даже не подоз-
ревал о своей победе и принял аплодисменты за добродушную насмешку... Но
Саксон поняла, хотя едва ли могла бы объяснить, почему он победил. И она
никогда не забудет, как жена "Шелли" шепнула ей потом, и глаза ее сияли:
"О Саксон, какая вы счастливица!"
Если бы Саксон вынуждена была определить, чем для нее так дорог Билл,
она сказала бы просто: он настоящий мужчина. И таким он всегда был в ее
глазах. Она всегда видела его в ореоле мужской силы и доблести и време-
нами готова была расплакаться от счастья, вспоминая манеру Билла заяв-
лять какому-нибудь взбешенному парню: "Что ты стоишь? Иди, я тебя не
держу!" В этом был весь Билл. Ее великолепный Билл! И он любит ее. Она
знала это. Она знала это по биению его сердца, которое только женщина
умеет расслышать. Правда, он любил ее не так страстно, как раньше, но
его любовь стала более глубокой, более зрелой. Это прочная любовь, она
выдержит любые испытания, если только они не вернутся в город, где все
прекрасные черты человека гибнут, а таящийся в нем дикий зверь оскалива-
ет клыки.
Ранней весной Марк Холл и его жена уехали в Нью-Йорк, двое слуг япон-
цев были отпущены, и дом остался на попечении Саксон и Билла. Джим Хэ-
зард тоже уехал в Париж, он ездил туда ежегодно; и хотя Биллу очень не
хватало его, но он и один продолжал подолгу плавать в высокой волне. Две
верховые лошади Холла были оставлены на его попечение, и Саксон сшила
себе элегантный костюм для верховой езды из золотисто-коричневого
вельвета, который так шел к ее волосам. Билл перестал брать поденную ра-
боту. Как сверхштатный кучер он зарабатывал больше, чем они проживали, и
в свободное время предпочитал учить Саксон верховой езде и скакать с нею
целыми днями по окрестностям Кармела. Больше всего они любили ездить
вдоль побережья в Монтери, где он учил Саксон плавать в большом бассейне
Дель-Монте. А вечером они возвращались через холмы. Она тоже ходила с
ним ранним утром на охоту, и жизнь казалась им непрерывным праздником.
- Знаешь что, - обратился он однажды к Саксон, когда они, остановив
лошадей, любовались сверху долиной Кармел. - Я ни за что больше не сог-
лашусь постоянно работать за плату на других людей.
- Да, работа это еще не все, - согласилась она.
- Конечно. Представь себе, Саксон, что я бы работал в Окленде миллион
лет, получал бы по миллиону долларов в день, но вынужден был бы безвы-
ездно торчать там и жить так, как мы с тобой жили раньше, - три четверти
дня работай, а для развлечения ходи в кинематограф! Кинематограф! Поду-
маешь! Да наша жизнь сейчас все равно что кинематограф! Я предпочел бы
прожить один год, как мы живем здесь, в Кармеле, а затем умереть, чем
жить тысячу миллионов лет, как на Пайн-стрит.
Саксон написала Холлам, что с наступлением лета они с Биллом собира-
ются в путь - искать лунную долину. К счастью, это не нарушало планов
Холла, потому что Бидо. Железный Человек с глазами василиска, перестал
мечтать о сане священника и решил сделаться актером. Он вернулся из ка-
толического колледжа в Кармел и взялся присматривать за домом Холла.
Саксон была очень растрогана тем, что колония никак не хотела отпус-
кать их. Владелец кармелских конюшен предлагал Биллу девяносто долларов
в месяц, лишь бы тот остался у него. Такое же предложение было сделано
Биллу в соседнем приморском городке.
- Как, снова в путь? - окликнул их неистовый ирландский драматург на
станции Монтери. Он возвращался из Нью-Йорка.
- А как же! Искать лунную долину! - весело отозвалась Саксон.
Он посмотрел на их дорожные тюки.
- Черт побери! - воскликнул он. - Я тоже хочу! Черт! Возьмите и меня
с собой. - Затем лицо его омрачилось. - А я-то подписал контракт, -
простонал он. - Целых три акта!.. Вы счастливцы... Да еще в это время
года...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
- Прошлой зимой мы притащились в Монтери, как бродяги, а теперь уез-
жаем отсюда с шиком, - заметил Билл, когда поезд тронулся и они откину-
лись на спинки сидений.
Они решили не возвращаться тем же путем и сели в поезд, идущий на
Сан-Франциско. Марк Холл предупреждал их, что климат юга действует расс-
лабляюще, и они двинулись к северу, в более умеренную полосу, где ночи
были прохладны. Они решили переправиться через бухту Сан-Франциско в Со-
салито и посмотреть побережье. Там, уверял Холл, и есть настоящая родина
секвой. Однако когда Билл, взяв сигарету, зашел в курящий вагон, то ока-
зался рядом с пассажиром, которому было суждено изменить их маршрут. У
