терявшейся в бездне космического мрака и столетий. Терпение, терпение?
Наверху, в библиотеке, другие альтерраны уже ждали его возле очага,
где горел плавник, собранный на пляже. Когда подошли остальные, Сейко и
Элла Пасфаль зажгли газовые горелки и привернули пламя. Хотя Агат не
сказал еще ни слова, его друг Гуру Пилотсон, встав рядом с ним у огня,
сочувственно произнес:
- Не расстраивайся из-за них, Джекоб. Стадо глупых упрямых кочевни-
ков! Они никогда ничему не научаться.
- Я передавал?
- Да нет же! - Гуру засмеялся. Он был щуплый, быстрый, застенчивый и
относился к Агату с восторженным обожанием. Это было известно не только
им обоим, но и всем окружающим, всем обитателям Космопорта. В Космопорте
все знали все обо всех, и откровенная прямота, хотя и сопряженная с уто-
мительными психологическими нагрузками, была единственным возможным ре-
шение проблемы парасловестного общения.
-Видишь ли, ты явно рассчитывал на слишком многое и теперь не можешь
подавить разочарования. Но не расстраивайся из-за них, Джекоб. В кон-
це-то концов они всего только врасу!
Заметив, что их слушают, Агат ответил громко:
- Я сказал старику все, что собирался. Он обещал сообщить мои слова
их Совету. Много ли он понял и чему поверил, я не знаю.
- Если он хотя бы выслушал тебя, уже хорошо. Я и на это не надеялась,
- Заметила Элла Пасфаль. Иссохшая, хрупкая, с иссиня-черной кожей. Мор-
щинистым лицом и совершенно белыми волосами. - Вольд даже не мой ровес-
ник, он старше. Так разве можно ожидать, чтобы он легко смирился с
мыслью о войне и всяких переменах?
- Но ему же это должно быть легче, чем другим, ведь он был женат на
женщине нашей крови, - сказал Дэрмат.
- Да, на моей двоюродной сестре Арилии, тетке Джекоба, - экзотический
экземпляр в брачной коллекции Вольда. Я прекрасно помню этот роман. -
ответила Элла Пасфаль с таким жгучим сарказмом, что Дэрмат стушевался.
- Он не согласился нам помочь? Ты рассказал ему про свой план встре-
тить гаалей на дальнем рубеже? - пробормотал Джокенеди, расстроенный но-
востями.
Он был молод и мечтал о героической войне с атаками под звуки фанфар.
Впрочем, и остальные предпочли бы встретиться с врагом лицом к лицу:
все-таки лучше погибнуть в бою, чем умереть от голода и сгореть заживо.
- Дай им время. Они согласятся, - без улыбки сказал Агат юноше.
- Как Вольд тебя принял? - спросила Сейко Эсмит, последняя представи-
тельница знаменитой семьи. Имя Эсмит носили только потомки первого главы
колонии. И оно умрет с ней. Она была ровесницей Агата - красивая, граци-
озная женщина, нервная, язвительная, замкнутая. Когда Совет собирался,
она смотрела только на Агата. Кто бы ни говорил, ее глаза были устремле-
ны на Агата.
- Как равного.
Элла Пасфаль одобрительно кивнула.
- Он всегда был разумнее остальных их вожаков, - сказала она.
Однако Сейко продолжала:
- Ну а другие? Тебе дали спокойно пройти мимо их шатров?
Сейко всегда умела распознать пережитое им унижение, как бы хорошо он
его не замаскировывал или даже заставлял себя забыть. Его родственница,
хотя и дальняя, участница его детских игр, когда-то возлюбленная и неиз-
менный верный друг, она умела мгновенно уловить и понять любую его сла-
бость, любую боль, и ее сочувствие, ее сострадание смыкались вокруг не-
го, точно капкан. Они были слишком близки. Слишком близки- и Гуру, и
старая Элла, и Сейко, и все они. Ощущение полной отрезанности, испугав-
шее его в этот день, на мгновение распахнуло перед ним даль, приобщило к
тишине одиночества и пробудило в нем неясную жажду. Сейко не спускала с
него глаз, кротких, нежных, томных, ловя каждое его настроение, каждое
слово. А девушка врасу, Ролери, ни разу не посмотрела на него прямо, не
встретилась с ним глазами. Ее взгляд все время был устремлен в сторону,
вдаль, мимо - золотой, непонятный, чуждый.
- Они меня не остановили, - коротко ответил он Сейко. - Завтра они,
может быть, придут к какому-нибудь решению. Или послезавтра. А сколько
запасов доставлено сегодня на Риф?
Разговор стал общим, хотя то и дело возвращался к Джекобу Агату или
сосредотачивался вокруг него. Некоторые члены Совета были старше его,
но, хотя эти десятеро, избиравшиеся на десять лиголет, были равны между
собой, все же постепенно он стал их неофициальной главой и они, как пра-
вило, полагались на его мнение. Решить, что отличало его от остальных,
было непросто, - может быть, энергия, сквозившая в каждом его движении и
слове. Но как проявляется способность руководить - в самом ли человеке
или в поведении тех, кто его окружает? Тем не менее одно отличие заме-
тить было можно: постоянную напряженность и мрачную озабоченность, по-
рождаемые тяжким бременем ответственности, которое он нес уже давно и
которое с каждым днем становилось все тяжелее.
- Я допустил один промах, - сказал он Пилотсону, когда Сейко и другие
женщины, входившие в Совет, начали чашечки с горячим настоем листьев ба-
тука, церемониальным напитком ча. - Я так старался доказать старику,
насколько опасны гаали, что, кажется, начал передавать. Правда, не па-
расловами, но все равно у него был такой вид, будто он увидел приведе-
ние.
- Эмоции ты всегда проецируешь мощно, а вот контроль, когда ты волну-
ешься, никуда не годиться. Вполне возможно, что он и правда увидел при-
видение.
- Мы так долго не соприкасались с врасу, так долго варились в
собственном соку, общаясь только между собой, что я не могу полагаться
на свой контроль. То я передаю девушке на пляже, то проецирую образы на
Вольда? Если так пойдет и дальше, они снова вообразят, что мы колдуны, и
возненавидят нас, как в первые годы? А нам нужно добиться их доверия. И
времени почти не остается? Если бы мы узнали про гаалей раньше!
Ну, поскольку других человеческих поселений на побережье больше нет,
- сказал Пилотсон с обычной обстоятельностью, - мы хоть что-то узнали
только благодаря твоему предусмотрительному совету послать разведчиков
на север. Твое здоровье, Сейко! - добавил он, беря у нее крохотную ча-
шечку, над которой поднимался пар.
Агат взял последнюю чашечку с подноса и выпил ее одним глотком. Све-
жезаваренный ча слегка стимулировал восприятие, и он с пронзительной
остротой ощутил его вяжущий вкус и живительную теплоту, пристальный
взгляд Сейко, простор почти пустой комнаты в отблесках пламени, сгущаю-
щиеся сумерки за окном. Голубая фарфоровая чашечка в его руке была ста-
ринной - изделие Пятого Года. Старинными были и напечатанные вручную
книги в шкафчиках под окнами. Даже стекла в оконных рамах были старинны-
ми. Весь их комфорт, все, благодаря чему они оставались цивилизованными,
оставались альтерранами, было очень старым. Задолго до его рождения у
обитателей колонии уже не хватало ни энергии, ни досуга для новых ут-
верждений человеческого дерзания и умения. Хорошо хоть, что они еще спо-
собны сохранять и беречь старое.
Постепенно, Год за Годом, на протяжении жизни по крайней мере десяти
поколений, их численность неуклонно сокращалась: детей рождалось все
меньше, - казалось бы, совсем немного, но всегда меньше. Они перестали
расширять свои поселения, начали их покидать. Прежние мечты о большой
процветающей стране были полностью забыты. Они возвращались (если только
из-за своей слабости не становились жертвами Зимы или враждебного племе-
ни местных врасу) в древний центр колонии, в первый ее город - Космо-
порт. Они передавали своим детям старые знания и старые обычаи, но не
учили их ничему новому. Их жизнь становилась все более скромной, и прос-
тота теперь ценилась больше сложности, покой - больше борьбы, стоицизм -
больше успеха. Они отошли на последний рубеж.
Агат разглядывал чашечку в своих пальцах, увидел в ее нежной прозрач-
ности, в совершенстве ее формы и хрупкости материала как бы символ и
воплощение духа их всех. Сумерки за высокими окнами были такими же проз-
рачно-голубыми. Но холодными. Голубые сумерки - неизмеримые и холодные.
И Агат вдруг испытал прилив безотчетного ужаса, словно в детстве: плане-
та, на которой он родился, на которой родился его отец и все его предки
до двадцать третьего колена, не была его родной. Они здесь - чужие. И
всегда ощущали это. Ощущали, что они - дальнерожденные. И мало-помалу, с
величественной медлительностью, с неосмысленным упорством эволюционного
процесса эта планета убивала их, отторгая чужеродный привой.
Быть может, они слишком покорно подчинились этому процессу, слишком,
слишком легко смирились с неизбежностью вымирания. С другой стороны,
именно готовность подчиняться - непоколебимо подчиняться Законам Лиги -
с самого начала стала для них источником силы, и они все еще сильны,
каждый из них. Но у них не достает ни знаний, ни умения, чтобы бороться
с бесплодием и с патологическим течением беременности, которые все
больше сокращают численность каждого нового поколения. Ибо не вся муд-
рость записана в Книгах Лиги, и день ото дня, из Года в Год крупицы зна-
ния теряются безвозвратно, заменяясь полезными сведениями, помогающими
существовать здесь и сейчас. И в конце концов они перестали понимать
многое из того, чему учат их книги. Что по-настоящему сохранилось от их
наследия. Если и правда когда-нибудь, согласно былым надеждам и старым
сказкам, корабль спуститься со звезд на крыльях огня, признают ли их
людьми те люди, которые выйдут из него?
Но корабль так и не прилетел? и никогда не прилетит. Они вымрут. Их
жизнь здесь, их долгое изгнание и борьба за то, чтобы уцелеть в этом ми-
ре, окончатся, не оставят следа, рассыпавшись прахом, точно комочек гли-
ны.
Он бережно поставил чашку на поднос и вытер пот со лба. Сейко внима-
тельно смотрела на него. Он резко отвернулся от нее и заставил себя слу-
шать то, что говорили Джокенеди, Дэрмат и Пилотсон. Но сквозь туман нах-
лынувших на него зловещих предчувствий на миг и без всякой связи с ними,
и все же словно объяснение и затмение, перед его мысленным взором воз-
никла светлая и легкая фигура девушки Ролери, испуганно протягивающей к
нему руку с темных камышей, к которым уже подступило море.
Глава 4
СИЛЬНЫЕ МОЛОДЫЕ ЛЮДИ
Над крышами и недостроенными стенами Зимнего Города разнесся стук
камня о камень -глухой и отрывистый, он был слышен во всех высоких алых
шатрах вокруг города. Ак-ак-ак-ак? Этот звук раздавался очень долго, а
потом в него вдруг вплелся новый стук - кадак-ак-ак-кадак. И еще один -
более звонкий, прихотливо прерывистый, и еще, и еще, пока отдельные рит-
мы не затерялись в лавине сухих дробных ударов камня о камень, уже неот-
личимых друг от друга в беспорядочном грохоте.
Лавина стука все катилась, оглушая и не смолкая ни на миг. И наконец
Старейший из людей Аскатевара вышел из своего шатра и медленно направил-
ся к Городу между рядами шатров и пылающих очагов, над которыми поднима-
лись струи дыма, колеблясь в косых лучах предвечернего предзимнего солн-
ца. Грузно ступая, старик в одиночестве прошествовал через стоянку свое-
го племени, через ворота Зимнего Города и по узкой тропе, вившейся среди
крутых деревянных крыш, единственной надземной части зимних жилищ, вышел
на открытое пространство, за которым опять начинались крутые крыши. Там
сто с лишним мужчин сидели, упершись подбородками в колени, и, как заво-
роженные, стучали камнем по камню. Вольд сел на землю, замкнув круг. Он
взял меньший из двух лежащих перед ним тяжелых, гладко отполированных
водой камней и, с удовольствием ощущая в руке его вес, ударил по большо-
му камню - клак! Клак! Клак! Справа и слева о него продолжался оглуши-
тельный стук, тупой монотонный грохот, сквозь который, однако временами
прорывался четкий ритм. Он исчезал, возникал снова, на миг придавая
