приободрятся. Ведь от трусов все и пошло; без них никакой паники бы не
было. Вот только что один из восточных синдикатов запросил его, не про-
даст ли он контрольный пакет Электрической компании Сиерры и Сальвадора.
Значит, уже чуют, что подходят лучшие времена.
Если директора банков не поддавались на оптимистический тон и, начав
с просьб и уговоров, теряли терпение и пускали в ход угрозы, Харниш от-
вечал им тем же. Пугать он умел не хуже их. Когда ему отказывали в отс-
рочке, он уже не просил, а требовал ее. А когда они, отбросив всякую ви-
димость дружелюбия, вступали с ним в открытый бой, он задавал им такую
баню, что они только отдувались.
Но он знал также, где и когда надо уступать. Если часть стены шата-
лась слишком сильно и грозила обвалиться, он подпирал ее наличностью,
которую черпал из своих трех доходных предприятий. Судьба банков - его
судьба. Во что бы то ни стало они должны выдержать. Если банки лопнут и
все его акции с онкольного счета будут выброшены на рынок, где царит
полный хаос, он пропал. И чем дольше продолжался кризис, тем чаще Харниш
увозил в красном автомобиле, помимо наличных денег, самое ценное свое
обеспечение - акции все тех же компаний. Но расставался он с ними нео-
хотно и только в случае крайней нужды.
Когда директор Коммерческого банка "СанАнтонио" указал Харнишу, что у
банка и так много клиентов, не возвращающих ссуды, Харниш возразил:
- Это все мелкая рыбешка. Пусть разоряются.
Гвоздь вашего дела - я. С меня вы возьмите больше, чем с них. Конеч-
но, вы не можете давать отсрочку всем. Надо давать с разбором. Вот и
все. Ясно: либо они выживут, либо вы. Со мной вы ничего не сделаете. Вы
можете прижать меня - и только. Но тогда вам самим несдобровать. У вас
один выход: выбросить вон рыбешку, и я помогу вам это сделать.
Заодно, пользуясь анархией в мире бизнеса, Харниш приложил руку к
окончательному разорению своего соперника Саймона Долливера; собрав все
нужные сведения о состоянии его дел, он отправился к директору Нацио-
нального банка Золотых ворот, главной опоры финансовой мощи Долливера, и
заявил ему:
- Мне уже случалось выручать вас. Теперь вы сели на мель, а Долливер
ездит на вас, да и на мне тоже. Так дальше не пойдет. Я вам говорю: не
пойдет. Долливер и десяти долларов не наскребет, чтобы поддержать вас.
Пошлите его ко всем чертям. А я вот что сделаю: уступлю вам трамвайную
выручку за четыре дня - сорок тысяч наличными. А шестого числа получите
еще двадцать тысяч от Водопроводной компании. - Он пожал плечами. - Вот
мои условия. Не хотите - не надо.
- Такой уж закон: кто кого съест; и я своего упускать не намерен, -
сказал он Хигану, вернувшись в контору. И Саймон Долливер разделил
горькую участь всех дельцов, которых паника застала с грудой бумаг, но
без денег.
Харниш проявлял поразительную изобретательность. Ничто, ни крупное,
ни мелкое, не укрывалось от его зорких глаз. Работал он как каторжный,
даже завтракать не ходил; дня не хватало, и в часы перерыва его кабинет
так же был битком набит людьми, как и в часы занятий. К закрытию конто-
ры, измученный и одуревший, он едва мог дождаться той минуты, когда
опьянение воздвигнет стену между ним и его сознанием. Машина кратчайшим
путем мчалась к гостинице, и, не медля ни секунды, он поднимался в свой
номер, куда ему тотчас же подавали первый, но отнюдь не последний стакан
мартини. К обеду в голове у него уже стоял туман, и кризиса как не быва-
ло. При помощи шотландского виски к концу вечера он был готов: не шумел,
не буянил, даже не впадал в отупение, - он просто терял чувстви-
тельность, словно под воздействием легкого и приятного анестезирующего
средства.
Наутро он просыпался с ощущением сухости во рту и на губах и с тяже-
лой головой, но это быстро проходило. В восемь часов он во всеоружии,
готовый к бою, сидел за письменным столом, в десять объезжал банки и по-
том до самого вечера без передышки распутывал сложное переплетение осаж-
давших его промышленных, финансовых и личных дел. А с наступлением вече-
ра - обратно в гостиницу, и опять мартини и шотландское виски; и так
день за днем, неделя за неделей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Со стороны казалось, что Харниш все тот же - неизменно бодрый, неуто-
мимый, преисполненный энергии и кипучих жизненных сил, но в глубине души
он чувствовал себя донельзя усталым. И случалось, что в его одурманенном
коктейлями уме мелькали мысли куда более здравые, чем те, которыми он
был поглощен в трезвом состоянии. Так, например, однажды вечером, сидя с
башмаком в руке на краю постели, он задумался над изречением Дид, что
никто не может спать сразу в двух кроватях. Он посмотрел на уздечки, ви-
севшие на стенах, потом встал и, все еще держа в руке башмак, сосчитал
уздечки сначала в спальне, а затем и в двух других комнатах. После этого
он опять уселся на кровать и заговорил вдумчиво, обращаясь к башмаку:
- Маленькая женщина права. В две кровати не ляжешь. Сто сорок уздечек
- а что толку? Больше одной уздечки ведь не нацепишь. И на две лошади не
сядешь. Бедный мой Боб! Надо бы выпустить тебя на травку. Тридцать мил-
лионов; впереди - либо сто миллионов, либо нуль. А какая мне от них
польза? Есть много такого, чего не купишь на деньги. Дид не купишь. Силы
не купишь. На что мне тридцать миллионов, когда я не могу влить в себя
больше одной кварты мартини в день? Вот если бы я выдувал по сто кварт в
день - ну, тогда разговор другой. А то одна кварта, одна разнесчастная
кварта! У меня тридцать миллионов, надрываюсь я на работе, как ни один
из моих служащих не надрывается, а что я за это имею? Завтрак и обед,
которые и есть-то неохота, одну кровать, одну кварту мартини и сто сорок
никому не нужных уздечек. - Он уныло уставился на стену. - Мистер Баш-
мак, я пьян. Спокойной ночи.
Из всех видов закоренелых пьяниц худшие те, кто напивается в одиноч-
ку, и таким пьяницей именно и становился Харниш. Он почти перестал пить
на людях; вернувшись домой после долгого изнурительного дня в конторе,
он запирался в своей комнате и весь вечер одурманивал себя; потом ложил-
ся спать, зная, что, когда утром проснется, будет горько и сухо во рту;
а вечером он опять напьется.
Между тем страна вопреки присущей ей способности быстро восстанавли-
вать свои силы все еще не могла оправиться от кризиса. Свободных денег
по-прежнему не хватало, хотя принадлежавшие Харнишу газеты, а также все
другие купленные или субсидируемые газеты в Соединенных Штатах усердно
убеждали читателей, что денежный голод кончился и тяжелые времена отошли
в прошлое. Все публичные заявления финансистов дышали бодростью и опти-
мизмом, но зачастую эти же финансисты были на краю банкротства. Сцены,
которые разыгрывались в кабинете Харниша и на заседаниях правления его
компаний, освещали истинное положение вещей правдивее, чем передовицы
его собственных газет; вот, например, с какой речью он обратился крупным
держателям акций Электрической компании, Объединенной водопроводной и
некоторых других акционерных обществ:
- Ничего не попишешь - развязывайте мошну. У вас верное дело в руках,
но пока что придется отдать кое-что, чтобы продержаться. Я не стану рас-
пинаться вперед вами, что, мол, времена трудные и прочее. Кто же этого
не знает? А для чего же вы пришли сюда? Так вот надо раскошелиться.
Контрольный пакет принадлежит мне, и я заявляю вам, что без доплаты не
обойтись. Либо доплата, либо труба. А уж если я вылечу в трубу, вы и со-
образить не успеете, куда вас занесло. Мелкая рыбешка - та может отсту-
питься, а вам нельзя. Корабль не пойдет ко дну, если вы останетесь на
нем. Но если сбежите - потонете как миленькие, и не видать вам берега.
Соглашайтесь на доплату - и дело с концом.
Крупным оптовым фирмам, поставщикам провизии для гостиниц Харниша и
всей армии кредиторов, неустанно осаждавших его, тоже приходилось нес-
ладко. Он вызывал представителей фирм в свою контору и по-свойски
разъяснял им, что значит "можно" или "нельзя", "хочу" или "не хочу".
- Ничего, ничего, потерпите! - говорил он им. - Вы что думаете - мы с
вами в вист по маленькой играем? Захотел - встал из-за стола и домой по-
шел? Ничего подобного! Вы только что сказали, Уоткинс, что больше ждать
не согласны. Так вот, послушайте меня: вы будете ждать, и очень даже бу-
дете. Вы будете по-прежнему поставлять мне товар и в уплату принимать
векселя, пока не кончится кризис. Как вы ухитритесь это сделать - не моя
забота, а ваша. Вы помните, что случилось с Клинкнером и Алтамонтским
трестом? Я лучше вас знаю всю подноготную вашего дела. Попробуйте только
подвести меня - изничтожу. Пусть я сам загремлю - все равно, уж я улучу
минутку, чтобы вас зацепить и потащить за собой. Тут круговая порука, и
вам же хуже будет, если вы дадите мне утонуть.
Но самый ожесточенный бой ему пришлось выдержать с акционерами Водоп-
роводной компании, когда он заставил их согласиться на то, чтобы почти
вся огромная сумма доходов была предоставлена в виде займа лично ему для
укрепления его широкого финансового фронта. Однако он никогда не заходил
слишком далеко в деспотическом навязывании своей воли; хотя он и требо-
вал жертв от людей, чьи интересы переплетались с его собственными, но
если кто-нибудь из них попадал в безвыходное положение, Харниш с готов-
ностью протягивал ему руку помощи. Только очень сильный человек мог вый-
ти победителем из таких сложных и тяжелых передряг, и таким человеком
оказался Харниш. Он изворачивался и выкручивался, рассчитывал и прикиды-
вал, подстегивал и подгонял слабых, подбадривал малодушных и беспощадно
расправлялся с дезертирами.
И вот наконец с приходом лета по всей линии начался поворот к лучше-
му. Настал день, когда Харниш, ко всеобщему удивлению, покинул контору
на час раньше обычного по той простой причине, что впервые с тех пор,
как разразился кризис, к этому времени все текущие дела были закончены.
Прежде чем уйти, он зашел поболтать с Хиганом в его кабинет. Прощаясь с
ним, Харниш сказал:
- Ну, Хиган, можем радоваться. Много мы снесли в эту ненасытную ссуд-
ную кассу, но теперь выкрутимся и все заклады до единого выкупим. Худшее
позади, и уже виден конец. Еще недельки две пожмемся, еще нас встряхнет
разок-другой, а там, глядишь, отпустит, и можно будет опять настоящие
дела делать.
В тот день он нарушил обычный порядок - не поехал прямо в гостиницу,
а стал ходить из кафе в кафе, из бара в бар, выпивая у каждой стойки по
коктейлю, а то и по два и по три, если попадался знакомый или приятель.
Так продолжалось с добрый час, пока он не забрел в бар отеля Парфенона,
где намеревался пропустить последний стакан перед тем, как ехать обе-
дать. От выпитого вина Харниш чувствовал приятное тепло во всем теле и
вообще находился в наилучшем расположении духа. На углу стойки несколько
молодых людей по старинке развлекались тем, что, поставив локти и переп-
летя пальцы, пытались разогнуть руку соперника. Один из них, широкопле-
чий, рослый силач, как поставил локоть, так и не сдвигал его с места и
по очереди прижимал к стойке руки всех приятелей, желавших сразиться с
ним. Харниш с любопытством разглядывал победителя.
- Это Слоссон, - сказал бармен в ответ на вопрос Харниша. - Из уни-
верситетской команды метателей молота. Все рекорды побил в этом году,
даже мировой. Молодец, что и говорить!
Харниш кивнул, подошел к Слоссону и поставил локоть на стойку.
- Давайте померяемся, сынок, - сказал он.
Тот засмеялся и переплел свои пальцы с пальцами Харниша; к великому
изумлению Харниша, его рука тотчас же была прижата к стойке.
- Постойте, - пробормотал он. - Еще разок. Я не успел приготовиться.
Пальцы опять переплелись. Борьба продолжалась недолго. Мышцы Харниша,
