ти центов за кубический ярд. Земля хороша только местами - там, где она
расчищена, вот, например, огород или виноградник; но почти повсюду мест-
ность уж очень неровная.
- Вы, должно быть, не фермер, - сказал Харниш.
Молодой человек засмеялся и покачал головой.
- Нет, конечно. Я телеграфист. Но мы с женой решили года два передох-
нуть... и вот почему мы здесь. Время наше почти истекло. Осенью соберу
виноград и опять пойду служить на телеграф.
Да, под виноградником акров одиннадцать - все винные сорта. Цена на
виноград обычно довольно высокая. Почти все, что они едят, он сам выра-
щивает. Если бы земля принадлежала ему, он расчистил бы местечко на
склоне горы над виноградником и развел бы там плодовый сад, почва подхо-
дящая. Лугов много по всему участку, и акров пятнадцать наберется, с ко-
торых он снимает превосходное, нежное сено. За каждую тонну он выручает
на три, а то и на пять долларов больше, чем за обыкновенное грубое сено,
снятое в долине.
Харниш слушал с интересом и вдруг почувствовал зависть к этому моло-
дому человеку, постоянно живущему здесь, среди всех красот, которыми
Харниш только любовался в течение нескольких часов.
- Чего ради вы хотите возвращаться на телеграф? - спросил он.
Молодой человек улыбнулся не без грусти.
- Здесь мы ничего не добьемся. И (он на секунду замялся)... нам
предстоят лишние расходы. За аренду хоть и немного, а платить нужно. И
сил у меня не хватает, чтобы по-настоящему хозяйничать. Будь это моя
собственная земля или будь я такой здоровяк, как вы, я ничего лучшего не
желал бы. И жена тоже... - Он снова грустно улыбнулся. - Понимаете, мы
оба родились в деревне, и, проторчав несколько лет в городах, мы решили,
что в деревне лучше. Мы надеемся кое-что скопить и когда-нибудь купим
себе клочок земли и уж там осядем.
Детские могилки? Да, это он подкрасил буквы и выполол сорняк. Такой
уж установился обычай. Все, кто ни живет здесь, это делают. Говорят, что
много лет подряд родители каждое лето приезжали на могилы, а потом ез-
дить перестали; и старик Хиллард завел этот обычай. Разрез на склоне го-
ры? Да, здесь была шахта. Но золота находили ничтожно мало. Старатели
все снова и снова начинали разработку, в течение многих лет, потому что
разведка дала хорошие результаты. Но это было очень давно. Здесь за все
время ни одного рентабельного месторождения не открылось, хотя ям нарыли
видимо-невидимо, а тридцать лет назад даже началось что-то вроде золотой
горячки.
На пороге дома появилась худенькая молодая женщина и позвала мужа
ужинать. Взглянув на нее, Харниш подумал, что городская жизнь не годится
для нее; потом он заметил нежный румянец на слегка загорелом лице и ре-
шил, что жить ей нужно в деревне. От приглашения к ужину он отказался и
поехал в Глен Эллен, небрежно развалившись в седле и мурлыча себе под
нос забытые песни. Он спустился по неровной, извилистой дороге, которая
вела через луговины, дубовые рощи, густую чащу мансанитовых кустов, пе-
ресеченную просеками. Харниш жадно вслушивался в крик перепелок, и один
раз он засмеялся громко и весело, когда крохотный бурундук, сердито ве-
реща, полез вверх по низенькой насыпи, но не удержался и упал вниз, по-
том кинулся через дорогу чуть ли не под копытами лошади и, не переставая
верещать, вскарабкался на высокий дуб.
В тот день Харниш упорно не желал держаться проторенных дорог; взяв
прямиком на Глен Эллен, он наткнулся на ущелье, которое так основательно
преградило ему путь, что он рад был смиренно воспользоваться коровьей
тропой. Тропа привела его к бревенчатой хижине. Двери и окна были раск-
рыты настежь, на пороге, окруженная котятами, лежала кошка, но дом ка-
зался пустым. Харниш поехал по дорожке, видимо, ведущей к ущелью. На по-
ловине спуска он увидел человеческую фигуру, освещенную лучами заката:
навстречу ему шел старик с ведерком, полным пенящегося молока. Он был
без шляпы, и на его румяном лице, обрамленном белоснежными волосами и
такой же белоснежной бородой, лежал мирный отблеск уходящего летнего
дня. Харниш подумал, что в жизни своей не видел человеческого лица, ко-
торое дышало бы таким безмятежным покоем.
- Сколько тебе лет, дедушка? - спросил он.
- Восемьдесят четыре, - ответил старик. - Да, сударь мой, восемьдесят
четыре, а еще покрепче других буду.
- Значит, хорошо заботишься о своем здоровье, - предположил Харниш.
- Это как сказать. Никогда не сидел сложа руки. В пятьдесят первом
перебрался сюда с Востока на паре волов. Воевал по дороге с индейцами. А
я уже был отцом семерых детей. Мне тогда было столько лет, сколько тебе
сейчас, или около того.
- А тебе здесь не скучно одному? Старик перехватил ведерко другой ру-
кой и задумался.
- Как когда, - ответил он с расстановкой. - Думается, я только один
раз заскучал, когда старуха моя померла. Есть люди, которым скучно и
одиноко там, где много народу. Вот и я такой. Я скучаю только, когда по-
бываю в Сан-Франциско. Но теперь я туда больше не езжу - спасибо, хватит
с меня. Мне и здесь хорошо. Я в этой долине живу с пятьдесят четвертого
года - одним из первых поселился здесь после испанцев.
Харниш тронул лошадь и сказал на прощание:
- Спокойной ночи, дедушка. Держись. Ты переплюнул всех молодых, а
скольких ты пережил - и не сосчитать.
Старик усмехнулся, а Харниш поехал дальше; на душе у него было удиви-
тельно спокойно, он был доволен и собой и всем миром. Казалось, радост-
ное удовлетворение, которое он когда-то испытывал на снежной тропе и
стоянках Юкона, снова вернулось к нему. Перед ним неотступно стоял образ
старика пионера, поднимающегося по тропинке в лучах заката. Подумать
только! Восемьдесят четыре года - и какой молодец! У Харниша мелькнула
мысль: не последовать ли примеру старика? Но тут же он вспомнил о своей
игре в Сан-Франциско и запретил себе думать об этом.
- Все равно, - решил он, - к старости, когда я выйду из игры, посе-
люсь в какой-нибудь глуши, вроде этой, и пошлю город ко всем чертям.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В понедельник Харниш не вернулся в город; вместо этого он еще на один
день взял у мясника лошадь и пересек долину, чтобы обследовать брошенную
шахту. Здесь местность была суше и каменистей, чем там, где он побывал
накануне, а все склоны так густо поросли карликовым дубом, что проехать
верхом оказалось невозможно. Но в каньонах было много воды и росли вели-
колепные деревья. Шахта явно была брошена владельцами, и все же он пот-
ратил добрых полчаса, чтобы облазить ее со всех сторон. До того, как он
отправился на Аляску, ему приходилось разрабатывать залежи кварца, и он
радовался тому, что не забыл этой науки. Для него история старой шахты
была ясна как на ладони: разведка указала место на склоне горы, где
предполагали месторождение золота; прорубили штольню; но месяца через
три деньги кончились, старатели ушли искать заработков; потом вернулись,
опять принялись за поиски, - золото все манило их, уходя дальше и дальше
вглубь; так продолжалось несколько лет, и, наконец потеряв надежду, ста-
ратели покинули разработку. Их, наверное, давно нет в живых, подумал
Харниш, поворачиваясь в седле, чтобы еще раз взглянуть на груды отвалов
и темный вход в шахту по ту сторону ущелья.
Как и накануне, он блуждал по лесу без всякой цели, гнал лошадь по
коровьим тропам, взбирался на горные вершины. Наткнувшись на поднимаю-
щийся в гору проселок, он проехал по нему несколько миль и очутился в
узкой, окруженной горами долине, на крутых склонах были разбиты виног-
радники, видимо, принадлежащие десятку бедных фермеров. За виноградника-
ми дорога круто подымалась вверх. Густой чапарраль покрывал склоны, а в
каждом ущелье росли гигантские пихты, дикий овес и цветы.
Через полчаса он выехал на открытое место, почти у самой вершины. Там
и сям, видимо, в зависимости от крутизны и плодородия почвы, раскинулись
виноградники. Харниш понял, что здесь шла ожесточенная борьба с приро-
дой; судя по многим признакам, перевес был на ее стороне; Харниш отметил
и чапарраль, захватывающий расчищенные места, и засохшие, неподрезанные
лозы, и невыполотый сорняк, и ветхие изгороди, тщетно пытающиеся усто-
ять. Дорога, по которой ехал Харниш, вскоре уперлась в фермерский домик,
окруженный надворными строениями. За домом тянулись непроходимые зарос-
ли.
Увидев во дворе старуху, раскидывающую навоз, Харниш осадил лошадь у
забора.
- Добрый день, бабка, - сказал он. - Что же ты сама надрываешься? Или
мужчин в доме нет?
Старуха выпрямилась, подтянула юбку и, опираясь на вилы, приветливо
посмотрела на Харниша. Он увидел ее руки - по-мужски натруженные, узло-
ватые, загорелые, с широкими суставами; обута она была в грубые мужские
башмаки на босу ногу.
- Нету мужчин, - ответила старуха. - Как это ты сюда забрался? Откуда
тебя бог принес? Может, зайдешь, стаканчик вина выпьешь?
Она повела его в просторный сарай, шагая тяжело, но уверенно и твер-
до, как шагают мужчины, работающие на земле. Харниш разглядел ручной да-
вильный пресс и прочие нехитрые принадлежности виноделия. Старуха объяс-
нила, что везти виноград на заводы, расположенные в долине, слишком да-
леко, да и дорога плохая. Вот им и приходится самим делать вино. "Им" -
это значило самой старухе и ее дочери, сорокалетней вдове. Когда внучек
был еще дома, жилось много легче. Но он умер, - уехал на Филиппины вое-
вать с дикарями и погиб там в бою.
Харниш выпил полный стакан превосходного рислинга, поговорил немного
со старухой и попросил еще стакан. Да, живется трудно, можно сказать,
впроголодь. Земля здесь казенная; они с мужем взяли ее в пятьдесят
седьмом, расчистили, обрабатывали вдвоем до самой его смерти. А потом
она работала одна. Труда много, а толку мало. Но что будешь делать? Вин-
ный трест сбивает цены. Куда идет рислинг? Она сдает его на железную до-
рогу в долине, по двадцать два цента за галлон. А везти-то как далеко!
Туда и обратно - целый день уходит. Вот нынче дочь поехала.
Харниш знал, что в ресторанах за рислинг похуже этого дерут по полто-
ра-два доллара за кварту; а старухе платят двадцать два цента за галлон.
В этом и состоит игра. Старуха принадлежит к разряду глупых, обездолен-
ных, как до нее принадлежали ее отцы и деды; это они трудятся, они гонят
воловьи упряжки через прерии, расчищают земли, поднимают целину, работа-
ют деньденьской не покладая рук, платят налоги, провожают своих сыновей
и внуков на войну - умирать за отечество, которое так трогательно забо-
тится о них, что им предоставляется право сбывать свое вино по двадцать
два цента за галлон. А это же вино подают ему в гостинице св. Франциска
по два доллара за кварту - то есть восемь долларов за галлон. Вот то-то
оно и есть.
Между ценой на вино, которое делает эта старуха в горах, возясь со
своим ручным прессом, и ценой, которую он платит за вино в гостинице, -
разница в семь долларов и семьдесят восемь центов. Эта разница приходит-
ся на долю лощеных городских бандитов, затесавшихся между ним и стару-
хой. А есть еще целая орда грабителей, и каждый старается урвать себе
кусок пожирнее. Называется это - железнодорожный транспорт, финансовая
политика, банковское дело, оптовая торговля, недвижимость, и прочее, и
прочее. Но, как ни называй, орда свое получает, а старухе достаются
объедки - двадцать два цента. "Ну что ж, - со вздохом подумал Харниш, -
дураки родятся каждую минуту, и некого тут винить: игра есть игра, не
могут же все выигрывать; но только дуракам от этого не легче".
- Сколько же тебе лет, бабка? - спросил он.
- Да в январе семьдесят девять сравняется.
- Небось, всю жизнь работала?
- С семи лет. Жила в людях в штате Мичиган, пока не выросла. Потом
вышла замуж. И работы все прибавлялось и прибавлялось.
