решил расстаться с половиной своих уздечек, - на счастье, нашелся поку-
патель. Прокладывал он трубы сам, хотя не раз приходилось звать на по-
мощь Дид, чтобы она придержала гаечный ключ. И когда наконец вода была
подведена к ванне и раковинам, Харниш налюбоваться не мог на дело рук
своих. В первый же вечер Дид, хватившись мужа, нашла его с лампой в ру-
ке, погруженным в созерцание. Он с нежностью проводил ладонью по гладким
деревянным краям ванны и громко смеялся. Уличенный в тайной похвальбе
собственной доблестью, он покраснел, как мальчишка.
Прокладка водопроводных труб и столярничание навели Харниша на мысль
завести маленькую мастерскую, и он стал исподволь, со вкусом, подбирать
себе! инструменты. Привыкнув в бытность свою миллионером безотлагательно
покупать все, чего бы он ни пожелал, он теперь понял, как радостно при-
обретать желаемое ценой жесткой бережливости и долготерпения. Три месяца
он выжидал, пока наконец решился на такое мотовство, как покупка автома-
тической отвертки. Это маленькое чудо техники приводило Харниша в неопи-
суемый восторг, и, заметив это, Дид тут же приняла великое решение. Пол-
года она копила деньги, которые выручала с продажи яиц, - эти деньги, по
уговору, принадлежали лично ей, - и в день рождения мужа подарила ему
токарный станок необыкновенно простой конструкции, но со множеством раз-
нообразнейших приспособлений. И она так же чистосердечно восторгалась
станком, как он восторгался первым жеребенком Маб, составлявшим личную
собственность Дид.
Прошел целый год, прежде чем Харниш сложил огромный камин, затмивший
камин в домике Фергюсона по ту сторону долины. Все эти новшества требо-
вали времени, а Дид и Харнишу спешить было некуда. Не в пример наивным
горожанам, которые ищут сельской простоты, не имея о ней ни малейшего
понятия, они не брали на себя слишком много. За деньгами они не гнались:
ранчо было свободно от долгов, а богатство не прельщало их. Жили они
скромно, довольствуясь самой простой пищей; за аренду не нужно было пла-
тить. Поэтому они не утруждали себя сверх меры и все свободное время
посвящали друг Другу, извлекая из сельской жизни те преимущества, кото-
рыми не умеет пользоваться исконный сельский житель. Многому научил их и
пример Фергюсона. Трудно было представить себе человека менее прихотли-
вого; все, что ему требовалось, он делал сам, своими руками, лишь изред-
ка, когда не хватало денег на книги и журналы, нанимался в работники; и
весь свой досуг тратил на то, что доставляло ему удовольствие. Он мог
полдня просидеть в холодке с книгой в руках; а другой раз подымался на
рассвете и уходил в горы.
Иногда он вместе с Харнишем и Дид охотился на оленя в глухих ущельях
и на каменистых кручах горы Худ, но чаще Харниш и Дид ездили вдвоем.
Прогулки верхом были их любимым развлечением. Они изучили каждую склад-
ку, каждый выступ окрестных гор, исследовали все скрытые ключи и укром-
ные лощинки в горных кряжах, замыкающих долину. Не оставалось ни одной
неведомой им дорожки или коровьей тропы; но больше всего они любили за-
бираться в самые дебри, где приходилось чуть ли не ползком продвигаться
по узким оленьим тропкам, а Боб и Маб следовали за ними, еле продираясь
сквозь чащу.
С этих прогулок они привозили семена и луковички диких цветов и сажа-
ли их в излюбленных уголках своего ранчо. Вдоль тропинки, ведущей вниз,
на дно большого каньона, где начиналась водопроводная труба, они развели
папоротники. Но они не насиловали растения, а позволяли им свободно раз-
виваться и только время от времени подсаживали новые разновидности, не
вырывая их из привычного дикого состояния. Так же поступили они и с ди-
кой сиренью, которую Харниш выписал из округа Мендосино: только в первый
год они ухаживали за ней, а потом предоставили самой себе, и она жила
вольно, как все цветы на ранчо. Собирали они семена калифорнийского мака
и рассыпали их по своим владениям - оранжевые головки сверкали в траве
лужаек, огнем горели вдоль изгороди и по краям просек.
Дид, питавшая пристрастие к рогозу, посеяла его вдоль ручья, пересе-
кавшего лужок, и предоставила ему самостоятельно бороться с жерухой. Но
когда Харниш обнаружил, что жерухе грозит полное уничтожение, он подвел
один из ручейков к своим грядкам жерухи и объявил войну рогозу. У ключа
под секвойями, где в самый первый день Дид залюбовалась цветком кандыка,
росшим подле извилистой тропинки, она посадила еще много этих цветов.
Открытый косогор над узенькой долиной был отведен под марипозы. Это была
преимущественно заслуга Дид; но и Харниш, со своей стороны, разъезжал с
топориком на луке седла и прореживал мансанитовую рощу на скалистом
склоне, очищая ее от мертвых или отмирающих деревцев.
Ни Дид, ни Харниш не надрывались на работе. Да и трудно было назвать
это работой. Они только мимоходом, время от времени, оказывали помощь
природе. Все цветы и травы росли своими силами и не казались пришельцами
из чужой среды. Ни он, ни она не пытались разводить цветы или растения,
которым бы по праву не принадлежало место на ранчо. Но зато их и не ог-
раждали от врагов; лошади и жеребята, коровы, телки паслись среди них,
топтали копытами; одни растения выживали, другие - нет. Впрочем, большо-
го вреда скотина не причиняла: ее было немного, и на ранчо для нее хва-
тало места. Харниш мог бы пустить на свое пастбище с десяток лошадей,
что приносило бы ему ежемесячно полтора доллара с головы. Но он этого не
делал именно потому, что не хотел опустошения своих лугов.
Когда кладка огромного камина была закончена, Харниш и Дид справили
новоселье, пригласив на него в качестве единственного гостя Фергюсона.
Не раз, оседлав Боба, Харниш ездил к нему за советом, и торжественный
обряд возжигания первого огня совершился в его присутствии. Они стояли
перед камином в просторной гостиной: сняв перегородку между двумя комна-
тами, Харниш сделал из двух одну: здесь находились все сокровища Дид -
ее книги, картины и фотографии, пианино. Сидящая Венера, жаровня, чайник
и фарфор. К звериным шкурам, привезенным Дид, уже прибавились новые -
шкуры оленей, койотов и даже одной пумы, убитых Харнишем. Дубил он шкуры
собственноручно по способу охотников на Западе, затрачивая на это много
времени и усилий.
Харниш вручил Дид спичку, она зажгла ее и поднесла к сложенным в ка-
мине дровам. Сухие ветки мансаниты вспыхнули, и языки пламени с веселым
треском забегали по сухой коре поленьев. Дид прижалась к мужу, и все
трое, затаив дыхание, ждали с надеждой и страхом. Но вот Фергюсон, сияя
улыбкой, протянул Харнишу руку и громогласно объявил:
- Тянет! Честное слово, тянет! Он горячо пожал Харнишу руку, тот от-
ветил тем же, потом наклонился к Дид и поцеловал ее в губы. Сознание ус-
пешно завершенного, хоть и скромного труда переполняло их сердца не
меньшей радостью, чем та, которую испытывает полководец, одержавший
славную победу. В глазах Фергюсона появился подозрительно влажный блеск,
а Дид еще крепче прижалась к мужу - главному виновнику торжества. Вне-
запно Харниш подхватил ее на руки и, покружившись с ней по комнате, по-
садил перед пианино.
- Давай, Дид! - закричал он. - Играй Славу! Славу!
И в то время как пламя все ярче разгоралось в камине, из-под пальцев
Дид полились ликующие звуки Двенадцатой литургии.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Харниш не давал обета воздержания, хотя месяцами не брал в рот
хмельного после того, как решился на крах своего бизнеса. Очень скоро он
приобрел достаточную власть над собой, чтобы безнаказанно выпить стакан
мартини, не испытывая желания выпить второй. К тому же жизнь среди при-
роды быстро исцелила его от потребности одурманивать себя. Его уже не
тянуло к спиртному, и он даже забывал о его существовании. С другой сто-
роны, когда ему случалось бывать в городе и хозяин лавки, где Харниш за-
купал припасы, предлагал ему выпить, он, чтобы доказать самому себе, что
не боится соблазна, охотно принимал приглашение: "Ну что же, если это
может доставить вам удовольствие, пожалуйста. Налейте стаканчик виски".
Но один стакан виски, выпиваемый время от времени, не вызывал желания
напиться и не оказывал никакого действия, - Харниш слишком окреп и поз-
доровел, чтобы опьянеть от такого пустяка. Как он и предсказывал Дид,
Время-не-ждет - городской житель и миллионер - скоропостижно скончался
на ранчо, уступив место своему младшему брату, путешественнику с Аляски.
Жирок уже не грозил затопить его, упругость мышц и вся былая индейская
худощавость и проворство вернулись к нему, и под скулами опять появились
небольшие впадины. Для Харниша это было самое наглядное свидетельство
восстановленного здоровья. Он уже прославился на всю округу своей силой,
ловкостью и выдержкой и тягаться с ним не могли даже самые дюжие фермеры
долины Сонома. А раз в год, в день своего рождения, он, по старой памя-
ти, приглашал к себе всех окрестных жителей, предлагая любого положить
на обе лопатки. И многие соседи принимали его вызов, приводили жен и де-
тей и на весь день располагались на ранчо.
Сначала, когда у Харниша бывала нужда в наличных деньгах, он, по при-
меру Фергюсона, нанимался на поденную работу; но вскоре он нашел более
интересное и приятное занятие, которое к тому же отнимало меньше времени
и не мешало ему трудиться на ранчо и ездить с женой в горы. Как-то раз
местный кузнец шутки ради предложил Харнишу объездить норовистого жере-
бенка, слывшего неисправимым, и Харниш с таким блеском выполнил это, что
сразу завоевал славу отличного объездчика. С тех пор он с легкостью за-
рабатывал таким путем любую нужную ему сумму, да и сама работа нравилась
ему.
В трех милях от Глен Эллен, в Калиенте, находился конный завод и ска-
ковые конюшни одного сахарного короля; время от времени он посылал за
Харнишем, а меньше чем через год предложил ему заведование конюшнями. Но
Харниш только улыбнулся и отрицательно покачал головой. Объезжать лоша-
дей он соглашался тоже далеко не всякий раз, когда его об этом просили.
"Уж кто-кто, а я надрываться не стану", - заверял он Дид и брался за ра-
боту, только когда ему требовались деньги. Позже он отгородил угол паст-
бища и там иногда объезжал нескольких лошадей из самых норовистых.
- У меня есть наше ранчо и есть ты, - говорил он жене, - и я не про-
меняю прогулку с тобой к горе Худ на сорок долларов. За сорок долларов
не купишь ни захода солнца, ни любящей жены, ни холодной ключевой водицы
- ничего, чем жизнь красна. Что мне сорок миллионов долларов, если ради
них я должен хоть один-единственный раз не поехать с тобой к горе Худ?
Жизнь он вел самую здоровую и естественную. Ложился рано, спал, как
младенец, вставал на рассвете. Он постоянно что-то делал, тысячи мелочей
занимали его, но не требовали больших усилий, и поэтому он никогда не
чувствовал усталости. Впрочем, когда ему с женой случалось проехать
семьдесят или восемьдесят миль, не слезая с седла, они иногда признава-
лись друг другу, что выбились из сил. Время от времени, если погода сто-
яла ясная и в кармане бывало немного денег, они садились на лошадей,
приторачивали седельные сумки и отправлялись в дальний путь, за пределы
своей долины. Когда наступал вечер, они останавливались на первой попав-
шейся ферме или в деревушке, а наутро ехали дальше - без определенной
цели, лишь бы ехать; и так день за днем, пока не кончались деньги, -
тогда они поворачивали обратно. Поездки эти продолжались неделю, десять
дней, иногда две недели, а однажды они проездили целых три. Они даже
мечтали о том, чтобы в будущем, когда они разбогатеют до неприличия,
проехать верхом в Восточный Орегон и посетить родину Харниша, а по доро-
ге остановиться в округе Сискийу, на родине Дид. Предвкушая радости это-
