когда не рычала страшнее. Но для такого рычания повод был, и никто не
знал этого лучше, чем сама волчица. Выводок рыси нельзя уничтожить без-
наказанно.
В ярких лучах полуденного солнца волчонок увидел самку-рысь, припав-
шую к земле у входа в пещеру. Шерсть у него на спине поднялась дыбом.
Ужас смотрел ему в глаза, - он понял это, не дожидаясь подсказки инс-
тинкта. И если бы даже вид рыси был недостаточно грозен, то ярость, ко-
торая послышалась в ее хриплом визге, внезапно сменившем рычание; гово-
рила сама за себя.
Жизнь, крепнущая в волчонке, словно подтолкнула его вперед. Он зары-
чал и храбро занял место рядом с матерью. Но его позорно оттолкнули на-
зад. Низкий вход не позволял рыси сделать прыжок, она скользнула в пеще-
ру, но волчица ринулась ей навстречу и прижала ее к земле. Мало что уда-
лось волчонку разобрать в этой схватке. Он слышал только рев, фырканье и
пронзительный визг. Оба зверя катались по земле; рысь рвала свою против-
ницу зубами и когтями, а волчица могла пускать в ход только зубы.
Волчонок подскочил к рыси и с яростным рычанием вцепился ей в заднюю
ногу. Тяжестью своего тела он, сам того не подозревая, мешал ее движени-
ям и помогал матери. Борьба приняла новый оборот: сражающиеся подмяли
под себя волчонка, и ему пришлось разжать зубы. Но вот обе матери отско-
чили друг от друга, и рысь, прежде чем снова сцепиться с волчицей, уда-
рила волчонка своей могучей лапой, разорвала ему плечо до самой кости и
отбросила его к стене. Теперь к реву сражающихся прибавился жалобный
плач. Но схватка так затянулась, что у волчонка было достаточно времени,
чтобы наплакаться вдоволь и испытать новый прилив мужества. И к концу
схватки он снова вцепился в заднюю ногу рыси, яростно рыча сквозь сжатые
челюсти.
Рысь была мертва. Но и волчица ослабела от полученных ран. Она приня-
лась было ласкать волчонка и лизать ему плечо, но потеря крови лишила ее
сил, и весь этот день и всю ночь она пролежала около своего мертвого
врага, не двигаясь и еле дыша. Следующую неделю, выходя из пещеры только
для того, чтобы напиться, волчица еле передвигала ноги, так как каждое
движение причиняло ей боль. А потом, когда рысь была съедена, раны вол-
чицы уже настолько зажили, что она могла снова начать охоту.
Плечо у волчонка все еще болело, и он еще долго ходил прихрамывая. Но
за это время его отношение к миру изменилось. Он держался теперь с
большей уверенностью, с чувством гордости, незнакомой ему до схватки с
рысью. Он убедился, что жизнь сурова; он участвовал в битве; он вонзил
зубы в тело врага и остался жив. И это придало ему смелости, в нем поя-
вился даже задор, чего раньше не было. Он перестал робеть и уже не боял-
ся мелких зверьков, но неизвестное с его тайнами и ужасами по-прежнему
властвовало над ним и не переставало угнетать его.
Волчонок стал сопровождать волчицу на охоту, много раз видел, как она
убивает дичь, и сам принимал участие в этом. Он смутно начинал постигать
закон добычи. В жизни есть две породы: его собственная и чужая. К первой
принадлежит он с матерью, ко второй - все остальные существа, обладающие
способностью двигаться. Но и они, в свою очередь, не едины. Среди них
существуют не хищники и мелкие хищники - те, кого убивают и едят его со-
родичи; и существуют враги, которые убивают и едят его сородичей или са-
ми попадаются им. Из этого разграничения складывался закон. Цель жизни -
добыча. Сущность жизни - добыча. Жизнь питается жизнью. Все живое в мире
делится на тех, кто ест, и тех, кого едят. И закон этот говорил: ешь,
или съедят тебя самого. Волчонок не мог ясно и четко сформулировать этот
закон и не пытался сделать из него вывод. Он даже не думал о нем, а
просто жил согласно его велениям.
Действие этого закона волчонок видел повсюду. Он съел птенцов куро-
патки. Ястреб съел их мать и хотел съесть самого волчонка. Позднее, ког-
да волчонок подрос, ему захотелось съесть ястреба. Он съел маленькую
рысь. Мать-рысь съела бы волчонка, если бы сама не была убита и съедена.
Так оно и шло. Все живое вокруг волчонка жило согласно этому закону,
крохотной частицей которого являлся и он сам. Он был хищником. Он питал-
ся только мясом, живым мясом, которое убегало от него, взлетало на воз-
дух, карабкалось по деревьям, пряталось под землю или вступало с ним в
бой, а иногда и обращало его в бегство.
Если бы волчонок умел мыслить, как человек, он, возможно, пришел бы к
выводу, что жизнь - это неутомимая жажда насыщения, а мир - арена, где
сталкиваются все те, кто, стремясь к насыщению, преследует друг друга,
охотится друг за другом, поедает друг друга; арена, где льется кровь,
где царит жестокость, слепая случайность и хаос без начала и конца.
Но волчонок не умел мыслить, как человек, и не обладал способностью к
обобщениям. Поставив себе какую-нибудь одну цель, он только о ней и ду-
мал, только ее одной и добивался. Кроме закона добычи, в жизни волчонка
было множество других, менее важных законов, которые все же следовало
изучить и, изучив, повиноваться им. Мир был полон неожиданностей. Жизнь,
играющая в волчонке, силы, управляющие его телом, служили ему неиссякае-
мым источником счастья. Погоня за добычей заставляла его дрожать от нас-
лаждения. Ярость и битвы приносили с собой одно удовольствие. И даже
ужасы и тайны неизвестного помогали ему жить.
Кроме этого, в жизни было много других приятных ощущений. Полный же-
лудок, ленивая дремота на солнышке - все это служило волчонку наградой
за его рвение и труды, а рвение и труды сами по себе доставляли ему ра-
дость. И волчонок жил в ладу с окружающей его враждебной средой. Он был
полон сил, он был счастлив и гордился собой.
Часть третья
ГЛАВА ПЕРВАЯ ТВОРЦЫ ОГНЯ
Волчонок наткнулся на это совершенно неожиданно. Все произошло по его
вине. Осторожность - вот что было забыто. Он вышел из пещеры и побежал к
ручью напиться. Причиной его оплошности, возможно, было еще и то, что
ему хотелось спать. (Вся ночь прошла на охоте, и волчонок только что
проснулся.) Но ведь дорога к ручью была ему так хорошо знакома! Он
столько раз бегал по ней, и до сих пор все сходило благополучно.
Волчонок спустился по тропинке к засохшей сосне, пересек полянку и
побежал между деревьями, И вдруг он одновременно увидел и почуял что-то
незнакомое. Перед ним молча сидели на корточках пять живых существ, -
таких ему еще не приходилось видеть. Это была первая встреча волчонка с
людьми. Но люди не вскочили, не оскалили зубов и не зарычали на него.
Они не двигались и продолжали сидеть на корточках, храня зловещее молча-
ние.
Не двигался и волчонок. Повинуясь инстинкту, он, не раздумывая, ки-
нулся бы бежать от них, но впервые за всю его жизнь в нем внезапно воз-
никло другое, совершенно противоположное чувство: волчонка объял трепет.
Сознание собственной слабости и ничтожества лишило его способности дви-
гаться. Перед ним были власть и сила, неведомые ему до сих пор.
Волчонок никогда еще не видел человека, но инстинктивно понял все его
могущество. Где-то в глубине его сознания возникла уверенность, что это
живое существо отвоевало себе право первенства у всех остальных обитате-
лей Северной глуши. На человека сейчас смотрела не одна пара глаз - на
него уставились глаза всех предков волчонка, круживших в темноте около
бесчисленных зимних стоянок, приглядывавшихся издали, из-за густых за-
рослей, к странному двуногому существу, которое стало властителем над
всеми другими живыми существами. Волчонок очутился в плену у своих пред-
ков, в плену благоговейного страха, рожденного вековой борьбой и опытом,
накопленным поколениями. Это наследие подавило волка, который был все-
го-навсего волчонком. Будь он постарше, он бы убежал. Но сейчас он при-
пал к земле, скованный страхом и готовый изъявить ту покорность, с кото-
рой его отдаленный предок шел к человеку, чтобы погреться у разведенного
им костра.
Один из индейцев встал, подошел к волчонку и нагнулся над ним. Волчо-
нок еще ниже припал к земле. Неизвестное обрело наконец плоть и кровь,
приблизилось к нему и протянуло руку, собираясь схватить его. Шерсть у
волчонка поднялась дыбом, губы дрогнули, обнажив маленькие клыки. Рука,
нависшая над ним, на минуту задержалась, и человек сказал со смехом:
- Бабам вабиска ип пит та! (Смотрите! Какие белые клыки!)
Остальные громко рассмеялись и стали подзадоривать индейца, чтобы он
взял волчонка. Рука опускалась все ниже и ниже, а в волчонке бушевали
два инстинкта: один внушал, что надо покориться, другой толкал на
борьбу. В конце концов волчонок пошел на сделку с самим собой. Он послу-
шался обоих инстинктов: покорялся до тех пор, пока рука не коснулась
его, а потом решил бороться и схватил ее зубами. И сейчас же вслед за
тем удар по голове свалил его на бок. Всякая охота бороться пропала.
Волчонок превратился в покорного щенка, сел на задние лапы и заскулил.
Но человек, которого он укусил за руку, рассердился. Волчонок получил
второй удар по голове и, поднявшись на ноги, заскулил еще громче прежне-
го.
Индейцы рассмеялись, и даже тот, с укушенной рукой, присоединился к
их смеху. Все еще смеясь, они окружили волчонка, продолжавшего выть от
боли и ужаса.
И вдруг он насторожился. Индейцы тоже насторожились. Волчонок узнал
этот голос и, издав последний протяжный вопль, в котором звучало скорее
торжество, чем горе, смолк и стал ждать появления матери - своей неуст-
рашимой, свирепой матери, которая умела сражаться с противниками, умела
убивать их и никогда ни перед кем не трусила. Волчица приближалась с
громким рычанием: она услыхала крики своего детеныша и бежала к нему на
помощь.
Волчица бросилась к людям. Разъяренная, готовая на все, она являла
собой малоприятное зрелище, но волчонка ее спасительный гнев только об-
радовал.
Он взвизгнул от счастья и кинулся ей навстречу, а люди быстро отсту-
пили на несколько шагов назад. Волчица стала между своим детенышем и
людьми. Шерсть на ней поднялась дыбом, в горле клокотало яростное рыча-
ние, губы и нос судорожно подергивались.
И вдруг один из индейцев крикнул:
- Кичи!
В этом возгласе слышалось удивление.
Волчонок почувствовал, как мать съежилась при звуке человеческого го-
лоса.
- Кичи! - снова крикнул индеец, на этот раз резко и повелительно.
И тогда волчонок увидел, как волчица, его бесстрашная мать, припала к
земле, коснувшись ее брюхом, и завиляла хвостом, повизгивая и прося ми-
ра. Волчонок ничего не понял. Его охватил ужас. Он снова затрепетал пе-
ред человеком. Инстинкт говорил ему правду. И мать подтвердила это. Она
тоже выражала покорность людям.
Человек, сказавший "Кичи", подошел к волчице. Он положил ей руку на
голову, и волчица еще ниже припала к земле. Она не укусила его, да и не
собиралась это делать. Те четверо тоже подошли к ней, стали ощупывать и
гладить ее, но она не протестовала. Волчонок не сводил глаз с людей. Их
рты издавали громкие звуки. В этих звуках не было ничего угрожающего.
Волчонок прижался к матери и решил смириться, но шерсть у него на спине
все-таки стояла дыбом.
- Что же тут удивительного? - заговорил один из индейцев. - Отец у
нее был волк, а мать собака. Ведь брат мой привязывал ее весной на три
ночи в лесу! Значит, отец Кичи был Волк.
- С тех пор как Кичи убежала. Серый Бобр, прошел целый год, - сказал
другой индеец.
- И тут нет ничего удивительного. Язык Лосося, - ответил Серый Бобр.
- Тогда был голод, и собакам не хватало мяса.
- Она жила среди волков, - сказал третий индеец.
- Ты прав. Три Орла, - усмехнулся Серый Бобр, дотронувшись до волчон-
ка, - и вот доказательство твоей правоты.
Почувствовав прикосновение человеческой руки, волчонок глухо зарычал,
