- Знаешь, что мне пришло в голову? - сказал Харниш, торопясь ввести
разговор в более безопасное русло. - Мы решили бросить городскую жизнь,
и у тебя нет никакой родни, так чего ради мы станем венчаться в городе?
Вот что я придумал: я поеду на ранчо, приберу там вокруг дома и отпущу
сторожа. А ты приедешь через два дня утренним поездом. Я условлюсь со
священником, он будет ждать нас. И вот что еще: уложи в чемодан свой
костюм для верховой езды. После венчания ты переоденешься в гостинице. А
я буду ждать тебя у входа с лошадьми, и мы сразу поедем осматривать ран-
чо. Я покажу тебе самые красивые места. Вот увидишь, как там хорошо! Ну,
как будто все. Значит, я жду тебя послезавтра с утренним поездом.
- Ты просто вихрь какой-то! - краснея, сказала Дид.
- Да, сударыня, - наставительно ответил он. - Я всегда говорил, что
время не ждет. Но надо сознаться, что мы заставили его ждать возмути-
тельно долго. Мы могли уже давным-давно быть мужем и женой.
Два дня спустя Харниш дожидался Дид у дверей скромной гостиницы в де-
ревушке Глен Эллен. Обряд венчания кончился, и Дид поднялась в номер,
чтобы переодеться в костюм для верховой езды, пока Харниш приведет лоша-
дей. Он держал под уздцы Боба и Маб, а Волк разлегся в тени водопойной
колоды и лениво посматривал по сторонам. Под палящим калифорнийским
солнцем на лице Харниша уже снова начал проступать былой смуглый румя-
нец, но он вспыхнул еще ярче, когда Харниш устремил загоревшийся взор на
Дид, которая появилась в дверях с хлыстом в руке, одетая в вельветовый
костюм, столь знакомый по памятным прогулкам в Пиедмонте. Глаза их
встретились, и на ее лице румянец тоже заиграл ярче. Потом она посмотре-
ла на лошадей и увидела Маб. Но взгляд ее мгновенно опять обратился на
Харниша.
- Ах, Элам! - Больше она ничего не прибавила, но имя его прозвучало в
ее устах, как молитва, и эта молитва имела тысячу значений. Он пытался
разыграть непонимание, но сердце его было слишком переполнено, и шутка
не шла с языка. Она только назвала его по имени, и в это имя она вложила
и нежный упрек, и признательность, и радость, и всю свою любовь.
Она подошла ближе, погладила кобылу, опять повернулась к Харнишу,
посмотрела ему в лицо и, вздохнув от счастья, еще раз сказала:
- Ах, Элам! И все, что прозвучало в ее голосе, отразилось в ее гла-
зах, и Харниш увидел в них глубину, которой не вместит ни мысль, ни сло-
во, - увидел неизъяснимое таинство и волшебство земной любви.
И опять Харниш тщетно пытался ответить шуткой; минута была слишком
торжественная, и шутливые слова, хотя бы и нежные, казались неуместными.
Дид тоже молча взялась за поводья, оперлась ногой на подставленные руки
Харниша и вскочила в седло. Харниш мигом очутился верхом на Бобе. Волк
пустился вперед мелкой волчьей рысью, и оба всадника, окрыленные лю-
бовью, в ласковых лучах летнего солнца, на одинаковых скакунах гнедой
масти, умчались в горы, навстречу своему медовому месяцу. Харниш опьянел
от счастья, словно от хмельного вина. Он достиг наивысшей вершины жизни.
Выше никто не мог бы взобраться и никогда не взбирался. Это его день,
его праздник, его пора любви и обладания, обладания той, что так проник-
новенно сказала: "Ах, Элам!" - и посмотрела на него взглядом, в котором
светилась вся ее душа.
Они поднялись в гору, и Харниш с радостью следил за тем, как просияло
лицо Дид, когда перед ними открылся чудесный вид на окрестные долины и
склоны. Он показал на густо поросшие лесом холмы по ту сторону волнистых
лугов.
- Это наше, - заговорил он. - И это только начало. Погоди, увидишь
большой каньон, там водятся еноты; а тут, в горах Сонома, - норки. И
олени! Вон та гора прямо кишит оленями. И если нам очень приспичит, по-
жалуй, и пуму можно вспугнуть. И знаешь, там есть одна такая полянка...
Нет, больше ни слова не скажу. Сама скоро увидишь.
Они свернули в ворота, где начиналась дорога на глинище, между ско-
шенными лугами, и оба с наслаждением вдохнули ударивший им в лицо запах
свежего сена. Как и в тот раз, когда Харниш впервые побывал здесь, жаво-
ронки взлетали из-под копыт лошадей, оглашая воздух звонким пением, а
когда начался лес, на испещренных цветами прогалинах их сменили дятлы и
яркосиние сойки.
- Теперь мы на своей земле, - сказал Харниш, когда скошенные луга ос-
тались позади. - Она тянется через самую гористую часть. Вот погоди,
увидишь.
Как и в первый раз, он свернул влево, не доезжая глинища: миновав
родничок и перескочив через остатки забора, они стали пробираться лесом.
Дид была вне себя от восхищения: у ключа, тихо журчащего среди стволов
секвойи, росла новая дикая лилия на высоком стебле, вся осыпанная белы-
ми, словно восковыми, цветамиколокольцами. Но Харниш не спешился, а пое-
хал дальше - туда, где ручей пробил себе дорогу в холмах. Харниш здесь
потрудился, - теперь через ручей вела проложенная им крутая, скользкая
дорожка для верховой езды, и, переправившись на ту сторону, они углуби-
лись в густую тень под исполинскими секвойями, потом пересекли дубовую
рощу. На опушке открылось пастбище в несколько акров; травы стояли высо-
ко - по пояс.
- Наше, - сказал Харниш.
Дид наклонилась с седла, сорвала спелый колосок и погрызла зубами
стебель.
- Сладкое горное сено! - воскликнула она. - Любимый корм Маб!
Все восхищало Дид, и возгласы радостного изумления то и дело срыва-
лись с ее губ.
- И ты ничего не говорил мне! - укоризненно сказала она, любуясь
пастбищем и лесистыми склонами, которые спускались к широко раскинувшей-
ся долине Сонома.
- Поедем, - сказал Харниш, и они, повернув лошадей, опять миновали
тенистую рощу, переправились через ручей и опять увидели дикую лилию.
Здесь тоже стараниями Харниша была прорублена узенькая дорога; сильно
петляя, она вилась вверх по крутому склону. Харниш и Дид с трудом проди-
рались сквозь густую чащу, и лишь изредка сбоку или под ними открывались
просветы в бескрайнем море листвы. И как далеко ни проникал их взгляд,
он неизменно упирался в зеленую стену, и неизменно над головой простира-
лась сводчатая кровля леса, лишь кое-где пропускавшая дрожащие лучи
солнца. А вокруг них, куда ни глянь, росли папоротники всех видов - кро-
хотные, с золотистыми листочками, венерины волосы и огромные - высотой в
шесть и восемь футов. Внизу виднелись узловатые стволы и сучья старых,
мощных деревьев, а вверху, над головой, смыкались такие же могучие вет-
ви.
Дид остановила лошадь, словно у нее дух захватило от окружающей ее
красоты.
- Мы точно пловцы, - сказала она, - и мы попали в тихую зеленую за-
водь. Там, в вышине, небо и солнце, а здесь - заводь, и мы глубоко, на
самом дне.
Они тронули лошадей, но Дид вдруг увидела среди папоротника цветок
кандыка и опять осадила Маб.
Наконец, достигнув гребня горы, они выбрались из зеленой заводи и
словно очутились в другом мире: теперь вокруг них стояли молодые земля-
ничные деревца с бархатистыми стволами, и взгляд свободно блуждал по
открытому, залитому солнцем склону, по волнующейся траве, по узеньким
лужкам белых и голубых немофил, окаймляющим узенький ручеек. Дид от вос-
торга даже захлопала в ладоши.
- Малость покрасивее, чем конторская мебель, - заметил Харниш.
- Малость покрасивее, - подтвердила она.
И Харниш, который знал за собой пристрастие к слову "малость", понял,
что она нарочно, из любви к нему, повторила его словечко.
Перебравшись через ручей, они по каменистой коровьей тропе перевалили
через невысокую гряду, поросшую мансанитой, и оказались в новой узкой
долине, где тоже протекал ручеек, окаймленный цветами.
- Голову даю на отсечение, что мы сейчас вспугнем перепелку, - сказал
Харниш.
И не успел он договорить, как послышался отрывистый, испуганный крик
перепелов, вспорхнувших изпод носа Волка; весь выводок бросился врассып-
ную и, словно по волшебству, мгновенно скрылся из глаз.
Харниш показал Дид ястребиное гнездо, которое он нашел в расколотом
молнией стволе секвойи; а она увидела гнездо лесной крысы, не замеченное
им. Потом они поехали дорогой, по которой когда-то вывозили дрова, пере-
секли вырубку в двенадцать акров, где на красноватой вулканической почве
рос виноград. И опять они ехали коровьей тропой, опять углублялись в
лесную чащу и пересекали цветущие поляны и наконец, в последний раз
спустившись под гору, очутились на краю большого каньона, где стоял фер-
мерский домик, который они увидели только тогда, когда оказались в двух
шагах от него.
Пока Харниш привязывал лошадей, Дид стояла на широкой веранде, тянув-
шейся вдоль всего фасада. Такой тишины она еще не знала. Это была сухая,
жаркая, недвижная тишь калифорнийского дня. Весь мир казался погруженным
в дремоту. Откуда-то доносилось сонное воркованье голубей. Волк, всласть
напившийся из всех ручьев, попадавшихся по дороге, с блаженным вздохом
улегся в прохладной тени веранды. Дид услышала приближающиеся шаги Хар-
ниша, и у нее пресеклось дыхание. Он взял ее за руку; поворачивая двер-
ную ручку, он почувствовал, что она медлит, словно не решаясь войти.
Тогда он обнял ее, дверь распахнулась, и они вместе переступили порог.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Многие люди, родившиеся и выросшие в городе, бежали от городской жиз-
ни и, живя среди природы, находили свое счастье. Однако, прежде чем дос-
тигнуть этого счастья, они испытывали немало жестоких разочарований. Не
то Харниш и Дид. Оба они родились в сельской глуши, и суровая, подчас
нелегкая простота сельской жизни была им хорошо знакома. Они чувствовали
себя, словно странники, после долгих скитаний наконец возвратившиеся до-
мой. Для них близость к природе не таила в себе никаких неожиданностей,
она только приносила радость воспоминаний. Все то, что избалованным лю-
дям показалось бы грязным и низменным, представлялось им естественным и
благотворным. Общение с природой не явилось для них чуждым, неизведанным
делом. Поэтому они редко ошибались. Они уже прошли эту науку и теперь с
радостью восстанавливали в памяти позабытые знания.
И еще они поняли, что тот, кому жизнь щедро расточала свои дары, лег-
че довольствуется малым, чем тот, кто всегда был ею обделен. Не то чтобы
Харниш и Дид чувствовали себя обделенными, но они научились находить
большую радость и более глубокое удовлетворение в малом. Харниш, изве-
давший азарт в его самых грандиозных и фантастических проявлениях, убе-
дился, что здесь, на склонах горы Сонома, продолжается все та же игра. И
здесь, как всюду, человек должен трудиться, бороться против враждебных
сил, преодолевать препятствия. Когда он, ради опыта, вывел нескольких
голубей на продажу, он заметил, что с таким же увлечением пускает в обо-
рот птенцов, как раньше - миллионы. Успех в малом - все равно успех, а
само дело представлялось ему более разумным и более согласным со здравым
смыслом.
Одичавшая домашняя кошка, добирающаяся до его голубей, была в своем
роде не меньшей угрозой, чем финансист Чарльз Клинкнер, пытавшийся огра-
бить его на несколько миллионов. А ястребы, ласки и еноты - чем не Дау-
сеты, Леттоны и Гугенхаммеры, напавшие на него из-за угла? С буйной рас-
тительностью, которая, словно волны прибоя, подступала к границам всех
его просек и вырубок и зачастую в одну неделю затопляла их, тоже прихо-
дилось вести ожесточенную войну. Огород, разбитый на защищенной горами
площадке, доставлял Харнишу много забот, так как давал меньше овощей,
чем сулила жирная почва; и когда он догадался проложить черепичный желоб
и добился успеха, огород стал для него источником постоянной радости.
Каждый раз, как он там работал и его лопата легко входила в рыхлую, по-
датливую землю, он с удовольствием вспоминал, что этим он обязан самому
себе.
Много трудов стоил ему водопровод. Для того чтобы купить трубы, он
