темных связей. Иначе мы оказываемся не в состоянии ответить даже на са-
мые простые вопросы - скажем, о том, имеем ли мы в данном случае
действие или операцию. К тому же, деятельность представляет собой про-
цесс, который характеризуется постоянно происходящими трансформациями.
Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она
превратится в действие, реализующее, может быть, совсем другое отношение
к миру, другую деятельность; наоборот, действие может трансформироваться
в способ достижения цели, в операцию, способную реализовать различные
действия.
Подвижность отдельных "образующих" системы деятельности выражается, с
другой стороны, в том, что каждая из них может включать в себя единицы,
прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся
общей цели может происходить выделение промежуточных целей, в результате
чего целостное действие дробится н ряд отдельных последовательных
действий; это особенно характерно для случаев, когда действие протекает
в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировавшихся
операций. Противоположный процесс состоит в укрупнении выделяемых единиц
деятельности. Это случай, когда объективно достигаемые промежуточные ре-
зультаты сливаются между собой и перестают сознаваться субъектом.
Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение также и
"единиц" психических образов: переписываемый неопытной рукой ребенка
текст членится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графи-
ческие элементы; позже в этом процессе единицами восприятия становятся
для него целые слова или даже предложения.
Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц
деятельности и психического отражения - как при внешнем наблюдении, так
и интраспективно - сколько-нибудь отчетливо не выступает. Исследовать
этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными
индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так назы-
ваемый оптокинетический нистагм, изменения циклов которого, как показали
исследования, позволяют при выполнении графических действий установить
объем входящих в их состав двигательных "единиц". Например, написание
слов на иностранном языке расчленяется на гораздо более дробные единицы,
чем написание привычных слов родного языка. Можно считать, что такое
членение, отчетливо выступающее на окулограммах, соответствует расщепле-
нию действия на входящие в его состав операции, по-видимому, наиболее
простые, первичные79.
Выделение в деятельности образующих ее "единиц" имеет первостепенное
значение для решения ряда капитальных проблем. Одна из них - уже затро-
нутая мной проблема единения внешних и внутренних по своей форме процес-
сов деятельности. Принцип или закон этого единения состоит в том, что
оно всегда происходит точно следуя "швам" описанной структуры.
Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются сущест-
венно - внутренними; такой может быть, например, познавательная дея-
тельность. Более частый случай состоит в том, что внутренняя дея-
тельность, отвечающая познавательному мотиву, реализуется существенно -
внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние
действия, либо внешне-двигательные операции, но никогда не отдельные их
элементы. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осу-
ществляющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму
внутренних, умственных процессов, но опять-таки именно и только либо как
действия, либо как операции - в их целостности, неделимости. Основание
такого, прежде всего фактического, положения вещей лежит в самой природе
процессов интериоризации и экстериоризации: ведь никакое преобразование
отдельных "осколков" деятельности вообще невозможно. Это означало бы со-
бой не трансформацию деятельности, а ее деструкцию.
Выделение в деятельности действий и операций не исчерпывает ее анали-
за. За деятельностью и регулирующими ее психическими образами открывает-
ся грандиозная физиологическая работа мозга. Само по себе положение это
не нуждается в доказательстве. Проблема состоит в другом - в том, чтобы
найти те действительные отношения, которые связывают между собой дея-
тельность субъекта, опосредствованную психическим отражением, и физиоло-
гические мозговые процессы.
Соотношения психического и физиологического рассматривается во мно-
жестве психологических работ. В связи с учением о высшей нервной дея-
тельности оно наиболее подробно теоретически освещено С.Л.Рубинштейном,
который развивал мысль, что физиологическое и психическое - это одна и
та же, а именно рефлекторная отражательная деятельность, но рассматрива-
емая в разных отношениях, и что ее психологическое исследование является
логическим продолжением ее физиологического исследования80. Рассмотрение
этих положений, как и положений, выдвинутых другими авторами, выводит
нас, однако, из намеченной плоскости анализа. Поэтому, воспроизводя не-
которые из высказывавшихся ими положений, я ограничусь здесь только воп-
росом о месте физиологических функций в структуре предметной деятельнос-
ти человека.
Напомню, что прежняя, субъективно-эмпирическая психология ограничива-
лась утверждением параллелизма психических и физиологических явлений. На
этой основе и возникла та странная теория "психических теней", которая -
в любом из ее вариантов, - по сути, означала собой отказ от решения
проблемы. С известными оговорками это относится и к последующим теорети-
ческим попыткам описать связь психологического и физиологического, осно-
вываясь на идее их морфности и интерпретации психических и физиологичес-
ких структур посредством логических моделей81.
Другая альтернатива заключается в том, чтобы отказаться от прямого
сопоставления психического и физиологического и продолжить анализ дея-
тельности, распространив его на физиологические уровни. Для этого, одна-
ко, необходимо преодолеть обыденное противопоставление психологии и фи-
зиологии как изучающих разные "вещи".
Хотя мозговые функции и механизмы составляют бесспорный предмет физи-
ологии, но из этого вовсе не следует, что эти функции и механизмы оста-
ются вовсе вне психологического исследования, что "кесарево должно быть
отдано кесарю".
Эта удобная формула, спасая от физиологического редукционизма, вместе
с тем вводит в пущий грех - в грех обособления психического от работы
мозга. Действительные отношения, связывающие между собой психологию и
физиологию, похожи скорее на отношения физиологии и биохимии: прогресс
физиологии необходимо ведет к углублению физиологического анализа до
уровня биохимических процессов; с другой стороны, только развитие физио-
логии (шире - биологии) порождает ту особую проблематику, которая сос-
тавляет специфическую область биохимии.
Продолжая эту - совершенно условную, разумеется, - аналогию, можно
сказать, что и психофизиологическая (высшая физиологическая) проблемати-
ка порождается развитием психологических знаний; что даже такое фунда-
ментальное для физиологии понятие, как понятие условного рефлекса, роди-
лось в "психических", как их первоначально назвал И.П. Павлов, опытах.
Впоследствии, как известно, И.П.Павлов высказывался в том смысле, что
психология на своем этапном приближении уясняет "общие конструкции пси-
хических образований, физиология же на своем этапе стремится продвинуть
задачу дальше - понять их как особое взаимодействие физиологических яв-
лений"82. Таким образом, исследование движется не от физиологии к психо-
логии, а от психологии к физиологии. "Прежде всего, - писал Павлов, -
важно понять психологически, а потом уже переводить на физиологический
язык"83.
Важнейшее обстоятельство заключается в том, что переход от анализа
деятельности к анализу ее психофизиологических механизмов отвечает ре-
альным переходам между ними. Сейчас мы уже не можем подходить к мозговым
(психофизиологическим) механизмам иначе, как к продукту развития самой
предметной деятельности. Нужно, однако, иметь в виду, что механизмы эти
формируются в филогенезе и в условиях онтогенетического (особенно -
функционального) развития по- разному и, соответственно, выступают не
одинаковым образом.
Филогенетически сложившиеся механизмы составляют готовые предпосылки
деятельности и психического отражения. Например, процессы зрительного
восприятия как бы записаны в особенностях устройства зрительной системы
человека, но только в виртуальной форме - как их возможность. Однако
последнее не освобождает психологическое исследование восприятия от про-
никновения в эти особенности. Дело в том, что мы вообще ничего не можем
сказать о восприятии, не апеллируя к этим особенностям. Другой вопрос,
делаем ли мы эти морфофизиологические особенности самостоятельным пред-
метом изучения или исследуем их функционирование в структуре действий и
операций. Различие в этих подходах тотчас же обнаруживается, как только
мы сравниваем данные исследования, скажем, длительности зрительных пос-
леобразов и данные исследования постэкспозиционной интеграции сенсорных
зрительных элементов при решении разных перцептивных задач.
Несколько иначе обстоит дело, когда формирование мозговых механизмов
происходит в условиях функционального развития. В этих условиях данные
механизмы выступают в виде складывающихся, так сказать, на наших глазах
новых "подвижных физиологических органов" (А.А. Ухтомский), новых "функ-
циональных систем" (П.К.Анохин).
У человека формирование специфических для него функциональных систем
происходит в результате овладения им орудиями (средствами) и операциями.
Эти системы представляют собой не что иное, как отложившиеся, ове-
ществленные в мозге внешне-двигательные и умственные - например, логи-
ческие - операции. Но это не простая их "калька", а скорее их физиологи-
ческое иносказание. Для того чтобы это иносказание было прочитано, нужно
пользоваться уже другим языком, другими единицами. Такими единицами яв-
ляются мозговые функции, их ансамбли - функционально-физиологические
системы.
Включение в исследование деятельности уровня мозговых (психофизиоло-
гических) функций позволяет охватить очень важные реальности, с изучения
которых, собственно, и началось развитие экспериментальной психологии.
Правда, первые работы, посвященные, как тогда говорили, "психическим
функциям" - сенсорной, мнемической, избирательной, тоническое, - оказа-
лись, несмотря на значительность сделанного ими конкретного вклада, тео-
ретически бесперспективными. Но это произошло именно потому, что функции
эти исследовались в отвлечении от реализуемой ими предметной деятельнос-
ти субъекта, т.е. как проявления неких способностей - способностей души
или мозга. Суть дела в том, что в обоих случаях они рассматривались не
как порождаемые деятельностью, а как порождающие ее.
Впрочем, уже очень скоро был выявлен факт изменчивости конкретного
выражения психофизиологических функций в зависимости от содержания дея-
тельности субъекта. Научная задача, однако, заключается не в том, чтобы
констатировать эту зависимость (она давно констатирована в бесчисленных
работах психологов и физиологов), а в том, чтобы исследовать те преобра-
зования деятельности, которые ведут к перестройке ансамблей мозговых
психофизиологических функций.
Значение психофизиологических исследований состоит в том, что они
позволяют выявить те условия и последовательности формирования процессов
деятельности, которые требуют для своего осуществления перестройки или
образования новых ансамблей психофизиологических функций, новых функцио-
нальных мозговых систем. Простейший пример здесь - формирование и зак-
репление операций. Конечно, порождение той или иной операции определяет-
