вечеринки в университете. Вообще я нахожу, что для стенографистки она
слишком горда и независима. Лошадь верховую держит. По воскресеньям уез-
жает в горы. Ездит по-мужски, я сам видел. Да, она ни в чем себе не от-
казывает; и должен сказать - не понимаю, как это у нее получается. На
шестьдесят пять долларов в месяц? И еще она содержит больного брата.
- С родителями живет? - спросил Харниш.
- Нет, она сирота. Я слышал, что родители были состоятельные люди.
Должно быть, это правда, иначе ее брат не мог бы учиться в Калифорнийс-
ком университете. У отца было скотоводческое ранчо, но он начал играть
на акциях золотопромышленных компаний или что-то в этом роде и разорил-
ся. Вскоре после этого он уехал. А мать ее давно умерла. Содержание бра-
та, понятно, стоит ей уйму денег. Он когда-то был здоровый, играл в фут-
бол, увлекался охотой, много ездил по горам и тому подобное. Несчастье
случилось с ним, когда он объезжал лошадь, а потом он заболел ревматиз-
мом или еще чем-то. Одна нога так и осталась короче другой он сохнет,
так что ходит он на костылях. Я их видел как-то раз на переправе. Врачи
уже много лет мудрят над ним. Сейчас он, кажется, во Французской больни-
це лежит.
Эти отрывочные сведения о мисс Мэсон еще более подогрели интерес к
ней Харниша. Но личные отношения с ней, как сильно ни желал этого Хар-
ниш, никак не налаживались. Он часто подумывал о том, не пригласить ли
ее позавтракать вместе, но против этого восставало прирожденное ры-
царство, свойственное пионерам Дикого Запада, и он ни разу не поддался
искушению. Честный, уважающий себя человек не должен приглашать в ресто-
ран свою стенографистку. Многие это сделали, - он достаточно наслушался
сплетен в своем клубе; но к таким людям он относился с презрением, а де-
вушек жалел. Он считал, что мужчина имеет меньше прав на женщину, кото-
рая служит у него, чем на просто знакомую или даже незнакомую. Несомнен-
но, не будь мисс Мэсон служащей его конторы, она давно побывала бы с ним
в театре или в ресторане. Но поскольку время служащей в рабочие часы
принадлежит хозяину, любые притязания на ее свободное время равносильны
злоупотреблению властью. Так поступать может только человек грубый, без
стыда и совести. Ведь это значит пользоваться тем, что заработок девушки
зависит от ее хозяина. Может быть, она принимает приглашения только по-
тому, что боится рассердить его, а вовсе не из симпатии к нему.
А ему-то уж тем более не пристало навязываться мисс Мэсон, - разве не
читала она эту злосчастную книгу о Клондайке? Хорошего она, должно быть,
мнения о нем, если даже с таким красивым, воспитанным молодым человеком,
как Моррисон, не желает водить знакомство. А помимо всего, ему мешала
робость. Только женщин он и боялся в жизни, и всю жизнь боялся их. И да-
же сейчас, когда впервые в нем зародилась тоска по женской любви, он не
сразу победил эту робость. Им все еще владел страх, что женщина подчинит
его себе, и он невольно искал предлогов не сближаться с Дид Мэсон.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Судьба явно не благоприятствовала более близкому знакомству Харниша с
Дид Мэсон, и интерес, который она возбудила в нем, постепенно угасал.
Иначе и быть не могло: он ворочал огромными делами, и биржевая игра, ко-
торую он вел со свойственным ему азартом, поглощала без остатка даже его
недюжинную энергию. Только этим и были заняты его мысли, и образ мило-
видной стенографистки малопомалу, почти незаметно для него самого, сту-
шевался в его сознании. Первые слабые уколы сердечной тоски, толкавшие
его к Дид Мэсон, вскоре притупились. Он уже не думал о ней, как о женщи-
не, а только испытывал удовольствие от мысли, что в его конторе такая
симпатичная стенографистка.
Но если у него и оставались какие-то последние проблески надежды от-
носительно Дид Мэсон, они все равно исчезли бы, оттесненные грандиозной
ожесточенной войной, которую он объявил Компании берегового пароходства
и Гавайско - Никарагуанско - Тихоокеанско-Мексиканской пароходной компа-
нии. Харниш и сам не ожидал, что заварится такая каша, и даже он потерял
душевное равновесие, когда увидел, какие огромные размеры принимает
конфликт и какое множество противоречивых интересов переплелось в нем.
Вся пресса Сан-Франциско обрушилась на Харниша. Правда, одна-две редак-
ции вначале намекали, что готовы за известную мзду взять его сторону, но
он решил, что для таких издержек нет достаточных оснований. До сих пор
газеты всегда писали о нем доброжелательно, чуть иронически расписывая
его подвиги; теперь он узнал, на какое коварство и наглость способна
враждебная пресса. Малейшее событие его жизни извлекалось на свет божий
и служило предлогом для злобных вымыслов. Харниш искренне изумлялся той
быстроте, с какой все, что он совершил и чего достиг, получило новое
толкование. Из героя Аляски он превратился в аляскинского хулигана, вра-
ля, головореза - словом, в отъявленного злодея. Мало того, самая оголте-
лая клевета и ложь так и сыпались на него. Он ни словом не начал на эту
травлю и только один раз облегчил душу в присутствии нескольких репорте-
ров.
- Можете писать любую пакость, - сказал он. - В реке я видел вещи
нестрашнее, чем грязное вранье ваших газет. И я вас, ребята, не виню...
то есть не очень виню. Что же вам остается делать? Жить-то надо. На све-
те очень много женщин, которые, как вы, продаются ради куска хлеба, по-
тому что ничего другого не умеют. Кто-нибудь должен делать черную рабо-
ту. Вам за это платят, а искать работу почище - на это у вас пороху не
хватает.
Социалистическая пресса с радостью подхватила эти слова и распростра-
нила их по городу, выпустив десятки тысяч листовок. А журналисты, заде-
тые за живое, ответили единственным доступным им способом - не жалея ти-
пографской краски, разразились площадной бранью. Травля стала еще ожес-
точенней. Газеты, обливая Харниша помоями, уже не брезгали ничем. Несча-
стную женщину, покончившую с собой, вытащили из могилы, и тысячи стоп
газетной бумаги изводилось на то, чтобы выставить ее напоказ в качестве
мученицы и невинной жертвы зверской свирепости Харниша. Появились солид-
ные, оснащенные статистическими данными статьи, в которых доказывалось,
что начало своему богатству он положил ограблением бедных старателей,
отнимая у них золотоносные участки, а последним камнем, завершающим зда-
ние, явился вероломный обман Гугенхаммеров в сделке с Офиром. В передо-
вицах его клеймили как врага общества, обладающего культурой и манерами
троглодита, как виновника финансовых неурядиц, подрывающих промышленное
и коммерческое процветание города, как сугубо опасного анархиста; а в
одной передовой статье совершенно серьезно говорилось о том, что висели-
ца была бы полезным уроком для Харниша и ему подобных, и в заключение
высказывалось горячее пожелание, чтобы его огромный автомобиль разбился
вдребезги вместе со своим хозяином.
Но Харниш, словно могучий медведь, подобравшийся к пчелиному улью, не
обращая внимания на укусы, упорно лез за медом. Он стискивал зубы и
ожесточенно отбивал нападения. Сначала он сражался только против двух
пароходных компаний, но мало-помалу оказался в состоянии войны с целым
городом, потом с целым штатом и наконец с побережьем целого континента.
Ну что ж, желаете драться - пожалуйста! Ведь он покинул Клондайк именно
ради того, чтобы принять участие в такой азартной игре, какой не знали
на Юконе. Был у него и союзник - ирландец Ларри Хиган, молодой адвокат,
который еще не успел создать себе имя и чье своеобразное дарование никто
не сумел оценить, пока Харниш не стал пользоваться его услугами, положив
ему очень высокое жалованье и сверх того награждая поистине княжескими
подарками. Хиган, унаследовав пылкое воображение и смелость своих
кельтских предков, иногда заходил так далеко, что более рассудительному
Харнишу приходилось обуздывать его. Этому Наполеону юриспруденции не
хватало чувства меры, и тут-то очень пригодился трезвый ум Харниша.
Действуя в одиночку, ирландец был обречен на провал, но направляемый
Харнишем, он на всех парах шел к богатству и славе. А совесть - и личная
и гражданская - обременяла его не более, чем самого Наполеона.
Именно Хиган вел Харниша по лабиринту современной политической игры,
рабочего движения, торгового и промышленного законодательства. Именно
Хиган, неистощимый прожектер и выдумщик, открыл Харнишу глаза на баснос-
ловные возможности, которые могут быть использованы в войнах двадцатого
века; а Харниш, со своей стороны, взвешивая, принимая или отвергая сове-
ты Хигана, разрабатывал планы кампаний и давал бой. Побережье Тихого
океана от Пыоджет-Саунда до Панамы бурлило и кипело, весь Сан-Франциско
жаждал его крови, - казалось, у могущественных пароходных компаний все
шансы на победу. Никто не сомневался, что рано или поздно Время-не-ждет
будет поставлен на колени. И тут он обрушил удар на пароходства, на
Сан-Франциско, на все Тихоокеанское побережье.
Началось с малого. В Сан-Франциско открылся съезд общества "Христи-
анский опыт"; в пакгаузе члены девятьсот двадцать седьмого отделения Со-
юза рабочих городского транспорта отказались грузить небольшую партию
багажа, принадлежавшего делегатам съезда. Кое-кому проломили череп, че-
ловек двадцать арестовали, и багаж был доставлен по назначению. Никому и
в голову не пришло, что тут действовала ловкая рука Хигана, подкреплен-
ная клондайкским золотом Элама Харниша. Дело выеденного яйца не стойло -
так, по крайней мере, казалось. Но в защиту транспортников выступил союз
возчиков, а их поддержала вся федерация портовых рабочих. Шаг за шагом
ширилась забастовка. Повара и официанты отказались обслуживать возчи-
ков-штрейкбрехеров и хозяев извозных предприятии. Служащие боен и мясни-
ки отказались работать на рестораны, владельцы которых были против заба-
стовщиков. Ассоциации предпринимателей объединили свои силы, но им про-
тивостоял единый фронт сорока тысяч организованных рабочих Сан-Францис-
ко. Бастовали пекарни ресторанов и возчики, доставляющие хлеб, бастовали
молочники и возчики, доставляющие молоко, бастовали рабочие птицеводчес-
ких ферм. Союз строителей безоговорочно поддержал бастующих. В Сан-Фран-
циско царил хаос.
Но пока еще - только в Сан-Франциско. Хиган в совершенстве владел ис-
кусством интриги, и кампания, начатая Харнишем, развивалась постепенно.
Могущественный Союз моряков Тихоокеанского побережья предложил своим
членам покидать суда, на погрузке которых работали штрейкбрехеры. Когда
требования, предъявленные союзом, были отклонены, началась всеобщая за-
бастовка моряков. Именно этого Харниш и добивался. Как только судно ка-
ботажного плавания бросало якорь, на борт поднимались представители сою-
за и отсылали экипаж на берег. Судно покидали не только матросы, но и
кочегары, механики, коки и стюарды. С каждым днем увеличивалось число
бездействующих судов. Набрать команды из штрейкбрехеров не удавалось:
члены союза были люди закаленные, прошедшие суровую школу морской жизни,
и когда они объявляли стачку - горе штрейкбрехерам, которые вздумали бы
сорвать ее! Забастовка перекинулась и в другие тихоокеанские порты и
вскоре охватила все побережье. Морской транспорт остановился. Шли дни,
недели - забастовка продолжалась. Компания берегового пароходства и Га-
вайско-Никарагуанско-Тихоокеанско-Мексиканская компания были прижаты к
стене. Борьба с забастовкой требовала колоссальных издержек, а приток
прибылей прекратился; положение с каждым днем ухудшалось, пока хозяева в
один голос не возопили: "Мир любой ценой!" Но мир наступил только после
того, как Харниш и его помощники, разыграв все свои карты и забрав кон,
позволили обитателям изрядной части континента вернуться к своим обычным
занятиям.
Было замечено, что в ближайшие годы кое-кто из рабочих лидеров выст-
