заработать кусок хлеба, поэтому я довольствуюсь прогулками за город, так
же как моя кобыла.
А потом она еще рассказывала о том, как жила на ранчо, когда жив был
отец. Харниш ликовал в душе. Вот они и разговорились; уже добрых полчаса
они вместе, а разговор ни разу не оборвался.
- Мы с вами почти что земляки, - сказал он. - Я вырос в Восточном
Орегоне, а оттуда до Сискийу не так уж далеко.
Он тут же спохватился и прикусил язык, но было поздно.
- Откуда вы знаете, что я из Сискийу? - живо спросила она. - Я вам
этого никогда не говорила.
- Не помню, - уклончиво ответил он. - От кого-то я слышал, что вы из
тех краев.
Но тут, очень кстати, бесшумной тенью на дорогу выскочил Волк, кобыла
Дид Мэсон шарахнулась в сторону, и они заговорили об аляскинских ездовых
собаках, а потом опять о лошадях. И всю дорогу вверх до перевала, а по-
том вниз они проговорили об этом.
Он слушал Дид; внимательно следя за ее словами, и в то же время сле-
дил за ходом своих мыслей и проверял свое впечатление о ней. Он никак не
мог решить, нравится ему или нет, что она так смело и непринужденно ез-
дит верхом по-мужски. Взгляды Харниша на женщин были в достаточной сте-
пени старомодны - они сложились в его ранней юности, на Диком Западе, в
ту пору, когда женщины ездили верхом, сидя боком в дамском седле. Всад-
ница, в его представлении, не была двуногим существом. Мужская посадка
Дид поразила его. Но он не мог не сознаться, что, хорошо это или плохо,
смотреть на нее приятно.
Помимо посадки, он отметил в ней еще две вещи. Во-первых, золотые то-
чечки в ее глазах. Странно, что он раньше их не видел. Может быть, в
конторе освещение не такое, как надо, а может быть, эти точечки появля-
ются и опять исчезают? Нет, это уж цвет такой, словно золотистые пятныш-
ки рассеянного света. И даже не золотистые, но все-таки ближе всего к
этому цвету. Во всяком случае - они уж никак не желтые. Все вздыхатели
видят по-своему предмет своей любви, и очень сомнительно, чтобы кто-ни-
будь, кроме Харниша, назвал глаза Дид золотистыми. Но сердце его таяло
от нежности, и ему хотелось видеть ее глаза золотистыми, и такими они и
были для него.
Второе, что удивило и обрадовало его, - это ее простота и естествен-
ность. Он был уверен, что разговаривать с ней будет очень трудно, а ока-
залось, что ничего нет легче. Она совсем не "надутая" - иначе Харниш не
умел определить разницу между этой Дид, верхом на гнедой кобыле, и той,
которую он привык видеть в конторе. И все же, несмотря на то, что встре-
ча состоялась и у них нашлось так много, о чем поговорить, Харниш в глу-
бине души испытывал разочарование. В конце концов это только пустая бол-
товня. Харниш был человек действия: его влекло к этой женщине, он хотел
любить ее и быть любимым ею; и он хотел, чтобы это счастье наступило бе-
зотлагательно. Он привык к стремительным атакам, привык торопить события
и распоряжаться людьми, подчинять их своей воле; и сейчас его мучило же-
лание дать почувствовать Дид свою власть над ней. Ему хотелось сказать
ей, что он любит ее и что для нее нет иного выхода, как стать его женой.
Но он подавил это желание. Женщины - увертливые создания, и - одной
властностью их не возьмешь; можно все дело испортить. Он вспомнил, с ка-
кой осторожностью и долготерпением выслеживал дичь во время голода,
зная, что меткий выстрел или промах означает жизнь или смерть. Правда,
от этой женщины еще не зависела его жизнь, но все же зависело многое,
очень многое, особенно сейчас, когда он ехал рядом с ней, и боясь слиш-
ком часто взглядывать на нее, украдкой любовался ею; несмотря на мужской
костюм, придававший ей сходство с отважным всадником, она была плени-
тельно женственна: по-женски улыбалась, смеялась, болтала, а глаза ее
сияли, и щеки разгорелись после целого дня под жарким солнцем и летним
ветерком.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Опять подошло воскресенье, и опять седок, конь и собака носились по
Пиедмонтским горам. И опять Харниш и Дид Мэсон ехали рядом. Но на этот
раз, увидев своего патрона, Дид не только удивилась, - вернее сказать,
она удивилась не так, как в прошлое воскресенье: встреча показалась ей
подозрительной; тогда они, безусловно, встретились случайно, но вторич-
ное появление Харниша в тех местах, где она любила кататься верхом, на-
водило на мысль, что тут не просто случайность. Она дала понять это Хар-
нишу, и он, очень кстати вспомнив о своей вынужденной покупке кирпичного
завода, поспешил заявить, что намерен приобрести каменный карьер, кото-
рый видел поблизости от Блэр-Парка. Он остался очень доволен осенившей
его идеей, потому что она дала ему повод предложить Дид Мэсон вместе ос-
мотреть карьер.
Итак, он провел в ее обществе несколько часов, и она по-прежнему дер-
жала себя с ним по-приятельски просто, непринужденно: беспечно смеялась,
шутила и с искренним увлечением говорила о лошадях, приучала к себе ма-
лообщительного Волка и просила дать ей покататься на Бобе, уверяя, что
она просто влюблена в него. Но на это Харниш не соглашался: Боб слишком
норовист, и только злейшему врагу он разрешил бы сесть на него.
- По-вашему, если я женщина, то уж ничего не смыслю в лошадях! - за-
пальчиво возразила она. - Вы думаете, я никогда не вылетала из седла? И
я очень осторожна; если лошадь бьет задом, я не сяду на нее - я знаю,
что это такое. Никаких других фокусов я не боюсь. А вы сами сказали, что
Боб не бьет задом.
- Но вы еще не видали, что он вытворяет, - не сдавался Харниш.
- Зато я видела, что вытворяют другие, и сама ездила на них. Свою Маб
я научила не бояться трамваев, паровозов и машин. Она была необъезженным
жеребенком, прямо с ранчо, когда попала ко мне в руки. Под седлом, прав-
да, уже ходила, но и только. И не беспокойтесь, ничего я вашему Бобу не
сделаю.
Наконец Харниш скрепя сердце уступил, и на безлюдной дороге они поме-
нялись конями.
- Помните, что за ним надо глядеть в оба, - еще раз предостерег он,
помогая ей сесть в седло.
Она кивнула, а Боб навострил уши, почуяв незнакомого седока. Не дав
Дид опомниться, он мгновенно повернул вспять и галопом понесся обратно
по той же дороге, так что она едва успела ухватиться за его шею. Харниш
верхом на кобыле поскакал вслед. Он увидел, как Дид быстро остановила
Боба, ударила его поводьями по шее и, крепко вонзив левую шпору, погнала
обратно.
- Держите хлыст наготове, дайте ему по носу! - крикнул Харниш.
Но Боб снова опередил ее и опять повернул. На этот раз ей хоть и с
трудом, а удалось избежать унизительной позы - она не ухватилась за его
шею. Заставив Боба сменить галоп на приплясывающий шаг и энергично
действуя шпорой, она повернула его. Обращалась она с лошадью по-мужски,
решительно и сурово. И Харниш уже не ждал, как в первую минуту, что Дид
откажется от своей затеи. Глядя, как она воюет с Бобом, он начал догады-
ваться о некоторых чертах ее характера. Да и достаточно было одного
взгляда на ее упрямо сжатые губы и серые глаза, выражавшие едва уловимое
недовольство собой, чтобы понять, какова она. Харниш не помогал ей, не
давал советов - он только с восторгом глядел на нее, предвкушая урок,
который получит Боб за свои проказы. И Боб получил чувствительный урок
при первом же повороте или, вернее, попытке повернуть вспять, ибо не ус-
пел он сделать и четверти круга, как хлыст стукнул его по носу - и он
сразу же, растерявшись от неожиданности и от боли, опустил чуть припод-
нятые передние ноги.
- Здорово! - возликовал Харниш. - Еще разок или два, и он поймет. Он
умница, понимает, с кем можно ломаться, а с кем нельзя.
Боб сделал еще одну попытку. Но на этот раз удар по носу сдвоенным
хлыстом остановил его в самом начале и заставил опустить ноги. И не при-
бегая ни к поводьям, ни к шпорам, только грозя хлыстом, Дид выровняла
Боба.
Она с торжеством посмотрела на Харниша.
- Можно мне проездить его? - попросила она.
Харниш кивнул в знак согласия, и она умчалась. Он следил за ней гла-
зами, пока она не скрылась за изгибом дороги, и потом с нетерпением
ждал, когда она снова появится. Как она ездит верхом! Золото, а не де-
вушка! Вот это жена для настоящего мужчины! Рядом с ней все другие жен-
щины кажутся какими-то плюгавыми. И подумать только, что день-деньской
она сидит за машинкой. Разве ей место в конторе? Ей надо быть замужем,
ничего не делать, ходить в шелку и бархате, осыпанной с ног до головы
бриллиантами (таковы были несколько дикарские понятия Харниша о том, что
приличествует горячо любимой супруге), иметь своих лошадей, собак и все
такое... "Ну что ж, мистер Времяне-ждет, посмотрим, может, мы с вами тут
что-нибудь обмозгуем", - прошептал он про себя; вслух же он сказал:
- Вы молодец, мисс Мэсон, просто молодец! Нет той лошади, которая бы-
ла бы слишком хороша для вас. Никогда не думал, что женщина может так
ездить верхом. Нет, нет, не слезайте, мы поедем потихоньку до карьера. -
Он засмеялся. - Боб-то даже чуть-чуть застонал, когда вы стукнули его,
вот в самый последний раз. Вы слышали? А как он вдруг уперся ногами в
землю, будто наткнулся на каменную стену. Смекалки у него хватает, те-
перь ему известно, что эта стена всегда будет перед ним, как только он
начнет дурить.
Когда вечером они расстались у ворот, где начиналась дорога на Берк-
ли, он свернул к роще и, притаившись за деревьями, смотрел ей вслед, по-
ка она не скрылась из глаз. Потом он поехал в сторону Окленда и, смущен-
но усмехаясь, пробормотал сквозь зубы:
- Ну, теперь дело за мной. Придется купить этот чертов карьер. Иначе
как я объясню ей, зачем я шляюсь по этим горам?
Но надобность в этой покупке на время отпала, ибо ближайшее воскре-
сенье он провел в одиночестве. Дид Мэсон не выехала на дорогу из Беркли;
то же повторилось и через неделю. Харниш был вне себя от тоски и досады,
но в конторе и виду не подавал. Он не замечал никакой перемены в Дид и
сам старался держаться с ней по-прежнему. Занятия в конторе шли своим
заведенным порядком, но теперь Харниша этот порядок доводил до бе-
шенства. Все существо его восставало против правила, которое запрещает
человеку вести себя со своей стенографисткой так, как любому мужчине
разрешено вести себя с любой женщиной. "На кой черт тогда миллионы?" -
вопросил он однажды, обращаясь к календарю на письменном столе, после
того как Дид, кончив стенографировать, вышла из кабинета.
К концу третьей недели, предчувствуя, что его ждет еще одно тоскливое
воскресенье, Харниш не выдержал и заговорил с ней. Со свойственной ему
прямотой и стремительностью он без обиняков приступил к делу. Когда Дид,
кончив работу, собирала свои блокноты и карандаши, он сказал:
- Подождите минуточку, мисс Мэсон. Надеюсь, вы не обидитесь, если я
честно скажу, что у меня на душе. Я всегда считал вас девушкой умной, и,
думается мне, вы не рассердитесь на мои слова. Вы давно работаете в моей
конторе, уже несколько лет. И вы знаете, я всегда обращался с вами
по-хорошему, по-честному. Я ни разу, как говорится, не позволил себе че-
го-нибудь. Именно оттого, что вы у меня служите, я... я очень остерегал-
ся, больше, чем если бы вы у меня не служили... ну, вы понимаете. Но
ведь я все-таки живой человек. Я очень одинок... только не подумайте,
что я говорю это, чтобы разжалобить вас. Просто я хочу объяснить вам,
чем для меня были наши две прогулки. А теперь позвольте мне спросить
вас, почему вы не катались ни в прошлое, ни в позапрошлое воскресенье?
Он умолк, дожидаясь ее ответа. Ему было очень неловко, его бросило в
жар, испарина бусинками выступила на лбу. Она не сразу ответила, и он,
подойдя к окну, приподнял стекло повыше.
- Я каталась, - сказала она, - но в другой стороне.
- Почему не... - Он оборвал на полуслове, не зная, как закончить воп-
