ночь трачу на виски столько, что мог бы на эти деньги пригласить лучших
специалистов к десятку таких больных, как ваш брат, и еще оплатить все
расходы по лечению. И помните, вас это совершенно не касается. Если ваш
брат хочет считать это займом, пожалуйста! Это его дело. А вы потруди-
тесь отойти в сторонку и не мешать мне.
Но Дид не сдавалась, и он стал выставлять другие доводы, более лично-
го свойства.
- Я догадываюсь, почему вы не хотите, чтобы я помог вашему брату: вам
кажется, что я это придумал потому, что ухаживаю за вами. Ничего подоб-
ного. С таким же успехом вы можете сказать, что я ухаживаю за арестанта-
ми, у которых покупаю уздечки. Я не прошу вас быть моей женой, а если
когда-нибудь попрошу, то не стану покупать ваше согласие. И - уж будьте
покойны - попрошу напрямик, без уверток.
Дид вся вспыхнула от гнева.
- Если бы вы знали, до чего вы смешны, вы бы давно замолчали! - воск-
ликнула она. - Ни с одним мужчиной я не чувствовала себя так нелепо, как
с вами. Вы то и дело напоминаете мне, что не просите меня быть вашей же-
ной. Я этого не жду, я с самого начала предупреждала вас, что у вас нет
никаких надежд. А вы постоянно грозитесь, что когда-нибудь, в неопреде-
ленном будущем, вы явитесь и предложите мне руку и сердце. Так уж лучше
предложите сейчас, я вам отвечу, и дело с концом.
Харниш посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.
- Это слишком важно для меня, мисс Мэсон, я боюсь промахнуться, -
сказал он с такой комичной серьезностью, что Дид откинула голову и зали-
лась мальчишеским смехом. - Ведь я вам уже говорил, что у меня нет опы-
та, я еще никогда ни за кем не ухаживал и не хочу делать ошибок.
- Да вы сплошь одни ошибки и делаете! - с горячностью ответила она. -
Кто же ухаживает за женщиной, все время, точно дубинкой, грозя ей пред-
ложением?
- Больше не буду, - смиренно пообещал он. - Да и не об этом сейчас
речь. Все равно то, что я сказал, остается в силе. Вы мешаете мне помочь
вашему брату. Что бы вы там ни забрали себе в голову, вы должны посторо-
ниться и не мешать. Вы мне позволите навестить его и поговорить с ним?
Разговор у нас будет чисто деловой. Я ссужу его деньгами на лечение и
взыщу с него проценты.
Дид молчала, но по лицу ее видно было, что она колеблется.
- И не забывайте, мисс Мэсон, что я хочу вылечить его ногу, а не ва-
шу.
Она опять ничего не ответила, и Харниш продолжал уже с большей уве-
ренностью:
- И еще прошу запомнить: к вашему брату я пойду один. Он мужчина, и с
глазу на глаз, без бабьих фокусов, мы в два счета договоримся. А пойду я
к нему завтра же.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Харниш не преувеличивал, когда сказал Дид, что у него нет настоящих
друзей. Шапочных знакомых он насчитал бы тысячи, собутыльников и прияте-
лей - сотни, но друга у него не было. Он не сумел найти человека или
кружка людей, с которыми мог бы сойтись поближе. Городская жизнь не рас-
полагала к дружбе - не то, что снежная тропа на Аляске. Да и люди здесь
были другие. Дельцов Харниш ненавидел и презирал, а с политическими бос-
сами Сан-Франциско он сошелся только ради достижения своих целей. Прав-
да, с ними и с их подручными он чувствовал себя свободнее, чем с дельца-
ми: они не лицемерили, не скрывали своей грубости и бесстыдства. Но ува-
жать их он не мог. Слишком они оказались жуликоваты. В этом цивилизован-
ном мире никто не верил человеку на слово, верили только всяким бумажон-
кам, да и тут надо было глядеть в оба. Там, на Юконе, дело обстояло не
так. Бумажонки хождения не имели. Каждый говорил, сколько у него есть, и
никто не сомневался в его слове, даже когда резались в покер.
Ларри Хиган, которому оказались по плечу самые головокружительные
планы Харниша и которому в равной степени чужды были и самообольщение и
ханжество, мог бы стать закадычным другом своего патрона, но этому мешал
его странный нрав. Этот своеобразный гений. Наполеон юриспруденции, об-
ладавший несравненно более богатым воображением, чем сам Харниш, никогда
не общался с ним вне стен конторы. Все свободное время он сидел над кни-
гами, а Харниш терпеть не мог книги. Вдобавок Хиган упорно писал пьесу
за пьесой, невзирая на то, что ни одна из них так и не увидела свет. Бы-
ло еще одно обстоятельство, о котором Харниш только смутно догадывался и
которое препятствовало их сближению: Хиган был хоть и умеренный, но
весьма преданный приверженец гашиша и жил в мире фантастических грез,
запершись со своими книгами. Жизни на вольном воздухе он не признавал и
слышать о ней не хотел. В пище и питье был воздержан, точно монах, мысль
о прогулке внушала ему ужас.
Итак, за неимением лучшего, Харниш проводил время в, компании пьяниц
и кутил. С тех пор как прекратились воскресные прогулки с Дид, он все
чаще прибегал к такого рода развлечениям. Стену из коктейлей, которой он
отгораживал свое сознание, он стал возводить усерднее прежнего. Большой
красный автомобиль все чаще покидал гараж, а проезжать Боба, чтобы он не
застоялся, было поручено конюху. В первые годы после переселения в
Сан-Франциско он позволял себе передышку между двумя финансовыми опера-
циями; теперь-же, когда он осуществлял свой грандиознейший замысел, он
не знал и минуты покоя. Не месяц и не два требовалось на то, чтобы с ус-
пехом завершить спекуляцию таких масштабов, как спекуляция землей, зате-
янная Харнишем. Непрерывно приходилось разрешать все новые вопросы, рас-
путывать сложные положения. Изо дня в день, как всегда быстро и реши-
тельно управившись с делами, Харниш садился в красную машину и со вздо-
хом облегчения уезжал из конторы, радуясь ожидавшему его двойной крепос-
ти мартини. Напивался он редко - слишком сильный был у него организм. Он
принадлежал к самой страшной породе алкоголиков - к тем, кто пьет посто-
янно, сознательно не теряя власти над собой, и поглощает неизмеримо
больше спиртного, чем обыкновенный пьяница, время от времени напивающий-
ся до бесчувствия.
Целых шесть недель Харниш виделся с Дид только в конторе и, верный
своему правилу, даже не делал попыток заговорить с ней. Но когда насту-
пило седьмое воскресенье, его охватила такая тоска по ней, что он не ус-
тоял. День выдался ненастный. Дул сильный юговосточный ветер, потоки
дождя то и дело низвергались на город. Образ Дид неотступно преследовал
Харниша, он мысленно рисовал себе, как она сидит у окна и шьет какие-ни-
будь женские финтифлюшки. Когда ему подали в комнату первый утренний
коктейль, он не дотронулся до него. Приняв внезапное решение, он разыс-
кал в записной книжке номер телефона Дид и позвонил ей.
Сначала к телефону подошла дочь хозяйки, но уже через минуту в трубке
послышался голос, по которому он так сильно стосковался.
- Я только хотел сказать вам, что сейчас приеду, - объявил он. - Неу-
добно все-таки врываться, даже не предупредив. Вот и все.
- Что-нибудь случилось? - спросила Дид.
- Скажу, когда приеду, - ответил он уклончиво.
Он вышел из машины за два квартала и пешком направился к нарядному
трехэтажному дому с гонтовой крышей. Подойдя к двери, он на одну секунду
остановился, словно колеблясь, но тут же нажал звонок. Он знал, что пос-
тупает вопреки желанию Дид и ставит ее в фальшивое положение: не так-то
просто принимать у себя в качестве воскресного гостя мультимиллионера
Элама Харниша, имя которого не сходит со столбцов газет. С другой сторо-
ны, он был уверен, что, как бы ни отнеслась к его визиту Дид, никаких,
по выражению Харниша, "бабьих выкрутасов" не будет.
И в этом смысле ожидания его оправдались.
Она сама открыла дверь, впустила его и протянула ему руку. Войдя в
просторную квадратную прихожую, он снял плащ и шляпу, повесил их на ве-
шалку и повернулся к Дид, не зная, куда идти.
- Там занимаются, - объяснила она, указывая на открытую дверь в сто-
ловую, откуда доносились громкие молодые голоса; в комнате, как успел
заметить Харниш, сидело несколько студентов. - Придется пригласить вас в
мою комнату.
Она повела его к другой двери, направо, и он, как вошел, так и застыл
на месте, с волнением оглядывая комнату Дид и в то же время изо всех сил
стараясь не глядеть. Он так растерялся, что не слышал, как она предложи-
ла ему сесть, и не видел ее приглашающего жеста. Здесь, значит, она жи-
вет. Непринужденность, с какой она открыла ему доступ в свою комнату,
поразила его, хотя ничего другого он от нее и не ждал. Комната была раз-
делена аркой; та половина, где он стоял, видимо, служила гостиной, а
вторая половина - спальней. Однако, если не считать дубового туалетного
столика, на котором аккуратно были разложены гребни и щетки и стояло
множество красивых безделушек, ничто не указывало на то, что это
спальня. Харниш решил, что, вероятно, широкий диван, застланный покрыва-
лом цвета блеклой розы и заваленный подушками, и служит ей ложем, хотя
диван меньше всего походил на то, что в цивилизованном мире называется
кроватью.
Разумеется, в первые минуты крайнего смущения Харниш не разглядел во
всех подробностях убранство комнаты. У него только создалось общее впе-
чатление тепла, уюта, красоты. Ковра не было, по полу были разбросаны
шкуры койота и волка. Особенно привлекла его внимание украшавшая пианино
Сидящая Венера, которая отчетливо выступала на фоне висевшей на стене
шкуры кугуара.
Но как ни изумляла Харниша непривычная обстановка комнаты, изуми-
тельнее всего ему казалась сама хозяйка. В наружности Дид его всегда
пленяла женственность, так ясно ощущавшаяся в линиях ее фигуры, причес-
ке, глазах, голосе, в ее смехе, звонком, словно птичье пение; но здесь,
у себя дома, одетая во что-то легкое, мягко облегающее, она была вопло-
щенная женственность. До сих пор он видел ее только в костюмах полумужс-
кого покроя и английских блузках, либо в бриджах из рубчатого вельвета,
и этот новый для него и неожиданный облик ошеломил его. Она казалась
несравненно мягче, податливее, нежней и кротче, чем та Дид, к которой он
привык. Она была неотъемлемой частью красоты и покоя, царивших в ее ком-
нате, и так же на месте здесь, как и в более строгой обстановке конторы.
- Садитесь, пожалуйста, - повторила она.
Но Харниш был как изголодавшийся зверь, которому долго отказывали в
пище. В безудержном порыве, забыв и думать о долготерпении, отбросив
всякую дипломатию, он пошел к цели самым прямым и коротким путем, не от-
давая себе отчета, что лучшего пути он и выбрать не мог.
- Послушайте, - проговорил он срывающимся голосом, - режьте меня, но
я не стану делать вам предложение в конторе. Вот почему я приехал. Дид
Мэсон, я не могу, просто не могу без вас.
Черные глаза Харниша горели, смуглые щеки заливала краска. Он стреми-
тельно подошел к Дид и хотел схватить ее в объятия, она невольно вскрик-
нула от неожиданности и едва успела удержать его за руку.
В противоположность Харнишу она сильно побледнела, словно вся кровь
отхлынула у нее от лица, и рука, которая все еще не выпускала его руки,
заметно дрожала. Наконец пальцы ее разжались, и Харниш опустил руки. Она
чувствовала, что нужно что-то сказать, что-то сделать, как-то сгладить
неловкость, но ей решительно ничего не приходило в голову. Смех душил
ее; но если в ее желании рассмеяться ему в лицо и было немного от исте-
рики, то в гораздо большей степени это вызывалось комизмом положения. С
каждой секундой нелепость разыгравшейся между ними сцены становилась для
нее все ощутимей. Дид чувствовала себя так, словно на нее напал разбой-
ник, и она, дрожа от страха, ждала, что он сейчас убьет ее, а потом ока-
залось, что это обыкновенный прохожий, спрашивающий, который час.
Харниш опомнился первым.
- Ну и дурак Же я, - сказал он. - Если позволите, я сяду. Не бойтесь,
мисс Мэсон, я вовсе не такой страшный.
- Я и не боюсь, - с улыбкой ответила она, усаживаясь в кресло; на по-
