кой-нибудь волк подбирался к костру ближе остальных. Заслышав лай, весь
круг приходил в движение, волки вскакивали со своих мест и порывались
вперед, нетерпеливо воя и рыча, потом снова укладывались на снегу и один
за другим погружались в сон.
Круг сжимался все теснее и теснее. Мало-помалу, дюйм за дюймом, то
один, то другой волк ползком подвигался вперед, пока все они не оказыва-
лись на расстоянии почти одного прыжка от Генри. Тогда он выхватывал из
костра головни и швырял ими в стаю. Это вызывало поспешное отступление,
сопровождаемое разъяренным воем и испуганным рычанием, если пущенная
меткой рукой головня попадала в какого-нибудь слишком смелого волка.
К утру Генри осунулся, глаза у него запали от бессонницы. В темноте
он сварил себе завтрак, а в девять часов, когда дневной свет разогнал
волков, принялся за дело, которое обдумал в долгие ночные часы. Он сру-
бил несколько молодых елей и, привязав их высоко к деревьям, устроил по-
мост, затем, перекинув через него веревки от саней, с помощью собак под-
нял гроб и установил его там, наверху.
- До Билла добрались и до меня, может, доберутся, но вас-то, молодой
человек, им не достать, - сказал он, обращаясь к мертвецу, погребенному
высоко на деревьях.
Покончив с этим, Генри пустился в путь. Порожние сани легко подпрыги-
вали за собаками, которые прибавили ходу, зная, как и человек, что опас-
ность минует их только тогда, когда они доберутся до форта Мак-Гэрри.
Теперь волки совсем осмелели: спокойной рысцой бежали они позади са-
ней и рядом, высунув языки, поводя тощими боками. Волки были до того ху-
ды - кожа да кости, только мускулы проступали, точно веревки, - что Ген-
ри удивлялся, как они держатся на ногах и не валятся в снег.
Он боялся, что темнота застанет его в пути.
В полдень солнце не только согрело южную часть неба, но даже бледным
золотистым краешком показалось над горизонтом. Генри увидел в этом доб-
рое предзнаменование. Дни становились длиннее. Солнце возвращалось в эти
края. Но как только приветливые лучи его померкли, Генри сделал привал.
До полной темноты оставалось еще несколько часов серого дневного света и
мрачных сумерек, и он употребил их на то, чтобы запасти как можно больше
хвороста.
Вместе с темнотой к нему пришел ужас. Волки осмелели, да и проведен-
ная без сна ночь давала себя знать. Закутавшись в одеяло, положив топор
между ног, он сидел около костра и никак не мог преодолеть дремоту. Обе
собаки жались вплотную к нему. Среди ночи он проснулся и в каких-нибудь
двенадцати футах от себя увидел большого серого волка, одного из самых
крупных во всей стае. Зверь медленно потянулся, точно разленившийся пес,
и всей пастью зевнул Генри прямо в лицо, поглядывая на него, как на свою
собственность, как на добычу, которая рано или поздно достанется ему.
Такая уверенность чувствовалась в поведении всей стаи. Генри насчитал
штук двадцать волков, смотревших на него голодными глазами или спокойно
спавших на снегу. Они напоминали ему детей, которые собрались вокруг
накрытого стола и ждут только разрешения, чтобы наброситься на ла-
комство. И этим лакомством суждено стать ему! "Когда же волки начнут
свой пир?" - думал он.
Подкладывая хворост в костер. Генри заметил, что теперь он совершенно
по-новому относится к собственному телу. Он наблюдал за работой своих
мускулов и с интересом разглядывал хитрый механизм пальцев. При свете
костра он несколько раз подряд сгибал их, то поодиночке, то все сразу,
то растопыривал, то быстро сжимал в кулак. Он приглядывался к строению
ногтей, пощипывал кончики пальцев, то сильнее, то мягче, испытывая
чувствительность своей нервной системы. Все это восхищало Генри, и он
внезапно проникся нежностью к своему телу, которое работало так легко,
так точно и совершенно. Потом он бросал боязливый взгляд на волков, смы-
кавшихся вокруг костра все теснее, и его, словно громом, поражала вдруг
мысль, что это чудесное тело, эта живая плоть есть не что иное, как мясо
- предмет вожделения прожорливых зверей, которые разорвут, раздерут его
своими клыками, утолят им свой голод так же, как он сам не раз утолял
голод мясом лося и зайца.
Он очнулся от дремоты, граничившей с кошмаром, и увидел перед собой
рыжую волчицу. Она сидела в каких-нибудь шести футах от костра и тоскли-
во поглядывала на человека. Обе собаки скулили и рычали у его ног, но
волчица словно и не замечала их. Она смотрела на человека, и в течение
нескольких минут он отвечал ей тем же. Вид у нее был совсем не свирепый.
В глазах ее светилась страшная тоска, но Генри знал, что тоска эта по-
рождена таким же страшным голодом. Он был пищей, и вид этой пищи возбуж-
дал в волчице вкусовые ощущения. Пасть ее была разинута, слюна капала на
снег, и она облизывалась, предвкушая поживу.
Безумный страх охватил Генри. Он быстро протянул руку за головней, но
не успел дотронуться до нее, как волчица отпрянула назад: видимо, она
привыкла к тому, чтобы в нее швыряли чем попало. Волчица огрызнулась,
оскалив белые клыки до самых десен, тоска в ее глазах сменилась такой
кровожадной злобой, что Генри вздрогнул. Он взглянул на свою руку, заме-
тил, с какой ловкостью пальцы держали головню, как они прилаживались ко
всем ее неровностям, охватывая со всех сторон шероховатую поверхность,
как мизинец, помимо его воли, сам собой отодвинулся подальше от горячего
места - взглянул и в ту же минуту ясно представил себе, как белые зубы
волчицы вонзятся в эти тонкие, нежные пальцы и разорвут их. Никогда еще
Генри не любил своего тела так, как теперь, когда существование его было
столь непрочно.
Всю ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими головнями, засы-
пал, когда бороться с дремотой не хватало сил, и просыпался от визга и
рычания собак. Наступило утро, но на этот раз дневной свет не прогнал
волков. Человек напрасно ждал, что его преследователи разбегутся. Они
по-прежнему кольцом оцепляли костер и смотрели на Генри с такой наглой
уверенностью, что он снова лишился мужества, которое вернулось было к
нему вместе с рассветом.
Генри тронулся в путь, но едва он вышел из-под защиты огня, как на
него бросился самый смелый волк из стаи; однако прыжок был плохо рассчи-
тан, и волк промахнулся. Генри спасся тем, что отпрыгнул назад, и зубы
волка щелкнули в нескольких дюймах от его бедра.
Вся стая кинулась к человеку, заметалась вокруг него, и только горя-
щие головни отогнали ее на почтительное расстояние.
Даже при дневном свете Генри не осмеливался отойти от огня и нарубить
хвороста. Шагах в двадцати от саней стояла громадная засохшая ель. Он
потратил половину дня, чтобы растянуть до нее цепь костров, все время
держа наготове для своих преследователей несколько горящих веток. Доб-
равшись до цели, он огляделся вокруг, высматривая, где больше хвороста,
чтобы свалить ель в ту сторону.
Эта ночь была точным повторением предыдущей, с той только разницей,
что Генри почти не мог бороться со сном. Он уже не просыпался от рычания
собак. К тому же они рычали не переставая, а его усталый, погруженный в
дремоту мозг уже не улавливал оттенков в их голосах.
И вдруг он проснулся, будто от толчка. Волчица стояла совсем близко.
Машинально он ткнул головней в ее оскаленную пасть. Волчица отпрянула
назад, воя от боли, а Генри с наслаждением вдыхал запах паленой шерсти и
горелого мяса, глядя, как зверь трясет головой и злобно рычит уже в нес-
кольких шагах от него.
Но на этот раз, прежде чем заснуть, Генри привязал к правой руке тле-
ющий сосновый сук. Едва он закрывал глаза, как боль от ожога будила его.
Так продолжалось несколько часов. Просыпаясь, он отгонял волков горящими
головнями, подбрасывал в огонь хвороста и снова привязывал сук к руке.
Все шло хорошо; но в одно из таких пробуждений Генри плохо затянул ре-
мень, и, как только глаза его закрылись, сук выпал у него из руки.
Ему снился сон. Форт Мак-Гэрри. Тепло, уютно. Он играет в криббедж с
начальником фактории. И ему снится, что волки осаждают форт. Волки воют
у самых ворот, и они с начальником по временам отрываются от игры, чтобы
прислушаться к вою и посмеяться над тщетными усилиями волков проникнуть
внутрь форта. Потом - какой странный сон ему снился! - раздался треск.
Дверь распахнулась настежь. Волки ворвались в комнату. Они кинулись на
него и на начальника. Как только дверь распахнулась, вой стал оглуши-
тельным, он уже не давал ему покоя. Сон принимал какие-то другие очерта-
ния. Генри не мог еще понять, какие, и понять это ему мешал вой, не
прекращающийся ни на минуту.
А потом он проснулся и услышал вой и рычание уже наяву. Волки всей
стаей бросились на него. Чьи-то клыки впились ему в руку. Он прыгнул в
костер и, прыгая, почувствовал, как острые зубы полоснули его по ноге. И
вот началась битва. Толстые рукавицы защищали его руки от огня, он пол-
ными горстями расшвыривал во все стороны горящие угли, и костер стал под
конец чем-то вроде вулкана.
Но это не могло продолжаться долго. Лицо у Генри покрылось волдырями,
брови и ресницы были опалены, ноги уже не терпели жара. Схватив в руки
по головне, он прыгнул ближе к краю костра. Волки отступили. Справа и
слева - всюду, куда только падали угли, шипел снег: и по отчаянным прыж-
кам, фырканью и рычанию можно было догадаться, что волки наступали на
них.
Расшвыряв головни, человек сбросил с рук тлеющие рукавицы и принялся
топать по снегу ногами, чтобы остудить их. Обе собаки исчезли, и он
прекрасно знал, что они послужили очередным блюдом на том затянувшемся
пиру, который начался с Фэтти и в один из ближайших дней, может быть,
закончится им самим.
- А все-таки до меня вы еще не добрались! - крикнул он, бешено погро-
зив кулаком голодным зверям.
Услышав его голос, стая заметалась, дружно зарычала, а волчица подс-
тупила к нему почти вплотную и уставилась на него тоскливыми, голодными
глазами.
Генри принялся обдумывать новый план обороны. Разложив костер широким
кольцом, он бросил на тающий снег свою постель и сел на ней внутри этого
кольца. Как только человек скрылся за огненной оградой, вся стая окружи-
ла ее, любопытствуя, куда он девался. До сих пор им не было доступа к
огню, а теперь они расселись около него тесным кругом и, как собаки,
жмурились, зевали и потягивались в непривычном для них тепле. Потом вол-
чица уселась на задние лапы, подняла голову и завыла. Волки один за дру-
гим подтягивали ей, и наконец вся стая, уставившись мордами в звездное
небо, затянула песнь голода.
Стало светать, потом наступил день. Костер догорал. Хворост подходил
к концу, надо было пополнить запас. Человек попытался выйти за пределы
огненного кольца, но волки кинулись ему навстречу. Горящие головни зас-
тавляли их отскакивать в стороны, но назад они уже не убегали. Тщетно
старался человек прогнать их. Убедившись наконец в безнадежности своих
попыток, он отступил внутрь горящего кольца, и в это время один из вол-
ков прыгнул на него, но промахнулся и всеми четырьмя лапами угодил в
огонь. Зверь взвыл от страха, огрызнулся и отполз от костра, стараясь
остудить на снегу обожженные лапы.
Человек, сгорбившись, сидел на одеяле. По безвольно опущенным плечам
и поникшей голове можно было понять, что у него больше нет сил продол-
жать борьбу. Время от времени он поднимал голову и смотрел на догорающий
костер. Кольцо огня и тлеющих углей кое-где уже разомкнулось, распалось
на отдельные костры. Свободный проход между ними все увеличивался, а са-
ми костры уменьшались.
- Ну, теперь вы до меня доберетесь, - пробормотал Генри. - Но мне все
равно, я хочу спать...
Проснувшись, он увидел между двумя кострами прямо перед собой волчи-
цу, смотревшую на него пристальным взглядом.
Спустя несколько минут, которые показались ему часами, он снова под-
