- А когда же отдыхать будешь? Старуха посмотрела на него, но ничего
не ответила, решив, очевидно, что это просто шутка.
- В бога веруешь? Она утвердительно кивнула.
- Тогда все тебе воздается, - сказал он; но в глубине души он не воз-
лагал больших надежд на бога, который допускает, чтобы каждую минуту
рождались дураки, и терпит шулерскую игру, затеянную для их ограбления -
от колыбели до могилы.
- Много у тебя этого рислинга? Старуха глазами пересчитала бочонки с
вином:
- Чуть поменьше восьмисот галлонов.
Харниш подумал, что такую партию ему девать некуда. А может быть,
удастся сбыть кому-нибудь?
- Что бы ты сделала, ежели бы я взял у тебя все по доллару за галлон?
- Померла бы на месте.
- Да я не шучу.
- Зубы вставила бы, крышу починила да новый фургон завела. Наш-то
совсем развалился, больно дорога плохая.
- А еще что?
- Гроб заказала бы.
- Ну что ж, бабка, все твое будет - и гроб и что захочешь.
Она с удивлением глянула на него.
- Верно, верно. Вот тебе пятьдесят долларов задатку. Расписки можешь
не давать. Это только с богатыми надо держать ухо востро, а то они, зна-
ешь, какие забывчивые - страсть! Вот тебе мой адрес. Рислинг сдашь на
железной дороге. А теперь покажи мне, как отсюда выбраться. Хочу влезть
на самую вершину.
Харниш не спеша поднялся в гору, то продираясь сквозь заросли, то
пользуясь едва заметными коровьими тропами. С вершины открывался широкий
вид - в одну сторону на долину Напа, в другую - до самой горы Сонома.
- Красота-то какая! - прошептал он. - Ох, красота!
Чтобы не возвращаться той же дорогой в долину Сонома, он объехал вер-
шину кругом и осторожно спустился под гору. Но коровьи тропы постепенно
исчезали, а заросли, словно назло, пошли все гуще и гуще, и даже если
ему удавалось продраться сквозь чапарраль, он натыкался на ущелья или
расселины с такими крутыми стенами, что лошадь не могла взять их, и при-
ходилось поворачивать обратно. Но Харниш не только не сердился - напро-
тив, такое путешествие радовало его: он снова, как бывало, один на один
сражался с природой. Под вечер он добился своего - выехал на тропу, ко-
торая шла вдоль безводного ущелья. Здесь его ждала еще одна радость: уже
несколько минут, как он слышал собачий лай, и вдруг на голом склоне го-
ры, над его головой, показался спасающийся от погони крупный олень, а
немного позади мчалась великолепная шотландская борзая. Харниш придержал
лошадь и, затаив дыхание, жадно следил за животными, пока они не скры-
лись из виду; ноздри его раздувались, словно он сам бежал по следу, и он
опять, как в былые дни, когда еще не знал городской жизни, всем своим
существом отдался во власть охотничьего инстинкта.
Безводное ущелье сменилось другим, где узенькой лентой струился руче-
ек. Тропа вывела Харниша на лесную дорогу и дальше, через полянку, на
полузаросший проселок. Кругом не виднелось ни полей, ни человеческого
жилья. Почва была скудная, каменистая, кое-где камень выходил на поверх-
ность, но карликовый дуб и мансанита буйно разрослись здесь и плотной
стеной стояли по обе стороны дороги. И вдруг из пролета в этой живой из-
городи, словно заяц, выскочил маленький человечек.
Он был без шляпы, в заплатанном комбинезоне и расстегнутой до пояса
ситцевой рубахе. Лицо его покрывал красновато-коричневый загар, а русые
волосы так сильно выгорели на солнце, что казались выкрашенными пере-
кисью. Он знаком попросил Харниша остановиться и протянул ему конверт.
- Если вы едете в город, будьте добры, отправьте письмо, - сказал он.
- Пожалуйста. - Харниш положил письмо в карман. - Вы здесь живете?
Но человечек не ответил; он пристально, с удивлением разглядывал Хар-
ниша.
- А я вас знаю, - вдруг объявил он. - Вы Элам Харниш, Время-не-ждет,
как вас называют в газетах. Правильно?
Харниш кивнул.
- Но как это вы попали сюда, в этакую глушь? Харниш усмехнулся:
- Рекламирую бесплатную доставку товаров на дом.
- Вот хорошо, что я сегодня написал письмо, а то бы я вас не встре-
тил. Я много раз видел ваш портрет в газетах. У меня хорошая память на
лица, сразу вас узнал. Моя фамилия Фергюсон.
- Вы здесь живете? - снова спросил Харниш.
- Да. У меня тут домик в зарослях, в ста ярдах отсюда, и родничок, и
немного фруктовых деревьев и ягодных кустов. Зайдите посмотреть. А род-
ничок мой - просто прелесть! Ручаюсь, что такой воды вы никогда еще не
пили. Пойдемте, я вас угощу.
Харниш спешился и, взяв лошадь под уздцы, последовал за маленьким че-
ловечком, который проворно шел впереди по зеленому туннелю. Внезапно за-
росли кончились И открылся обработанный участок, если можно так назвать
клочок земли, где дикая природа слилась воедино с делом рук человечес-
ких. Этот укромный уголок в горах был надежно защищен от внешнего мира
крутыми склонами ущелья. Могучие дубы свидетельствовали о плодородии
почвы; видимо, вследствие многовековой эрозии окрестных склонов, здесь
постепенно образовался слой жирного чернозема. Под дубами, наполовину
скрытый густой листвой, стоял бревенчатый некрашеный домик; просторная
веранда с гамаками и креслами служила, по всей вероятности, спальней.
Ничто не укрылось от зорких глаз Харниша. Он заметил, что огород и сад
разбиты не ровными квадратами, а в зависимости от почвы и что к каждому
фруктовому дереву, к каждому ягодному кусту и даже к каждому овощу под-
ведена вода. Повсюду тянулись крохотные оросительные канавки, по некото-
рым и сейчас бежали струйки воды.
Фергюсон нетерпеливо поглядывал на своего гостя, ища на его лице зна-
ки одобрения.
- Ну, что вы скажете?
- Так только с детьми нянчатся, - засмеялся Харниш, но по глазам его
видно было, что все ему очень нравится, и маленький человечек остался
доволен.
- Верно. Я здесь каждое деревце знаю, как будто это мои сыновья. Сам
их сажал, выхаживал, кормил, поил - и вот вырастил. Пойдемте, я покажу
вам родничок.
- Хорош, ничего не скажешь, - объявил Харниш, полюбовавшись родничком
и напившись из него.
Хозяин и гость вошли в дом. Внутреннее убранство его удивило Харниша.
Так как кухня помещалась в пристройке, то весь домик представлял собой
один просторный кабинет. В середине комнаты стоял большой стол, завален-
ный книгами и журналами. Вдоль стен, от пола до потолка, тянулись полки
с книгами. Харниш подумал, что еще никогда не видел, чтобы такое мно-
жество книг было собрано в одном месте. На дощатом сосновом полу лежали
рысьи, енотовые и оленьи шкуры.
- Сам стрелял, сам и дубил, - с гордостью сказал Фергюсон.
Но самым лучшим украшением комнаты был огромный камин из нетесаных
камней и валунов.
- Сам сложил, - похвалился Фергюсон. - И как здорово тянет! Ни ка-
пельки не дымит, даже когда ветер с юго-востока.
Харнишу все больше и больше нравился маленький человечек; к тому же
его разбирало любопытство: почему он прячется здесь, среди чапарраля, со
своими книгами? Человек он неглупый, это сразу видно. Так почему? Харни-
шу очень хотелось узнать, в чем тут дело, и он принял приглашение ос-
таться к ужину; при этом он почти не сомневался, что хозяин его ест одни
орехи и овощи в сыром виде или придерживается еще какойнибудь сумасброд-
ной теории питания. За ужином, уплетая плов из зайца (подстреленного
Фергюсоном), Харниш заговорил об этом, и оказалось, что Фергюсон не
признает никаких теорий: ест все, что ему хочется и сколько хочется, из-
бегая только таких блюд, которые на основании личного опыта он считает
вредными для своего желудка.
Тогда Харниш предположил, что, быть может, его хозяин одержим религи-
озным фанатизмом; но на протяжении длительной беседы, коснувшейся самых
разнообразных предметов, Харниш не обнаружил в Фергюсоне никаких призна-
ков одержимости. Поэтому, когда они, вдвоем вымыв и убрав посуду, усе-
лись поудобнее и закурили, Харнишу ничего не оставалось, как задать воп-
рос в лоб:
- Послушайте, Фергюсон. С той минуты, как мы с вами познакомились, я
все стараюсь нащупать, где у вас винтик не в порядке, на чем вы свихну-
лись, но ни черта не могу найти. Что вы тут делаете? Почему поселились
здесь? Кем вы были раньше, чем занимались? Расскажите, кто вы такой.
Фергюсон с явным удовольствием слушал Харниша.
- Началось с того, - заговорил он, - что врачи отказались от меня.
Они заявили, что жить мне осталось в лучшем случае полгода; и заметьте -
это после того, как я лечился в наших санаториях, ездил лечиться в Евро-
пу и на Гавайи. Меня лечили и электричеством, и усиленным питанием, и
голодом. Не было процедуры, которой врачи не испробовали бы на мне. Я
разорялся на них, а здоровье мое все ухудшалось. Болезнь моя имела две
причины: - во-первых, я родился слабосильным, вовторых, я вел ненор-
мальный образ жизни - слишком много работал, к тому же работа была от-
ветственная и напряженная. Я занимал должность заведующего редакцией
"Таймс-Трибюн"...
Харниш мысленно ахнул: "Таймс-Трибюн" уже много лет считалась самой
крупной и влиятельной газетой Сан-Франциско.
- ...и такая работа оказалась мне не под силу. Организм не выдержал,
и в первую очередь сдали нервы. Мне приходилось подхлестывать себя вис-
ки, а это еще пуще расшатывало нервы, да вдобавок еда в клубах и ресто-
ранах... Болезнь моя заключалась в том, что я жил не так, как нужно.
Фергюсон пожал плечами и запыхтел трубкой.
- Так вот, врачи отказались от меня, а я отказался от них - и ушел на
покой. Это было пятнадцать лет тому назад. Еще студентом я приезжал в
эти края на каникулы - охотиться. И как стало мне совсем худо, меня
опять потянуло на лоно природы. Я все бросил, решительно все, и поселил-
ся здесь, в долине Сонома, - на языке индейцев это значит Лунная долина.
Первый год я прожил в сарайчике, потом выстроил дом и перевез сюда свои
книги. Раньше я и понятия не имел, что такое счастье, здоровье. А теперь
- посмотрите на меня и посмейте сказать, что мне сорок семь лет.
- Больше сорока вам никак нельзя дать, - искренне сказал Харниш.
- А пятнадцать лет тому назад я выглядел шестидесятилетним стариком.
Беседа продолжалась, и Харниш начал понимать, что на жизнь можно
смотреть совсем иначе, чем он смотрел на нее до сих пор. Вот перед ним
человек, не озлобленный и не разочарованный, который смеется над горожа-
нами и считает, что они сумасшедшие; он не гонится за деньгами, и жажда
власти давно умерла в нем. О дружественных чувствах горожан он высказы-
вался весьма недвусмысленно:
- Что они сделали, все друзья-приятели, с которыми я бог знает
сколько лет встречался в клубах? Ведь, бывало, нас водой не разольешь. Я
никому из них не был должен, и когда я уехал, хоть бы один строчку прис-
лал, спросил бы: ну, как ты там, не нужно ли тебе чего? С месяц они друг
друга спрашивали: "Куда это Фергюсон девался?" Потом забыли и вспоминать
не стали. А ведь они отлично знали, что никаких доходов, кроме жало-
ванья, у меня не было и что я всегда забирал деньги вперед.
- А как же вы сейчас живете? Вам ведь нужны наличные деньги на одеж-
ду, на журналы...
- Я немного работаю - когда недельку, когда месяц. Весной пашу,
осенью виноград снимаю, а летом всегда находится дело у фермеров. Мне не
много нужно, поэтому и работаю я немного. А вообще я больше копаюсь на
своем участке. Я мог бы кое-что писать для журналов и газет, но я пред-
почитаю пахать землю и собирать виноград. Поглядите на меня, и вы пойме-
те, почему. Я стал твердым, как кремень. И мне нравится такая работа. Но
скажу вам прямо, к ней надо привыкнуть. Хорошо, если можешь целый божий
день собирать виноград и вечером, возвращаясь домой, не валиться с ног
от усталости, а чувствовать только приятное утомление. Вот этот камин...
Я тогда был кисляй, малокровный, расслабленный алкоголик, не храбрее и
