раф-авеню, Харниш закурил и попытался отдать себе отчет: что же,
собственно, произошло? К Не так уж плохо, подытожил он, хотя многое ста-
вило его в тупик. И прежде всего ее заявление, что чем больше она его
узнает, тем больше он ей нравитсяя и тем меньше она хочет за него замуж.
Просто головоломка какая-то!
Она отказала ему, но в ее отказе есть и хорошая сторона. Отвергая его
любовь, она отвергла и его тридцать миллионов. Это не пустяк для стеног-
рафистки, которая живет на девяносто долларов в месяц и к тому же видела
лучшие времена. За деньгами она не гонится, это ясно. Все женщины, кото-
рых он знавал, зарились на его миллионы и в придачу к ним готовы были
взять и его. А ведь с тех пор, как она поступила к нему на службу, он
удвоил свой капитал, нажил еще пятнадцать миллионов. И вот поди ж ты!
Если у нее и было когда-нибудь желание стать его женой, то это желание
убывало по мере того, как он богател.
- Черт! - пробормотал он. - А вдруг я сорву сотню миллионов на прода-
же земли, тогда она и говорить со мной не захочет.
Но шутками делу не поможешь. Она задала ему трудную задачу, сказав,
что ей куда легче было бы выйти за Элама Харниша, только что явившегося
с Клондайка, чем за теперешнего Элама Харниша. Выходит, опять надо стать
похожим на того Время-не-ждет, который когда-то приехал с Севера попы-
тать счастья в крупной игре. Но это невозможно. Нельзя повернуть время
вспять. Одного желания тут мало, об этом и мечтать нечего. С таким же
успехом он мог бы пожелать снова стать ребенком.
И еще одна мысль утешала его, когда он припоминал их разговор. Ему
случалось слышать о стенографистках, которые отказывали своему хозяину,
и все они немедля уходили с работы. Но Дид даже словом об этом не обмол-
вилась. Какие бы загадки она ни загадывала, бабьего жеманства за ней не
водится. Головы не теряет. Но тут есть и его заслуга, - он тоже не терял
голову. Он не навязывался ей в конторе. Правда, он дважды нарушил это
правило, но только дважды, и больше этого не делал. Она знает, что ему
можно доверять. Но все равно, большинство молодых девушек по глупости не
остались бы на службе у человека, которого они отвергли. Дид не чета им.
Когда он толком объяснил ей, почему хочет помочь ее брату, она тоже не
стала ломаться и позволила ему отправить его в Германию.
- Ну и ну! - заключил он свои рассуждения, выходя из машины у подъез-
да гостиницы. - Жаль, что я раньше этого не знал, а то бы в первый же
день, как она пришла на работу, предложил ей руку и сердце. Послушать ее
- в самую точку бы попал. Я, видите ли, нравлюсь ей все больше и больше,
и чем больше ей нравлюсь, тем меньше она хочет выходить за меня! Ну что
вы на это скажете? Да она просто пошутила, вот и все.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Прошло несколько недель, и снова в дождливый воскресный день Харниш
сделал предложение Дид. Как и в первый раз, он крепился до тех пор, пока
тоска по ней не овладела им с такой силой, что он кинулся к красному ав-
томобилю и помчался в Беркли. Он остановил машину за несколько кварталов
и пешком пошел к ее крыльцу. Но Дид не было дома, о чем сообщила ему
дочь хозяйки; подумав немного, она прибавила, что Дид пошла погулять в
горы, и даже объяснила, где он скорее всего найдет ее.
Харниш последовал совету девушки и вскоре вышел на окраину, где начи-
нались крутые горные склоны. Воздух был влажный, ветер усиливался, пред-
вещая грозовой дождь. Харниш оглядел поросшее травой подножие горы, но
Дид нигде не было видно. Справа от него, по краям и на дне небольшой ло-
щины, густо росли эвкалипты; высокие стройные деревья раскачивались на
ветру, громко шумела листва. Но и шум листвы, и скрип, и стоны гнущихся
стволов покрывал низкий прерывистый звук, словно дрожала струна ги-
гантской арфы.
Хорошо зная Дид, Харниш не сомневался, что найдет ее именно в этой
эвкалиптовой роще, где так неистово бушевала буря. И он не ошибся. Он
увидел ее сквозь деревья на открытом всем ветрам гребне противоположного
склона.
Если манера Харниша предлагать руку и сердце и отличалась некоторым
однообразием, все же ее никак нельзя было назвать банальной. Не искушен-
ный в дипломатии и притворстве, он пошел напролом, не уступая в стреми-
тельности самому ветру.
- Я опять с тем же, - сразу начал он, не теряя времени на извинения и
приветствия. - Я вас люблю, и я пришел за вами. Ничего вам не поможет,
Дид: сдается мне, что я вам нравлюсь, и не просто нравлюсь, а побольше.
Посмейте сказать, что нет! Ну, посмейте!
Дид молчала. Он все еще не выпускал ее - руки, которую она протянула
ему; и вдруг она почувствовала, что он мягким, но решительным движением
привлекает ее к себе. Невольно, на одно мгновение, она поддалась его по-
рыву, потом резко отстранилась, но руки не отняла.
- Вы боитесь меня? - спросил он виновато.
- Нет. - Она грустно улыбнулась. - Не вас я боюсь, а себя.
- Вы мне не ответили, - сказал он, ободренный ее словами.
- Пожалуйста, не спрашивайте. Мы никогда не будем мужем и женой. Не
надо об этом говорить.
- А я ручаюсь, что вы не угадали, - сказал он почти весело, ибо даже
в самых смелых мечтах не мнил себя так близко к цели. Она любит его, это
ясно; ей не противно, что он держит ее руку в своей, не противно, что он
стоит так близко от нее.
Она отрицательно покачала головой.
- Нет, это невозможно. Не ручайтесь - проиграете.
Впервые у Харниша мелькнула страшная догадка: не в этом ли причина ее
упорного сопротивления?
- Уж не состоите ли вы с кем-нибудь в тайном браке?
Такой неподдельный ужас прозвучал в его голосе и отразился на лице,
что Дид не выдержала и расхохоталась весело и звонко, - казалось, ликую-
щая птичья трель рассыпалась по лесу.
Харниш понял, что сказал глупость, и в досаде на самого себя решил
лучше помолчать и заменить слова делом. Поэтому он стал вплотную к Дид,
загораживая ее от ветра. Как раз в эту минуту ветер с такой силой нале-
тел "на них и так громко зашумел в верхушках деревьев, что оба подняли
головы и прислушались. Листья целыми охапками посыпались на них; как
только ветер пронесся, упали первые капли дождя. Харниш посмотрел на
Дид, увидел ее лицо, растрепанные ветром волосы, и оттого, что она была
так близко и от мучительно острого сознания, что он не в силах отка-
заться от нее, по телу его прошла дрожь, и дрожь эта передалась Дид, ко-
торую он все еще держал за руку. Она вдруг прижалась к нему и положила
голову ему на грудь. Снова налетел порыв ветра, осыпая их листьями и
брызгами дождя. Дид подняла голову и посмотрела ему в лицо.
- Знаете, - сказала она, - я ночью молилась о вас. Я молилась о том,
чтобы вы разорились, чтоб вы все, все потеряли.
Харниш только глаза вытаращил, услышав такое неожиданное и загадочное
признание.
- Хоть убей, не понимаю. Я всегда чувствую себя дураком, когда разго-
вариваю с женщинами, но уж это - дальше ехать некуда! Как же можно, что-
бы вы желали мне разориться, когда вы меня любите...
- Никогда я вам этого не говорила.
- Но вы не посмели сказать, что не любите. Так вот, посудите: вы меня
любите, а сами желаете, чтобы я разорился дотла. Воля ваша, тут что-то
не то. Это под стать другой вашей головоломке: мол, чем больше я вам
нравлюсь, тем меньше вы хотите за меня замуж. Ну, что ж, придется вам
объяснить мне, только и всего.
Он обнял ее и привлек к себе, и на этот раз она не противилась. Голо-
ва ее была опущена, он не видел ее лица, но ему показалось, что она пла-
чет. Однако он уже знал цену молчанию и не торопил ее. Дело зашло так
далеко, что она должна дать ему точный ответ. Иначе быть не может.
- Я слишком трезвый человек, - заговорила она, подняв на него глаза.
- Я и сама не рада. Не будь этого, я могла бы очертя голову сделать глу-
пость и потом всю жизнь каяться. А меня удерживает мой несносный здравый
смысл. В том-то и горе мое.
- Вы меня совсем запутали, - сказал Харниш, видя, что она не намерена
продолжать. - Нечего сказать - объяснили! Хорош здравый смысл, если вы
молитесь, чтобы я поскорей остался на мели. Маленькая женщина, я очень,
очень люблю вас и прошу вас быть моей женой. Просто, понятно и без обма-
на. Ну как, согласны?
Она медленно покачала головой, потом заговорила не то с грустью, не
то с досадой, и Харниш почувствовал, что в этой досаде кроется какая-то
опасность для него.
- Хорошо, я отвечу вам, отвечу так же просто и ясно, как вы спросили.
- Она помолчала, словно не зная, с чего начать. - Вы человек прямодушный
и честный. Так вот решайте: хотите вы, чтобы и я говорила так прямодушно
и откровенно, как женщине не полагается говорить? Чтобы я не щадила вас?
Призналась в том, в чем признаваться стыдно? Словом, чтобы я позволила
себе то, что многие мужчины назвали бы неженским поведением? Хотите?
В знак согласия он только крепче сжал ее плечи.
- Я ничего бы так не желала, как стать вашей женой, но я боюсь. Я с
гордостью и смирением думаю о том, что такой человек, как вы, мог полю-
бить меня. Но вы слишком богаты. Вот против чего восстает мой несносный
здравый смысл. Даже если бы я вышла за вас, вы никогда не стали бы для
меня мужем, возлюбленным, никогда не принадлежали бы мне. Вы принадлежа-
ли бы своему богатству. Я знаю, что это глупо, но я хочу, чтобы муж был
мой, и только мой. А вы собой не располагаете. Богатство владеет вами,
оно поглощает ваше время, ваши мысли, энергию, силы. Вы идете туда, куда
оно вас посылает, делаете то, что оно вам велит. Разве не так? Быть мо-
жет, это чистейший вздор, но мне кажется, что я способна любить очень
сильно, отдать всю себя и в обмен я хочу получать если не все, то очень
много, - гораздо больше, чем ваше богатство позволит вам уделить мне.
А кроме того, ваше богатство губит вас. Вы становитесь все хуже и ху-
же. Мне не стыдно признаться вам, что я вас люблю, потому что я никогда
не буду вашей женой. Я уже тогда любила вас, когда совсем вас не знала,
когда вы только что приехали с Аляски и я в первый раз пришла в контору.
Вы были моим героем. Вы были для меня Время-не-ждет золотых приисков,
отважный путешественник и золотоискатель. И вы были таким - стоило
только взглянуть на вас. Мне кажется, ни одна женщина, увидев вас, не
могла бы устоять перед вами тогда. Но теперь вы уже не тот.
Простите меня, не сердитесь, - я знаю, что вам больно это слушать. Но
вы сами требовали прямого ответа, и я отвечаю вам. Все последние годы вы
вели противоестественный образ жизни. Вы привыкли жить среди природы, а
закупорили себя в городе и переняли все городские привычки. Вы уже сов-
сем не тот, что были когда-то, и это потому, что ваше богатство губит
вас. Вы становитесь другим каким-то, в вас уже меньше здоровья, чистоты,
обаяния. В этом повинны ваши деньги и ваш образ жизни. Вы сами знаете -
у вас и наружность изменилась. Вы полнеете, но это нездоровая полнота.
Со мной вы добры и ласковы, это верно; но когда-то вы были добры и лас-
ковы со всеми, а теперь этого нет. Вы стали черствым и жестоким. Я хоро-
шо это знаю. Не забудьте, я месяц за месяцем, год за годом вижу вас
шесть дней в неделю. И я больше знаю о малейших ваших черточках, чем вы
вообще знаете обо мне. Жестокость не только в вашем сердце и в мыслях -
она видна на вашем лице. Это она проложила на нем морщины. Я видела, как
они появились, как становились все глубже. Виной тому ваше богатство и
та жизнь, которую оно заставляет вас вести. Вы огрубели, опустились. И
чем дальше, тем будет все хуже и хуже, пока вы не погибнете безвозврат-
но...
Он попытался прервать ее, но она остановила его и продолжала гово-
рить, задыхаясь, дрожащим голосом:
- Нет, нет, дайте мне досказать до конца. Все последние месяцы, с тех
самых пор, когда мы стали вместе ездить верхом, я все думаю, думаю, ду-
